В Бахметьевском архиве в США хранятся воспоминания одного из видных представителей политического сыска дореволюционной России - последнего начальника Петроградского охранного отделения (ПОО) Константина Ивановича Глобачева. Написаны они были в первые годы эмиграции и датированы декабрем 1922 года. Воспоминания охватывают период с момента назначения его начальником ПОО в феврале 1915 г., включают годы гражданской войны и заканчиваются первыми годами эмиграции. Воспоминания сохранились в виде машинописной рукописи, но автором не подписаны. Однако по стилю и содержанию воспоминания совпадают с показаниями Глобачева, данными им в ходе допросов 6 апреля, 26 июня, 14 октября 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии (ЧСК) по разбору дел бывших министров и прочих должностных лиц. (Протоколы его допросов ¹ публикуются перед текстом воспоминаний.)

Большое внимание в воспоминаниях уделяется организации политического сыска и общественным настроениям предреволюционного Петрограда, организации и деятельности Центрального военно-промышленного комитета, его взаимоотношениям с властями. При изложении событий, свидетелем которых он был, Глобачев не ограничивается констатацией фактов, но дает им и свою оценку.

Отдельная глава посвящена Г. Е. Распутину, его отношениям с царской семьей и всем тем событиям, которые так или иначе связаны с именем "старца", включая обстоятельства его убийства и последующее расследование. В данной связи стоит остановиться на одном моменте, вокруг которого историками до сих пор ведется дискуссия. Известно, что в ГАРФ сохранилось довольно много дневников наружного наблюдения за Распутиным. Наибольшее число томов наблюдения - по Петербургу ² . Особенностью этих дневников является то, что они представляют собой машинописные копии филерских наблюдений. Оригиналов рукописных филерских дневников, которыми следовало бы пользоваться, обнаружить до сих пор не удалось. На этом основании некоторые исследователи полагают, что дневники эти являются более поздней фальсификацией. Другие же считают, что наблюдений вообще не велось, а все это - сочинение полиции. Что же вносят нового в эту дискуссию воспоминания Глобачева?

Он недвусмысленно свидетельствует о систематической слежке за Распутиным, которая проводилась ПОО. Его свидетельства находят подтверждение в показаниях других представителей политического сыска, в том числе

стр. 100

директора Департамента полиции и товарища министра внутренних дел СП. Белецкого, данных ЧСК. Как пишет Глобачев, практически ежедневно на стол министру ложился материал наблюдения за Распутиным со списками лиц, которых тот посещал, с которыми встречался. Разумеется, министру давался не рукописный материал филеров, как правило, малограмотных, а машинописные документы. И то, что сейчас хранится в фонде ПОО, это, очевидно, копии (вторые или третьи экземпляры) представленных министру материалов. (Подобные машинописные копии дневников сохранились в связи с наблюдением также и за С. Ю. Витте.)

В воспоминаниях немало новых сведений о деятельности ПОО, а также о последующем участии Глобачева в гражданской войне и первых годах эмиграции.

К. И. Глобачев родился 24 апреля 1870 года. Его семья принадлежала к дворянам Екатеринославской губернии. Он получил образование в Полоцком кадетском корпусе, затем закончил Первое Павловское училище по первому разряду, что давало ему право на производство в офицерский чин в год выпуска. В службу вступил 1 сентября 1888 г., а через год получил чин подпоручика. В 1890 г. он окончил два курса Академии Генерального штаба по второму разряду и перешел на службу в лейб-гвардии Кексгольмский полк, где служил до перехода в Отдельный корпус жандармов 23 сентября 1903 года. В полку он был произведен в чин поручика (10 августа 1893 г.) и в чин штабс-капитана гвардии (6 мая 1900 года). При переходе на жандармскую службу его прежний чин был приравнен к чину жандармского ротмистра.

Первоначально его послали в Польшу, менее года он служил адъютантом в Петроковском губернском жандармском управлении (ГЖУ), несколько месяцев в Баку, а затем его направили в г. Белосток, где он полтора года заведовал розыскным пунктом. В сентябре 1905 г. Глобачев был назначен начальником жандармского управления Лодзинского и Ласского уездов и одновременно возглавлял Додзинское охранное отделение. Такое сочетание двух должностей в одном лице оказалось благоприятным: не было обычных распрей между службами жандармского управления и охранного отделения. Лодзь считался неспокойным фабричным районом. В одном из документов, связанных с событиями 1907 г., в сообщении помощника Варшавского генерал-губернатора от 25 сентября 1907 г., указывалось, что "после постоянных забастовок в Лодзи, когда объявленный локаут заставил 25 000 рабочих, под влиянием утраты до известной степени веры в своих преступных руководителей, встать на работы, спокойствию города и дезорганизации революционных деятелей много способствовал своею энергиею полковник Глобачев, который в последние четыре месада арестовал около 1000 человек, в числе коих было немало боевиков" ³ .

С выступлениями рабочих, однако, справиться было легче, чем с нелегальными организациями анархистов-коммунистов, Бунда, сионистов-социалистов, Национальным рабочим союзом, Польской социалистической партией, Социал- демократией Королевства Польского и Литвы. Были обыски, аресты, высылки, но бывали случаи, когда после месячного ареста приходилось освобождать арестованных, так как, опытные в конспирации, они не давали достаточных улик для привлечения к суду или высылки.

С точки зрения местных властей Глобачев был способным офицером и вполне устраивал Варшавского генерал-губернатора. Поэтому, когда в декабре 1909 г. начальник Варшавского охранного отделения П. П. Заварзин был переведен в Москву, то первой и окончательной кандидатурой на освободившуюся должность был Глобачев.

В 1910 - 1912 гг. проводилась проверка постановки розыска во многих охранных отделениях и ГЖУ. Как сообщалось в одном из отчетов, проверки привели к "самым грустным выводам", "офицеры были бездеятельны в деле политического розыска, некоторые не знали дела, а некоторые отрицательно- сознательно относились к нему" ⁴ .

На фоне других руководителей Глобачев показал себя более умелым

стр. 101

офицером, хотя тот огромный объем работы, который свалился на его плечи, явно был и ему не под силу. В Департаменте полиции был решен вопрос о его переводе.

К 1912 г., после двух лет проверки, были проинспектированы почти все учреждения политического сыска. В связи с этими инспекциями были уволены со службы, как признанные неспособными "к руководству розыскными органами", 14 начальников ГЖУ: в Москве, Нижнем Новгороде, Смоленске, Рязани, Гродно, Минске, Херсоне и др. центрах. В связи с открывшимися вакансиями, на одну из них и был назначен Глобачев. 20 ноября 1912 г. состоялось его назначение начальником Нижегородского ГЖУ ⁵ .

На этой должности он произвел благоприятное впечатление на товарища министра внутренних дел В. Ф. Джунковского, посетившего Нижний Новгород в 1913 г., когда подготовлялась поездка Николая II по поволжским городам и необходимо было выработать с местными властями меры охраны императорской семьи. В воспоминаниях Джунковский впоследствии писал, что полковник Глобачев произвел на него "прекрасное впечатление, которое и подтвердилось вполне, когда я с ним ознакомился поближе. Он оказался отличным во всех отношениях офицером, прекрасно разбиравшимся в розыскном деле; спокойный, мягкого характера, честный, он держался скромно и не старался выделиться. Я его выдвинул впоследствии на ответственную должность начальника С. -Петербургского охранного отделения, на каковой должности он оставался до самой революции, ни разу не уклонившись в сторону от преследуемого мною направления, которое, впрочем, вполне соответствовало и его характеру" ⁶ .

1 февраля 1914 г. Глобачев был перемещен на должность начальника Севастопольского жандармского управления, а через год, 11 февраля 1915 г., переведен на должность начальника ПОО ⁷ , и 18 апреля произведен в генерал-майоры.

Петроградское охранное отделение было создано в 1866 г. при канцелярии Петербургского градоначальника; первоначально оно называлось "Отделение по охранению общественного порядка и спокойствия в столице". Это было первое охранное отделение, созданное в России, и начало оно действовать несколько ранее губернских жандармских управлений, созданных на основании Положения о Корпусе жандармов от 16 сентября 1867 года. Это было одно из самых старых и важных учреждений политического сыска со сложной структурой и большим штатом сотрудников.

К сожалению, материалы ПОО сохранились плохо. Основная документация сгорела в февральские дни 1917 года. А. А. Блок, приехавший в марте 1917 г. в Петроград и потрясенный увиденным, писал матери: "Выгорел дотла Литовский замок и Окружной суд, бросается в глаза вся красота их фасадов, вылизанных огнем, вся мерзость, безобразившая их изнутри, выгорела" ⁸ .

От огромного массива материалов осталось только 6058 дел. Масштаб утраченного виден из того, что, например, фонд Московского охранного отделения, которое также горело и притом было моложе Петербургской охранки на 15 лет, насчитывает, однако, 51236 единиц хранения. В связи с этим воспоминания лиц, причастных к работе ПОО, представляют особую ценность.

Содержательным и интересным дополнением к публикуемому источнику являются воспоминания жены Глобачева, Софии Николаевны, написанные в 1923 году, о драматических событиях в их жизни в обстановке революции 1917 года. Не теряя надежды, она предпринимала отчаянные попытки освободить мужа, арестованного при Временном правительстве, последовательно добивалась встреч с министрами А. Ф. Керенским, П. Н. Переверзевым, следователем, который вел его дело, затем продолжила свою борьбу, когда он оказался в руках ВЧК. Председатель Петроградской чрезвычайки М. С. Урицкий, на прием к которому ей довелось попасть, поразил ее тем, что отдавал, как ей показалось, "похоже, разумные распоряжения"...

стр. 102

Оказавшись на свободе, Глобачев бежал на Юг и состоял чиновником в полиции сначала в Киеве, затем в Одессе. С 1920 г. он служил в российском посольстве в Константинополе, а в июле 1923 г, перебрался в США, где ему пришлось зарабатывать средства к существованию то в качестве слуги, то - вольным художником в Нью-Йорке. Получив с 1929 г. американское гражданство, Глобачев отправился в Париж, где поступил на службу в Русский общевоинский союз в качестве заместителя директора секретно-политического отдела этой организации. Отдел был упразднен в 1934 г., и тогда Глобачев возвратился в США; умер он 1 декабря 1941 г. в Нью-Йорке. Рукопись воспоминаний "Правда о русской революции" хранится в Бахметьевском архиве Колумбийского университета. Редакция приносит благодарность за разрешение публиковать мемуары К. И. Глобачева администрации Бахметьевского архива в лице профессора Р. Уортмана.

С Софьей Николаевной, урожд. Поповой (1875 - 1950), Глобачев вступил в брак в 1898 г. в Варшаве; у них было трое детей: Сергей, умерший в возрасте двух лет, Лидия и Николай.

Рукопись воспоминаний С. Н. Глобачевой и портреты супругов любезно предоставлены для публикации сыновьями Лидии Константиновны - В. Г и О. Г. Маринич.

Публикацию подготовили ДЖ. ДЕЙЛИ и З. И. ПЕРЕГУДОВА.

Примечания

1. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф.1457 (ЧСК), оп.1, д. 39, л. 23 сл.; д. 441, л. 75 - 78об., 241- 242об. Некоторые протоколы Чрезвычайной следственной комиссии увидели свет в 1924 - 1927 годах в 7 томах "Падения царского режима" и в 1964 - 1965 гг. в журнале "Вопросы истории". Прочие же материалы этого фонда (ГАРФ, ф.1467) долгое время находились на закрытом хранении, затем были рассекречены частично и только в 80-е годы были полностью открыты для исследовательской работы.

2. ГАРФ, ф. 111, оп. 1, д.2973 - 2981 б. Дневники наружного наблюдения за Распутиным-Новых Григорием Ефимовичем, клички наблюдения "Темный", "Русский", за 1910 - 1916 годы.

3. ГАРФ, ф.102. ОО, 1912 г., д.50, ч.9, л.51об.

4. Там же, д.248, л.44об.

5. Там же, 1913 г., д.51, ч.49, л.1.

6. ДЖУНКОВСКИЙ В. Ф. Воспоминания. Т.2. М. 1997, с. 169.

7. Список общего состава чинов Отдельного корпуса жандармов. Пг. 1916, с.234.

8. БЛОК А. А. Собр. соч. Т.8. М. -Л. 1963, с.480.

Протокол

1917 года апреля 6 дня, командированный в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действий А. А. Спичаков- Заболотный допросил с соблюдением 443 ст. Уст[ава] уголовного] суд[опроизводства] свидетеля, который показал:

Константин Иванович Глобачев, 46 лет, генерал-майор, православный, не судился; содержусь под арестом в Петроградской одиночной тюрьме.

С 1 марта 1915 г. до революции я занимал должность начальника Петроградского охранного отделения, а ранее служил начальником Севастопольского губернского жандармского управления. В Петроград я перешел по приглашению генерала Джунковского, бывшего в то время товарищем министра внутренних дел.

Дейли Джонатан - доктор исторических наук, профессор Иллинойсского университета. Чикаго (США); Перегудова Зинаида Ивановна - доктор исторических наук, ведущий специалист Государственного архива Российской Федерации.

стр. 103

Отделение, во главе которого я стоял, являлось отделением Петроградского градоначальства, и по должности я находился в непосредственном подчинении у Петроградского градоначальника.

Охранное отделение, кроме центрального своего управления, имело в Петрограде подведомственные мне отделы, а именно: Охранную команду (Морская, 26) из 280 человек, на обязанности которой возлагалась охрана при проездах высочайших особ и охрана разных высокопоставленных лиц, Центральный филерский отряд (Малый пр., Петроградская ст.) и регистрационный стол (Басков пер., 92), ведавший так называемой "гостиной" - агентурой, то есть наблюдением за лицами, останавливавшимися в гостиницах и меблированных комнатах.

Охранное отделение призвано было освещать деятельность революционных организаций и общественные настроения. Помимо штатных служащих, оно пользовалось секретными сотрудниками, вознаграждавшимися из особых сумм, отпускавшихся специально на секретную агентуру в мое распоряжение в размере 6250 руб. ежемесячно (весь бюджет Петроградского охранного отделения выражался суммою 58 000 руб. в месяц по городу Петрограду).

Секретные сотрудники, поступая на службу в Охранное отделение, сообщали свои фамилии и вносились в особый список, считавшийся совершенно секретным. Им давались клички, под которыми они впоследствии и фигурировали в докладах и переписке Охранного отделения. Клички не должны были обязательно согласоваться с полом сотрудника: случалось, что женские клички давались мужчинам и наоборот. До войны вознаграждение сотрудников колебалось между 50 - 75 руб. в месяц, хотя служили и за 25 руб. в месяц. Во время войны вознаграждение ввиду дороговизны жизни было несколько увеличено. Самый высокий оклад за время моей службы был 300 руб. в месяц. Его получал барон Штокельберг, по кличке "Пьер" (навязанный мне Департаментом полиции и не давший мне никаких ценных сведений). Он служил в первой половине 1916 года. Затем, по 250 руб. в месяц получал член рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета Абросимов, по кличке "Шаров". Сотрудники комплектовались таким образом: во время допросов арестованных по подозрению в принадлежности к нелегальной организации некоторым из допрашиваемых, которые допрашивавшему лицу казались подходящими, предлагалось поступить на службу в Охранное отделение сотрудниками. Иногда же с предложением таких услуг являлись добровольцы. Сведения, доставлявшиеся сотрудниками, проверялись посредством наружного наблюдения за указанными ими лицами или путем перекрестных сообщений, то есть сведения, данные одним, проверялись сведениями, полученными от другого. Когда деятельность известной нелегальной группы оказывалась достаточно освещенной, производилась "ликвидация" ее, то есть арестовывались наиболее видные и значительные члены группы. Сотрудникам абсолютно воспрещалось вести какую-либо активную работу в группе. За время моей службы в Петрограде Охранное отделение к провокации не прибегало и никем из моего начальства указаний или распоряжений о введении провокационных приемов в деятельность агентуры не делалось. Я на это и не пошел бы ни в каком случае.

На предложенный мне вопрос, что я могу сказать относительно событий последнего времени на Путиловском заводе, где имели место провокационного характера выступления относительно необходимости заключения мира и поддержки Вильгельма, я могу только заявить, что ручаюсь, что моими агентами таких выступлений не могло быть произведено. Но я должен сказать, что контрразведывательное отделение, подчиненное полковнику Якубову, имело свою заводскую агентуру, которою ведал капитан Соколов. Агенты, которыми она осуществлялась, состояли из лиц самого предосудительного поведения, совершенно незнакомых с агентурными приемами. За этих господ я не могу поручиться, что они не являлись в некоторых случаях провокаторами. Я находил невозможным существование наряду с Охранным отделе-

стр. 104

нием особой заводской агентуры контрразведки, так как она могла только вредить мне благодаря своей совершенно неудовлетворительной организации. В этом смысле мною был представлен доклад Департаменту полиции, но и после того заводская агентура контрразведки продолжала существовать.

Имена князя Бебутова и Финна среди сотрудников Петроградского Охранного отделения не попадались.

Когда назревала необходимость ликвидировать ту или другую революционную организацию или когда какие-либо новые течения намечались в общественных настроениях, по Охранному отделению составлялись доклады министру внутренних дел, посылавшиеся в копиях в Департамент полиции, градоначальнику и прокурору судебной палаты. Таким образом, мое начальство всегда было осведомлено о настроении в народе и о тех событиях, которые имели место.

За монархическими организациями и за партиями правее кадетской наблюдений не производилось.

Из министров внутренних дел, при которых мне пришлось служить, я у князя Щербатова не имел ни разу доклада, а у А. Н. Хвостова был всего два раза: один раз представлялся, а другой раз - когда А. Н. Хвостов пригласил меня и предложил мне исполнить распоряжение председателя Совета министров Щтюрмера о выдаче Григорию Распутину 500 рублей. Помню, что Распутин не хотел дать расписки в получении указанной суммы, и по совету Хвостова я вручил ее ему без расписки при постороннем свидетеле. Деньги тогда выдавались Распутину на поездку на родину в Тобольскую губернию. Определенных дней и часов для докладов я вообще у министров не имел, а являлся к ним только по их вызовам. Быть может, они внимательно относились к докладам Департамента полиции, содержавшим в себе сводку сведений, полученных из охранных отделений по всей России, но к моим докладам они относились без должного внимания, и у меня оставалось впечатление, что они мало интересовались внутренней политикой. Больше их, видимо, интересовал Распутин. Штюрмеру, например, ежедневно нужно было отправлять рапортички с донесениями о том, как Распутин провел предшествовавший день. Для такого же рода докладов он требовал иногда меня к себе.

Со времени покушения на жизнь Распутина со стороны Гусевой, имевшего место в 1914 г., была организована охрана Распутина, возложенная на Петроградское охранное отделение.

За время моей службы охрана выражалась в том, что агенты Охранного отделения дежурили в подъезде дома, в котором жил Распутин, под видом швейцара, и два агента всегда находились у ворот того же дома. Попутно, по моему приказанию они вели подробные записи всем лицам, посещавшим Распутина, и тем, кого он посещал. Таким образом я ежедневно получал самые подробные сведения о том, кого видел и где был Распутин. Автомобиль, на котором ездил Распутин, принадлежал Охранному отделению, и шофером на нем был мой служащий. Поэтому мне всегда было известно, куда ездил Распутин, между прочим, по моим сведениям, он никогда не бывал в Царском Селе во дворце; он всегда останавливался там у Вырубовой, и к ней съезжались императрица Александра Федоровна, великие княжны и наследник, а также бывший император, если он в то время находился в Царском Селе. Вырубова посещала Распутина у него на квартире в Петрограде. Распутин часто навещал Марию Головину (Мойка, 104), сестру Вырубовой Пистолькорс, митрополита Питирима, секретарь коего Осипенко постоянно бывал у Распутина. Часто Распутин посещал Бадмаева. Последний не состоял под наблюдением Охранного отделения. Воейков, по моим сведениям, никогда не был у Распутина, так же как и Распутин не бывал у него, но они, несомненно, были знакомы, встречались у Вырубовой.

Влияние Распутина на государственные дела несомненно. Через него разные темные личности за деньги проделывали самые разнообразные операции. Несомненно, что от них перепадало и Распутину, так как он других

стр. 105

средств к жизни не имел, но львиная доля все же доставалась присосавшимся к нему разного рода "дельцам". На меня Распуган производил впечатление умного и хитрого мужика, тешившегося тем, что по его желанию смещались и назначались министры, и не желавшего расстаться со своим влиянием. Распутин любил кабаки, которые посещал, обыкновенно, по возвращении из Царского Села. В них он напивался совершенно. Ездил он и "по девкам". Я не знаю, что связывало его с Бадмаевым, у которого он лечился, между прочим, от какой-то неведомой мне болезни. У Бадмаева Распутин встречался с Протопоповым. Со Штюрмером встречи у Распутина происходили у графа Борх (Фонтанка, 18). В большой дружбе Распутин был с Алексеем Николаевичем Хвостовым в первое время управления последним Министерством внутренних дел. Но затем, когда Распутин перестал совершенно стесняться и начал адресовать "министру Хвостову" свои письма к Хвостову (как говорил мне Комиссаров), Хвостов нашел, очевидно, неудобным поддерживать с Распутиным сношения, и на этой почве, как мне думается, у него и могла возникнуть мысль убить Распутина, если он действительно имел такой замысел.

От Штюрмера я был далек, и он "тревожил" меня только по распутинским делам.

У Протопопова я имел в первый раз личный доклад только после убийства Распутина. Он вызвал меня к себе, когда уже был обнаружен труп Распутина, и, вручив мне два анонимных письма на имя Вырубовой и Воейкова с бранью по их адресу и угрозою, что их постигнет та же участь, поручил мне расследовать, кем анонимы были написаны. К расследованию убийства Распутина Протопоповым был привлечен Курлов, по распоряжению которого я ездил на квартиру Распутина, чтобы удостовериться, приняты ли были меры к охране имущества Распутина. Я нашел таковое уже опечатанным судебным приставом и никакой выемки чего-либо не производил.

Из лиц, постоянно окружавших Распутина, могу назвать Симоновича, Манасевича-Мануйлова, Добровольского.

Распутин понимал, что, охраняя его, я вместе с тем наблюдаю за ним. Это его иногда стесняло, и он даже жаловался на меня в Царском Селе. Тогда я объяснился с ним и сказал ему, что охраняю его по приказанию начальства. Он примирился с этим, и мне, по его желанию, пришлось лишь заменить одного из приставленных к нему агентов другим.

Распутин, несомненно, в сильной мере вызвал в России антидинастическое движение: благодаря его влиянию при Дворе к бывшему императору в народе явилось то враждебное отношение, которое за последнее время наблюдалось почти повсеместно. Но это было только одним из факторов, приведших к революции. Наиболее важным из них я считаю полную разруху в продовольственном деле.

Уже в июле месяце прошлого года продовольственный вопрос стоял так остро, что положение дела мне представлялось угрожающим существующему государственному строю. Перемены министров и отсутствие какого бы то ни было единства и определенного плана в действиях правительства порождали всеобщее недовольство. Обо всем этом я доносил в письменных докладах министру внутренних дел Протопопову, но я думаю, что он попросту не читал моих донесений. Иначе мне трудно объяснить всю его политику - человека, летевшего в пропасть. Когда в ноябре месяце прошлого года в Государственной думе осуждения правительства и в частности Протопопова стали раздаваться в особенно резкой форме, можно уже было предвидеть, что революция неизбежна, так как к голосу Думы народ очень прислушивался. Введение ответственного министерства могло еще, пожалуй, предотвратить катастрофу, о чем я и докладывал директору Департамента полиции.

Как рассчитывал Протопопов бороться с революцией, я не знаю. Быть может, он надеялся на поддержку Петроградского гарнизона, а если так, то в настроении этого гарнизона он мог быть неправильно осведомлен только военными властями. Ни охранным отделениям, ни Департаменту полиции со времени Джунковского не разрешалось ввести агентуру в войска, и потому

стр. 106

в моих донесениях Протопопов не мог иметь освещения настроения в войсках. Беспорядки ожидались 9 января и 14 февраля. Перед этим днем Хабалов устраивал совещание относительно способов подавления беспорядков, и я приглашался на эти совещания. Между прочим, в январском совещании генерал Чебыкин, начальник гвардейских запасных частей, доложил что гарнизон вполне надежен. На случай возникновения беспорядков весь город был разделен на участки, между коими распределены были воинские части. К их содействию предполагалось прибегнуть в крайнем случае, если бы недостаточными оказались силы полиции с приданными ей казачьими отрядами. Ни на упомянутых совещаниях, ни на совещании, созванном Хабаловым, кажется, 23 февраля, на котором я также присутствовал, не возбуждалось вопроса о снабжении полиции или воинских частей пулеметами. Если в дни революции, как писалось в газетах, народ действительно расстреливался с крыш домов из пулеметов, то я не могу себе представить, кто отдал такое распоряжение. Думаю, что оно не могло бы остаться мне неизвестным, если бы оно было отдано чинам полиции до 27 февраля с.г. Несомненно, что без ведома дворников домов пулеметы не могли бы быть внесены на чердаки и крыши и там установлены. С другой стороны, без разрешения военных властей ни один пулемет не мог бы быть получен полицией. Я не знаю, могли ли быть использованы пулеметы, приготовленные для отражения неприятельских воздушных атак. Я только по слухам осведомлен, что на некоторых зданиях были поставлены пулеметы против аэропланов. Вообще мне неизвестно, какие планы борьбы с революцией имелись у Протопопова. Менее всего революция вызвана деятельностью тех нелегальных партий, с которыми мне приходилось бороться. В этом я уверен, потому что в последнее время некоторую деятельность еще проявляла группа социал-демократов большевиков, меньшевики больше ушли на легальную работу в кооперативах, военно-промышленных комитетах и т.п.; социалисты- революционеры были совершенно бездеятельны, а группа анархистов была уже ранее разбита и ликвидирована Охранным отделением.

Я не имею никаких указаний на то, что Протопопов умышленно вызывал революцию с целью добиться заключения сепаратного мира или вообще в интересах враждебных нам государств. Не имею никаких указаний и на то, что такого рода цели преследовались императрицей Александрой Федоровной, Вырубовой, Воейковым и разными темными силами, влиявшими на государственные дела.

Протопопов в бытность свою министром внутренних дел вызывал меня к себе раз шесть. Обыкновенно в таких случаях он передавал мне какие-нибудь анонимы Вырубовой или Воейкову. Один раз он меня пригласил и ограничился расспросом о функциях Охранного отделения и распорядке занятий в нем, и раз я имел у него доклад о рабочей группе в Центральном военно-промышленном комитете, предполагавшей учинить выступление 14 февраля, в день открытия сессии Государственной думы. Рабочая группа хотела, чтобы в указанный день рабочие петроградских фабрик, явившись в Государственную думу, выразили свою полную солидарность с нею и готовность оказать ей поддержку. Протопопов санкционировал арест рабочей группы. Протопопов меня не спрашивал, состоял ли в этой группе кто-либо из моих сотрудников, но мне кажется, что он мог догадаться об этом.

Причины увольнения от должности товарища министра А. В. Степанова мне неизвестны.

Я ничего не знаю о распоряжении Протопопова не давать движения представленной ему Степановым переписке, уличавшей Манасевича- Мануйлова в шпионаже в пользу Германии. Я слышал, что контрразведка интересовалась Манасевичем и будто бы установила даже наблюдение за ним.

За Протопоповым наблюдения со стороны Охранного отделения не было. Но охрана его производилась по распоряжению директора Департамента полиции.

Перлюстрацией я не занимался, но из Департамента полиции мне при-

стр. 107

сыпались выписки из разных писем для разработки. Такие письма давали мало нового, неизвестного еще материала.

Более ничего показать не имею.

Зачеркнуто "Протопоп". По прочтении показания поясняю: Распоряжения, отдававшиеся по полиции министром внутренних дел или градоначальником, не все были мне известны. Поэтому мне могло быть неизвестно и распоряжение об установке пулеметов, если таковое было отдано полиции. Но установка пулеметов не могла остаться неизвестной полиции. Вычеркнуто: "с докладом", надписано: "раз, представлялся".

Протокол

1917 года июня 26 дня командированный в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действий А. А. Спичаков- Заболотный допросил с соблюдением 443 ст. У [става] у [головного] с[удопроизводства] свидетеля, который показал:

Я - Константин Иванович Глобачев, дополнительно показываю: сотрудника охранного отделения Абросимова по кличке Шаров я принял от моего предшественника по должности начальника Петроградского охранного отделения полковника Попова. С какого времени Абросимов состоял сотрудником охранного отделения, я не знаю, как не знаю и того, явился ли он сам с предложением давать сведения охранному отделению, или был склонен к этому при допросе кем-либо из чинов отделения.

Абросимов принадлежал к партии социал-демократов меньшевиков. После поступления моего на должность начальника Петроградского охранного отделения и до образования военно-промышленных комитетов Абросимов давал очень мало сведений по группе, к которой он принадлежал. После же того, как образовался Центральный] [военн]о-промышленный комитет и Абросимов вошел в рабочую группу его, он стал давать сведения, освещавшие деятельность группы. Я припоминаю, что Абросимов докладывал, что он был выбран в рабочую группу комитета; возможно (но наверное не помню), что он спрашивал моего совета, вступать ли ему в группу. Месяца за три или четыре до революции Абросимов перестал давать сведения по рабочей группе, правильнее сказать, что он перестал давать сведения месяца за три или четыре до ареста группы. Вместе с тем, состоя в группе, Абросимов принимал от группы некоторые поручения без ведома охранного отделения. Так, не предупреждая охранное отделение, он уезжал в провинцию в объезд местных рабочих групп военно-промышленных комитетов. Такое поведение Абросимова я считал совершенно недопустимым и просил передать ему офицера, который с ним работал, что или пусть он отказывается от работы в охранном отделении, или я сделаю распоряжение об аресте его, если он будет совершать поездки без моего разрешения. Поездки Абросимова в провинцию без ведома охранного отделения ставили меня в неловкое положение перед Департаментом полиции, который запрашивал меня о выездах Абросимова, между тем как я ничего о них не знал.

Рабочая группа Центрального военно-промышленного комитета освещалась охранным отделением главным образом другим сотрудником, именно Лущуком, состоявшим в секретариате группы. Сведения Лущука были более ценны, чем сведения Абросимова, потому что через его руки проходили в секретариате все сведения о деятельности группы, и, таким образом, Лущук давал охранному отделению документальные доказательства. Ликвидация группы, состоявшаяся в конце января текущего года, была предпринята на основании сведений, полученных от Лущука, а не от Абросимова. Поводом для нее послужило воззвание рабочей группы к рабочим Петрограда, отпечатанное, кажется, на мимеографе, с призывом к выступлению 14 февраля с целью ниспровержения существовавшего государственного строя. Ра-

стр. 108

бочая группа предполагала предложить Государственной думе, низвергнув правительство, опереться в дальнейшей своей деятельности на рабочих. Экземпляр такого воззвания и сведения о предполагаемом выступлении рабочих были получены охранным отделением от Лущука. Я не мог взять на себя решение вопроса об аресте рабочей группы Центрального комитета и доложил об этом министру внутренних дел. Последний привлек к совещанию товарища министра Куколь-Яснопольского и директора Департамента полиции Васильева. Протопопов куда-то торопился, кажется, в Царское Село, и вопрос об аресте группы обсуждался, кажется, в его отсутствие. Но по возвращении его ему было доложено о решении произвести арест группы, и он санкционировал это решение. Я помню, что на совещание, в отсутствие Протопопова, приехал Курлов, который высказался также за необходимость произвести ликвидацию рабочей группы. На совещании не обсуждалось вопроса о том, следовало ли одновременно с арестом членов рабочей группы арестовать также и сотрудников, освещавших ее деятельность. Не все члены группы были арестованы одновременно, потому что охранное отделение не знало всех адресов членов группы. Мне кажется, что в первый прием было арестовано семь человек. Один из подлежавших аресту, именно Гвоздев, был болен, а потому был оставлен под домашним арестом, но на другой день после его ареста, по распоряжению Хабалова, караул в его квартире был снят. Я помню, что, отдавая распоряжение об аресте членов рабочей группы, я приказал арестовать и Абросимова, но затем почему-то я отменил свое распоряжение - вероятно, потому что нужно было о чем-то переговорить с Абросимовым. Мне казалось, что обыск у Абросимова производился, но утверждать этого я не берусь.

Я не помню, сообщал ли позже мне судебный следователь Юревич о розыске Абросимова. Из секретариата рабочей группы был арестован секретарь Богданов и предполагалось арестовать Гутовского. Лущук не был арестуем, так как не было оснований для его привлечения. После ареста части рабочей группы Абросимов продолжал иметь свидания с офицерами охранного отделения, но я, как припоминаю, на этих свиданиях не присутствовал. Я присутствовал на свидании с Абросимовым офицера, кажется, Иванова, за несколько дней до ареста группы. Тогда я сказал Абросимову, что так относиться к делу, как относился он, нельзя, и что он должен или работать, или я сделаю распоряжение об его аресте. На это, помню, Абросимов возразил, что сомневается, смогу ли я исполнить свою угрозу. Я понял эти слова в том смысле, что ввиду ожидаемого переворота Абросимов не думал, что арест его был возможен.

Я помню, что после ареста рабочей группы от Лущука были получены сведения, что Абросимов выступал с речью в заседании Центрального военно- промышленного комитета, но содержания речи, произнесенной там Абросимовым, я не помню. Абросимов был арестован перед самой революцией. На ваш вопрос, почему в течение столь продолжительного времени Абросимов оставался на свободе, отвечаю, что, насколько я припоминаю, офицер, работавший с Абросимовым, говорил мне, что Абросимов просил выждать с арестом его, потому что ему нужно было устроить какие-то его личные дела.

В 1915 г. с Абросимовым работал подполковник Иванов, а в 1916 г. подполковник Белоусов. Абросимов, как развитой человек, мог бы быть очень полезен охранному отделению, если бы он не относился так небрежно к принятым на себя обязанностям. Он не внушал мне особого доверия, после того как выяснилось, что без ведома охранного отделения он принимал разные поручения рабочей группы, связанные с его поездками в провинцию. Мне казалось, будто Абросимов "торговал на две лавочки". При вступлении Абросимова в состав рабочей группы, ему было внушено охранным отделением, как это внушалось и вообще всем сотрудникам, что никакой активной деятельности в группе он проявлять не должен. Затем ему было предложено держаться того направления, которое он избрал, именно, оборонческого. Группа держалась того же направления, но с конца 1916 г. или с начала теку-

стр. 109

щего года она стала слишком ярко выражать стремление стать во главе всего рабочего движения в Петрограде и принимать резолюции с призывами к ниспровержению существовавшего государственного строя. Это было установлено документально материалами, взятыми при обыске у членов группы, так что судебный следователь Юревич имел возможность предъявить арестованным членам группы обвинение по 102 ст. Уголовного] улож[ения].

За время моей службы в должности начальника Петроградского охранного отделения по указаниям Абросимова не было произведено ликвидации каких- либо организаций или арестов членов нелегальных партий. На ваш вопрос, почему мною было увеличено жалование Абросимову с 150 руб. в месяц до 250 руб. в месяц, отвечаю, что такое увеличение последовало ввиду усилившейся дороговизны жизни по ходатайству Абросимова. Когда я сделался начальником Петроградского охранного отделения, Абросимов не принадлежал к центральной инициативной группе. Может быть, он входил в нее раньше - этого я не знаю. О службе Абросимова в охранном отделении я, как помню, никогда не докладывал министру внутренних дел Протопопову. Он меня и не спрашивал, кем именно из сотрудников освещалась деятельность рабочей группы. Если Протопопов знал о существовании и деятельности Абросимова, то, может быть, ему докладывал об этом директор Департамента Васильев. Мои доклады Протопопову, кроме одного, происходили в присутствии Васильева. Протопопов никогда меня не расспрашивал о том, как была поставлена агентура в рабочей группе военно-промышленного комитета. Я думаю, что вряд ли он даже понимал, что изображала из себя рабочая группа. Поэтому, вероятно, когда зашел вопрос об аресте рабочей группы, он и распорядился пригласить Курлова, как специалиста в подобных делах. Но все же мне кажется, что Протопопов не мог не знать, что охранное отделение имело своего сотрудника в рабочей группе, потому что он должен был понимать, что без сотрудника охранное отделение не могло бы освещать деятельности группы.

Списков секретных сотрудников охранного отделения я за время моей службы в Петроградском охранном отделении в Департамент полиции не представлял. До меня они, может быть, и представлялись другими начальниками охранных отделений. Помню, что только при вступлении в должность товарища министра Белецкого я лично передал ему список сотрудников по партиям, которые ими освещались, причем в списке были указаны только клички сотрудников. При мне за два года моей службы директорами Департамента полиции состояли: Брюн де Сент-Ипполит, Моллов, Кафафов, Климович и Васильев. Товарищами министра, заведовавшими Департаментом полиции, были Джунковский, Белецкий, Степанов и Курлов; последний недолго исполнял обязанности товарища министра. Мне известно, что существовала "инструкция" по организации и ведению внутреннего (агентурного) наблюдения. Этой инструкцией я никогда не пользовался и никому из командировавшихся ко мне для занятий офицеров изучать не давал и не рекомендовал; я не знаю, кем она сочинена. Я никогда ее не читал и с содержанием ее не знаком. Знания инструкции от чинов охранных отделений не требовалось. Обыкновенно, лица, командированные в охранные отделения, знакомились с делом чисто практически. Сотрудники вербовались преимущественно из лиц, принадлежавших к нелегальным партиям, причем предпочитались сотрудники, являвшиеся добровольно с предложением услуг. Сотрудники могли вербоваться также среди лиц, привлеченных к дознаниям по политическим делам, путем склонения таких лиц к службе в охранном отделении, но такой контингент сотрудников представлялся менее желательным, чем контингент сотрудников- добровольцев.

Предъявляемые мне Вами четыре листка бумаги с рукописным текстом, начинающимся словами: "И. Шаров. 2/II1917 года" (предъявлены листки, полученные из бывшего охранного отделения), написаны рукою подполковника Иванова и представляют из себя запись показания Шарова-Абросимова, данного на свидании им подполковнику Иванову. Предъявляемый мне Вами

стр. 110

обрывок бумаги с уцелевшим частично текстом, начинающимся словами: "справка 17 ноября..." (предъявлен разорванный документ, найденный в делах Департамента полиции); представляет из себя, по-видимому, справку, составленную в Департаменте полиции. Имеющаяся на документе отметка чернилами и карандашом сделана или директором Департамента Васильевым, или вице-директором Смирновым. Слова на справке "хранить особо секретно" объясняются тем, что в справке указана фамилия секретного сотрудника, а потому бумага должна была сохраняться особо секретно. По-видимому, в справке излагалось о поездке Абросимова в Ростов-на-Дону, относительно которой я не был осведомлен. Кем написан разорванный листок бумаги, начинающийся словами: "Директор. По полученным в д-те П. сведениям...", я не знаю.

Кличка Лущука была "Медведь". Лущук принадлежал к партии социал- демократов меньшевиков (студенческая организация).

Зачеркнуто: "если". Надписано: "если он... разрешения".

Генерал-майор Глобачев

Командированный в Комиссию Спичаков-Заболотный.

Протокол допроса обвиняемого

1917 года октября 14 дня командированный в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действий А. А. Спичаков- Заболотный, согласно постановления своего от 14 - 16 сентября 1917 г., утвержденного названною комиссиею 28 сентября, и определения ее же, допросил с соблюдением 403 ст. Уст[ава] уголовного] судопроизводства] нижепоименованного обвиняемого, который показал:

В предъявленном мне обвинении меня в том, что, состоя в должности начальника Петроградского охранного отделения и будучи обязан по долгу службы заботиться о предупреждении и пресечении преступных деяний, я в нарушение возложенных на меня обязанностей, зная, что в Петроградском охранном отделении в качестве секретного сотрудника с постоянным ежемесячным жалованием, доходившим до 250 руб. в месяц, служит состоявший членом преследовавшегося по действовавшему закону социал- демократического сообщества кр-н Абросимов с тем, чтобы за указанное вознаграждение он, Абросимов, с одной стороны, способствовал противоправительственной деятельности партийных организаций, а с другой стороны, сообщал охранному отделению сведения о планах и предположениях этих организаций и членах последних, - осенью 1915 г. я поручил Абросимову в целях розыска вступить в число членов рабочей группы Центрального военно- промышленного комитета, а затем, по возбуждении против означенной группы обвинения по 102 ст. Уголовного] улож[ения] и производстве арестов среди чле-

стр. 111

нов группы, я сначала скрыл местопребывание Абросимова от судебных властей, коими Абросимов был привлечен в качестве обвиняемого и разыскивался, а затем отдал распоряжение об аресте Абросимова лишь после того, как предупредил его об этом и получил его, Абросимова, на то согласие, - каковое превышение власти, допущенное мною, по значению своему является особо важным, - то есть в преступном деянии, предусмотренном 2 ч. 341 ст. Улож[ения] о наказаниях] - я виновным себя не признаю.

Я действительно знал, что в Петроградском охранном отделении состоял на службе Абросимов, который принадлежал к партии социал-демократов меньшевиков. Вообще секретные сотрудники выбирались среди лиц, принадлежавших к нелегальным политическим партиям, так как только такие лица и могли быть полезны охранному отделению в целях политического розыска. Это предписывалось нам и инструкциями, устанавливавшими организацию розыска. Но я лично никогда не давал Абросимову поручений способствовать противоправительственной деятельности партийных организаций и не допустил бы этого. Осенью 1915 г. я не поручал Абросимову вступить в число членов рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета; в эту группу Абросимов попал по выборам от петроградских рабочих. Протестовать против вступления его в рабочую группу я не имел никаких оснований, так как рабочая группа при Центральном военно-промышленном комитете была совершенно легальным учреждением, действовавшим открыто. Когда мне стало ясно, что рабочая группа занялась за кулисами противоправительственной деятельностью, направленной к ниспровержению существовавшего государственного строя, я не потребовал выхода из нее Абросимова, потому что он мне был нужен для осведомления о деятельности группы, каковую я должен был освещать моему начальству. С арестом членов рабочей группы я медлил, ожидая, пока я не смогу получить в свое распоряжение документальные данные, которыми можно было уличить рабочую группу в противоправительственной деятельности. Такие данные я смог получить только в январе сего года, после чего и было приступлено к ликвидации группы. Правда, еще в самом начале деятельности рабочей группы в моем распоряжении оказалась вынесенная ею резолюция, устанавливавшая, что рабочая группа задумывала учинить ниспровержение существовавшего государственного строя. Я не помню, от Абросимова ли ко мне попала та резолюция, или она была добыта иным путем. Тогда я доложил о той резолюции товарищу министра Белецкому, но последний, после какого-то совещания, устроенного, кажется, при Министерстве юстиции, распорядился, чтобы никаких мер репрессии в отношении рабочей группы не предпринималось. У меня не было никаких сведений о том, что Абросимов принимал активное участие в подготовлении рабочею группою выступления рабочих масс с требованиями, направленными к ниспровержению существовавшего государственного строя. Поведение Абросимова мне не нравилось, потому что он выезжал из Петрограда в провинцию с поручениями от рабочей группы без ведома моего и разрешения. Так как в провинции местным охранным отделениям не было известно, что Абросимов состоял на службе при Петроградском охранном отделении, то он всегда мог быть под угрозою быть арестованным где-либо в провинции. Кроме того, в провинции я не имел возможности наблюдать за его деятельностью, так как донесения местных охранных отделений о выступлениях Абросимова направлялись непосредственно в Департамент полиции и мне не всегда могли быть известны. Из-за поездок Абросимова в провинцию я имел с ним много пререканий, причем ставил ему на вид именно возможность его ареста без моего ведома где- либо в провинции. Я настойчиво требовал от Абросимова, чтобы без моего разрешения он никуда по поручениям рабочей группы из Петрограда не отлучался, и даже грозил ему арестом в случае, если он не будет моего требования исполнять.

О том, что будут произведены аресты среди членов рабочей группы, я Абросимова не предупреждал, потому что накануне ареста я еще не знал, что он состоится. О том, что судебный следователь Юревич разыскивал Абросимо-

стр. 112

ва, мне ничего не было известно. Ко мне с требованием о розыске Абросимова судебный следователь не обращался. О привлечении им Абросимова в качестве обвиняемого я узнал, кажется, спустя неделю после того, как состоялось постановление следователя. Когда от Департамента полиции получено было требование об аресте Абросимова, я сказал Абросимову, что он должен быть арестован, и он на это согласился, но попросил дать ему несколько дней для приведения в порядок его денежных дел. Я сделал ему просимую отсрочку. Такое снисхождение я считал себя в праве сделать Абросимову, так как он все же не был обыкновенным арестантом. Разговоров об исходатайствовании помилования в случае осуждения или об оказании содействия для побега из места заключения я с Абросимовым не имел. Я не понимаю, какое особо важное значение могло иметь приписываемое мне превышение власти. По условиям старого режима, политический розыск был необходим, а осуществление его без участия секретных сотрудников именно такого рода, какие существовали, было невозможно.

По прочтении показания прошу добавить, что жалование Абросимову было прибавлено не потому, что он оказывал какие-нибудь особо ценные услуги охранному отделению, а потому что возросла дороговизна жизни и всем сотрудникам вообще были увеличены оклады содержания. Абросимов же всегда особенно надоедал с просьбами об увеличении ему жалования.

Генерал-майор Глобачев

Спичаков-Заболотный

Постановление

1917 года октября 14 дня командированный в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действий А. А. Спичаков- Заболотный, допросив бывшего начальника Петроградского охранного отделения генерал-майора Константина Ивановича Глобачева, обвиняемого в превышении власти, имевшем особо важное значение, то есть в преступлении, пред[усмотренном] 2 ч. 341 ст. Улож[ения] о наказаниях], и руководствуясь 415, 1 п. 416 и след. ст. Уст[ава] уголовного] судопроизводства], - постановил:

Мерою пресечения способов уклоняться от суда и следствия избрать для названного выше К. И. Глобачева подписку о неотлучке. Командированный в комиссию Спичаков-Заболотный

Подписка о неотлучке

1917 года октября 14 дня я, нижеподписавшийся, дал сию подписку командированному в Чрезвычайную следственную комиссию для производства следственных действий А. А. Спичакову-Заболотному в том, что до окончания следствия и суда по делу, по коему я привлечен в качестве обвиняемого по 2 ч. 341 ст. Улож[ения] о наказаниях], обязуюсь никуда из указанного мною места жительства без разрешения А. А. Спичакова-Заболотного или Чрезвычайной следственной комиссии не отлучаться. Генерал-майор Глобачев

стр. 113

Правда о русской революции

Предлагая настоящие воспоминания общественному вниманию, я должен сказать, что опубликованием их я отнюдь не имел в виду излагать историю русской революции или разбирать в широком масштабе причины, вызвавшие это пагубное явление, - это задача слишком сложная в настоящее время и будет уделом будущего беспристрастного историка, а хотел лишь дать тот материал, который наравне с прочими материалами мог бы послужить к изложению таковой истории.

Мне, как лицу, близко стоявшему к правящим сферам, с одной стороны, и по роду своей деятельности имевшему непосредственное соприкосновение с разными слоями населения - с другой, приходилось много беседовать, наблюдать и видеть такого, что могло ускользнуть от внимания простого обывателя или мало компетентного в вопросах внутренней политики лица. Многие мелочи, конечно, ускользнули из моей памяти благодаря тому, что со времени совершившихся событий прошли годы, но все, что касается характеристики политических деятелей и характера и значения самых событий, то это осталось живым в моей памяти. К большому моему сожалению, многого я не могу подтвердить документами, так как все дела Охранного отделения и личное мое имущество были частью сожжены, частью разграблены, а частью попали в руки новой революционной власти в первые же дни переворота.

В течение двух лет я был свидетелем подготовлявшегося бунта против верховной власти, никем не остановленного, приведшего Россию к небывалым потрясениям и гибели. Говорю "бунта", а не революции, потому что русский народ еще до революции не дозрел и потому что в общей своей массе он в перевороте не участвовал. В самом деле, что необходимо для самого существа революции? Нужна идея. Ведь если заглянуть в историю, то мы увидим, что революции совершались под влиянием какой-либо идеи, захватившей всю толщу народа. Большей частью эти идеи были патриотическими- национальными. Была ли идея у руководителей русской революции? Была, если этим можно назвать личное честолюбие и своекорыстие главарей, вся цель которых заключалась лишь в захвате какой бы то ни было ценой власти в свои руки. Россия вела грандиознейшую войну. Казалось бы, для успешного ее окончания нужно было напрячь все свои силы, забыть все свои личные интересы и все принести в жертву отечеству, помнить только о том, что прежде всего необходимо выиграть войну, а затем уже заняться своими домашними делами. А между тем, что делает цвет и мозг нашей интеллигенции? При первой же военной неудаче он старается подорвать у народа доверие к верховной власти и к правительству. Мало того, он старается уронить престиж носителя верховной власти в глазах серых масс, обвиняя его с трибуны народных представителей то в государственной измене, то в безнравственной распущенности. Государственная дума - представительный орган страны - становится агитационной трибуной, революционирующей эту страну. Народные представители, к которым прислушивается вся Россия, не задумываясь о последствиях, решаются взбунтовать темные массы накануне перелома военного счастья на фронте, исключительно в целях удовлетворения своего собственного честолюбия. Разве здесь есть патриотическая идея? Наоборот, в существе всей работы этих людей заложена государственная измена. История не знает примеров подобного предательства. Вся последующая работа социалистов и большевиков по разложению России является лишь логическим последствием предательства тех изменников, которые подготовляли переворот, и последних нельзя так винить, как первых. Они по-своему были правы, они хотели преобразовать государственный и общественный строй России по своей программе - по тому рецепту, который являлся конечной целью их многолетней работы и мечтой, лелеянной каждым социалистом, какого бы он ни был толка. Это являлось осуществлением их идеологии.

стр. 114

Русская интеллигенция должна бы была брать пример с других государств, принимавших участие в великой войне, где, несмотря также на ряд тяжких испытаний и классовую борьбу, все сплотилось вокруг своих правительств, где были забыты ice домашние споры и распри, где все личные интересы приносились в жертву общему делу, где все было поставлено на карту во исполнение единой заветной цели - победить врага. Там все работали во имя национальной идеи. У нас работали в пользу врага, стараясь елико возможно развалить тыл армии, а вместе с тем и свалить могущественнейшую монархию. Если против России с внешней стороны был выставлен общий фронт центральных держав, то такой имел союзника в лице нашей передовой интеллигенции, составившей общий внутренний фронт для осады власти в тылу наших армий. Работа этого внутреннего врага велась методично в течение двух лет, причем использовались все неудачи, все ошибки, малейшие события и явления последнего времени. Создавались специальные организации, якобы подсобные правительству для успешного ведения войны; на самом же деле предназначенные исключительно для того, чтобы подтачивать изнутри государство и армию. Даже в центральных учреждениях старались создать недовольство и оппозицию против существующего порядка. Было использовано все: ложные слухи, клевета в печати, тяжелые экономические условия, воздействие на рабочие массы, подпольное революционное движение, раздоры среди членов правительства, личные интриги и т.п. Словом, все средства были пущены в ход для создания революционной атмосферы, для того, чтобы ни одного защитника старого порядка не нашлось, когда будет поднято знамя восстания в пользу руководящего революционного центра. Правительство своей слабостью и неспособностью невольно шло ему навстречу, не выделив из своей среды за два года ни одного хоть сколько-нибудь талантливого и твердого политического деятеля, способного остановить это злое дело. И вот, ужасный российский бунт начался, и кошмарные его последствия продолжаются до сего времени, а когда этому наступит конец, того никто не ведает.

За свою тысячелетнюю историю русский народ часто бунтовал и всегда приводился к этому предателями обманным способом. Вспомним "смутное время", "стрелецкие бунты", вызванные крамолой бояр, восстание Стеньки Разина, "Пугачевский бунт", бунт декабристов. Во всех этих событиях народные массы вводились в заблуждение изменниками России. Сравнительно еще недавно, в 1902 г., во время аграрных беспорядков в Малороссии, для того,' чтобы взбунтовать крестьян против помещиков, агентами революционных комитетов распространялись среди крестьян апокрифические золотые царские грамоты, разрешавшие им отбирать землю и инвентарь от помещиков, - и серые массы на это шли. Это служит доказательством, что револю-

стр. 115

ционеры сами понимали, что русский народ способен только на бунт, а не на революцию. Так было и в переворот 1917 г.: народ был обманут надвигающимся якобы голодом; кричали "дайте хлеба", но никто не кричал "долой Николая" или "Долой царя". Докладывал ли об этом государю Родзянко или Алексеев, я не знаю, но думаю, что нет. И если бы государь не отрекся от престола и нашлись бы элементы, способные подавить февральский кошмар, то никто бы его не назвал революцией, а просто бунтом Петроградского гарнизона.

Даже события 1905 г., после неудачной Японской войны, мы скорее можем назвать революцией, а не бунтом, потому что эти события были вызваны крайними элементами на почве общего неудовольствия военными неудачами и имели в своем основании, если хотите, национальную идею. Монархия уронила престиж Российской Великой Державы, и в защиту национальных интересов должна выступить новая власть - народная, способная вернуть России былое величие и дать такой строй стране, который обеспечил бы ей здоровое существование, вместо неспособного, отжившего монархизма. Вот лозунги, под которыми шла революция 1905 года и развивалась как бы на почве народного патриотизма.

В своих воспоминаниях я не придерживаюсь хронологического порядка, а останавливаюсь на тех событиях, явлениях и лицах, которые являются наиболее выпуклыми этапами подготовки Февральского переворота 1917 г. в течение двух предшествовавших лет и последующего развития русской революции.

Глава I

Петроградское охранное отделение. - Его организация. - Агентурная часть. - Следственная часть. - Производство обысков. - Канцелярия. - Наружное наблюдение. - Охранная команда. - Центральный филерский отряд. - Регистрационный отдел. - Начальник Отделения. - Задачи Охранного отделения. - Революционное и рабочее движение. - Общественные настроения.

Я был назначен начальником Петроградского охранного отделения в январе 1915 года. Официальное его название было: "Отделение по охранению общественной безопасности и порядка в Петрограде". Это был самый крупный из органов местного политического розыска в России. Он насчитывал до 600 служащих и подразделялся на следующие отделы: 1) собственно Охранное отделение, 2) Охранную команду, 3) Центральный отряд и 4) Регистрационный отдел.

Собственно Охранное отделение имело такую организацию: агентурная часть, следственная часть, наружное наблюдение, канцелярия и архив.

Агентурная часть являлась базой всего политического розыска, так как здесь сосредотачивались все материалы, полученные непосредственно из агентурных источников. Работа распределялась между опытными жандармскими офицерами и чиновниками, которые заведовали каждый порученной ему частью агентурного освещения. Так, несколько офицеров ведало освещением деятельности партии социал-демократов большевиков, несколько - социал- демократов меньшевиков, несколько - социалистов-революционеров и народных социалистов, несколько - общественным движением, несколько - группами анархистов и специальный офицер - рабочим движением вообще. Каждый из этих офицеров имел своих секретных сотрудников, служивших источниками сведений; он имел личные с ними свидания на конспиративных квартирах и вел этих сотрудников таким образом, чтобы, с одной стороны, оберечь их от возможностей провала, а с другой - наблюдал за правильностью даваемых сведений и недопущением провокации. Полученные сведения, по каждой организации особо, проверялись путем наружного

стр. 116

наблюдения и перекрестной агентуры, а затем подробно разрабатывались, то есть делались выяснения и установки лиц и адресов, определялись связи и сношения и т.д. Агентурные сведения после законченной поверки и разработки приобретали таким образом характер полной определенности и достоверности. Когда данная организация была в достаточной степени обследована, то она ликвидировалась и весь материал, изъятый по обыскам, доставлялся в Охранное отделение, именно - в агентурную его часть, где он приводился в порядок, то есть отбиралось все преступное, имеющее характер вещественного доказательства для дальнейшего следствия. Систематизированный материал, списки обысканных и арестованных лиц, а равно и агентурная записка по данному делу передавались в следственную часть.

В следственной части производился допрос арестованных и свидетелей, предъявление вещественных доказательств, осмотр их, дополнительные выяснения, а если нужно, то обыски и аресты, а затем производилась передача всего дела судебному следователю, в губернское жандармское управление или военной власти, смотря по тому, какое направление принимало дело: то есть возбуждалось ли следствие, или дознание в порядке 1035 ст. Устава уголовного судопроизводства, или в административном порядке. Все расследования велись в установленные законом сроки, и арестованные вместе с передачей дела перечислялись дальнейшим содержанием под стражей за подлежащими лицами.

Самое производство обысков поручалось полиции, иногда при участии чинов Охранного отделения (в более серьезных случаях) и всегда при участии понятых; весь отобранный материал поименовывался в протоколах, опечатывался и в таком виде из местного полицейского участка доставлялся в Охранное отделение.

Для быстрого выяснения лиц и установки адресов при каждом полицейском участке столицы имелся свой специальный полицейский надзиратель, который производил эту работу и на которого кроме этого возлагалась обязанность два раза в день по телефону сообщать в Охранное отделение о малейших происшествиях в районе участка, а в экстренных и серьезных случаях он делал доклад немедленно.

Вся текущая переписка, телеграфные сношения, денежная отчетность, казначейская часть, ведение дел и т.д. сосредотачивались в канцелярии, чем ведал делопроизводитель Отделения.

При канцелярии имелся архив и карточный алфавит, что составляло весьма существенную часть канцелярии, так как в алфавит заносились все лица, когда- либо проходившие по делам Отделения, с ссылками на номера дел и страниц. За несколько лет алфавит представлял весьма солидную регистрацию лиц, прошедших по делам и, таким образом, если нужно было навести справку о любом лице, то это требовало не более пяти минут. О лицах, скомпрометировавших себя чем-либо в прошлом, можно было быстро получить самые подробные сведения. Сведения о лицах, по делам Петроградского охранного отделения не проходивших, получались так же легко при помощи своих полицейских надзирателей или путем телеграфных запросов в местные розыскные органы по всей Российской империи.

Отдел наружного наблюдения состоял из 100 штатных наблюдателей, или филеров, двух заведующих группами чиновников, двух их помощников и небольшой канцелярии (установки, сводки и т.п.). В филеры принимались люди, прошедшие военную службу, преимущественно из унтер-офицеров, грамотные, развитые и хороших нравственных качеств. Для удобства управления и работы филеры делились на две группы, из которых каждая подчинена была своему заведующему наружным наблюдением. Каждой группе давались задачи по наблюдению, согласно чего определялось число наблюдательных постов. Некоторая часть филеров вела наблюдение на извозчичьих пролетках, для чего Охранным отделением содержалось несколько извозчичьих лошадей с упряжками. Значение филерского отряда было весьма важным, так как он являлся проверочным аппаратом агентурных сведений и разработки

стр. 117

таковых и кроме того подсобным для обследования деятельности и связей данной организации. Все данные наблюдения излагались в дневниках и докладывались ежедневно заведующими группами начальнику Отделения.

Внутренний распорядок Отделения, канцелярское делопроизводство и наблюдение лежали на ответственности помощника начальника Отделения. В течение круглых суток в Отделении дежурили: один офицер, два полицейских надзирателя, дежурный по канцелярии чиновник и дежурные служители и филеры.

Охранная команда состояла из 300 чинов охраны и двух офицеров и была подчинена второму помощнику начальника отделения. Она занимала особое помещение на Морской улице, N 26, где имелись особые классы для инструктирования чинов команды их обязанностям. Назначение охранной команды было: охрана Его Величества по путям Его следования в столице, охрана императорских театров, охрана высочайших особ и охрана некоторых высокопоставленных лиц по мере надобности. В охранную команду принимались лица отборные, самой лучшей репутации, из прошедших ряды армии на должностях унтер-офицеров, хорошо грамотные и развитые.

Центральный филерский отряд состоял из 75 наблюдателей-филеров под командой особого офицера, подчиненного начальнику отделения. Отряд составлялся из особо отборных и опытных филеров и предназначался для обследования серьезных организаций не только в столице, но и вне ее. Части его иногда командировались в провинцию в распоряжение местных розыскных органов для более осторожной и успешной разработки какого-либо дела. Кроме того, чины отряда выполняли и особо секретные задачи по наблюдению и охране. При высочайших проездах на них возлагалась задача наблюдения за линией проезда. Центральный отряд обладал всеми средствами для успеха выполнения ставящихся ему задач, как-то: грим, костюмы и принадлежности мелких уличных торговцев, газетчиков и т.п. Были в нем лица с высшим образованием, были и простые женщины и дамы.

Регистрационный отдел состоял из 30 (число колебалось) полицейских надзирателей и офицера - заведующего отделом, подчиненного начальнику Охранного отделения. Назначение отдела состояло в наблюдении и регистрации неблагонадежного элемента, приезжающего в столицу и проживающего в гостиницах, меблированных домах, комнатах и т.п. Для этого весь город был разделен на районы, в которые входило несколько полицейских участков и которые были в ведении специального полицейского надзирателя. Последний во всех порученных его надзору помещениях имел свою агентуру из гостиничной прислуги, управляющих, швейцаров, дворников и т. д. Таким образом можно было не только собрать сведения о личности заподозренного лица, но и произвести самый тщательный осмотр всего принадлежащего ему имущества, не возбуждая с его стороны никаких подозрений. Кроме того, регистрационный отдел проверял детально и путем телеграфных запросов по местам приписок подлинность и легальность личных документов заподозренных лиц. Эта работа была весьма продуктивна и давала Охранному отделению весьма ценные сведения о прибывающих в столицу лицах. Чины регистрационного отдела, а часто и заведующий таковым, при высочайших выездах на временное пребывание в провинцию командировались туда заблаговременно для регистрации местного населения и в помощь местному розыскному органу.

Все отделы Охранного отделения руководились лично начальником Охранного отделения, и им же устанавливался порядок работы. Начальники отделов, офицеры, ведающие агентурой, и чиновники, заведующие наружным наблюдением, делали ежедневно доклады лично или по телефону начальнику Охранного отделения, получая от него все задачи и указания. Ни одна мелочь повседневной жизни столицы не должна была от него ускользнуть.

В обществе укоренилось мнение, что власть начальника Охранного отделения, особенно в Петрограде, была безгранична. Мнение это совершенно

стр. 118

ошибочно. Все права и обязанности начальника Охранного отделения были строго регламентированы, и в сфере предупреждения и пресечения государственных преступлений власть его была чрезвычайно ограничена: во- первых, законом, а во-вторых, силою всевозможных влияний лиц, стоящих в служебном положении выше его. Это второе обстоятельство положительно связывало руки начальника Охранного отделения при применении им вполне законных мер в борьбе с революционным движением. Инициатива ликвидации преступных организаций и отдельных лиц, конечно, была в руках его, но приведение в исполнение самой ликвидации требовало санкции по меньшей мере товарища министра внутренних дел или даже самого министра, и такая санкция легко давалась, когда дело касалось подполья, рабочих кружков или ничего не значащих лиц, но совсем иное было дело, если среди намеченных к аресту лиц значилось хоть одно занимавшее какое-либо служебное или общественное положение; тогда начинались всякие трения, проволочки, требовались вперед неопровержимые доказательства виновности, считались со связями, неприкосновенностью по званию члена Государственной думы и проч. и проч. Дело, несмотря на интересы государственной безопасности, откладывалось, или накладывалось категорическое "вето". Если начальник Охранного отделения в силу исключительной экстренности осуществлял ликвидацию без предварительного доклада, то, во-первых, это ставилось ему на вид, а во-вторых, если в числе арестованных лиц значились лица вышеупомянутой категории, то таковые освобождались в самом непродолжительном времени по приказанию высшего начальства. Естественно, что при таком порядке вещей в том процессе, в котором нарастало революционное и бунтарское настроение, ответственны были главным образом рабочие кружки и периферия, а руководящая интеллигенция ускользала и продолжала делать свое преступное дело.

На точном основании закона и высочайше утвержденных положений об охране и о местностях, объявленных на военном положении, каждому задержанному предъявлялось обвинение в течение первых же суток и арестованный содержался под стражей не более двух недель - при охранном положении и не более одного месяца - при военном положении, в течение каковых сроков он либо освобождался за отсутствием достаточных данных, изобличающих его виновность, или перечислялся на основании Устава уголовного судопроизводства за тем лицом, которое производило дальнейшее расследование и направляло дело в подлежащий суд, то есть за судебным следователем или начальником губернского жандармского управления. Арестованные в исключительных случаях содержались день-два при Охранном отделении, но в условиях далеко лучших, чем в общих местах заключений, а затем переводились в городские тюрьмы или арестные дома. Таким образом, начальник Охранного отделения ни роли обвинителя, ни судьи не играл и бессрочно никого держать под стражей не мог, как это принято было думать, а арестовывал только активных революционеров, да и то с большим разбором, и привлекал их к законной ответственности.

Охранное отделение со всеми отделами официально подчинялось Петроградскому градоначальнику, но в сущность и в технику работы его последний не входил. Руководил же Охранным отделением Департамент полиции и главным образом товарищ министра внутренних дел, заведующий политической частью, иногда же и сам министр. Задачи Охранного отделения были очень широки: активная борьба с революционным движением, информация о настроениях разных слоев населения, наблюдение за рабочим движением, статистика ежедневных происшествий, регистрация населения, охрана высочайших особ и высокопоставленных лиц. Кроме того, на Охранное отделение возлагались особые секретные задачи, не имеющие прямого отношения к перечисленным обязанностям, в зависимости от требования Департамента полиции, министра внутренних дел, лица императорской фамилии, а иногда и военных властей.

На основании всего осведомительного материала, получаемого Охран-

стр. 119

ным отделением, составлялись доклады, которые представлялись: Департаменту полиции, товарищу министра внутренних дел, министру, градоначальнику, главнокомандующему Петроградского военного округа и дворцовому коменданту. Таким образом, все эти лица были в курсе политического положения и настроений текущего момента. С характером этих докладов можно отчасти ознакомиться по тем отрывкам, которые цитируются в статье Блока, напечатанной в IV томе "Архива русской революции". По этим выдержкам можно судить, что не было почти вопроса, который не был освещен Охранным отделением так, как это было в действительности, и что неизбежность близкой катастрофы была ясна.

Кроме письменных докладов, ежедневно начальником Охранного отделения делались и устные доклады: директору Департамента полиции, градоначальнику и товарищу министра внутренних дел. В экстренных случаях министру и главнокомандующему.

Охранное отделение, как и все прочие органы политического розыска в империи, было прекрасно налаженным в техническом отношении аппаратом для активной борьбы с революционным движением, но оно совершенно было бессильно бороться с все нарастающим общественным революционным настроением будирующей интеллигенции, для чего нужны были другие меры общегосударственного характера, от Охранного отделения не зависящие. В этой области Охранное отделение давало только исчерпывающие информации, советы и пожелания, которые упорно обходились молчанием.

Что касается борьбы с подпольным революционным движением, то таковая велась Охранным отделением весьма продуктивно и успешно, и определенно можно сказать, что работа тайных сообществ и организаций в России никогда не была так слаба и парализована, как к моменту переворота.

В Петрограде за последние два года до революции проявлялась деятельность следующих революционных организаций: партии социалистов- революционеров, Российской социал-демократической партии большевиков и меньшевиков и различных анархических групп. Первая влачила жалкое существование до 1916 г., с какового времени как действующая организация прекращает совершенно свое существование. Партия с. -д. большевиков, наиболее жизненная, рядом последовательных ликвидации приводилась к полной бездеятельности, но все-таки имела влияние на рабочую среду и боролась за свое существование. Партия с. -д. меньшевиков главным образом использовала легальные возможности, как-то: профессиональные союзы, культурно-просветительные общества, Центральный военно-промышленный комитет и т.д. С вхождением меньшевиков в последний влияние их на рабочие круги Петрограда значительно возросло. Анархические группы возникали время от времени, и число их возрастало по мере приближения к моменту революции. Эти группы положительно целиком ликвидировались, и члены их в момент переворота почти все содержались по тюрьмам в ожидании суда. Революция автоматически освободила из-под стражи всех анархистов и родственный им уголовный элемент, чем и объясняется рост анархического движения при Временном правительстве; достаточно вспомнить черные автомобили, дачу Дурново, Московскую заставу и т.д.

Когда, уже после революции, я и члены бывшего императорского правительства содержались под стражей в Министерском павильоне Государственной думы, то бывшие арестованные за принадлежность к разным политическим организациям и освобожденные из мест заключений в революционном порядке, посещали нас и высказывали удивление, почему произошел так удачно переворот, что это для них настоящий сюрприз и что отнести это на свой счет они не могут. И действительно, какими, собственно, силами они обладали к моменту переворота? Все, что было талантливого и наиболее энергичного у них, находилось в эмиграции, в ссылках или было рассажено по тюрьмам. Уже только после переворота все это бросилось в столицу, боясь опоздать, так сказать, к дележу общественного пирога или шапочному разбору. Из более видных большевистских деятелей, например, которые впос-

стр. 120

ледствии заняли служебные посты при правительстве Ленина, были в России: Подвойский, служивший в городской управе, но в 1916 г. арестованный, и Александр Шляпников, прибывший незадолго до переворота из-за границы нелегал, проживавший в Петрограде по чужому паспорту, но и он был намечен к задержанию в самом непродолжительном времени.

Работа всех подпольных организаций базировалась на рабочих массах Петрограда. Число рабочих в столице во время войны, а в особенности к 1917 г., значительно возросло по сравнению с довоенным временем благодаря тому, что все почти крупные предприятия и мелкие, значительно расширенные, работали на оборону. Общее число рабочих в Петрограде достигло цифры 300 000 человек. Настроение рабочих масс изменялось в соответствии с нашими успехами или поражениями на театре войны, и оно столько же было чутко, как и настроение всех прочих слоев населения к внешним успехам. Уже с начала 1915 г. создавалась последовательно весьма благоприятная почва для революционной пропаганды, но так как подпольные организации были недостаточно сильны, чтобы всецело руководить рабочим классом, то агитация велась главным образом за улучшение материального положения с постепенным переходом к чисто политическим требованиям. Экономическое положение страны, испытывающей кризис благодаря небывалой по своим размерам войне, вполне способствовало этой агитации. 1915 и 1916 гг. отмечаются прогрессирующей борьбой рабочих с работодателями путем экономических забастовок. Но заводы и фабрики бастовали порознь: одни кончали забастовку, другие начинали; иногда бастовали и целые группы предприятий; число бастующих иногда доходило до 200 000, но никогда забастовка не превращалась в общую. Забастовки кончались почти всегда удовлетворением требований рабочих, то есть заработная плата повышалась. Бывали и политические однодневные забастовки, но особого успеха не имели и не захватывали всей рабочей массы. Эти забастовки обыкновенно приурочивались к годовщинам разных политических событий, например, 9 января - память революции 1905 г., 4 апреля - память Ленских событий, и др.

После Циммервальдовской и Киентальской социалистических конференций 1915 г. в рабочие массы Петрограда под влиянием агитации проникли новые пораженческие лозунги, принятые на этих конференциях. К пораженческому движению примкнули все социал-демократы большевики и часть социалистов- революционеров с Керенским во главе. Все рабочие группы, примкнувшие к пораженческому движению под лозунгом "война войне", тем не менее работ на оборону не бросали и даже не саботировали их. Вообще упорство в забастовках являлось невыгодным, так как приходилось иначе, как военнообязанным, идти на фронт.

Но в общем настроение рабочих масс нельзя было назвать враждебным по отношению к существующему порядку, и если были между ними пораженцы, то все-таки большая часть искренно верила в победу, и не из страха быть отправленными на фронт, а из сознания долга перед Родиной и собратьями.

Материальное положение петроградских рабочих было весьма удовлетворительно, ибо, несмотря на все растущую дороговизну жизни, заработная плата прогрессировала и не отставала от ее требований. Можно сказать, что в материальном отношении петроградские рабочие были в гораздо лучших условиях, чем прочее население столицы. Например, контингент служащих на государственной службе был гораздо менее обеспеченным, чем рабочие. При прогрессирующей дороговизне мелкие чиновники буквально голодали, и если жалование их иногда и повышалось, то прибавки всегда почти запаздывали против потребностей жизни. Это было отчасти причиной создания целого класса озлобленного чиновничьего пролетариата.

Население Петрограда, насчитывавшее до войны едва один миллион людей, возросло к концу 1916 г. до трех миллионов (считая окрестности), что, конечно, создало вместе с прогрессирующей дороговизной весьма тяжелые и прочие условия жизни (квартирный вопрос, продовольственный, топлива, транс-

стр. 121

порта и пр.). Все духовные интересы этого трехмиллионного населений естественно сосредотачивались на течении военных действий и на внутреннем экономическом и политическом положении страны. Население чутко реагировало на всякие изменения на фронте, на все то, что говорилось в народе, на рынках, в Государственной думе, Государственном совете, в печати, что делалось при Дворе и в правительстве. Каждое новое известие и слух варьировался и обсуждался каждым по собственному умозрению и желанию. Общество большей частью питалось всевозможными вздорными и ложными слухами, где умышленно искажалась истина. Всякие неудачи, как внешние, так и внутренние, объяснялись всегда почти изменой или предательством, и все несчастья относились на счет государя, его двора и его министров. Государственная дума задавала тон всему и использовала тяжелое время государственной жизни для революционирования народа. Она не была деловым представительным органом, обязанным поднять в такие тяжкие минуты патриотические чувства и объединить всех на желании оказать помощь государю и его правительству, а наоборот, она была тем оппозиционным центром, который использовал момент исключительного напряжения страны для революционного возбуждения всех классов населения против существующего порядка. Когда образовался "прогрессивный блок" из членов Государственной думы и Государственного совета, то стало ясно, что русскому правительству и престолу объявлена была жестокая война изнутри. К мнению этих народных представителей прислушивался не только Петроград, но и вся Россия, считая, что одновременно ведется война с врагом внешним и внутренним в лице монарха и его правительства. Словом, смело можно было сказать, что к концу 1916 г. создалось такое настроение, что в лагере правительственном никого уже почти нет и что в случае решительной на него атаки никто не станет на его защиту.

Пресса, предназначенная к тому, чтобы отражать настроения общества, в действительности сама создавала эти настроения в явно оппозиционном и революционном направлении. Даже такие полуофициозы, как "Новое время", становились на сторону пресловутой общественности и на путь борьбы с правительством; что же уже говорить о других газетах, находившихся в верных руках людей левого лагеря. Военная цензура, изымавшая часть печатного материала уже после его набора, заставляла выходить газеты с большим числом пропуском (белых мест), что создавало им еще большую популярность как органам, борющимся якобы за право и истину.

Вот та обстановка, в условиях которой протекала работа Охранного отделения в Петрограде. Когда не только общественность, но даже правительственные органы, сами министры, военная власть, представительные органы и даже лица, окружающие государя, борьбе с все нарастающим революционным движением не только не сочувствовали, но наоборот, одни сознательно, а другие бессознательно толкали Россию в пропасть.

(Продолжение следует)

Постоянный адрес данной публикации: