И. Фадеева, доктор исторических наук

По мере развития в мусульманских обществах таких атрибутов демократии, как многопартийность, парламентаризм, других конституционных норм, возник так называемый парадокс демократии: в государствах, где прижилась западная свободная избирательная система, демократия облегчила доступ к власти антизападным, фундаменталистским исламским движениям, имеющим существенный потенциал в ряде мусульманских стран.

Попытки некоторых политических лидеров - приверженцев вестернизаторской политики реформировать мусульманские общества изначально наталкивались на стену массового отчуждения, непонимания, неприятия. На пути реализации реформ стояли бастионы мусульманского права, мусульманских институтов, мифологизированного массового сознания, короче, иных цивилизационных реалий. Поэтому для осуществления таких реформ некоторые их инициаторы были вынуждены прибегнуть к секуляризации социально-политических институтов, носивших, как и все другие элементы общественной жизни, религиозный характер.

ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ

Еще в средние века вместе с христианством в Европе постепенно укоренялись античные представления о демократии, личной свободе, входившие в обиход вместе с нормами римского права, чему немало способствовал дуализм светского и религиозного начал, их многовековая борьба, закончившаяся отделением религии от государства. Появление на Западе доктрины либеральной демократии и приоритета прав человека, элементы которой содержались в работах Пикколо Макиавелли (1469-1527), Томаса Гоббса (1588-1679), Джона Локка (1632- 1704) и других европейских мыслителей, было связано с революционными движениями, гражданскими войнами, ожесточенной политической и идеологической борьбой различных социальных слоев и групп.

Что касается мусульманских обществ, где имели место попытки вестернизации, то эти общества не были готовы в силу цивилизационной инородности к использованию западных форм национального суверенитета, местного самоуправления, информационной открытости и других элементов демократии. Постепенная социальная и политическая трансформация в ближневосточном регионе происходила в разных формах и различными темпами как вынужденное, но необходимое условие существования в быстро меняющемся мире. Во всех этих странах преобразования в военной и политической сферах местные элиты связывали с освобождением от колониальной и полуколониальной зависимости, с преодолением отсталости.

После второй мировой войны под воздействием радикальных реформ кемалистов в политике, экономике, культуре наиболее заметно трансформировалось турецкое общество, в недрах которого возник "парадокс демократии". Подобные процессы имели место также в Тунисе, Алжире, Пакистане и многих других странах. Притом оказалось, что не все исламистские движения отказываются от понятия "демократия".

Политических лидеров мусульманских стран можно в этом отношении разделить на три категории: 1) те, кто воспринимает этот термин более или менее адекватно западному толкованию, хотя и с некоторыми модификациями; 2) те, кто считает его неприемлемым для мусульманского общества; 3) те, кто пытается дать этому термину собственное истолкование, отнюдь не адекватное западному.

Рассмотрим вышеперечисленные варианты. Не случайно представления первого типа наиболее характерны для политиков Турции, в отличие от других мусульманских стран, интегрированной в европейские межгосударственные организации, страны с достаточно устойчивыми демократическими институтами.

Премьер-министр и председатель Демократической левой партии Турции Бюлент Эджевит, один из политических долгожителей, полагает, что его страна - единственный пример в мусульманском регионе, где демократия выжила вопреки тому, что общество разделено глубокими противоречиями и конфликтами. Следовательно, полагает он, ислам и демократия совместимы. Б. Эджевит признает, что "существуют определенные культурные, законодательные, институциональные и структурные предпосылки для успешного становления и функционирования демократии. Они могут быть созданы в любом обществе, если на то есть политическая воля".

Сознавая все же излишнюю оптимистичность такого суждения, оправдавшегося за более чем полувековой опыт демократического развития пока что лишь в одной стране мусульманского мира, Б. Эджевит уточняет свое представление о путях и возможностях внедрения демократических норм в зависимости от национальной и культурной специфики каждой страны, что обусловливает отличия такой местной модели от европейской. "Конечно, - поясняет он, - темпы и сам процесс созидания предпосылок для демократии варьируются в различных обществах... Было бы также нереалистичным ожидать, что новые члены сообщества демократических государств будут в точности копировать демократические модели Запада. Национальные особенности, культурное наследие и

стр. 2

специфические условия каждого общества неизбежно отразятся в его демократическом устройстве. Демократия не должна рассматриваться как готовая единая модель, подходящая для всех обществ. Демократия должна быть скроена в соответствии с характером каждого отдельного общества" ¹ .

Б. Эджевит не дает собственного определения базовых демократических ценностей, вероятно, все же признавая уже существующие в международном обиходе, как это будет видно далее. Однако трудно себе представить его модели "демократии, скроенные в соответствии с характером каждого отдельного общества", поскольку есть общепризнанные критерии, по которым можно судить о том, насколько общество демократично.

РЕАЛИИ ПОЛИТИЧЕСКОГО БЫТИЯ

Переходя от теории к конкретным реалиям политического бытия в странах Ближнего и Среднего Востока, турецкий политик считает, что, за исключением Турции и Израиля, в настоящее время здесь не существует демократии и сильных демократических движений. Демократическая революция, охватившая в последние годы многие страны мира, пока обходит этот регион стороной. В то же время в этих странах социально- политическая ситуация различна.

Ирак, хотя и находится в процессе модернизации, но управляется диктатором, установившим деспотический режим. Египет - динамично развивающееся общество, однако его несомненный демократический потенциал сдерживается влиятельными фундаменталистскими силами. В Йемене также есть движения к обновлению и демократизации, но они еще очень слабы. Ливан переживает подлинную трагедию: относительно модернизированное общество, в котором могла бы существовать демократия, расколото постоянными внутренними конфликтами, активно разжигаемыми извне, между отдельными религиозными общинами, группами, кланами. В Иордании переход к более или менее устойчивой демократии также блокируется внутренними конфликтами с палестинцами, составляющими более половины населения, а сверх того свойственным всем странам региона ростом влияния исламистских организаций фундаменталистской ориентации.

Как полагает Б. Эджевит, важным фактором региональных изменений могло бы стать независимое палестинское государство. Однако многие арабские режимы даже в большей степени, чем Израиль, противятся созданию независимого палестинского государства. Главную причину такой позиции Эджевит видит в том, что арабские лидеры опасаются (и эти опасения, по мнению Эджевита, вполне реальны), что палестинское государство будет "современным, демократическим и светским, а потому станет эффективным агентом модернизации, секуляризации и демократизации во всем регионе, и это подорвет не только анахроничные и деспотические режимы стран Персидского залива, но также подтолкнет к демократизации и более модернизированные режимы других государств Ближнего Востока" ² .

Главным препятствием к модернизации и демократизации на Ближнем Востоке, по мнению Б. Эджевита, является группа архаичных политических режимов в зоне Персидского залива во главе с Саудовской Аравией. Западные державы поддерживают эти консервативные, однако прозападные режимы, поскольку опасаются, что силы, порождаемые демократизацией, могут стать угрозой их интересам в регионе ³ . Возникает парадоксальная ситуация. Казалось бы, силы, пришедшие к власти благодаря демократическим процессам, естественно, должны были бы искать опору в странах с давно устоявшимися демократическими традициями. Запад не может не учитывать, что эти силы, порождаемые демократизацией, представляют определенную угрозу для него.

Б. Эджевит приходит к выводу, что при любом раскладе сил политика стран Запада в регионе в ближайшем будущем может обернуться против него самого. Из его рассуждений следует, что страны региона в каком бы то ни было варианте событий окажутся в эпицентре нарастающих антизападных настроений.

Б. Эджевит объясняет возможность подобного сценария растущим народным недовольством коррумпированными, репрессивными и к тому же прозападными ближневосточными режимами. В отсутствие организованной, дееспособной светской оппозиции все недовольные консолидируются под знаменами набравшего силу исламского фундаментализма. Последний в отличие от предшествовавших движений будет еще более антизападным. Турецкий лидер не исключает возможности появления суннитской версии иранского шиитского фундаментализма ⁴ , а поэтому призывает к всесторонней поддержке процессов модернизации и демократизации в регионе все тот же Запад, дабы избежать грядущих катаклизмов на религиозной почве. Таким образом, он предлагает из двух зол выбрать меньшее. Б. Эджевит нисколько не сомневается, что в регионе существует потенциал модернизации и демократизации. Он полагает, что если Турция демонстрирует пример совместимости "ислама с секуляризмом, демократией и даже западными нормами жизни", то такому примеру вполне могут последовать другие страны региона, чего так опасаются деспотические ближневосточные режимы и теократический Иран.

Саудовская Аравия и Иран оказывают поддержку исламистским движениям во всем ближневосточном регионе, они активно пропагандируют фундаменталистские доктрины, особенно среди молодежи. Как показали выборы в Алжире и Иордании, эта кампания приносит заметный успех. Стратегическая ошибка властей этих двух стран состоит в том, что они провели свободные выборы, не создав предварительно многопартийной системы, включающей светскую оппозицию. "Лучший способ сдержать фундаментализм или любое другое проявление экстремизма - это открыть все каналы демократического мирного выражения народного недовольства и найти разумное решение возникающих проблем" ⁵ . Опыт Турции доказывает, что сам по себе "ислам не является препятствием к изменениям. Он становится инерционным фактором только тогда, когда его используют в качестве обоснования власти государства или олигархических групп, которые стремятся сохранить свою власть и влияние, упрочить существующую систему". Республиканская Турция, продолжает Б. Эджевит, вот уже более полувека демонстрирует эффективность кемалистской модели, когда "секуляризм, то есть отделение религии от государства и политики, возможен и придает развитию общества значительный динамизм, одновременно возвращая религии присущую ей функцию опоры в жизни для верующего".

Б. Эджевит полагает, что в настоящее время в ближневосточном ре-

стр. 3

гионе сформировались вестернизированные элиты, заинтересованные в модернизации, секуляризации и демократизации своих стран. Однако путь к этому не легок и не прост. Формирование многопартийности в мусульманских странах, как правило, вызывает появление мощной религиозной оппозиции, стремящейся подавить все остальные силы. Турция не была исключением. С введением в 1945 году многопартийной системы, несмотря на опыт нескольких десятилетий жесткого подавления религиозной оппозиции при однопартийной кемалистской диктатуре, сразу же набрала влияние и силу именно легализованная религиозная оппозиция. Понадобилось несколько военных переворотов, чтобы как-то стабилизировать ситуацию.

И все же наиболее пригодной турецкую модель развития Б. Эджевит видит для тюркоязычных стран Центральной Азии в силу их языковой и культурной близости. В некоторых из них сформировались исламистские партии. Они противостоят светским режимам, возглавляемым бывшими партийными советскими лидерами, однако ни в одной из этих республик исламистские силы пока не представляют достаточно мощного движения с единой политической ориентацией. Часть из них выступает за создание теократического государства, другие отстаивают идеал так называемой "исламской демократии". Одни предпочитают иранскую модель исламской революции; другие ориентируются на турецкую модель развития, показавшую свою жизнеспособность, несмотря на серьезные проблемы внутрицивилизационного конфликта. Более умеренные исламистские лидеры допускают принципы светского государства, в котором могли бы свободно действовать исламские нормы. В исламистских кругах широко обсуждается идея создания исламской республики Туркестан, что весьма беспокоит нынешних руководителей центральноазиатских государств. В противовес этой идее в мае 1995 года Ислам Каримов открыто провозгласил идеал "общего Туркестана" как большого общего дома, большой семьи, то есть зоны экономического, духовного и политического единства, скорее этнического, чем религиозного.

Идея поддержки Турцией родственных тюркских народов Центральной Азии и Кавказа находит отклик и в кругах вестернизированной прокемалистской элиты, и в ис-ламистской среде, однако цели и методы такой поддержки разные, поскольку у них разные мировоззренческие ориентиры.

Следует заметить, что соотечественники Б. Эджевита - турецкие исламисты - ни в какой мере не разделяют даже скорректированных демократических идеалов этого старейшего политика. В основе как исламистской критики западной демократии, так и той, которую пытаются взрастить на турецкой почве последователи Мустафы Кемаля, лежит противопоставление гражданского общества государству. В политической модели турецких исламистов, где община (разумеется, мусульманская. - И. Ф. ) более важна, чем государство, "демократия" заменена псевдоплюрализмом, при котором каждая община управляется по собственным религиозным законам. Таким образом, в обществе допускается сосуществование нескольких различных юридических систем при доминировании ислама в важнейших вопросах, как это было в средневековой Османской империи. Роль государства исламисты видят в том, чтобы гарантировать автономию каждой общины. В этой системе, утверждают они, гражданское общество автономно от государства, а меньшинство автономно от большинства. Исламская модель государства, заключают они, основана на религиозном плюрализме, тогда как современное государство - это не что иное, как бюрократическая система национального суверенитета на данной территории ⁶ . По сути в этой критике широко используется как терминология, так и аргументация в целом того самого западного мира, против ценностей которого она направлена.

До сих пор критикуемой турецкими исламистами бюрократической системе удавалось сохранять баланс сил, удерживать исламистскую оппозицию в конституционных рамках; однако не случайно оптимистично настроенный относительно перспектив демократии в регионе Б. Эджевит столь большое внимание уделяет политической ситуации в других мусульманских странах и тем силам, которые способны дестабилизировать эту ситуацию. Он не рассматривает вариант усиления радикального исламизма в мусульманском мире даже сравнительно с сегодняшним днем, но, конечно, понимает, что Турции очень сложно будет поддерживать ныне существующий баланс политических сил.

КОМУ ДЕМОКРАТИЯ НЕ НУЖНА?

Рассмотрим второй вариант, более распространенный в мусульманском мире, - идеологию, отрицающую и возможность, и необходимость демократии, идеологию, обосновывающую жесткий авторитаризм теократического государства. Вот рассуждения его сторонников.

Если человек от природы злобен, иррационален и склонен к насилию (в чем нимало не сомневаются идеологи радикального ислама), то свобода личности неизбежно ведет к социальному хаосу. Демократия прокладывает путь к анархии. Западные демократические институты, замечают они, ведут к разрушению не только традиционного уклада жизни и религиозных ценностей, но также к уничтожению политических структур, непредсказуемой смене лидеров, тотальной коррупции, экономической стагнации, а в итоге к насилию и кровавым эксцессам. Жесткие рамки общины, ее диктат, безусловная полная зависимость индивида от общины - вот что защищают современные исламисты и что изначально обусловлено неверием в какую бы то ни было личную инициативу, боязнь такой инициативы.

Такая точка зрения вполне согласуется с концепцией человека в исламе. В этой религиозной системе, как и в других восточных религиях, нет представления о божественной природе человека, что присуще христианству. До ислама подобные идеи высказывали некоторые древнегреческие философы.

В массовом сознании мусульман не сложилась идея о суверенной личности. Человек на Востоке не был мерой вещей, не был целью земных усилий. Свой суверенитет он передоверял правителю. Ислам в его основных течениях есть прежде всего религия коллектива как целого, а не религия индивидов, из которых этот коллектив состоит.

Философы европейского просвещения исходили из теории естественного права, настаивая на том, что человек рождается свободным, имеет неотъемлемое право на свободу и собственность. Исламские идеологи отвергают естественное право как чужеродное и секуляристское понятие. Они рассматривают собственность как божественный дар. Идеологи прав человека на Западе придерживались постула-

стр. 4

та о природной доброте и разумности человека, в силу этих качеств способного уважать права других. В противоположность этому имам Хомейни считал людей от природы алчными, иррациональными, склонными к насилию, "более опасными, чем дикие животные" ⁷ . А потому вполне логичен вывод, что плюрализм в обществе порождает беспорядок и беспредел. Без сильной централизованной власти социальные группы и индивиды подвержены соблазну постоянно нарушать права друг друга, посему невозможно обеспечить порядок и сохранность собственности.

Хомейни выдвинул и сумел реализовать идею исламского государства, в котором духовенство занимает руководящее положение, а пост верховного судьи и правителя принадлежит наиболее почитаемому религиозному деятелю. Религиозные судьи, утверждал Хомейни, "имеют ту же самую власть, что и Пророк, и имамы. Неповиновение религиозным судьям - это неповиновение Богу".

Современное государство, по Хомейни, должно быть не более сложным, чем во времена раннего халифата. Его основные задачи сводятся к поддержанию порядка и соблюдению законов ислама, сохранению баланса между различными социальными группами, сбору налогов, и самое главное - сдерживанию дурных инстинктов людей, особенно инстинкта воровства ⁸ . Однако вернуться во времена раннего халифата, как хотелось бы Хомейни и его сторонникам, не удалось. Численность бюрократии в Иране после "исламской революции" выросла втрое. Для утверждения порядка, а также исламской законности, подавления инакомыслящих, для войны с Ираком и активной внешней политики, в которой экспорт идей иранской революции был важнейшей пропагандистской составляющей, пришлось содержать большую армию. Был создан также институт стражей исламской революции, другие военизированные формирования, расширена и укреплена служба безопасности. Хомейни наделил государство правом вмешиваться в частные дела граждан во имя общего блага и долгосрочных интересов ислама в полном соответствии с принятой конституцией Исламской Республики Иран.

Созданная Хомейни жесткая модель управления вела Иран к изоляции в мировом сообществе. Она не встретила поддержки и во многих мусульманских странах. После смерти Хомейни умеренное крыло его сторонников во главе с Рафсанджани, а затем и Хатами, заметно укрепило свои позиции и осуществило некоторые изменения в социально-экономической политике, судебной системе, во внешней политике. Был открыто провозглашен более либеральный, чем ранее, экономический курс. Во внешней политике Иран отказался от ранее провозглашенного курса на экспорт "исламской революции", восстановил дипломатические отношения с Англией и Саудовской Аравией, улучшил отношения с Египтом, государствами Персидского залива и рядом европейских стран.

Радикальное крыло хомейнистов, теснимое с руководящих позиций, резко обличает умеренных, обвиняя их в буржуазном перерождении, предательстве революции и идей Хомейни.

Главная особенность современных радикальных исламистских идеологов - активная борьба со светскими режимами. Они открыто провозглашают основные цели своих движений: 1) исламское общество должно быть свободно от любых иностранных влияний; 2) необходимо создать свободное исламское государство, действующее в соответствии с предписаниями ислама, применяющее его социальные регуляторы, провозглашающее его принципы и несущее его мудрую миссию всему человечеству ⁹ . При этом они постоянно напоминают, что "свободное исламское государство" не имеет ничего общего с западными принципами демократии. Некоторые из них объявляют исламскую форму правления истинно свободной, по-своему демократической, поскольку Коран и традиции играют в нем роль конституции.

В отличие от мусульманских реформаторов прошлого, стремившихся приспособить нормы ислама к некоторым реалиям западной цивилизации, современные исламисты пытаются подчинить реалии окружающего мира требованиям ислама.

ИСЛАМСКИЕ РАДИКАЛЫ ПРОТИВ ДЕМОКРАТИИ

Радикальные исламистские движения, не довольствуясь пропагандой идей исламского государства, стремятся к немедленному насильственному захвату власти. Там, где они не сумели пробиться к власти, радикальные исламисты считают сотрудничество с не устраивающими их правительствами и попытки мирными средствами изменить политический режим изнутри - бессмысленной затеей, поскольку правящая элита, в которую они не входят, не допускает системных изменений. Теоретик подобной египетской радикальной группы "Джихад" Мухаммад аль-Фарадж утверждал: "Сила - единственный путь к возрождению ислама. Мы отвергаем идею о том, что можно реформировать систему, добиваясь должностей в правительстве. Мы отвергаем также идею о возможности достижения широкой народной поддержки путем пропаганды ислама в целях создания исламского государства" ¹⁰ .

Радикальные исламисты отвергают демократию как чужеродную теорию и практику, присущие западным обществам. При этом они исходят из следующих посылок:

1) Существуют несовместимые различия между демократией и исламскими политическими принципами, согласно которым суверенитет принадлежит Аллаху, а не людям. Поэтому исламская форма правления ограничивает шариатом право людей устанавливать законы. Представители народа не могут принять закон, противоречащий законам, предписанным Богом. Позволить людям устанавливать законы по своему усмотрению - значит установить тиранию. Реальная свобода достижима лишь при исламском правлении, которое никому из людей не дает абсолютного права устанавливать законы. Ислам обладает уникальной самодостаточной политической системой, которая лучше других форм правления, включая демократию, и не нуждается в заимствовании западных политических идей и институтов.

2) Западное происхождение демократии. Многие исламисты оспаривают тезис о том, что демократия - это власть народа. Фактически, заявляют они, на Западе властвуют экономически могущественные группы, а выборы - это ритуалы, существенно не влияющие на политику. Идеологи радикального исламизма считают, что демократия вызывает моральный упадок современных западных обществ.

3) Демократические реформы в мусульманских странах вызывают сугубо негативную реакцию радикальных исламистов еще и потому, что их, как правило, исключают из политического процесса, запрещают их партии и движения. Они рассматривают все подобные реформы

стр. 5

как одно из проявлении идеологии коррумпированного режима ¹¹ .

Радикальные исламисты категорически отвергают идеи реформаторов о совместимости исламских и западных ценностей. По их убеждению, западные политические ценности непригодны для исламских обществ, более того, они оказывают на человеческую душу негативное, пагубное влияние. Такие атрибуты западной действительности, как демократия, секуляризм и национальное государство, противоречат основам ислама. Они выступают за чисто "исламское решение" всех проблем, стоящих перед мусульманскими обществами.

Однако есть расхождения в отношении к западным ценностям, в частности, к демократии, между фундаменталистами-теоретиками и фундаменталистами-политиками. Первые открыто критикуют и отвергают западную демократию как несовместимую с исламом и ставят под вопрос ее эффективность в самих западных обществах. Вторые, строго придерживаясь принципов "исламских норм", в то же время широко используют современную политическую терминологию, представляя себя в качестве "защитников демократии и прав человека", хотя и трактуют эти термины скорее в духе шариата, чем в интерпретации Монтескье или Руссо. При этом декларируемая фундаменталистами-политиками приверженность к демократии носит лишь тактический характер, ибо они хотели бы легитимизироваться в современном мире, в котором велика тяга к демократическим ценностям, даже если они не проникли в основы очень многих обществ. В мусульманских странах тяга к демократии постоянно сталкивается с традиционными ценностями ислама, которые, казалось бы, могли сосуществовать с первыми, но практически постоянно с ними противоборствуют.

Успех радикального ислама у части населения стран мусульманского мира нельзя объяснить только духовной притягательностью его идей. Пока что он обладает бесспорными коммуникационными и организационными способностями, умело манипулирует установившимся политическим языком, активно распространяет свои идеи через современные средства массовой информации (аудио- и видеокассеты, факсы и спутниковое телевидение, Интернет). Таким образом ему удается обойти государственную монополию на телевидение.

Немалую долю своей притягательности радикальный ислам черпает и в атрибутах модернизирующихся обществ. Опираясь на них, радикальные исламисты используют такие "ареалы свободы", как частные мечети, профессиональные объединения, больницы, кассы взаимопомощи, исламские банки и школы, предоставляющие исламистам неистощимые источники привлечения адептов, позволяющие им распространять свое влияние практически повсюду. За короткий срок они создали мощную, разветвленную социальную базу, объединив всех, кто разочарован издержками модернизации, проводимой властями.

Одна из важнейших причин успеха радикального ислама состоит в том, что в противовес западной модели развития исламисты предлагают собственный идеал исламского общества. Вину за все просчеты в социальной политике они видят в моральной несостоятельности сторонников демократизации. Единственное решение всех проблем для них состоит только в универсальном применении законов шариата.

Универсализму идеологии радикальных исламистов противостоит точка зрения не только ряда европейских исследователей, но и некоторых мыслителей мусульманского мира (Али Шариати и др.), согласно которой ислам - лишь одна из составляющих исторического процесса. Он не определяет доминирующей в мире цивилизационной ориентации и не является наиболее адекватным базисом для протеста против эры высоких технологий. Мусульмане протестуют, нередко прибегая к насилию, однако протестуют они как ущемленные люди на окраинах мировой системы, которая не ими создана и не ими управляется ¹² .

У радикальных исламистов имеются собственные представления о формирующемся региональном и мировом порядке. Они отвергают концепцию современного мироустройства, которая исходит из возросшей в 1990-е годы взаимозависимости мирового сообщества в таких важнейших сферах, как экономика, среда обитания, иммиграция и распространение оружия массового уничтожения. Исламисты радикального толка отвергают мирные переговоры как метод урегулирования конфликтов с целью достижения компромисса, поскольку убеждены, что такой метод закрепляет гегемонию Запада. Мирное разрешение конфликтов для них - иллюзия, так как международные отношения по своей природе конфликтны. Поэтому радикальные исламисты считают, что единственно возможным ответом мусульманского мира нынешним прозападным режимам может быть только священная война во имя Аллаха. Лишь после уничтожения этих режимов и восстановления единства всех мусульман (уммы), как это было в эпоху халифата, внутри уммы могут быть установлены мирные взаимоотношения.

И все же, несмотря на возрастающую активность радикального исламизма, у его сторонников не так уж много шансов захватить власть путем террора, особенно если учесть решительные и жесткие ответные меры, принимаемые правящими режимами. Исламская революция в Иране, в результате которой к власти пришли радикальные исламисты, не смогла распространить свое влияние на другие мусульманские страны, а после смерти Хомейни правление перешло к более умеренным исламистам.

В целом же деятельность радикальных исламистов оказывает заметное воздействие на политическую ситуацию в исламском мире, ограничивает сферы действия правящих режимов, замедляет проведение ими структурных реформ, затягивает их в спираль насилия, подрывает политическую стабильность и блокирует процессы политической демократизации.

УМЕРЕННЫЙ ИСЛАМИЗМ

В настоящее время в мусульманском мире наиболее распространен третий вариант восприятия демократии, свойственный умеренным исламистам. В отличие от радикалов, они рассматривают исламизацию всех сторон общественной жизни как постепенный процесс, осуществляемый мирными средствами на основе постоянной, кропотливой, многообразной работы в низовых социальных структурах, работы, непременно учитывающей местную специфику. Они полагают, что прежде всего должны "исламизироваться" индивиды, после чего "реформированные" мусульмане, обретя новое сознание, смогут преобразовать общество в целом и создать исламское государство. По своему мировоззрению и опыту умеренные исламисты являются в большей степени модернистами, чем традиционалистами. Некото-

стр. 6

рые из них получили западное образование, имеют ученые степени, занимают видное положение в социальной иерархии.

Они осуждают тактику и насильственные методы достижения цели, практикуемые радикалами. Умеренные полагают, что насилие контрпродуктивно и лишь затрудняет исламизацию общества, поскольку укрепляет стереотипы, изображающие исламистов фанатиками, преступниками, что развязывает руки правящему режиму и оправдывает его репрессии. Они предпочитают другие методы: проповедь ислама на индивидуальном уровне; создание исламских экономических институтов (исламские банки, кредитные союзы), служащих одновременно источником доходов и альтернативой государственным структурам; предоставление населению, особенно низшим его слоям, социальных услуг (бесплатная медицинская помощь, поддержка в получении образования, создание рабочих мест и т.д.); давление на правительство с тем, чтобы оно применяло нормы шариата в законодательной практике; упорная работа по укреплению своего влияния в различных структурах общества (прежде всего в профессиональных и студенческих союзах), участие в политических акциях и в первую очередь в выборах.

Различную позицию занимают радикальные и умеренные исламисты и по проблемам демократизации общества. Умеренные, а именно они возглавляют наиболее массовые исламские движения, не отвергают демократию как таковую по нескольким причинам. Во-первых, многие из них постоянно подвергаются жестоким преследованиям со стороны властей, ощущая на себе горькие плоды авторитаризма. Поэтому борьба с любыми формами политического деспотизма и произвола стала неотъемлемой частью их деятельности. Во-вторых, исламисты умеренной ориентации видят в демократии наилучшее средство борьбы за власть. Они не теряют надежды победить на выборах и вполне законно придти к власти. В-третьих, демократия в большей степени, чем какие-либо другие формы правления в современном мире, по мнению умеренных, совместима с исламскими принципами. Видный идеолог современного исламизма шейх Мохаммад аль-Газали (Египет) видит в демократии "средство организации отношений между правителями и управляемыми, а также гарантию против злоупотребления властью. Сделать правителей подотчетными тем, кем они управляют, и не допустить деспотического правления - это общие цели демократических, исламских принципов" ¹³ .

Лидер исламистского движения в Тунисе Рашид аль-Ганнуши подчеркивает, что борьба за свободу и разрушение репрессивных структур власти - это борьба за истинный ислам. Такие демократические механизмы, как свободные выборы, мирный приход к власти, правление большинства, защита прав меньшинств, как он считает, не противоречат исламским ценностям. "Любое исламское государство должно охранять гражданские и политические свободы и бороться с любой формой деспотизма". Имея в виду создание исламского государства, Ганнуши вместе с тем сознает, что осуществление такой цели - итог длительного естественного процесса исламизации общества. Он сознает также и то, что в настоящем большинство населения во многих странах пока что не разделяет таких убеждений. Нужно, продолжает он, заключить пакт между умеренными исламистами и другими неэкстремистскими политическими силами на условиях уважения к существующим государственным структурам, отказа от применения силы для достижения поставленных целей, мирной смены правительства и политического курса путем выборов. Ганнуши полагает, что демократическое государство - это переходная форма, предтеча исламского государства ¹⁴ .

Один из наиболее известных идеологов умеренного исламизма египетский шейх Юсуф аль-Карадави издал специальную фетву против радикалов, объявивших демократию формой правления неверных. По мнению Карадави, те, кто отрицает демократию, не понимают сущности ни демократии, ни ислама. А она как раз состоит в праве народа свободно и без принуждения избрать своих лидеров и политическую систему, а также лишить их власти, если они нарушают общественный договор.

Главное достоинство демократии, продолжает он, заключается в ее процедурах и механизмах, защищающих людей от произвола и тирании. В исламе содержится сходный механизм согласования мнений - шура, который необходимо институировать в системы властных структур и разработать новые условия их взаимодействия. Карадави рассматривает демократию как "наиболее надежное средство для достижения цели... Дух демократии созвучен духу исламской шуры". Он высказывается за введение многопартийной системы, "если это соответствует общественным интересам, религиозным ценностям и моральным идеалам" ¹⁵ .

ПОЛИТИЧЕСКИЙ РЕЖИМ И ИСЛАМИСТЫ

Нельзя не отметить, что в целом различие вариантов государственного устройства и политических принципов в идеологии и практике радикальных и умеренных исламистов объясняется, в частности, тем, что ислам, как и другие мировые религии, содержит такое многообразие ценностей, символов, идей, что из них вполне можно сконструировать современную политику и социальный код для различных слоев населения. Конкретные политические формы исламизма, его роль в общественном сознании в известной мере зависят и от политической ориентации правящего режима.

В государствах, где элита, вовсе не чуждая демократических установлений, пришла к власти с осознанной секуляристской модернизаторской программой (Египет, Алжир, Тунис), возникает острый, непримиримый конфликт между ней и исламистами. Общество при этом поляризуется, правящая верхушка видит в исламистах главную угрозу своей власти и стремится любыми средствами устранить их из политического процесса. Но, как правило, в этой борьбе ни одна из сторон не может одержать полную победу. Репрессии со стороны правительства порождают террор исламистов, а это, в свою очередь, еще более ужесточает ответную реакцию властей. Когда обе противоборствующие силы поймут, что насилие не даст желаемых результатов, тогда возможен будет поворот к диалогу и компромиссам, откроются возможности продолжения демократизации мусульманских обществ. Часто этому долгому процессу, попыткам диалога предшествуют гражданские войны.

Победа Фронта исламского спасения на парламентских выборах 1991 года в Алжире явилась поворотным моментом и для правящих элит, и для населения страны. Она показала недовольство масс правящим режимом и не оставила сомнений в том, кто мог бы придти к власти в случае свободных выборов. Подобный результат со всей оче-

стр. 7

видностью продемонстрировал, что исламизм - мощная политическая сила, претендующая на власть в странах, прошедших десятилетия модернизаторских реформ. Военный переворот 1991 года в Алжире и возникшее вслед за ним вооруженное противоборство власти и исламских экстремистов показали, во что обходится столь резкий раскол в обществе.

В странах, где элиты не допускают подобной поляризации политических сил и столь ожесточенного противостояния (Иордания, Кувейт и др.), исламисты включились в политический процесс и стали его легитимными участниками. Взаимоотношения исламистов с правительствами этих стран, как и в Турции, несмотря на все проблемы, строятся в режиме диалога.

В Иордании такой диалог привел к выработке Национальной хартии, в которой учтены позиции всех участников. Исламисты были признаны легальной партией, которая, как показывают парламентские выборы, стала крупнейшей оппозиционной силой в стране.

В последнее десятилетие в ряде мусульманских стран происходит постепенное, очень медленное сближение позиций светских националистов и умеренных исламистов по таким принципиальным вопросам, как определение приоритетов в экономическом развитии, некоторым вопросам внешнеполитического курса и внутреннего управления. Они по существу заняли схожие позиции по таким неотложным проблемам, как преодоление слаборазвитости, социальной несправедливости, авторитаризма в системе управления. Они пытаются достичь согласия в направлении и пределах вестернизации, а также в установлении приемлемого уровня сотрудничества с Западом. Националисты признали приоритет ислама в воспитании молодежи, его главенствующую роль в формировании морального климата в обществе. В свою очередь, умеренные исламисты, хотя и с оговорками, согласились примириться с некоторой дозой демократии и плюрализма в мусульманском государстве, в том числе с необходимостью поддерживать постоянный диалог всех политических сил в совместных поисках общей позиции по основным проблемам.

Таким образом, европеизированная часть местных элит пытается адаптировать идеи демократии к специфическим условиям мусульманских обществ, однако столь медленно, что пока нет оснований признать какие-либо существенные достижения в этой сфере. На сегодняшний день в них отсутствуют столь важные предпосылки демократизации, как определившаяся, преодолевшая раскол в обществе коллективная идентичность (на Западе нация-гражданство), за исключением, может быть, Турции и Египта, благоприятная для большинства граждан социально-экономическая политика, высокий профессионализм руководства на всех уровнях управления.

УРОВНИ ДЕМОКРАТИЗАЦИИ В ИСЛАМСКОМ МИРЕ

Препятствием к демократизации и даже угрозой политической стабильности ряда мусульманских государств является их полиэтничность и поликонфессиональность, нередко служащие поводом к многолетним вооруженным конфликтам, как то имеет место в Ливане, Ираке, Турции и других странах. Решение этой проблемы в большей степени связано с уровнем демократической культуры и правосознания, чем с формой государственного устройства. Демократическая культура обусловлена наличием гражданского общества, консолидирующего этнические и религиозные группы для участия в общегосударственном политическом процессе. Демократическая культура, которой все еще нет в мусульманских странах, содействовала бы большей открытости этнических и религиозных групп, их равноправию. Это означает, что ни одна этническая группа не должна иметь какие-либо политические или экономические преимущества.

В то же время этническая идентичность должна быть конституционно защищена. Должно быть гарантировано культурное многообразие в обществе. И, наконец, демократическая культура содействует усилению "горизонтальной" солидарности населения путем обогащения компонентов гражданского общества, поскольку этнорелигиозная идентичность - лишь одна из многих идентичностей, свойственных индивиду в современном мире. Поэтому нет оснований зацикливаться лишь на этническом аспекте личности.

Короче, демократия присуща обществам, способным к высоким формам самоорганизации граждан, где высок уровень личной ответственности и правосознания. Кроме того, как упоминалось выше, весьма важную роль в предпосылках демократизации и дальнейшему ее продвижению играет экономическая ситуация в стране. Тем, кто живет в крайней бедности, не до демократии. В их понимании свобода сводится лишь к сохранению элементарного права на жизнь.

Однако политические и экономические условия существования людей теснейшим образом взаимосвязаны и взаимообусловлены. Нестабильность социального и экономического статуса любого человека в авторитарной системе, в их числе и власть предержащих, которые могут оказаться калифами на час, сочетается с широчайшей коррупцией, господствующей в подавляющем большинстве восточных обществ. Коррупция возникает также в силу слабой политической и экономической конкуренции (господство олигархических группировок), замедленности или структурной неравномерности экономического роста (даже если он есть), слабости демократических институтов.

Развитие демократии предполагает сокращение огромного разрыва в доходах населения и политическую стабилизацию.

Однако далеко не всегда можно проследить прямую корреляцию между демократией и экономическим процветанием. Опыт развития ряда стран Дальнего Востока, в их числе так называемых "азиатских тигров", доказывает, что модернизация и успешное экономическое развитие возможны без демократии, но невозможны без активных собственных усилий в развитии и применении новейших технологий.

Слабость демократических институтов в мусульманских странах, на которую уже обращалось внимание, проявляется, в частности, в специфике как формальных, так и неформальных ассоциаций, в которых некоторые исследователи пытаются разглядеть основу демократизации ближневосточных обществ. Хотя многие из них имеют многовековую историю, однако по сей день нет ни малейших признаков того, что ремесленные гильдии, религиозные братства, семейные и клановые организации, соседские объединения и т.д. хоть сколько-нибудь способствуют демократизации общества на западный манер. В действительности они, возможно, оказывают противоположный эффект.

Семейственность, принадлежность к клану до сих пор является основой социализации во многих странах мусульманского мира. В свою очередь, это означает, что

стр. 8

личность никогда не предстает перед "публикой" отъединенно от клана.

В арабских странах политические и религиозные движения, профессиональные объединения и т.д. строятся вокруг эндогамных структур, базирующихся на клановых обязательствах, нередко общей, семейной собственности и родственной солидарности. Что касается таких политических неправительственных институтов и организаций, как оппозиционные партии, пресса, профсоюзные объединения, то они несомненно активизировались (хотя тоже нередко существуют на клановой основе), но все еще слишком слабы, чтобы обеспечить подотчетность и прозрачность деятельности правящих режимов, что необходимо для демократизации системы правления.

Анализ политических процессов в мусульманских обществах осложняется тем, что власть в них базируется прежде всего на личностных отношениях и концентрируется в социальных структурах, скрытых за формальным фасадом правительственных институтов, притом находящихся в состоянии постоянных изменений. Сознание населения большинства мусульманских обществ, по сути, все еще остается патриархальным. Оно руководствуется не идеологией "класса" или "нации", а идеологией унаследованной веры и традиционных ценностей, которые обладают потенциалом и молчаливого согласия, и воинственности. Поэтому чрезвычайно трудно в европейских терминах достаточно адекватно оценить реальные политические процессы, механизмы принятия ключевых решений, равно как и программ, деклараций политических лидеров. Следовательно, главными объектами исследований становятся формальные институты государственного управления: законодательные учреждения, политические партии, бюрократия, выборы и т.д. При этом реалии зачастую ускользают от внимания исследователей. В то же время политическая культура этих обществ все еще недостаточно изучается даже в рамках западного научного аппарата.

Нет единых критериев и в оценке уровня демократизации незападных обществ. С. Хантингтон в качестве одного из таких критериев предлагает наличие двукратной смены правящих лидеров путем выборов, результаты которых приняты и признаны всеми участниками.

Другой американский ученый, профессор Р. Ротстайн считает неправомерным применять критерии и характеристики развитых западных демократий к иным цивилизационным системам ввиду принципиальных качественных различий между ними. Он предлагает использовать для незападных обществ термин "слабые демократии" в противовес "сильным демократиям" развитых западных стран. "Слабые демократии", к которым он относит ряд стран Восточной Европы (включая государства, возникшие после распада СССР), Азии и Латинской Америки, это - "гибридные режимы, в которых на фоне определенного движения к рыночной экономике рост политической либерализации сочетается с сохраняющимися элементами авторитаризма" ¹⁶ .

По классификации Р. Ротстайна, ни одна арабская страна не попадает даже в категорию "слабых демократий", в том числе такие экономически процветающие государства, как Саудовская Аравия, ОАЭ ¹⁷ . Хотя во многих арабских странах наблюдаются признаки политической либерализации, включая такие, как проведение выборов, появление оппозиционных партий, наличие относительно автономных от властей общественных организаций, ослабление деспотийных традиций здесь еще очень невелико. Когда правящие режимы ощущают реальную угрозу, они по-прежнему действуют жестко. Теми же методами действует оппозиция. В большинстве этих стран по-прежнему нет культуры диалога.

Правящие режимы многих стран мусульманского мира постоянно пребывают в нестабильной политической ситуации и озабочены в основном собственной безопасностью. Они видят опасность в любой оппозиции. Большая их часть не поощряет становления гражданского общества, которое могло бы культивировать низовую демократию.

Государство во многих из этих стран доминирует и в сфере экономики, что дает правительствам дополнительные политические преимущества: политическую лояльность в обмен на экономические привилегии.

Бедность населения - важный, но не единственный фактор, препятствующий становлению демократии. Скорее препятствие в массовой психологии и ценностных ориентирах общества. Высокий уровень жизни населения в нефтяных арабских государствах нисколько не приближает их к идеалам демократии. Устойчивость традиционных ценностей и многих элементов трайбализма - существенное препятствие внедрению в общество демократических норм западного образца. Как уже говорилось, в Европе такие нормы вырастали из традиций, часть из которых восходит к античности. Их распространение и развитие активизировалось в силу раздельности мирского и религиозного начал в западных обществах.

В исламском мире движению к демократии западного образца препятствует приоритет религиозных ценностей. Кроме Турции (и в какой-то мере Туниса и Ливана), нигде больше не была сделана даже попытка разделения религиозной и государственной сфер.

Усилят ли радикальные исламисты свое влияние в дальнейшем, будет зависеть и от политических и от экономических факторов, которые, в свою очередь, лишь часть цивилизованного уровня общества. Пока кризисная ситуация в ряде мусульманских стран Ближнего и Среднего Востока не урегулирована, политизированный ислам будет популярным среди значительной части населения, что несомненно чревато серьезными социальными и межнациональными конфликтами.

¹ Ecevit В. Prospects and difficulties of democratization in the Middle East. - Rules and rights in the Middle East. Democracy, law and society. Seattle, L., 1993, p. 142-143.

² Ibid., p. 148-149.

³ Ibid., p. 145.

⁴ Нечто подобное уже существует у афганских талибов.

⁵ Ecevit В. Prospects and difficulties of democratization in the Middle East, p. 150.

⁶ Gulalp Н. Globalizing postmodernism: Islamist and Western Social Theory. -"Economy and Society". Henley on Thames etc., 1997, vol. 26, N 3, p. 424-426.

⁷ Abrahamian Е. Khomeinism. - Berkeley etc 1993, p. 42-44.

⁸ Ibid., p. 25, 55.

⁹ Ghadbian N. Democratization and the Islamist challenge in Arab world. - Boulder-Oxford, 1997, p. 60.

¹⁰ Ibid., p. 74.

¹¹ Ibid., p. 76-77.

¹² Lawrence B. B. Rethinking Islam as an Ideology of Violence. - Conflict Resolution in the Arab World. Selected Essays. Ed. by P. Salem. Beirut, 1997, p. 40.

¹³ Цит. по: Ghadbian N. Democratization and the Islamist challenge in Arab World, p. 78.

¹⁴ Ibid., p. 78-79.

¹⁵ Ibid., p. 78-80.

¹⁶ Rothstein R. Democracy in the Third World. - Democracy, War and Peace in the Middle East. Bloomington, Indianapolis, Gamham and Fessler, 1995, p. 76.

¹⁷ Ibid, p. 74-75.

Постоянный адрес данной публикации: