Короткая жизнь Чокана Чингизовича Валиханова (1835-1865), казахского просветителя, историка и этнографа, пришлась на эпицентр кипящей политическими страстями эпохи. Как типичный ее продукт он обладал всеми качествами людей, стремившихся оценить мир новым взглядом. Чокан Чингизович принадлежал к тому поколению, которое стало много читать, думать и добиваться решения "проклятых" вопросов своего времени, которое стало спорить об идеалах, жить свободно и самостоятельно.

Был ли Валиханов европейцем или его ментальность ограничивалась уровнем "туземного" просвещенного аристократа? Следует заметить, что Валиханов никогда не порывал с национальными корнями, он их ощущал, он ими подпитывал свои физические и духовные ресурсы. И в то же время он не мыслил себя вне европейской, и русской, в том числе, цивилизации. В связи с этим интересно мнение его друга Г.Н. Потанина: "Он (Валиханов.- Я. Д.) показал им (родственникам. - Я. Д.), какого тонкого судью человеческих поступков вырабатывает европейская культура. Чокан был киргизский патриот, но в то же время он был и патриот русский" ¹ .

Валиханов был вскормлен теми идеями и умственными интересами, которыми жило в ту пору русское общество. Если в психологической области, замечает Потанин, он сохранял "особенности своего племенного типа", то по умственному своему развитию был вполне русским образованным человеком. В Чокане Чингизовиче жило постоянно сознание, что улучшение положения жителей его родной степи зависит от благоденствия России. Порой подобный взгляд водоразделом проходил по его родственным чувствам и связям. Его родные, особенно отец, не могли понять убеждений сына. Сам Валиханов жаловался А. Н. Майкову, что он непонимаем земляками и ощущает себя разъединенным "с ними чем-то неодолимым". На этом рубеже неодолимости произошел резкий выпад отца, заявившего, "что не намерен более воспитывать детей своих по-европейски. Они портятся" ² .

У нас нет желания противопоставить Валиханова-"епропейца" родным национальным корням - мы стараемся выявить, насколько основательно русский мир и его носители формировали и определяли характер и уровень внутренних убеждений казахского просветителя. Следует сразу же оговориться, что носители-то были разные. Валиханову "повезло" на людское окружение. Кто-то подсчитал и поразился огромному кругу людей, имевших с ним близкое или отдаленное общение. И это за сравнительно недолгую жизнь!

Среди хорошо знавших Чокана Чингизовича находились учителя и чиновники,

Духин Яков Кузьмин - кандидат исторических наук. Костанайский государственный университет.

стр. 138

литераторы и ученые, путешественники и сановники, либералы и консерваторы, военные и студенты. С каждым из них весьма своеобразно оформлялись отношения - от дружественных до официально-враждебных.

Несомненно, Валиханов был щедро одаренным природою феноменом. Кстати, история казахского народа знает много имен людей талантливых, способных, но не поднявшихся, однако, до валихановского уровня. Давно стало истиной, что наряду с иными факторами не последнюю роль в судьбе Валиханова сыграла благоприятная аура общения с кругом выдающихся представителей русской культуры.

Валиханов всему хорошему в себе обязан учебе, книгам и, не в последнюю очередь, учителям. Большое влияние на мальчика-степняка оказали воспитатели Омского кадетского корпуса, общение с которыми развило в нем добрые природные задатки и качества. О кадетских учебных заведениях николаевского времени не принято говорить в восторженных тонах. Процитируем Л. М. Жемчужникова: "Сколько лет, сколько детских и юных лет я был в заключении, сомневаюсь, что когда-нибудь окончится для меня эта нравственная и физическая каторга" ³ . Но в литературе о Валиханове за Омским кадетским корпусом утвердилась слава лучшего учебного заведения Сибири. И это трудно оспорить, поскольку он, по сути, был единственным учебным заведением подобного рода на территории края. Омский корпус дал России плеяду выдающихся общественных, военных деятелей, ученых, публицистов. Но это, скорее всего, не благодаря, а вопреки. Иллюзии здесь не уместны - корпус являл собой типичное заведение николаевской военной структуры с ее жестоким и грубым подавлением личности. Но что отличало его, так это нравственный мир, создаваемый как группой прогрессивных педагогов, так и кадетским составом.

Интересно замечание Н. М. Ядринцева: "Валиханов получил ничтожное воспитание в Сибирском кадетском корпусе, но сильные дарования его успели развиться и при тех скудных средствах, какие могло дать это заведение". Мы можем дополнить Ядринцева кратким уточнением - дарования окунулись, говоря словами Потанина, в "плебейскую среду" корпуса, жизнь в которой, "вероятно, не осталась без влияния на образование демократических мыслей Чокана". Добрым словом несколько поколений выпускников этой военной школы отзывались об инспекторе классов И. Ждан-Пушкине, учителе русского языка и русской словесности Н. Костылецком, ориенталисте И. Березине, необыкновенно добром человеке географе Е. Старкове и, конечно же, о талантливом историке И. Гонсевском. Последний сыграл особую роль в политическом становлении Валиханова. Благодаря такому составу учителей он вышел из корпуса с развитым интересом к общественным делам. Именно они отметили выдающиеся способности казахского юноши и уже тогда смотрели на него "как на будущего исследователя и, может быть, ученого" ⁴ .

Кадетский корпус - это еще и среда обитания и общения с ровесниками. При его создании воспитанников разделили на две части: роту и эскадрон. В роту определялись дети чиновников и пехотных офицеров, в эскадрон - исключительно дети казаков. Валиханов был помещен в последний. В свое время А. И. Герцен на страницах "Колокола" заметил (имея в виду подобную перестройку в Оренбургском корпусе), что "в одном случае ведено учить больше, в другом принимали "всякую всячину" и учили меньше". В разряд этой "всякой всячины" и попал молодой Валиханов со своим близким товарищем Потаниным. Это, впрочем, имело и свои положительные последствия - будущий просветитель в эскадроне сблизился с кадетами-казаками, которые стояли близко по роду своих занятий, по знакомству со степной жизнью к местному казахскому населению, а потому и воспринимали Валиханова без какой-либо предвзятости. Да и для казаков, как писал Потанин, "было полезно, что в их среде живет киргиз; бойкий и остроумный киргизский мальчик приучил казаков к расотерпимости". Валиханов в корпусе много читал, удивляя своих сверстников как "в области нравственных вопросов, так и в области восточной филологии, которая становилась уже его специальностью". Для самого Потанина он был "окном в Европу" ⁵ .

Учеба и последующая служба Валиханова при генерал-губернаторе совпали по времени с периодом общественного пробуждения сибирских городов, в том числе и Омска. Один из знакомых Чокана Чингизовича С. Я. Капустин отмечал: "Что-либо затхлого, рутинного здесь встретить было нельзя ... сибирское общество было ... очень умное и образованное общество ... я нигде не встречал общества, в котором

стр. 139

бы так много читали книг, как в сибирском ... Все эти особенности сибирской городской жизни, конечно, остались не без последствий для даровитого юноши и питали его наблюдательность. (Среди личностей было немало дурных, порочных)" ⁶ . И с теми и с другими Валиханов был близок. Но если с домом Капустиных, где собирался цвет омской интеллигенции, с молодыми офицерами, чиновниками, художниками, путешественниками, проезжавшими из сибирской ссылки декабристами у Валиханова устанавливались творческие контакты, то окружение генерал-губернатора, в среде которого ему приходилось вращаться по роду службы, являло собой "золотую молодежь", людей часто пустых, откровенных прожигателей жизни.

Чокану Чингизовичу, несомненно, повезло в том, что он встретил на своем пути таких незаурядных представителей русской культуры, как ссыльные петрашевцы С. Ф. Дуров и Ф. М. Достоевский. С Достоевским у него установились столь доверительные отношения, что в письмах своих к писателю он называл его не иначе, как "голубчик Федя" и был с ним на "ты". Петрашевцы пробудили в душе будущего просветителя многие добрые чувства, они буквально перевернули его представления об окружающем мире, зарядили верой в науку и прогресс человечества. Особенно сильным было воздействие Дурова. Из воспоминаний Потанина мы узнаем, что Валиханов "находился под постоянным его влиянием не менее, вероятно, года". Дуров был резок в своих оценках сибирской администрации, не скрывал их в беседах с молодыми друзьями и, видимо, именно он натолкнул Потанина на мысль, реализованную впоследствии в нашумевшей статье "К характеристике Сибири", опубликованной в "Колоколе". Исследователь А. Искаков высказал убедительное предположение о причастности Валиханова к написанию этой статьи ⁷ .

В Омске произошла знаменательная для Чокана Чингизовича встреча с крупным общественным деятелем и не менее известным ученым- путешественником П. П. Семеновым-Тян-Шанским. Знакомство с ним имело для Валиханова серьезные последствия. Ученый, заметив блестящие способности молодого офицера и его страстное желание принять участие в путешествии в районы малознакомой Центральной Азии, посоветовал генерал- губернатору Г. X. Гасфорту командировать своего адъютанта с исследовательскими целями в Кашгар. Позднее Семенов поддержал стремление начинающего свой путь в науку Чокана ехать в Петербург для прослушивания университетского курса по восточному факультету, а затем рекомендовал его кандидатуру в члены Русского географического общества. У Валиханова было несколько встреч с Семеновым в Омске и Петербурге, и всегда они вызывали в нем неподдельное восхищение взглядами и поступками русского ученого. Обращаясь к истокам дружбы этих людей, Потанин вспоминал: "Я застал Чокана с восторженными воспоминаниями о только что проехавшем путешественнике. И еще бы Чокану не обрадоваться этому знакомству" ⁸ .

Омск был средоточием и другого окружения Валиханова- чиновного мира, представителей сибирской администрации. Здесь был разный народ, и отношение к нему у Чокана Чингизовича было неоднозначным. Во-первых, он не мог не ощущать националистического чванства, исходившего от отдельных представителей колониальных кругов. Горечью и негодованием пронизаны строки его письма к А. Н. Майкову от 6 декабря 1862г.: "Об отношениях моих к Сибирскому правительству? Вы, вероятно, слышали от Федора Михайловича (Достоевского. - Я. Д.), которому я писал об одном случае, где со мной поступили как с инородцем. А с инородцами в Сибири делают, что хотят, только разве собаками не травят". Валиханов возмущен интригами, которые плели против него чиновники, - Ивашкевич, Безверхов, Кури, Нестеров и др. Он не может удержаться от восклицания:

"Дай бог, чтобы старый год пожрал, как Сатурн, своих чад, Дюгамеля и прочих и дал нам новых, не спящих, а трезвых администраторов". Он радуется слуху о замене "киргизского губернатора" (так окрестили ненавистного ему Г. К. Фрид- рихса) Г. А. Колпаковским. Первоначально доброжелательное отношение Валиханова к полковнику М. Г. Черняеву ("Черняев, кажется, человек хороший") сменяется резким разрывом с ним, как только стало известно о поощрениях полковником зверств "русских войск над единоверцами" ⁹ .

Весьма осторожен Чокан Чингизович в своих отзывах о генерале Гасфорте. Он осознавал его роль как виновника многих упущений и безобразий, чинимых в крае подчиненными ему властями. По свидетельству писательницы М. X. Свентицкой, "вся администрация Омска жила в богатстве, имела хорошие дома, комфорт, а низы

стр. 140

страдали". И в то же время именно благодаря стараниям Гасфорта в Сибирь было привлечено молодое поколение чиновников с высшим образованием, которые, по словам Семенова, убеждались "вместе с генерал-губернатором в своем бессилии в этой борьбе" с хищническими порядками. Гасфорт в определенной мере благоволил Валиханову и, предоставляя последнему возможность отправиться в Петербург для поступления в университет, отмечал, "что он всегда и везде подавал руку помощи всем талантливым людям, ему встречавшимся". Тем не менее, именно Гасфорт был подвергнут критике в уже упоминаемой нами статье "К характеристике Сибири", после публикации которой царские власти были вынуждены удалить его с поста западно- сибирского генерал-губернатора.

Среди многих русских знакомых Валиханова были люди, искренне заинтересованные в благоденствии казахской степи, в устройстве быта ее обитателей. Благодаря таким деятелям, как председатель областного правления сибирских киргизов К. К. Гутковский, военный губернатор Семипалатинской области Г. А. Колпаковский и претендующий на пост генерал-губернатора Западной Сибири Д. И. Романовский, были возможны многие научные изыскания молодого ученого в казахской степи. И, видимо, вовсе не случайно Валиханов находил с ними общий язык и понимание, выделяя их из среды прочих своих знакомых. Обращаясь к Гутковскому, оказывавшему ему постоянную поддержку в науке и по службе, называя его своим другом и прося поддержки в борьбе с омским чиновным синклитом, Чокан Чингизович пишет: "Мы Вам соорудим за это памятник и напишем: "Благодарные киргизы Карлу Гутковскому, избавителю своему". Он "готов радоваться" за проводившего прогрессивные преобразования в степи генерала Колпаковского в случае, если бы его "сделали ханом нашим". Колпаковский оказался верным дружбе с Валихановым и много сделал впоследствии для увековечивания его памяти.

Казахский ученый был близок и к русской офицерской среде, в ней он наблюдал искреннее к себе внимание и стремление помочь в осуществлении его научных планов и начинаний. Заслуживает внимания факт поддержки группой офицеров разрыва Валиханова с полковником Черняевым.

Особой полосой в жизни Чокана Чингизовича проходит петербургский период, остановимся на некоторых моментах. Вызванный в Петербург для редактирования карты Азии, Чокан, по свидетельству Ядринцева, "был с большим любопытством принят в ученых обществах как оригинальное явление". Среди его знакомых - уже упоминаемый П. П. Семенов, востоковед В. В. Григорьев, профессор ботаники А. Н. Бекетов, востоковед X. Фаизханов, ориентолог П. И. Лерх, химик Д. И. Менделеев и др. Общение с этими людьми, совместная работа с некоторыми из них в Русском географическом обществе были полезными как для Валиханова, так и для его соратников по науке. Насколько серьезно складывались научные контакты с учеными, свидетельствует письмо уже больного Чокана Чингизовича к Бекетову, с которым он делится своими творческими планами и просит петербургского друга оказать ему помощь в приобретении приборов для занятий метеорологией ¹⁰ .

Петербург дал Валиханову не только возможность войти в мир науки, но и весьма расширил круг его приятельских знакомств. К сожалению, не всегда они шли ему на пользу, особенно когда это касалось встреч с праздной военной молодежью, у которой "на первом плане были баклушничание, кутежи и бессмысленная светская жизнь. В таких обстоятельствах, - писал Ядринцев, - он увлекался сам светским лоском и праздною гусарскою жизнью". О том, что подобное времяпрепровождение отразилось дурно на привычках Чокана Чингизовича, говорил и Потанин. И все же не это определяло истинную суть валихановской натуры. Хотя, чего уж тут ханжествовать, он был молодым человеком, а Петербург был полон соблазнов.

Установились у Валиханова и серьезные знакомства со студенческой молодежью. Хотя он и манкировал занятиями в университете (Потанин писал: "На Восточный факультет Чокан не заглядывал. Но на модных тогда лекциях Костомарова и некоторых профессоров он появлялся"), ему небезразличным был и студенческий быт, и студенческий общественный настрой. Для своих товарищей сибиряков, бедных студентов, он устраивал особые вечера, где велись разговоры о служении обществу, о будущем сибирского края, о необходимости его изучения.

Открывались перед Валихановым и двери кабинетов представителей высшей власти; с некоторыми из сановников устанавливались даже дружеские отношения. Принимали участие в судьбе казахского ученого военный министр и профессор

стр. 141

Д. А. Милютин, граф В. К. Ливен, директор Азиатского департамента Н. П. Игнатьев, министр иностранных дел А. М. Горчаков, сенатор Н. И. Любимов и др. И хотя сам Валиханов отмечал, что "со всеми этими людьми я близко знаком, с некоторыми завел даже тесную дружбу", обольщаться этими контактами не стоит, они были, скорее всего, данью светским увлечениям и продиктованы служебной необходимостью. И тем не менее, казахский ученый был высоко оценен официальным Петербургом. Известны доброжелательные отзывы о нем, сделанные Милютиным и Игнатьевым; "гениальным молодым человеком" называл Валиханова сенатор и путешественник Е. П. Ковалевский ¹¹ .

Искреннее и стойкое увлечение Чокана Чингизовича литературой ввело его в круг знакомых Достоевского, политические пристрастия которых не всегда совпадали с личными убеждениями Валиханова. Среди них- поэт и журналист Н. С. Курочкин, который был близок к "Современнику"; к деятелям либерального толка относились поэт Я. П. Полонский, критик, публицист, философ Н. Н. Страхов и с годами подающийся вправо поэт А. Н. Майков; к кругу хулителей революционеров-"нигилистов" принадлежал знакомый Валиханова писатель В. В. Крестовский, автор романа "Пангурово стадо".

В литературе о Валиханове довольно стойко держится мнение о его близости к революционно-демократическому лагерю, высказываются даже суждения о встречах и беседах его с Н. Г. Чернышевским. Видимо, в данном случае желаемое выдается за действительное, подкрепляемое порой слишком вольной аргументацией. Известно, что Валиханов читал и выписывал "Современник", следил за его драматической судьбой, хотя это не мешало ему приветствовать издание почвеннического журнала братьев Достоевских (в письме к Ф. М. Достоевскому: "Как идет юное ... детище и наш добрый приятель "Время"?). Налицо - разброс политических симпатий, правда, позднее Валиханов поднимается до уровня серьезной критики в адрес знаменитого писателя за его ожесточенную борьбу с "Современником" ¹² .

Что касается встреч Чокана Чингизовича с Чернышевским, то можно считать их, с известной долей сомнения, состоявшимися. А вот утверждение литературоведа М. И. Фетисова о якобы имевших место беседах между ними, вызывает серьезное возражение. Дело в том, что Чернышевский был очень осторожен в знакомствах и неподатлив на откровенность, а потому вряд ли пошел бы на установление близких контактов с малознакомым ему офицером. В этом нас убеждают неопубликованные "Воспоминания о Н. Г. Чернышевском", принадлежащие перу Потанина. Мемуарист пишет: "Не в меру самонадеянный молодой человек, по приезде в Петроград я, не откладывая своего намерения в долгий ящик, решил в первые же дни своего пребывания в столице отправиться в Тулубеев переулок, где тогда жил Чернышевский ... Я мечтал, что с первых же слов моего разговора Чернышевский поймет, что за офицер стоит перед ним. И еще бы, у него такой проницательный ум, а у меня такое горячее искреннее без задоринки стремление служить истине ... Но вышло не так, как я предполагал. Чернышевский вовсе мной не заинтересовался. Я смутился оттого, что он не задал мне никаких вопросов о моих планах, и ушел от него растерянный" ¹³ . Давайте поставим Валиханова на место Потанина - результата вряд ли будет иным.

Валиханов, несомненно, принадлежал к числу демократов-просветителей, формировался, как справедливо писал Фетисов, "по образцу и подобию русских писателей, ученых". Он стал полнокровным действующим участником многоликой культурной жизни как России, так и Казахстана. И напоследок приведем многозначительные и в некотором смысле пророческие строки из письма Майкова к больному другу в далекую казахскую степь: "Вы уж как ни вертитесь, принадлежите Европе. Совмещая в себе цвет европейской образованности и науки с ученостью Востока, Вы должны Европу знакомить с Азией ... А звено между Азией и Европой- Россия. Вы должны на нее смотреть как на разумное поприще Вашей умственной деятельности".

Примечания

1. ПОТАНИН Г. Н. В юрте последнего киргизского царевича. - Ч. Ч. Валиханов. Собр. соч. В 5-ти тт. Т. 5. Алма-Ата. 1985, с. 327.

стр. 142

2. ВАЛИХАНОВ Ч. Ч. Ук. соч., с. 153.

3. ЖЕМЧУЖНИКОВА Л. М. Мои воспоминания из прошлого. Л. 1971, с. 4.

4. ВАЛИХАНОВ Ч. Ч. Ук. соч., с. 276, 351, 355-356.

5. "Колокол". Газета А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Факсимильное издание АН СССР. Вып. 1, лист 16, 1 июня 1858. М. 1960, с. 132; ВАЛИХАНОВ Ч. Ч. Ук. соч., с. 351-352, 354, 356.

6. ВАЛИХАНОВ Ч. Ч. Ук. соч., с. 410-411.

7. ИСКАКОВ А. О влиянии русской демократической культуры на формирование мировоззрения Чокана Валиханова. - Труды института философии и права АН Каз. ССР. Т. 3. Алма-Ата. 1958, с. 21.

8. ВАЛИХАНОВ Ч. Ч. Ук. соч., с. 358.

9. Там же, с., 154, 157, 161, 364.

10. Там же, с. 426, 243, 157, 277.

11. Там же, с. 278, 363, 138.

12. ФЕТИСОВ М. И. Русско-казахские литературные отношения в первой половине XIX века. Алма-Ата. 1959, с. 326-327; ИСКАКОВ А. Ук. соч., с. 26-29.

13. ВАЛИХАНОВ Ч. Ч. Ук. соч. Т. 5, с. 150; ФЕТИСОВ М. И. Ук. соч., с. 326.

14. Центральный государственный архив литературы и искусства, ф. 1, on. 1, д. 616, л. 4-5; ФЕТИСОВ М. И. Ук. соч., с. 327.

Permanent link to this publication: