Матвей Кузьмин Любавский родился 1 августа (ст. ст.) 1860 г. в рязанском селе. Его отец был дьячком местной церкви. До 10 лет Матвей учился у деда - заштатного дьячка и дяди- священника в соседнем приходе. Дед Матвея обнаружил способности мальчика, быстро усваивавшего азы грамотности. Начальное образование Любавский получил в Сапожковском духовном училище, затем продолжил учебу в Рязанской духовной семинарии, которую закончил досрочно, сдав экстерном экзамены за полный курс.

Любавского привлек историко-филологический факультет Московского университета. Годы пребывания в университете пришлись на период складывания второй революционной ситуации. Но он держался в стороне от студенческих сходок и демонстраций. Даже преподавателей Любавский предпочитал тех, кто придерживался консервативных убеждений. Таким был профессор Н. А. Попов, которому Любавский подготовил свое первое серьезное сочинение "Служилые люди Московского государства городовые дворяне и дети боярские. Критический обзор мнений, существующих в русской исторической литературе по вопросу об их происхождении и составе" ¹ . Эта работа третьекурсника была завершена 2 сентября 1881 года. На титульном листе значится: "Читал и одобрил О/рдинарный/пр/офессор/ Н. Попов". Сочинение было удостоено золотой медали и получило премию Н. В. Исакова.

В своем ученическом труде Любавский проявил качества исследователя. Он не ограничил себя задачей обозначенной в заголовке, а старался на основе разбора источников, обосновать собственные суждения по рассматриваемому вопросу. Придерживаясь методов историко-юридической школы, он в то же время старался не ограничиваться формально-юридической интерпретацией документов, а пытался постичь их социальную обусловленность и значимость. И в дальнейшем он исходил из того, что простая констатация правового положения отдельных групп населения недостаточна для понимания целостной исторической реальности. Разбирая распространенную в XIX в. теорию образования привилегированных слоев из военно-служилого сословия, наделяемого землей и крепостными в интересах организации защиты государственной территории, Любавский показал ее несостоятельность. "Нельзя удовольствоваться, напр(имер) таким объяснением, - рассуждал студент. - Московское государство не могло оплачивать военную службу деньгами при слабом развитии промышленности и торговли; по необходимости оно должно было раздавать земли военным людям, а крестьянам предоставить сначала по договору, а потом обязательно на них работать. Но дело в том, что поступая подобным образом, Московское государство смотрит на дворян и детей боярских как уже на высший класс общества: оно дает многим дворянам и детям боярским /.../ оклад выше того, какой необходим был исключительно для содержания конного ратника, т. е. 100 четвертей в поле (около 150 десятин. - Ю. И .). Да и почему необходим был именно такой способ организации военных сил, какой употребляет Москов-

Иванов Юрий Федорович - кандидат исторических наук.

стр. 150

ское государство? Почему оно ставит целую массу производительного населения в экономическую, а потом в юридическую крепостную зависимость от своего конного ратника? Разве оно не могло тяглом обязать ту же самую массу крестьян, которая содержала служивого человека, выставлять из своей среды или по вольному найму, как оно обязывало монастыри и духовенство, выставлять достаточных людей". Сопоставив юридическое и социальное положение дворян и детей боярских, Любавский пришел к убеждению, что это всего лишь различные названия представителей одного класса, ведущих свое начало от дружинников.

Таким образом, студент Любавский не согласился с мнением самого В. О. Ключевского, считавшего дворян и детей боярских потомками измельчавших боярских родов. В работе объясняется, что их положение в качестве верхних слоев общества, "есть наследие удельного порядка вещей, ибо весь внутренний строй московской государственной жизни органически выработался из внутреннего строя удельного княжества" ² . Наблюдения автора - интересные и своеобразные, хотя и изложены еще языком провинциального семинариста. Многие идеи сочинения были навеяны Ключевским, который тогда обдумывал монографию "Происхождение крепостного права в России" (М. 1885). Проявилось и стремление изучить социальный состав служилых людей, выяснить их общественное положение, показать, каким образом шло закрепощение.

В 1882 г. Любавский окончил университет со степенью кандидата, то есть получил, говоря современным языком, диплом с отличием. Ключевский и Попов оставили его при университете для приготовления к профессорскому званию. За 35 лет службы Ключевский удостоил такой чести всего шесть человек.

Спустя год и десять месяцев с начала занятий Любавский представил отчет о первых результатах. Он проработал проблему "присоединения Малороссии к Московскому государству". Проштудировав соответствующие тома "Истории России с древнейших времен" С. М. Соловьева (тт. X, XI), он не согласился с его соображениями о том, что события XVII в. на Украине явились следствием борьбы населения за чистоту православной веры, против католицизма и унии. Он "увидел, что религиозная сторона не может быть центром тяжести в изучении настоящего вопроса". Сказались достижения позитивистской историографии, которая показала подчиненное положение религиозных воззрений. Познакомившись с литературой, в частности с трудами Н. И. Костомарова, Любавский убедился, что движущие силы борьбы украинского народа надо искать в социально- экономических процессах.

Проверяя отчет, Попов сделал несколько важных замечаний. Он напомнил подопечному, что "присоединение Малороссии к Московскому государству имеет и другую сторону, относящуюся к Польше, а потому требует польской истории". В том месте, где Любавский хвалит "Историю воссоединения Руси" П. А. Кулиша, (т. 1-3,. СПб. 1874-1877), руководитель обратил внимание Любавского на то, что лучшая литература вопроса не ограничивается Кулишом и тут же порекомендовал посмотреть книги польских историков, причем указал какие именно. Таким образом Попов направлял своего ученика на углубленное изучение истории Польши, тем более, что Любавский, зная церковно-славянский, мог без особых затруднений усвоить славянские языки. Кроме того, он владел латынью, немецким и французским, что также открывало широкие возможности. Ознакомился с отчетом и Ключевский, о чем сделал пометку. Но не в обычае мэтра было давать какие-либо наставления. Во всяком случае до того, пока он не стал единственным руководителем начинающего ученого. Для него Любавский подготовил две работы. Первая касалась местного управления и земских соборов Московского государства, вторая более обширная - его внутренней истории с XV по конец XVII века. Обе темы обеспечивались литературой и сборниками документов, которые Любавский штудировал, стараясь проверить выводы и оценки, утвердившиеся в историографии. Естественно, только по изданным источникам такую задачу осуществить было затруднительно, поскольку подобного рода публикации подбирались или тенденциозно, или бессистемно. Поэтому готовясь к магистерским экзаменам Любавский не высказывал каких-либо оригинальных выводов, а ориентировался на выводы и идеи руководителя. Ключевский, который не признавая мелочной опеки, на этот раз "расщедрился" и наложил резолюцию: "Признаю отчет кандидата Любавского соответствующим указанной программе занятий и предлагаю ему продолжить свое приготовление к магистерскому экзамену в том же направлении" ³ .

Весной 1885г. Любавский держал первый экзамен. Принимала комиссия, в которую вошли оба руководителя и профессор кафедры всеобщей истории П. Г. Виноградов. Экзаменующемуся пришлось отвечать на вопрос Ключевского: "Организация служилого класса Московского государства". Через несколько дней Ключевский, Попов и придирчивый профессор классической филологии А. Н. Шварц, слушали ответы магистранта на вопросы;

стр. 151

"Присоединение Малороссии к Московскому государству" и "Сословная реформа Петра Великого". Все ответы были признаны удовлетворительными. В одном из протоколов сначала даже проставили высший балл - "весьма удовлетворительно", потом "весьма" зачеркнули. Видимо кто- то из членов комиссии настоял на снижении оценки. Последний экзамен по всеобщей истории магистрант сдавал профессору новой истории В. И. Герье, знавшему его еще по семинарским занятиям и задавшему несложный вопрос: "Государство Карла Великого".

Подготовка к экзаменам сочеталась с работой ради хлеба насущного. С 1 января 1885 г. Любавский перестал получать стипендию и зарабатывал на жизнь уроками истории и географии сразу в трех местах: в частной женской гимназии О. А. Виноградской, Мариинском женском училище, во 2-ой Московской женской гимназии. Кроме того он являлся домашним учителем Михаила Сабашникова, будущего известного издателя. Подойдя вплотную к диссертации, Любавский не оставил преподавания, хотя оно и отнимало массу времени.

По совету своих руководителей магистрант занялся исследованием литовско-русских отношений. В науке все сильнее ощущалась необходимость детального изучения общественного строя средневековой Литвы и особенностей ее органов управления. За это дело и взялся молодой исследователь. Ему предстояло обратиться к изучению так называемой Литовской метрики, хранившейся в московском архиве Министерства юстиции и до него историками не разбиравшейся. Чтобы просмотреть эти древние бумаги, преимущественно на польском, а отчасти на литовском и белорусском языках, требовались знания, труд и упорство. Любавский обладал этими качествами.

Его магистерская диссертация называлась "Областное деление и местное управление Литовско-русского государства ко времени издания первого литовского статута". Работа, на которую автор затратил 12 лет, увидела свет в "Чтениях в Обществе истории и древностей российских при Московском Университете". Согласно действовавшим правилам, научный руководитель обязательно оппонировал своему подопечному. А Ключевский, как назло, осенью 1893 г. отбыл в Абастуман для занятий со вторым царским сыном, откуда вернулся только в апреле 1894 года. И вот "1894 года, мая 22 дня, в 1 час, в публичное заседание Историко-филологического факультета собравшись, слушали защиту магистрантом Матвеем Любавским диссертации". Официальными оппонентами были Ключевский и И. А. Линиченко (ни тот, ни другой не являлись специалистами по истории Литвы). Новый магистр немедленно подал прошение о предоставлении ему приват-доцентуры, которая являлась важной ступенью для получения профессорского звания. Факультет, исходя из того, "что дело Любавского никаких сомнений не возбуждает", в обход установленных формальностей постановил: "ходатайствовать об утверждении Любавского в звании приват-доцента" ⁴ . От него даже не потребовали обязательных двух пробных лекций. Тут видимо сыграла роль политическая позиция Любавского, ориентировавшегося на консервативное большинство факультета, а также наличие у него педагогического опыта.

Свою первую монографию Любавский постарался насытить возможно большим количеством архивных документов: многочисленным актовым материалом, выписками из различных грамот и договорных обязательств. Однако нужно было знать меру, которую Любавский не соблюдал. Не хватало обобщения фактов. Работа невероятно разбухла, а понимание основных мыслей автора стало затруднительным.

В первой главе диссертации указывалось, что Великое княжество Литовское (ВКЛ) имело федеративное устройство. Оно слагалось из двух территорий: собственно Литвы и завоеванных земель Руси, а также областей, присоединенных в силу договоров. Здесь сохранялась местная самостоятельность, чему способствовало из окраинное положение и отсутствие у Литвы идеалов крепкой государственной власти. Это нехитрое объяснение освобождало автора от необходимости уделить внимание политической и социально-экономической обстановке. Во второй главе исследователь выясняет принципы административного деления ВКЛ на округа, волости, поветы. Любавским установлены были пределы компетенции воевод, старост, державцев и иных представителей местной администрации. Важной частью является определение географического положения административных единиц княжества, а в конечном итоге - государственной границы Литвы. Магистрант просмотрел огромное количество актов, выбирая из них географические и топографические данные: названия рек, озер, ручьев, различных урочищ, нанесенных им на карту Генерального штаба. Естественно, что не все названия XVI в. сохранились в неизменном виде до конца XIX века. Поэтому, где возможно, Любавский прослеживал последовательность смены наименований. В результате была составлена карта административного деления Литвы XVI в., точность которой намного превосходила все существовавшие до той поры карты подобного

стр. 152

рода, включая польские и немецкие. Третья глава посвящалась выяснению юридического положения различных слоев населения: господских крестьян, мещан и военно- служилого люда. Попутно автор принял участие в споре, который в то время захватил многих ученых, по поводу общинного устройства человечества на ранних стадиях его развития. Любавский категорически отверг существование общины у литовцев как в прошлом, так и в более позднее время. (Современные данные, особенно добытые археологами, подтверждают существование общины на территории Литвы; только родовой строй здесь рано распался.)

Систематизированный автором материал во многом, впервые вводился в научный оборот. Автор показал значение Литовской метрики для исторических изысканий. Он зарекомендовал себя знатоком истории Литвы, Белоруссии, Польши в средние века. Прекрасно знал он и русскую историю. С появлением этой работы стало ясно, что без изучения истории ВКЛ нельзя понять многое в прошлом Руси и Польши.

Еще до диспута книга была удостоена премии Г. Ф. Карпова, которая выдавалась ежегодно 24 апреля за самостоятельное, основанное на первоисточниках исследование по русской истории ". После диспута Академия наук наградила Любавского Малой Уваровской премией ⁶ . В обоих случаях рецензентом выступал знаток истории Литвы С. А. Бершадский. Расхвалив работу он едко заметил, что "автор избрал для развития и доказательства своих положений /.../ неудобную для чтения форму" ⁷ . Но для тех, кто брался за разработку истории ВКЛ, книга Любавского стала настольной.

Диссертация послужила исходным пунктом для трех главных направлений научных интересов Любавского; 1) русско- литовские отношения; 2) история западных славян; 3) историческая география. Руководящей нитью его исследований стали идеи государственно-юридической школы с незначительными вкраплениями социально-экономических проблем.

Без передышки Любавский принялся за докторскую диссертацию. В ученых кругах уже высказывались о необходимости исследовать историю сеймов ВКЛ и он занялся этой темой. Выполнение учебных поручений в университете и продолжение занятий еще в двух учебных заведениях затрудняло, но не останавливало его работу в архиве. В 1901 г. появилась книга Любавского "Литовско- русский сейм". В этом же году она была защищена в качестве докторской диссертации. Об этом диспуте вспоминал В. И. Пичета, сидевший в тюремной камере ОГПУ по одному делу с Любавским: "Возражения Ключевского, как неспециалиста в этой области не представляли никакого интереса /.../ После возражений Ключевского часть публики ушла, а в сущности наступила наиболее интересная часть диспута - возражения М. В. Довнар-Запольского, также работавшего в области изучения истории Великого княжества литовского. М. В. Довнар-Запольский сделал ряд ценных замечаний фактического характера, с которыми надо было считаться. Все замечания были им напечатаны в журнале Министерства народного просвещения за 1901 год" ⁸ .

Новую работу Любавский начинал с выяснения условий образования государства у литовцев: выделения из родовых союзов крупных землевладельцев, которые в условиях борьбы с врагами, становились царьками своих небольших обществ. Объединение Литвы явилось результатом военных действий, в ходе которых многие царьки погибали, другие остались местными правителями, вошли в состав военно-служилого класса ВКЛ. Такая схема была навеяна идеей С. М. Соловьева о борьбе родового и государственного начал, и Любавский ею часто пользовался. Этой борьбой объяснял ученый и появление сеймов, истории которых он уделял главное внимание. Излагая условия, в которых собирался тот или иной сейм, он давал обстоятельные обзоры событий внутренней жизни и межгосударственных отношений ВКЛ. Подробно разбирались постановления сеймов и как они реализовывались. Не ограничиваясь протокольным изложением заседаний съездов, автор прослеживал жизнь государства в целом и отдельных областей, выполнявших решения сеймов. Любавским также были рассмотрены вопросы, связанные с составом указанного органа, его компетенцией и значением накануне Люблинской унии (1569г.).

Присматриваясь к политическому строю ВКЛ, Любавский отметил его феодальный характер (имея в виду юридические нормы и организацию власти). Важным органом государственного управления была рада, в которой, по наблюдению ученого, на протяжении XVI в. 35-50 членов представляли всего лишь 50 наиболее знатных фамилий, в основном литовского происхождения. Рада и была в сущности единственным органом центрального управления и занималась самыми разнообразными делами. В докторской диссертации Любавский вспомнил кое-что из своего студенческого сочинения. Рассматривая положение панов и шляхты, он упомянул, что и те и другие "были различными разрядами одного и того же общественного класса" ⁹ . Свои соображения он подтверждал фактами, в собирании и систематизации которых и видел свою главную задачу, полагая, что для выводов время еще не наступило.

стр. 153

Любавский выявил ряд неточностей у хронистов. Был поднят громадный пласт источников, работа побуждала к новым исследованиям.

Довнар-Запольский, разбирая на диспуте диссертацию, утверждал, что докторант кое-где спутал сейм, в котором принимала участие шляхта, с радой - советом знати; а некоторым сеймам приписал решения, которые ими не принимались ¹⁰ . Это было сказано в пылу полемики. Ответ Любавского на эти замечания до нас не дошел. Но известно, что другой знаток вопроса - И. И. Лаппо, разбиравший исследование Любавского по заданию комиссии, рассматривавшей вопрос о присуждении автору премии Карпова, отверг все возражения Довнар-Запольского и согласился только с позитивной частью анализа. Резюме Лаппо гласило: "Литовско-русский сейм" г. Любавского должен быть несомненно причислен к числу очень крупных явлений русской исторической литературы". Комиссия, в которую входили Ключевский, Д. И. Иловайский и другие известные ученые, "единогласно признала представленную работу М. К. Любавского вполне заслуживающей премии" ¹¹ . Лаппо выдали золотую медаль за его разбор, действительно представлявший самостоятельное исследование. Академия наук в свою очередь удостоила Любавского Уваровской премии. Через несколько месяцев после получения докторской степени Любавский становится экстраординарным (22 декабря 1901 г.) и еще через год (24 декабря 1902 г.) ординарным профессором Московского университета ¹² .

Лекции Любавский начал читать, еще приват-доцентом. Тогда им был объявлен спецкурс "История литовско-русского государства до Люблинской унии включительно". Лекции имели историко-юридическую направленность. В них рассматривались состав учреждений ВКЛ, законы, правовое положение групп и сословий. Курс ежегодно обновлялся за счет более важных, и более выразительных фактов. Год от года менялась вся структура курса в конце концов появилась книга ¹³ . Пичета, сравнивая услышанное им в 1899/1900 учебном году с книгой, обнаружил огромную разницу ¹⁴ . Систематическому обновлению подвергался и другой курс Любавского - по исторической географии России. Непосредственным поводом к его чтению послужило то, что с 1896г. он стал увлекаться историко- географическими картами, необходимыми в научных и учебных целях ¹⁵ . До нас дошло литографическое издание, составленное по запискам лектора ¹⁶ .

Проблему географического фактора к концу XIX в. затрагивали ученые уже нескольких поколений. Однако научная литература по этой проблеме (особенного обобщающего характера) была не богата. Тем не менее, отдельных наблюдений собралось уже достаточно ¹⁷ . Необходима была перепроверка имеющихся данных, восполнение недостающих сведений, обобщение накопленного материала вокруг стержневой идеи. Эта трудоемкая работа продолжалась Любавским до самой его кончины. В учебных целях, он включал в свой курс целые куски из трудов иных авторов ¹⁸ .

Из множества историко-географических проблем Любавский избрал одну: роль славянской колонизации в формировании государственной территории России. Географические условия взаимодействия человека с природой он посчитал основным фактором развития Руси, хотя и не отрицал роли определенных социально-экономических причин, заставлявших русских и украинцев перемещаться на новые места. Сельский и мелкий служилый люд гнали на окраины нужда, государственные тяготы, угнетение со стороны властей и крупных землевладельцев. Развивая свой постулат о той роли, которую играли огромная территория и ее ландшафт в судьбах страны, Любавский разъяснял: "благодаря разбросанности населения в России с большим трудом насаждался гражданский порядок, - медленно и туго устанавливалась общественная безопасность и благоустройство, слабо развивалась законность /.../. Абсолютизм в сущности есть производное той же причины". Географическими условиями объяснял он и тяжелые налоги и плохо поставленное народное образование. Феодальная раздробленность вызывалась, по Любавскому, особенностями размещения населения "оазисами среди степей, лесов и болот" ¹⁹ .

Конечно, методологическое содержание курса несколько устарело, но собранный в нем большой фактический материал представляет ценность. Это, в частности, разделы о последствиях татарского нашествия, его влиянии на распределение русского населения по территории Восточно- Европейской равнины. Своеобразием его перемещения и вызванными в ходе этого столкновениями объяснил Любавский волнующий историков вопрос о причинах возвышения Москвы. Его точка зрения привлекла внимание и вызвала одобрение ²⁰ . В общий колонизационный поток он вписал и монастырскую колонизацию, благо ее история была хорошо разработана. Объяснялось это явление как чисто духовное. Впрочем приводимые им же факты и отдельные реплики опровергали общую установку.

Много внимания уделил Любавский истории колонизация Сибири. Он указывал, что

стр. 154

в XVI-XVII веках за Урал направлялось два переселенческих потока: "правительственный" и "вольнонародный". Именно народ был главным героем колонизации Сибири, которую не столько покоряли, сколько заселяли. Строились русские городки и острожки. В XVIII и первой половине XIX в. регион заселяли главным образом ссыльными по уголовным делам. Вопрос о политических ссыльных: поляках, декабристах, революционерах разных поколений Любавский благонамеренно опустил, хотя и давал некоторую критику правительственных действий. Так, он объяснял помехи, чинимые переселению в Сибирь некоторых категорий сельских жителей, стремлением обеспечить дешевой рабочей силой помещичьи экономии в Европейской части России. Им осуждалась практика сдачи крестьян в переселенцы на условиях рекрутского зачета. Сам выходец из деревни, он с болью повествовал о бедственном положении земледельцев родной Рязанщины и иных губерний севера черноземной полосы, откуда во второй половине XIX в. набиралось большинство колонистов в восточные районы страны. Материал о заселении Сибири, Приамурья, Уссурийского края собирался по крупицам. Он весьма пригодился тем, кто продолжил исследование проблемы. Занимавшийся изучением научного наследия Любавского Д. В, Карев отметил, что его курс долгое время оставался "единственной специальной историко-географической работой, где предпринималась попытка изучения исторической географии XVIII-XIX вв". Внесем уточнение: не всех ее аспектов, а только одного, правда чрезвычайно важного- колонизации. Недавно работа Любавского была переиздана с грифом "для использования в учебных целях" (М. И. Любавский. Историческая география России. СПб. 2000),

Для анализа многочисленных циклов лекций по истории России, которые были прочитаны Любавским в Московском университете и на Высших женских курсах потребовалось бы много места. Мы ограничимся курсом "Древняя русская история", который он начал читать сразу же после того как получил кафедру по выходе на пенсию Ключевского и продолжал читать до своего ареста. Первоначально лекции увидели свет в литографическом издании с пометкой "без редакции лектора". Подготовка курса не потребовала каких- либо особых изысканий - при наличии богатой литературы и в первую очередь капитальных трудов Соловьева и Ключевского.

Задачу курса Любавский поставил в духе государственной школы: выяснить генезис и процесс формирования "того национального русского государства, которое послужило основным ядром теперешней России, т. е. Московского государства". Он старался предостеречь студентов от увлечения марксизмом. Впрочем критика им последнего носила поверхностный характер, поскольку профессор знакомился с этим учением исключительно по легальной литературе. "В человеке, его духе стали видеть только механизм приводимый в движение силами природы", говорил он в лекциях и далее разъяснял, что нельзя всю сложность исторического развития пытаться объяснить законами "хозяйственной эволюции общества". Враждебность Любавского к революционной идеологии усилилась после событий 1905-1907 годов.

В лекциях явно переоценивалась роль внешних влияний, как структурообразующего фактора. Он не сомневался в том, что первыми князьями Киевской Руси являлись норманы, призванные для защиты земли. "Сила объединившая восточных славян была пришлая:

первые князья и их дружинники были норманами" ²¹ , Впрочем Любавский не считал норманскую теорию вполне доказанной и скорее всего повторял то, во что верили его предшественники - Соловьев и Ключевский.

В советской литературе высказывалось не совсем точное мнение, что Любавский якобы положительно оценивал роль Золотой орды в объединении русских земель ". В действительности же он полагал, что золотоордынские ханы содействовали возвышению Москвы, но тут же оговаривался, что делали они это в собственных интересах, поскольку московские князья могли исправнее и в больших размерах платить дань. Но в целом он считал, что ордынский погром повлек регресс хозяйства и на долгое время задержал экономическое развитие: "К народному организму с[еверо] - в[осточной] Руси присосался огромный паразит, который и высасывал его соки, хронически истощая его силы"". В свои лекции Любавский ввел понятие феодализма. После появления работы Н. П. Павлова-Сильванского "Феодализм в древней Руси" (СПб. 1907) трудно было трактовать это явление как чисто политическое. Однако Любавский не поднялся до понимании его как определенной стадии развития общества. Поэтому отметив сходство некоторых феодальных институтов на Руси с аналогичными в странах Западной Европы, он сделал вывод, что феодализм в нашей стране не пошел дальше первичных зачаточных форм. По его мнению, колонизационное движение, давление извне вызывали государственное начало, которое и противодействовало упрочению такой формы организации общества. Таким образом в понимании сути

стр. 155

феодализма Любавский пошел дальше своих предшественников Соловьева и даже Ключевского, хотя и понимал феодализм как всего лишь набор определенных пожалований и видов подчинения.

Вслед за Ключевским он считал Московское государство абсолютной монархией, опричнину характеризовал как институт особой охраны царя и царства от крамольников и прочих внутренних недругов, сравнивая ее с корпусом жандармов, экзекуционным отрядом" ²⁴ с помощью которого Грозный нанес удар по боярству.

В последующих изданиях этого цикла лекций, напечатанных типографским способом, Любавский расширил разделы о восточных славянах. Он несколько изменил взгляды на норманнскую теорию и стал предостерегать от преувеличения организующей роли норманов, которым, считал он, удалось объединить восточных славян под своей властью только потому, что этого требовали жизненные обстоятельства. Феодализм, полагал Любавский, нельзя выводить исключительно из экономических, материальных факторов. Надо принимать во внимание и политико-духовные воззрения общества. (Интересно, что Любавский раскрыл здесь "секрет" построения своих лекций; оказывается он компановал их "в расчете на обязательное изучение слушателями классического "Курса русской истории" Ключевского" ²⁵ .) В некоторых случаях он расширял материал учителя, в других, напротив, лишь коротко касался того, что Ключевский излагал с особой полнотой и обстоятельностью. Это не означало, что Любавский всего лишь копировал учителя; на некоторые явления он смотрел иначе и не стеснялся спорить с ним.

Любавскому довелось читать лекции не только по истории родной страны. Ему поручили вести курс истории западных славян. Первые его наброски относятся к 1899/1900 уч. году, а с 1906 г. Любавский перешел на регулярное чтение этого курса. По литографическим изданиям можно проследить как он формировался, как использовались новинки литературы. Результатом систематического накопления данных, почерпнутых Любавским у русских, польских, чешских, немецких и французских авторов явилась книга "История западных славян (прибалтийских, чехов и поляков). Лекции читанные в М. университете и на Высших женских курсах в Москве" (М. 1917). Через год появилось второе издание. Западные славяне рассматривались здесь в едином комплексе. Ничего подобного в российском славяноведении раньше не было. Примечательно, что Любавский отвел средневековой истории славянства скромное место, предоставив большее число страниц новой. И все же чувствуется, что первая ближе научным интересам автора: ее он более тщательно отработал, четче ставил задачу каждой главы.

На какие же вопросы попытался ответить ученый в своем курсе? Прежде всего Любавского интересовала история взаимодействия славянского и германского миров. В противоположность славянофилам он рассматривал ее спокойно, без проявлений шовинизма. С этой проблемой он связывал другую: почему мощному натиску с Запада смогли противостоять только чехи и поляки? Тут впервые в русском славяноведении Любавский поставил проблему возникновения государств у этих народов. Она решалась по схеме; родовой строй у славян распадался, выделялись группы людей, обладавших большими материальными ресурсами, опиравшихся на дружину. С помощью военной силы они держали в повиновении народные массы, собирали дань. Родовое и государственное начало долго между собой боролись, и в результате у западных славян возникло несколько патриархальных монархий, в которых княжескую власть ограничивали остатки родовой знати. Сторонники этой теории не учитывали, что сама родовая знать феодализировапась, и уже в новом качестве вела борьбу за преобладание в обществе. Любавский же считал, что процесс классообразования (в лекциях есть специальный раздел "Образование общественных классов у западных славян") протекал в мирных формах - "под влиянием двух факторов - расселения и торгового обмена". В последующем большую роль сыграли внешние условия. Там, где слабая еще славянская государственность приняла на себя мощный натиск немцев первой, произошло поглощение славян германским миром. Поляки и чехи оказались в более благоприятных условиях, что позволило им образовать достаточно сильные монархии, способные дать отпор врагам. Любавский отводил большую роль влиянию Германии на Польшу и Чехию. Он преувеличивал значение немецкой колонизации в переходе на новые формы крестьянских повинностей, в создании городов и норм городского права, росте благосостояния населения. Но видел он и отрицательные последствия этого процесса: завоевание и онемечивание значительной части Польши, торжество немецкого культурного влияния в Чехии, ассимиляцию немцами чешского дворянства и высшего духовенства.

Отталкиваясь от такого понимания роли немецкого влияния на соседей, Любавский ставил следующую задачу: выяснить, каким образом поляки и чехи не поддались германизации и остались славянскими народами. В лекциях подробно рассказывалось о гусит-

стр. 156

ском движении, в котором автор видел переплетение религиозных, социальных и национальных противоречий. Бегло обрисовав историю утраты Чехией государственной самостоятельности, Любавский сосредоточил внимание на истории национального Возрождения как проявлении духовных и культурных сил народа, облагоденствованного мудрой политикой просвещенных монархов - Марии Терезии и Иосифа II. Появление элементов нового, капиталистического общества ученый не заметил. И даже революция 1848 г. в его изображении представлена как выступление крайних элементов, "якобы на защиту попранной свободы". Вся последующая история Чехии, вплоть до 1914г. рассматривалась исключительно под углом зрения борьбы чехов как единой нации за расширение государственных прав в составе Австрии и Австро-Венгрии.

В истории Польши Любавского интересовала прежде всего работа поляков над "созданием фундамента, на котором могла бы прочно утвердиться национальная самобытность польского народа". Изложение ее истории начиналось с описания процессов укрепления государственности в обстановке частых внешнеполитических неудач. "Вторжение врагов носило характер истребительный, было какою-то оргией самого неистового варварства". Затем выяснялось, каким образом сложилось положение, при котором "можновладство" (знать) с поддержкой рыцарства- шляхты получило самые широкие права и не несло никаких обязанностей, в силу чего государство только именовалось монархией, а в действительности являлось дворянской республикой. Отсюда делался вывод: ""Золотая вольность дворянства", тесно связанная с железным порабощением народной массы, и была главной причиною упадка и окончательного падения Речи Посполитой". С большим сочувствием относился историк к полякам, пережившим разделы страны. Не избежал он некоторой идеализации политики Александра I в Царстве Польском, противопоставив ее политике Австрии и Пруссии в подвластных им польских землях. К чести ученого, он не стеснялся говорить об ошибках и просчетах российского правительства, стремившегося слить "Царство Польское с остальными частями империи" ²⁶ .

Его желанием было достижение нормализации польско- русских отношений (о необходимости предоставления Польше государственной самостоятельности он даже не помышлял). Польская история доводилась в лекциях до начала Первой мировой войны. К работе была приложена карта славянского мира по состоянию на конец XVI века.

Научная общественность приветствовала появление книги, которая заполнила пробел в российском славяноведении. А. Н. Ясинский заявил, что ее "следует приветствовать как добрый почин, и надеяться, что изучение истории, по крайней мере, западных славян, станет на твердую почву". А. И. Соболевский высказался о книге как о "богатой содержанием и очень обстоятельной" ²⁷ . По ней знакомились с фактами славянской истории и тогда, когда методология исследований в этой области претерпевала революционные изменения (первый советский учебник по истории славян, включавший и южных, появился только в 1957 году).

Одновременно Любавский стал вести семинарские занятия по Литовскому статуту 1529 года. Ключевскому этот вид занятий не удавался и Любавский учился не у него, а усвоил многие приемы Герье и Виноградова. "Любавский был прекрасным преподавателем и занятия под его руководством мне дали много в отношении метода работы над источником и его использованием", - вспоминал Пичета ²⁸ . Кстати, из семинаров Любавского вышли не только Пичета и М. Н. Тихомиров.

Любавский был выдающимся организатором высшего образования. 13 декабря (ст. ст.) 1907 г. историко- филологический факультет Московского университета избрал его деканом. Конечно, определенную роль сыграла близость Любавского к октябристам. Консервативное большинство факультета не хотело видеть на таком посту ни члена кадетской партии, ни "дикого" (как в профессорской среде именовали беспартийных). Тяжелую факультетскую атмосферу хорошо передает дневник Н. А. Савина, В конце 1909 г. Любавский огласил отзыв на докторскую диссертацию своего партийного единомышленника М. М. Богословского. Савин, близкий к кадетам, записывал, что этот отзыв "чрезвычайно] хвалебный. Резк[ая] разница сравнительно] с сухим отзывом о книге Кизев[еттера]; правда книга Богословского] очень хороша и значительнее работы Кизев[еттера]. И все таки здесь вряд ли обошлось без преднамеренности". Впрочем, в следующем году декан подписал ходатайство о замещении кафедры русской истории именно А. А. Кизеветтером, несмотря на его кадетство. Савин был вынужден констатировать: "Наконец-то пресловутое представление прочитано. Как отрадно быть хорошего мнения о человеке и увидеть, что оно оправдывается. Люб[авский] внес безукоризненное представление Кизев[еттера]" ²⁹ . Вскоре, однако, доброе мнение Савина сменилось на противоположное, поскольку действия Любавского не всегда совпадали с партийными пристрастиями профессоров.

стр. 157

В 1910 г. учащаяся молодежь активно включилась в общественное движение, выдвигала политические требования. Правительство обрушило, на непокорных студентов репрессии. Министр народного просвещения Л. А. Кассо разослал 11 января 1911 г. циркуляр, в котором указывал на недопустимость "публичных и частных студенческих собраний, за исключением собраний научного характера". Если же вопреки усилиям администрации сходка бы собралась, ректорам предписывалось вызывать полицию. Ряд профессоров Московского университета во главе с ректором А. А. Мануйловым в знак протеста против действий министра подали в отставку. 1 февраля (ст. ст.) Кассо удовлетворил их ходатайство. Университет остался без руководства и лучших профессоров. Прославленное учебное заведение разваливалось на глазах. Профессоров поддержали приват-доценты, большое число младших служащих оставило должности в университете.

4 февраля, будучи больным, Любавский обратился к членам Совета со своеобразным посланием: "Московский университет в настоящее время подожжен и объят пламенем из вне и внутри (...) Нам, его преподавателям, надо употребить все усилия, чтобы отстоять во что бы то ни стало нашу alma mater, спасти все, что только можно. При таких обстоятельствах считаю, что личные чувства преподавателей, как бы благородны сами по себе они не были, должны отойти на второй план и уступить требованиям блага университета. С этой точки зрения, считаю роковой ошибкой выход преподавателей в отставку и полагаю, что Совет должен исчерпать все средства, чтобы убедить их взять назад свои прошения об отставке" ³⁰ . С историко-филологического факультета уходил "дикий" Петрушевский. Любавский как декан старался не допустить этого. Он поставил в известность попечителя учебного округа, что отставка выдающегося специалиста по средним векам скажется на качестве преподавания. Едва выздоровев от инфлюенцы, протекавшей в тяжелейшей форме, он поехал к Кассо хлопотать за 25 студентов, переписанных полицией на одной из сходок и подлежавших исключению. Преподаватели вступились за них, утверждая, что полиция ошиблась, студенты на занятиях присутствовали. Удалось предотвратить расправу. Так что обвинение Любавского в "лакейском прислужничестве власти" ³¹ , несправедливо.

В апреле 1911 г. Совет университета избрал профессора Любавского ректором. На этой должности он пробыл до 1917 г., подвергаясь атакам то слева, то справа. И тех и других не удовлетворяло его стремление поставить вверенное ему учебное заведение вне политики. Приходилось, конечно, выполнять волю начальства- и московского (попечителя), и петербургского в лице министра просвещения. Часто их распоряжения противоречили друг другу. Ректор не всегда угождал Совету, и сторонники университетской автономии были недовольны Любавским уже за то, что тот согласился занять ректорский пост. Между тем он постепенно, но неуклонно восстанавливал университет после 1911 года. Обратило на себя внимание и то, что на официальном заседании Совета, посвященном 300-летию дома Романовых, ректор "говорил больше о патриотизме народа, чем о заслугах династии" ³² .

2 марта 1917 г., уже после Февральской революции, Любавский провел заседание Совета университета. В осторожной речи он обвинил и царя, и его окружение в близорукости и недоверии к общественным силам. "Монархия оказалась в нравственном плену у кучки лиц, которых выдвинула круговая протекция, канцелярия и случай". Он надеялся, что Государственная дума сумеет вывести Россию на путь мирного обновления. После выступления большевиков 3 июля он уже понимал, что впереди крупные потрясения. В разгар аграрных и городских волнений, когда деморализация охватила и армию, Любавский в сердцах произнес, "что если бы у него не было семьи, он сделался бы террористом" ³³ .

А впереди его ждали новые испытания, связанные с Октябрьской революцией. К этому времени он уже покинул пост ректора. Рядовому профессору легче было перенести неоднократные реогранизации университета. Для занятий отвели вечерние часы, родной историко-филологический факультет слили с юридическим и переименовали в факультет общественных наук. Стали без конкурса принимать окончивших рабфаки и детей беднейшего крестьянства, командированных партийными, советскими или профсоюзными органами. Создавались комиссии, решавшие, кто достоин, а кто не достоин преподавать на новом факультете, Любавского то заносили в список первых, то вычеркивали из него и вписывали во второй, Курсы лекций, которые он предлагал, то принимались, то отвергались. Оставаться безучастным к этому было трудно. Конечно не только академические дела занимали немолодого уже профессора. Он тяжело переживал Брестский мир. Волновали бесчисленные аресты, особенно знакомых профессоров и директоров гимназий. Угнетала нехватка продовольствия и топлива.

Как и его коллеги, чтобы просуществовать он работал сразу в нескольких местах. Наиболее уверенно Любавский чувствовал себя в должности заведующего Московским

стр. 158

областным архивным управлением (с 1918г.). Начиная с марта 1920 и до 1929г. Любавский возглавлял архив, который именовался Московским отделением юридической секции Единого государственного архивного фонда. В 1925г. он был преобразован в Древлехранилище Московского отделения Центрального исторического архива РСФСР". Любавский много сделал для обеспечения сохранности документов московских учреждений XIX - начала XX века. В 1922 г. ученого пригласили в качестве эксперта на Рижскую конференцию по заключению мирного договора с Польшей, а в последующие годы включили в комиссию по его реализации.

Знания Любавского использовались при подготовке специалистов архивного дела. Еще в 1921 г. он разработал проект организации двух архивно-археологических институтов в Москве и Петрограде. Когда факультет общественных наук преобразовали в этнологический факультет 1-го МГУ, там создали архивный цикл, где он читал лекции и вел практические занятия по истории архивного дела в России ³⁵ . В годы Гражданской войны он, несмотря на все неудобства, с несколькими другими московскими учеными ездил в Кострому преподавать в организованном там университете. В 1921 г. при факультете общественных наук МГУ был создан Научно-исследовательский институт истории. В нем Любавский получил еще одну возможность приложения своих сил. В этом институте и после его перевода в 1922 г. под крышу Российской ассоциации научно-исследовательских институтов (РАНИОН), Любавский сосредоточился на продолжении изучения историко-географических сюжетов. Промежуточные результаты ученый несколько раз докладывал в заседаниях секции русской истории.

В конце концов, появилась книга "Образование основной государственной территории великорусской народности. Заселение и объединение центра" (Л. 1929), (в указателе географических наименований содержится более 2-х тысяч названий населенных пунктов и территорий). Это был незаменимый для исследователей справочник.

В середине 1928 г. группа ученых и Государственное русское географическое общество выдвинули Любавского кандидатом в действительные члены Академии наук СССР. Кандидатура старого профессора проходила далеко не гладко. Бюро секции научных работников Ленинграда высказалось против избрания Любавского под явно надуманным предлогом: его де труды по истории Великого княжества литовского якобы носят "слишком абстрактно-догматический характер". Отвело его кандидатуру и собрание сотрудников... Центрального научно- исследовательского института сахарной промышленности" ³⁶ . Кто-то явно дирижировал этой кампанией. И все-таки в январе 1929 г. Любавский прошел в действительные члены АН СССР.

В начале 30-х годов свыше ста научных работников, подверглись внесудебным репрессиям ("Академическое дело"). При обыске у С. Ф. Платонова нашли письма Любавского и этого оказалось достаточно для ареста последнего. В тюремную камеру академик попал 9 августа 1930 г., всего за четыре дня до своего семидесятилетия. После года предварительного следствия, изнурительных ночных допросов, шантажа следователя, сломленный ученый стал подписывать признания о принадлежности к мифическому "Всенародному союзу борьбы за свободную Россию" ³⁷ . Любавский был приговорен к пятилетней ссылке в Уфу (с зачетом года предварительного заключения). Казалось, с наукой покончено. Тем более, что был расстрелян любимый сын ³⁸ . Однако ученый не сдался. Его приняли на работу в Научно-исследовательский институт национальной культуры Башкирии. Его пригласила к сотрудничеству редакция Большого советского географического атласа мира, находившаяся в Москве. Но в Уфе отсутствовали необходимые карты и книги. Благожелатели советовали подать просьбу о помиловании и разрешении вернуться на прежнее место жительства. Он ответил друзьям, что такой просьбы не подавал и не подаст, "ибо, с одной стороны, противно было просить об отпущении вин, которых нет, а, с другой стороны, в Москве у меня не осталось никого, у кого я мог бы найти приют".

В середине 1934 г. Любавский сообщает приятелям, что подготовил по фондам местного архива "две исследовательские работы: 1) о башкирских восстаниях XVIII в. (листов 12 печатных) и 2) о башкирском земледелии и землепользовании в XVII-XIX в. (листов на 20 печатных)". Кроме того, им было завершено еще несколько более мелких работ. С мая 1934 г. Любавский взялся за историю колонизации Башкирии по ревизским сказкам. Так как в Уфе они имелись только начиная с 5-ой ревизии, ученый просил разрешения побывать в Москве и Ленинграде для выявления дополнительных материалов. Но ОГПУ в этой просьбе отказало. В одном из писем к другу Любавский замечает: "за годы пребывания в Уфе я кончил работу, составляющую вторую часть моего труда образование основной государственной территории великорусской народности: образование государственной территории Новгорода и Пскова с Москвой. Работа с соответствующею картою сдана была в Академию

стр. 159

наук". И это еще не все. Он переделал свой курс по исторической географии. Прежний текст подвергался исправлению и дополнению, ученый написал новые главы о колонизации "великорусского центра, Новгородской территории, Новороссии, Башкирии, Предкарпатья, киргизских степей" ³⁹ . Процесс колонизации иллюстрировался несколькими картами. Не надеясь увидеть рукопись напечатанной в СССР, Любавский разыскал в Уфе женщину, которая взялась перевести работу на английский. "Может быть со временем, - размышлял ссыльный, - когда научно- литературные сношения с заграницей не будут ставиться в вину автору и переводчикам, труд мой и будет напечатан когда-нибудь, хотя бы после моей смерти". Судьба английского перевода неизвестна. А русский вариант "Обзор истории русской колонизации с древнейших времен до начала XX в." сохранился. Рукопись была отправлена директору Института истории АН СССР М. Н. Лукину, но после его ареста очутилась в завале ненужных бумаг. Во время паники 16 октября 1941 г. ее уже намеревались бросить в костер. К счастью, вернувшаяся из ссылки дочь Любавского В. М. Ливанова сумела ее спасти, буквально в последний момент. Эта работа теперь издана ⁴⁰ .

5 ноября 1935 г. Управление НКВД по Башкирской АССР выдало Любавскому справку об освобождении его из ссылки. Однако ему запретили проживание в Москве и ближайших ее окрестностях, Ленинграде и столицах союзных республик. Ждал его и еще один удар. Его уволили с работы. Историк остался без средств к существованию, поскольку в пенсии ему отказали. Хождение по приемным, писание всевозможных ходатайств, поиски пристанища окончательно подорвали его здоровье. 22 ноября в 4 ч, утра Любавский умер.

ОГПУ расправилось не только с человеком, но и его архивом. Уцелели жалкие крохи. Несколько рукописей, посланных в Институт истории АН СССР в надежде на издание, затерялись. Репрессивными органами были изъяты и воспоминания Любавского. Ученики, опасаясь за себя, открещивались от учителя. Только в 1967 г. он был посмертно реабилитирован - "за отсутствием состава преступления". Тогда же его восстановили в звании действительного члена АН СССР.

Примечания

1. Центральный государственный исторический архив Москвы (далее ЦГИАМ), ф. 418, oп. 513, д. 5023.

2. Там же, л. 22, об.-23,100.

3. Там же, ф. 418, oп. 476, д. 215, л. 2-2об.

4. ЦГИАМ, ф. 418, oп. 476, д. 60, л. 7; д. 21, л. 18об.

5. Отчет о втором присуждении премии Г. Ф. Карпова Обществом истории и древностей Российских при Московском университете. М. 1894.

6. Отчет о тридцать шестом присуждении наград графа Уварова. СПб. 1894.

7. Отчет о втором присуждении премии Г. Ф. Карпова, с. 16.

8. ПИЧЕТА В. И. Воспоминания о Московском университете (1897-1901гг.) - Славяне в эпоху феодализма. М. 1978, с. 64.

9. ЛЮБАВСКИЙ М. К. Литовско-русский сейм. М. 1901, с. 2, 41, 46, 101-103.

10. ДОВНАР-ЗАПОЛЬСКИЙ М. В. Спорные вопросы в истории литовско-русского сейма Матвея Любавского. - Журнал Министерства народного просвещения, 1901, N 10, с. 454-498.

11. ЛАППО И. И. Разбор исследования М. К. Любавского "Литовско-русский сейм". - Отчет о девятом присуждении премий Г. Ф. Карпова Обществом истории и древностей Российских при Московском университете. Б.м., б.г., с. 3, 4.

12. ЦГИАМ, ф. 418, oп. 87, д. 464, л. 7.

13. ЛЮБАВСКИЙ М. К. Очерки истории литовско-русского государства до Люблинской унии включительно. М.1910.

14. ПИЧЕТА В. И. Воспоминания о Московском университете, с. 55.

15. Отдел рукописей Государственной библиотеки России (ОР ГБР), ф. 364, карт. 11, д. 15, л. 7.

16. ЛЮБАВСКИЙ М. К. Историческая география России в связи с колонизацией. Курс, читанный в Московском университете в 1908 - 9 акад. г. М. 1909.

17. Одна из первых попыток синтеза: БАРСОВ Н. П. Очерки русской исторической географии. М. 1885.

18. Сравн. ЛЮБАВСКИЙ М. К. Историческая география, с. 53- 60 и МАЙКОВ Л. Заметки по географии древней Руси. СПб. 1874, с. 27-29.

19. ЛЮБАВСКИЙ М. К. Историческая география, с. 1011, 85.

20. КАРЕВ Д. В. Вопросы колонизации в курсе лекций М. К. Любавского по исторической географии России.- Проблемы общественно-политического развития и классовой борьбы в России XVII-XVIII в. М. 1983, с. 160.

стр. 160

21. ЛЮБАВСКИЙ М. К. Древняя русская история. Курс 1910/11 уч. года, ч. 1, б.м., б.г., с. 3, 6, 83.

22. Очерки истории исторической науки в СССР. Т. III. М. 1963, с. 76.

23. ЛЮБАВСКИЙ М. К. Древняя русская история. Ч. 1, с. 200- 201.

24. Там же, ч. II, с. 81.

25. ЛЮБАВСКИЙ М. К. Лекции по древней русской истории до конца XVI века. Изд. 3-е. М. 1918, с. 1.

26. ЛЮБАВСКИЙ М. К. История западных славян (прибалтийских, чехов и поляков). М. 1918, с. 32, 216, 260, 310, 422, 425.

27. ЯСИНСКИЙ А. Н. М. К. Любавский. История западных славян (прибалтийских, чехов и поляков). М. 1917.- Исторические известия, издаваемые Историческим обществом при Московском университете. 1917, N 2, с. 158; о А. И. Соболевском см.: ЛАПТЕВА Л. П. Изучение истории славян в Московском университете в конце XIX- начале XX в. (до 1917 г.). - Славяне в эпоху феодализма, с. 289.

28. ПИЧЕТА В. И. Воспоминание о Московском университете, с. 55.

29. ОР ГБР ф. 263, д. 53/3, 107; А.117.

30. ЦГИАМ, ф. 418, oп. 249, д. 103, л. 29.

31. История Московского университета. Т. I. М. 1955, с. 379.

32. ОР ГБР, ф. 263, д. 53/3, с. 107.

33. Русские ведомости, 3.111.1917; ГОТЬЕ Ю. В. Мои заметки. - Вопросы истории, 1991, N 6, с. 166.

34. АВТОКРАТОВА М. И., ДОЛГОВА С. Р. Большая Пироговская улица, 17. М. 1988, с. 49.

35. Подробнее см. КАРЕВ Д. В. Участие академика М. К. Любавского в советском архивном строительстве. - Советские архивы, 1978, N 2, с. 31-34.

36. Известия, 5.13.Х.1928.

37. ДЕГТЯРЕВА. Неотправленное письмо.-Советская культура, 1.IX.1990.

38. Здесь уместно отметить, что в комментариях к дневнику С. Б. Веселовского (Вопросы истории, 2000, N 9) неправильно истолкована дневниковая запись от 10 апреля 1920 г. "На Любавского свалилось много бед". Публикаторы объяснили: "Сын Любавского Валентин 17 лет был расстрелян" (с. 133 сноска 21). Тут явно произошла путаница. Ученый не имел сына с таким именем и никто из его сыновей в драматических перипетиях Гражданской войны не лишался жизни. Об это справедливо пишет в своем письме в редакции Т. Г. Ливанова - внучка Любавского.

39. Архив РАН, ф. 665, oп. 1, д. 338, л. 2об., 3, 4, 5.

40. ЛЮБАВСКИЙ М. К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века. М. 1996. Издание монографии возбудило новый интерес к творчеству Любавского. Выше уже упоминалось переиздание его лекций по исторической географии. Появилось четвертое издание "Лекций по древней русской истории до конца XVI века". (СПб. 2000). Готовятся к переизданию и другие труды академика.

ст

Постоянный адрес данной публикации: