СПб. "Алетейя". 2001. 398 с.

Книга ведущего научного сотрудника Института всеобщей истории РАН, доктора исторических наук С. И. Лучицкой посвящена весьма важной и актуальной теме - историографической, литературной и иконографической традициям изображения мусульман в эпоху крестовых походов, христианско- мусульманским конфликтам и контактам в средние века. Эта тема вписывается в более широкий контекст - тематику образа Другого.

Проблема "образ Другого", "свой и чужой" - одна из ключевых в философии, социологии, психологии и истории. В том или ином обличье она неоднократно вставала на страницах исторических и культурологических изданий, хотя в собственно исторической науке, в том числе и отечественной, она почти не рассматривалась, или же под этим флагом изучались совсем иные проблемы - культурное взаимодействие, культурные или политические контакты, международные отношения и прочее. И тогда суть указанной проблематики растворялась в более общей и традиционной тематике. Отчасти это связано и с недостаточной теоретической разработанностью самой темы - "образ Другого", непродуманностью методики ее изучения, круга относящихся к ней вопросов и приемов анализа источников.

Лучицкая предприняла попытку восполнить эти пробелы. Ее книгу можно назвать новаторской. Это действительно современное исследование, в известной степени экспериментальное, учитывающее новые эпистемологические веяния, проблемы и подходы. Автор предлагает определенные методики, процедуры исследования взаимных представлений народов, отношения к иноверцам в разных обществах, восприятия "чужого", утвердившиеся в разных культурных традициях.

Исследованию христианского восприятия мусульман предпослан содержательный и компактный историографический раздел. В нем показано - в конкретно-историческом и в более широком эпистемологическом аспекте - изучение их взаимных представлений.

Стремясь изучить христианский воображаемый универсум изнутри, автор исходит из представлений об исламе, присущих самим хронистам, а для этого исследует взаимодействие различных традиций (исторической, литературной и визуальной) в формировании представлений о мусульманах, выявляя динамику эволюции образа ислама в эпоху крестовых походов. Лучицкая начинает свое исследование с анализа языка - терминов и понятий, обозначавших мусульман (с. 40 - 70). Этот метод реконструкции представлений весьма близок методике понятийной истории (Begriffsgeschichte), разрабатываемой в немецкой историографии, прежде всего в трудах Р. Козеллека ¹ . Тщательный лексический анализ, рассмотрение тонких смысловых нюансов в том или ином словоупотреблении позволяют автору увидеть разнообразные смысловые коннотации терминов, обозначающих мусульман, - политические, моральные, идеологические, в основном же конфессиональные. Исходя из тех значений, которые эти термины приобретают в разных контекстах, автором была разработана анкета - список тем, по которым задавались вопросы источникам: религиозный культ и традиции, мораль, военная тактика, повседневная жизнь, политические институты мусульман и др. При помощи данных этой анкеты подвергались анализу представления хронистов о религии, морали и образе жизни иноверцев.

Автор использует иконографический анализ. Исследование произведений искусства, как исторических источников, -весьма надежный способ реконструкции представлений о "Другом". Ведь даже абстрактные понятия приобретают зримый материальный облик, будучи воплощены в иконографии. То же можно сказать и относительно представлений о мусульманах, отразившихся не только в хрониках или героическом эпосе, но и в иллюстрированных хрониках крестовых походов. Здесь используется анализ семиотики визуальных изображений (с. 317 - 346). Этот, пожалуй, наиболее оригинальный раздел открывает новую перспективу в исследовании данной проблематики. Лучицкая выделяет знаки, обозначающие иноверцев: символическое значение геральдики мусульман, условное изображение жестов и поз, одежды, используемых в иконографии пространственных пропорций и

стр. 169

размеров и пр. Интересным представляется наблюдение автора: художники в большей мере опираются на устную традицию, в частности, героические песни, чем на хроники крестовых походов.

Основной метод Лучицкой заключается в том, чтобы проанализировать повествовательную манеру хронистов, языковые приемы, с помощью которых конструируется образ ислама. Автор исходит из того, что между нарративной манерой хронистов, стилем повествования и представлениями об исламе существует несомненная связь. И поэтому в исследовании акцент переносится с анализа содержания на форму. Лучицкую интересовали содержащиеся в сочинениях хронистов и поэтов топосы и клише, риторические фигуры и литературные тропы, с помощью которых создавалось представление о "Другом". При этом исследовательница опиралась на опыт как западных постструктуралистов и лингвистов (Р. Барта, П. Серио, Э. Бенвениста), так и отечественных семиотиков (М. Бахтина, Ю. М. Лотмана и др.).

Суть предложенного ею метода заключается в выявлении создаваемых хронистами в процессе повествования нарративных матриц, как внутренних, так и внешних - по отношению к тексту. Автор исходит из следующих соображений: средневековый памятник в общем не является чем-то неизменным и самодостаточным, он как бы посредник между средневековым писателем и его предполагаемым читателем, между адресатом и адресантом. Их взаимодействие и определяет структуру текста. Средневекового хрониста (или поэта) и его читателя связывали общие представления, символические знания о мире, совокупность принятых в обществе норм и ценностей (Ц. Тодоров называет это знание "разделяемым" данной культурной традицией) ² . Лучицкая и стремилась выявить эту имплицитно присутствующую в тексте культурную традицию.

Исходя из этих принципов исследования, автор анализирует различные сюжеты, отразившиеся в сочинениях хронистов: искаженные представления о культе мусульман, их "идолопоклонстве" и "языческих" обрядах, массовом обращении в христианство, фантастические рассказы о Мухаммаде (Магомете), а также повествования о политических институтах и иерархий, существующих в мусульманском мире, моральных и интеллектуальных качествах иноверцев, их военной тактике и образе жизни и пр. Эти же сюжеты рассмотрены не только применительно к хроникам Первого крестового похода, но и к хронике Гийома Тирского.

Исследование привело автора к ряду выводов. Выясняется, что хронисты использовали в своем повествовании о мусульманском мире целый ряд риторических фигур и стилистических средств, своего рода риторику инаковости - инверсию, сравнение, параллель, перевод, имея в виду создание правдоподобного для средневекового читателя образа ислама. Процедура инверсии использовалась в рассказах о Мухаммаде (истинному пророку противопостоит фальшивый мусульманский пророк), смирению христиан противопоставляется гордыня мусульман, таким же смыслом наделяется и описание военной тактики последних, вероломной, с точки зрения принципов честного рыцарского боя. Святилище мусульман оказывается профанным, христианской вере противопоставляется идолопоклонство, религиозному культу - их суеверие и т. д.

Другая важная процедура, используемая хронистами для создания образа "Другого" - сравнение, параллель, характеризующая более толерантное отношение к мусульманам, преимущественно при описании реалий их политического мира. Часто хронисты использовали и способ перевода имен и названий, который, однако, не служил целям коммуникации. Речь шла лишь о том, чтобы по принципу метонимии подставить "другое" название для мусульманского института, аналог которого хронисты обнаруживали в христианском мире. Подобные нарративные приемы должны были придать правдоподобность повествованию хрониста. "Эффект реальности" создавался путем использования не только риторических фигур, но и топосов и стереотипов. В формировании образа ислама участвовали различные символические традиции средневековья: церковная, античная, библейская, литературная и прочие. Мусульмане изображались как язычники, им приписывались многобожие, поклонение демонам, они рассматривались в эсхатологической перспективе. Миф об идолопоклонстве и моральном несовершенстве иноверцев питался ветхозаветной традицией. Весьма влиятельной была и античная традиция: под пером хронистов мусульмане включаются в число древних народов - ассирийцев, парфян, или даже вымышленных гиперборейцев.

Большую роль в создании образа ислама сыграл и французский героический эпос, почерпнутые из него мотивы и сюжеты. При сравнении хроник Первого крестового похода (начало XII в.) и хроники Гийома Тирского (середина XII в.) обнаруживаются существенные различия. Если первые опирались на традицию символического изображения мусульман, присущую героическому эпосу, то у Гийома Тирского топосы и стереотипы, характерные для литературных традиций, оттесняются конкретными наблюдениями и сведениями. Создаваемый им образ ис-

стр. 170

лама не столько опосредован различными культурными традициями - церковной, литературной и библейской - сколько отражает реальный эмпирический опыт и непосредственные впечатления. Отмечаются и изменения терминологии: если хронисты Первого крестового похода для обозначения мусульман употребляли соответствующие понятию "язычник" термины gentiles, pagani, perfidi, то Гийом Тирский обходился более нейтральным "неверный" - infideles. В целом устная традиция в хрониках Первого крестового похода еще преобладает над письменной: в хрониках присутствуют мотивы и сюжеты героических песен - прямая речь, монологи и диалоги, а в сочинениях хронистов второй половины XII в., в частности, Гийома Тирского влияние устной традиции становится менее значительным, исчезают и прежние топосы и стереотипы, хотя в иконографии, как показывает автор, все эти стереотипы присутствуют. Исчезнув из хроник, эти предрассудки впоследствии появятся в записках миссионеров, путешественников XIII-XIV вв., а позже отразятся в иконографии этих сочинений.

Один из важнейших выводов автора заключается в следующем: одни и те же знаки инаковости одинаково присущи и хроникам, и героическим песням, и иконографическим источникам. Представления об идолопоклонстве мусульман, их моральном несовершенстве, их ложной вере и пр. присутствуют и в литературных и исторических памятниках, и в иконографии. На самом же деле, как убеждает в этом исследование Лучицкой, все эти традиции расчленяются лишь в сознании современного исследователя, а в эпоху средневековья они представляли собой неразделимое целое.

Примечания

1. См.: KOSELLECK R. Historische Semantik und Begriffsgeschichte. Stuttgart. 1978.

2. См.: TODOROVT. Les genres du discours. P. 1978, p. 48.

Permanent link to this publication: