Ушла из жизни Вера Ивановна Эйдлина. Последняя "физическая" нить, связывавшая нас с Л.З. Эйдлиным. Она оставила нам лишь неистребимую духовную память о нем. Печальная эта правда застала меня в далеком горном поселении Болгарии, близкому по целебности родному Пятигорску на Северном Кавказе.

Всегда приветливый, полный жизнеутверждения ее образ навсегда сохранится в наших сердцах. Смерть человека способна потрясти, всколыхнуть воспоминания о минувшем, которые, казалось, канули в никогда уже неповторимые времена. Чувства приязни связывали нас с Эйдлиным многие годы. Восходят они ко временам, проведенным в Институте востоковедения в Москве. Эйдлин нас восхищал упорством в науке и любознательностью.

В разное время мы пришли в Московский институт востоковедения, но в аспирантуре этого института оказались вместе. Он - из дирижаблестроения; меня командировали с авиазавода, где я работал конструктором. Прошлое нам помогло: знание высшей математики, интегрального исчисления способствовало пониманию законов иероглифической графики. Эйдлин самоочевидно преуспевал в прочтении китайских текстов, считая как для себя, так и для синолога знания иероглифического текста "альфой и омегой" всего.

Институт востоковедения готовил практических работников. Теоретические кадры, однако, готовились в Ленинграде. Между этими востоковедными центрами шло постоянное соперничество. Известным решением проблемы могло стать соединение их вместе, двух этих направлений. Директор нашего института А. С. Перевертайло сумел добиться в высоких инстанциях разрешения командировать нескольких аспирантов в Ленинград к академику синологии В.М. Алексееву, который в результате экзаменов отобрал лишь двух аспирантов - Эйдлина и меня.

Академик слыл в московских кругах консерватором и реакционером. Как выяснилось потом, эту версию сочинили его противники и недруги.

Начались наши аспирантские занятия с Алексеевым, который с первого же дня проявил себя неистовым куратором. Его лекции нас захватывали. Мы просиживали в его студии по 16 часов, не замечая времени. Алексеев не отпускал нас даже на обед, который мы с ним делили в его же студии. Готовила еду, как оказалось, его супруга и приносила нам в изысканной посуде. Нередко на столе оказывалась бутылка кавказского вина и фужеры.

Наши занятия у академика были поистине многоинтересны и напоминали какое-то открытие в теоретическом отношении и в практическом смысле. Он читал нам курс по истории китайской литературы, часто иллюстрируя это своими переводами, он повторял, что его переводы, однако, не совершенны. В Китае были свои Пушкины и Достоевские. Помнится, как Эйдлин буквально загорелся, когда среди других китайских поэтов академик назвал Ли Бо, Ду Фу, Бо Цзюй-и, Тао Цяня, отметив, что эти гениальные поэты Китая малоизучены у нас и требуют к себе особого внимания. Позднее Эйдлин посвятил свою первую книгу изучению четверостиший Бо Цзюй-и, а его исследование поэзии Тао Цяня (Тао Юань-мина) стало докторской диссертацией, вышло отдельной книгой, ставшей вскоре буквально библиографической редкостью. Напомню также, что Эйдлиным созданы другие книги по истории китайской литературы, написаны многие статьи, изданные в России и за рубежом.

Мы с Эйдлиным увлекались прозаическими переводами Алексеева историй, написанных китайским писателем XVII в. Пу Сун-лином (псевдоним - Ляо Чжай). В его новеллах обычно повествовалось о китайском ученом в старом обществе, его необыкновенных отношениях с героинями, которые выступали под видом преображенных лисиц-оборотней. Чтение это было чрезвычайно интересным. Тогда, конечно, оно казалось нам пределом совершенства не только в искусстве перевода...

После упоительных занятий у Алексеева мы возвращались в Москву на крыльях горных орлов, не видя под собой острых рифов и каменных скал.

Наблюдая Эйдлина многие годы, я всегда удивлялась его способности разбираться в людях, оценивать их по достоинству. Особенно это проявилось в его работе заведующим сектором китайской литературы в Институте востоковедения. Распознавал он людей буквально с первого взгляда, видел пригодность человека к науке или карьерные соображения проходимцев. Не помню случая, чтобы Эйдлин ошибался в людях. Не скрою - ему я завидовал. Со временем мне становилось ясно, что Эйдлин потому так хорошо

стр. 208

разбирался в людях, что сам он прежде всего был человеком принципиальных взглядов, глубоко порядочным, честным - и в общественных делах, и в личной жизни.

Истинное удовольствие я испытал, когда смог содействовать Льву Залмановичу в поездке в Китай, где ему не удавалось побывать по разным причинам. Возвратившись из страны, изучению которой он посвятил всю свою жизнь. Лев Залманович рассказал мне о содержании бесед с нашими общими китайскими друзьями. С особым интересом он вспоминал содержательную беседу с поэтом Ай Цином, который создал ряд произведений на тему о современном Китае. Эйдлин был счастлив, совершив поездку в новый Китай. Счастлив, что наконец сбылись его мечты и ему удалось повидаться с творцами литературы, переводам и популяризации которой он посвятил всю свою жизнь. Несколько позже, когда я в очередной раз посетил Китай и встретился там с людьми, которые беседовали с Эйдлиным во время его визита, они восторженно отзывались о нем, считая, что им повезло в жизни встретиться с ученым, посвятившим себя штудированию китайской поэзии и популяризации ее в России. Эйдлину удалось доказать, что настоящий исследователь китайской литературы может быть и прекрасным интерпретатором и переводчиком китайской поэзии. Его работы считаются совершенством и неповторимостью. "Мы восхищаемся, - сказали китайские друзья, - его подвижническим трудом и ждем с нетерпением нового посещения им нашей страны".

В Китае, Японии, где мне довелось быть не только послом, но и представителем нашей науки синологии, мне приходилось часто читать всегда исполненные в скорописной иероглифической манере такие настенные изречения, как "мертвые живым глаза открывают". Благородный образ Льва Залмановича глубоко отзывчивого человека и неповторимого ученого, на всю жизнь останется в нашей памяти.

Передо мной высятся два великих синолога - наставник и его последователь, еще при земной жизни своими книгами и поэтическими переводами с труднейшего в мире языка создавшие себе памятник бессмертия...

Не забудьте поклониться им, когда обращаетесь к их трудам!

Permanent link to this publication: