12 мая 1641 г. был казнен лорд Страффорд, которого и современники, и историки считали главным проводником королевской "политики напролом". Это событие можно по справедливости считать началом Английской революции середины XVII в., ибо вынесение ему смертного приговора сопровождалось разрывом с конституционными и юридическими нормами, а сама казнь не только не умиротворила общество, а проложила дорогу к гражданской войне. Процедура обвинения и суда продолжалась полгода. Как позднее фактором возникновения революции 1789 г. во Франции был "великий страх", так и в Англии в конце 1640 - первой половине 1641 г. общественные фобии стали необходимым условием осуждения Страффорда и непосредственной предпосылкой гражданских войн. Страх подвергнуться аресту, переплетенный с политическими амбициями, подтолкнул лидеров Долгого парламента к аресту ненавистного советника. Страх в протестантском обществе перед католическим заговором вкупе с действительным или мнимым намерением Страффорда использовать ирландскую армию для подавления недовольства в Англии обеспечил вынесение обвинительного приговора. Страх, рожденный слухами об армейском заговоре, подвиг толпу к бунту, а страх перед ней вынудил лордов утвердить, а короля Карла I подписать приговор. Все виды страхов создали атмосферу паранойи в обществе, неизбежно сопровождающую любую начинающуюся революцию. Британский историк К. Рассел рассуждал: чтобы разобраться с причинами гражданской войны, надо ответить на вопрос, почему собравшиеся в ноябре 1640 г. депутаты Долгого парламента и в страшном сне не могли увидеть, что будут воевать со своим королем, но меньше чем через два года оказались в состоянии войны с ним. Рассмотрение перипетий первого крупного политического процесса Английской революции способствует ответу на него.

Историографическая дискуссия о причинах гражданской войны, порожденная трудами историков-ревизионистов, является стимулом для переосмысления роли Томаса Уэнтворта, графа Страффорда (с 1640 г.), связывавшейся с его именем "политики напролом", а также осуществленного палатой лордов

Соколов Андрей Борисович - доктор исторических наук, профессор Ярославского государственного педагогического университета.

судебного процесса, проведенного под давлением палаты общин, лидера радикальной группировки в ней Джона Пима и его ближайших сподвижников. Суд и казнь Страффорда явились ключевым событием начального этапа Английской революции вплоть до принятия Великой Ремонстрации в ноябре 1641 года. Обосновывая важность анализа процесса Страффорда, не стоит забывать о том, что история имеет моральное измерение. Без преувеличения, по остроте и накалу эмоций, по глубине переживаний всех вовлеченных лиц, по той страстности, которая отличала ход событий, процесс Страффорда находится в первом ряду не только британской, но и мировой истории. Кажется, что по драматичности он превосходил даже суд над королем Карлом I. Преданность и предательство, принципы и интриги, справедливость и целесообразность, ненависть и благородство, прерогативы короны и права свободнорожденных подданных, честь и лукавство, воздаяние и достоинство перед лицом смерти - все эти моральные категории приобрели в деле Страффорда первостепенный смысл. Как указывалось в качестве эпиграфа к сочинению, появившемуся после гибели Страффорда, "каждому в назидание лорда Уэнтворта пример; Есть шанс упасть, взобравшись вверх без мер"¹.

Главные этапы биографии Уэнтворта хорошо известны и, кажется, не содержат загадок, чего не скажешь об оценках его деятельности, как современниками, так и историками - они полны противоречий. Нет ни одного ее аспекта, не вызвавшего шквал разногласий. Тем не менее, в отечественной историографии, в той мере, в какой затрагивалась эта историческая фигура, по понятным причинам (советская марксистская историография "защищала" любую революцию) господствовал односторонний подход. Образ "Черного Тома - тирана", вдохновителя "политики напролом", лично виновного в злоупотреблениях в одиннадцатилетний период правления Карла I без парламента (1629- 1640 гг.), в неконституционных формах управления в Ирландии, готового к применению силы против парламентской оппозиции, господствовал в трудах историков. Пикантность виделась в том, в конце 1620-х гг. Уэнтворт был во главе оппозиции, и его переход на сторону короны рассматривался как предательство. Казнь ненавистного оппозиции министра трактовалась как справедливое возмездие за нарушение законов страны, нашедшее полное одобрение у народа. В советской историографии было неприметным мнение, что Уэнтворт проявил себя способным и энергичным государственным деятелем, способствовавшим стабилизации финансового и политического положения страны в 1630-х годах.

Родившийся в 1593 г. в графстве Йоркшир в семье, принадлежавшей к высшему слою джентри, Уэнтворт рано и успешно начал политическую карьеру. В восемнадцатилетнем возрасте он был посвящен в рыцари, совершил европейский Гранд Тур, а в 1614 г. унаследовал титул баронета и впервые вошел в состав палаты общин. В дальнейшем его политическая карьера проходила малозаметно до того, как в 1627 г. за отказ от принудительных займов он был лишен должности мирового судьи и подвергнут шестинедельному заключению. В условиях роста разногласий между палатой общин и королем Карлом I, взошедшим на престол в 1625 г., он приобрел политическую известность, став в 1628 г. фактическим лидером оппозиции и сыграв главную роль в принятии "Петиции о праве" - важного политического документа того времени. В том же году он перешел на сторону короля и был назначен президентом совета по делам Севера. На следующий год он был введен в состав Тайного королевского совета, а в 1632 г. поднялся еще выше, став Лордом-наместником Ирландии. Там ему удалось добиться порядка, укрепить администрацию, но и вызвать недовольство у части местной политической элиты. Когда в 1638 г. началась война с шотландскими пресвитерианами-ковенантерами, Уэнтворт был вызван

в Англию и стал главным советником Карла I. В начале 1640 г. он получил титул графа Страффорда. По его предложению после поражения во второй войне с шотландцами король собрал в апреле 1640 г. Короткий парламент. Собравшийся в ноябре того же года Долгий парламент обвинил Страффорда в государственной измене, приказал его арестовать. Под давлением толпы ему был вынесен смертный приговор. Такова в кратком изложении политическая биография Страффорда.

Сразу после казни сформировались два подхода в оценке его деятельности: их можно назвать, с долей условности, вигским и торийским. Первый опирался на аргументы противников Страффорда, прозвучавшие на процессе; второй - на мнение тех, кто считал процесс политическим судилищем, приведшим к убийству невинного человека. Для противников Страффорд был олицетворением личной власти и попрания конституционных свобод. Однако стремление наказать ненавистного министра проявила не только партия радикальных реформаторов во главе с Пимом, но и политическая группировка "конституционных монархистов", вскоре после процесса присоединившихся к роялистам. Ее позиции были позднее озвучены Эдуардом Хайдом, впоследствии лордом Кларендоном, по сути, первым историком Английской революции. Следует учесть, что в свете дальнейших событий он едва ли не маскировал, по меньшей мере, смягчал роль, которую сыграла в осуждении Уэнтворта его собственная фракция. По-видимому, Хайд голосовал за билль, провозглашавший Страффорда виновным в государственной измене, однако прямо об этом он не сообщал. О Страффорде Кларендон, мастер исторических характеристик, писал: "Без сомнения, он был человеком в высшей мере наблюдательным, проницательным в суждениях о людях и вещах; его несчастье состояло в том, что он привлек лишь очень немногих мудрых людей, и не было ни одного, чьи возможности и способности были равны ему. Поэтому во всех делах он полагался только на себя; различая многие недостатки в большинстве людей, слишком пренебрегал тем, что они говорили или делали. Его доминирующей страстью была гордость, это было исправимо, если бы ему меньше везло. Но рука Провидения и две презренные сущности, народ и сэр Генри Вейн, умертвив, самым странным образом наказали его. Короче, ему вполне подходит эпитафия, которую, по сообщению Плутарха, Сцилла написал самому себе: "Никто не превосходил его в том, чтобы делать добро своим друзьям и наносить вред врагам". И то, и другое было хорошо известно, и имело недобрую славу"².

Очевидная несправедливость обвинений и казнь, которую Уэнтворт принял стоически, сделали его в глазах роялистов первым мучеником, пострадавшим от "парламентского абсолютизма", за которым в дальнейшем последовали другие, в том числе архиепископ Кентерберийский Уильям Лод и сам монарх. Образ мученика и борца за роялистское дело приобрел особый блеск в годы Реставрации Стюартов, когда так называемый Кавалерский парламент отменил приговор и постановил изъять протоколы процесса. В XVIII в. при участии потомков графа вышло первое двухтомное издание его бумаг, которое использовал Д. Юм. Его работа отличалась стремлением оправдать политику Карла I, при этом Страффорда он считал одним из самых выдающихся людей, родившихся в Англии. В XIX в. традиционный критический вигский взгляд на Уэнтворта преобладал. Он нашел выражение, в частности, у Т. Маколея. Тем не менее, наиболее значительные вигские историки Английской революции, С. Гардинер и Ч. Фирт, давали взвешенные оценки. Они, в частности, отвергали идею об "отступничестве", предательстве Уэнтворта. Фирт писал: "По справедливости нельзя сказать, что Уэнтворт отошел от народа и перешел на сторону короля. Перенос современных политических идей во времена, когда не появилось партийное правительство и даже мечта о нем, ложен. Главная аксиома

политического кредо Уэнтворта в том, что двух сторон просто не было"³. В историографии XX в. преобладало сочувственное отношение к Страффорду, источником которого, однако, в большей степени была не идеологическая подоплека, а пафос сострадания к несправедливо погибшему человеку. Таким было сочинение С. Уэджвуд, вышедшее в 1935 году. В 1961 г. было опубликовано исправленное издание этой книги, дополненное архивными материалами, к которым историки получили доступ. В нем автор признала, что раньше слишком следовала точке зрения самого Страффорда. В середине XX в. имя Уэнтворта много раз "всплывало" в трудах историков в связи с дискуссиями вокруг сформулированной Х. Тревор-Ропером антитезы "двор-страна", объяснявшей причины Английской революции в противовес марксистской концепции. В частности, речь шла о переходе Уэнтворта в королевскую партию в 1628 году. Несколько позднее историки-ревизионисты не только интерпретировали парламентскую карьеру Уэнтворта с позиции "двор-страна", но и, опираясь на его речи и бумаги, обосновывали концепцию "локализма", занявшую заметное место в новейшей историографии революции.

Первый шаг к трагедии был сделан, когда в апреле 1640 г. по совету Лода и Уэнтворта король собрал парламент, получивший затем название Короткого. Карл ошибочно полагал, что в условиях войны с шотландцами и после одиннадцати лет личного правления он получит послушный парламент и требуемые субсидии, но сразу обнаружилось, что парламентарии не забыли прежних обид и требований. Оппозиция начала создавать пантеон мучеников, первым из которых стал умерший в Тауэре сэр Джон Элиот. Группа "политических пуритан", к которой относились Джон Пим, Джон Гемпден, Оливер Сен-Джон, Артур Хезельриг, лорд Брук, виконт Сэй-энд-Сэл, лорды Бедфорд и Эссекс (всем им предстоит сыграть роли во время процесса Страффорда), составляла пока меньшинство, но они считали себя "избранными", богом предназначенными очистить страну от антихриста. Им удалось увлечь многих, не только пресвитериан, но и приверженцев англиканской церкви, таких как Хайд и его патрон Фолкленд. Хотя пресвитерианское требование уничтожения епископата было для них чрезмерным, недовольство склонностью лодианской церкви к роскоши они разделяли. Они поддерживали и идею реформирования правительства, которое должно основываться на доверии парламента. Уже 17 апреля Пим выступил с обвинениями в адрес королевской администрации, концентрируясь, в основном, на "новшествах" Лода. Именно Пим и в Коротком, и в Долгом парламенте сделал более всего, чтобы убедить депутатов в том, что свободы парламента и свободнорожденных англичан в опасности, что страна находится под угрозой объединенных сил папизма и деспотизма. И его услышали не только депутаты, но и улица. Как говорилось в биографии Пима, он "разрушил английскую политическую систему и привел страну к гражданской войне. Хотя он не дожил, чтобы это увидеть, но он отправил короля на эшафот и сделал парламент беспомощным перед мечом военного авантюриста"⁴.

Роспуск Короткого парламента через три недели после созыва был опасным просчетом Карла, ибо разрушал возникшие ожидания и саму возможность решать проблемы традиционным путем взаимодействия монарха и депутатов. И Страффорд, и Хайд сразу осознали, что это вело к политической катастрофе. Как писал С. Шама, "король все еще слепо считал, что проблема была в Эдинбурге, а не в Вестминстере, и пока он как можно быстрее не разгромит ковенантеров, зараза кальвинизма и их предполагаемые представления о договорной монархии, как чума, распространятся на юг, в Англию. Фактически он был прав (Пим, как и Сэй-энд-Сэл, находился в предательской переписке с лидерами Ковенанта). Но он избрал худшее из возможных решений: воевать с шотландцами, не имея представления о том, есть ли у него армия (за год до

этого показавшая, насколько она ненадежна), чтобы за ним следовать. В подсознании у Карла, очевидно, был чрезвычайный план Уэнтворта использовать ирландцев. В этом русле летом он назначил его главнокомандующим, ранее, в январе, сделав его графом Страффордом - честь, обернувшаяся чашей яда"⁵. Карл I, прислушиваясь только к мнению королевы Генриетты-Марии, не принял во внимание, что "ирландская стратегия" вызовет всплеск антикатолической пропаганды и породит антиправительственные настроения, причем, не только в Лондоне. Армия оказалась в состоянии, близком к распаду. Солдаты, не получавшие жалованья, занялись мародерством, что в ряде мест привело к столкновениям с горожанами и насилию по отношению к офицерам, особенно католикам и ирландцам. Беспорядки вспыхивали повсюду, толпы нападали на тюрьмы, имели место расправы с лицами, которых, справедливо или нет, считали виновными в огораживаниях. Авторитет тех, кто поддерживал порядок на местах, мировых судей и констеблей, стремительно падал. Когда шотландская армия во главе с генералом Лесли перешла Твид, сломила слабое сопротивление противника, заняла Ньюкастл и Дурхэм, оппозиционные политики в доме лорда Бедфода подготовили петицию двенадцати пэров с требованием созвать новый парламент. Война была проиграна: за освобождение занятых территорий, значимых угольными копями, надо было платить. Созыв нового парламента стал неизбежным. 24 сентября король сдался, и 3 ноября парламент, получивший впоследствии название Долгого, собрался в Вестминстере. Он решил судьбу Страффорда.

Страффорд и Лод с первых дней были главными объектами ярости обвинителей. Атака на советников, а не на самого суверена, представлялась эффективным способом заставить короля поменять правительственную политику. Большинству в парламенте, по меньшей мере, в палате общин, приемлемым инструментом казался импичмент, то есть отстранение от должности и привлечение к судебной ответственности упомянутых лиц. Однако понимание целей импичмента различалось. Для Фолкленда и Хайда речь шла о том, чтобы заставить Карла I согласиться с реформированием правительства, управлять, опираясь на ответственный парламент и советников, пользующихся доверием последнего. Радикальная группа "политических пуритан" шла в своих требованиях гораздо дальше. Свержение Лода будет пирровой победой, если не уничтожить епископат. Тайный совет должен не просто состоять из лиц, пользующихся доверием парламента. Министры должны отчитываться перед ним. Парламент больше никогда не будет просто органом, вотирующим налоги.

В "Истории мятежа" Кларендон настоятельно подчеркивал отличия его партии от радикальных пуритан, и наоборот, скорее затушевывал то общее, что их объединяло. Вероятно, есть правота в суждении историка Ч. Фирта, который писал, что разделы его книги, посвященные началу деятельности Долгого парламента, больше, чем другие, односторонни и необъективны. Кларендон целиком возлагал вину за то, какой ход приобрели события, на фракцию (им часто используется слово faction - клика), главную роль в которой играли Пим и Гемпден. Люди, которые полгода назад (то есть в Коротком парламенте) проявляли умеренность и предлагали мягкие способы лечения, чтобы "не бередить раны глубоко", с первых же дней Долгого парламента заняли диаметрально иную позицию. Пим, по словам Хайда, говорил ему, что нужен иной настрой, чем в апреле, "теперь недостаточно прибрать пол в доме, а надо сбить паутину вверху и в углах, чтобы не оставить в нем никакой грязи". Первым объектом атак стал человек, который когда-то был защитником и поборником свобод народа, но давно "предал эти принципы и по природе отступничества стал великим врагом этих свобод и главным поборником тирании, каких только видели времена" ⁶. Речь шла, конечно, о Страффорде. Был ли его арест

упреждающим ударом парламентариев? Некоторые историки полагали, что так. Прибыв в Лондон, перед самым арестом Страффорд якобы призывал короля арестовать лидеров оппозиции по обвинению в государственной измене, "в чем они были действительно виновны, вступив с шотландцами в сговор. Это был дерзкий совет, требовавший большего мужества, чем обладал Карл"⁷.

Получив приказ короля с гарантиями безопасности, Страффорд направился в Лондон. Некоторые современники считали, что он, как святой или неразумный, сам отдался в руки непримиримых врагов. Возможно, однако, что сначала он смотрел на состояние дел оптимистично. Даже известие о том, что его прежние враги из Ирландии инициировали обсуждение в палате общин ирландских дел, не выглядело слишком угрожающим: решение было принято незначительным большинством, 165 против 152, что могло свидетельствовать о сильных нейтральных настроениях. Страффорд явно недооценил энергию и последовательность врагов. Атаку на него Пим начал сразу, с постановки ирландских дел. Не называя его имени, Пим осудил управление в Ирландии. В речи 7 ноября он говорил о том, что Ирландия управлялась "опасным и насильственным способом, который может стать моделью для Англии". На следующий день наступление в комитете по ирландским делам продолжил сэр Джон Клотуорти, самый последовательный из ирландских врагов графа, заявивший, что преследованиям в Ольстере подвергались только истинные протестанты, сочувствовавшие шотландцам, противники епископата. Напротив, паписты пользовались поддержкой, из них и создавали армию. 10 ноября палата обсуждала петиции, поступившие от йоркширского джентри, на церковную политику Лода и финансовые потери из-за войны. Казалось, пришло время назвать имя Страффорда, однако Пим выжидал. Можно сказать: он заманивал графа в Лондон, то есть в ловушку. Уэджвуд писала: "Пим был мастером времени. Решение об импичменте должно быть принято, как только он и его сторонники узнают, что Страффорда можно вызвать в парламент. Из их действий видно, что у них была ясная идея, какого рода доказательства использовать. Но в какой момент начать атаку? Они не были полностью уверены, что Страффорд прибудет в Лондон. Если подвергнуть его импичменту в его отсутствие, вся сила процедуры будет потеряна, и ничто не помешает ему скрыться за границей, чтобы начать мстить. Следовательно, более чем вероятно: сообщения, что Страффорд следует на юг, воодушевляли Пима. Но как только он достиг Лондона, атака должна стать быстрой и результативной"⁸.

Страффорд приехал в столицу вечером 10 ноября, а на следующий день направился в палату лордов. Он просто присутствовал, не включаясь в обсуждение условий мира с Шотландией. Пим добавил страсти, заявив о папистском заговоре. Затем Клотуорти прямо обвинил Уэнтворта в его организации и создании арсеналов оружия в Тауэре, о мнимой переброске ирландских войск в Англию. Находясь в парламенте, Страффорд осознал, что атака против него началась. Он покинул палату и отправился в королевский дворец Уайтхолл. Тем временем общины сообщили верхней палате о том, что обвиняют его в государственной измене и потребовали его ареста. Попытка Фолкленда сказать, что обвинение требует доказательств, в атмосфере паники и слухов о заговоре не привела ни к чему. В это время в Уайтхолле Страффорд говорил с королем. Содержание их беседы не известно. Известие о том, что принимается решение об импичменте, вызвало оцепенение при дворе. Лишь сам Страффорд, кажется, сохранил самообладание и заявил, что отправится в Вестминстер, чтобы "посмотреть в глаза своим обвинителям". Он поспешил, чтобы быть в палате лордов раньше Пима, но опоздал: лордам было сообщено решение общин. Палата встретила Страффорда требованием покинуть помещение. В вестибюле ожидавшие решения лордов коммонеры не сняли в его присутствии шляп.

Через десять минут Страффорда пригласили. Он подошел к решетке и преклонил колени. Лорд Манчестер объявил о решении: исключение из палаты и заключение под стражу до рассмотрения дела по существу. Поднявшись, Страффорд начал протестовать, возражая против жестокости такого решения, и просил о возможности выступить. На это Манчестер ответил, что он лишь вправе подать петицию.

Когда Страффорд покинул палату, Максвел, привратник Черного Жезла, потребовал его меч. Граф вышел на улицу, где толпа подвергла его насмешкам; его кареты не было, и Максвел произнес: "Лорд, Вы мой пленник, и поедете на моей карете". Первой тюрьмой Страффорда стал дом Максвела. Арест Страффорда был началом борьбы. Его поведение в день ареста показало, что он не намерен сдаваться. Как юрист Уэнтворт был, по меньшей мере, не слабее своего главного врага Пима. Если обвинения не удалось бы доказать, это могло привести к роспуску парламента, как это произошло в 1626 г., когда во главе оппозиции стоял Элиот. Пим осознавал силу и опыт Страффорда, единственного тогда выдающегося человека в королевской партии, "чьи способности были для него действительно опасны". Уэнтворт проявил себя лидером в парламенте в 1628 году. Он умело манипулировал парламентом в Ирландии, а в Коротком парламенте пытался играть на противоречиях верхней и нижней палат. Для Пима "он оставался источником опасности до тех пор, пока был жив, чего нельзя сказать ни о каком другом королевском советнике, включая архиепископа, который был стар и утратил надежду и энергию. Если Пим и его сторонники хотели поставить под свой контроль политику короля, а это и было их целью, им надо было устранить Страффорда"⁹. Условием для достижения этой цели была атмосфера подозрительности и паники. Пим даже приветствовал слова одного недалекого парламентария, заявившего, что Страффорд - орудие иезуитов. Как считал Кларендон, Пим целенаправленно создавал такую атмосферу, манипулируя чувствами и страхами парламентариев: "В палате общин было много мудрых и уравновешенных людей, богатых и состоятельных, хотя и недостаточно преданных Двору, но сохранившим чувство долга к королю и привязанность к правительству, основанному на законе и древнем обычае. Несомненно, что эти люди не помышляли нарушить мир в королевстве или внести существенные перемены в управление церковью и государством. Следовательно, вначале была работа с ними, направленная на то, чтобы разложить их сообщениями об опасностях для всех, дорожащих свободой и собственностью, о попрании и извращении законов, утверждении абсолютной власти, благоволении папизму в ущерб протестантской вере. Одним внушали эти чудовищные идеи, других пугали, будто их прежние поступки вызывают вопросы, а защиту дадут только они, у третьих будили надежду, что сотрудничество даст должности, звания и любого рода поддержку в продвижении"¹⁰.

К этой теме Кларендон возвращался не раз: "Они пользовались всеми способами, чтобы отравить сердца и чувства людей, подавить тех, кому, как им казалось, не нравились их действия. К тому же в наиболее населенные города и приходы были направлены священники и проповедники, известные ненавистью к церкви и государству"¹¹. Страхи, возбуждаемые кликой Пима на протяжении тех месяцев, пока готовился и проходил суд над Страффордом, были, как считал Хайд, безосновательными: например, Карл I, "в самом деле, желая, чтобы парламенты собирались чаще, без колебаний подписал Акт о трехгодичном парламенте", хотя в нем содержались положения, ущемлявшие монархические принципы¹². Действительно, во время процесса, в феврале, был подписан Трехгодичный билль.

Обвинения против министра вырабатывал специальный комитет, включавший Пима и Гемпдена. Его председателем был Балстрод Уайтлок, адвокат,

видный деятель оппозиции, в прошлом друживший с Уэнтвортом. Позднее в своих мемуарах Уайтлок почти оправдывался, говоря, что работа в комитете, заседавшем ежедневно, порождала "великое расстройство"¹³. Из состава комитета почти сразу вышел Денцил Холлиз, последовательный сторонник оппозиции и брат жены Уэнтворта. Холлиз осознал, что целью Пима была смерть обвиняемого, и не хотел участвовать в политическом убийстве. 18 ноября было решено, что парламентарии могут посещать арестованного только по разрешению палаты. Тогда же сэр Генри Вейн-младший заявил, что в его распоряжении находятся скопированные им записи, сделанные его отцом Генри Вейном-старшим, входившим в Королевский совет, и доказывавшие, что на его заседании Уэнтворт предлагал использовать ирландскую армию в Англии. Хотя из этого заявления вытекали юридические и даже моральные проблемы (получалось, что Вейн-младший попросту выкрал их у отца), но именно оно, в конечном счете, сыграло главную роль в осуждении Уэнтворта. Сформулированные комитетом обвинения состояли из двух частей - первая включала статьи общего характера об "изменническом" (это слово постоянно повторялось) ниспровержении английских законов, возложении Страффордом на себя королевских полномочий над жизнями, свободами, землями и имуществом подданных, намерении захватить в свои руки королевские доходы, об ущербе, нанесенном власти вследствие поддержки папистов-католиков, о разжигании вражды между англичанами и шотландцами, о поражении в войне с Шотландией, о подрыве прав парламента¹⁴. Вторая часть включала 27 специальных статей, разъяснявших обвинения общего характера. Только две специальные статьи касались действий Уэнтворта как главы Совета по делам севера, причем они носили общеюридический характер и не содержали конкретных примеров злоупотреблений. Следующие шестнадцать статей относились к управлению Ирландией; они отражали позицию политических противников графа в этой стране. Речь шла об отношении к ирландцам как к "завоеванной нации", о тираническом правлении, о нарушении законов и прав подданных, в том числе собственнических. Однако ирландцы, за исключением Клотворти, смотрели на дело иначе, чем Пим. Как писала Уэджвуд, их более всего волновало, как избавиться от губернатора, доставлявшего им беспокойство и личный ущерб: "В английской политике для короля, парламента и будущего правительства Англии импичмент Страффорда был делом величайшего значения; в ирландской политике (точнее, для "новых англичан" в Ирландии) это было просто более зрелищным, чем обычно, способом избавиться от непопулярного Лорда-лейтенанта"¹⁵.

Страффорд сразу понял, что сможет отвергнуть эти обвинения, доказав, что за ними скрываются личные интересы его ирландских врагов. Напротив, Пим только в ходе процесса, когда Уэнтворт убедительно дискредитировал своих обвинителей, обнаружил, что упор на ирландские проблемы был ошибкой. Наибольшую опасность для обвиняемого таила 23-я статья, касавшаяся намерения направить ирландскую армию для подавления недовольства в Англии. Последняя группа включала обвинения в незаконных поборах, начиная с лета 1640 года. В мемуарах, то есть задним числом, Уайтлок утверждал, что отказался отвечать за обоснование 23-ей статьи, обвинявшей Страффорда в намерении использовать ирландскую армию "для покорения этого королевства. Переговорив заранее со свидетелями, он (Уайтлок писал о себе в третьем лице. - А. С.) сообщил комитету, что не нашел свидетельства достаточными. Он не считал, что выдвижение этого обвинения послужит чести палаты, поскольку доказательство провалится, поэтому эту статью лучше опустить"¹⁶.

Через тринадцать дней после ареста, 24 ноября, Пим представил обвинения палате. На следующее утро Страффорд был доставлен в парламент, чтобы заслушать их. Ему было позволено подать петицию о привлечении защитников

и свидетелей. Затем из палаты лордов он был доставлен в Тауэр, ставший местом, где он провел последние месяцы жизни. За графом сохранялось право обмениваться письмами с королем. Парламентарии могли его посещать, получив разрешение, но дав обязательство не раскрывать ему хода дел. Это обязательство, конечно, не выполнялось. С наступлением зимы ввели правило: посещать пленника только до наступления темноты, что ограничивало доступ к нему сторонников-парламентариев. В начале декабря условия содержания стали строже: помещение, где он находился, было ограничено тремя комнатами, при выходе из каждой находилось двое солдат, дверь на ночь запиралась, прогулки было разрешено совершать только с охраной. Несмотря на свое незавидное положение, Страффорд сохранял спокойствие и силу духа, он ежедневно молился в церкви, совершал прогулки. Он готовился дать отпор противникам, доказав безосновательность выдвигавшихся против него обвинений.

Никто из людей, принадлежавших к королевской партии, уже не чувствовал себя в безопасности. 5 декабря с разрешения Карла страну покинул государственный секретарь Уиндбэнк. 21 декабря парламент принял решение об импичменте Лорда-хранителя печати Финча - в ту же ночь он бежал. 18 декабря по предложению Пима был принят билль об импичменте архиепископа Лода, обвиняемого в государственной измене; 1 февраля 1641 г. он был заключен в Тауэр. В декабре к обвинениям комиссии Уайтлока добавились Ремонстрация ирландского парламента, составленная врагами Страффорда, и обвинения, предъявленные шотландскими комиссарами. 16 января палата лордов завершила допрос свидетелей обвинения, которых общины просили допросить. Наконец, 30 января Страффорд был доставлен в палату, чтобы заслушать окончательный вариант обвинения. Уже накануне в Лондоне собирались толпы, угрожающе настроенные к нему, поэтому звучало предложение доставить его в Вестминстер тайно ночью. Эта идея была отвергнута, и Страффорда привезли днем по Темзе, при этом солдаты охраняли весь путь до парламента. Из толпы звучали угрозы, но попыток напасть не было. После двухмесячного заключения Уэнтворт выглядел бледным и сгорбленным. По просьбе одного из сторонников ему было разрешено выслушать обвинения сидя. На составление обвинений ушло больше двух месяцев, на подготовку ответов на него Страффорду дали две недели, но он был настроен оптимистично, полагая, что в обвинениях мало конкретного содержания и их легко опровергнуть. Граф сам играл главную роль в определении стратегии защиты.

17 февраля Страффорду предоставили дополнительную неделю на подготовку ответа, 24 февраля он предстал перед палатой лордов. На заседание прибыл король, который почти час беседовал с графом, затем Карл I занял свое место на троне, и помощники Страффорда зачитали ответ на каждое из обвинений; процедура продолжалась в течение трех часов. Затем он обратился к палате с просьбой пригласить его свидетелей, но та отказалась сделать это без согласия общин - сигнал для графа, что связь между палатами в его деле теснее, чем хотелось бы. В этом вопросе компромисс был достигнут: обвиняемому позволили пригласить своих свидетелей и задавать вопросы свидетелям обвинения, но при этом те не приносили клятвы. Начало открытого процесса было назначено на 22 марта. Палата общин опубликовала обвинения; ответ графа опубликован не был. Уэджвуд писала: "Страффорд был превращен в чудовище: он предал короля и страну, воодушевлял папистов, развязал войну против верных подданных, принуждал и наказывал беззащитных людей на севере и в Ирландии, использовал угрозы в судах, препятствовал выполнению законов, приказывал пороть, отправлять в заключение и вешать ирландцев голыми, гнал с полей тысячи голодающих детей"¹⁷.

Утром 22 марта по Темзе на барке обвиняемого доставили в парламент. Его сопровождали пять других барок, на каждой из которых находились по двадцать солдат. В Вестминстере в середине зала был построен помост, на котором располагалось место для обвиняемого, сзади находились его помощники и адвокаты. Коммонеры и шотландские комиссары, а также лица, зарезервировавшие места, заняли ряды, расположенные, как в амфитеатре, сзади помоста. Перед ним, напротив друг друга, располагались ряды пэров. Напротив помоста для Страффорда находился другой помост - для председателя суда лорда Арандела и клерков палаты. За ним в конце зала, рядом с троном располагалось место для старшего сына короля принца Уэльского. Он присутствовал на заседаниях почти ежедневно, хотя и не в течение всего дня. Решетка по периметру отделяла главных действующих лиц от остальных присутствующих. Страффорд, в черной одежде, опустился на колени перед решеткой и встал, когда Арандел жестом позволило ему это. В девять часов, после движения в занавешенной ложе, свидетельствовавшего, что король и королева прибыли, действие началось. Появление королевской четы было неожиданным; лорды не были облачены в мантии.

В первый день все ограничилось оглашением статей обвинения и ответа на него, на следующий день началось рассмотрение дела по существу. Атаку открыл Пим, доказывавший неправомерность утверждения защиты, будто действия Уэнтворта были законны. Затем звучали выступления свидетелей обвинения, затрагивавшие ирландские проблемы. Защищаясь, Страффорд упирал на то, что законы Ирландии отличны от английских, и, управляя этой страной, он неизбежно следовал им. Уже в этот день стала очевидной слабость обвинений - они опирались на вторичные свидетельства и представлялись людьми, имевшими к обвиняемому личную неприязнь. На другой день Мэйнарду, одному из обвинителей, удалось несколько исправить первое впечатление, указав: если каждое обвинение поодиночке трудно назвать изменой (на этом настаивал граф), то взятые вместе, они доказывают, что в его политике существовала система, позволяющая так квалифицировать его преступление. Один из противников графа сэр Джон Рей предлагал помнить, что собравшиеся - не только парламентарии, но и англичане: "Как парламентарии последуем нашим предшественникам и будем тверды в следовании законам; как англичане призовем в мыслях несокрушимый дух и отвагу сердец древних героев, от которых мы происходим; будем, как они, свободны от малодушия, презрим лесть и раболепие, покажем, что в наших венах течет та же кровь"¹⁸. Тем не менее, ход процесса был таков, что с каждым днем обвинители испытывали большее беспокойство, а Страффорд казался более уверенным. Несколько раз его ирония вызывала смех в отношении свидетелей обвинения.

5 апреля процесс подошел к обсуждению самой опасной для Страффорда 23-ей статьи, опиравшейся на бумаги сэра Генри Вейна, якобы доказывавшие, что он намеревался использовать ирландскую армию для подавления недовольства в Англии. Многое зависело от показаний самого Вейна-старшего, который выступил несколько неопределенно: он подтвердил, что сразу после роспуска Короткого парламента на заседании Тайного совета Уэнтворт произнес эти слова. Вейн также сказал, что не может интерпретировать, что имелось в виду, под "этим королевством", Англия или Шотландия. Он уточнил, что Уэнтворт произнес слово "это" (this), а не "то" (that) королевство. По ходатайству Страффорда на процесс были приглашены другие присутствовавшие на заседании члены совета, но никто из них - ни королевский постельничий маркиз Гамильтон, ни епископ Джаксон, ни канцлер Казначейства Коттингтон - не подтвердили, что слышали их. Страффорд с холодной иронией поздравил Вейна с тем, что тот помнит слова точнее, "чем тот, кто их произнес, или любой,

кто при этом присутствовал"¹⁹. На возражения графа один из обвинителей Глин отметил, что хотя Вейн единственный, кто подтверждал эти слова, но "величайший из свидетелей", "глас народный" ("Vox populi"), всегда декларировал намерение Страффорда сокрушить английские свободы. Уэджвуд полагала, что Вейн не был лжецом, но он по-своему понял слова Уэнтворта, произнесенные в горячке спора, совсем не так, как другие присутствовавшие лица. Если бы смысл слов был таков, как понял Вейн (и, конечно, Пим), они бы вряд ли забыли их. 7 апреля обсуждались статьи, обвинявшие Уэнтворта во взыскании корабельных денег, а также наложении незаконных сборов на джентри Йоркшира. 8 апреля суд вернулся к вопросу об ирландских войсках, и вновь граф убедительно отверг обвинение. 9 апреля утром Страффорд ходатайствовал об однодневном перерыве в связи с болезнью. Обвинители заподозрили хитрость, но депутация, прибывшая в Тауэр, подтвердила, что он нездоров. В тот же день в палате общин Джон Рей воодушевлял слушателей призывами не останавливаться на полумерах. Используя метафоры тела, он призывал идти до конца в деле Страффорда: "Лучший учитель, опыт, учит с давних пор: что не доведено до конца, приводит к печальным и достойным сожаления результатам. Конвульсии и боль, переживаемые сегодня Великобританией, показывают: не все дурные жидкости очищены, не все препятствия разрушены"²⁰. Но и осуждение Страффорда еще не конец; за ним должен последовать Лод, ибо "ежедневно агенты подрывают основы нашей религии".

10 апреля процесс возобновился, и в этот день в нем произошел решительный поворот. Сторонникам Пима было ясно, что перспектива осуждения Страффорда путем импичмента, требовавшего принятия решения большинством пэров на основании представленных доказательств, сомнительна. Они решили переформулировать обвинения против Страффорда в виде билля о государственной измене (Bill of Attainder). В этом случае лорды могли принять решение о смертной казни без заслушивания свидетелей, то есть отбросить сомнения в неубедительности доказательств. Поводом для изменения порядка судопроизводства стало заявление Пима о новых доказательствах виновности Страффорда по двадцать третьей статье обвинения. В своем сенсационном заявлении Пим сообщил, что в октябре, когда Вейн-младший показал ему записи отца (оригинал протоколов был уничтожен Вейном-старшим по приказу короля перед началом работы Долгого парламента), он сделал копии, которые может представить в качестве доказательства. Таким образом, Пим становился новым свидетелем. Это решительно меняло дело²¹. Правда, в вопросе о том, был ли сам Пим инициатором изменения юридической процедуры, между историками существуют разногласия: "Действительно ли Пим ответственен за билль о государственной измене? Те, кто считает, что нет, основываются на высказанном им желании продолжать процесс импичмента. Предложенный билль мог и фактически стал раздражителем для лордов. Он усиливал их намерения следовать путем импичмента. Билль казался ему преждевременной мерой"²². Уэджвуд, кажется, не сомневалась, что инициатива внесения билля о государственной измене целиком принадлежала Пиму, даже если он предпочел выставить на первый план других людей. П. Загорин полагал, что Пим на протяжении некоторого времени предпочитал вариант с импичментом, полагая, что его свидетельство убедит лордов. Поэтому билль об измене был внесен сэром Артуром Хезльригом (по словам Кларендона, глупым и самоуверенным человеком, которого подобрал Пим, и который готов был для его партии на все), а Пим даже 12 апреля предлагал "идти другим путем"²³. К. Рассел решительно возражал против тезиса Уэджвуд о "сфабрикованной Пимом теории измены". "Король Пим", как его называли противники, не был безусловным вождем в парламенте; билль о государственной измене поддержали многие другие влиятельные

политики, в том числе Фолкленд, и, "как я твердо уверен, Хайд"²⁴. Что касается юридической теории, то "она, возможно, и была расширена во время процесса Страффорда, но многие ее элементы имели уже долгую, и иногда даже респектабельную историю". В ее истоках - статут 1352 г., в ее основе лежало обвинение в намерении отделить короля и народ; обвинение в государственной измене применялось по большей части во времена войны Алой и Белой Роз, Реформации и гражданских войн. Если в теорию государственной измены в рассматриваемый период были привнесены новые элементы, то их привнес, считал Рассел, не Пим, а сам Карл I в 1629 г., сформулировав вопросы к судьям по делу сэра Джона Элиота. Как бы то ни было, потенциальной проблемой для врагов Страффорда было то, что акт о государственной измене, в отличие от акта об импичменте, должен утверждаться подписью короля.

В течение недели, с 14 по 21 апреля, билль о государственной измене обсуждался в палате общин, в это время в палате лордов продолжалась процедура импичмента, и 13 апреля Страффорд выступил с последней речью. Он убеждал пэров отвергнуть обвинение в государственной измене, основанное на произвольном толковании законов, и утверждал, что это будет мудрое решение для них самих, потомков и королевства в целом²⁵. Трудно сказать наверняка, какое впечатление произвела его речь на лордов. Сам он, по-видимому, считал ее успехом: возвратившись в Тауэр, он распевал в своей комнате благодарственные псалмы. Неизвестно, знал ли он в подробностях, что происходило в Вестминстере и Уайтхолле. Между тем, Карл I стремился создать партию сторонников в палате лордов. Главные надежды он возлагал на Фрэнсиса Рассела, графа Бедфорда, человека, которого считали лидером оппозиции в парламенте, умеренного политика, в том числе в религиозных вопросах. Переговоры с ним велись уже с февраля. Королева Генриетта-Мария встречалась не только с ним, но и лордом Сэем и даже с Пимом. В отличие от двух последних Бедфорд все более склонялся к предложениям двора. Он выражал готовность принять должность Лорда Верховного Казначея, то есть фактически встать во главе правительства. Он разделял мнение о виновности Страффорда, но не был сторонником смертного приговора. Фактически он мог удовлетвориться обещанием короля и самого Страффорда полностью уйти из политики.

Однако положение в парламенте не было радужным. В поддержку билля выступил лорд Фолкленд, имевший маленький рост и высокую репутацию. Он утверждал, что "по справедливости, Страффорд должен умереть"; "со своих пяти футов, из которых три были честным патриотизмом, он выпустил убийственную стрелу в шесть футов измены Страффорда"²⁶. Уэджвуд намекала, что здесь присутствовала и личная неприязнь: Фолкленд был сыном прежнего Лорда-лейтенанта Ирландии, по отношению к которому Уэнтворт никогда не был не только доброжелателен, но и просто тактичен. 20 апреля палата общин вернулась к делу Уильяма Принна, приговоренного в 1634 г. к тюремному заключению, клеймлению и отрезанию ушей за антиправительственные сочинения (он был освобожден Долгим парламентом). Обсуждение этого дела было знаком, что злодеяния Звездной палаты и самого Уэнтворта не забыты. 21 апреля палата вернулась к биллю. В этот день на заседании присутствовало всего 263 члена из почти пятисот.

В Лондоне было неспокойно, явные сторонники королевской партии или сомневающиеся предпочли не участвовать в заседании, да и многие присутствующие были готовы покинуть помещение. Тогда Пим приказал запереть двери и воспрепятствовать попыткам оставить палату. Билль был предложен к третьему чтению. В этот момент всеобщего возбуждения выступил сын графа Бристола Джордж Дигби. Он был сторонником импичмента, входил в состав комитета по выработке обвинений, но он категорически возражал против бил-

ля о государственной измене. Дигби говорил, что по-прежнему считает его "самым опасным министром, не расположенным к свободам подданных; его действия были в высшей степени тираническими, что усугубилось данными ему Богом способностями, использованными дьяволом". Однако обвинения в намерении уничтожить английские свободы при помощи ирландских солдат, не доказаны, и если билль будет принят, "это станет причиной великих расколов и взрывов в государстве"²⁷. Речь Дигби считается одним из образцов ораторского искусства в парламенте и примером мужества. В годы гражданской войны Дигби стал ведущим королевским советником, оказывал на Карла исключительное влияние. Многие историки полагали, что король, пренебрегая советами более умеренных политиков Фолкленда и Хайда, эмоционально и психологически тянулся к Дигби, помня о его речи в защиту Страффорда. Это, в свою очередь, привело к ряду недальновидных решений. Трудно судить, помогла ли речь Дигби графу. Тогда, 21 апреля, открыто поддержать его решился только один коммонер, заявивший, что "мечом правосудия может быть совершено убийство". За билль проголосовало 204 депутата, против 59. На следующий день Дигби был обвинен в нарушении тайны прений в комитете, но оправдался. Поддержавший его депутат от Виндзора был исключен из палаты, а имена членов, голосовавших против, были расклеены в Лондоне с подписью: "Это страффордианцы, предатели правосудия, враги страны".

Даже после принятия решения палатой общин король полагал, что ему удастся спасти Страффорда. 23 апреля он писал графу, что не сможет использовать его на службе, но сохранит ему жизнь, честь и собственность. После отставки Коттингтона он предложил пост канцлера Казначейства Пиму, но последний королю не доверял и отказался. 27 апреля ситуация обострилась: король захотел увеличить гарнизон Тауэра, что было воспринято и верным парламенту комендантом Балфуром, и лондонцами как признак заговора для освобождения Страффорда. Последний добавил масла в огонь, якобы предложив Балфуру взятку за помощь в побеге (возможно, по совету Бедфорда). Ходили слухи, что корабль стоял наготове, чтобы вывезти графа. В атмосфере слухов об армейском заговоре и начинавшейся паники 29 апреля билль был внесен в палату лордов О. Сен-Джоном. Его речь сопровождалась резкими нападками на Страффорда ("Он отказывал всем в законе, почему он должен иметь его"). Оратор утверждал, конечно, имея в виду графа, что "никогда не считалось жестокостью или нечестным делом бить по лбу лис и волков, потому что это хищники"²⁸. 30 апреля Карл встретился с лордами Бристолом и Бедфордом. Последний, видимо, посоветовал выступить перед обеими палатами, разъяснив опасность билля, тем самым привлечь на свою сторону сомневающихся лордов. Бедфорд, вероятно, согласился возглавить правительство и помочь спасти жизнь Уэнтворту. Тут вмешался случай: на следующую ночь Бедфорд смертельно заболел, несколько дней мучительно страдал и 9 мая умер от оспы. Так Страффорд потерял свой последний шанс сохранить жизнь.

1 мая Карл I выступил в парламенте. По общему мнению историков, его речь не была удачной. Ч. Карлтон полагал: король не ухватил того единственного пункта, которым можно было задеть лордов - говорить о законе и необоснованности обвинений. Вместо этого он сконцентрировался на себе²⁹. Он заявил, что не имел намерения вводить ирландскую армию в Англию; при нем никогда не обсуждалась тема непослушания английских подданных; он никогда не получал совета нарушать законы Англии³⁰. Но ведь речь шла не о нем, а о Страффорде. Карл I не согласился, что граф совершил государственную измену, но признавал, что тот допустил ошибки, поэтому он надеялся, что лорды "найдут справедливость и отбросят собственные страхи, но не поступят против его мнения". С. Шама полагал, что 1 мая король действовал вопреки собствен-

ным интересам: "Центральным пунктом в дебатах было перенаправить народную ненависть и ярость от короля лично (и королевы, чье католическое окружение стало ежедневным объектом нападок антипапистского лобби) и обеспечить конституционную возможность для перемен. Но Карл и особенно Генриетта-Мария верили, что карты в их руках: мягкая линия, предлагаемая графом Бедфордом, подразумевавшая включение Пима в Тайный совет, и твердая линия, предполагавшая направление в Тауэр верных войск и подталкивание некоторых офицеров на освобождение Страффорда, если надо, силой"³¹. Король ошибался, полагая, что палата сможет сохранить Страффорду жизнь. 3 мая после неудачной речи Карла настроение лордов склонилось в сторону обвинения. Бедфорд умирал, Бристол не смог объединить сторонников умеренной линии. В этот день в палате общин Пим нанес решающий удар в самый критический момент. Он объявил о том, что имеет достоверную информацию о том, что двор составил заговор с участием армии и намерен совершить государственный переворот. Весть об этом моментально распространилась в столице. Так называемый "армейский заговор", облегчивший парламенту суд над "несчастным" Страффордом, создавший атмосферу подозрительности, Хайд считал плодом воображения "клики Пима" и частью ее пропаганды. Продолжавшиеся в начале мая 1641 г. в течение нескольких дней беспорядки в столице, "акты наглости и бунтовщичества", заставившие одних пэров не участвовать в заседаниях, а других изменить мнение в угоду толпе и палате общин, тоже произошли, по Хайду, благодаря партии Пима. Он писал о "превалировании клики в обеих палатах", "неистовстве и ярости народа", проповедях "схизматических священников с их алтарей", "страхах и ревности, внедренных в головы здравомыслящих людей разговорами о бывшем заговоре", о том, что "ни один честный человек не решался выразить сочувствие королю из страха быть уничтоженным". "Безумное неистовство" народа заставляло опасаться, что "нечестивые руки" протянутся к королю, его супруге ("что имело для него гораздо большее значение"), а уверенности в надежности армии не было³².

4 мая, осознавая, сколь малы в этих условиях его шансы добиться благоприятного решения лордов, Страффорд написал письмо Карлу I, освобождая того от обязательства защитить его жизнь, которое монарх подтвердил в письме 30 апреля: "Я верноподданнически обращаюсь к Вашему Величеству: предотвратите то зло, которое может случиться, если Вы откажетесь подписать билль, и этим способом устраните с пути, я не скажу проклятье, но несчастье, чтобы установилось благословенное согласие между Вами и подданными, которое Господь, я верю, установит навсегда"³³. Это был благородный и самоубийственный поступок. Возможно, в душе он надеялся, что король правильно воспользуется его письмом и сумеет убедить парламент проявить снисхождение, как это случилось несколько недель назад, когда смертный приговор был вынесен священнику-иезуиту отцу Френсису Гудмену. В начале мая это было невозможно. Лондонская толпа требовала расправы над ненавистным министром: "Суд стал делом не юридическим, а публичным театром ненависти и возмездия. Ежедневно у палаты общин и на улицах, прилегающих к Вестминстеру, собирались огромные толпы, жадные до новостей. Море бумаги ушло на листовки и импровизированные петиции. Против друга папы Страффорда сочинялись баллады и читались проповеди"³⁴. Разъяренные люди были вооружены мечами и палками. Страх оказался сильнее верности. Даже явные сторонники двора в палате лордов вынуждены отступить. Бристол заявил, что не будет голосовать, так как выступал свидетелем. Его примеру последовал ряд других пэров. От участия отказались лорды-католики. Давний враг Лода (и Уэнтворта) епископ Джон Уильямс (сторонник примирительной политики по отношению к пуританам), освобожденный из заключения в 1640 г. и убедив-

ший епископов, что они не должны участвовать в процессе, в котором может быть вынесен смертный приговор, теперь напомнил, что им не следует и голосовать. Брат первой жены Уэнтворта, его друг с детства граф Кумберленд решил не участвовать в голосовании.

Пэры голосовали 8 мая. Поскольку в годы Реставрации страницы в книге протоколов палаты лордов, относящиеся к этому делу, были уничтожены, точные цифры не известны. Современниками назывались три комбинации: 26 против 19; 35 против 11; 51 против 9³⁵. Не имея мужества голосовать против билля, многие лорды все же имели смелость не голосовать вовсе. В тот же день Долгий парламент принял закон о том, что он может быть распущен только с собственного согласия. Пришел черед Карлу I сказать последнее слово в деле Страффорда. 9 мая толпа бунтовала возле Уайтхолла. Казалось, что она ворвется в ворота дворца. Констебль Тауэра лорд Ньюпорт заявил: если король не подпишет билль, он своей властью прикажет убить приговоренного. Некоторые предлагали немыслимые планы, чтобы освободить графа. Карл был в нерешительности и молился. Он встретился с епископами и большинство из них, в том числе Уильямc, видимо, советовали ему уступить. Толпа продолжала кричать у дворца. В девять вечера, как говорят, со слезами на глазах, Карл I подписал билль, чтобы спасти семью, которой угрожала толпа. Карлтон, один из королевских секретарей, в тот же вечер посетил Страффорда, чтобы сообщить ему печальное известие. Как граф воспринял его? Секретарь в тот же день сказал Лоду, что он принял весть с мужеством и достоинством. В других случаях его рассказ отличался: Страффорд был настолько поражен, что потребовалось повторить, чтобы до него дошел смысл сказанного. Затем с жестом страдания он воскликнул: "Не верьте принцам и сыновьям человеческим, ибо в них нет спасения"³⁶. 10 мая палате общин было сообщено о согласии короля с приговором. В зале была полная тишина. 11 мая Карл послал старшего сына к лордам с последней просьбой проявить милосердие. Она была оставлена без рассмотрения.

Обвинение в государственной измене предполагало "квалифицированную казнь": повешение не до смерти с последующим четвертованием, но к Страффорду проявили милость - его жизнь оборвет топор палача. Граф просил, чтобы его казнили в Тауэре, но не в силах Карла было предотвратить публичное зрелище. Во встрече с Лодом Страффорду было отказано, и он провел последние часы с епископом Ушером (одним из тех, кто, возможно, советовал королю не подписывать билль). Ушер передал осужденному слова Карла: если бы не опасность для королевской семьи, он никогда не подписал бы приговор, считая графа невиновным, но он позаботится о его детях. По свидетельству Ушера, он увидел Страффорда спокойным и твердым в вере; "никогда такая чистая душа еще не возвращалась к создателю". Затем Ушер встретился с Лодом и передал просьбу Уэнтворта: благословить его из окна, когда он будет направляться на казнь. Страффорд написал последние письма жене, детям, ближайшим советникам и ирландским друзьям.

12 мая толпа с утра осадила ворота Тауэра. Комендант Балфур, опасаясь, что как только Страффорд выйдет из крепости, она растерзает его, предложил выехать к месту казни в карете. Страффорд отказался: он ждет смерти, и не важно, наступит ли она от безумия и ярости людей или от топора палача. Уэнтворта сопровождали братья, кузен, епископ Ушер и духовники. Обернувшись к окну темницы епископа Кентерберийского, граф пал на колени. У Лода только хватило сил протянуть трясущиеся руки в сторону жертвы. Ворота открылись, и процессия в полной тишине двинулась в сторону эшафота. Кто-то в толпе приветствовал Уэнтворта, на приветствия он отвечал легким поворотом в ту или другую сторону. Поднявшись на эшафот, он обратился к тем, кто мог

слышать его, и сказал, что принимает свою судьбу спокойно и прощает всех. Он отверг обвинения в папизме, заявив, что не был никогда привержен другой вере, кроме англиканской: "Я желаю королевству процветания и счастья, для которого я жил и умираю теперь. Я умираю как верный и послушный сын Английской церкви, в которой был рожден и воспитан"³⁷. Затем он за руки попрощался с каждым из тех, кто его сопровождал, и попросил их присоединиться к его молитве. Брата Джорджа, который рыдал, он спросил, что вызывает его слезы: "Разве страх выдает мою вину или спокойствие мой атеизм? Думай о том, что ты у моей брачной постели. Плаха - моя подушка; здесь я отдохну от всего; никакие мысли о зависти, о предательстве, ревности недругов, заботы о короле, государстве и самом себе не прервут мой сон"³⁸. Он просил брата позаботиться о жене и детях. Страффорд позвал палача и на просьбу последнего простить его, ответил прощением и ему и всем. Грустно пошутив, он указал палачу на платок, которым просил закрыть глаза, когда "я увижу, что все свершилось". Он попросил проверить, надежна ли плаха, затем, положив голову на нее, снова сказал, что перед лицом Бога заявляет о своей невиновности и о том, что верно служил королю, стране и закону. Затем он сказал палачу, что даст ему знать, когда будет готов, вытянув руки. Палач отрубил голову одним ударом, поднял ее, показав народу, и произнес: "Боже, спаси короля". Так закончилась жизнь Томаса Уэнтворта, графа Страффорда, "о котором неверно судили при жизни и оправдали после смерти, самый великий государственный деятель, которого породило то время"³⁹.

Для Карла I, не сумевшего спасти своего самого преданного советника, смерть Страффорда стала событием, которого он себе не простил. Но и возможностью для примирения, которую дал ему граф, король воспользоваться не смог. Дигби, ставший главным и далеко не лучшим советником короля в гражданской войне, стал близок Карлу психологически, ибо смело выступил в защиту графа. Перед смертью, готовясь повторить судьбу своего несчастного советника, Карл воспринимал это как кару за то, что он не защитил и фактически предал его. Возможно, что именно казнь Страффорда, порожденная страхом, слухами и недоверием, открыла путь к гражданской войне.

Примечания

1. Elegie Upon the Death of Thomas Earl of Strafford, Who Was Beheaded Upon Tower Hill, in 12 May 1641. L. 1641.

2. The History of Rebellion and Civil Wars in England begun in the Year 1641, By Edward, Earlof Clarendon. Oxford. 1969, book III, p. 342.

3. Цит. по: MERRIT J.F. The Historical Reputation of Wentworth. The Political World of Thomas Wentworth, Earl of Strafford, 1621 - 1641. Cambridge. 1996, p. 15.

4. WADE C.E., OXON M.A. John Pym. Westport-Conn. 1971 (1^st ed. 1912). Preface.

5. SCHAMA S. The History of Britain. V. 2. L. 2001, p. 106.

6. The History of Rebellion..., p. 222 - 223.

7. WADE C.E., OXON M.A. Op. cit, p. 188.

8. WEDGWOOD C.V. Thomas Wentworth. First earl of Strafford. 1593 - 1641. A Revaluation. L. 1971. (1^st ed. 1961), p. 314.

9. WEDGEWOOD С Op. cit., p. 318.

10. The History of Rebellion..., p. 244.

11. Ibid., p. 591.

12. Ibid., p. 279.

13. The Dairy of Bulstrode Whitelocke 1605 - 1675. N.Y. 1990, p. 124.

14. Cobbet's Parliamentary History. V. II. L. 1807, p. 737 - 738.

15. WEDGWOOD C.V. Op. cit., p. 329.

16. The Dairy of Bulstrode Whitelocke, p. 125.

17. WEDGWOOD C.V. Op. cit., p. 333.

18. Cobbet's Parliamentary History, v. II, p. 742 - 743.

19. WEDGWOOD C.V. Op. cit, p. 349.

20. Cobbet's Parliamentary History, v. II, p. 743 - 744.

21. Записи Пима, в частности, содержали следующее: "К. С. (король Карл. - А. С.): "Как мы сможем вести наступательную войну, если у нас нет денег?" L.L.Ir. (лорд-лейтенант Ирландии. - А. С.): "Займем в Сити 100 000 ливров, продолжим энергично собирать корабельные деньги. Продемонстрировав любовь к подданным (видимо, речь идет о Коротком парламенте. - А. С.), Ваше Величество теперь свободно от правил управления и может использовать силу. В. В. использовало все пути, но не нашло понимания, и будет оправдано Богом и людьми. У Вас есть армия в Ирландии, и Вы можете использовать ее для приведения этого королевства в послушание; поскольку я убежден, что шотландцы не продержатся и пяти месяцев". L. Arch. (архиепископ. - А. С.): "Вы использовали все возможности, но это не принималось. Теперь законно применить силу"" (Cobbet's Parliamentary History, v. II, p. 745 - 746).

22. WADE C.E., OXON M.A. John Pym. Westport (Conn.). 1971 (1^st ed. 1912), p. 201.

23. ZAGORIN P. The Court and the Country. The Beginning of the English Revolution. L. 1969, p. 220 - 221.

24. RUSSEL C. The Theory of Treason in the Trial of Strafford. - The English Historical Review. 1965, v. 80, N 314, p. 30.

25. Cobbet's Parliamentary History, v. II, p. 747 - 748.

26. WEDGEWOOD С Op. cit., p. 365.

27. Cobbet's Parliamentary History, vol. II, p. 349 - 354.

28. WEDGEWOOD C.V. Op. cit., p. 370; ZAGORIN P. Op. cit., p. 222.

29. CARLTON CH. Charles I. The Personal Monarch. L. 1995, p. 223.

30. Cobbet's Parliamentary History, v. II, p. 735.

31. SCHAMA S. Op. cit, p. 113.

32. The history of Rebellion..., v. III, p. 340.

33. Цит. по: WEDGEWOOD C.V. Op. cit., p. 373.

34. SCHAMA S. Op. cit., p. 112.

35. ZAGORIN P. Op. cit., p. 224.

36. WEDGEWOOD C.V. Op. cit., p. 380.

37. Royall and Loyall Blood Shed by Cromwell and His Party. L. 1662, p. 25.

38. WEDGEWOOD С Op. cit., p. 388.

39. WADE C.E., OXON M. A. Op. cit., p. 221.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - А. Б. Соколов:

Comments: