В средние века, в течение трех столетий, малайский был общим письменным языком для мусульманских народов Нусантары и служил средством международного общения, сравнимым с латынью в средневековой Европе.

Много путешествуя по роду своей деятельности, голландский миссионер конца XVII - начала XVIII в. Франсуа Валейнтейн составил подробное описание тех мест, где ему приходилось бывать. Пятый том его многотомного труда, изданного в 1726 г., в частности, содержит главы о Малакке, Суматре, Амбоне, о-ве Банда и других местах. О малайском языке (МЯ) там написано: "На Bahasa Melayu или малайском языке (неважно, именуется он так по названию народа или страны) говорят не только по побережью, но и по всей Индии, во всех восточных странах, как на языке, понятном везде и каждому, подобно французскому или латинскому в Европе или лингва-франка в Италии и Леванте; ситуация такова, что, владея малайским языком, люди всегда во всеоружии, ибо он известен и понимаем даже за пределами этого региона - в Персии, на Филиппинах. Более того, кто не владеет этим языком, тот считается необразованным на Востоке" ¹ .

Менее известно другое аналогичное высказывание, опередившее на сто лет высказывание Ф. Валентейна. Оно принадлежит португальскому губернатору Молукк (1536-1539) Антонио Гальвано: "В настоящее время широкое хождение имеет малайский язык и большинство из них (молуккцев. - Т. Д. ) говорят на нем и используют его на всей территории; он там выступает как латинский язык в Европе" ² .

Обе характеристики, хотя и с разрывом в сто лет, относятся к средневековому МЯ. Очевидно, речь в них идет о типологическом сходстве функций двух языков, а не о их лингвистических совпадениях или "донорской" значимости для языков мира. По этим параметрам данные языки как раз демонстрируют существенные различия. Так, латинский язык (ЛЯ) имеет свою письменность (хота и разработанную на основе греческого алфавита), которую он подарил многим языка мира; классический МЯ, как известно, воспринял чужую, арабскую, письменность. ЛЯ служил (и до сих пор служит) источником лексического обогащения и создания терминов для многих языков, тогда как МЯ в средние века сам сильно арабизировался (хотя нельзя отрицать наличия малайских заимствований в языках, контактно и родственно близких ему).

Несходство этих двух языков проявляется и в способе их распространения: ЛЯ распространялся путем военных завоеваний Римской империи, а территориальная экспансия МЯ осуществлялась в результате расширения торговли и распространения ислама, для которого МЯ стал средством пропаганды.

Функциональное сходство - вот что сближало ЛЯ и МЯ в средневековье, именно на это обратили внимание первые европейцы, что дало им повод столь высоко оце-

стр. 123

нить МЯ. Аналогии просматриваются как в устно-разговорных формах языков, так и в их письменных реализациях.

Как известно, письменный ЛЯ уже после распада на романские языки сохранил свое единство на всем пространстве европейского ареала и служил там общим языком в таких сферах, как наука, философия, религия, дипломатия, торговля. Иными словами, ЛЯ выступал в то время в качестве общего письменного языка Европы, был международным письменным языком-посредником. Подобными же функциями письменного языка международного общения в обширном ареале малайского мира обладал классический МЯ. Заметим, что ни А. Гальвано, ни Ф. Валентейн, уловившие функциональное сходство ЛЯ и МЯ, не располагали данными, известными современной малаистике, которые придают сравнению этих языков большую обоснованность.

Письменный средневековый МЯ, использовавший арабскую графику, называется также джави. Для него можно выделить три большие, хотя и не равнозначные по объему, функциональные сферы: литературу в широком смысле, эпистолярное дипломатическое искусство и деловую корреспонденцию.

МАЛАЙСКИЙ - ЯЗЫК КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

В малаистике принято подразделять классическую литературу на сферу нефункциональной литературы - чистая беллетристика и сферу функциональной литературы - религиозно- дидактические, юридические сочинения, хроники, грамматики ³ .

Чтобы представить себе тематику текстов на МЯ и таким образом убедиться в высокой степени развитости его системных ресурсов, целесообразно напомнить жанрово-стилистический состав классической малайской литературы.

В хикаятном (от нарративного жанра хикаят ) литературном стиле создавались переложения индо-яванских сочинений в жанре волшебно-авантюрных повестей, первые переводы арабо- персидской литературы, героический эпос, историографические произведения, хроники, жития мусульманских святых. В этих произведениях на первое место выступало эстетическое начало и прослеживалась явная связь с до-мусульманским фольклорным культурным слоем, а также со старым домусульманским мировоззрением, проникнутым индо-буддийскими, анимистическими верованиями и первыми веяниями ислама, дошедшими через персидскую литературу. Хикаятный язык был близок к повествовательному стилю народных сказов, к фольклорному началу, был менее подвержен арабизации.

Китабный литературный стиль, напротив, проникнут исламским духом. Свое название китабный стиль получил от жанра китаба - ученого сочинения, посвященного, главным образом, религиозно- философским, метафизическим, теологическим вопросам. Этот жанр, в противоположность хикаяту, связан с рациональным, научным мышлением. Язык китабов испытал сильное влияние арабского языка в лексике и синтаксисе, создав вместе с тем свои особые нормы, и впоследствии распространился на все области литературы малайцев, включая беллетристику.

Происходило это не только потому, что ведущую роль в литературе стали играть авторы-иностранцы (например, Нуруддин ар-Ранири) или арабообразованные малайцы (например, Абдул Рауф Сингкел), но и из- за сознательной авторской стилизации текста под арабский язык для демонстрации своей большей учености ⁴ .

Таким образом, в классическом МЯ существовали две письменные нормы: одна с ориентацией на родную языковую почву, представленная живым, образным, идиоматичным, фольклорным, "чистым" языком хикаятов; вторая - с сильно арабизированной лексикой и грамматикой, представленная сухим, лапидарным, ученым стилем китабов, который вполне сопоставим с классической, мертвой, ученой латынью.

стр. 124

Важно, что произведения на арабописьменном МЯ создавались не только в традиционно малайских районах - малайскоязычных районах Суматры (Палембанге), на Малаккском п-ове; в южнотаиландской провинции Патани, население которой говорило на патанийском диалекте МЯ, т.е. там, где существовала этническая база МЯ; но и в немалайских точках - Аче, Яве, Сулавеси, Калимантане, Ломбоке, Бима. В качестве языка богослужения МЯ утвердился у вьетнамских и камбоджийских тямов-мусульман ⁵ .

Роль письменного языка-посредника МЯ выполнял двояко. Во-первых, местное немалайское население знакомилось с богатой малайскоязычной литературой эпического, романического и философско-религиозного характера; во-вторых, оно само создавало произведения на МЯ, такие как "Хикаят Аче", "хикаят Патани", "Повесть о земле Хиту" (о. Макассар), "Хикаят Хасануддин" (родословия князей западнояванского княжества Бантам), "Кутейские родословия", "Родословия раджей Брунея", "Повесть о Тернате" и др. ⁶

Кроме художественных и религиозных произведений, на МЯ в средние века создавалась и научная литература. Существует рукописный очерк арабской грамматики "Сущность грамматики" (Хуласат илм-ас-сарф), представляющий собой перевод-подстрочник с персидского, выполненный в 1582 г. опять-таки не в собственно малайском районе, а, по предположению итальянского малаиста А. Баусани, на Яве ⁷ .

Примерами использования МЯ в законодательной сфере служат своды законов из Малакки ("Малаккское уложение", "Морское уложение"), ставшие прообразом аналогичных законов султаната Джохор, а также малайскоязычных сводов законов у немалайских народов Аче, Понтианака и др.

Такой разнообразный состав и различный характер средневековой литературы на МЯ свидетельствует о его роли, сопоставимой с ролью средневековой латыни. О признании престижа МЯ в Европе в XVII в, свидетельствует любопытный литературный эксперимент английского профессора-востоковеда Томаса Хайда, который в 1695 г. написал элегию на смерть английской королевы Марии II (жены Вильгельма III Оранского) на нескольких экзотических языках, в том числе и на джави ⁸ .

Посредническая функция средневекового МЯ связана прежде всего с тем, что он стал средством пропаганды новой религии, приобщая к исламу всех, кто не знал арабского языка. Роль малайскоязычной литературы в распространении ислама хорошо известна и воспринимается как самоочевидная - настолько сильно в общественном сознании укрепилась прочная связь между арабописьменным МЯ (джави), малайским этносом и исламом. Об этом наглядно свидетельствуют синонимичные выражения masuk Jawi (стать джави), masuk Islam (стать мусульманином) и masuk Melayu (стать малайцем). Менее известна пропагандистская роль МЯ в распространении христианской религии.

Первым европейцем, кто прибегнул к МЯ для христианских проповедей, был, видимо, известный испанский иезуит Франсиск Ксавье (канонизированный впоследствии как святой Франсиск Ксаверий). Прежде чем отправиться с миссионерской миссией на Амбон, сначала он прибыл в Малакку и провел там некоторое время, изучая МЯ и переводя на него проповеди и молитвы (скорее всего, они тогда велись на португальском). Письменные тексты этих проповедей, правда, не сохранились, но о том, что они существовали, известно из дошедших до нашего времени писем самого Франсиска ⁹ .

Другой католик, итальянский священник Лоренцо Масонио, также занимавшийся миссионерской деятельностью на Амбоне, использовал МЯ в целях пропаганды новой религии, но и его наставление по католической вере, написанное на МЯ в 1603 г., не сохранилось ¹⁰ .

стр. 125

Таким образом, усилия, направленные на обращение местного населения в христианство католического толка с использованием МЯ, заменившего латынь, начались еще при португальцах, хотя никаких письменных документов той поры не сохранилось ¹¹ . На смену католикам пришли голландские протестанты, которые также в своих миссионерских целях прибегли к МЯ, используя для него латинскую графику. Их труды уже дошли до нашего времени, хотя некоторые лишь в рукописях. К ним относятся, например, два наставления по христианству. Одна из рукописей, известная под аббревиатурой F.S.P.G., датирована 1624 г. и, возможно, написана голландским священником Спильярдом. Вторая рукопись (ок. 1660 г.) принадлежит перу другого голландского священника Я. Романа. Не увидел свет и перевод на амбоно-малайский Евангелия, сделанный в конце XVII в. Ф. Валентейном. Однако подавляющая часть проповеднических протестантских сочинений на МЯ была издана. Первоначально они печатались только в Голландии, но к концу XVII в. печатное производство уже было налажено в самой колонии, а именно в Батавии ¹² .

Первым печатным изданием, предназначенным для местной аудитории, была работа Альберта Рюйля, опубликованная в 1611 г. в Амстердаме под названием "Азбука для обучения детей [изложенная] так, как она преподается всем христианам, а также разные христианские молитвы". Она должна была "познакомить молодых людей Восточной Индии с голландской письменностью и научить их христианству" ¹³ . Изданная там же через год вторая книга Рюйля "Зерцало малайского языка" (Spiegel vande Malaysche tale), вопреки названию, представляет собой учебник голландского языка, поданный в форме двуязычных голландско-малайских диалогов на религиозные темы, а также в виде стихов и притч. Практически он является переложением известной книги вопросов и ответов Св. Алдегунды.

В XVII в. миссионерская печатная литература на МЯ, написанная голландскими проповедниками и церковниками, уже представляла собой довольно обширный список и включала христианские наставления, катехизис, молитвенники, серию из 40 христианских проповедей, переводы Библии (Книги Моисея, Книги Давида, Евангелия).

"НИЗКИЙ" МАЛАЙСКИЙ ЯЗЫК

Сначала христианская литература была написана на разговорном МЯ, а именно на "низком" МЯ. Этот термин заставляет обратиться к вопросу о двух формах существования МЯ - "низкого" и "высокого" МЯ, а также отметить еще одно сходство между МЯ и ЛЯ. Как известно, для поздней латыни был характерен разрыв между письменным и народно- разговорным языком, или народной латынью. Региональная дифференциация народной латыни, ускорившаяся после распада Римской империи, привела к образованию романских языков, окончательно обособившихся к IX в. Можно сказать, что схожая картина наблюдалась и в истории МЯ. Устная форма МЯ ("низкий" МЯ), служившая лингва-франка во всем островном мире Нусантары, также подверглась региональной дифференциации и, дополненная процессами пиджи-низации и нативизации, дала жизнь многим местным вариантам МЯ, таким как батавский, амбоно-малайский, тернате- малайский, баба-малайский, шри-ланкийский, килинг-малайский Кокосовых о-вов и др. К этим языкам с недавнего времени стал применяться термин PMD-languages (Pidgin-Malay Derived languages), т.е. "языки, образованные на основе пиджин-малайского" ¹⁴ .

Таким образом, уже в XVII в. появляется новая письменная форма МЯ, выросшая на основе устного "низкого" МЯ, которая вначале применялась в пропагандистской христианской литературе, а затем, в XIX в., стала конкурировать с традиционным "высоким" МЯ также в литературе и прессе.

Первоначально, когда христианским миссионерством занимались энтузиасты-одиночки, изучавшие МЯ путем непосредственного общения с местным населением,

стр. 126

выбор формы языка - "низкого" МЯ - был предопределен. В конце XVII в., однако, протестантские церковные власти в Батавии приняли решение о целесообразности перевода Библии на книжный, "высокий", МЯ. Главным поборником этой формы языка выступал преподобный М. Лейдеккер, которому в 1691 г. и было поручено осуществить перевод. Сам М. Лейдеккер изучил МЯ на Яве по книгам, ставшим ему там доступными. Среди них наверняка преобладали китабы, что сказалось на переводе, язык которого сильно напоминает арабизированный китабный стиль ¹⁵ .

Завершить перевод М. Лейдеккеру помешала смерть, последовавшая через два года после начала перевода Библии. Труд его был закончен Питером Вормом. После длительной редакторской работы, которая продолжалась 30 лет, в 1731 г. появились Евангелие, а в 1733 г. - полная Библия, включающая Ветхий Завет и Новый Завет. Книги были изданы на латинице в Амстердаме, а спустя 20 лет (1758) переизданы на джави (дублирование Библии в арабском шрифте, возможно, было вызвано стремлением расширить миссионерскую деятельность среди мусульманского образованного населения).

С появлением этого перевода был окончательно решен вопрос о форме МЯ, применявшегося для христианского обучения в колониальной Нидерландской Индии. Последствием такого шага явилось рождение новой разновидности "высокого" МЯ - церковного, библейского, "языка Ханаана", - в большинстве своем не доступного для понимания пастве, а часто и пастырям ¹⁶ . Именно этот язык голландский ученый Х. Н. ван дер Тюк назвал "мертвым языком, встречающимся только в рукописях" ¹⁷ , что опять-таки заставляет провести аналогию с мертвой латынью. МЯ Библии в переводе М. Лейдеккера, повторенный затем в других церковных книгах и проповедях, в течение 150 лет оставался единственным языком христианского богослужения и уроков Закона Божия в Нидерландской Индии, пока его не сменил другой библейский язык, представленный в переводе Библии Г. Клинкерта, изданном в 1863 г. (первоначально на латинице, а затем неоднократно переиздававшийся на латинице и на джави) и также выполненном на "высоком" МЯ, хотя и несколько опрощенном.

ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЭПИСТОЛЯРНОГО ЖАНРА (ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ ПЕРЕПИСКА)

Роль средневекового МЯ в развитии письменной культуры народов Нусантары, аналогичная той, которую выполняла латынь в письменной культуре европейцев, проявилась также и в том, что он активно применялся как во внутренней межостровной, так и в международной корреспонденции по всей Нусантаре. Длительное время эпистолы хранились лишь в архивах и не привлекали должного внимания исследователей, за исключением отдельных ранних образцов. Однако в начале 1990-х годов, благодаря двум великолепным изданиям, осуществленным сотрудницей Британской библиотеки Аннабел Т. Гэллоп ¹⁸ , научная общественность смогла познакомиться с сотней писем на малайском языке из разных уголков архипелага, охватывающих период в четыре века. Эти издания значительно расширили наши представления об ареале, где применялся письменный МЯ. Теперь можно с уверенностью сказать, что этот ареал охватывал территории современных Индонезии, Сингапура, Брунея, Таиланда, Камбоджи, Филиппин. На джави писали малайцы, ачесцы, амбонцы, минанг-кабау, яванцы, балийцы, бугийцы, мадурцы. На нем велась корреспонденция с государствами Азии - арабскими странами, Китаем, Индией; с государствами Европы - Англией, Голландией, Францией, Португалией, Данией.

Среди этих писем есть весьма ранние. Письма малолетнего султана Тернате Абу Хайата (1521-1522), хранящиеся в Лиссабонском архиве Торре-де-Томбо, являются самыми ранними из всех известных на данный момент малайских рукописей ¹⁹ . Согласно некоторым данным, в испанских архивах хранится письмо на МЯ также ран-

стр. 127

ней датировки (1599), посланное брунейским султаном испанским властям в Манилу; существовали и ответные письма испанцев, от которых, однако, сохранились лишь испанские копии- переводы ²⁰ .

Среди более поздних, относящихся уже к XVII в., дипломатических писем можно назвать письма султана Аче британской королеве Елизавете (1602) и британскому королю Якову Первому (1615); письмо, направленное из Сиама голландскому капитану в Патани (1608); письмо морского капитана с о-ва Бутон (Сулавеси) голландскому генерал- губернатору в Батавию (1670); письмо правителя Джамби на юго-востоке Суматры тому же генерал-губернатору (время написания устанавливается по дате получения - апрель 1699 г.) и др. ²¹

Работа с архивами в ряде стран за последние годы выявила наличие других эпистолярных документов на МЯ раннего, по меркам малайской филологии, средневековья. Так, голландский филолог П. Ворхуве сообщает о нескольких малайских письмах, хранящихся в Национальном архиве Дании, два из которых были опубликованы (с датским переводом) в архивных бюллетенях еще в XVII в. Это письмо от 1670 г. из Бантена (Западная Ява) за подписью султана и шахбандара (начальника порта), адресованное королю Дании Фредерику III; и письмо того же султана датскому королю Кристиану V, датированное 1082 г. хиджры (1671-1672) ²² .

В 90-е годы XX в. коллекция ранних эпистолярных малайских рукописей пополнилась факсимальным изданием (с латинской транскрипцией и английским переводом) еще одного письма середины XVII в., которое датировано 1658 г. Оно принадлежит амбонскому радже Камелаху и адресовано губернатору английской Ост-Индской компании ²³ .

Эти "искренние и откровенные послания" (warkat tulus dan ikhlas), как неизменно именуются письма в зачине, благодаря великолепию декоративного узора, элегантности каллиграфии, мудрости зачина, изысканной печати, утонченности языка и учтивости представляют собой высокий образец рукописного искусства малайцев. Наиболее искусно выполненные письма "являются воплощением самого прекрасного, что есть в малайской культуре, цивилизации и эстетике, проникнутых исламским духом" ²⁴ .

Традиционные малайские письма были строго этикетны; все в них важно: от расположения и выбора слов в зачине, длины и щедрости восхвалений до печати. В манере исполнения письма умело кодировались все тонкости социального статуса корреспондентов. Умением писать такие письма, представлявшие собой особый вид искусства, владели лишь избранные - определенный клан писцов в султанских канцеляриях. О важности эпистолярного искусства в малайской культуре свидетельствует существование специальных пособий (kitab tarasul), обучающих такой премудрости. Это были сборники этикетных похвал puji-pujian, обязательных в зачине любого официального и частного письма.

Письма обычно писали на одной стороне листа; длинные письма, состоящие из нескольких листов, сшивали или склеивали, а затем свертывали в свиток. Самое длинное и самое витиеватое по хвалебным формулам письмо (из ныне известных) принадлежит аческому султану Искандару Myда, отправленное в 1615 г. британскому королю Якову Первому. Оно достигает длины около метра, а восхваления занимают в нем две трети письма - 24 строки, тогда как сам текст письма умещается всего лишь на десяти ²⁵ .

Утонченной эпистолярной науке соответствовал строго разработанный и пышный церемониал сопровождения писем. Согласно средневековому литературному памятнику "Малайские родословия", в котором неоднократно встречаются эпизоды получения или отправления письменных посланий, церемониал зародился еще в эпоху

стр. 128

малаккского султана Музаффар Шаха (ум. 1456 г.). Вот как описывается церемониал в памятнике:

"Ежели прибывал гонец, письмо от него принимал главный герольд по правую руку [от бендахары], тогда как царское слово провозглашал герольд по левую руку. Согласно царскому указу, ежели гонец прибывал или отправлялся с письмом, слугам надлежало вынести из царских покоев серебряную треногу для письма и серебряный поднос. И ту треногу надлежало поместить по правую руку от бендахары и как можно ближе к нему. Гонцу же тому подносили перевязь и серебряный поднос. Ежели письмо то было из Пасэя (или Ару), принимать его следовало со всеми государственными регалиями - с фанфарами, бубнами, двумя белыми балдахинами, несомыми строго в ряд, да еще надлежало непременно ввести слона и поставить его у входа в тронный зал. Поскольку эти двое государей ровня (нашему), неважно будь они старше или моложе, надлежит их подобающе приветствовать. Ежели то письмо от какого иного государя, меньшего почета оно удостаивалось и встречать его надлежало лишь барабанами, флейтами и одним желтым балдахином. Доставлялось же письмо на слоне или на коне и принималось в руки за внешними воротами. Будь же то письмо от какого важного государя, встречать его надлежало с фанфарами под двумя балдахинами, одним желтым, а другим белым; слону же за воротами преклоняли колена, повелевая из внутренних покоев. Перед обратной дорогой иностранного гонца, будь он даже из Рекана, одаривали дорогим нарядом, равно как и свои гонцы, перед тем как отправиться в путь с письмом, получали в дар такой наряд" ²⁶ .

О престижности МЯ в средневековой Нусантаре, позволяющей сравнить его с ЛЯ, свидетельствует следующий исторический эпизод, относящийся к концу XVI в. (1578). Испанцы, уже захватившие к тому времени Филиппины и намеревавшиеся атаковать Бруней, направили брунейскому султану два письма довольно оскорбительного характера. Одно из них было написано по-тагальски, а другое - по-малайски на джави. Оба письма были переданы Главнокомандующему брунейским флотом (приходящемуся к тому же дядей султану), который, прочитав тагальское письмо, тут же его разорвал как не достойное внимания царствующей особы, а малайское письмо - точно такого же содержания - доставил султану во дворец, где оно и было зачитано вслух одним из царедворцев согласно принятому ритуалу. "Форма перевесила содержание", - так комментирует этот случай американский историк МЯ Дж. Коллинз ²⁷ .

Данный факт также доказывает, что дипломатическая переписка между местными правителями и европейцами на МЯ была двусторонней: к МЯ прибегали и сами европейцы.

Среди ранних образцов дипломатической корреспонденции на МЯ особняком стоят несколько писем из Бантена, датированные 1619 г. и выполненные (кроме одного на джави) яванским шрифтом. Они принадлежат султану Бантена, состоявшему в переписке с представителем голландской Ост-Индской кампании (ОИК) в Батавии (тогда Джаякерте) в момент обострения их отношений до крайне враждебных. Недружественный характер писем, очевидно, повлиял на выбор формы МЯ, который мало напоминает изысканный, витиевато украшенный эпистолярный стиль классического МЯ. Напротив, письма выдержаны в откровенно сухом, если не сказать грубом, стиле, свойственном "низкому" МЯ, без украшательских фигур и хвалебных формул ²⁸ .

ДЕЛОВЫЕ ДОКУМЕНТЫ НА МЯ

Отдельную, хотя отчасти и связанную с дипломатией, функциональную сферу классического МЯ представляют собой деловые документы: торговые контакты, договоры и лицензии. Сюда относятся: контракт 1600 г. о поставке перца, заключенный между аческим шахбандаром и двумя капитанами голландского флота; лицензия на торговлю, выданная султаном Аче английскому капитану (скорее всего, Джеймсу

стр. 129

Ланкастеру, который отвечал за первое плавание флота английской ОИК к островам южных морей); оригинал (о чем свидетельствует султанская печать) торговой лицензии, выданной Генри Миддлтону, бывшему в экспедиции вместе с Дж. Ланкастером. Документы не датированы, но особенности почерка дают возможность заключить, что обе лицензии написаны одним и тем же человеком и примерно в одно и то же время (ок. 1602 г.) ²⁹ .

Об уникальности МЯ как торгового в средневековой Нусантаре по сравнению с другими местными языками пишет американский историк А. Рейд: "Малайский язык стал основным языком торговли по всей Юго- Восточной Азии...; те, кто имел отношение к торговле и коммерции в главных торговых городах, должны были непременно владеть малайским языком так же хорошо, как своим родным" ³⁰ .

К числу еще не задействованных малаистикой ранних латинописьменных документов на "низком" МЯ относится судебный отчет 1632 г. (хранится в Национальном голландском архиве в Гааге), составленный местным жителем, амбонцем-христианином Яном Пэйсом ³¹ .

В архивах Индонезии и Голландии хранится еще много неопубликованных контрактов, дипломатических писем, договоров, относящихся к XVII в.; некоторые из них приводятся в Каталоге малайских рукописей Национального архива Индонезии. Из число превышает 1000 писем, из которых опубликовано лишь 100. Они содержат большой объем данных по истории, дипломатии, культуре, коммерции малайского мира.

Дипломатические и деловые документы, наряду с литературой, служат доказательством того, что в средневековье письменный МЯ являлся книжным, "ученым" языком, подлинным языком-посредником в малайском мире, чем и снискал себе славу, сопоставимую с латынью в Европе. Как отмечал американский филолог А. Суини, "те европейцы, которые были воспитаны в классических традициях гуманитарного образования и полагали, что в основе его должны лежать такие "ученые" языки, как латинский, греческий и иврит, занявшись Востоком, увидели, что там, наряду с арабским и персидским, в качестве "ученого" языка использовался и малайский" ³² .

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Цит. по: Collins J. T. Malay, World Language. A Short History of Malay Monograph Series. Kuala Lumpur: DBP, 1998. P. 33.

² Ibid. P. 23.

³ Подробно см.: Брагинский В. И. История малайской литературы VII-XIX веков. М.: Наука, 1983.

⁴ Teeuw A. The History of the Malay Language. A Preliminary Survey // Bijdragen tot de Taal- Land- en Volkenkunde. s' Gravenhage, 1959. D. 115; Ronkel Ph.S. van. Mengenai pengaruh tatakalimat Arab terhadap tatakalimat Melayu / Diterjemahkan oleh Dra. A. Ikzam. Jakarta: Bhratara, 1977.

⁵ Atlas of Languages of Intercultural Communication in the Pacific, Asia, and the Americas. Trends in Linguistics. Documentation 13 / Eds. Wurm S.A., Muhihausler P., Tryon D. T. В.: Mouton de Gruiter, 1996. P. 674.

⁶ Парникель Б. Б. К вопросу о функциях письменного малайского языка и составе традиционной малайской литературы // Малайско-индонезийские исследования. М., 1977.

⁷ Цит. по: Оглоблин А. К. Традиционное языкознание в Индонезии и Малайзии // История лингвистических учений. Средневековый Восток. Л., 1981. С. 216.

⁸ Collins J. T. Op. cit. P. 50-51.

⁹ Drewes G.W.J. The Influence of Western Civilization on the Languages of the East Indian Archipelago // The Effect of Western Influence in Native Civilisation in the Malay Archipelago / Ed. B. Schrieke. Batavia, 1929. P. 128; Collins J.T. Ambonese Malay and Creolization Theory. Kuala Lumpur, 1980. P. 8.

¹⁰ Collins J. T. Bahasa Melayu Abadke-17: Ciri-ciri Sosiolinguistik // Jumal Dewan Bahasa. 1996. N 5. P. 391.

¹¹ Пожалуй, единственным исключением является пантун (четверостишие) на латинице, записанный в Малакке португальским поэтом Диого до Коуто и посвященный описанию подвигов португальского капитана Дон Пауло Да Гама, погибшего смертью храбрых в морском сражении в 1534 г.:

Capitao d. Paulo

Baparam de Pungor

стр. 130

Anga (engga) dia malu

Sita pa tau dor.

Последняя строка, видимо, представляет собой искаженное"Sа-tараk ta' undor" (см.: Linehan W. A Stave of 16th Century Malay Poetry // Journal of the Malayan Branch of the Royal Asiatic Society. Singapore-Kuala Lumpur, 1951. V. XXIV. Pt. 3. P. 153-154.

¹² Об этих изданиях см. работы: Collins J. T.: Malay, World Languages...; Bahasa Melayu...

¹³ Groeneboer K. Jalan ke Barat. Bahasa Belanda di Hindia Belanda 1600-1950. Sejarah Politik bahasa. Jakarta, 1995. P. 33.

¹⁴ Atlas of Languages... P. 675.

¹⁵ О Библии в малайском переводе М. Лейдеккера см.: Swellengrebel J. L. In Leydekkers voetspoor. Anderhalve eeuw Bijbelvertaling en taalkunde in de Indonesische talen. 1820-1900 // Verhandelingen van het KITLV. s' Gravenhage, 1974. N 68; Groeneboer К. Op. cit.; Drewes G.WJ. Op. cit.; Tuuk H.N., van der. lets over de Hoog-Malay Bijbelvertaling // Bijdragen.. 1856. D. 1.

¹⁶ Drewes G.W.J. Op. cit. P. 145-147; Kroeskamp H. Early Schoolmasters in a Developing Country. A History of Experiments in School Education in 19th Century Indonesia. Assen: Van Gorcum, 1974. P. 77.

¹⁷ Tuuk H. N. Op. cit.

¹⁸ Gallop A. T. Golden Letters. Writing Traditions of Indonesia. Surat Emas. Budaya Tulis di Indonesia. (Bersama Bernard Arps). L.: The British Library; Jakarta: Yayasan Lontar, 1991; Gallop A.T. The Legasy of the Malay Letter. Warisan Warkah Melayu. L.: The British Library, 1994.

¹⁹ Blagden C. O. Two Malay Letters from Temate in the Moluccas, written in 1521 and 1532 (with two plates) // Bulletin of the School of Oriental Studies. L., 1930. N 6.

²⁰ Collins J. T. Malay, World Language... P. 23-25.

²¹ Об этих письмах см.: Ronkel Ph. S. van. Een Malaische Brief van 1608 uit Siam Gezonden aan den Hollandischen Kapitein te Patani // Tijdschrift voor (Indische) Taal-Landen Volkenkunde. Batavia - Den Haag, 1902. D. 145; Shellabear W. G. An Account of Some of the Oldest Malay MSS. Now Extant // Journal of the Straits Branch of the Royal Asiatic Society. Singapore, 1898. V. 31.

²² Voorhoeve P. Two Malay Letters in the National Archives of Denmark // Bijdragen... 1975. D. 131, 2/3 afl.

²³ Gallop A. T. Golden Letters... P. 128.

²⁴ Gallop A. T. The Legasy... P. 8.

²⁵ Gallop A. T. Golden Letters... P. 37.

²⁶ Sulalatus Salatin (Sejarah Melayu) / Diselenggarakan oleh A. Samad Ahmad. Kuala Lumpur: DBP, 1979. P. 71-72.

²⁷ Collins J. T. Malay, World Language... P. 23-25.

²⁸ Ricklefs M. C. Banten and the Dutch in 1619: Six Early' Pasar' Malay Letters // Bulletin..., 1976. V. 39. N 1.

²⁹ См.: Shellabear W. G. An Account...; Ronkel Ph. S. van. Een Malaisch Contract van 1600 // Bijdragen.... 1908. D. 6. ³⁰ Reid A. Southeast Asia in the Age of Commerce 1450- 1680. V. 1. The Lands Below the Winds. New Haven: Yale University Press, 1988. P. 7.

³¹ Collins J. T. Bahasa Melayu Abad ke-17... P. 392.

³² Sweeney A. A. Full Hearing. Orality and Literacy in the Malay World. Berkeley - Los Angeles - London, 1987. P. 46.

Постоянный адрес данной публикации: