Талантливая ученица И. Ю. Крачковского, жена Н. К. Дмитриева Ксения Савельевна Кашталева прожила короткую, но творчески яркую жизнь - 1897-1939 (Н.К. Дмитриев сообщает другую дату: 1895 г.; см. ниже, в Жизнеописании). Историк по образованию (окончила Московские высшие женские курсы), она, как и Н.К. Дмитриев, получила второе, востоковедное, образование, окончив в 1924 г. Московский институт востоковедения им. Н. Нариманова по арабскому разряду. Оставленная в аспирантуре при кафедре арабской истории, она продолжила обучение в аспирантуре Института народов Востока.

К.С. Кашталева стала заниматься Кораном, рассматривая его как исторический памятник, - темой, по тем временам не актуальной и даже нежелательной. Ее официальным руководителем в Институте народов Востока был М.М. Попов, бывший консул. "Он единственный у нас человек, занимавшийся Кораном, - писала К.С. Кашталева в письме к И.Ю. Крачковскому от 15.X.I 928 г. - Им составлялся и, кажется, почти готов словарь к Корану; но он человек чрезвычайно скромный и о своих занятиях тактично (слово неразб. - Г.Б. ) умалчивает... Преподавательской работы он не ведет и служит в Музее Востока" ¹ .

Заочное знакомство К.С. Кашталевой с И.Ю. Крачковским произошло, безусловно, не без участия Н.К. Дмитриева, который осенью 1925 г. по приглашению ректора Ленинградского института живых восточных языков (ЛИЖВЯ) А.Н. Самойловича перебрался в Ленинград работать в этом институте и в ЛГУ, где заведующим кафедрой арабского языка был И.Ю. Крачковский. С 1924 г. Н.К. Дмитриев состоял в переписке с И.Ю. Крачковским, который высоко оценивал научно-творческую деятельность молодого ученого и во многом помогал ему ² .

Из письма К.С. Кашталевой И.Ю. Крачковскому от 7.II.1926 г.: "Ваша поддержка и одобрение, а также всякое Ваше критическое замечание является для меня решающими. В моем полном востоковедном одиночестве в Москве я, занимаясь Кораном, никогда не могла быть уверена за путь, по которому иду. Ваше предложение познакомить Вас с ходом моих занятий Кораном для меня чрезвычайно ценно.

Мои занятия терминологией начались как-то сами собой, когда, вчитываясь в Коран, я захотела отдать себе отчет в реальной значимости основных религиозных понятий этого источника. Обилие и разнообразие терминов, выражающих эти основные понятия, и часто как будто их однозначное употребление, заставило меня проследить развитие сначала нескольких главных из них на всем протяжении текста, и здесь удалось отметить некоторую их эволюцию, имеющую очевидную связь с эволюцией скрытого за ними понятия. Такому анализу были подвергнуты термины аслама, анба, ama'a, ханиф... Когда, разобравшись в употреблении в Коране этих терминов и выявив их эволюцию и внутреннюю взаимосвязь, я обратила внимание на по-

стр. 114

следовательность их употребления, мне представилась возможность сделать попытку разобраться в их хронологической последовательности, или, вернее, в хронологической последовательности текстов, их употребляющих. Такая попытка была мною осуществлена по отношению к терминам ama'a, анба, ислама ^3* , причем результаты показали, что известную связь их употребления с хронологическим порядком сур, даже в традиционном и схематическом распределении последних, отметить возможно... Усвоив вместе с традициями исторической школы взгляд на терминологию как на надежный материал для критики текста и найдя богатое поле для работы над терминологией в Коране, я решила остановиться в настоящий момент специально на этом уклоне моей работы. Из нее первая и вторая части, т.е. анализ указанных терминов на протяжении текста Корана и разбор их эволюции и взаимной связи, мною написаны. Третья часть - определение хронологической последовательности коранических текстов на основании данных терминологии - частью написана мною вчерне, частью находится в виде необработанного материала.

Одним из беспокоящих меня вопросов был всегда вопрос о полном отсутствии у меня руководящей литературы по моему вопросу ^4* ...

Но это первый раз, что я имею возможность говорить о любимой работе над любимым предметом и поставить то, что я делаю, в свет истинной критики" ⁵ (по принятой нами нумерации, см. ниже, это письмо N 1).

В письме И.Ю. Крачковскому от 1. VIII. 1926 г. Н.К. Дмитриев сообщает: "К.С. Ка-шталева продолжает свою работу по Корану и готовит отдельные статьи на близкие темы" ⁶ и в письме без даты (но, по всей видимости, его можно датировать 1927 г., так как речь идет о "восьмидневном мучительном приступе аппендицита" ⁷ ) просит не задерживать издание статей К.С. Кашталевой, проходивших корректуру в тот момент, из-за непрочтения их по состоянию здоровья адресанта ⁸ .

Между тем такие подходы к изучению Корана, как предложенный К.С. Кашталевой анализ коранических терминов на протяжении текста всей книги, разбор их эволюции и взаимной связи, в конце 1920-х годов "витали в воздухе", по выражению Е.А. Резвана, который любезно предоставил нам для использования в данной публикации фрагмент о К.С. Кашталевой из готовящейся к изданию его книги по исламоведе-нию. В том же году И.Ю. Крачковский прислал К.С. Кашталевой опубликованный в 1926 г. труд А. Ламменса "Доисламские святилища в Западной Аравии" ⁹ . В письме К.С. Кашталевой И.Ю. Крачковскому от 13.III. 1927 г. содержится отклик на эту книгу: "... направленность его мысли в сторону поисков происхождения религиозной терминологии Корана в религиозной же терминологии Библии, ханифов и т.п. является вполне понятной... Своего подхода к анализу терминологии Корана, а именно анализа феноменологического (а также применения его к критике текста), я в этой работе собственно не ощущаю... Во всяком случае все эти довольно беглые (слово неразб. - Г.Б. ) замечания, разбросанные Lammens'OM по тексту, ясно дают почувствовать, что он подошел к тому вопросу, которым я занималась до сих пор, как казалось, одиноко. И мне кажется, что мне следует сделать из всего этого определенные выводы.

...Из всего моего длинного письма, И.Ю., Вы видите, как важно для меня то, что Вы мне сделали, поставив меня в известность об этой книге и дав мне возможность с ней познакомиться, и поэтому можете себе представить, как я Вам за это благодарна" ¹⁰ (по принятой нами нумерации это письмо N 5).

Приведенное письмо интересно также как предыстория создания статьи по поводу книги А. Ламменса - в марте К.С. Кашталева пишет о своем намерении отклик-

^* Здесь и далее по всему материалу звездочка при цифре указывает, что эта сноска принадлежит публикатору.

стр. 115

нуться на нее рецензией, a 9.XI.1927 г. И.Ю. Крачковский представляет к публикации ее статью "Терминология Корана в новом освещении" ¹¹ . Отмечая, что А. Ламменс обоснованно использует терминологию Корана в качестве особого источника для истории Мухаммада и ислама, К.С. Кашталева сосредоточивает внимание на проблеме: как образовалась и как эволюционировала религиозная терминология Корана. Касаясь методологической стороны разбираемой работы, К.С. Кашталева подчеркивает, что общая уверенность в заимствованности религиозных понятий и религиозной терминологии Корана, разделяемая А. Ламменсом, "не совпадает с теми приемами исследования, которые, видимо, диктуются ему самим материалом" ¹² . С психологической точки зрения любопытно, как определенная ущемленность, испытываемая К.С. Ка- шталевой (она отразилась в длинном письме от 13.III. 1927 г.) от сознания того, что найденный ею собственный путь исследования оказался уже проторенным другим ученым, сменяется в статье критицизмом к выводам этого ученого и уверенностью в оригинальности избранного ею пути: она умело и убедительно показывает не только свои, совпадающие с Ламменсом, взгляды, но и останавливается на глубоких различиях этих взглядов.

Как пишет Е.А. Резван, К.С. Кашталева в работе А. Ламменса "обращала внимание на обилие новых понятий, вводимых этим источником, на переосмысление и насыщение новым содержанием старых корней, которые там имеются. Она призывала видеть за каждым термином явление, должным образом развившееся и отложившееся в этом термине. Таким образом, каждый коранический термин должен иметь свою историю и фиксировать определенную фазу развития того или иного явления ¹³ . К.С. Кашталева отмечала, что язык Корана, "являясь сам по себе особым видом источника (курсив наш. - Е.Р. ) по истории ислама, нуждается в самостоятельном изучении" ¹⁴ . Предложенный ею подход, основанный на диахроническом анализе коранических терминов, позволяет, "с одной стороны,.. проникнуть при помощи исследования текста в сущность скрытого за ним понятия и, проследив жизнь его в тексте, определить эволюцию этого понятия. С другой стороны, фиксируя определенную фазу развития того или иного понятия, терминология может служить одной из наиболее надежных отправных точек для критики ко-ранического текста" ¹⁵ . Эти подходы просто "витали в воздухе": именно в это время (1929 г.) в Париже М. Блох и Л. Февр основывают знаменитые "Annales", на страницах которых провозглашались во многом близкие идеи. Несколько позднее (конец тридцатых - начало сороковых годов)" М. Блох писал о том, что в смене терминологии, смысловых мутациях отражаются "потрясения систем социальных ценностей" ¹⁶ , что "появление слова - это всегда значительный факт, даже если сам предмет уже существовал прежде; оно отмечает, что наступил решающий период осознания ¹⁷ .

... Метод контекстового анализа терминологии Корана позволил К.С. Каштале-вой установить связь между эволюцией значений ряда коранических терминов и изменением роли Мухаммада, ставшего в мединский период не только духовным вождем, но и политическим лидером ¹⁸ . Ей удалось уточнить перевод ряда "темных мест" в тексте Корана, а также получить важный дополнительный материал для установления хронологии произнесения сур. Более того, К.С. Кашталева ¹⁹ поставила задачу создания новой хронологии сложения текста Корана, основанной на материале контекстового анализа коранической лексики. Ранняя смерть исследовательницы не позволила довести указанную работу до конца. В дальнейшем в разной степени успешно этим методом пользовалось множество специалистов".

В V, последнем ^** , томе "Записок Коллегии востоковедов при Азиатском музее АН СССР", посвященном четверти века научной работы И.Ю. Крачковского, была

^** В декабре 1930 г., когда вышел этот том, Коллегия востоковедов уже прекратила свое существование.

стр. 116

напечатана статья К.С. Кашталевой ""Подражания Корану" Пушкина и их первоисточник" ²⁰ . К.С. Кашталева путем текстуального сопоставления устанавливает близость "Подражаний Корану" к русскому переводу Корана М. Веревкина (1790); Пушкиным, подчеркивает она, была несомненно изучена значительная, пожалуй, большая часть Корана по названному переводу: "при этом текстуально использовано в "Подражаниях..." не менее 33 различных сур и не менее 81 стиха, причем эти стихи и суры относятся к самым различным местам Корана, благодаря чему достигнуто "глубокое проникновение" в ее [Книги] основные особенности" ²¹ . Пушкин передал все доступные ему в переводе элементы поэтической формы Корана: его язык, композицию, образы. Как пишет К.С. Кашталева, "образов, не основанных на тексте Корана, а данных поэтом от себя, в "Подражаниях..." почти нет" ²² . Исследовательнице удалось показать "кораническую поэтичность" "Подражаний..." изнутри, путем анализа языковой ткани и структуры текста произведения.

Статья о "Подражаниях Корану" - это, по словам самой К.С. Кашталевой, "неожиданное увлечение", - сыграла роковую роль в научной судьбе ее автора. Как писал И.Ю. Крачковский в письме В.И. Филоненко 9.IV.1931 г., "Кашталеву непосредственно после выхода в свет [V] тома [ЗКВ] исключили из аспирантов, инкриминировалась, между прочим, и статья за несоответствующую идеологию" ²³ . Таким образом, в академической аспирантуре, куда ей удалось поступить в значительной степени благодаря блестящему отзыву И.Ю. Крачковского, который стал ее руководителем ²⁴ , К.С. Кашталева пробыла меньше года - с января по декабрь 1930 г.

К.С. Кашталева продолжает работать по своей тематике; продолжается и переписка с И.Ю. Крачковским. В последнем сохранившемся ее письме от 14.X. 1931 г. она писала: "... Между прочим я заинтересовалась одним вопросом, насчет которого хотела бы знать, И.Ю., Ваше мнение. Читая Библию, я обратила внимание на терминологию драгоценных камней, которая показалась мне очень интересной, но и очень неразработанной. Мне показалось любопытным разобраться в ней и на основании (неразб. - Г.Б. ) терминологии выяснить вопрос о драгоценных камнях в Библии: виды камней, этимологию их названий, происхождение, место добычи или вывоза, распространенность и т.п. Смущает меня то, что мне совершенно неизвестна литература вопроса.

Как будто бы о драгоценных камнях в Библии должна существовать литература, но что и где, я совершенно не знаю. Сейчас я знакомлюсь со средневековыми Lapidari'ями, Плинием и тому подобной литературой, но хотелось бы знать имеющиеся на этот счет новые работы. У нас в Москве как-то никто этими вопросами не интересуется, и я пока занимаюсь на свой страх.

Что Вы мне скажете, И.Ю., насчет этой темы? Я сначала занялась ею, желая просто войти поглубже в древнееврейский язык, но потом она меня заинтересовала сама по себе как возможность произвести терминологический анализ с новым текстом и с новой точки зрения. Не укажете ли Вы мне, где искать литературу по этому вопросу, а также специалистов, к которым можно было бы обратиться за дальнейшими разъяснениями специального характера? Хотелось бы мне также привлечь и Коран, хотя терминология драгоценных камней в этом памятнике совершенно иного объема и иного характера. Все это у меня пока вообще в стадии простого интереса и самого первого знакомства и при ближайшем ознакомлении, может быть, совсем изменится" ²⁵ (по принятой нами нумерации это письмо N 13).

Неизлечимая болезнь - лимфогранулематоз - постигла Ксению Савельевну; промучившись восемь лет, 15 июля 1939 г. она умерла на подмосковной даче. Из письма Н.К. Дмитриева И.Ю. Крачковскому от 2.IX. 1939 г.: "... Ваше письмо до меня дошло, и я очень благодарен Вам и Вере Александровне ^*** за Ваше сочувствие и живой от-

^*** Вера Александровна - жена И.Ю. Крачковского.

стр. 117

клик на тяжелое горе, которое нас постигло. ... Я привезу Вам и ее тетради со статьями о камнях и местоимениях: может быть, как-нибудь используете для науки последние земные мысли ее светлой головки. ... Умерла она так же мужественно, как и жила: до конца была в сознании и утешала близких, которые как-то одеревенели от бессонных ночей и ужаса. ..." ²⁶ .

В письме от 24. V.I 944 г., поздравляя И.Ю. Крачковского с награждением Орденом В.И. Ленина, Н.К. Дмитриев сожалеет, что не сможет принять участия в официальной церемонии, поскольку нельзя отменить намеченную на этот день им и сестрой его жены поездку "к нашей Ксении Савельевне". Он пишет далее: "Позвольте уж теперь, хотя бы в такой форме, от ее светлого имени и от своего собственного искренне и тепло приветствовать Вас и Веру Александровну и поблагодарить за все, что Вы сделали для нас обоих. Для Ксении Савельевны Ваше имя всегда было синонимом Петербурга ²⁷ и синонимом науки. Эти три маяка неудержимо манили ее к себе в течение ее столь короткого и трагического жизненного пути; они же и осветили ее тернистый путь, насколько это было угодно судьбе. Так уже все сложилось исторически, что, вспоминая теперь о Вашем научном подвиге, который Вы провели с таким мужеством, талантом и достоинством, я не могу не вспомнить и о бедной Ксении Савельевне, которая, по этим же качествам, была бы достойною Вас ученицей...

... Итак, сердечное спасибо Вам за многое: за то, что ценили Ксению Савельевну, за то, что были знакомы со мной, - за то, наконец, что где-то в соседней от нас комнате многие годы велась (и, надеюсь, еще долго будет вестись) Ваша одухотворенная работа, которую Вы не отделяете от жизни" ²⁸ .

А за три года до этого письма Н.К. Дмитриев, еще надеясь, что, может быть, И.Ю. Крачковскому удастся опубликовать некролог К.С. Кашталевой или в какой-то другой форме упомянуть о ней и ее работе ²⁹ , подготовил материалы о жизненном пути покойной. Написанное им о Ксении Савельевне он отправил И.Ю. Крачковскому с письмом от 9.II. 1941 г.: "... Пока болею гриппом, решил послать Вам то, что написал о Ксении Савельевне. Я написал (для себя совершенно искренне), как я понимаю ее светлый и глубокий образ. Невольно получилось так, что я не писал ни для кого, а передал то, что сложилось у меня в душе. Не знаю, в какой мере подойдет это для Вас. Прошу использовать то, что Вас интересует. Биографические факты основаны или на документах, или на воспоминаниях ее родных ..." ³⁰ .

Ниже публикуется авторизованный машинописный экземпляр жизнеописания К.С. Кашталевой: без заглавия. Хранится в СПФ АРАН, ф. 1926, oп. 5, д. 14. На с. 1 (на левом боковом поле) и на с. 4 (внизу) имеются приписки, сделанные почерком Н.К. Дмитриева (яркие черные чернила). На последней странице имеется подпись (в скобках, чем подчеркивается, что это не личная подпись Н.К. Дмитриева) и датировка машинописи, сделанные другим почерком, другими чернилами (блеклыми черными): "(Н.К. Дмитриев) февраль 1941 г.". Тем же почерком и теми же чернилами исправлена авторская описка на с. 2, где говорится о том, что К.С. "поражала присутствующих тем, что без всякой предварительной подготовки, экспромтом, цитировала наизусть "Суламифь" А.И. Куприна!". "Суламифь" написано поверх зачеркнутого "Гранатовый браслет". Если предположить, что это почерк И.Ю. Крачковского, то можно полагать, что он внимательно прочитал весь текст с начала до конца.

Итак, наиболее полное описание жизненного пути Ксении Савельевны дано ее мужем - известным тюркологом чл.-корр. АН СССР Н.К. Дмитриевым. Публикуемое жизнеописание К.С. Кашталевой не только заполнит лакуну в истории русской арабистики ³¹ , но и оживит интерес современных арабистов к филологическим и историческим аспектам коранической проблематики и исламоведения в целом.

стр. 118

Публикатор благодарит Л.С. Левитскую за идею ввести архивную работу Н.К. Дмитриева в научный обиход, за живое и заинтересованное участие ее в собирании любых печатных сведений о Ксении Савельевне. Приношу искреннюю признательность Е.А. Резвану и А.А. Долининой за творческое содействие при подготовке данного материала к печати.

В качестве "Приложения" к статье-жизнеописанию "Ксения Савельевна Кашта-лева" публикуются фрагменты некоторых ее писем И.Ю. Крачковскому, помимо тех трех (письма от 7.II.1926, 13.III.1927 и 14.Х.1931), выдержки из которых включены в данную вводную статью. В СПФ АРАН, ф. 1026, оп. 3, д. 428 хранятся 38 писем, 4 открытки (всего 107 л.) К.С. Кашталевой, адресованных ею из Москвы И.Ю. Крачковскому. Крайние даты писем 7.II.1926 - 14.Х.1931, т.е. переписка продолжалась на протяжении почти шести лет. В письме к Л.С. Левитской от 13.XI.1999 А.А. Долинина сообщила о последнем письме К.С. И.Ю. Крачковскому, датированном 1938 г., когда она уже была тяжело больна; по словам А.А. Долининой, это письмо по ошибке оказалось в числе писем Н.К. Дмитриева И.Ю. Крачковскому (СПФ АРАН, ф. 1026, oп. 3, д. 329). К сожалению, для нас это письмо оказалось недоступным.

Письма, размещенные в "Приложении" и во вводной статье, несмотря на сугубо выборочный характер публикации, пронумерованы мною в соответствии с датами их отправления от адресанта, поэтому реальная нумерация и принятая нами нумерация совпадают лишь в отношении первого письма - от 7.II.1926 г. (оно опубликовано выше); в отношении двух других писем - от 13.III.1927 г. (наш N 5) и 14.Х.1931 г. (наш N 13) таких совпадений, естественно, нет.

Публикуемые письма раскрывают "феноменологический анализ" терминологии Корана, предложенный в России К.С. Кашталевой, в его становлении, показывают роль И.Ю. Крачковского в развитии и уточнении такого подхода к изучению внутренней истории Корана, выражают горячую благодарность молодого исследователя академику "за настоящую помощь, за то общее незаменимое отношение", которое "поддерживает веру в жизнь, в людей и в самую науку", и вместе с тем отстаивание своих взглядов (к которым ее ведет собственный материал) даже и перед высоким научным авторитетом И.Ю. Крачковского.

Письма публикуются без каких-либо изменений, за исключением редких орфографических или пунктуационных исправлений. Часто употребляющееся в текстах обращение "Игнатий Юлианович" в большинстве случаев заменено инициалами И.Ю.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ СПФ АРАН. Ф. 1026, oп. 3, д. 428.

² См.: Крачковский И.Ю. Отзыв о научно- литературной деятельности Н.К. Дмитриева // АРАН. Ф. 1568, д. 118; он же. Письмо Н.К. Дмитриеву от 24.V.1944 г. // Там же. Д. 115; Дмитриев Н.К. Письмо И.Ю. Крачковскому от 11.П.1948 г. // СПФ АРАН. Ф. 1926, oп. 3, д. 329.

³ Анализ этих терминов см. в статьях К.С. Кашталевой, представленных И.Ю. Крачковским: Кашталева К.С. О термине "ama'a" в Коране // Доклады АН СССР. Серия В. 1926. С. 52-55, 56-57.

⁴ Сетования К.С. Кашталевой на отсутствие в Москве литературы по изучаемому ею вопросу объективно вполне обоснованны. В письме И.Ю. Крачковскому от 23.Х.1925 г. Н.К. Дмитриев сообщает: "В Москве безжалостно ликвидировали фундаментальную библиотеку б[ывшего] Лазаревского института, передав часть книг в Институт востоковедения (учреждение ненаучное), а часть отправив в Эривань. После этого работать в Москве невозможно, так как покойной библиотеки нельзя компенсировать всеми книгохранилищами вместе" (СПФ АРАН. Ф. 1026, oп. 3, д. 329).

⁵ СПФ АРАН. Ф. 1026, oп. 3, д. 428.

⁶ Там же, д. 329.

стр. 119

⁷ Там же. В письме И.Ю. Крачковскому от 5.Х.1927 г. мать Н.К. Дмитриева Екатерина Александровна сообщает, что 28.IX.1927 г. он благополучно перенес операцию по поводу аппендицита (СПФ АРАН. Ф. 1026, oп. 3, д. 330). См.: Письма Н.К. Дмитриева И.Ю. Крачковскому от 24.IX. и 20.Х.1927 г. // Там же, д. 329.

⁸ СПФ АРАН, Ф. 1026, oп . 3, д. 329.

⁹ Lammens A. Les sanctuaires preislamites dans l' Arabie occidentale // Melanges de l' Universite Saint-Joseph. 1926. T. XL P. 39-173.

¹⁰ СПФ АРАН. Ф. 1026, oп. 3, д. 428.

¹¹ Кашталева К.С. Терминология Корана в новом освещении // Доклады Академии наук СССР. Сер. В. 1928. N 1.С. 7-12.

¹² Там же. С. 11.

¹³ Кашталева К.С. К переводу 77-го и 78-го стиха 22-й суры Корана // Доклады Академии наук СССР. Сер. В. 1927. N 6. С. 121-124. Здесь и ниже сноски приводятся по тексту Е.А. Резвана, с изменением их порядковых номеров.

¹⁴ Кашталева К.С. Терминология Корана... С. 12.

¹⁵ Кашталева К.С. О терминах "анба" и "аслама" в Коране // Доклады Академии наук СССР. Сер. В. 1926. N 1.С. 53.

¹⁶ Bloch M. La societe feodale. P., 1968. P. 364.

¹⁷ Bloch M. Apologie pour l' histoire ou metier d'historien. P., 1961. P. 364.

¹⁸ Кашталева К.С. О термине "шахида" в Коране // Доклады Академии наук СССР. Сер. В. 1927. N 6. С. 117-120; она же. О термине "ханйф" в Коране // Там же. 1928. N 8. С. 157-162; она же. О термине "amd'a" в Коране.

¹⁹ Кашталева К.С. К вопросу о хронологии 8-й, 24-й и 47-й сур Корана // Там же. 1927. N 5. С. 102-107.

²⁰ Кашталева К.С. "Подражания Корану" Пушкина и их первоисточник // Записки Коллегии востоковедов при Азиатском музее АН СССР. Л., 1930, Т. V. С. 243-270;

²¹ Там же. С. 260, 261.

²² Кашталева К.С. "Подражания Корану"... С. 267.

²³ Цит. по: Долинина А.А. Невольник долга. СПб., 1994. С. 282.

²⁴ Там же. С. 282.

²⁵ СПФ АРАН. Ф. 1026, oп 3, д. 428.

²⁶ Там же, д. 329.

²⁷ Особенную любовь к Петербургу Ксении Савельевне привила ее мать, как это следует из первых строк публикуемого ниже Жизнеописания Ксении Савельевны.

²⁸ СПФ АРАН. Ф. 1926, oп. 2, д. 45, N 24.

²⁹ Упоминания о К.С. Кашталевой см.: И.Ю. Крачковский. Очерки истории арабистики в России и СССР // Ученые записки МГУ. 1946. Вып. 107. Т. III. С. 115; более пространную оценку трудов Ксении Савельевны, см.: он же. Очерки по истории русской арабистики. M., Л., 1950. В Приложениях к изданию "Коран. Перевод и комментарии И.Ю. Крачковского" (M., 1963) имя К.С. Кашталевой упоминается дважды: на с. 656, где приводится краткое изложение "8-й лекции 14.XI.1945 г.", с отсылкой к примечаниям 92-93, которые находятся на с. 678 и содержат подробную библиографию работ исследовательницы. Относится библиография к следующему ниже тексту: "Отдельные исследования и монографии. Масса. Основной перечень в библиографиях. Из русских [выделяются] работы Кашталевой по терминологии ⁹² . Их возникновение. Анализ отдельных терминов. Вопросы хронологии. Критика и постановка вопроса у Ламменса. Анализ термина ханйф ⁹³ . Работа Марра ⁹⁴ . Неопубликованная работа о таинственных буквах" (Там же. С. 678).

В статье "Н.Я. Марр и памятники арабской литературы" ("Библиография Востока". Вып. 10. M., 1936. С. 15). И.Ю. Крачковский писал: "Во второй половине 20-х годов начали печататься в "Докладах Академии наук" "прекрасные по существу исследовательской постановки и по акрибии", как их назвал сам Н.Я. (Марр Н.Я. Арабский термин "ханиф" в палеонтологическом освещении // ИАН. Отд. гуманитарных наук. M., 1929. С. 88), этюды К.С. Кашталевой по терминологии Корана".

³⁰ СПФ АРАН, Ф. 1026, oп. 3, д. 329.

³¹ Ср., например, высказывания Т.А. Шумовского о К.С. Кашталевой как об "исследовательнице терминологии Корана и отражения ее в русской литературе" (Шумовский Т.А. Воспоминания арабиста. M., 1947. Прим. 1 к с. 11).

стр. 120

Ксения Савельевна Кашталева (в замужестве Дмитриева) родилась 24.XII.1895 (по старому стилю) в г. Смоленске. Родители ее занимались педагогической деятельностью. (Далее на полях вписано почерком Н.К. Дмитриева. - Г. Б. ). Мать К.С. в юности долго жила в Петербурге (в здании б. Морского Корпуса), в Петербурге же получила высшее образование и была очень привязана к этому городу. Свою любовь к Петербургу она передала дочери, с которой вообще была очень дружна. Среди предков К.С. по материнской линии были: переводчик [сочинений] Платона Карпов и известный в свое время филолог и автор учебника по славянскому языку Е.В. Белявский.

Вскоре после рождения К.С. отец перевелся к Калугу, где протекли все детские и юношеские годы К.С. С самого раннего детства девочка поражала родных и всех окружающих своими исключительными способностями. Она очень рано научилась читать и притом почти без посторонней помощи; с этого момента чтение стало ее любимым удовольствием на всю жизнь. Она любила и хорошо понимала музыку. Наделенная глубокой впечатлительностью вообще, она тонко чувствовала природу. Лучшие воспоминания ее детства были связаны с теми годами, когда семья Каштале-вых проводила летний отпуск в местечке Петровском (станция Средняя б. Сызрано- Вяземской ж.д.), которое расположено в живописной местности, на берегу Оки.

Восьми лет девочка поступила в Калужскую подготовительную школу Шалаевой, а десяти лет была зачислена в Калужскую женскую гимназию. Училась К.С. превосходно. Глубокий прирожденный ум и необыкновенная память выделяли ее среди всех учениц гимназии: она была признанным авторитетом не только для своих подруг, но и завоевала к себе уважение со стороны учительского персонала. Вместе с тем К.С. ни в коей мере не походила на обычных "первых учениц", которые создают и упрочивают себе положение путем тяжелого механического труда. В К.С. никогда не было ничего ремесленного. Свободная и самолюбивая, живая и сильная всем богатством своей честной юности, она никогда не была рабыней ученья. Она занималась как бы между делом, но всегда достигала неизмеримо больших результатов, чем те ее сверстницы, которые просиживали за учебниками целые ночи напролет.

Свой досуг К.С. уделяла своему любимому чтению; путем самообразования она приобрела едва ли не больше, чем дала официальная школа. В гимназические годы К.С. создала себе ту изумительную начитанность в классической русской литературе, которую сохраняла всю жизнь. Это произошло благодаря двум счастливым обстоятельствам: К.С. умела и необычайно легко схватывать содержание, и необычайно глубоко воспринимать его. То, что она прочитала с интересом хотя бы раз, она запоминала, можно сказать, на всю жизнь. Ей казалось непонятным, как можно забыть что-нибудь из настоящего художественного произведения: ведь если ты понял и пережил это, то оно навсегда остается с тобой, остается частью твоего внутреннего богатства. А это богатство было у К.С. велико: Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого, Достоевского и Чехова она знала почти наизусть. Многие другие авторы русской и мировой литературы были для К.С. неизменными жизненными спутниками.

Позднее, уже в аспирантские годы, когда К.С. занималась еврейским текстом "Песни песней", она поражала присутствующих тем, что без всякой предварительной подготовки, экспромтом, цитировала наизусть "Суламифь" ^* А.И. Куприна! И все это не было внешним механическим запоминанием и отнюдь не выставлялось напоказ. Глубокий и оригинальный ум К.С. заставлял ее передумывать и переживать все ею прочитанное.

Вдумчивость, наблюдательность и уважение к жизни, стремление осознать ее тайные пути - влекли даровитую девушку к философии. Позднее, будучи курсисткой,

^* Именно здесь, в тексте Н.К. Дмитриева, было напечатано "Гранатовый браслет".

стр. 121

она приобрела в этой области неменьшую эрудицию и начитанность, чем в литературе. Литература, как говорила К.С., была для нее сама жизнь. Синтез жизни и философии она нашла в истории, которая и стала ее официальной специальностью в высшей школе. Все эти черты духовного развития К.С. властно сказывались еще в гимназические годы. Неудивительно, что школьные "сочинения" К.С. всегда были лучшими в классе и по глубине содержания, и по своеобразному подходу к теме.

Одной из особенностей ума К.С. было то, что она умела расценивать факты (хотя бы общеизвестные) с какой-то новой, неожиданной для окружающих стороны: последние, пораженные смелой и оригинальной трактовкой вопроса, часто пытались оспаривать ее, но под конец обычно соглашались с ходом рассуждения К.С. Эта черта, подмеченная у К.С. родителями в годы ее юности и сохраненная ею на всю жизнь, объясняет нам, почему К.С. в своем мировоззрении была так далека от всякого шаблона и трафарета...

Но вот гимназические годы незаметно подходили к концу. Впечатления юности были обогащены тремя школьными экскурсионными поездками (один раз в Киев, два раза в Крым), и настало время прощания и с подругами, и со школой. Калужскую женскую гимназию К.С. окончила с золотой медалью. Не довольствуясь этим, она подготовилась по латинскому языку, который в женской гимназии не преподавался, и сдала экзамены на аттестат зрелости в объеме классической мужской гимназии. Во время испытаний было предложено "русское сочинение" на тему из А.Н. Островского. Сочинение, которое представила К.С., настолько отличалось от других, что буквально потрясло экзаменаторов и долгое время обсуждалось в гимназии, как некое исключительное явление.

Осенью 1913-го года К.С. поехала в Москву, где и поступила на историко-фило-логический факультет Московских Высших Женских Курсов. Там она числилась по специальности всеобщей и русской истории. На курсах богатые способности К.С. нашли себе благодатную почву. Любимым научным руководителем К.С. был талантливый и разносторонний историк-медиевист проф. Д.Н. Егоров; впоследствии он трагически погиб в Ташкенте, и его верная ученица лишь ненадолго пережила его ^** .

Д.Н. Егоров, очевидно, сразу почувствовал, какую слушательницу он имеет перед собой в лице К.С. Ее он приглашал на специальные научные заседания Московского Исторического Общества, ей он доверял записи и издания своих лекций. Она была неизменной слушательницей всех ее курсов и участницей его семинаров. У него она слушала общий курс истории средних веков, культурную историю средних веков, историографию и источниковедение средних веков, историю Греции, методику истории, методику преподавания истории и другие курсы, всегда свежие и содержательные. Под его руководством она изучала средневековые памятники и документы. Впоследствии К.С. говорила, что это Д.Н. Егоров научил ее настоящему методу исторического исследования и подлинно научного обращения с текстом. Сам человек огромной энергии и трудолюбия, Д.Н. Егоров требовал того же от своих учениц, и молодые девушки с 1-го же курса вошли в чисто научную лабораторию: они были увлечены этим новым для них методом и, быстро пройдя неизбежный этап ученичества, стали достойными сотрудниками своего "магистра".

Научное направление Егорова К.С. разделяла до конца своих дней: это он направил ее на изучение арабского языка и вообще Переднего Востока, так как считал эту область существенно необходимой для дальнейшего, углубленного изучения средних

^** Невольно припоминается то грустное посвящение, которым Д.Н. Егоров открывает второй том своего капитального труда "Колонизация Мекленбурга": "Незабвенной памяти верных и сильных, не боящихся смерти, неизменно дорогих". (Это примечание приписано Н.К. Дмитриевым от руки.)

стр. 122

веков. У Д.Н. Егорова взяла К.С. в 1917-м году, уже по окончанию курсов, и тему для своего кандидатского сочинения: культурная история эпохи Каролингов.

Высоко ценила К.С. также и лекции С.Ф. Фортунатова по истории Англии, Германии, Соединенных Штатов Америки. Слушала она также курсы А.И. Яковлева по древней русской истории и по истории России XVIII века, курсы М.К. Любавского по истории западных славян и В.Н. Пичеты - по истории южных славян. Следует упомянуть также курсы Д.М. Петрушевского по экономической истории средних веков и В.К. Мальмберга - по истории античного искусства. Русскую литературу она слушала у Алексея Ник. Веселовского. Сильное впечатление произвели на нее занятия Б.А. Тураева по истории Древнего Востока и продуманный курс И.Г. Франк- Каменецкого по древнеегипетским иероглифам.

В 1917 г. К.С. окончила курсы, но события этого года прервали ее занятия, и она вернулась в Калугу, к семье. В Калуге К.С. занималась преподаванием географии в одной из местных школ, служила в т. наз. "Железкоме". Неоднократно ездила в южные губернии за хлебом для того, чтобы поддержать семью, и в одну из таких поездок заразилась сыпным тифом. Вскоре по выздоровлении решила перебраться в Москву для того, чтобы расширять свое образование и заниматься наукой. Но на этом пути ей предстояла тяжелая борьба за существование: сама, не обеспеченная материально, она должна была еще поддерживать семью. Кроме того она поставила себе целью постепенно перевести всех ближайших родных в Москву и устроить их там; к 1934-му году она полностью добилась этого. Сама К.С. начала в Москве с должности руководительницы детского сада (1920-24). Кроме того много лет преподавала географию и экономическую географию в средней школе, на "спецкурсах" при 17-й средней школе, а также на рабфаке им. Артема и на рабфаке Планового Института. Из последнего учреждения ушла 1.IX. 1935, когда серьезная болезнь сделала эту работу невозможною.

В школах и на рабфаках К.С. пользовалась неизменной любовью слушателей, ее глубокие знания и серьезное отношение к делу были лучшим средством к укреплению дисциплины. Отдавали должное знаниям К.С. и преподаватели: она руководила кафедрой и инструктировала младших коллег. Как человек требовательный к себе и другим, она поставила свою работу образцово и была неоднократно премирована. Посторонним могло казаться, что служба для К.С. главное. На самом же деле это была одна, так сказать, формальная сторона ее жизни.

Весь небольшой досуг она посвящала науке. Для получения востоковедного образования она по совету своего руководителя Д.Н. Егорова начала заниматься арабским языком и филологией во вновь открытом (1920 г.) Центральном Институте живых восточных языков. Как ни скромен был преподавательский состав этого института, К.С. сумела и при таких условиях почерпнуть некоторые необходимые для себя сведения. Стремясь к углубленному методу востоковедной работы. К.С., окончив институт, устремляет взоры на Ленинград, и здесь в лице тепло принявшего ее ак. И.Ю. Крачковского находит себе, наконец, достойного руководителя. Поездки в Ленинград скрашивают тяжелую трудовую жизнь К.С.: заваленная повседневной работой и задавленная службой, она мечтает о них, как о празднике.

В 1926-м году она поступает аспиранткой в Научно- исследовательский ин-т этнических и национальных культур Переднего Востока; здесь на ее знания и метод обращает внимание ак. Н.Я. Марр, который сочувственно отзывается о первых печатных статьях К.С. по терминологии Корана. К 1.X.1929 г. трехлетний аспирантский стаж в этом институте был закончен, и К.С. делается аспиранткой Академии наук СССР. Это дает ей возможность, помимо руководства ак. И.Ю. Крачковского, пользоваться также консультацией и вести занятия у лучших гебраистов Ленинграда. (Следующая

стр. 123

фраза вписана Н.К. Дмитриевым от руки между строк. - Г.Б.) Высоко ценила К.С. также научное общение и с ак. В.В. Бартольдом и ак. П.К. Коковцовым.

Но здесь на К.С. обрушивается тяжелый удар. По своему развитию и своему отношению к науке она слишком сильно отличалась от обычной академической аспирантуры того времени. В результате К.С. вынуждена оставить аспирантуру Академии под тем предлогом, что она "и так слишком много знает". Отчисление было приурочено к одной из заграничных поездок Н.Я. Марра, который, как всем было известно, очень сочувственно относился к научной деятельности К.С. Когда он вернулся из-за границы, К.С. могла бы в частном порядке апеллировать к его личному авторитету, но, самолюбивая, как всегда, она не сделала этого. Итак, над Академией был поставлен крест (1931 г.).

Глубоко и мужественно переживая несправедливость, К.С. не сдавалась. Она продолжает занятия для самой себя и высоко ценит моральную поддержку ак. И.Ю. Крачковского, которой пользуется до самой смерти. Тем не менее пережитое не прошло даром, и здесь, наряду с некоторыми трагическими обстоятельствами личной жизни, надо видеть одну из главных причин того рокового недуга, который через 8 лет свел К.С. в могилу. Но тут мы должны со всей категоричностью заявить, что, хотя подтачивающие силы быстро разрушали организм К.С., дух ее оставался непреклонным. Морально она не была побеждена. Богатое внутреннее содержание не давало ей изжить себя. Близкие к ней люди никогда не видели ее опустившейся или разочарованной: она героически боролась и с несправедливой жизнью, и с тем последним страшным ударом, который приготовила для нее жизнь. В январе 1935-го года у К.С. обнаруживаются признаки ужасной неизлечимой болезни (лимфогрануломатоз). Мучительное лечение рентгеном уже после двух-трех сеансов перестает действовать. Как истинный стоик, переносит К.С. ужасный кашель, бессонницу, пот и другие проявления этой болезни. Освобожденная этой ценой от службы, она большей частью проводит время одна, предаваясь бесконечным горестным думам. Но внешне полное самообладание: она утешает близких, и только иногда проронит жгучую фразу о том, что "хотелось бы еще пожить".

Как сон, промчались и те пять месяцев, которые К.С. в общей сложности (между сеансами рентгена) провела осенью и зимой 1937-го и 1938-го года в деревенской обстановке, которую так страстно любила. Вспомнилось детство, Петровское, Калуга, курсы - и много-много было передумано тогда! Инстинктивно чувствуя приближение конца, К.С. в последний раз перечитывала любимых писателей, в последний раз пересматривала любимые фотографии. 15-го июня 1939-го года К.С. в последний раз переехала из московской квартиры в свое любимое Крюково. Угрожающая температура (выше 39) не давала ей сил подняться с постели. Лежа на балконе, осененном деревьями, она вдыхала аромат своего последнего лета. В ночь на 15-е июля наступил конец ее страданиям. До конца владея собой и утешая близких, она покинула жизнь мужественно и просто. На маленьком сельском кладбище, куда доносится шум ленинградских поездов, нашлось место для той, для которой его не было ни в Академии, ни в жизни... Навсегда запомнилось бледное и одухотворенное лицо К.С., лежащей на смертном одре. Tu ne quaesieris, scire nefas... было одним из любимых стихотворений К.С.

Противоречие между богатой натурой К.С. и тем, что ей удалось сделать при жизни, настолько разительно, что говорить об этом без слез невозможно. Человек, который имел все данные быть творцом науки, едва оставил десяток небольших статей! К.С. сгорела, не думая о себе, занятая семьей, службой и прочими неизбежными заботами. Ей, которая умела жить так глубоко и так полноценно, жизнь отвела какие-нибудь 40 лет... И в этот срок вошли тяжелые годы голода, гражданской войны, академической разрухи...

стр. 124

Как человек серьезный, К.С. не знала тщеславия, она не торопилась печататься даже тогда, когда к этому представлялась возможность. Она привыкла все делать фундаментально, и потому перед каждой маленькой статьей исследовала громадный материал. Черновики, оставшиеся после нее, говорят об этой грандиозной работе. В ней она была достойна самой себя, была достойна и своего [учителя] Д.Н. Егорова.

В годы своих востоковедных занятий К.С. рано заинтересовалась Кораном как историческим памятником. Терминология Корана стала ее любимой темой. На эту тему она дала несколько статей, которые печатались в "Докладах АН СССР". В них, несмотря на богатство коранической литературы, К.С. подошла к вопросу по-новому и, как всегда, сумела сказать свое слово. Мысль собрать эти статьи в отдельные "Этюды", предварительно расширив их, не осуществилась; причины не зависели от К.С.

В связи с углубленным изучением текста Корана, К.С. занялась так называемыми "загадочными буквами". Анализируя в этой связи значение арабских указательных местоимений, К.С. первая, даже и в отношении профессиональных лингвистов, тонко подметила специфические смысловые оттенки этих местоимений. Арабским указательным местоимениям посвящена посмертная статья К.С., сохранившаяся в рукописи.

Изучая терминологию Корана, К.С., в целях сравнения, думала привлечь и такие древние памятники классической арабской поэзии, как Диван хузейлитов, му'аллаки, Хамасу. Отражением широких семитологических интересов К.С. послужила оставшаяся в черновиках работа о номенклатуре драгоценных камней в Библии. Изучив громадный материал, К.С., строгая к себе, находила, что еще преждевременно переходить здесь к общим выводам.

Как редкий знаток русской классической литературы, К.С. нашла общие линии между ней и Кораном. Подбирая большой материал по литературной обработке Корана на русском языке, К.С. начала с "Подражаний..." своего любимого Пушкина. Им она посвятила свою самую большую статью, которая сразу получила резонанс в русском пушкиноведении. С этой статьей К.С. связывала не только пиетет к Пушкину, но и свое уважение к И.Ю. Крачковскому, в юбилейном сборнике которого статья была помещена. Эта же статья запечатлела и любимое для К.С. место отдыха - Крюково: здесь в жаркое лето 1929-го года, под мощными ветками шиповника, К.С. заканчивала свою содержательную работу.

Правдивая в жизни, К.С. тонко отличала настоящую поэзию от фальши, риторики и позы. Вот почем она так любила Пушкина. В своем кругу К.С. была признанным ценителем литературного стиля; в этой связи родные и близкие часто обращались к ее содействию. Выросшая в провинциальной Калуге, К.С. обращала внимание своей широкой образованностью. Она прекрасно знала музыку, любила и понимала русские народные песни, была хорошо ориентирована в живописи и скульптуре - русской и иностранной. Музеи Москвы и Ленинграда были ее старыми друзьями. Обо всем она могла поговорить, и на все у нее было свое оригинальное и обоснованное мнение.

Профессиональные специалисты не всегда удовлетворяли ее. Тщетно обращалась она по поводу отдельных проблем пушкиноведения к такого рода специалистам: те часто знали меньше ее. Бывая в Ленинграде и в Крыму, она изучила пушкинские места не хуже любого руководителя экскурсий. Занимаясь абиссинским языком, К.С. собирала материал по биографии А. Ганнибала и вообще родословной Пушкина. Она думала опубликовать один важный биографический документ такого рода, хранящийся в Москве в Ленинской б-ке, но болезнь помешала ей.

К.С. любила говорить, что она мало способна к языкам. Но в этой оценке сквозила исключительная скромность. Достаточно только бросить беглый взгляд на те языки, которыми владела К.С. Свободно читая по-французски, она легко пользова-

стр. 125

лась научной литературой на немецком, латинском, английском и итальянском языках: последние два она изучила уже по окончании курсов. В зрелом возрасте, во время летнего отдыха в Крюкове, изучала она древнегреческий и испанский. Из восточных языков она знала классический арабский, древнееврейский и сирийский: на всех трех она могла читать исторические и литературные памятники при помощи словаря.

Летом 1937-го она успешно овладевала турецким. Несколько знала она также белорусский и польский языки. Пройдя систематическую школу у ак. Б.А. Тураева и И.Г. Франк- Каменецкого, она в известной мере могла считать себя египтологом, хотя по скромности никогда не говорила об этом. Твердая и простая, настойчивая и вместе скромная, она шла своим особенным жизненным путем. Ее глубокий - не женский и даже не мужской - ум и горячее сердце на давали ей теряться при жизненных невзгодах и потрясениях. Она говорила, что не боится ни жизни, ни смерти. Вот почему ни та, ни другая так и не могли победить ее...

(Н.К. Дмитриев)

Февраль 1941 г.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Письма К.С. Кашталевой И.Ю. Крачковскому

N 2 ¹

14. V.I 926. ... Между прочим недавно мне удалось разыскать статью Лидьбарского (неразб.; см. ниже Liothbarski. - Г.Б ), я прочла ее с большим интересом. Меня удивило уже его первое положение, что истоков коранической терминологии нельзя искать в доисламской литературе, так как она чужда религиозным интересам, - положение, противоположное тому, которое я себе сейчас ставлю, приступая к изучению терминологии доисламской поэзии, и, по-видимому, не сходящееся с мнением некоторых ученых... Его отказ от изучения доисламской терминологии тем более мне кажется странным, что он пользуется методом чисто филологического анализа. ... Его общие выводы относительно заимствования "мистических" терминов Корана мне представляются уводящими на старый и ложный путь непредметного изучения этого источника. Очень любопытно было бы узнать, что такое его "Relations entre Ie Qoran et ses poesie", на которые ссылается Lammens ^2* .

... К уезжающим в далекие края ^3* всегда хочется обратиться с какой-нибудь просьбой. Разрешите и мне, Игнатий Юлианович, попросить Вас об одной маленькой вещи. Дело в том, что в арабской поэзии я нашла упоминание о нарциссе, который описывается как голубой цветок с черным глазком посередине. Меня это очень заинтересовало и хочется узнать, нет ли и сейчас в Аравии или Сирии таких голубых нарциссов. Мне кажется, что это был бы прелестный цветок. Я тоже не могла понять сравнения глаза возлюбленной с нарциссом. Вот моя к Вам просьба. Вы не рассердитесь на такую глупость?..

N 3

12.1.1927. ... Ваше письмо с моими статьями я получила и была не только тронута, но и несколько испугана тем вниманием, которое Вам пришлось потратить на просмотр моих работ. За все и каждое из Ваших замечаний я Вам очень благодарна, все и каждое являются для меня чрезвычайно полезными. Ваше же общее одобрение направления моей работы для меня очень ценно. По правде говоря, мое вящее новаторство меня несколько угнетает. Что касается Ваших "принципиальных" замечаний, то мне хотелось бы остановиться на одном из них.

Вы указываете на то, что мухаммедовская терминология не могла быть продуктом сознательного и систематического творчества. Я, конечно, совершенно с этим согласна.

Но мне кажется, что она все же не является чем-то случайным, что ему могло "понравиться" в один день и к чему он потом мог неожиданно "охладеть". Мне представляется, что терминология даже религиозно-бытовая, которую мы имеем в данном случае, является внутренне-закономерным явлением, что ее возникновение и перемены, в ней происходящие, являются отражением каких-то значительных событий, в данном случае развития новой религии и создания религиозной общины, а потом и государства. Мне возникновение этих терминов представляется как бы симптомом, по которому можно узнать, что какое-то

стр. 126

событие здесь произошло, раз возник новый термин. И чем бессознательнее их возникновение в чьих-либо устах, тем оно симптоматичнее. Не знаю, как Вы согласитесь с этими моими взглядами.

14.II. 1927. ... То, что Вы остались довольны окончательной редакцией того, что я Вам послала, меня очень обрадовало. Хотя приложение терминологического анализа и критика коранического текста не является вопросом, который меня больше всего интересует в моих занятиях Кораном, но я сознаю, что для начинающего такой конкретный вопрос, могущий дать конкретные результаты, является наиболее полезным. С этой же точки зрения меня очень интересует попытка приложения терминологического анализа к переводу Корана. ...

В конце этой заметки ^4* я делаю маленькую вылазку в область доисламской поэзии как источник терминологии Корана; не знаю, может быть. Вы найдете это преждевременным?

... Позвольте поблагодарить Вас, И.Ю., за терпение, с которым Вы стараетесь вывести меня на правильный путь....

N 5

5.III.1927. ... Большое спасибо Вам за просмотр моей статьи и за все поправки, что Вы сделали ^5* ...

Очень смущает меня Ваше несогласие с одним из уклонов моей собственной работы, а именно с моим желанием искать туземных, а не чужеземных истоков мусульманской религии (не по форме, конечно, а по содержанию) и ее терминологии.

Конечно, совершенно отрицательно относиться к факту заимствования коранической терминологии из иудейско- христианской среды я не могу, хотя бы потому, что общее влияние этой среды огромно и очевидно. Но я только иду не в эту сторону, а туда, куда ведет меня пока мой материал. ... Я отнюдь не ищу происхождения религиозных понятий и терминов Корана в доисламской религии и ее терминологии. Собственно религиозная среда здесь могла дать, пожалуй, меньше, чем чужая. Но почему происхождение религиозных понятий нужно искать непременно в религиозных же понятиях какой бы то ни было среды и в таком факте, как возникновение новой религии, видеть заимствование из другой религии, - это то, что мне всегда непонятно и остается непонятным и у Liothbarsk'oro и у Lammens'a. Принятие Евангелием библейских фактов не уничтожает самостоятельности христианского религиозного акта, а 12-ая сура Корана как будто загораживает всякую возможность подхода к религиозному акту ислама как к самостоятельному феномену.

Во всяком случае это вопрос, который нужно будет мне пересмотреть. Начав с книги Tor Andrae "Der Ursprung des Islams", которую Вы, И.Ю., мне рекомендовали .... придется мне более основательно заняться иудейско-христианской религиозной терминологией. В бытность мою медиевисткой (на курсах) мне приходилось порядочно иметь дело с этими вещами, но воспоминания мои в этой области не мешали мне до сих пор идти по наметившемуся пути - возможно, что они были недостаточно основательны...

Так как я искренно была бы рада услышать, что Вы наслаждаетесь полным здоровьем и заслуженным отдыхом, то поэтому искренно огорчена известием о Вашем странном состоянии. Мне же судьба послала месяц истинно блаженный, не знаю, за что, может быть, за то, что вот скоро уже будет десятилетие, как я не ощущала той реальности, которая за этим словом "блаженство" скрывается. Преданная Вам К. Кашталева.

P.S. Между прочим, это письмо я писала Вам, И.Ю., в 1.25 мин. дня, сидя высоко над морем и [на] крутом берегу и на самой последней фразе была прервана сильным колебанием горы, на которой я находилась, и гулом, которые оказались первым пережитым мною в жизни землетрясением ⁶ .

N 7.

5.XI.1927 (в письме идет речь о посылке ее "статьи о ханифах". - Г.Б .) ^7* .

N 8. 4.XII.1927 (в письме представлен разбор возражений И.Ю. Крачковского по этой статье: а) о переводе слова "ханиф" - для К.С. неприемлемо "благочестивый", но - человек, "ищущий Бога"; б) о "роли ханифов и вместе с ними Авраама в Коране". - Г.Б ^.). N 9

30.XII.1927. ... Я хочу пройти наконец в Секцию научных работников, и для этого мне нужны отзывы двух профессоров. (Просит об отзыве И.Ю. - Г.Б. ) так как Вы знаете мои занятия лучше всех. И потом я попрошу еще моего официального руководителя в Институте. Для общей ориентировки сообщаю Вам свой краткий Curriculum (неразб. - Г.Б .) fac. ... В 1925 г. вступила в Восточную секцию Научно-исследовательского института языка и литературы в качестве научной сотрудницы 2-го разряда. В 1926 г. вследствие слияния Восточной секции с Северо-Кавказскими ком. (неразб. - Г.Б .) и образования НИИ народов Востока перешла в этот Институт в качестве аспиранта исторического разряда Ближневосточной секции. В настоящий момент состою в этом же Институте аспирантом 2-го года и работаю по культурной истории

стр. 127

арабов. За 1-й год исполнила все обязательные предметы. На 2-м году работаю по индивидуальной программе. Общая подготовительная тема: Соотношение отдельных частей Багдадского халифата (по Ибн-Фардадбегу). Специальная тема: 1) Религиозная терминология Корана (по Корану), 2) Терминология арабской поэзии как источник для терминологии Корана (по дивану) (далее слово неразб. - Г.Б. ). Дополнительная работа: древнееврейский и сирийский языки ⁸ .

Тема так называемой диссертации 3-го года "Терминология Корана": 1) Происхождение и развитие основных религиозных понятий Корана по датам терминологии; 2) Терминология Корана как источник для критики коранического текста: 3) Арабская поэзия как источник коранической терминологии.

Последний пункт - "диссертация", конечно, вещь совершенно проблематичная. Официально вопрос стоит так, но что удастся сделать на самом деле - я сказать сейчас не решусь.

N 10

15.1.1928. [получив от И.Ю. Крачковского искомый отзыв, благодарит его] за такой внимательный и доброжелательный, хотя и чересчур снисходительный отзыв о моей работе. Мне хотелось бы, чтобы Вы почувствовали, как я Вам благодарна и за Вашу настоящую помощь, без которой я не могла бы работать, и за то общее незаменимое отношение, которое я ощущаю на себе, как и все другие, хотя бы самые молодые представители науки, которым приходится соприкасаться с Вами. Это отношение поддерживает веру в жизнь и в людей и в самую науку, веру, без которой жить и работать было бы так трудно. ...

Вы спрашиваете, И.Ю., кто мой официальный руководитель в Институте - это Михаил Михайлович Попов, бывший консул. Он единственный у нас человек, занимавшийся Кораном. Им составлялся и, кажется, почти готов словарь к Корану; но он человек чрезвычайно скромный и о своих занятиях тактично (слово неразб. - Г.Б. ) умалчивает. ... Преподавательской работы он не ведет и служит в музее Востока. ....

N 11

12.III. 1928. ... Посылаю Вам опять мучителей моих - ханифов. Это статья, в таком виде как есть, является окончательным результатом моего пересмотра всего этого вопроса ⁹ . Я пришла к определенному убеждению только в той части работы, которая касается термина ханйф в самом Коране и поэтому и решила остановиться только на этом (слово неразб. - Г.Б. ) вопросе. Да он собственно для меня и представляет главный интерес. От экскурсов в доисламскую поэзию, а также в область древнееврейских и сирийских аналогий ... я решила совершенно отказаться, до тех пор пока не буду во всеоружии по этому вопросу. ... Нашла статью В.В. Бартольда в "Мусульманском мире", которую прежде не знала. И там нашла много точек зрения, почти совпадающих с моими по этому вопросу [о значении термина " ханйф " в Коране].

N 12

30.XI. (без года) ... Между прочим, о ханифах у меня был разговор с Н.Я. Марром, и он сказал, что скоро появится его статья тоже об этом термине, стоящая в некоей связи с моей статьей ¹⁰ . Интересно будет прочитать, что это такое. Подробно мне с ним пока поговорить не удалось. ...

КОММЕНТАРИИ

¹ Письмо N 1 (от 7.II. 1926) печатается выше, во вступительной статье.

² См. в тексте статьи письмо К.С. Кашталевой И.Ю. Крачковскому от 13.III. 1927.

³ 5 мая 1926 г. И.Ю. Крачковский получил от АН СССР командировочное удостоверение, в котором значилось, что едет в арабские страны для "производства научных исследований в упомянутых странах в области изучения языка, литературы и археологии..."; дело затянулось с заграничными паспортами - и кончилось отказом (см.: Долинина А.А. Указ. соч. С. 233).

⁴ Речь идет о статье: Кашталева К.С. О термине "шахида" в Коране.

⁵ По-видимому, имеется ввиду статья К.С. Кашталевой "Терминология Корана в новом освещении": после ознакомления с трудом А. Ламменса "Доисламские святилища в Западной Аравии", присланным И.Ю. Крачковским, К.С. Кашталева писала ему о своем намерении написать рецензию на эту книгу или, может быть, посвятить целую статью этой теме. "Мне давно хотелось вообще иметь все, что у меня сделано (и отдельные иллюстрации к чему Вам известны), в подробном и связном изложении. Данный случай послужил бы к этому хорошим толчком" (СПФ АРАН. Ф. 1026, oп. 3, д. 428 письмо от 13.III.1927 г. - в нашей нумерации N 5).

⁶ См. также письмо от 26.VI.1927 (СПФ АРАН. Ф. 1026, oп. 3, д. 428).

стр. 128

⁷ Кашталева К.С. О термине "ханйф" в Коране.

⁸ Знание древнееврейского и сирийского языков требовалось К.С. Кашталевой для выявления древнееврейских и сирийский аналогий при поиске истоков коранического термина в доисламской поэзии, см. письмо N 11.

⁹ Письма N 7, 8, 11 свидетельствуют о том, что работа над статьей о термине "ханйф" была особенно сложной, на разных ее этапах И.Ю. Крачковский высказывал критические замечания. Учет этих замечаний потребовал серьезного пересмотра автором ее текста. Это же подтверждается и датами: 5.XI. 1927 г. - посылка статьи о ханифах И.Ю. Крачковскому, 4.IV.1928 г. - представление статьи академиком для публикации (обычно статьи К.С. представлялись И.Ю. Крачковским и печатались с завидной быстротой). В письме N 12 (30.XI. Без года) также затрагивается тема "ханиф"; на этом основании можно установить крайние даты письма: 30.XI.1928-30.XI.1929- 30.XI.1930.

¹⁰ Имеется ввиду статья Н.Я. Марра "Арабский термин "ханиф" в палеонтологическом освещении". Оценка Н.Я. Марром историко-филологических работ К.С. Кашталевой была самой высокой (Там же. С. 88); цитату см. выше, в примечании 29 к вводной статье.

Permanent link to this publication: