Все попытки мои заняться в Грузии чем-нибудь, чтобы поддержать свое бренное существование, ни к чему не привели. Сначала я с несколькими русскими офицерами и бывшими судебными деятелями пытался заняться торговлей. Весной 1918 г. мы образовали товарищество на вере для занятия торговлей автомобилями, у нас даже оказался один старенький автомобиль, и, кроме того, некоторые заграничные фирмы согласились отпускать нам автомобили в кредит, если торговля наша пойдет удачно. Организовавшись, мы устроили хороший завтрак, говорили речи, пили кахетинское вино и даже прокатились по городу на своем автомобиле, но дальше этого дело у нас не пошло, и мы едва сумели продать наш старый автомобиль. Тогда мы пришли к заключению, что для торговли автомобилями время еще не приспело, и решили заняться торговлей древесного угля.

Торговля эта ведется в Тифлисе довольно примитивным способом. В этой области с основания города никаких новшеств введено не было. Обычно нагруженный небольшими мешками с углем осел, упрямо и лениво покачиваясь, двигается по улицам города, сопровождаемый гортанным воплем своего хозяина, возвещающего этим воплем жителям города о том, что он продает желающим лучший уголь, им самим приготовленный в чужом лесу. Заинтересованные этим воплем жители выходят на улицу, осматривают мешки с углем и после продолжительной торговли, сопровождающейся иногда перебранкой, либо покупают уголь, либо уходят обратно в свои жилища, предоставляя ослу продолжать свой путь по городу. Купив уголь, жители всегда обнаруживали, что только сверху в мешок положен хороший уголь, внутри же мешок заполнен одной трухой.

Принимая все это во внимание, мы и решили упорядочить дело с продажей угля. Мы послали членов нашего общества на место заготовки угля для скупки большой партии, снабдили их приличной суммой на путевые расходы, купили хорошие мешки; сняли помещение. А когда подсчитали расходы, то оказалось, что уголь обошелся нам дороже сахара. Продали мы его с большим убытком, после чего решили окончательно ликвидировать свое товарищество. На прощальном ужине члены товарищества на вере бесповоротно уверовали в то, что они в торговцы не годятся.

В это время у оставленного за штатом бывшего юрисконсульта Управления государственными имуществами на Кавказе М. Г. Хелимского явилась мысль образовать на берегу Черного моря или на Северном Кавказе особую

Окончание. См. Вопросы истории, 2005, N 2, 3, 5 - 7.

стр. 68

интеллигентную колонию из бывших людей. Все члены нашего товарищества на вере решили войти в новообразованное общество. Общество скоро сорганизовалось и быстро стало расти. Всем выброшенным из своих годами насиженных мест людям хотелось опять устроить себе уголок, хотя бы самый крошечный, где бы они могли, наконец, отдохнуть от всех потрясений последних лет. На общем собрании был одобрен общий план будущей колонии. Решено было минимальный участок земли установить такой, на котором можно было бы поставить небольшой домик в две-три комнаты, устроить маленький садик, огород и помещение для коровы и лошади. Минимальный пай определен был в 2000 рублей, причем желающие могли приобрести по несколько паев.

Было избрано правление, во главе которого встал инициатор предприятия Хелимский. На организационные расходы и на поездку ходоков на места была собрана сумма в несколько тысяч рублей. Напутствуемая лучшими пожеланиями небольшая комиссия их трех лиц во главе с М. Г. Хелимским выехала на Северный Кавказ для приискания места. Проходили дни и месяцы, а о ходоках не было ни слуха ни духа. Как оказалось потом, попав на Северный Кавказ в период занятия его Добровольческой армией, наши посланцы, руководимые лучшими чувствами, вступили на службу в Добровольческую армию. Впрочем, нашего поручения они не забыли, и даже приискали подходящие участки земли недалеко от Минеральных вод, и вошли в формальное соглашение с владельцем участка, но с окончательным решением вопроса не спешили, веря в успех Добровольческой армии. Когда же Северный Кавказ был оставлен добровольцами, наши ходоки бежали вместе с другими и прибыли к нам. Почти приобретенный ими для нас участок был уже в руках большевиков. После всех этих неудач в конце 1918 г. я решил попытать счастья в Баку.

Я выехал из Тифлиса в конце ноября 1918 года. Народу в поезде было очень много: наше купе было набито, на четырехместных диванах сидело по шести человек. Как только мы перевалили грузинскую границу, в вагонах стали появляться звероподобные лица, вооруженные до зубов; они открывали двери купе, осматривали пассажиров и молча покидали вагон. Оказалось, что это татары из окрестных деревень, ищущие в поезде армян. Незадолго перед этим были погромы, сначала армяне громили татар, а затем татары армян. Страсти не успели улечься. В поезде передавали, что накануне татары извлекли из поезда двух армян и тут же на станции убили их.

На другой день утром мы прибыли в Баку. Меня сразу же поразила разница между Баку и Тифлисом. Баку с внешней стороны оставался таким же, каким он был до революции. Русская речь, русские люди, русские войска - отряд генерала Бичерахова. Жителям Баку после захвата власти в России большевиками пришлось пережить многое. Прежде всего, вскоре после большевистского переворота в России - вспыхнуло большевистское восстание и в Баку. При содействии рабочих местным армянским и русским большевикам удалось захватить власть в свои руки. Немедленно же были национализированы все частновладельческие нефтяные промыслы. В это время армянами был устроен жестокий погром мусульман, были разрушены и уничтожены огнем несколько зданий и много народу убито и искалечено.

Большевизм недолго продержался в Баку. Почти одновременно с приходом в Тифлис немцев прибыли в Баку турки. Они быстро ликвидировали большевизм и восстановили в городе порядок, но и турки пробыли в Баку недолго. После прорыва Солунского фронта турки, так же как и немцы, покинули Кавказ. После их ухода вскоре вспыхнул погром армян, устроенный турками, своей жестокостью не уступавший армянскому погрому. В середине 1918 г. в Баку с персидского фронта прибыл генерал Бичерахов со своим отрядом. Благодаря присутствию русских войск в городе быстро восстановился порядок. К этому времени и власть в новообразованной республике успела окончательно сконструироваться. Во главе правительства встал присяжный поверенный Хан Хойский. Образован был парламент, в который

стр. 69

вошли несколько русских членов. Затем составлен был коалиционный Совет министров с двумя русскими министрами - бывшим членом совета при наместнике кавказском от Министерства финансов И. Н. Протасьевым в качестве министра финансов и местным коммерсантом Лизгаром в качестве министра торговли и промышленности.

Отряд Бичерахова весною 1919 г. ушел к Деникину. Из Баку на смену ему пришли англичане. Англичане относились к бакинцам довольно благожелательно. Они посоветовали им расширить коалицию и предоставить в министерстве два или один портфель армянам. Этот совет формально был принят, хотя фактически почти не осуществлялся, слишком велика была взаимная неприязнь между армянами и татарами, в особенности после недавних взаимных погромов. После прихода англичан бакинцы окрепли и новоявленная Азербайджанская республика стала постепенно разворачиваться. Значительная часть служащих в азербайджанских казенных учреждениях состояла из русских. Отношения к ним местных властей и населения были самые доброжелательные, и сравнивать эти отношения с отношениями грузин и армян не приходится. Интересно отметить то обстоятельство, что в Азербайджанской республике все делопроизводство и вся официальная переписка велись на русском языке, который, к слову сказать, являлся и международным языком в сношениях между собой всех трех закавказских республик. Только в парламенте говорили по-турецки, да и то не все. Установить точно юридическую природу закавказских республик довольно трудно, так как они не успели кристаллизироваться и находились еще в периоде организационном и революционном.

Грузинская республика по своей конструкции - с парламентом, с ответственным министерством - вполне отвечала принципам народовластия. Что касается Азербайджанской республики, то она носила довольно смешанный характер. Министры здесь назначались и не из членов парламента, кроме того, не был ясно проведен принцип ответственного министерства, ибо в своей работе они больше отчитывались перед главою правительства, чем перед парламентом. Некоторые из министров, как, например, русские министры, и вовсе не ходили в парламент, а с другой стороны, парламент был не только законодательным органом, но и органом управления и надзора и довольно бурно обсуждал все вопросы жизни и управления страной, хотя иногда и с большим запозданием.

Армянская республика представляла собой нечто среднее между Азербайджанской и Грузинской республиками. Во всех трех республиках не было звания президента республики, а его обязанности исполнял глава правительства. Таким главою в Грузии был Ной Жордания, в Азербайджане - Хан Хойский, а в Армении, если память не изменяет мне, Хатисов. Особенностью Азербайджанской республики была ее армия, организованная полным генералом русской службы Мохмандаровым, кавалером двух офицерских Георгиев. Эта армия была устроена, вооружена и обмундирована по русскому образцу. Сам генерал Мохмандаров все время ходил в русской военной форме, с двумя Георгиями, и пуговицы на мундире носил с орлами. Почти весь офицерский состав состоял из бывших русских офицеров, вследствие чего и команда, по крайней мере первое время, велась на русском языке. Никто этому не удивлялся и никто против этого не протестовал. А сам Мохмандаров даже в парламенте говорил по-русски.

В этом отношении татары сильно отличались от грузин. В Грузии с первых же дней объявления независимости во всех учреждениях не только переписка, но и разговоры стали вестись на грузинском языке. Армия тоже была организована на особый, грузинский, вернее, западноевропейский, образец, хотя и была вся обмундирована и вооружена русским обмундированием и русским оружием. Весь офицерский состав грузинской армии был заполнен грузинами, служившими в русской армии. Вообще русских на грузинской службе осталось очень мало, вот почему большинство русских перебралось в Баку. Не стеснял русских в Азербайджане и вопрос о подданстве, так как с этим вопросом, по крайней мере по отношению к русским, там не счита-

стр. 70

лись. Русские, несмотря на свое подданство, могли занимать всякие должности, до министра включительно. Хотя закон о подданстве и был принят парламентом, но на практике он почти не применялся до конца дней Азербайджанской республики. Тогда как грузины успели провести в жизнь свой закон о подданстве. По этому закону, между прочим, автоматически становились грузинскими подданными все лица, проживающие в пределах Грузии с известного срока (до объявления Грузией своей независимости). При этом лица, не желавшие переходить в грузинское подданство, обязаны были заявить об этом в течение определенного срока.

Из всех народностей Кавказа более всех любимы были в России - грузины, из всех народностей Кавказа после революции хуже всего стали относиться к русским - грузины. И, как ни странно, татары - мусульмане - оказались самыми благодарными России за то, что она сделала для них. При этом многие татары искренне заявляли, что они не радуются своей независимости, не верят в нее, что им при русской власти жилось неизмеримо лучше, чем при своей независимости. Об этом неоднократно говорили лично мне многие крупные бакинские деятели. Так думали не только интеллигентные люди, так думал и простой народ.

Я лично раз был свидетелем следующей сцены. Как-то по дороге я зашел в одном глухом переулочке в лавчонку купить спички. Почти одновременно со мной вошел в ту лавку незнакомый мне русский офицер, который, сняв свою форменную фуражку с русской кокардой, положил ее на прилавок. Неожиданно хозяин лавки, немолодой уже татарин, схватил эту фуражку и стал целовать русскую кокарду. Затем со слезами на глазах он обратился к нам с горьким упреком на ломаном русском языке: "Зачем вы убили Царя Николая, ах, как нам хорошо жилось при нем, все было, правда была, деньги были, хлеб был, в солдаты наших детей не брали, а теперь - правды нет, денег нет, хлеба нет, детей в солдаты берут; вчерашний кондуктор конки - сегодня министр, что он понимает. Ах, зачем вы убили Царя..." Мы, сконфуженные и растроганные, поспешили выйти из лавки - что мы могли ответить ему? Выходя, я заметил слезы на глазах офицера. Так ценил простой татарский народ бывшую русскую национальную власть.

В бакинском парламенте, как во всяком правоверном парламенте, немедленно же образовались политические партии. Из них более крупная и влиятельная была партия под названием "мусават". К этой партии принадлежали наиболее интеллигентные представители Азербайджана. К ней принадлежали глава правительства Хан Хойский, большинство министров и такие видные местные деятели, как присяжный поверенный Али Мардан бек Тонпчибашев, выехавший в Париж в качестве делегата республики для защиты ее интересов, бывший товарищ министра торговли и промышленности Али бек Алиев, Али бек Макинский, известный нефтяник Асадулаев и другие. Несмотря на то, что в эту партию входили люди интеллигентные, никто, однако, из них не мог отчетливо детализировать мне программу своей партии: все ограничивались обычно объяснением, что программа их приблизительно та же, которая была у русской кадетской партии.

Следующая по величине партия называлась "Ихтиат", она считалась более консервативной партией и была главным образом сторонницей панисламизма. В этой партии состояли наиболее шовинистически настроенные элементы. Наконец, третья партия называла себя партией независимых социалистов; состояла она по преимуществу из более молодых людей, довольно поверхностно знакомых с социалистическими учениями и больше бравирующих своей принадлежностью к социалистической партии, чем понимающих сущность социализма. Один из таких членов партии на мой вопрос, в чем сущность их партийной программы, с гордостью ответил мне, что они социалисты-интернационалисты, и притом независимые, потому что не зависят ни от кого: ни от II, ни от III Интернационала.

Русские члены парламента составляли русскую группу без определенной программы. Организованная работа в парламенте, естественно, еще не

стр. 71

могла наладиться. Большинство членов парламента принадлежало к партии мусават, которая главным образом и руководила этой работой.

В Баку я устроился юрисконсультом по вольному найму при Министерстве торговли и промышленности, во главе которого стоял русский министр Лизгар. Работа главным образом заключалась в составлении контрактов по продаже нефти и покупке разных товаров. Летом 1919 г. я перевез в Баку семью. Устроился, но не надолго. Осенью заболел мой старший сын, 19 лет, энсудативным плевритом. По совету докторов я перевез семью обратно в Тифлис, а сам вернулся в Баку. Вскоре покинули Баку англичане, и Азербайджан был предоставлен самому себе. Уход англичан, впрочем, не вызвал никаких перемен.

Наступил 1920 год. Неожиданно в середине марта, по старому стилю, я получил телеграмму от жены, что сыну очень плохо. Я выехал в Тифлис, но сына в живых уже не застал. Похоронив сына, я решил остаться некоторое время в Тифлисе, тем более что приближалась Пасха. После Пасхи я, наконец, решил вернуться в Баку. По обыкновению я отправился на городскую станцию купить железнодорожный билет. Против всякого ожидания билетов не оказалось, так что я решил взять его на вокзале. Уложив свои вещи, я пошел на кладбище на могилу сына. Кладбище находилось недалеко от нашей квартиры во дворе церкви Иоанна Богослова. Побыв некоторое время у могилы сына, я вернулся домой и послал младшего сына за извозчиком. Еще на могиле сына меня охватило какое-то тяжелое предчувствие, я передал об этом жене, пояснив, что мне очень не хочется ехать в Баку. Жена стала просить меня остаться и отпустила извозчика, которого привел сын. Я облегченно вздохнул, прилег на кровать и заснул как убитый. Рано утром в Тифлисе были получены сведения о занятии Баку большевиками. Весь поезд, в котором я должен был ехать, был захвачен ими врасплох.

Я нарочно подробно описал мой сбор в Баку, чтобы указать, как сцепление ряда обстоятельств, на первый раз кажущихся случайными, спасло мою жизнь, так как, несомненно, попадись я в руки большевиков, я был бы убит. Они перестреляли в Баку целый ряд лиц, в том числе и Лизгара, хотя он уже давно покинул пост министра торговли и промышленности и жил простым обывателем. Я привел этот случай без комментариев, но и без всяких преувеличений, пусть каждый толкует его по мере своего понимания. Несколько дней спустя я шел как-то в Тифлисе по Головинскому проспекту. Вдруг я почувствовал, что кто-то трогает меня по плечу. Я оглянулся. Около меня, улыбаясь, стоял бывший грузинский посол при Азербайджанской республике, доктор ... (фамилию его я забыл). Он знал меня потому, что мне не раз приходилось просить у него визу в Тифлис. "Счастлив ваш бог, что вас не было в Баку, даже я насилу сбежал", - смеясь заместил он. "Ну, а как мое положение здесь?", - спросил я его. "Здесь вы можете быть спокойны, мы страна права и культуры".

Однако в этой стране права и культуры скоро появился дипломатический представитель большевиков. Очевидно, большевики считали, что очередь грузин еще не настала. Занятые войной с Польшей и Врангелем, они боялись осложнений в случае серьезного сопротивления грузин, почему вопрос о занятии Грузии отложили и даже согласились признать независимость Грузии и войти с нею в дипломатические сношения. Соглашение состоялось и было подписано в Москве, вскоре после чего в Тифлисе появился дипломатический представитель большевиков, который в первый же день приезда произнес зажигательную речь с балкона своей квартиры. Первая речь его успеха не имела, но подготовка большевизма в Грузии началась.

Баку был занят большевиками без сопротивления. Ночью подошел к городу большевистский бронепоезд и город был занят, причем бакинские рабочие на нефтяных промыслах, уже ранее распропагандированные, поддержали большевиков. Говорят, что все это произошло так неожиданно, что некоторые министры были арестованы в театре.

Было ли это так или нет, утверждать не могу. Одно бесспорно, что 25-тысячная армия республики с боевым генералом во главе не оказала ни-

стр. 72

какого сопротивления, несмотря на чрезвычайно выгодное свое стратегическое положение, так как дорога, по которой наступали большевики, шла по узкой береговой полосе Каспийского моря, которую, по мнению военных, чрезвычайно легко можно было защищать сравнительно небольшими силами. Однако армия, не имевшая ни прошлого, ни настоящего, оказалась неспособной к какому-нибудь сопротивлению. Но и осведомленность власти оказалась ниже критики. Усыпленные ласкающим шумом нефтяных фонтанов, они не слышали и не чувствовали надвигающейся грозы, поглотившей их в один миг. Впрочем, злые языки говорили, что будто бы генерал Махмандаров на вопрос правительства о том, в течение какого времени он может оказать сопротивление большевистской армии в случае ее наступления, ответил: "Не более двух часов". Я думаю, однако, что этот слух неверен и придуман впоследствии, так как генерал Махмандаров, хотя и знал цену своей армии, но так ответить не мог, потому что не отличался вообще остроумием.

По своему обыкновению большевики, захвативши Баку, проявили свою всегдашнюю жестокость в виде целого ряда расстрелов и бесчинств. Затем вновь были национализированы нефтяные источники. Перестроены на большевистский лад все учреждения, ограблены все сколько-нибудь состоятельные лица. Словом, началось большевистское мракобесье. Бедные татары, рискуя жизнью, в женских одеяниях, бросив все свое имущество, спасались бегством, проклиная служителей шайтана (по-татарски - дьявола). Для меня было ясно, что занятие Грузии большевиками - лишь вопрос времени. Учитывая это и принимая во внимание успехи Врангеля в Крыму, я решил ехать в Крым.

Глава XX.

Моя поездка в Крым. - Выезд из Грузии. - Крым и крымские впечатления. - Организация власти. - Тверской, Климович, Никольский. - Пессимизм Кривошеина. - Моя фиктивная командировка в Сербию. - Эвакуация. - Семь дней и семь ночей в Черном море на "Рионе".

К конце мая 1920 г. я выехал из Тифлиса в Батум с тем, чтобы оттуда морем перебраться в Крым. В Батум я приехал накануне ухода оттуда англичан и передачи ими Батумской области грузинам. Город был украшен грузинским флагом. Масса народу съехалась в Батум со всех концов Грузии на это торжество. По улицам стройными рядами проходили войска, сначала английские, с радостными лицами людей, возвращающихся домой. За ними следом торжественно вступали в город грузинские войска, оглашая воздух звуками музыки и грохотом орудий. Публика восторженно встретила свои войска.

Как раз на другой день после этого торжества назначено было отплытие в Крым парохода с русскими под покровительством французов. Утром рано я нанял носильщика и, поручив ему нести вещи из гостиницы, сам пошел вперед, не говоря, куда нужно идти. Эта предосторожность была не лишней, так как грузинские власти под давлением большевистского представительства не очень сочувственно относились к отъезду русских в Крым на пополнение врангелевских кадров. И еще накануне нашего отплытия у ряда русских в Батуме были произведены обыски. Подходя к пристани, я увидал, что ее охраняют несколько французских солдат, которые проверяют пропуска. На пароходе меня встретил русский офицер, знавший меня еще по Петербургу. Он радостно приветствовал меня: оказалось, что он ведает регистрацией отъезжающих русских и тут же в списке, бывшем у него в руках, отметил мою фамилию.

Как-то радостно сразу стало на душе, когда я вступил на борт парохода. Русская речь, русские люди. И опять на время где-то там, в тайниках сердца, засветилась надежда. На этом пароходе, под защитою французского флага, мы чувствовали себя в полной безопасности. Действительно, с палубы мы видели, как к пристани подошли какие-то грузинские полицейские, но фран-

стр. 73

цузы их быстро и без церемоний отогнали. Уже за полдень, когда пароход наполнился людьми, мы медленно отчалили от пристани и вышли в открытое море.

Погода стояла чудная. Море было совершенно спокойно. Боже, что ждет нас... Кончились ли наши испытания, или это только минутная передышка... Такие мысли бродили почти у всех, и это чувствовалось без слов... Я расположился на ночь на палубе. Что это была за ночь. Из глубины моря на горизонте, точно после купанья, подымалась громадная, круглолицая, вся блестящая, серебряная луна, весело улыбаясь и точно поздравляя нас с возвращением на родину. Я смотрел на небо, усеянное звездами, и так хорошо, хорошо было на душе. Много лет прошло с тех пор, но таких ощущений я больше не испытывал никогда. Долго, долго на пароходе никто заснуть не мог. Ночь зачаровывала всех. Лишь к утру стали слышаться то здесь, то там похрапывания, задремал и я. На следующий день к вечеру вдали показался берег Крыма.

Вскоре мы подошли к Севастополю и бросили якорь у пристани. Оказалось, что с квартирным вопросом в Севастополе дело обстояло довольно плохо: найти номер или комнату было очень трудно. Поэтому я с одним из попутчиков, неким молодым человеком Шиншиным, ехавшим со своим человеком, совместно решили, что я останусь с вещами на пристани, а он со своим человеком пойдет в город искать комнаты. Мне довольно долго пришлось ждать на пристани. Наконец Шиншин явился и заявил, что он с трудом нашел одну довольно большую комнату в доме на Морской набережной. В этой комнате первое время придется поместиться нам вместе. Единственный недостаток этой комнаты, по его заявлению, заключается в том, что она проходная и что через нее будут ходить жильцы двух других комнат. Надвигалась ночь, выбора не было, и мы волей-неволей поплелись с вещами в нашу общую, проходную комнату.

Я не буду описывать подробно Крыма и положения вещей в нем. Слишком много написано об этом людьми, специально занимавшимися описанием Крыма за время управления им генералом бароном Врангелем. Я остановлюсь лишь на общих моих впечатлениях.

На другой же день после приезда в Севастополь я узнал, что в Крымском правительстве играют видную роль многие мои старые знакомые. Так, бывший царский министр Кривошеий является помощником Врангеля по гражданской части, бывший губернатор Тверской - управляющим Министерством внутренних дел, генерал Климович вновь возглавил Департамент полиции, а начальник штаба Отдельного корпуса жандармов генерал Никольский состоит начальником Главного штаба.

Из всех перечисленных лиц Кривошеим был человек бесспорно умный и большого служебного опыта. Что касается Тверского, то это от природы человек неглупый, воспитанный, довольно хитрый, но мало сведущий и в то же время большой лентяй. Я знал его давно, еще с того времени, когда мы оба служили в московском прокурорском надзоре: я был товарищем прокурора Московской судебной палаты, а он прокурором Московского окружного суда. Прокуратура Московского окружного суда была в то время как раз в моем ведении. Я несколько раз пытался говорить с Тверским по поводу отдельных работ его товарищей, но каждый раз убеждался в том, что он их не читает и не знает, так что под конец решил обращаться непосредственно к товарищам прокурора.

Я посетил Тверского в Севастополе и убедился в том, что он не изменился и остался тем же, чем был раньше. Он мало интересовался делом и еще меньше верил в успех всей Крымской эпопеи. О генерале Климовиче я уже кратко упоминал. Это был очень неглупый, храбрый и работоспособный офицер, но человек малообразованный. В должности директора Департамента полиции императорского периода он оказался совсем бесцветным, и кратковременное пребывание его на этом посту прошло совершенно незамеченным. Наконец, что касается до генерала Никольского, то назначение его на такую ответственную должность крайне удивило меня и даже до известной

стр. 74

степени порадовало, так как служило доказательством, что я раньше ошибался при оценке его способностей.

Постепенно мне удалось ознакомиться и с работой в различных гражданских ведомствах. К сожалению это ознакомление привело меня к убеждению, что во всех этих учреждениях царили только одни недостатки старого времени, но не было ни одного из достоинств того времени. Не было знания дела, не было опыта в работе и умения работать. Затем поразило меня громадное количество военных, без дела фланировавших по городу. Их можно было даже встретить торгующими на базарах.

Я попросил Тверского передать А. В. Кривошеину мое желание повидать его. Кривошеий охотно согласился принять меня, после чего я несколько раз заходил к нему. Он расспрашивал меня о Кавказе, о Грузии и Азербайджане и о моих крымских впечатлениях. Я ему все откровенно высказал и в свою очередь спросил его, как он смотрит на положение вещей в Крыму. Он некоторое время помолчал, а затем откровенно заявил мне, что он безнадежно смотрит на положение дел. "Крым не удержать, они это понимают и понемногу готовятся к эвакуации". А. В. Кривошеий просил меня никому не передавать о нашем разговоре. Я, конечно, обещал. Убедившись в безнадежности положения, я решил ехать в Сербию, но визы туда частным лицам уже не давали. Ввиду этого я попросил Кривошеина дать мне фиктивную командировку в Сербию. Он согласился, и мне дано было поручение ехать в Сербию, якобы для рассмотрения на месте вопроса о реэвакуации русских. Однако я не сразу уехал из Крыма, несколько задержался.

Неожиданно разразившаяся катастрофа падения Перекопа застала меня в Севастополе. Я не военный человек и потому не буду касаться военных вопросов. Но есть одна область, о которой может говорить и человек не военный - это вопрос об укреплении перешейка. Дело в том, что со дня моего приезда в Крым всюду только о том и говорили, что Крымский перешеек укреплен по всем правилам усовершенствованной военной техники под руководством опытных специалистов и под высшим наблюдением самого Врангеля, что на Перекоп свезены орудия крупного калибра с военных кораблей и что Перекоп стал безусловно неприступным. Так говорили военные авторитеты. Так писали газеты, и естественно, что простой обыватель охотно верил этому. И по-своему - по-обывательски - размышлял, что если в прошлом году генерал Слащев всю зиму удерживал Перекоп от большевиков с небольшой сравнительно кучкой храбрых своих сподвижников, несмотря на то, что тогда Перекоп не был укреплен, то теперь, когда он неприступен и защищается организованной доблестной русской армией, он, конечно, не будет взят. И обыватель, считая себя в безопасности, заботился только о том, чтобы хватило ему на зиму хлеба и других продуктов питания. На самом же деле вышло как раз наоборот. Перекоп был взят почти сразу, несмотря на отчаянное сопротивление. Был взят, потому что не был вовсе укреплен "по всем правилам военной техники" и катастрофа наступила для публики совершенно неожиданно, хотя она не была неожиданной для властей предержащих, ибо они давно знали это и готовились к этому. При таком положении вещей невольно возникает вопрос, к чему было обманывать людей. Между тем, даже после того как Перекоп был взят и большевики начали проникать в глубь полуострова, в Севастополе были вывешены телеграммы с театра войны о том, что Перекоп обратно взят генералом Слащевым и что дела наши успешно развиваются.

Меня лично, несмотря на мой пессимизм, означенная телеграмма ввела в заблуждение; это было, если не ошибаюсь, 12 ноября 1920 года. Прочитав эту телеграмму и успокоившись, я пошел пройтись по главной улице, как вдруг увидал, что навстречу мне с озабоченным видом мчится бывший товарищ председателя Государственной думы С. Т. Варун-Секрет. Я остановил его и спросил, чем он так озабочен, ведь дела, слава Богу, идут хорошо. На это он мне ответил: "Все погибло, не верьте телеграммам, завтра начинается спешная эвакуация. Поспешите устроиться на какой-нибудь корабль". Я от-

стр. 75

правился в Министерство внутренних дел. Работа по эвакуации там уже кипела, спешно составлялись списки служащих, желающих покинуть Крым. Я просил записать и меня. Как бывшего служащего по министерству, меня записали и объявили, что на следующий день рано утром начнется посадка на пароход "Рион".

Громадный пароход "Рион" Русского пароходного общества стоял недалеко от нашего дома. Утром, чуть свет, я спустился с двумя чемоданами на набережную. Народу там было много. Некоторые, по-видимому, ночевали на набережной. Кое-где догорали костры; целую ночь чиновники разных ведомств, которые должны были эвакуироваться на "Рионе", грузили уголь на пароход. Наконец началась посадка людей. Дрожь и теперь пробегает по телу, когда вспоминаю эту картину, хотя с тех пор прошло уже девять лет. Люди превратились в зверей, толкались, ругались, отделяли детей от родителей. Тщетно военный наряд пытался восстановить хоть какой-нибудь порядок. Сами военные из тыловых нарушали порядок. Сходни трещали под напорами толпы. Я уже потерял надежду попасть на пароход, да еще со своими чемоданами, хотя они и были небольшие и ручные, но тут мне на помощь пришли двое молодых людей, сыновья моего бывшего сослуживца по Министерству внутренних дел. Они взяли меня под руки, отобрали у меня чемоданы и втащили меня на пароход. Там мы кое-как устроились на крытой палубе.

Народу на "Рионе" собралось до пяти тысяч. Буквально яблоку негде было упасть. Весь день мы простояли у берега и лишь на другой день вышли в море. Исход наш из Крыма на "Рионе" был исключительно тяжелый, и никто на других кораблях не испытал того, что нам пришлось пережить в течение необычно долгого перехода из Севастополя в Константинополь. Большинство запаслось продовольствием всего на два-три дня, да и то растеряло во время посадки, а на корабле до Константинополя пришлось пробыть семь суток, так что многие буквально голодали. Администрация корабля в последние дни выдавала понемногу консервов, естественно, заботясь главным образом о детях. Но особенно тяжело было без воды: некоторые даже пытались пить морскую воду. Сначала нам давали два раза в день кипяток к чаю, а затем сократили выдачу до минимума.

В особенности тяжелым стало наше положение, когда после двухдневного плавания мы стали в открытом море вследствие отсутствия угля. Старая машина "Риона" поглощала громадное количество угля, между тем за ночь неопытные грузчики угля - чиновники - нагрузили очень мало. И вот посреди моря пришлось прекратить топку и корабль был покинут на волю волн. С "Риона" стали давать тревожные сигналы, но море не откликалось на них. Наконец на другой день подошел какой-то миноносец, покружился вокруг "Риона", дал ему немного угля и ушел прочь. Еще через день подошло американское судно; после обычных морских перебранок американец взял "Рион" на буксир и потянул, но тянуть ему эту громадину, по-видимому, было трудно, к тому же буксир неожиданно лопнул и американец, воспользовавшись этим, ушел без оглядки. Мы опять остались одни в открытом море. Только на пятый день нас подобрало английское судно и медленно поволокло к Босфору. На наше счастье, несмотря на ноябрь, погода стояла сравнительно хорошая и море было спокойно. Подымись буря - гибель "Риона" была бы неизбежна. Капитан "Риона" потом уже, когда мы пришли в Константинополь, говорил нам, что он положительно верил, что на корабле был праведник, иначе нельзя было объяснить наше чудесное спасение.

Тяжело было входить в Босфор беженцами, да еще на буксире англичан, тех англичан, которые еще так недавно соглашались на передачу нам проливов, лишь бы Россия продолжала войну с немцами. В Константинополь мы пришли 20 ноября, но с корабля нас не спускали. Вообще положение наше было неопределенным. Еще в Севастополе в своем воззвании по поводу эвакуации генерал Врангель указывал на то, что ни одна из держав, к которым он обращался, не соглашалась принять нас. Генерал Врангель, выйдя в море с остатками своей армии и гражданскими беженцами всего в числе 150 тыс.

стр. 76

человек, взял на себя всю ответственность за это. Вот почему, когда мы пришли в Константинополь, не сразу было решено, куда нас девать. В Константинополе, стоя на якоре в безопасности, мы чувствовали себя несколько лучше. Здесь можно было покупать хлеб и провизию, которую подвозили к пароходу на лодках, и, кроме того, была вода. Но все же на пароходе было очень тяжело оставаться, так как все время приходилось быть на холодном воздухе, не имея возможности даже прилечь как следует, ибо все время, даже ночью, приходилось сидеть на чемоданах. Погода стояла холодная, а в Константинополе, кроме того, и дождливая.

Вообще ноябрь самое скверное время в Константинополе, обычно идут дожди и холодно. На второй день вечером к "Риону" подошел маленький пароходик, и после непродолжительных переговоров капитанов на "Рионе" было объявлено, что желающие, не из военных, могут перейти на маленький пароходик, который свезет их на остров Халки. Настроение мое во время пребывания на "Рионе" настолько пало, что мне в то время решительно все было безразлично, поэтому я хотя и не знал, что ждет меня на острове Халки, все же решил отправиться туда, лишь бы только сойти с корабля на сушу. Дождик лил как из ведра, сходни были мокрые и скользкие, и я со своими чемоданами, которые успели мне окончательно опротиветь, хотя в них находилось все мое имущество, сошел, вернее скатился на маленький пароходик. Там мы расположились в общей каюте; нас, с "Риона", на пароходике оказалось человек около сорока пожелавших ехать на остров Халки. Наконец мы тронулись.

Приблизительно через час пароход остановился у пристани, оказалось, что мы уже приехали. На пристани нас встретил французский офицер, комендант острова, с несколькими солдатами из французских колониальных войск. Комендант предложил нам оставить до утра вещи в цейхгаузе, выдал нам каждому по одному французскому суконному одеялу и повел нас в город, где наскоро разместил по разным свободным квартирам.

Глава XXI.

Остров Халки. - Высадка на остров Халки. - Французский комендант острова капитан Ларсонэр. - Русский комитет. - Неудачная попытка генерала Никольского захватить власть на острове. - Год на острове Халки.

Остров Халки принадлежит к группе Принцевых островов, расположенных в Мраморном море к югу от Константинополя. Острова эти идут в следующем порядке. Первым от Константинополя лежит остров Проти, самый маленький, он был оккупирован американцами; затем следует остров Антигона, по величине несколько больше Проти, этот остров был оккупирован итальянцами; третьим по порядку к югу от Константинополя является остров Халки, в свою очередь по величине несколько больше Антигоны, оккупированный в указанное время французами, и, наконец, последним и самым большим островом является Принкипо, который был оккупирован англичанами. Кроме этих четырех обитаемых островов, на Мраморном море имеется еще несколько совсем маленьких необитаемых островов, из них один носит название Собачьего острова. Назван он так, по словам греков, потому что на этот остров периодически турки вывозили собак из Константинополя, когда они уже слишком там размножались. Как известно, турки не трогают собак и потому города их, в частности Константинополь, изобилуют собаками. Отлично усвоив отношение к себе турок, собаки довольно бесцеремонно пользуются этим и не только наводняют город, но и ведут себя там бесцеремонно. Вот почему, когда собак становилось уже слишком много, турки вывозили их на Собачий остров и предоставляли им околевать там на свободе без пищи и питья. Нам рассказывали, что в это время по всему Мраморному морю и его островам разносится ужасный собачий вой.

Что касается до четырех перечисленных выше обитаемых островов, то они были населены по преимуществу греками, но жили там и турки. В об-

стр. 77

щем, люди небогатые, из которых большинство на день уезжало в Константинополь на работу. Сообщение между островами и Константинополем было непрерывное при посредстве небольших пароходов, называвшихся "шаркетами". Более благоустроенными и богатыми из всех островов были Принкипо и Халки, на этих островах имелись довольно красивые дачи богатых греков, которые проводили в них летние месяцы. Чтобы судить о величине этих островов, достаточно указать, что самый большой остров, Принкипо, можно было свободно обойти кругом пешком в полтора-два часа. Особенностью всех четырех островов был недостаток пресной воды. Колодцев было мало. Приходилось прибегать к своеобразному способу собирания дождевой воды. Для этого в домах устраивались особые подземные резервуары, куда стекала вся дождевая воды с крыш и там отстаивалась, и затем из этих резервуаров с особой бережливостью пользовались водой летом. В частности, на острове Халки, когда эти запасы иссякали, жители получали воду из общественного колодца, из которого вода отпускалась лишь раз в сутки, по утрам, причем приходилось довольно долго ждать очереди.

Остров Халки, на котором мне пришлось прожить ровно год, представлял собою в сущности небольшой городок, имеющий ряд улиц, довольно много лавок, несколько греческих кухмистерских и несколько ресторанов, которые, впрочем, открывались главным образом летом. Постоянных жителей на Халках было около двух тысяч. В низменной западной части острова, недалеко от пароходной пристани, находится греческая церковь. На северной, возвышенной части острова помещается здание греческой семинарии, построенное на русские деньги в царствование императора Николая I. Во дворе семинарии имеется маленькая церковь, в которой по праздникам раннюю обедню служило греческое духовенство, а позднюю русское. Кроме указанных двух церквей в северо-западной части острова, на горе имеется еще небольшой монастырь со старинной церковью. В этом монастыре в наше время жил на покое один из вселенских патриархов, который скончался при нас, весною 1921 г., и был погребен там же, во дворе монастыря. Недалеко от монастыря, в западной гористой части острова расположено старое кладбище, где между прочим имеется могила русских военнопленных, работавших там над проведением дороги вокруг острова и скончавшихся в 1833 году. Кроме того, на острове имеется мечеть. На самом восточном берегу острова, почти рядом с пристанью, помещается довольно большое и красивое здание турецкого Морского корпуса. Большая часть острова вследствие отсутствия воды почти не имеет растительности, и лишь северо-западная часть его, круто подымающаяся над морем, покрыта жидким лесочком.

До прибытия на остров Халки нашей партии с "Риона" там уже были русские более старой эвакуации. Они оказались недурно устроенными и успели даже образовать на острове русский комитет, который состоял при французском коменданте и помогал ему в вопросах устройства жизни русских беженцев. Однако члены этого комитета еще до нашего приезда постепенно стали покидать остров. Ввиду этого оставшиеся члены комитета, узнав, что во вновь прибывших партиях находятся бывший кутаисский губернатор Потапов, прокурор саратовской судебной палаты Ненарокомов (Потапов и Ненарокомов прибыли с "Риона" на остров Халки через день после прибытия нашей партии) и я, явились к нам и стали просить нашего согласия на кооптацию нас в члены комитета. Мы изъявили согласие и, таким образом, через несколько дней после прибытия на остров мы все трое вошли в русский комитет в качестве его членов, причем вскоре, вследствие переезда председателя комитета в Сербию, были произведены новые выборы и в председатели комитета был избран Потапов. Французский комендант, капитан Ларсонэр, одобрил выборы, и обновленный комитет энергично приступил к работе.

Новоизбранным членам комитета комендант отвел одну из лучших дач на острове, и так как мебели на дачах не было никакой, то мы купили себе деревянные ящики и устроили из них кровати, столы и сиденья. Вместо матрацев французы выдали нам мешки с сеном и еще по два одеяла, и мы

стр. 78

таким образом кое-как обставились. Число русских беженцев на острове с каждым днем все возрастало, прибывали новые партии с кораблей. Работа комитета состояла в том, чтобы размещать беженцев, регистрировать их, выдавать пропуска тем, кто хотел ехать в Константинополь, так как по существующим на острове правилам русские беженцы без разрешения коменданта уезжать с острова не имели права. Со всем этим коменданту одному управиться было трудно, и он охотно поручил эту работу русскому комитету под его общим руководством и наблюдением.

У капитана Ларсонэра, правда, был помощник лейтенант (фамилию теперь не помню), мобилизованный во время войны, из крупных виноторговцев. Этот помощник был очень милый человек, но он исключительно занимался хозяйственной частью и в административные дела не вмешивался, да, по-видимому, и не много понимал в них. Он хорошо знал толк в вине и любил его, посвящая ему свое свободное время. Когда мы прибыли на остров, то застали там следующий режим: утром, в 8 часов, выдавали беженцам в общей столовой чай и кусок хлеба. В 12 часов дня был общий обед: обычно суп, почти исключительно из фасоли, и на второе мясо или, чаще, зелень, и вечером опять одно блюдо, а затем чай. Все это давалось даром. Правда, дареному коню в зубы не смотрят, но все же необходимо откровенно признать, что пища была очень плохой, в особенности плохо она приготовлялась. Ввиду этого комитет по просьбе беженцев обратился через коменданта к французскому верховному комиссару с просьбой выдавать беженцам на руки сырые продукты, из которых они сами будут себе готовить пищу. После довольно продолжительного обсуждения этого вопроса он, наконец, был благоприятно разрешен, и с начала весны 1921 г. продукты стали по установленным нормам выдаваться беженцам на руки. Производилась эта выдача через русский комитет, который ежемесячно, иногда два раза в месяц, получал под расписку продукты и затем выдавал их беженцам, распределенным по квартирам. Только хлеб, по желанию беженцев, заказывал сам комитет и выдавал печеным хлебом, а не мукой. Замена готовых обедов выдачей на руки сырых продуктов облегчила работу французов и значительно улучшила питание русских. Последние устроились по группам и совместно готовили обед, прибавляя иногда к казенной провизии немного своей, и в результате получился вкусный домашний стол.

Как раз в разгар усиленной работы русского комитета произошел эпизод, чрезвычайно характеризующий генерала Никольского, бывшего начальника штаба Корпуса жандармов, который в это время служил у Врангеля в канцелярии в Константинополе. Совершенно неожиданно в русском комитете были получены сведения, что Врангель по докладу Никольского назначил генерала барона Клода русским комендантом на острове Халки, придав ему в помощь трех штаб-офицеров в качестве помощников: одного - по военной части, другого - по полицейской части и третьего - по хозяйственной части, подчинив всех их французскому коменданту. Узнав об этом, мы собрались обсудить положение вещей и после обмена мнений решили обратиться к барону Клоду, человеку порядочному, но, к сожалению, крайне упрямому, с предложением войти в состав русского комитета и работать в согласии с нами, тогда и волки будут сыты и овцы целы. Помощники же его могут скромно сидеть и получать свои лиры. Барону Клоду по должности русского коменданта было назначено жалование по 20 лир в месяц, а его помощникам, кажется, по 12 лир. Мы сделали генералу барону Клоду такое предложение исключительно для того, чтобы не дискредитировать барона Врангеля перед французами, так как для нас было совершенно ясно, что барон Врангель подписал свой приказ не вникая в существо дела. Составить проект о назначении русского военного коменданта на острове, оккупированном французами, да еще с придачей ему помощников по военной, полицейской и продовольственной части мог только человек абсолютно не способный ориентироваться в самой простой обстановке. К сожалению, этого не смог, или, вернее, по упрямству не хотел, понять и барон Клод. Он кате-

стр. 79

горически отказался принять наше предложение, объявив нам, что никакого русского комитета он не признает. А на наше заявление, что Врангель не может, не имеет права, назначать коменданта на остров, оккупированный французами, что мы лично глубоко уважаем генерала Врангеля и готовы подчиняться его распоряжениям, но что эти распоряжения неприемлемы для французов, для которых Врангель является таким же беженцем, как и мы, барон Клод ответил нам, что для него Врангель продолжает быть Правителем Юга России, которому он подчиняется беспрекословно.

Трудно было спорить с человеком, витающим в эмпиреях. Нам было непонятно, как человек живой, обладающий известным житейским опытом, мог так думать и говорить, но факт оставался фактом. Ввиду упорства генерала барона Клода нам ничего не оставалось делать, как подать в отставку. Мы отправились к французскому коменданту капитану Ларсонэру и, объяснив ему подробно положение вещей, просили его освободить нас от исполнения наших обязанностей. Капитан Ларсонер отличался редким спокойствием, и потому он и к этому инциденту отнесся сравнительно спокойно. Он заявил нам, что распоряжение Врангеля для него никакого значения не имеет и считаться с ним он не будет. Никому на острове он распоряжаться не позволит, а если кто посмеет ослушаться его, тот немедленно же будет удален с острова. Нас же комендант просил оставаться и работать по-старому. При этом он заявил нам, что о распоряжении Врангеля он доложит верховному комиссару. В особенности рассмешило коменданта назначение помощников по военной, полицейской и продовольственной части. "У меня команда всего из 25 человек, и ведает ею сержант, а Врангель назначил полковника помощником коменданта по военной части. Чем этот полковник будет ведать, очевидно, он займется укреплением острова без войск и оружия, - острил капитан Ларсонер. - А что будет делать полковник - помощник коменданта по полицейской части, когда на острове никакой полиции нет, а обязанность по охране порядке лежит на мне и моей команде". Но больше всего капитану нравился помощник коменданта по продовольственной части. "Очевидно, генерал Врангель недоволен мною, - острил капитан Ларсонэр, - и хочет отобрать у меня продовольственную часть, и сам будет распоряжаться французскими продуктами питания и кормить и вас, беженцев, и меня и мою команду". Не так добродушно отнесся к вопросу французский верховный комиссар. Он был возмущен до глубины души, и главным образом тем, что Врангель выбрал своим представителем на острове немца - барона Клода. Он рассвирепел, кричал: "бош, бош". И приказал коменданту оставить русский комитет и не сметь допускать барона Клода к каким-либо делам. Затем по желанию верховного комиссара ему представлялась делегация от русского комитета в лице председателя и еще двух членов. Верховный комиссар принял делегацию изысканно любезно, обласкал ее, в ее лице благодарил комитет за труд и просил продолжать работать на пользу своих соотечественников. Так провалился генерал Никольский со своим проектом захвата власти на о. Халки.

Разрешив в благоприятном для беженцев смысле продовольственный вопрос, русский комитет занялся устройством на острове филиала Константинопольского отделения Российского общества Красного Креста и при нем небольшой больницы. Филиал Красного Креста возглавил сенатор Чебышев, избранный общим собранием всех беженцев острова. В деле организации медицинской помощи беженцам на острове большое участие принимали и представители американского благотворительного общества в Константинополе. Даже врач Халкинского морского корпуса посещал отделение Красного Креста на острове.

После устройства Красного Креста и больницы комитет занялся организацией школы для детей. Максимально русских беженцев на острове Халки было весною 1921 г. всего около 2000 человек обоего пола. При этом у многих имелись дети в возрасте, требующем обучения. Ввиду этого комитет решил устроить детский сад и школу для первоначального обучения детей

стр. 80

обоего пола. Нашлись и учителя и учительницы. И после скромного молебна была открыта школа. Вообще работа комитета носила такой характер, как будто люди собирались надолго обосноваться на острове. Земский союз открыл на острове дешевую столовую, которая обслуживалась беженцами острова в качестве служащих.

Жизнь на острове в общем протекала мирно. Часть беженцев сумела за это время приискать себе занятия в Константинополе, часть работала на острове и лишь незначительная часть ничего не делала, уповая на Бога и французский даровой паек. Между прочим эта часть и была наиболее беспокойным элементом острова. Беженцы, как указано выше, большей частью были размещены по свободным домам и квартирам греков, покинувших остров во время войны. Но так как всех беженцев разместить по квартирам не удалось, за отсутствием достаточного количества свободных помещений, то пришлось часть беженцев, главным образом холостых, поместить в палатках, предоставленных в распоряжение комитета французским командованием. Палатки эти были разбиты лагерем в северо-западной ненаселенной и незастроенной части острова. Лагерь этот носил довольно живописный характер и некоторые палатки были даже удобно и красиво устроены, что свидетельствовало об умении русского человека приспособляться ко всякому положению.

Особенно живописным бывал лагерь в ясную лунную ночь. Освещенные ярким лунным светом палатки казались полны таинственности. Это впечатление усиливалось от доносившихся из разных уголков лагеря звуков гитары и флейты и грустных напевов, напоминающих о далекой покинутой родине. Но, кажущаяся в лунную ночь поэтической, лагерная жизнь днем производила обратное впечатление. Из всех щелей глядела нужда и нищета. За немногими исключениями обитатели лагеря почти целый день ничего не делали: ели наскоро кое-как приготовленную скудную пищу, пили и большей частью спали, а ночью бодрствовали и пели. Жили в лагере некоторые и семейные люди; они устраивались с большими удобствами, так что даже предпочитали лагерную жизнь в палатке плохой комнате с насекомыми.

Воспитанный и ласковый комендант капитан Ларсонэр пользовался всеобщей любовью русских, в особенности благоволили к нему дамы. Одна из них, молодая вдовушка, успела даже полюбить его настолько, что открыто сошлась с ним; причем француз поступил с нею вполне благородно, увез ее с собою во Францию и там женился на ней. Помощник коменданта, лейтенант из виноделов, предпочитал вино женщинам и потому не пользовался их расположением.

Среди русских беженцев, живших на острове, было несколько духовных лиц: два архиерея - архиепископ Феофан и епископ Сергий - и старый митрофорный протоиерей ... (имя пропущено в оригинале. - Ред. ), бывший военным священником еще во время Турецкой кампании 1877 года. Как уже было указано выше, русское духовенство служило обычно в церкви при греческой семинарии после того, как кончалась служба греческого духовенства. Обедню русские служили позднюю, начинали обычно в 10 часов и кончали к 12-ти. На острове образовался довольно недурной русский церковный хор из любителей. Невозможно сравнивать русскую церковную службу с греческой. У греков решительно пропало все благолепие церковной службы. Греческое духовенство в Турции служит по обязанности, наспех, само не веря в то, что творит. Это какая-то жалкая пародия на божественную службу. Куда девалось то благолепие, которое так пленило послов князя Владимира. Если бы им пришлось теперь присутствовать на церковной службе греков в Константинополе, то, наверное, они не узнали бы той службы, которая так очаровала их тысячу лет тому назад. В алтаре греки ругаются, разговаривают громко, иногда даже курят. Вместо хора на двух клиросах у них стоят по дьячку, и завывают гнусавым голосом, и при этом все спешат, и думают только о том как бы скорее кончить и пойти выпить приторно-сладкое дузико.

При нас скончался живший на покое в монастыре на острове бывший вселенский патриарх. Я был на отпевании и погребении. Приехали из Кон-

стр. 81

стантинополя - вселенский патриарх, несколько митрополитов, архиепископов и епископов, присутствовали и наши архиереи, пел русский церковный хор. Все отпевание длилось не более сорока минут. Я помню, в бытность мою прокурором Орловского окружного суда в Орле скончался епископ Орловский и Севский. На похороны приехало несколько архиереев, и отпевание длилось в течение 5 - 6 часов, так что я с губернатором два раза уходили из церкви отдохнуть немного. А на Халках отпели патриарха в течение сорока минут. Похоронили патриарха во дворе монастыря, причем перед тем как опустить покойника в землю, вынули его из гроба, отпороли с мантии все сколько-нибудь ценные украшения и затем переложили покойника из гроба в простой дощатый ящик, в котором и опустили прах в могилу, а гроб унесли для следующих похорон. Такая практичность поразила русских, но для греков это было явлением обычным, так как у них принято брать гробы на прокат.

Вообще не только миряне греки, но и их духовные лица не отличаются религиозностью. Я помню следующий характерный случай: в семинарской церкви служил сам митрополит - ректор семинарии. В это же время со двора семинарии кто-то увез только что доставленную бочку с водой. Я уже писал, что на острове водяной вопрос стоял довольно остро, ввиду этого ректору об увозе бочки с водой доложили во время службы. Митрополит вспылил и как был в облачении с митрой и амофором выскочил во двор и стал кричать, требуя, чтобы немедленно была послана погоня за похитителем по всем направлениям острова; погоня была снаряжена. Митрополит успокоился и вернулся в церковь продолжать прерванное богослужение.

Лето 1921 года на острове было жаркое, но жара в значительной мере умерялась чудным Мраморным морем, купанье в котором было идеальным. Беженцы буквально целыми днями полоскались в море.

Ничто не вечно под луною, менее всего благополучие бедных русских беженцев во всех местах их размещения. Напрасно мы старались по возможности лучше обставить жизнь русских страдальцев на о. Халки. Устраивая больницу, школу и прочее, мы ласкали себя мыслью, что обосновываемся на более или менее продолжительное время, на самом же деле срок пребывания нашего на острове приходил к концу. Французам надоело возиться с нами, кормить нас, и они придумали остроумный выход, чтобы сразу покончить с нами. Они решили просто прекратить оккупацию острова, и вот осенью 1921 г. капитан Ларсонэр заявил нам, что скоро он со своими цветными войсками покидает остров, что он дарит беженцам все что им было выдано: посуду, одеяла и прочее, но что с уходом с острова французов русские сами должны озаботиться о своем питании, так как выдача продуктов будет прекращена. Комитет объявил об этом по острову. К этому времени, впрочем, многие из беженцев, в предвидении ухода французов, кое-как устроились в Константинополе: одни нашли себе заработок, другие решили переехать в Константинополь в надежде найти какую-нибудь работу и лишь самая незначительная часть, главным образом лагерные жители, продолжала беспечно пребывать в своих палатках.

По старому русскому обычаю, одинаково применяемому в счастливые и тяжелые минуты, мы решили проститься с милым французским комендантом, капитаном Ларсонэром и его добродушным помощником и устроили им скромный обед. По обыкновению, за обедом пили, шутили, говорили речи. Со стороны никто не мог бы подумать, что это собрались люди, стоящие перед роковой неизвестностью, что сулит им завтрашний день, люди, гонимые злою судьбою и не имеющие ни пристанища, ни заработка, ни денег, люди, большинство которых отныне обречено на вечное скитание, пока судьба не сжалится над ними и не откроет им двери убежища, где они, наконец, найдут себе вечный покой.

Пробыв на острове ровно год, я в первых числах ноября 1921 г. переехал с женою и сыном в Константинополь.

стр. 82

Глава XXII.

Переезд в Константинополь. - Грек - хозяин квартиры, у которого я снимал комнату. - Цареградский Диоген. - Организация русских беженцев в Константинополе. - Академическая группа. - Народный университет. - Консульский суд. - Русский комитет и его работа. - Настроение оккупационных властей после разгрома турками греческой армии в Малой Азии и решение их снять оккупацию. - Мой переезд в Королевство сербов, хорватов и словенцев.

Я уехал из Тифлиса в Крым один. Жена и второй мой сын остались в Тифлисе. Сын учился в гимназии Союза русских преподавателей. Как я и предвидел, покончив войну с Польшей и Врангелем, в феврале 1921 г. большевики без всякого предупреждения двинули свои войска из Баку в Тифлис. Грузины сопротивлялись не более двух недель. Войска их оказались немногим лучше азербайджанских. Сражались главным образом юнкера. Хваленая национальная гвардия, с которой так носились грузины, сопротивлялась слабо; она, по-видимому, была достаточно уже распропагандирована. Занятием Тифлиса закончилось самостоятельное бытие Грузинской социалистической республики и народилась Грузинская советская социалистическая республика. Правительство независимой Грузии перед занятием Тифлиса большевиками бежало в Батум, а оттуда в Константинополь и затем в Париж, не забыв захватить с собою в достаточном количестве то, что дает возможность спокойно жить и на чужбине.

После занятия Тифлиса большевиками жене моей с сыном, окончившим к тому времени гимназию, удалось в августе 1921 г. вырваться из Тифлиса и приехать ко мне на Халки. Таким образом, в Константинополь в ноябре того же года я переехал уже с женою и сыном и устроился недалеко от здания нашего посольства на улице Язеджисокак, сняв комнату в одном греческом семействе. Мой хозяин, уже немолодой грек, турецкий подданный, имел недалеко от дома, где помещалась его квартира, небольшой магазин. Особенность этого магазина заключалась в том, что в нем не было никакого товара, и я до самого моего отъезда из Константинополя не мог понять, чем он собственно торговал. Как хозяин мой, так и его жена и две дочери, молодые девушки, были люди простые, добродушные. Все они ненавидели и боялись турок, недолюбливали и союзников. К нам, русским, они относились с покровительственным снисхождением. Хотя ни я, ни мои не знали греческого языка, но тем не менее мы объяснялись с хозяевами по-гречески и к обоюдному удивлению в достаточной мере понимали друг друга. В особенно торжественных случаях или когда мой хозяин бывал чем-нибудь недоволен и озабочен, он принимал официальный вид и переходил на турецкий язык, вероятно, полагая, что этот язык должны понимать все на свете. При этом он всегда предварительно надевал на голову феску. В таких случаях я абсолютно ничего не понимал из того, что он говорил и потому не обращал на него никакого внимания. Наговорившись вдоволь, хозяин мой успокаивался, снимал феску, пожимал мне руку, очевидно считая, что убедил меня, и затем начинал пить дузико с водой. Дузико - это нечто вроде тминной водки, любимый греческий напиток, очень сладкий и крепкий. Греки пьют его обычно с водой. Русским он не нравился, но они пили его, и притом без воды.

Не менее интересный тип, чем мой хозяин, пришлось мне наблюдать каждый день недалеко от нашего дома на подъеме, ведущем с Язеджисокака на Пера. Под горкой, на краю самой улицы, почти против дома, занятого одной из оккупационных воинских частей, - целыми днями сидел на земле нестарый еще человек лет 35 - 40, не то грек, не то левантинец, глубокий брюнет, - сидел и неподвижно глядел перед собою. Он не просил милостыни, но и не отказывался, если кто-нибудь подавал ее. Когда шел дождь он покрывался суконным одеялом и продолжал сидеть неподвижно. Каждое утро он отправлялся на базар с маленькой корзинкой за провизиею и, купив ее, возвращался к своей горке, где на небольшом мангале разводил огонек и готовил себе пищу: поджаривал мясо или рыбу, а иногда приготовлял и более

стр. 83

сложные восточные блюда. Пообедав, он убирал в котомку посуду и сидя засыпал, а затем не вставая просиживал так до утра, то засыпая, то бодрствуя. Ни турецкая, ни оккупационная полиция не обращала на него никакого внимания, хотя поведение его и было чрезвычайно странным. К концу 1922 г. он сколотил себе на том самом месте, где обычно сидел, нечто вроде большого ящика. Верхняя передняя половина этого ящика поднималась, а в задней части его имелось нечто вроде дверей. По ночам цареградский Диоген залезал в свой ящик и в нем ночевал, а днем поднимал передние верхние заслонки, причем получалось нечто вроде лавочки, в которой он стал выставлять разные дешевые сладости для продажи. Кто снабжал его деньгами для существования и почему он вел такой странный образ жизни, выяснить не удалось, да я и не добивался этого. Некоторые из наблюдавших его русских полагали, что он шпион Кемаля-паши; это предположение имело некоторое основание как в поведении неизвестного, так и потому, что он не только хорошо владел греческим и турецким языками, но довольно свободно говорил и по-французски. Однако трудно допустить, чтобы на него не обратила внимание союзническая контрразведка, если бы имелись какие-либо основания заподозрить его в шпионстве, тем более что он как раз устроился против дома, где помещалась одна из оккупационных воинских частей. Впрочем, когда союзники решили оставить Константинополь - исчез с насиженного места и цареградский Диоген.

Обосновавшись в Константинополе, русские беженцы сейчас же сорганизовались в разные союзы и партии, как по профессиональным, так и по политическим признакам. Союзов этих образовалось довольно много, почти все они в числе 80-ти вошли затем в русский комитет. Из разнообразных беженских объединений сравнительно большую энергию, в особенности в первое время, проявила академическая группа, состоявшая под председательством профессора М. И. Догеля. Эта группа организовала Народный университет, который, к сожалению, не мог развернуться ввиду надвигавшейся передачи Константинополя туркам. Зато академическая группа оказала немало услуг беженцам, в особенности молодежи, проверяя и удостоверяя их образовательный ценз. Как известно, почти у всех молодых людей, попавших в Добровольческую армию и эвакуировавшихся с нею, не было никаких документов. Между тем в беженстве представлялась возможность продолжать образование, но для этого требовалось предъявление документов о прохождении того или иного учебного курса. И вот Константинопольская академическая группа стала подвергать молодежь испытанию в комиссиях и по результатам этих испытаний выдавать соответствующие удостоверения о прохождении известного курса. Эти удостоверения некоторыми университетами, как, например, болгарскими, признавались достаточными для приема беженцев в число своих студентов. И немало молодых людей кончили затем университет, попав в него благодаря удостоверениям, выданным им Константинопольской академической группой. Я знаю это хорошо, потому что лично принимал участие в экзаменационных комиссиях, так как был приглашен Академической группой читать лекции в Народном университете по административному праву и участвовать в указанных выше экзаменационных комиссиях и затем интересовался судьбой некоторых успешно сдавших испытания.

Непрерывно до последнего времени работал в Константинополе и образованный из беженцев консульский суд, действовавший на основании капитуляций. Председателем этого суда считался сам консул, товарищем председателя был назначен бывший председатель департамента Петроградской судебной палаты Резников; кроме него было еще двое или трое постоянных судей из бывших судебных деятелей. Помимо постоянных судей, на пополнение состава на некоторые заседания приглашались разные бывшие члены судебного ведомства, живущие в Константинополе, причем им за каждое заседание платили вначале по 10 турецких лир, а под конец по 5. При консульском суде состояли присяжные поверенные разных судебных округов, которые в Константинополе объединились в один общий совет.

стр. 84

Как я уже упоминал, в Константинополе образовалось множество разных русских беженских объединений. При этом каждое объединение в отдельности мало что могло сделать для своих членов, не имея ни средств, ни достаточного авторитета, в особенности среди оккупационных властей. Ввиду этого возникла мысль образовать из всех сколько-нибудь активных организаций одно общее внепартийное объединение, которое могло бы являться - перед Лигой наций и верховными комиссарами Антанты - представителем и защитником беженских интересов. После ряда переговоров решено было пригласить представителей всех объединений на организационное собрание. Это собрание состоялось в залах русского посольства 24 апреля 1922 г., и на нем были приняты составленные организационной группою основные положения объединения под названием "Русский комитет" и избраны председатель и товарищ председателя комитета. Председателем комитета единогласно был избран архиепископ Анастасий, иерарх просвещенный и довольно тонкий политик. Товарищами председателя комитета были избраны сенатор Г. В. Глинка, профессор М. И. Зогель и генерал Г. О. Раух. Членами комитета являлись представители (по одному) от всех тех организаций, которые вошли в комитет.

Затем было выбрано правление в составе 12 членов, которые в свою очередь избрали профессора И. П. Алексинского своим председателем. В числе других в члены правления был избран и я, и на меня правлением было возложено заведование делопроизводством комитета и правления.

Русский комитет по своей конструкции был очень громоздким, то есть кроме председателя и трех его товарищей состоял еще из 80 членов - представителей 80 входящих в него организаций, так что собирать комитет часто было трудно, поэтому вся работа фактически сосредотачивалось в правлении, тем более что по уставу "председатель Комитета руководил деятельностью Правления и мог председательствовать в нем, когда находил нужным принять участие в его заседаниях".

Наиболее активными работниками правления были: председатель его профессор И. П. Алексинский и члены правления Н. А. Кизилбаш и М. М. Белямин. Профессор И. П. Алексинский известен как выдающийся хирург. Он был профессором Московского университета и считался виртуозом в деле удаления аппендицитов. После революции он увлекся политикой и, к сожалению, нужно признать, что в этой области он оказался значительно менее удачливым, чем в хирургии. Начал он с того, что вошел в партию народных социалистов. Что увлекло его в лоно этой партии - сказать трудно, как равно нельзя с уверенностью утверждать, что почтенный профессор был детально знаком со всеми программными тонкостями своей партии. В Константинополе, кроме того, он состоял председателем местного национального комитета, являвшегося одним из отделов Парижского национального комитета. И. П. Алексинский, как человек науки, отлично знал, что все живущее на свете находится в постоянном движении и в этом движении черпает силы для своего существования. Поэтому и он систематически стремился вперед, придерживаясь все время курса вправо. Несмотря на свой социализм, он увлекался вождями. Сначала он признал за такового генерала барона Врангеля, затем по мере поправения он перешел от простого генерала к великому князю Николаю Николаевичу, а на зарубежном съезде в Париже узы политического единомыслия бросили вчерашнего народного социалиста в суровые объятия Маркова II, идеолога безграничного абсолютизма. Гора родила мышь. Зарубежный съезд - двух близнецов: Патриотическое и Центральное объединения. Оба близнеца оказались сторонниками признания великого князя Николая Николаевича национальным вождем, только патриотическое объединение взяло более правый курс и решило подчиниться вождю безоговорочно, а другое объединение заняло центральное положение: признавая великого князя национальным вождем, оно, однако, не хотело подчиниться ему без рассуждения, а предпочло делать это с рассуждениями и потому назвало себя в отличие от Патриотического объединения - Цент-

стр. 85

ральным объединением. В своем неуклонном движении вправо И. П. Алексинский естественно докатился до Патриотического объединения, причем в воздаяние его заслуг он был удостоен избранием в председатели этого объединения.

Так дело тянулось до смерти великого князя Николая Николаевича. Почти все время после Зарубежного съезда великий князь Николай Николаевич болел и, естественно, не мог работать. Патриотическое объединение выдержало обет безоговорочности в точности. Беспрекословно подчиняясь вождю, оно, следуя бездействию вождя, и само тоже ничего не делало. По крайней мере никто и нигде не видал его работы за это время. Но вот скончался великий князь, и Патриотическое объединение заговорило. Следуя за философским изречением Востока о том, что "старость есть источник мудрости", оно стало искать себе вождя еще более старого, чем покойный великий князь и остановилось на принце Ольденбургском. Не знаю, согласился ли принц возглавить это сонливое объединение или нет, но во всяком случае нельзя не приветствовать столь энергичное и патриотическое пробуждение этого объединения, возглавляемого еще вчерашним народным социалистом - симпатичным профессором И. П. Алексинским. Вот этот самый профессор Алексинский и был избран председателем правления Русского комитета в Турции. Он был одним из инициаторов создания самого комитета, горячим его сторонником и деятельным работником. Другим активным работником правления Русского комитета и инициатором его образования был Н. А. Кизельбаш, молодой человек лет 35, правовед по образованию. Жгучий брюнет с темными глазами, черными волосами и усами и окладистой черной бородой, с бледно-матовым цветом лица, всегда безукоризненно одетый, Кизельбаш не производил впечатления беженца: покинув Россию как и все беженцы, он, однако, скоро благодаря умению и ловкости успел устроиться на службу в одной из иностранных торговых фирм в Константинополе и поэтому имел возможность жить самостоятельно и спокойно, не заботясь, как большинство беженцев, о завтрашнем дне.

Несомненно, предки Кизельбаша пришли в Россию с Востока. До сих пор среди кавказских народов персидский шах называется Кизилбашем. Это же название мы встречаем у графа Алексея Толстого в его пьесе "Федор Иоаннович". На вопрос Царя, где находится земля князя Иверскаго, Борис Годунов отвечает, "что она граничит с царством Кизильбашским". Очевидно, оттуда происходит и фамилия Кизильбаша, и возможно, что предок еще был в свою очередь потомком Сусанидов. Сам Кизельбаш считал себя совсем русским и как-то уклонялся от объяснения своей родословной. Впрочем это и неважно. Кизельбаш был одним из наиболее активных работников Русского комитета, на него правлением было возложено управление общими делами.

Наконец, третьим деятельным членом правления был М. М. Балямин, заведующий финансовым отделом и бывший также в числе инициаторов организации Русского комитета. Балямин до большевистского переворота был заведующим торговою конторой нефтяника Нобеля в Петрограде, а после эвакуации он состоял заведующим конторой Нобеля в Константинополе. Балямин материально поддерживал комитет и руководил его финансовыми делами.

Открытие Русского комитета было обставлено довольно торжественно, происходило оно в большом зале русского посольства. Приглашены были все верховные комиссары и много гостей из своих и иностранцев. Комиссары пришли не все, неявившиеся прислали своих представителей. На собрании речь на французском языке прочел член правления граф И. А. Уваров, а на русском языке с большим подъемом говорил член правления Никаноров. Все верховные комиссары фактически признали Русский комитет и согласились сноситься с ним по вопросам, касающимся нужд беженцев. Немалую поддержку оказал Комитету и наш дипломатический представитель в Константинополе А. А. Нератов. Хотя он не имел определенного официального

стр. 86

положения, но тем не менее пользовался большим уважением и влиянием среди представителей Антанты по своей прежней службе по Министерству иностранных дел. Формально он не вошел в Комитет, но фактически во всех серьезных случаях принимал в нем живое участие личным присутствием и советами. Русский комитет в своей работе исключительно стремился к облегчению участи русских беженцев и никогда не преследовал никаких партийных целей, лучшим доказательством чему служило то обстоятельство, что среди 80 организаций, входивших в него, был и "Союз взаимопомощи евреев из России", представитель которого в комитете Бухштад был даже избран в члены правления.

Как известно, всякая сколько-нибудь успешная общественная работа мыслима лишь при наличии средств. Без денег никакой крупной работы вести нельзя. И в этом отношении Русскому комитету повезло. Член правления Русского комитета М. М. Белямин, продолжавший оставаться на службе у Нобеля в его константинопольском отделении, отправившись в Париж по торговым делам своего патрона, ознакомил там нефтепромышленников с задачей и работой Русского комитета в Константинополе и получил от них на поддержку Комитета 40 тыс. франков, которые и явились основным фондом Комитета. Затем вследствие ходатайства председателя правления Комитета профессора Алексинского и барон Врангель прислал Русскому комитету из Сербии 20 тыс. франков из сумм, вырученных от продажи вывезенного им из России серебра Ссудной казны. Эти средства дали возможность Комитету развернуть свою работу.

Из наиболее интересных работ Русского комитета могу указать на следующие.

Ввиду полученных сведений о том, что доктором Нансеном внесен в Лигу наций проект о разрешении русского беженского вопроса путем репатриации всех русских беженцев, Русский комитет обратился в Центральный комитет Лиги наций в Женеве со следующим заявлением: "Известие о докладе верховного комиссара по делам русских беженцев д-ра Нансена, внесенном им в Лигу наций, в котором предлагается репатриация как единственное разрешение русского беженского вопроса, вызывает горестное недоумение и возмущение среди русской эмиграции в Турции.

Около двух миллионов русских граждан были вынуждены покинуть пределы своей родины, спасаясь от преследования большевистской власти или не считая для себя возможным рабское существование под игом насильников. Многие из русских граждан вынуждены были оставить родную землю после длительной, тяжкой борьбы за освобождение своей родины. До настоящего времени прибывают все новые и новые беженцы из России, потерявшие все свое достояние, но счастливые тем, что, ценою иногда невероятных усилий и жертв, им удалось вырваться из коммунистического рабства.

Известна горькая судьба многих из тех русских беженцев, которые, поверив лживым обещаниям советской власти, рискнули вернуться на родину.

Экономическое положение России - ужасно. Земледелие жестоко пострадало в отношении количественном и качественном. Небывалый в истории голод унес миллионы человеческих жизней, несмотря на широкую помощь иностранных благотворительных организаций, и довел часть населения до исступления и людоедства. Обрабатывающая промышленность разрушена, и число безработных все возрастет, увеличивается непомерный рост дороговизны на предметы первой необходимости, покупательная способность населения сведена к нулю. Действует по-прежнему система террора, необходимая главарям коммунистической партии для сохранения власти. В последнее время объявлено преступлением даже несочувствие коммунистической власти и жестокому гонению подвергались служители и верующие Русской православной церкви, представители сохранившейся еще в России интеллигенции - ученые и писатели - и некоммунистические рабочие организации. Восстания против советской власти озлобленного жестокими притеснениями и поборами крестьянства и обездоленных рабочих масс не

стр. 87

прекращаются, несмотря на беспощадные расправы с восставшим населением. Наступающая зима несет населению России новые ужасы от холода и усиления непрекращающихся эпидемических болезней.

Кровавые итоги пятилетнего владычества большевиков слишком убедительны для того, чтобы можно было ожидать сколько-нибудь значительного облегчения тиранического режима в России и ее экономического восстановления. Для русских беженцев, страдающих на чужбине, и от тоски по родине и оставшимся там их близким, и от сознания злой судьбы своего народа, и от тяжких условий жизни, ясно, однако, что их возвращение в Россию в настоящее время, при существовании там власти агентов III Интернационала, дает последним лишь возможность прибавить еще сотни тысяч новых жертв к погубленным ими уже миллионам людей. Возвращение русских беженцев на родину невозможно пока не устранены причины, вызвавшие их уход оттуда.

Русский комитет, являющийся представительным органом от всего организованного беженского русского населения в Турции, считает своим долгом заявить от лица последнего, что всякое содействие репатриации со стороны Лиги наций при настоящих условиях возложит на нее тяжкую ответственность за неизбежные новые человеческие жертвы, принесенные на алтарь воинствующего коммунизма, ибо никакие обязательства, данные большевистским правительством, не заслуживают доверия, и никакой протекторат иностранных благотворительных организаций над возвращающимися беженцами не осуществим на территории России, где жизнь и имущество даже иностранных подданных не могут быть защищены представителями их держав".

Затем Русский комитет представил следующий меморандум верховному комиссару д-ру Нансену.

"Русский комитет, объединяющий русское беженское население в Турции, имеет честь представить Вам свои соображения по вопросу о разрешении русской беженской проблемы. Эти соображения вытекают из опыта представляемых Русским комитетом 80 беженских организаций, сложившихся здесь за двухлетний период существования русских беженцев в Турции, и продиктованы исключительно желанием способствовать правильному направлению попечения о русских беженцах, взятого на себя Лигой наций.

С момента эвакуации из Крыма, когда десятки тысяч русских беженцев оказались в районе Константинополя, встал острый вопрос о расселении их отсюда, ибо оказанная широкая местная помощь со стороны держав Антанты и иностранных благотворительных организаций могла лишь предотвратить трагический исход крымской эвакуации, но не дать ей окончательного благоприятного разрешения. Отсутствие у беженцев материальных средств, дороговизна жизни в Константинополе и чрезвычайная трудность найти здесь заработок поставили для громадного большинства беженцев требование возможно скорого выезда в другие страны, где они могли бы обеспечить трудом свое существование.

Однако этот первый и естественный выход из положения, создавшегося для русских в Константинополе, оказался чрезвычайно затрудненным по причине того бесправного положения в отношении свободы передвижения, в какое поставлены русские беженцы.

Даже после того как Лига наций признала расселение необходимым условием для разрешения русского беженского вопроса в Константинополе и учредила здесь для этой цели Комитет Лиги наций и изыскала средства для проведения плана расселения, осуществление его тормозится большими затруднениями в получении разрешений на въезд беженцев в разные страны Европы.

Вероятно, в зависимости главным образом от этой причины, Комитет Лиги наций в Константинополе не мог оправдать надежд, которые возлагал на него сэр Самуэль Хор при его учреждении. При невозможности проведения расселения русских беженцев по определенному плану, деятельность Комитета выразилась преимущественно в содействии их выезду по мере пред-

стр. 88

ставлявшихся возможностей, а потому не могла проявиться в желательном объеме и с наиболее благоприятными результатами.

Из эвакуированных при содействии Комитета, за время его существования, русских беженцев, большинство было направлено в Болгарию, единственную страну, с правительством которой удалось прийти к соглашению по вопросу о приеме инвалидов и рабочих. В отношении содействия бюро Комитета эвакуации туда же казаков нельзя не отметить такой ненормальности, как посредничество между Болгарским правительством и Комитетом Лиги наций некоего г. Дудакова, поставившего условием перевозки в Болгарию обязательное вступление их в организованный им Союз, со взносом пяти турецких лир. Русский комитет полагал бы желательным для пользы дела и для устранения недоразумений своевременное осведомление Комитета Лиги наций по различным вопросам расселения через русские беженские организации неполитического характера.

К сожалению, при неприязненном отношении современного Болгарского правительства к русским беженцам, положение их там становится все более бесправным, преследования со стороны коммунистов усиливаются, и в результате создающегося для беженца безвыходного положения, а также усиленной агитации советских агентов, некоторые из эвакуированных в Болгарию идут даже на риск репатриации, а некоторые возвращаются в Константинополь.

По отношению к репатриации как системе разрешения беженского вопроса Русский комитет высказал уже свое отрицательное отношение в меморандуме от 20 сентября, представленном им в Лигу наций. По убеждению Русского комитета, репатриация не может быть проводима как система, пока не устранены причины, вызвавшие русскую эмиграцию. По исчезновении этих причин репатриация явится естественным разрешением русского беженского вопроса.

Ввиду тяжелого положения русских в Болгарии Русский комитет считает своим долгом высказать отрицательное отношение всей представляемой им русской колонии в Турции к дальнейшему переселению в Болгарию при существующих там условиях и просит Вас, господин верховный комиссар, о соответственных представлениях по беженскому вопросу правительствам других стран, как Югославия, Чехословакия, Франция, Венгрия и др., где русские люди могли бы найти возможность спокойной жизни и мирного труда.

В настоящее время, казалось бы, нет опасности массового наплыва русских беженцев в ту или иную страну, и, в частности, расселение 10 - 15 тысяч русских из Константинополя по странам Европы могло бы пройти совершенно незаметно для населения последних, а потому уничтожение существующих для русских беженцев стеснений в отношении свободы передвижения явилось бы мерой не только справедливой, но и наиболее действительной для правильного и безболезненного разрешения русского беженского вопроса. Ввиду тревожных событий в Турции, отзывающихся уже очень тяжело на экономическом положении русских беженцев и вселяющих в них большую тревогу за завтрашний день, является настоятельно необходимым срочное разрешение этого вопроса.

Русский комитет, убежденный в том, что сущность расселения русских беженцев из Константинополя заключается в устроении их в условиях возможного трудового существования, надеется, что этот принцип останется руководящим для деятельности представителей Лиги наций в области разрешения русской беженской проблемы. При осуществлении расселения руководствуясь поставленным принципом, необходимо учесть особенности контингента русских беженцев в Константинополе, среди которых, кроме лиц, способных к физическому труду, находится сравнительно большое число лиц интеллигентных профессий (педагогов, врачей, юристов, инженеров и др.) и бывших чиновников и коммерсантов.

Русский комитет считает необходимым обратить Ваше внимание на тот факт, что, несмотря на крайне тяжелые условия пребывания русских в райо-

стр. 89

не Константинополя, здесь имеются организованные ими земледельческие колонии и другие трудовые предприятия, дающие возможность существования значительному числу людей. Представлялось бы чрезвычайно полезным, в целях успешного разрешения беженского вопроса, оказание со стороны Лиги наций поддержки, в случае необходимости, таковым трудовым организациям, образовавшимся и имеющим возникнуть в местах расселения русских беженцев.

Русский комитет просит Вас, господин верховный комиссар, также и о проявлении особого попечения в отношении воспитания и образования русских детей и юношества, потребность в каковом еще далеко не удовлетворена, как открытыми средствами русских организаций учебными учреждениями, так и приемом уже большого числа молодых людей в иностранные учебные заведения.

Русский комитет надеется на дальнейшие усилия Лиги наций в направлении возможно полного обеспечения образованием лишенных ныне Родины будущих граждан России.

Русский комитет выражает также уверенность, что значительное число инвалидов и нетрудоспособных русских беженцев, находящихся в Константинополе и нуждающихся в помощи и в призрении, не будет лишено попечения Лиги наций и сотрудничающих с ней благотворительных организаций и что, в частности, питание нетрудоспособных будет продолжено до завершения деятельности Лиги наций по разрешению русского беженского вопроса в Константинополе.

На основании всего вышеизложенного, для правильного разрешения русской беженской проблемы Русскому комитету представляется необходимым:

1) Отмена всех видов правовых и других стеснений и ограничений, установленных для русских беженцев в отношении их правового положения и свободы передвижения (паспорта, визы и т.п.).

2) Усиление, особенно в связи с переживаемыми событиями, работы по расселению русских беженцев из Константинополя, при условии разработки плана на основах трудового начала и с привлечением к означенной работе организованных русских беженских объединений.

3) Предоставление беженцам в местах их нового проживания соответственных возможностей подходящего заработка.

4) Оказание Лигой наций надлежащей поддержки уже существующим в Турции и имеющим возникнуть на местах нового расселения трудовым организациям и предприятиям (артели, земледельческие колонии и т.п.).

5) Восстановление питания для инвалидов, не выехавших в Болгарию по разным причинам в установленные для них сроки.

6) Продолжение после 1 ноября с.г. питания русских беженцев, пользующихся в настоящее время поддержкой АРА и других гуманитарных организаций, впредь до окончания расселения, ввиду установленной в свое время связи между продлением питания русских беженцев и окончательным их расселением.

7) Оказание самой широкой поддержки делу воспитания и образования русской молодежи.

8) Призрение и оказание надлежащей медицинской помощи увечным, больным и престарелым русским беженцам".

12 октября 1922 г. доктор Нансен по просьбе Комитета посетил Русский комитет. Прием был устроен в здании русского посольства. А. А. Нератов представил д-ру Нансену председателя Комитета архиепископа Анастасия, товарища председателя и председателя и членов правления, а также представителей главнейших организаций, входящих в состав Комитета. В краткой речи А. А. Нератов выразил д-ру Нансену благодарность за его гуманную деятельность на пользу русских беженцев, Русский комитет с своей стороны представил ему меморандум о положении русских беженцев в Турции и выразил свои пожелания, которые сводились к следующим:

стр. 90

1) Устранения препятствий к свободному передвижению беженцев из страны в страну.

2) Эвакуация беженцев по заранее разработанному с помощью русских беженских организаций плану, с предоставлением беженцам в местах их нового поселения подходящего заработка.

3) Поддержка трудовых предприятий русских беженцев; помощь престарелым, больным и увечным и воспитание и образование детей беженцев.

4) Ходатайство пред АРА о продлении питания русских беженцев и проч. Доктор Нансен ответил, что он никогда не думал предложить Лиге наций принудительное возвращение русских беженцев в советскую Россию, а говорил лишь об облегчении возможности возвращения желающим, что он отлично сознает тяжелое положение русских беженцев и всей душой стремится помочь им. В настоящее время, по мнению его, Нансена, все внимание должно быть сосредоточено на эвакуации русских беженцев из Константинополя, чем он главным образом и озабочен. Несмотря, однако, на торжественный прием, устроенный Русским комитетом доктору Нансену, и трогательные уверения его о готовности сделать все зависящее от него для облегчения положения русских беженцев, положение это по-прежнему оставалось и тяжелым и неопределенным.

В Константинополе специально для местных русских беженцев был учрежден особый Константинопольский комитет Лиги наций. Этот комитет согласился принять в свой состав на правах члена представителя русского комитета и таким представителем был избран профессор И. П. Алексинский, который и являлся связующим звеном между русским комитетом и Комитетом Лиги наций.

Разгром греческой армии турками сильно повлиял на настроение как представителей Антанты, так и турок. Турки до того времени чувствовали себя побежденными и приниженными. Они хорошо относились к русским беженцам главным образом потому, что считали их такими же несчастными, какими были и сами. Хотя в Константинополе еще существовал их султан, но у султана не было уже почти никакой власти, и они это отлично понимали. Вся власть находилась в руках гяуров - представителей Антанты, и турки молча ненавидели их. Еще так недавно все говорили о предстоящем походе греческого короля Константина на Стамбул, и турки с ужасом ждали еще большего унижения. За последнее время греки стали вести себя в Константинополе особенно вызывающе. И вдруг произошло чудо. Кемаль-паша разгромил греческую армию. Турки, как и большинство народов Востока, фаталисты. В этой победе они увидели заступничество Пророка и сразу воспряли духом. В Стамбуле стали ждать "непобедимого".

Кемаль-паша "Гази" действительно шел на Константинополь. В эти дни, не впервые, впрочем, стало ясно, что солидарность между союзниками носит более внешний характер, чем глубокий внутренний. Французы все время помогали туркам и были довольны их успехами. Англичане, напротив, больше сочувствовали грекам и были недовольны победой Кемаля. Только благодаря главнокомандующему английскими силами в Константинополе, проявившему редкую твердость и решимость, Кемаль, подошедший было почти к Скутари, не решился идти дальше. Англичане стянули в Дарданеллы и Мраморное море такое количество военных судов, что они буквально заполнили все Мраморное море. Эта грозная сила запугала "непобедимого", и он, убоявшись быть побежденным, пошел на уступки. Честь Англии была спасена. Но с этого времени вопрос о снятии оккупации был решен в положительном смысле.

Несмотря на твердость англичан и уступки Кемаля, турки в Константинополе почувствовали силу и обнаглели. Начались манифестации, в которых стал сказываться весь дикий фанатизм мусульман. Я сам видел изуверов, которые впереди толпы плясали с обнаженными кинжалами во рту, причем от резких движений кинжал резал им губы, кровь сочилась по лицу и бороде, а они, несмотря на это, продолжали плясать. Толпа неистово орала в честь

стр. 91

Кемаля-паши и сбивала палками шляпы с встречных европейцев, мужчин и женщин. Такие сцены стали повторяться, причем из толпы часто слышались приветствия по адресу русских большевиков. Вскоре из Константинополя при содействии англичан бежали султан и принцы. Все турецкие власти в городе признали главенство Кемаль-паши. Для нас, русских беженцев, стало ясно, что, с уходом оккупационных властей, вместе с Кемалем в Константинополь придут и помогавшие ему в борьбе с греками большевики и что нам лучше заранее позаботиться о переезде в более безопасные от большевиков страны.

Нужно заметить, что большевики сумели устроиться в Константинополе и при оккупационных властях. Но тогда они не имели никакого значения и под видом отделения Внешторга занимались пропагандой большевизма среди мусульман и греков. В конце 1922 г. вопрос об исходе русских из Константинополя принял довольно острый характер. Говорили о том, будто бы Ангорское правительство выразило определенное желание, чтобы русские беженцы покинули Константинополь. Об этом заявил и доктор Нансен. Ввиду всего этого русский комитет решил срочно заняться этим вопросом, пока еще в Константинополе оставалась оккупационная власть, на поддержку которой можно было рассчитывать. Комитет произвел опрос беженцев: кто и куда, то есть в какую страну, желал бы выехать. Регистрацией было установлено, что из всего числа 28000 русских беженцев, находившихся в ноябре 1922 г. в Константинополе, выразили желание немедленно выехать 14400 человек. Из них около 6,5 тыс. пожелали ехать в Сербию; около 1,5 тыс. - во Францию, по тысяче с небольшим - в Северную Америку и Болгарию и остальные - небольшими группами в разные страны, причем указано было до 42 стран. Русский комитет, собрав эти сведения, начал хлопотать о получении соответствующих разрешений.

Так как значительное большинство беженцев выразило желание ехать в Сербию и представителем Королевства С[ербии] Х[орватии и] С[ловении] в Константинополе вопрос этот не мог быть разрешен, правление комитета признало необходимым послать в Белград своих членов для ходатайства на месте о разрешении въезда в пределы Королевства части русских из Турции. Поручение это возложено было на меня и графа И. А. Уварова, и 19 декабря 1922 г. мы прибыли в Белград, где при содействии нашего посланника в Королевстве СХС В. Н. Штрандтмана и благожелательном отношении местного правительства нам скоро удалось выслать в Константинополь потребное количество виз, после чего сами мы тоже остались в Королевстве.

Таким образом, с 19 декабря 1922 г. я живу в Белграде. На этом я пока и заканчиваю мои воспоминания.

Константин Кафафов

Белград, 1 июня 1929 года

Постоянный адрес данной публикации: