(ИЗ ЗАПИСОК ОЧЕВИДЦА)

Во второй день июля 1961 г. международным экспрессом "Москва - Пекин" я прибыл в китайскую столицу, и началась моя очередная командировка в Китай, которая продолжалась несколько лет. Стоял жаркий, душный день. На вокзале меня встречали коллеги из ТАСС, "Правды", бывшего Совинформбюро. В Пекине я не был полтора года и сразу же обратил внимание на происшедшие перемены. После краха политики "большого скачка" и народных коммун и наступивших вслед за тем экономических трудностей город как-то притих. Улицы по-прежнему были многолюдны, но на лицах прохожих не было улыбок. Люди молча спешили по своим делам, к 9 часам вечера город пустел. Уличная толпа потеряла пестроту. Все мужчины и женщины носили только темно-синие брюки с белыми кофтами или рубашками. С тротуаров исчезли походные харчевни, где раньше можно было быстро пообедать или наскоро съесть десяток вкусных пельменей, купить горсть горячих жареных каштанов или земляных орехов. По улицам уже не разъезжали зеленщики и не предлагали домашним хозяйкам всевозможные овощи.

Страна еще не оправилась от голода, пережитого зимой 1960/61 года. По улицам днем и ночью продолжали возить гробы. Продовольствие выдавалось строго по нормам. Жители засушивали на зиму китайскую капусту - лаобайцай. Ее листьями были увешаны стены и устланы крыши домов. Город не забыл прошедшей трудной зимы и с тревогой готовился к новым лишениям. На все промышленные товары вскоре были введены "гунъе пяо" - специальные "промышленные талоны", без которых нельзя было купить даже катушку ниток. По Пекину ползли слухи о восстаниях в южных провинциях, о вооруженной расправе с повстанцами. Печать же вещала о "счастливой жизни народа" под солнцем ".великого кормчего". В разных местах столицы можно было наткнуться на полуразвалившиеся небольшие домницы с грудами шлакометалла вокруг - следы "малой металлургии". Их никто не убирал и не пытался скрыть эти свидетельства исполнения "гениальных идей Мао Цзэдуна". Кое-где лежали груды так называемого металла, выплавленного в кустарных вагранках. В городе полностью прекратилось строительство. Остовы нескольких административных и жилых зданий, которые начали возводить, но так и не закончили, сиротливо возвышались над мусором, пришедшими в негодность строительными материалами, заброшенными незамысловатыми механизмами.

Осуществление политики "трех красных знамен" - "генеральной линии", "большого скачка" и народных коммун - привело в Китае к резкому сокращению промышленного и сельскохозяйственного производства. Многие предприятия бездействовали: не хватало сырья, часть оборудования была выведена из строя, ощущался недостаток техниче-

стр. 80

ских сил. В стране царило запустение. По железной дороге можно было проехать сотни километров и не увидеть дымящихся заводских труб. Большой вред сельскому хозяйству нанесли широко практиковавшиеся "восемь агротехнических правил", предложенных Мао Цзэдуном, а особенно "глубокая вспашка". Крестьяне, вытянувшись в длинную шеренгу, выкапывали ров определенной ширины и глубиной в 60 - 80 см, затем на дно клали верхний слой почвы, снятый рядом, его присыпали слоем вырытой земли, на который укладывали удобрения, и так до тех пор, пока ров не заполнялся, а рядом не появлялся новый. Это делалось в расчете на то, что растения будут глубже пускать корни, получать больше питательных веществ, вследствие чего увеличится урожайность. О пользе такой "пахоты", скажу откровенно, я тогда не мог судить. Но вскоре выяснилось, что на миллионах гектаров пахотных земель была нарушена структура почвы, и поля стали бесплодными.

Крах политики "трех красных знамен" привел к обострению внутриполитического положения в Китае, к усилению борьбы среди высшего руководства. В центральных и местных органах КПК и народной власти пошатнулась вера в "мудрость" и "непогрешимость" Мао Цзэдуна и его идей, появились признаки реалистического подхода к путям и методам развития страны, началась критика маоцзэдуновской политик?! "большого скачка" и народных коммун.

В июле - августе 1959 г. в курортном местечке Лушань провинции Цзянси, где часто отдыхал Мао Цзэдун, состоялся VIII пленум ЦК КПК восьмого созыва. На этом пленуме член Политбюро ЦК КПК, заместитель премьера Государственного совета, министр обороны КНР Пэн Дэхуай, член ЦК КПК, начальник Генерального штаба НОАК Хуан Кэчэн, кандидат в члены Политбюро ЦК КПК, заместитель министра иностранных дел Чжан Вэньтянь, первый секретарь Хунаньского провинциального комитета КПК Чжоу Сяочжоу и ряд других членов ЦК КПК выступили против экономической политики Мао и дали истинную оценку "большого скачка" и народных коммун. Пэн Дэхуай в письме от 14 июля того же года фактически обвинил Мао в трех преступлениях перед китайским народом: провозглашении "большого скачка", который разрушил промышленность, создании народных коммун, подорвавших сельское хозяйство, и, наконец, в декларативных заявлениях об изучении и использовании опыта строительства социализма в СССР и других социалистических странах, а на самом деле в полном его игнорировании на практике. Пэн назвал политику "трех красных знамен" "мелкобуржуазным фанатизмом", "левацкой ошибкой", попыткой "единым махом войти в коммунизм". Он подчеркнул, что народные коммуны "появились слишком рано", когда еще не выявились даже "преимущества кооперативов высшего типа", а "малая металлургия" привела к "расточительству материальных и финансовых ресурсов и рабочей силы", к "диспропорциям в различных областях"¹ . Пэн обратил внимание на царившую в стране и в партии атмосферу культа личности Мао. С аналогичных позиций выступили Чжан Вэньтянь, Хуан Кэчэн, Чжоу Сяочжоу. С ними были солидарны некоторые секретари провинциальных комитетов КПК и ряд руководителей центральных ведомств и учреждений, а также многие кадровые работники.

На пленуме разгорелась ожесточенная полемика. Временами Мао оставался в меньшинстве. Назревал кризис. И когда чаша весов стала склоняться не в его пользу, он заявил, что готов оставить все посты, уйти в горы к крестьянам и создать новую Народно- освободительную армию, чтобы бороться против Пэн Дэхуая и его сторонников. В этом был весь Мао: он не терпел ни малейшей критики. Маневрирование,

¹ "Проблемы Дальнего Востока", 1972, N 3, стр. 135.

стр. 81

обман и запугивание, к которым прибег "великий кормчий", сделали свое дело. Мао и те, кто следовал за ним, путем фракционной борьбы сумели изолировать оппозицию и объявить ее на пленуме "правым уклоном", "антипартийной группой".

18 сентября 1959 г. в "Жэньминь жибао" был опубликован указ председателя КНР, которым в то время уже был Лю Шаоци, о снятии Пэн Дэхуая и Хуан Кэчэна с занимаемых постов. Министром обороны стал Линь Бяо, начальником Генерального штаба - Ло Жуйцин. Лю Шаоци был избран председателем КНР в апреле 1959 г., на сессии Всекитайского собрания народных представителей, освободившей с этого поста Мао по решению VI пленума ЦК КПК восьмого созыва. До сих пор нет объяснения действительных причин этого решения. В ходе "культурной революции" Мао по-разному объяснял свой уход с поста председателя КНР. Он утверждал, что хотел создать в руководстве КНР "первую и вторую линии", что его "отступление" на "вторую линию" и выдвижение на "первую линию" Лю Шаоци позволяло обеспечить преемственность и безболезненную смену руководства в случае его смерти. При других обстоятельствах он заявлял, что вынужден был сделать это под давлением.

Не исключено, что Мао, видя первые признаки провала своей "генеральной линии", не хотел брать на себя всю ответственность, а пытался переложить ее на других. В то же время на Лушаньском пленуме вину за неудачу политики "трех красных знамен" Мао свалил на "кадры на уровне уездов и коммун", якобы "заразившиеся поветрием коммунизма", а вопрос о коммунах был представлен им главным образом как результат самодеятельности крестьян. Виновными оказались и плановые органы, которые после 10 лет "правильной" работы будто бы вдруг "споткнулись".

Конец 1959-го и 1960 год прошли под лозунгом борьбы против "правых". Эта, по сути дела, широкая чистка сначала была развернута в партии, а затем и во всей стране. Таким путем Мао стремился запугать, устранить своих противников, которые представляли значительную силу. Это были люди как в центре, так и на местах, ведшие многолетнюю вооруженную борьбу за освобождение китайского народа, а после победы народной революции строившие новый Китай. Они видели положительные результаты правильной политики, проводившейся партией в первые годы мирного строительства. В период осуществления политики "трех красных знамен" путем демагогии их сделали проводниками авантюристического курса, а после ее провала всю вину свалили на них, ибо Мао обвинил их в неправильном понимании "правильных" установок.

14 - 18 января 1961 г. состоялся IX пленум ЦК КПК. На пленуме говорилось о том, что в стране наблюдается явное недовольство создавшейся обстановкой. По словам Мао, это недовольство "существует и в городах, и на заводах, и в учебных заведениях". Причину подобных явлений он объяснял наличием в рядах КПК значительного числа "плохих элементов" и "врагов" (10%) и требовал применения к ним самых строгих мер ² . Мао и его сторонники провели на IX пленуме решение о продолжении и усилении преследования всех недовольных курсом и последствиями политики "трех красных знамен". В партии началась чистка, которая сопровождалась массовыми репрессиями партийных и хозяйственных работников, интеллигенции, принудительной высылкой кадровых работников на "трудовое воспитание".

Пленум принял курс на "урегулирование" народного хозяйства, в первую очередь оказание всемерной помощи сельскому хозяйству. Промышленность, как писала в то время китайская печать, должна бы-

² "Новейшая история Китая". М. 1972, стр. 330.

стр. 82

ла быть повернута лицом к селу. В документах пленума излагалась новая установка Мао в отношении народного хозяйства: "Сельское хозяйство- основа народного хозяйства, промышленность - ведущая сила". Она преподносилась как очередной "вклад" Мао Цзэдуна в марксистско-ленинскую теорию. В области промышленности пленум постановил прежде всего "сократить масштабы капитального строительства" и "урегулировать" темпы развития. Были закрыты и законсервированы многие предприятия и строительные объекты, резко сократилось капитальное строительство. Высвободившиеся рабочие и служащие образовали, по сути дела, армию безработных, которых в 1961 и 1962 гг. в массовом порядке отправляли в деревню.

В 1962 г. мне довелось побывать в Шанхае - крупнейшем промышленном и портовом городе Китая. Однажды я пошел в восточную часть набережной, китайских официальных представителей со мной не было; они решили, наверное, что я буду в гостинице. Набережная была запружена людьми: здесь в трудные голодные годы после "большого скачка" возник базар. На толкучке продавалась всякая мелочь. Мое внимание привлек сидевший на тротуаре мужчина. Лысая голова его стала бронзовой от загара. Перед ним на газете лежали черные брюки. Я спросил: "Сколько они стоят?" Он, не глядя на меня, пробурчал цену. Я присел на корточки. И тут мужчина поднял глаза. "Почему вы продаете брюки?" - обратился я к нему с вопросом. "Мне нужны деньги, чтобы купить что-нибудь поесть". "Вам не хватает заработка?" - решил я спросить его. "Нет, я не получаю денег. Я не работаю". "Почему?" "Я инженер. На заводе почти нет работы. Мне предложили поехать в деревню, чтобы там помогать крестьянам ремонтировать сельскохозяйственные машины, орудия. Я же хочу работать инженером на заводе". Еще несколько минут я разглядывал брюки, чтобы оттянуть время и попрощаться с моим собеседником. Я извинился, что побеспокоил его. Он поинтересовался, откуда я. Узнав, что я из Советского Союза, он с удивлением посмотрел на меня: "Что делаете в Шанхае? Работаете в консульстве?". "Я корреспондент. Работаю в Пекине". Мужчина опустил голову, давая понять, что больше не намерен продолжать разговор. Я знал, что очень многих рабочих, инженеров, техников переселяли в деревню. Как стало известно позже, в 1961 -1962 гг. из города в деревню было отправлено 30 млн. человек.

В начале 60-х годов все шире разворачивалась антисоветская обработка китайского населения. Ему все настойчивее внушались националистические чувства и настроения воинствующего шовинизма, разжигались вражда и ненависть к Советскому Союзу, КПСС, советскому народу. Негласно насаждалась провокационная мысль о возможности войны Китая с СССР. Руководители КПК и китайского правительства все чаще стали выступать с критикой "современного ревизионизма".

Со второй половины 1962 г., как только наметились первые признаки стабилизации экономического положения, Мао и его сторонники приступили к перестройке работы партийных и государственных органов на основе организационных принципов армии, к усилению пропаганды культа личности Мао. На рабочем совещании ЦК КПК в Бэйдайхэ в августе 1962 г., затем в выступлении на X пленуме ЦК КПК в сентябре Мао выдвинул теорию существования острой классовой борьбы в течение всего периода строительства социализма, которая "сохраняется" до полного построения коммунизма. Он заявил, что, поскольку "социализм - это довольно длительный этап", необходимо проведение "социалистического воспитания", ибо в "противном случае социалистическая страна, как наша, превратится в противоположность, переродится, в ней произойдет реставрация" ³ .

³ См. "Новейшая история Китая", стр. 343.

стр. 83

С начала 1963 г. группа Мао приступила к реализации своих планов. Особая роль отводилась кампании "социалистического воспитания". В мае под руководством Мао был разработан проект "Постановления ЦК КПК по некоторым вопросам нынешней работы в деревне", в котором выдвигалось требование начать "движение за социалистическое воспитание". Рекомендовалось направить на места специальные рабочие бригады для выявления "5 процентов пробравшихся в ряды партии антисоциалистических элементов", в массовом порядке применять "трудовое перевоспитание", делать упор на "революционизацию сознания". Тем самым маоисты пытались начать новую чистку, именуя ее движением за "четыре чистки" - "идеологическую, политическую, организационную и экономическую"⁴ .

Политический смысл своих действий Мао раскрыл в следующем "указании": "В рядах наших кадров многие, не отличая врагов от своих, входят даже в сговор с врагами и, поддавшись их тлетворному влиянию, разлагаются, позволяют врагам завербовать себя или пролезть в свои ряды"⁵ . Кампания за "социалистическое воспитание" ставила целью внедрить в сознание широких слоев кадровых работников и трудящихся маоцзэдуновские взгляды на пути социально-экономического развития Китая. В частности, "революционизированное сознание" противопоставлялось экономическим рычагам и материальным стимулам, подчеркивалась роль политики как "командной силы" во всех областях деятельности, забота о материальном благосостоянии и личных нуждах трудящихся объявлялась дорогой к "перерождению" и "обуржуазиванию". Идеологическая обработка китайского народа должна была превратить его в "нержавеющие винтики", в послушное орудие осуществления маоцзэдуновской антинародной политики.

Вскоре по указанию Мао по всей стране началось проведение массовых общественно- политических кампаний: "Учиться у Лэй Фэна", "Учиться у Ван Цзе", "Учиться у Оуян Хая", "Учиться у Цзяо Юйлу", "Учиться у Народно-освободительной армии Китая". В ходе их проведения китайскому народу преподносился эталон для учебы и подражания, мерка, по которой он отныне был обязан жить и соизмерять свои поступки. Кампания "Учиться у НОАК", помимо всего прочего, преследовала цель военизировать партийно- политический аппарат и всю систему идейно-политической и организационной работы. Лэй Фэн был преподнесен китайской пропагандой как реально существовавший человек, который постоянно совершал героические поступки. Однако в жизни этого командира отделения автороты одной из частей НОАК ничего героического не было. 15 августа 1962 г. он погиб во время перевозки леса. На скользкой дороге одну из автомашин занесло на повороте, на котором тот регулировал движение. Лзй не успел увернуться и ударом бревна был смертельно ранен. В нескончаемом потоке материалов о Лэй Фэне сложно было найти что-либо существенное. Его трудовая деятельность была заурядной. Зато печать приводила множество примеров лэйфэновского "подвижничества" в жизни и быту. Вскоре основное место заняли рассказы об изучении Лэй Фэном произведений Мао. Газеты называли Лэя "славным и великим пролетарским революционным бойцом", которым он стал, по словам газеты "Цзефанцзюнь бао" от 5 марта 1963 г., благодаря тому, что "по-настоящему изучил произведения председателя Мао", а "идеи Мао Цзэдуна" являлись "органической частью его духовного мира" (номер за 12 марта 1963 г.). "Путь товарища Лэй Фэна - это путь, по которому должна идти вся молодежь, желающая посвятить себя делу социализма и коммунизма", - отмечала другая газета⁶ .

⁴ Там же, стр. 359 - 360.

⁵ "Жэньминь жибао", 19.V.1967.

⁶ "Хубэй жибао", 12.III.1963.

стр. 84

Китайская пропаганда твердила, что деятельность человека определяет политика, которую во всей работе надо ставить на первое место, а понималось под этим прежде всего изучение отдельных цитат из статей Мао. Китайские руководители пытались строго регламентировать жизнь народа рамками маоцзэдуновоких догм; знание его цитат считалось обязательным. Печать уверяла, что изучение произведений Мао позволяет успешно решать как крупные проблемы, например, вопросы отношения к жизни, мировоззрения, идеологической работы, так и мелкие вопросы типа хорошего налаживания работы столовой, обеспечения углем. Простые же труженики заявляли: "Как далекой водой нельзя погасить близкий пожар, так и изучение произведений председателя Мао бесполезно в практической деятельности"⁷ .

К середине 60-х годов благодаря хорошим погодным условиям и ряду принятых в области сельского хозяйства и промышленности мер удалось вырвать страну из разрухи, к которой ее привели "большой скачок" и народные коммуны. Однако государство было не в состоянии обеспечить дальнейшее повышение жизненного уровня населения. Львиная часть национального дохода уходила на производство вооружения, в частности атомного, на широкую пропаганду антисоветского курса внутри страны и за рубежом, на создание и финансирование раскольнических группировок в международном коммунистическом движении.

Логическим следствием политической борьбы против КПСС и Советского Союза явились открытые заявления китайских руководителей и пропагандистов о возможности "нападения" СССР на Китай. Ярким примером тому служило выступление члена Политбюро ЦК КПК, заместителя премьера Государственного совета, министра иностранных дел КНР Чэнь И 29 сентября 1965 г. на пресс-конференции для китайских и иностранных журналистов. То была первая и последняя такого рода пресс-конференция за период моей работы корреспондентом в Китае. На ней присутствовали зарубежные корреспонденты, аккредитованные в Пекине, а также работавшие в странах Азии журналисты Англии, США, Франции, Японии, Пакистана, Гонконга и др., которые, за несколько дней до того были приглашены на пресс-конференцию вернувшегося в Китай бывшего чанкайшистского вице-президента Ли Цзунжэня. На эти пресс-конференции через гонконгское отделение агентства Синьхуа приглашение Пекина получили даже американские корреспонденты, которые были в то время в Южном Вьетнаме. Один из них рассказывал, что он прилетел в Пекин, пересев с самолета, который только что вернулся с бомбардировки территории Демократической Республики Вьетнам, на самолет, который ждал его и других корреспондентов, чтобы доставить их в Гонконг, а оттуда - в КНР. Все это, конечно, было чудовищно.

Говоря на этой пресс-конференции о возможном нападении на КНР с севера, китайский министр иностранных дел буквально был вне себя. За многие годы я никогда не видел Чэнь И в таком состоянии. Тучный, но подвижный, он казался всегда уравновешенным и вдруг - разъяренный Чэнь! "Если американские империалисты решили навязать нам агрессивную войну, то мы приветствуем, чтобы они пришли пораньше, мы приветствуем, если они придут уже завтра. Пусть вместе с ними придут индийские реакционеры, английские империалисты и японские милитаристы. Пусть координируют с ними свои действия и современные ревизионисты на севере, - надрывался Чэнь. -...Вот уже шестнадцать лет мы ждем этого момента. У меня и волосы успели поседеть. Если я не дождусь, то дождутся мои сыновья"⁸ .

⁷ "Наньфан жибао", 29.Х.1965.

⁸ Из записи на пресс-конференции (архив автора).

стр. 85

В течение двух-трех лет накануне "культурной революции" группа Мао стремилась избавиться от всего, что в какой-то мере противостояло ее политическому курсу. Как внутри партии, так и вне ее рядов имели место сомнения, недовольство и определенное сопротивление внутренней и внешней политике маоистов, формам и методам ее проведения. Это 'недовольство было порождено хозяйственными неудачами, замалчиванием истинных причин провала политики "большого скачка" и народных коммун, провозглашением антисоветского курса в качестве государственной политики, появлением ноток пессимизма в отношении перспектив развития Китая. Даже сам Мао после провала "большого скачка" заявил: "Окончательной победы социализма нельзя достичь при жизни одного или двух поколений. Полностью добиться ее можно через пять - десять поколений или даже через еще более длительный период времени"⁹ . Как в 1955 и 1957 гг., так и в середине 60-х годов удары наносились маоистами прежде всего по творческой интеллигенции, среди которой оппозиция Мао и его авантюристической политике проявлялась наиболее отчетливо. В многочисленных выступлениях различных китайских лидеров утверждалось, что философские, исторические, художественные, морально-этические и эстетические концепции творческой интеллигенции разлагали тогдашнее китайское общество и служили интересам "современных ревизионистов"; что большая часть творческой интеллигенции "выступает против партии и социализма". Примерно за два года до начала "культурной революции" были подвергнуты 'Критике заместитель председателя Союза китайских писателей, секретарь партийной организации союза Шао Цюаяьлинь, секретарь Союза китайских композиторов Ли Линь, заместитель министра культуры КНР. заместитель председателя Ассоциации работников литературы и искусства Ся Янь, председатель Союза китайских драматургов, автор текста Государственного гимна КНР Тянь Хань, историк и литературный деятель У Хань, известный писатель Чжао Шули, писатель Оуян Шань и многие другие. Но это была не критика, а явная расправа. Чем объяснить тот факт, что против Ся Яня, Шао Цюаньлиня, Оуян Шаня были написаны сотни статей, что изо дня в день газеты и журналы поносили Тянь Ханя, У Ханя, а центральная и провинциальная печать без особых оснований обрушивалась на фильмы "Февраль ранней весной", "Лавка Линя", "Город без ночи".

Печать вообще подвергала резкому осуждению старые и новые китайские и зарубежные художественные произведения, но особенно творчество китайских авторов, относящееся к 1957 г. (борьба с "правыми") и 1959 - 1962 гг. (после "большого скачка"), и утверждала, что в годы экономических трудностей в стране буржуазия предприняла новое наступление на партию и социализм. "В период, когда наша страна столкнулась с временными трудностями, когда резко обострилась классовая борьба, - писал журнал "Вэньи бао" в N 2 за 1965 г., - небольшое число работников литературы и искусства... полагало, что для них наступил благоприятный момент. Они поспешили взяться за перо и выливали накопившиеся у них в течение длительного времени ненависть и отвращение к партии и социализму". Разгромной "критике" были подвергнуты многие передовые произведения, относящиеся к 20-м - 30-м годам, то есть ко времени гражданской и антияпонской войн. Было ясно, что происходила переоценка всего созданного в прошлом и сыгравшего в свое время положительную роль.

Оболванивание и запугивание народа, главным образом молодежи, шельмование честных партийных и административных работников, предание забвению лучших традиций китайского революционного движе-

⁹ "Жэньминь жибао", 14.VII.1964.

стр. 86

ния, охаивание всего лучшего в китайской литературе и искусстве, прославление Мао и его идей, постановка во главу угла великоханьского шовинизма, нагнетание военного психоза - вот с таким далеко не полным идейным багажом вступил Китай в 1966 г., ставший началом ужасной трагедии в его истории.

День 18 августа 1966 г. в Пекине запомнился надолго всем, кто был тогда в китайской столице. С утра город огласился барабанным боем, музыкой, лившейся из мощных динамиков, скандированием лозунгов маршировавшей по улицам молодежью. К центру города - площади Тяньаньмэнь шли колонны молодежи с портретами Мао, красными и разноцветными флагами. Телефонные звонки из пекинского отделения ТАСС в Отдел печати китайского МИД ничего не дали. "Слушайте радио" - вот и вся информация. Созвонившись с коллегами, мы направились к площади. Все подходы к ней были перекрыты военными заслонами. Колонны студентов и школьников, разрезав кордон солдат, растворялись в многолюдном- море перед пурпурными воротами Тяньаньмэнь, украшенными в центре гигантским портретом Мао Цзэдуна. Многие юноши и девушки были одеты в военные брюки и гимнастерки, перехваченные ремнями. На других были только фуражки военного образца без звездочек. Мы, показывая корреспондентские удостоверения, попытались в нескольких местах пройти через заслон на площадь, но повсюду военные решительным жестом преграждали нам путь. Оставалось одно: слушать радио и сидеть у телевизора.

Газеты были заполнены хвалебными статьями о состоявшемся 1 -12 августа XI пленуме ЦК КПК, который принял постановление о "культурной революции". В одной из заметок в "Жэньминь жибао" упоминалось о том, что в "культурной революции" в некоторых учебных заведениях участвуют хунвэйбины. Но тщетны были мои попытки найти ответ на вопрос, что они собой представляют. "Это новая молодежная организация?" - спросил я у своего переводчика-китайца. "Видимо", - кратко и неопределенно ответил он. "А комсомол?" "Хунвэйбины не 'организация комсомольцев". "Это другая организация?" "Должно быть".

Я написал первую информацию о новой организации в Китае и высказал предположение, что в нее, по всей видимости, будет входить учащаяся молодежь. Сразу же возник вопрос: а как назвать эту организацию по-русски? Три иероглифа в названии означают: хун - красный; вэй - охранять, защищать, гвардия; бин - солдат. Получалось: красные гвардейские солдаты. Значит, красная гвардия? Красные охранники? А почему бы и нет? Ведь печать каждый день трубила о "защите" Мао. Дня два мы ломали голову, но потом остановились на китайской транскрипции:просто хунвэйбины.

В отделении ТАСС собрались чуть ли не все иностранные журналисты, аккредитованные в Пекине. В то время телевизор был только у тассовских корреспондентов. Пекинское телевидение вело передачу митинга с площади Тяньаньмэнь. Все китайские лидеры, за исключением Лю Шаоци, вышли на трибуну в военной форме. Здесь же была большая группа молодежи в полувоенной форме с нарукавными повязками, на которых тушью были написаны три иероглифа: хун, вэй, бин.

Иностранцы в Пекине сразу же заметили перемены в китайской высшей иерархии, которые, по-видимому, произошли на только что закончившемся пленуме. В списке присутствовавших на митинге Лю Шаоци был назван восьмым¹⁰ и стоял на левом крыле трибуны, далеко от Мао. Список во главе с Мао выглядел так: Линь Бяо, Чжоу Эыьлай, Тао Чжу, Чэнь Бода, Дэн Сяопин, Кан Шэн, Лю Шаоци.

¹⁰ "Жэньминь жибао", 19.VIII.1966.

стр. 87

На этой первой встрече Мао с "революционными преподавателями и учащимися", нареченной китайскою пропагандой "митингом, посвященным великой пролетарской культурной революции", выступили Линь Бяо и Чжоу Эньлай. Линь призвал хунвэйбинов ликвидировать "старую идеологию, старую культуру, старые нравы и старые обычаи" и "утвердить новые". "Новой идеологией" он назвал "идеи Мао Цзэдуна". Вторя постановлениям пленума, Линь заявил, что главным объектом борьбы в "культурной революции" являются "лица, облеченные властью и идущие по капиталистическому пути".

Кто же эти лица? Этого не знали не только мы, иностранцы, работавшие в Китае, но даже высокопоставленные китайские лидеры. Член Политбюро ЦК КПК Тао Чжу, выступая в пекинском Народном университете 2 августа 1966 г., говорил: "Против кого надо вести борьбу, например, в вашем Народном университете, кто в вашем университете является облеченным властью и идущим по капиталистическому пути? Уже на протяжении нескольких дней вы ведете дискуссию по этому вопросу, но так и не можете определить объект своей борьбы. Правильно? Менее двух месяцев я заведую Отделом пропаганды ЦК КПК. Вот вы хотели, чтобы я прибыл сюда, дабы помочь вам в борьбе против буржуазных элементов, облеченных властью. А знаю ли я, кто эти облеченные властью буржуазные элементы? Нет, не знаю, это известно лишь вам самим. Но ведь и вы сами все еще ведете спор по этому вопросу и не пришли к окончательному решению. Очевидно, таким образом, что определение того, кто же такие "облеченные властью", представляется не столь уж легким делом"¹¹ .

Чжоу Эньлай в речи на митинге сделал упор на военизацию хунвэйбинов, подчеркнув, что они станут "надежным резервом НОАК". Этот рационалист и здесь пропагандировал маоцзэдуновский тезис о милитаризации китайского общества. Во время митинга Мао, Линю, Чжоу и другим членам пекинской элиты на рукава были прикреплены хунвэйбиновские повязки. Фотография Мао с красной повязкой на левой руке, на которой был виден только один черный иероглиф "бин", и с поднятой в приветствии выше головы слегка согнутой в локте правой рукой обошла страницы всех печатных органов Китая. Один западный журналист, показав как-то на фотографию, спросил меня: "Она не напоминает вам портрет фюрера со свастикой на левом рукаве и вытянутой вперед в приветствии правой рукой?" 18 августа Мао на главной столичной площади был провозглашен командующим хунвэйбинами, Линь - его заместителем, а Чжоу вызвался быть советником. На первый взгляд все это выглядело какой-то игрой. Но, по сути дела, начиналась страшная "игра", последствия которой в тот день трудно было предвидеть.

На том же митинге Мао заявил, какой он хотел бы видеть китайскую молодежь и какую роль отводил хунвэйбинам. Во время церемонии новый командующий провозгласил: "Я решительно поддерживаю вас". И обратившись к хунвэйбинке - ученице средней женской школы при Пекинском педагогическом институте, которая повязывала ему повязку, спросил, как ее зовут. "Сун Биньбинь", - ответила девушка. В переводе это означало "Сун Деликатная". Тогда Мао поинтересовался, верно ли, что ее именные иероглифы означают именно деликатность? Услышав утвердительный ответ, он сказал: "Яоу" (то есть "Требую оружие"). Девушка приняла эти слова за "высшее указание" и переменила имя. Она стала Сун Яоу ("Сун, требующая оружие"). Газета "Гуанмин жибао" на следующий день в связи с этим писала: "Мы непременно должны развить дух оружия и идти вперед за председате-

¹¹ Из хунвэйбиновских публикаций (архив автора).

стр. 88

лем Мао Цзэдуном в бури классовой борьбы, чтобы довести до конца великую пролетарскую культурную революцию".

20 августа хунвэйбинов маоисты пустили "на дело": на улицах Пекина те ниспровергали "старую идеологию, старую культуру, старые нравы и обычаи" и "устанавливали новые". В городе повсюду на прежние названия улиц наклеивались белые, розовые, желтые полоски бумаги с новыми наименованиями. Поздним вечером у меня раздался телефонный звонок. Звонил мой друг, корреспондент Польского агентства печати (ПАП) Станислав Гломбиньский. "Ты что сидишь дома?!" - возбужденно кричал он в трубку. "А где же мне быть?" - спросил я. "Ты знаешь, что делается в городе?.." "И знать не хочу, на сегодня хватит новостей". "Ты корреспондент или кто? - не унимался Станислав, которого мы знали не только как прекрасного журналиста, но и как человека, любящего юмор и шутку. - Через три минуты буду у тебя, поедем в город".

А в городе действительно происходило невероятное. В начале главной торговой улицы Ванфуцзин мы оставили машину и пошли пешком. С яркими витринами магазинов, фотоателье, различных мастерских днем улица собирала покупателей и туристов, а по вечерам сияла в свете разноцветной неоновой иллюминации. В тот вечер в мигающем кое- где неоне она казалась напуганной и удивленной. Магазины были закрыты для покупателей, но почти повсюду за стеклянными дверьми боязливо толпились продавцы. Они то выглядывали на улицу, то скрывались внутри. А вверху, над входами в магазины, шла оживленная работа: стучали зубила, молотки, секачи, на тротуары с грохотом падали куски штукатурки и лепки, клубилась пыль. На второпях сооруженных лесах и лестницах стояли возбужденные хунвэйбины, скалывая лепные иероглифы названий магазинов, мастерских, фотографий. Внизу толпы хунвэйбинов в радостном возбуждении подсказывали "деловым людям" на лесах. На проезжей части улицы прохожие задерживались на несколько минут, чтобы разглядеть происходящее, и поспешно удалялись. Стук молотков и зубил разносился по всей улице. Время от времени из магазинов выскакивали хунвэйбины с листами или широкими полосками бумаги, на которых виднелись еще не просохшие иероглифы новых названий. Хунвэйбины не блистали выдумкой и изобретательностью, и названия получались однообразными. Десятки раз повторялись слова "новый", "красный". Мы проехали по другим улицам столицы. Там было то же самое. К полуночи стук молотков и зубил стих, улицы опустели.

На следующее утро хунвэйбины возобновили работу с еще большим рвением. Круг объектов наступления на "буржуазную идеологию и культуру" расширился. Теперь сбивались лепные украшения карнизов, различные фигурки животных, птиц, драконов. На одном из домов на улице Чаоян была сбита вся стена, отделанная глазурованными плитками. Уничтожив все на одном здании, хунвэйбины с криками: "Проникнуться решимостью, не бояться жертв" (слова Мао из статьи "Юй Гун передвинул горы")-шли дальше. Латать дыры на зданиях были выгнаны штукатуры, маляры, плотники столицы - отцы и старшие братья хунвэйбинов. Они молча заделывали цементом раны на фасадах, вылепливали новые иероглифы названий магазинов и учреждений. Было больно смотреть на этих безропотных трудовых людей, убиравших там, где напакостили их "революционные" малолетки.

К концу августа центр Пекина превратился в настоящий улей. Прилегающие к нему улицы и переулки были забиты столичными и приезжими хунвэйбинами. Они распространяли прокламации, обращения, приказы. Хунвэйбины становились главной силой "культурной революции". Китайский комсомол был парализован. В дацзыбао и листовках

стр. 89

хунвэйбины рассказывали о своей деятельности, излагали требования, которые обязаны были исполнять жители города. Население должно было прежде всего усилить изучение и пропаганду "идей" Мао Цзэдуна. С этой целью на каждой улице, в каждом дворе, в каждой семье должны были быть вывешены его портреты. Улица Чаоян, находящаяся в центре Пекина, была похожа на картинную галерею: на всех зданиях красовались различные по размерам и цвету портреты Мао. В одном из воззваний говорилось: "Каждый человек должен иметь при себе книжку изречений Мао Цзэдуна, постоянно носить ее с собой, постоянно изучать ее и во всех делах поступать в соответствии с тем, что там написано". Хунвэйбины потребовали от велосипедистов, рикш, шоферов, машинистов, летчиков вывесить цитаты из произведений и портреты Мао, а вновь выпускаемые велосипеды, автомашины, вагоны, самолеты должны были иметь заводскую табличку с каким-либо изречением Мао. И они строго контролировали выполнение этих требований. Нарушителей обвиняли в нелояльности к Мао и уводили в тот или иной хунвэйбиновский пункт для "разбирательства". По требованию хунвэйбинов на площадях, перекрестках, в парках были установлены громкоговорители "для пропаганды идей Мао Цзэдуна". Работникам литературы и искусства в категорической форме предлагалось "создавать образы героев, изучающих труды Мао Цзэдуна".

Один из эпизодов поразил нас в те дни своей необычностью. Станислав Гломбиньский, чехословацкий корреспондент Мирослав Штроугал и ч однажды хотели еще раз посмотреть храм Вофосы (Храм отдыхающего Будды), расположенный в 20 км от Пекина, в северной части живописного уголка Сишань (Западных гор). Как свидетельствуют исторические данные, правители Юаньской династии отпустили на отливку медного изваяния Будды для этого храма 500 тыс. цзиней (цзинь равен 0,5 кг) меди. Гигантская статуя длиной более 5 м изображает Будду лежащим на боку, одна рука подложена под голову, другая вытянута вдоль туловища. Вокруг него стоят 12 маленьких будд. Перед павильоном возвышались огромные, весом в несколько, а то и в несколько десятков тонн каменные стелы, покоящиеся на огромных каменных черепахах и мифических фигурах львов. И вот мы вошли во двор храма-парка. Не видно ни души. Вдруг из бокового павильона навстречу нам выходит человек лет 17 - 18, "Вы куда?" - спросил он. "В храм Вофосы". "А зачем вам туда? Там все закрыто и побито", - с сожалением сказал он. "Как побито?" - удивляемся мы. "Очень просто, побито. Разве вы не знаете, что у нас сейчас идет великая пролетарская культурная революция?!" Мы были потрясены. Он любезно провел нас в храм Вофосы. Вот центральный его павильон. Огромные многотонные плиты стел перевернуты и разбиты, у черепах и мифических львов отбиты морды. Резьба на дверях уничтожена, стекла разбиты. Внутри павильона безмятежно отдыхал медный Будда, рядом валялись 12 фигур его перевоплощений: у одних отбиты руки или ноги, у других изуродованы туловища, третьи обезглавлены. Кругом осколки камня, гипса. После учиненного погрома хунвэйбины на обломках стел, на деревьях оставили отпечатанные на гектографе и в типографиях листовки, в которых клялись "быть верными учениками председателя Мао, слушаться председателя Мао, читать книги председателя Мао", уничтожить "старую буржуазную идеологию, культуру, нравы и обычаи" и установить новые, отвечающие "идеям Мао Цзэдуна".

23 августа мы впервые стали свидетелями хунвэйбиновских погромов. У двух зданий на углу Чанъаньцзе и южного переулка улицы Чаоян-мэнь, напротив Пекинского вокзала, быстро собиралась толпа. Влекомые журналистским любопытством, затерялись в этой толпе и мы. На длинном балконе двухэтажного дома 13-16-летние подростки что-то оживленно кричали, вытаскивали из квартиры на втором этаже немуд-

стр. 90

реный домашний скарб и показывали зрителям. На перила балкона они бросили хлопчатобумажную куртку, брюки (в таких ходил весь Китай), поношенное зимнее пальто, ватное одеяло, какие-то тряпки. Одна из хунвэйбинок выскочила из квартиры и, показав прохожим медную тарелку, бросила ее. Тарелка со звоном покатилась. За ней выскочила другая хунвэйбинка, потрясая кошельком в поднятой руке и -неистово кричавшая что-то. Из перевернутого кошелька вывалилось, сверкая на солнце, несколько белых алюминиевых монет. Девушка в сердцах бросила кошелек, видимо, оставшись недовольной его содержимым. Когда все "богатство" было показано, на балкон вывели хозяйку квартиры - женщину лет 50. Рядом с ней поставили табурет и приказали подняться на него. Когда женщина поставила ногу на табурет и уже оторвала от пола вторую, хунвэйбины выбили табурет из-под нее. Женщина упала. Подняв ее тумаками, вновь заставили ее вставать на табурет. Так продолжалось неоднократно. Затем из квартиры вывели вторую женщину, помоложе. Она держала >на руках 2 - 3-летнего ребенка. Женщин поставили рядом. Одна из хунвэйбинок вырвала ребенка и через распахнутое окно передала его в квартиру. Ребенок залился плачем. Женщинам велели заложить руки за спину, связали руки тонкой бечевкой и приказали, спустившись вниз, выйти на улицу. В это время к нам подошли три юные симпатичные девочки. Они были облачены в новенькую защитного цвета военную форму. На фуражках у них красовался значок с изображением Мао, а на левом рукаве - повязка хунвэйбина. Они поздоровались с нами, и одна из них тоненьким голоском артистки из старой пекинской оперы пропела: "Мы просим вас уйти отсюда. Это - наше внутреннее дело, и иностранцам здесь делать нечего". "Но мы корреспонденты". "Все равно".

Выбираясь из толпы, мы натолкнулись у углового дома на новую расправу. К трехколесному грузовику хунвэйбины подталкивали мужчину средних лет, лицо которого было трудно разглядеть. Он был похож на мельника. Голова, лицо, вся верхняя черная одежда были обсыпаны чем-то белым, не то мукой, не то известью. На голове у него был выстрижен клок волос, на груди болтался большой квадрат картона со словами: "Черный бандит". Мужчину поставили в кузов и повезли по городу.

Пекин вступил в полосу необычной жизни. Испуг и подозрительность царили повсюду. Воздух был словно настоян на страхе. Хунвэйбины терроризировали город, он был отдан в их руки. Происходили обыски, аресты, выселения, издевательства. Но в этих действиях не было анархии, чувствовалась направляющая рука маоистских лидеров. По утрам хунвэйбины собирались вокруг кадровых военных или гражданских лиц у зданий своих учебных заведений или учреждений. Шел инструктаж. Получив указания, хунвэйбины ручейками растекались по городу.

С выходом хунвэйбинов на улицы китайских городов и сел, по существу, началось открытое наступление Мао и его группы на КПК и государственные органы власти на всех уровнях. С конца августа 1966 г. на страницах центральных и провинциальных газет, не говоря уже о хунвэйбиновских публикациях, замелькал призыв "открыть огонь по штабам", что означало вести обстрел партийных и народных комитетов провинций, городов, уездов, учреждений, предприятий. Тогда нам не было известно, от кого исходит этот призыв, но было ясно, что из высокой инстанции. Лишь когда в "Жэньминь жибао" 5 августа 1967 г. был опубликован текст дацзыбао, написанный Мао 5 августа 1966 г., в дни работы XI пленума ЦК КПК, мы узнали, кто был его автором. Характерно, что Мао и его сторонники действовали вопреки коллективным решениям. Этот лозунг не был утвержден пленумом. В постановлении пленума о "культурной революции" о нем даже не упоминалось. Позже

стр. 91

маоисты, оправдывая массовые репрессии и разгром партийных и народных комитетов всех ступеней, пытались представить дело таким образом, что якобы Мао призывал "открыть огонь" по одному штабу - по "штабу Лю Шаоци". Однако из текста дацзыбао видно, что имелись в виду не "штаб", а "штабы". Мао в этой дацзыбао писал: "В течение пятидесяти с лишним дней (июнь и июль, время отсутствия Мао в Пекине, когда делами ЦК КПК ведал Лю Шаоци. - М. Я.) некоторые руководящие товарищи в ЦК и на местах,., находясь на реакционной буржуазной платформе, осуществляли диктатуру буржуазии, наносили удары по бурлящему пролетарскому движению за культурную революцию, выдавая ложь за правду, черное за белое, проводили карательные походы против революционеров, подавляли другие мнения, осуществляли белый террор, считались только со своим мнением, поднимали авторитет буржуазии, гасили пролетарский дух"¹².

В октябре деятельность хунвэйбинов резко активизировалась, что явилось отражением усиления борьбы в китайской верхушке. Листовки, газеты и дацзыбао хунвэйбинов стали более крикливыми, угрожающими. Их авторы требовали от всех "абсолютного повиновения высшим указаниям". "Разобьем собачьи головы всем, кто выступает против председателя Мао!", "Вытащим на белый свет самого главного ревизиониста в Китае!" - гласили призывы, написанные большими иероглифами на трибунах площади Тяньаньмэнь 25 октября 1966 года. Повсюду красовались лозунги "Да здравствует красный террор!", "Убрать бомбу замедленного действия, находящуюся рядом с председателем Мао!". Еще одной всекитайской организацией, служившей наряду с хунвэйбинами опорой Мао, стали цзаофани. В ноябре - декабре 1966 г., а кое-где и несколько раньше "культурная революция" начала распространяться на производство. Усилилось проникновение на заводы и фабрики хунвэйбинов, вносивших хаос в производство и учинявших бесчинства в отношении партийных и административных работников. Народные массы оказывали им сопротивление, нередко значительное. Именно там, где нельзя было использовать дискредитировавших себя хунвэйбинов, маоисты приступили к созданию организаций цзаофаней ("бунтарей"). Ими, как правило, были обманутые рабочие и рабочая молодежь.

Пытаясь любой ценой сломить сопротивление противников "культурной революции", Мао решил тогда незамедлительно пустить в ход армию. 23 и 24 января 1967 г. в Пекине сразу в нескольких районах появились дацзыбао, в которых излагалось письмо Мао к Линь Бяо о "необходимости направить войска для поддержки левых и широких масс". 25 января "Жэньминь жибао" перепечатала передовую статью армейской газеты "Цзефанцзюнь бао", в которой излагался приказ армии выступить на стороне хунвэйбинов и цзаофаней. Газета писала, что армия должна откликнуться на "великий призыв нашего великого вождя", помочь "борьбе за захват власти - этому сознательному массовому движению многомиллионного революционного народа".

Свой приказ о приведении армии в действие Мао отдал, как сообщали дацзыбао и листовки, еще 21 января 1967 г., когда он по получении вестей из провинции Аньхуэй о сопротивлении "культурной революции" сказал Линю: "Необходимо послать армию, чтобы она поддержала левых... Там, где истинные революционеры будут просить помощи армии, нужно это делать. Так называемое невмешательство - это мнимое невмешательство"¹³ .

¹² "Жэньминь жибао", 5.VIII.1967.

¹³ Из записки Мао Цзэдуна к Линь Бяо, излагавшейся в дацзыбао от 23.1.1967 (архив автора).

стр. 92

В практику китайских лидеров вошла и организация антисоветских кампаний в периоды обострения обстановки в стране. Так было и в январе-феврале 1967 года. Маоисты попытались наскоком ликвидировать противников "культурной революции" и повсеместно передать власть в руки своих сторонников, но натолкнулись на упорное сопротивление. И вот тогда они решили гнев, недовольство бесчинствами хунвэйбинов, цзаофаней и "культурной революцией" направить на Советский Союз, а в Пекине - на советское посольство.

На исходе был день 25 января. Мы с болгарским корреспондентом Иорданом Божиловым ехали в советское посольство. Начало смеркаться. Вслед за недолгими сумерками на город опустилась ночь. Въехав на слабоосвещенную улицу Янвэйлу, ведущую к посольству, мы увидели, что она забита людьми. На автомобильный сигнал толпа расступилась, и нам удалось проехать 20 - 30 м, но в тот же момент две стены коридора за нами вновь слились в сплошную массу, которая что-то кричала в наш адрес. Вокруг была бушующая толпа хунвэйбинов. Иордан включил полный свет и усиленно нажимал на сигнал. Не помогали ни свет, ни сигналы. Мы вынуждены были остановить машину. Маоцзэдуновские молодчики палками, ремнями, кулаками молотили по кузову и стеклам автомашины, рвали ручки дверей, пытаясь открыть их. Минутами казалось, что вот-вот полетят стекла. Разъяренные хулиганы забрались на капот и багажник. А в это время подогнанный к посольству огромный автобус, оборудованный мощными громкоговорящими установками, начал пятиться назад на нашу машину. Авария казалась неотвратимой. Мы попытались поехать, но преодолели не более 20 - 30 сантиметров. Автобус буквально в нескольких сантиметрах остановился справа от нашей "Волги". Зачем это сделал шофер? Испытать наши нервы или оттеснить хунвэйбинов? Теперь у нас появилась минута, чтобы внимательно посмотреть на тех, кто собирался вершить свой "суд" над нами. Разъяренные хунвэйбины продолжали плеваться и бить по кузову: перекошенные от ярости и ненависти лица. Особенно усердствовали девушки. Я просто не узнавал китаянок, милых, прежде всегда улыбающихся девушек из учебных заведений, предприятий и учреждений, где мне доводилось бывать по долгу журналиста.

Через какое-то время возле машины появились хунвэйбины с ведром черной краски и огромными кистями и стали размалевывать антисоветскими лозунгами и ругательствами голубую "Волгу". Мы продолжали пробиваться к посольским воротам, преодолевая за раз по 30- 50 сантиметров. Толпа бесчинствовала. И вот мы метрах в пяти от заветной цели. Стоявшие у ворот полицейские, призванные наводить порядок и охранять посольство, были невозмутимы, словно не замечая того, что творилось у них на глазах. Выстроившиеся на полосе между машиной и воротами посольства хунвэйбины кричали, грозили кулаками и давали понять, что дальше они нас не пропустят. Мы включали фары полного света, беспрерывно сигналили. Когда хунвэйбины натешились вволю, к машине подошли полицейские и попытались расчистить проезд. Они прогоняли хунвэйбинов с одной стороны, а те забегали с другой. Такая игра в кошки-мышки продолжалась до тех пор, пока не появились военные. Рядом с посольством заблаговременно, за какое-то время до начала бесчинств, китайские власти разместили подразделение НОАК. Выстроившись справа и слева от машины, солдаты и полицейские проложили коридор через толпу, и мы въехали на территорию посольства. Не успели выйти из машины, как на нас со всех сторон посыпались шутки. Тут были и поздравления "с легким паром", и советы, чем лучше - водой, бензином или спиртом - смывать с машины грязную писанину. Я думал, что мы первыми попали в омут хунвэйбиновщины. Но оказалось, что перед нами таким же образом проби-

стр. 93

ралась в посольство дипломатическая автомашина посольства МНР, шедшая за монгольскими ребятами, учившимися в советской средней школе.

С того вечера китайские власти стали часто действовать подобным образом против советских граждан, работавших в посольстве, торгпредстве, представительстве Аэрофлота и корреспондентов. Подобные "окружения" и "борьба революционных масс против ревизионистов", как именовали такие бесчинства официальные китайские власти, длились иногда по 16 часов подряд. Редко кто из сотрудников советских учреждений не оказывался в таком положении. Эта практика была перенесена затем и на сотрудников других посольств, главным образом стран социалистического содружества. Вплоть до 11 февраля ни на минуту не прекращался хунвэйбиновский шабаш у советского посольства.

Ликвидация партийных и народных комитетов во всех провинциях и автономных районах даже с помощью армии не удалась. Партийные и народные комитеты провинций и крупных городов не сдавались без боя. Население, которое все больше проявляло недовольство бесчинствами хунвзйбинов, поддерживало на местах старое руководство. По всей стране происходили столкновения между хунвэйбинами, цзаофанями, которых часто поддерживали воинские части, и противниками "культурной революции", на стороне которых были народные массы, а также часть хунвэйбинов и цзаофаней, отколовшихся от первых. Сколько шло за Мао, а сколько против - было трудно сказать. В начале марта в Пекине большой популярностью пользовалась листовка с выступлением одного из лидеров "Третьего штаба" хунвэйбинов Пекина, Куай Дафу, о "культурной революции" и ее этапах развития. Отметив опасность текущего момента, Куай заявил, что он "не уверен, будут ли во время решающей битвы хотя бы 50 процентов населения поддерживать председателя Мао".

Маоисты стремились во что бы то ни съало создать в столице "революционный комитет" и тем самым показать пример другим городам и провинциям. Но там не торопились следовать их совету: с января по апрель 1967 г. в провинции не возникло ни одного такого органа. В Пекине же повсеместно был установлен военный контроль. Военные командовали даже в гостиницах и ресторанах. 20 апреля на центральном стадионе собрался примерно 100-тысячный митинг с участием военных, хунвзйбинов, цзаофаней, рабочих, служащих столичных учреждений. На нем присутствовали советники Группы по делам культурной революции при ЦК КПК Чжоу Эньлай и Кан Шэн, руководители этой группы Чэнь Бода и Цзян Цин (жена Мао). С речью выступил Чэнь. Он провозгласил образование "революционного комитета" Пекина, во главе которого организаторы "культурной революции" поставили министра общественной безопасности Се Фучжи. Вечером того же дня у здания горкома хунвэйбины и цзаофани, предводительствуемые этим новым главой городской власти, собрались на заключительную часть сборища. С наступлением темноты над площадкой перед зданием вспыхнули мощные юпитеры, заработали камеры. Я не верил своим глазам... Погромщики принесли ранее сорванные со зданий пекинского горкома КПК и народного комитета города вывески. Се Фучжи под ликующие крики хунвэйбинов ударом молотка расколол вывески. Затем молоток перешел к хунвэйбинам и цзаофаням, которые, передавая его из рук в руки, крошили вывески, а через несколько минут на здании под портретом Мао была водружена новая вывеска - "Пекинский революционный комитет". Это был последний акт в разгроме столичной партийной организации и народного комитета - конституционного органа власти. На следующий день столичные газеты взахлеб расхваливали этот акт, называя его очередной "победой революционной линии председателя Мао".

стр. 94

В стране к тому времени резко сократилось производство. На грани разрухи находился транспорт. Маоисты поняли, что нельзя было рассчитывать на успех, не объединив многочисленные соперничавшие между собой группы хунвэйбинов и цзаофаней, а также не привлекая кадры и специалистов к активному участию в руководстве производственной деятельностью и жизнью народа. Так возникли идеи "большого союза" (объединение конфликтовавших между собой цзаофаневских и хунвэйбиновских организаций) и "соединения сил трех сторон" - армии, организаций цзаофаней и хунвэйбинов, кадровых работников, остававшихся верными Мао или перешедших на его сторону в ходе "культурной революции". Из представителей этих "трех сторон" и формировались новые органы власти- революционные комитеты. Они создавались в каждой административной единице - провинции, автономном районе, уезде, на каждом промышленном предприятии, в учреждении и учебном заведении, в каждой коммуне и крупной производственной бригаде, чтобы заменить старые, на которые маоисты не могли надеяться.

К лету 1967 г. политическая обстановка в стране резко обострилась. Пекин вновь наводнился листовками и дацзыбао, рассказывавшими о столкновениях, сопровождавшихся человеческими жертвами. Огромный шум вызвали июльские события в г. Ухань. 20 июля цзаофани из местной организации "Миллион героев" при поддержке военных арестовали и избили пекинских эмиссаров из маоцзэдуновского руководства - члена Политбюро ЦК КПК, министра общественной безопасности КНР Се Фучжи и члена Группы по делам культурной революции при ЦК КПК Ван Ли. В Ухань была переброшена авиадесантная часть для подавления выступления. Затем маоисты провели чистку командования этого военного округа и руководства цзаофаневской организации. Уханьские события не были исключением. Они показали, что часть военного командования недовольна "культурной революцией".

Создание ревкомов не устранило разногласий и междоусобной борьбы между различными цзаофаневскими и хунвэйбиновскими организациями. Более того, сами ревкомы становились объектом нападок. 18 июня 1968 г. "Жэньминь жибао", рассказывая о положении ревкома на Шанхайском заводе измерительных приборов, писала: "На заводе революционный комитет был создан в октябре прошлого года, но уже полгода там ни на минуту не затихает борьба в связи с захватами и контрзахватами власти. Небольшая горстка классовых врагов оказывает всестороннее давление на революционный комитет, пишет реакционные листовки, пытаясь нанести вред членам ревкома". Днем раньше газета "Вэньхуэй бао" в редакционной статье отмечала, что противники Мао Цзэдуна "стремятся развалить новые революционные комитеты" города.

Ревкомы долго не могли добиться признания у населения. В народе в течение длительного времени существовало недоверие к ним. Да и в самих ревкомах нарастали разногласия. Ревкомы раздирались внутренними противоречиями, борьбой "революционных групп" за власть. Маоисты признавали, что во многих случаях хунвэйбины и цзаофани в ревкомах высокомерно относились к старым кадрам и военным, не хотели сотрудничать с ними, страшась "реставрации". Ведь группа Мао в ходе "культурной революции" с помощью армии разрушила политическую надстройку, созданную после победы народной революции. Прежде всего была разгромлена сверху донизу Коммунистическая партия Китая, от ЦК до низовых ячеек, разогнаны партийные комитеты в учреждениях, учебных заведениях, на предприятиях, в народных коммунах. Китайские лидеры заявляли, что партийные организации на промышленных предприятиях изжили себя. Чжоу Эньлай на встрече с "ре-

стр. 95

волюционными цзаофанями" в начале 1967 г. утверждал: "Партийные организации на предприятиях и заводах уже устарели. Вы, революционные цзаофани, теперь будете руководить. Политическая власть у вас в руках".

Новые власти - революционные комитеты в своей деятельности считали необходимым в первую очередь ликвидацию всего, что оставалось от прежних партийных и народных комитетов. Так, революционные комитеты города и района Нинбо (провинция Чжэцзян) в своем первом циркуляре объявляли: "Закрываются прежние комитеты КПК района и города Нинбо, прежние органы власти района Нинбо и народный комитет города Нинбо; прекращается вся их деятельность, отменяются все их указания и документы относительно великой пролетарской культурной революции"¹⁴ .

Революционные комитеты сплошь и рядом поступали с честными коммунистами так, как поступают в странах, где запрещена деятельность компартий. "Главное пролетарское революционное командование по осуществлению идей Мао Цзэдуна в районе Синьи" (провинция Гуйчжоу) в своем первом приказе предписывало: "Секретари, члены Постоянного комитета, члены комитета, ответственные работники всех отделов бывшего комитета КПК района Синьи, председатель органов власти района Синьи, его заместители, начальники отделов (управлений), начальники канцелярий в течение трех дней должны зарегистрироваться в Главном командовании и ожидать разбирательства дела"¹⁵ . Была сведена на нет роль председателя КНР. Лю Шаоци стал главным объектом атак со стороны группы Мао. Нападкам подвергся и заместитель председателя КНР, один из создателей КПК, Дун Биу. Была парализована деятельность высшего органа законодательной власти страны- Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП), очернен председатель его Постоянного комитета, один из организаторов и руководителей НОАК, Чжу Дэ. Правда, однажды промелькнули хунвэйбиновские сообщения, что Мао "простил" Чжу Дэ. Но разве можно зачеркнуть все, что было сказано хунвэйбинами в адрес этого легендарного героя Китая? Хунвэйбиновская печать, направлявшаяся Группой по делам культурной революции, объявила многих видных китайских деятелей "карьеристами", "контрреволюционерами", "контрреволюционными ревизионистами", "предателями", а Лю Шаоци - общим врагом народа.

17 из 30 высших руководителей партии и государства, избранных на свои посты VIII съездом КПК и ВСНП, к концу 1968 г. были отстранены группой Мао от политической деятельности. Из 13 членов Секретариата ЦК КПК девять подверглись репрессиям. В ЦК КПК были сняты руководители многих отделов - организационного, пропаганды, по делам единого фронта, по работе в деревне, транспорта и т. д. В Государственном совете КНР из 15 заместителей премьера восемь были репрессированы, абсолютное большинство министров, начальников отделов, канцелярий и главных управлений отстранены от должностей. К тому времени были крайне ослаблены марксистско-ленинские силы КНР, которые уже не могли вести сколько-нибудь значительную, борьбу с реакционной группой Мао. Страной стала править небольшая кучка авантюристов, именовавшая себя "пролетарским штабом во главе с председателем Мао и заместителем председателя Линем". В передовой статье N 4 журнала "Хунци", перепечатанной 16 октября 1968 г. всеми китайскими газетами, указывалось, что в результате побед "культурной революции" этот штаб "стал единственным руководящим центром всей партии". 19 октября "Жэньминь жибао", дополняя "Хунци",

¹⁴ "Чжэцзян жибао", 18.III.1967.

¹⁵ "Синь гуйчжоубао" 20.III.1967.

стр. 96

писала, что штаб Мао Цзэдуна - Линь Бяо является "единым руководящим центром... всей страны и всей армии". Таким образом, констатировался захват группой Мао власти в партии, государстве и вооруженных силах.

13 - 31 октября 1968 г. состоялся XII, расширенный пленум ЦК КПК восьмого созыва. Было опубликовано лишь одно коммюнике о его работе. Конечно, то был всего лишь спектакль, разыгранный Мао и его группой. К тому времени почти три четверти членов Центрального Комитета были репрессированы или отстранены от активной партийной и государственной деятельности. Фарс же потребовался маоистам для того, чтобы узаконить установление своего безраздельного господства в стране. Пленум нужен был также для легализации штаба Мао и преследования Лю Шаоци. В коммюнике о пленуме говорилось: "Под руководством пролетарского штаба во главе с председателем Мао и заместителем председателя Линем в результате двухлетней исключительно сложной и чрезвычайно острой классовой борьбы,., при поддержке со стороны Народно- освободительной армии Китая, после многократных классовых схваток в конце концов были разгромлены представляемый Лю Шаоци буржуазный штаб, пытавшийся узурпировать руководство партией, правительством и армией, и его агентура на местах и была отнята узурпированная ими часть власти"¹⁶ .

В штаб, который теперь присвоил себе широкие права и полномочия, входили Чжоу Эньлай, бывший секретарь Мао Цзэдуна-Чэнь Бода, а также Кан Шэн, выполнявший поручения Мао в самых грязных политических махинациях и расправах с его противниками. Другие члены штаба были подобраны по принципу родства или личной преданности: Цзян Цин - жена Мао, Е. Цюнь - жена Линя, Яо Вэньюань - зять Мао, министр общественной безопасности КНР Се Фучжи, руководитель шанхайского ревкома Чжан Чуньцяо, заместитель министра общественной безопасности, бывший личный охранник Мао Ван Дунсин, заместитель министра обороны КНР, начальник пекинского гарнизона Вэнь Юйчэн. К штабу примыкали начальник Генерального штаба НОАК Хуан Юншэн, командующий ВВС У Фасянь, начальник Главного управления тыла Цю Хуэйцзо, первый политкомиссар ВМС Ли Цзопэн...

"Культурная революция" - одна из черных страниц той трагедии китайского народа, в которую ввергли страну Мао и его группа. Нынешние китайские лидеры пошли кое в чем даже дальше своего духовного отца. Однако, несмотря ни на что, последнее слово будет за великим китайским народом, который, несомненно, сбросит гнет военно- бюрократической диктатуры, установленный в Китае в результате "культурной революции", и вернет страну на светлый путь строительства новой жизни на действительно социалистических началах. Я верю, что этот день настанет.

¹⁶ "Великая пролетарская культурная революция". Важнейшие документы. Пекин. 1970, стр. 165 - 166.

Permanent link to this publication: