Издательство Института археологии и этнографии СО РАН. 1998. 288 стр.

С именем о. Иакинфа (Н. Я. Бичурина) связано открытие для науки доступа к письменным источникам по истории Восточной Азии. Содержавшиеся в них свидетельства способствовали изживанию широко бытовавших представлений об однородной, моноэтнической природе дальневосточного ареала цивилизации, об исконно и неизменно существовавшей здесь единственной государственности китайского (ханьского) этноса. Благодаря изысканиям о. Иакинфа прошлое Восточной Азии предстало как история разнородных народов и племен, создававших самобытные формы государственности, вносивших свой вклад в развитие культуры Восточной Азии. Почин о. Иакинфа восприняла и продолжила плеяда подвижников российской науки. Среди них - Г. М. Розов. Он выполнил перевод маньчжурского варианта "Аньчунь Гурунь" ("История Золотой империи") - истории чжурчжэньского государства (по-китайски Цзинь, по-чжурчжэньски Аньчун, "золото"). 119 лет (1115 - 1234 гг.) эта держава существовала на землях Приморья, Маньчжурии, Восточной Монголии, Северного и Центрального Китая.

Основные вехи истории этого государства первоначально были запечатлены на китайском языке в труде "Цзинь ши" ("История дома Цзинь"), написанном в 1344 году. Во второй половине XVII в. был составлен маньчжурский вариант упомянутой летописи - "Айсин гурун исудури", отличный по своему содержанию от китайского варианта и по существу оригинальный. Это маньчжурское издание и перевел Розов. Но если "Цзинь

стр. 169

ши" достаточно широко используется в востоковедной литературе ¹ , то этого никак нельзя сказать о маньчжурской версии.

Величие культуры Китая естественно способствовало бытованию такого гипертрофированного представления, когда цивилизация восточно- азиатского материка воспринимается как исключительно китайская (ханьская). Существование на Дальнем Востоке очагов своеобразной культуры у представителей неханьского этноса затеняется масштабностью вклада китайцев в мировую цивилизацию. Некитайцы (кидани, чжурч-жэни) согласно политической философии элиты Китая и Кореи выпадают из цивилизационного поля, почему именуются в китайских и корейских хрониках как "варвары", "дикари". Но уже сам по себе факт наличия у чжурчжэней собственной письменности и письменной традиции дает основание говорить о крайнем субъктивизме и предвзятости разделения народов на цивилизованные и дикие. Тем более, что у последних помимо письменности наличествует государственность и соответственно система властных структур. О разносторонней жизнедеятельности чжурчжэньского государства повествуют страницы летописи дома Цзинь (Аньчун). Значение труда, выполненного Розовым, не только в том, что он осуществил перевод с малоизвестного даже среди ориенталистов маньчжурского языка, но и в том, что дает возможность ознакомиться с разносторонней жизнедеятельностью чжурчжэньского государства, существование которого составило важную веху в событиях, происходивших на Дальнем Востоке в прошлом.

История существования чжурчжэньского дома Цзинь (Аньчун) выходил за хронологические рамки "Истории", переведенной Розовым. Появление этого государства явилось плодом предшествующего периода развития чжурчжэньского этноса, о чем повествуется в предпосланном тексту самого перевода обстоятельном введении, написанном В.Е. Ларичевым - "Краткий очерк истории чжурчжэней до образования Золотой империи".

Остановимся на некоторых принципиальных вопросах политической истории, как они изложены в упомянутом введении.

Согласно традиционной внешнеполитической догме, которой руководствовалась элита Китая, его отношения с представителями иноземной периферии были не просто контактами, но опосредованием принципа "владыка - слуга" ("сюзерен - вассал"), В первом случае выступал правитель Китая, во втором, иноземцы. Такого рода представления были характерны не только для китайского цивилизационного поля. Даннические отношения - характерная особенность внешнеполитических контактов на Востоке, как таковом, до нового времени. "Данники" были у египетских фараонов и правителей Поднебесной. Остается открытым вопрос, а считали ли себя реальными "данниками" те, кого воспринимали таковыми в столицах древнего Египта и Китая? Означала ли присылка "дани", а вернее подарков, подношений, опосредствованием реальной зависимости посылающих эту "дань?". Вопрос этот по существу остается открытым, ибо нет оригинальных свидетельств самой стороны присылающих эту "дань" или "подарки" (последний термин предпочитает употреблять Ларичев). Но дело даже не в самом понятии, а в существе дела. Подношение принимающей стороне - это не просто непременный атрибут бытового порядка, уровня "хозяин-гость", но явление политической значимости, поскольку речь идет о сторонах разной этнической и общинной (государственной) принадлежности. Приезжая с дарами в китайскую столицу, иноземный посол предполагал не только и не столько поглядеть на чужое житье-бытье, но и преследовал более значимые цели самого различного порядка. Следуя логике Конфуция, Ларичев одну из причин наездов "дикарей" к китайскому правителю усматривает в стремлении первых "продемонстрировать свою лояльность просвещенному сыну Неба" (с. 37). Но адекватна ли была логика Конфуция историческим реалиям того дня и позволяет ли она постичь подлинные помыслы "дикарей"? Этот вопрос остается открытым.

Традиционно Китай и Корея в отношениях между собой выступали как неравные стороны. Правитель Китая титуловался "императором" ("хуанди"), Кореи - "королем" ("ван"). Отсюда писать об императорских дворах Китая и Кореи (с. 34) неправомерно.

По предложению японского историка-востоковеда Х. Икэючи, посольства сушеней не прибывали к императорским дворам доханьской эпохи. Ларичев ставит под сомнение эту гипотезу, аргументируя свои сомнения тем, что цзишени присылали дары императору Чжоу (с. 37). "Цзишэнь", утверждает Ларичев - другое, реже встречающееся написание "сушень". Однако конкретных доказательств на этот счет он не приводит.

В "Кратком очерке истории чжурчжэней" встречаются пассажи, которые могут оказаться непонятными для читателя, не имеющего специальной подготовки. "Конфуций произнес: "Благородный муж обитал там.

стр. 170

Имел также учеников, имел желтого феникса" (с. 36). Но что за существо этот "желтый феникс" и в качестве кого или чего он находился при "благородном муже"? Бичурин, на которого ссылается автор "Краткого очерка", пишет, что сушени из свиных кож шили шубы (с. 53). Общепринято считать, что шубы шьются из меха. Может быть правомернее вместо "шубы" говорить "верхняя одежда"? Или речь идет о какой-то разновидности лохматых свиней?

"Айсин гурун исудури", являясь в известном смысле первоисточником, не может в то же время претендовать на абсолютную достоверность сообщаемых сведений. Составители этой летописи были загодя ангажированы, ибо написание труда было официально санкционировано маньчжурским императором Китая и было нацелено на восхваление деяний предков-чжурчжэней, а также их вождей и на "утверждение величия маньчжурского народа" (с. 8). Для воссоздания более полной и достоверной картины прошлого чжурчжэней могут быть полезны сведения, сообщаемые в письменных памятниках их соседей, в частности, Кореи. И в этом отношении пристального внимания заслуживает корейская хроника "Коре са" ² .

Восприятию насыщенного терминами и понятиями текста сочинения помогает пространный и добротный комментарий А. Г. Малявкина, который обратил внимание на ошибки, допущенные в маньчжурском варианте. Например, "не было географического пункта "Цзягу", а существовало чжурч-жэньское племя цзягу" (с. 241). Комментатор отметил и огрехи допущенные Розовым. Конечно, критические замечания не ставят в целом под сомнение правильность перевода последнего.

Корректно ли употребление Малявкиным понятия "бохайский народ"? Дело в том, что название государства Бохай, как и соответственно его насельников (бохайцы) - это не само название, а официальное наименование, данное одному из дальневосточных государств по прихоти правителя Китая, аналогично тому, как Корея получила от китайского двора название "Чао сянь" (отсюда корейское "Чосон").

В комментарии говорится; "Дайляосский государь - государь Великого Ляо". Но в китайском тексте определение "Великое" к названию государства Ляо не прилагается. Это добавление сделали составители маньчжурского варианта хроники (с. 237). За этим пассажем стоит противоборство политических амбиций представителей ханьского (китайского) и неханьского этносов. Первые, стремясь умалить значимость неханьского (киданьского) государства Ляо лишили его эпитета "Великое", в свою очередь, в пику ханьским составителям неханьские возвели его в ранг "Великого".

При переводе и комментировании такого источника, как "Айсин гурун исудури", как и в других подобных случаях, встает проблема понятийного аппарата. Нельзя сказать, что метод простой замены оригинального термина, относящегося к определенному хронологическому периоду, понятиями иных времен и относящихся к другому цивилизационному ареалу, вполне удачен. К примеру, фраза вроде "генералы Ивана Грозного", или "министры царевны Софии" не только режут слух, но и отторгаются подсознательно. Перевод Розова нивелировал "туземные" чиновные и административные понятия до расхожего европейского лексикона, не учитывающего исторические местные реалии. В той же средневековой Германии наличествовали курфюрсты, разных степеней, советники и пр. В переводе Розова вместо подлинных названий чинов и учреждений, воинских единиц фигурируют "генералы", "графы", "сенаторы", "корпуса". Следом за Розовым на путь не вполне оправданной модернизации и соответственно смешения хронологических и фактических реалий встал и комментатор ("генералы Чингис-хана". - с.283, 284).

По утверждению комментатора, даосизм-это религия черни, последователями ее "были самые беднейшие и неграмотные слои населения Китая (крестьяне, батраки, низшие слои ремесленников)" (с. 269). Со столь категоричной оценкой нельзя согласиться, ибо в числе адептов доасизма были и представители высшей элиты в лице целого сонма государей. В частности, Мин Хуан из дома Тан увлекался изучением даосов ³ .

В литературе о Китае прочно закрепилась такая некорректная практика, когда вместо собственного или храмового имени китайского государя пишут его девиз (название) правления. Так поступает и Малявкин. К примеру, у него идет речь об императоре Канси (с. 282). Строго же говоря, Канси - это название правления, личное же имя государя - Сюанье, посмертное - Шэнцзу Жэньхуанди. "По указу маньчжурского императора Цяньлуна, - пишет Малявкин, - была предпринята попытка..." (с.283). Императора же с таким именем не было в природе. Под девизом правления Цяньлун (1736 - 1795) царствовал государь, чьим именем было Хунли (посмертное храмовое имя Гаоцзун Чуньхуанди).

В топонимических комментариях наличе-

стр. 171

ствует определенный разнобой. На с. 236 читаем: "Елань - по видимому, южная часть Приморья, которая позднее вошла в состав чжурчжэньской державы провинции Елань". Но на с. 239 уже со всей категоричностью утверждается: "Елань - район в бассейне верхнего течения р. Уссури и ее притоков, а также вдоль побережья Японского моря".

Перевод Розова надолго осел в архиве, тогда как выполненный Ш. Харле перевод во Франции в 1888 г. увидел свет ⁴ . За более чем 130 лет перевод Розова не утратил своей ценности: содержащиеся в летописи сведения проливают свет на мало известные страницы истории Дальнего Востока.

Из архивного забвения труд малоизвестного подвижника науки Розова был вызволен благодаря инициативе и стараниям сектора истории и археологии стран зарубежного Востока Института археологии и этнографии Сибирского отделения Российской Академии наук.

Примечания

1. ВОРОБЬЕВ М. И. Чжурчжэны и государство Цзинь. М. 1975. КЫЧАНОВ Е. И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М. 1997.

2. Нами уже предпринимались попытки использовать данные "Коре са", для разработки истории чжурчжэней. См.: Известия СО АН СССР, серия общественная, 1969, N 2; 1970, N 2.

3. MAYERS W. F. The Chines Reader's Manual. Shanghai. 1924. p. 121. 286.

4. HARLEZCh. de. Nin-tchi et Mandchous, rapports d'origlne et de langage. - Journal Asitique, 1888. Ser. VIII. Vol. XI.

Permanent link to this publication: