EDWARD ACTON. Alexander Herzen and the Role of the Intellectual Revolutionary. Cambridge - L. - N. Y. - Melburn. 1979. X + 194 p.

Работа английского историка лорда Эдварда Актона¹ (Ливерпульский университет) находится в русле новых тенденций, характеризующих современное состояние буржуазной русистики. Написанная в духе традиций, заложенных известным английским историком Э. Карром² , она имеет определенную научную значимость среди исследований западных авторов по истории передовой русской мысли XIX века. Актон хорошо знает источники и достаточно широкий круг советской литературы по проблеме.

В центре книги стоит вопрос о социальной ответственности революционера. Автор анализирует один из напряженных периодов в идейно-теоретическом развитии А. И. Герцена (1847 - 1863 гг.), начавшийся с его отъезда за границу. В связи с этим он пытается выяснить значение и роль духовных связей в мировом историческом процессе и дать свое решение традиционной в буржуазной историографии проблемы интеллектуального влияния Запада на русскую передовую общественную мысль.

Актон решительно отвергает утвердившийся в современной западной историографии тезис, согласно которому возникновение революционной идеологии в России трактуется как следствие "отчужденности" радикальной интеллигенции от своего общества. По его мнению, только осознание факта глубокой вовлеченности Герцена в проблемы, поставленные "условиями русской жизни", может пролить свет на "источник" и "природу" социально- политических идеалов этого революционера (с. 11). Такой подход уберегает автора и от другого ошибочного вывода, распространенного в современной буржуазной литературе, - о якобы полном погружении русских мыслителей в абстрактное, лишенное жизненной опоры теоретизирование, породившее у них тягу к слепому заимствованию западноевропейских концепций. Признавая большой интерес Герцена к интеллектуальному миру Запада, Актон подчеркивает, что его идеи не были "лишь простым отражением западной мысли" (с. 9). "Русская интеллигенция в целом, - пишет он, - заимствовала у западных мыслителей лишь те положения, которые помогали ей решить свои собственные проблемы" (там же).

Однако эти позитивные моменты исследования отнюдь не означают, что в нем дан полностью верный анализ становления и эволюции идейно-теоретических и политических воззрений Герцена. Рассмотренные с идеалистических позиций, они преподносятся в своей существенной части в искаженной интерпретация. Для Актона исходным пунктом в анализе взглядов Герцена является ошибочный тезис о том, что он якобы отрицал существование в истории объективных закономерностей. Его представления об историческом процессе изображаются как лишенные каких-либо объективных социальных оснований и определявшиеся лишь чисто личностным опытом, подкрепляемым субъективной верой в природную добродетель человека (с. 10). С этих позиций рассматривается отношение Герцена к философии истории Гегеля. Разделяя вывод советских исследователей о том, что Герцен об-

¹ Первый из наследников известного историка лорда Джона Эмерика Актона, пошедший по стопам своего предка.

² Э. Карр руководил работой Э. Актона над докторской диссертацией, положенной в основу рецензируемой книги (см.: Предисловие, с. IX).

стр. 145

ратился к Гегелю в поисках "философской гарантии" своего социалистического идеала (с. 10), Актон совершенно неверно интерпретирует смысл его критики гегелевской философии. Он утверждает, что Герцен отвергает пантеизм Гегеля не с материалистических позиций, а вследствие того, что абсолютный идеализм Гегеля противоречил герценовскому признанию примата личности в историческом процессе³ . Что же касается гегелевской диалектики, то она, как полагает Актон, лишь упрочила мысль Герцена о превратностях истории и тем самым не укрепила, а, напротив, ослабила его веру в исторический прогресс (с. 10 - 11).

Соответственно освещаются в работе и социальные взгляды Герцена. Подчеркивая их зависимость от внутриполитических условий России, автор трактует эту зависимость как проявление сугубо личностного, лишенного классовой ориентированности восприятия жизни. Вопреки известным в литературе и общепризнанным фактам⁴ он утверждает, что мечты Герцена "парили" над такими "земными" вопросами, как отмена крепостного права (с. 13). Влияние же самой "атмосферы русской жизни" проявлялось якобы лишь в том, что идеи были в РОССИИ единственной "видимой сферой перемен", и поэтому именно здесь, а не в области экономики или социальных институтов русские революционные деятели - и Герцен не был исключением - искали решения волновавших их проблем (с. 13,15). В данном случае автор впадает в явное противоречие с самим собой, приходя к выводу, от которого, как уже отмечалось, он пытается отмежеваться, - выводу о якобы абстрактном, беспочвенном теоретизировании русских радикальных мыслителей.

Лишенные социальных детерминант, политические идеалы Герцена предстают в интерпретации Актона как порождение эмоциональной фантазии революционера, его "огромного кипучего Я" (с. 5). Вполне естественно, по логике Актона, что никакие внешние социальные перемены и катаклизмы не могли изменить позиции Герцена, "пока не был поколеблен созданный им образ самого себя" (с. 107). Нетрудно заметить, что предложенная автором схема становления и развития теоретических и социальных воззрений Герцена отрывает его взгляды от задач общественного развития России и, следовательно, игнорирует объективную обусловленность движения мысли революционера от идеализма к материалистическому пониманию истории. Интерпретируя подобным образом взгляды столь крупного мыслителя, каким был Герцен, Актон демонстрирует собственное идеалистическое понимание исторического процесса и соответственно эволюции общественной мысли.

И все же не в этом кроется основная цель работы Актона. Отмеченные выводы служат не более чем основанием для доказательства другого тезиса, а именно, что приверженность к революции как методу решения общественных проблем всегда является следствием недостаточной социальной зрелости революционера и неизбежно исчезает по мере обретения им жизненного опыта. Эту мысль автор и пытается обосновать, обращаясь к истории духовного развития Герцена. Он старается представить эволюцию его взглядов в качестве примера того, как фантазия ума, хотя и благородного, но самоуверенно "парящего" над действительностью и потому неспособного к трезвому размышлению, приводит к революционным побуждениям. И лишь суровый жизненный опыт якобы с логической неизбежностью избавляет революционера от заблуждений его духовной молодости.

В соответствии с этими посылками рассматривается вся дальнейшая эволюция социально-политических позиций Герцена. Автор отвергает утверждения советских историков о решающем влиянии революции 1848 г. на взгляды Герцена. События 1848 г., по мнению Актона, лишь создали у Герцена определенное напряжение, выразившееся в желании понять смысл происходящего и свою роль в нем. Но революция не могла подорвать исторический оптимизм Герцена и сколько-нибудь существенно повлиять на его политические взгляды, поскольку в основе их лежал не социальный опыт мыслителя, а высокая самооценка, питавшая веру в природную доброту и общественные начала человека (с. 51, 62, 69). Актон считает, что понадобились суровые личные испытания (вероломство друга и семейная драма, завершившаяся смертью жены), чтобы, породив у Герцена ощущение собственного бессилия, коренным образом изменить всю

³ По мнению Актона, Герцен якобы вообще не решил для себя спор между материализмом и идеализмом.

⁴ Уместно сослаться здесь на слова самого Герцена: "Господствующая ось, около которой шла наша жизнь, - это наше отношение к русскому народу, вера в него, любовь к нему... желание деятельно участвовать в его судьбах" (А. Герцен. Поли, собр. соч. В 30-ти тт. Т. XVIII. М. 1959, с. 276).

стр. 146

его "политическую философию". Личный кризис, как полагает Актон, вывел Герцена из состояния "эмоциональной эйфории", подорвав тем самым его веру в историю, и существенно изменил представления о социальном идеале, который приблизился к реальной жизни (с. 66, 82, 107 - 108). Только теперь, утверждает автор, Герцен смог по-иному оценить политические уроки 1848 года. Соотнеся жертвы революции с существенно изменившейся "социальной мечтой", он усомнился в целесообразности революции как средстве решения общественных проблем (с. 71) ив дальнейшем якобы все более утверждался в своем сомнении. Здесь, как и в анализе философии истории Герцена, автор исходит из тезиса об обусловленности взглядов мыслителя только субъективным восприятием событий и процессов, в основе которого, в свою очередь, лежат сугубо личностные психологические черты. В соответствии с этим подходом в работе анализируется и теория "общинного социализма". Справедливо критикуя американского исследователя М. Малиа⁵ , изображающего "русский социализм" плодом мессианского высокомерия Герцена (с. 46, 62, 84), Актон вместе с тем неверно истолковывает смысл (равно как и истоки) "русского социализма". Вопреки действительным фактам община в восприятии Герцена трактуется не в качестве материального выражения и зародыша социалистических устремлений крестьянства, долженствующего в силу этого облегчить победу революции, а как альтернатива революционному методу решения социальных проблем (с. 70). Поэтому Актон относит начальные моменты в оформлении "общинной" теории лишь к 1852 г., соотнося ее с "личным крушением" революционера, повлекшим якобы пересмотр им своих идейно-теоретических и социально-политических позиций.

Автор прав в своем утверждении, что "русский социализм" Герцена не являлся следствием отрыва и тем более мессианского противопоставления России Западу. Но вместе с тем, не поняв классового содержания политических позиций Герцена, Актон оказывается не в состоянии осмыслить того, что "общинная" теория была по своей сути тем же облеченным в социалистические одежды буржуазным демократизмом ("прекраснодушной фразой, добрым мечтанием"⁶ ), который лежал в основе надежды Герцена на социалистические перспективы Запада. Только теперь он получил определенную классовую ориентацию. И в этом, несомненно, отразилось поступательное развитие мысли Герцена к материалистическому пониманию истории. Не случайно только теперь его социально-политические позиции нашли свое законченное логическое оформление в теории "общинного социализма". Она выразила революционные требования русского крестьянства и уже в силу своей классовой природы не могла быть реформистской, как ее квалифицирует Актон (с. 70).

Что же касается либеральных колебаний Герцена (Актон настойчиво старается представить их как неизбежно перерастающие в убеждения), то они были лишь выражением скептицизма, порожденного переходной эпохой (от буржуазного к пролетарскому демократизму) и явившегося, в свою очередь, формой перехода самого мыслителя от надклассовых иллюзий к осмыслению классовой борьбы⁷ . Именно разочарования в буржуазном либерализме⁸ острее поставили перед ним проблему "моста" между идеалом и действительностью⁹ . Это и привело Герцена к размышлениям об условиях установления демократических отношений между народом и революционными вождями - размышлениям, которые Актон стремится представить как уверенность Герцена в неизбежности диктатуры революционного авангарда. Он утверждает, что эта уверенность будто бы окончательно отвратила Герцена от революции (с. 168, 173, 175). Но поскольку Герцен в то же время признавал историческое право народа на восстание во имя свободы, он, по мнению Актона, оказался "в тупике", В этом заключении особенно отчетливо обнаруживается политический подтекст работы - предостеречь "безответственных" деятелей от возможных последствий "революционной драмы".

Итак, бессилие (или нежелание) понять сложные изгибы герценовской мысли, обусловленные крахом его надклассовых иллю-

⁵ M. Malia. Alexander Herzen and the birth of Russian socialism. 1812 - 1855. Cambridge. 1961, pp. 337 - 346.

⁶ В. И. Ленин. ПСС. Т. 21, с. 256.

⁷ См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 21, с. 257.

⁸ "За такие минуты ненавидят десять лет, мстят всю жизнь", - напишет Герцен месяц спустя после кровавых июньских дней 1848 г., - чтобы "дать волю... слезам, мысли, желчи" (А. И. Герцен. Указ. соч., Т. VI. М. 1955, с. 40, 43).

⁹ Подробнее см. З. В. Смирнова. Социальная философия А. И. Герцена. М. 1973.

стр. 147

зий и неспособностью встать на позиции материалистического истолкования исторических событий, приводит автора к объяснению природы социально- политических взглядов мыслителя его личными переживаниями. Здесь отчетливо обнаруживается свойственное современному психоанализу стремление подчеркнуть особую роль сферы подсознательного¹⁰ , которая якобы доминирует или даже полностью вытесняет рациональные мотивы в деятельности человека. Глубина, динамичность, а подчас и противоречивость взглядов Герцена делают его особо привлекательным для современных приверженцев психоистории. Недостаточная же изученность эволюции мысли выдающегося революционера с позиций марксистской науки дает буржуазным авторам возможность искаженно интерпретировать его взгляды.

¹⁰ Подробнее об этом см. В. И. Салов. Историзм и современная буржуазная историография. М. 1977.

Постоянный адрес данной публикации: