"История Монгольской Народной Республики" является совместным трудом советских и монгольских историков. Первое ее издание на монгольском и русском языках вышло в Улан-Баторе и Москве в 1954 г. Второе издание (переработанное и дополненное) было осуществлено в 1967 г., а третье (также переработанное и дополненное) вышло в свет в 1983 г.

Этот капитальный труд советских и монгольских ученых, освещающий историю Монголии с древнейших времен до 1981 г. мы не собираемся рецензировать, а хотели бы лишь остановиться на освещении так называемого монгольского вопроса, возникшего в 1911 г., когда монголы начали антикитайское освободительное движение, и просуществовавшего до 1945 г.

Основным автором концепции монгольского вопроса являлся известный (ныне покойный) советский монголовед И.Я. Златкин. Идеологизированная советская историческая наука и недоступность ряда важных архивных материалов не дали возможности И.Я. Златкину и его коллегам глубоко раскрыть и в должной мере осветить монгольский вопрос. Мы не только ставим перед собой задачу отметить недостатки концепции этого вопроса, но и предпринимаем попытку взглянуть на его изучение в контексте современного российского монголоведения, дать свои оценки и пригласить коллег для обмена мнениями.

Важным этапом борьбы Монголии за свое освобождение от власти Китая явился период 1911-1919 гг. Случилось так, что Россия стала участником этой борьбы на стороне монголов. В противоборстве с Китаем она оказывала им дипломатическую, военную и финансовую помощь. Эта помощь была обусловлена стратегическими и экономическими интересами России в Северной (Халха) и Западной (Кобдоский и Алтайский округа) Монголии. Когда в декабре 1911 г. халхаские князья и высшие ламы провозгласили независимость Монголии, царское правительство взяло курс на создание в Северной и Западной Монголии буферного государства, в котором не было бы китайских войск и не проводилась бы колонизация китайцами (ханьцами) монгольских земель. Эту задачу царскому правительству удалось осуществить. По русско-китайско-монгольскому соглашению, подписанному в 1915 г. в Кяхте, Внешняя Монголия (Халха и Кобдоский округ) получила широкую автономию, официально оставаясь в составе Китая. В период гражданской войны в России ее влияние во Внешней Монголии резко упало, а влияние Китая стало значительно усиливаться. В 1919 г. пекинское правительство ввело свои войска в Ургу и ликвидировало автономию Внешней Монголии, перечеркнув Кяхтинское соглашение.

* Статья подготовлена при поддержке РГНФ, проект N 96-01-00423.

стр. 40

В целом данная большая и важная тема в "Истории МНР" исследована недостаточно, в ней немало "белых пятен". К ним, например, относятся баргинский вопрос в русско-монголо-китайских отношениях (1911-1915), политика России и Китая в Западной Монголии (1912-1915), панмонгольское движение в 1911-1915 гг. и связанное с ним и инициированное Халхой антикитайское восстание князя Удая в Чжеримском сейме Внутренней Монголии, ввод военных отрядов из Внешней Монголии во Внутреннюю Монголию в 1913 г., антирусское движение в Китае в связи с подписанием русско-монгольского соглашения 1912 г., антикитайское восстание Бабучжаба в 1915-1916 гг. (1) Слабо исследованы Урянхайская (Тувинская) проблема в русско-монголо-китайских отношениях, панмонгольское движение 1919 г., причины ликвидации автономии Внешней Монголии в том же году, с недостаточной полнотой показаны русско- монгольские противоречия, слишком фрагментарно освещены монголо-китайские отношения, преувеличено влияние русской революции 1905 г. на возникновение освободительного движения монголов в 1911 г. и Великой Октябрьской социалистической революции на Монголию в 1918-1919 гг. К числу крупных недостатков концепции монгольского вопроса в "Истории МНР" относится, на наш взгляд, неточность, даже ошибочность оценки русско-монгольского соглашения 1912 г. и тройственного Кяхтинского соглашения 1915 г.

В "Истории МНР" (М., 1983) о русско-монгольском соглашении 1912 г. говорится: "Разгоревшиеся жаркие споры в ходе (русско-монгольских) переговоров чуть не привели к срыву их. В конечном счете стороны сошлись на том, что в тексте договора политическая независимость монгольского государства будет сформулирована по-разному в обоих текстах договора: в монгольском - как "полная независимость", в русском - как "автономия" (с. 268-269). Однако на самом деле нет такого "монгольского текста" договора (соглашения), в котором было бы сказано, что Внешняя Монголия получает "полную независимость". Оригиналы текстов русско-монгольского соглашения на русском и монгольском языках, подписанного 3 ноября 1912 г. в Урге с русской стороны И.Я. Коростовцом, а с монгольской - всеми министрами монгольского правительства, хранятся в Архиве внешней политики Российской империи и являются "согласными", т.е. идентичными (2). Их идентичность подтверждается и статьей 4 вышеназванного соглашения. Цитируем ее: "...обоюдные уполномоченные, найдя при сопоставлении обоих параллельных текстов настоящего соглашения - русского и монгольского, - изготовленного в двух экземплярах, эти тексты согласными, подписались на каждом из них, приложили печати и таковыми текстами обменялись" (3).

Русские архивные документы - опубликованные и неопубликованные, связанные с подписанием русско-монгольского соглашения 1912 г., - не дают ни малейших оснований говорить о том, что И.Я. Коростовец мог согласиться на внесение в монгольский текст положения о полной независимости Внешней Монголии. В телеграммах министра иностранных дел С.Д. Сазонова, который держал под контролем русско-монгольские переговоры 1912 г., и Коростовца нет даже намека на то, что они готовы были уступить монголам в таком принципиальном вопросе, как статус Внешней Монголии. Царское правительство и царская дипломатия четко придерживались выработанной ими еще в конце 1911 г. установки на то, чтобы Внешняя Монголия обрела широкую автономию (в составе Китая), но не независимость.

Соглашение было подписано 3 ноября 1912 г. на условиях русской дипломатии. Внешней Монголии предоставлялась автономия, но не независимость. Влиятельный монгольский политик, министр внутренних дел ургинского правительства Далама Цэрэн-Чимид, по словам И.Я. Коростовца, был "недоволен русско-монгольским соглашением, не признававшим независимость Монголии". Он даже считал, что это соглашение являлось "лишь удобным средством к порабощению Монголии и установлению русского протектората" (4). Ургинское правительство и после подписания

стр. 41

русско-монгольского соглашения не раз ставило перед царским правительством вопрос о независимости Монголии. Однако каждый раз оно получало отказ.

Удивительно, что авторы "Истории МНР" не удосужились даже привести какие- либо доказательства в подкрепление своего тезиса о якобы признании русской стороной в 1912 г. "полной независимости" Внешней Монголии. Такая небрежность недопустима в исторической науке. Сделав ошибку в этом вопросе, авторы неверно оценили и Кяхтинское соглашение 1915 г., по которому Внешняя Монголия получала широкую автономию под сюзеренитетом Китая. Они не увидели в этом соглашении никаких положительных сторон, ибо, с их точки зрения, Россия при подписании его как бы отступила от русско-монгольского соглашения 1912 г., которое якобы предоставляло Монголии независимость, а не автономию.

Однако царская Россия в монгольском вопросе никаких отступлений от своей линии не делала. Взяв в 1911 г. курс на создание автономной Внешней Монголии, она неизменно придерживалась его и в дальнейшем, вплоть до Кяхтинского соглашения 1915 г., которое для Внешней Монголии имело большое положительное значение. В результате этого соглашения китайские войска и китайские колонисты не допускались на территорию Внешней Монголии, последняя получила право иметь свою национальную армию и свое национальное управление. Таким образом, Внешняя Монголия избавлялась от угрозы окитаивания, сохраняла свою самобытность, язык, письменность, религию, свои национальные обычаи. Кяхтинское соглашение явилось важной вехой на пути борьбы Внешней Монголии за достижение своей независимости и создания собственного государства.

В "Истории МНР" преувеличена роль аратства в национально-освободительном движении, которое, по мнению ее авторов, развивалось под влиянием русской революции 1905 г. Как показывают неопубликованные и опубликованные русские архивные документы, влияния этой революции на монголов практически не было. И это вполне объяснимо. Страна, где не было современной интеллигенции, не могла воспринять буржуазно-демократические идеи русской революции. Монгольские князья, ламы и чиновники были стойкими монархистами, им были чужды идеи революции 1905 г., ибо они противоречили их мировоззрению и политическим взглядам. Аратство не являлось инициатором национально- освободительного движения. Оно участвовало в движении под руководством светских и духовных феодалов во главе с Богдо-гэгэном. Последние и явились инициаторами борьбы за отделение Монголии от Китая.

Авторы "Истории МНР", по существу, ушли и от вопроса о вводе русских войск в Северную и Западную Монголию. Правда, в ней есть фраза о том, что "правительство царской России летом 1913 г. ввело в район Кобдо русские войска" (с. 271). Однако Россия вводила войска не только в Кобдо, но и в Ургу, Улясутай и Шарасумэ (административный центр Алтайского округа), чтобы защитить Внешнюю Монголию от вторжения китайских войск. В "Истории МНР" говорится, что весной 1914 г. русские войска из Внешней Монголии ушли. Но это неверно. Министр иностранных дел С. Д. Сазонов считал, что пребывание русских войск в Монголии явится средством давления на Китай в период русско- монголо-китайских переговоров (5). И только после успешного завершения тройственных переговоров в Кяхте в июне 1915 г. царское правительство осенью того же года вывело свои войска из Урги и Улясутая, но в Кобдо и Шарасумэ русские военные отряды оставались до Февральской революции 1917г.

Без помощи России Внешняя Монголия не добилась бы автономии. Можно сколько угодно говорить об аратстве как о главной движущей силе монгольского национально-освободительного движения, но достаточно при этом опустить такую важную "деталь", как ввод русских войск в Ургу, Улясутай, Кобдо и Шарасумэ, и картина этого движения будет неполной, односторонней. Ургинское правительство в

стр. 42

период провозглашения независимости Монголии не имело своих собственных вооруженных сил, они стали создаваться русскими военными инструкторами позже. Не будь на территории Внешней Монголии русских войск, пекинскому правительству достаточно было послать туда одну дивизию и с независимостью монголов было бы покончено.

В "Истории МНР" слабо представлена позиция Китая в монгольском вопросе. Игнорируется тот факт, что китайцы считали Монголию составной частью своей страны. Правительство Китая, естественно, выступая за целостность территории своего государства, не хотело отделения Монголии или превращения ее в протекторат России. В книге практически выпала история длительных, сложных, порой драматических русско-китайских переговоров по монгольскому вопросу. Слабо показаны и противоречия между русским царизмом и монгольскими феодалами, их колебания, их попытки вести тайные переговоры с Пекином о возвращении Внешней Монголии в состав Китая.

В связи с русско-монгольским соглашением 1912 г. в "Истории МНР" сказано, что Россия "фактически признала существование монгольского государства", что империалистические страны "подвергли резкой критике" политику России в Монголии (с. 269-270). Ни то, ни другое положение не верно. Никогда царское правительство ни формально, ни фактически не признавало независимость Внешней Монголии. Оно четко определило свою позицию в монгольском вопросе еще в 1911 г.: монголы должны сохранить "свою самобытность" в рамках широкой автономии в составе Китая. Урга же хотела и добивалась независимости. На этой почве между монголами и царской дипломатией возникли серьезные разногласия, продолжавшиеся вплоть до подписания русско-китайско- монгольского соглашения в 1915 г. в Кяхте. Что касается "резкой критики" России со стороны держав, то ее не было. Правительства Англии, Франции, США, Японии и Германии не выступили хотя бы с незначительной критикой политики русского царизма в монгольском вопросе.

Ряд других важных, с нашей точки зрения, вопросов в русско-китайских, монголо-китайских и русско-монгольских отношениях также требуют уточнения, большей ясности. Например, в "Истории МНР" проводится мысль, что отделение Внешней Монголии вызывало недовольство и раздражение лишь в лагере китайской реакции. На самом же деле наиболее решительными противниками отделения Монголии были китайские революционеры, их партия Гоминьдан во главе с Сунь Ятсеном и Хуан Сином. После заключения русско-монгольского соглашения в Китае вспыхнуло довольно широкое народное движение, направленное против царской России, о чем наши монголоведы и китаеведы не писали. В этом движении принимали участие представители всех слоев городского населения - чиновники, военные, купцы, ремесленники, учащиеся и даже женщины (6).

Авторы "Истории МНР" в связи с переговорами о заключении русско-китайской декларации 1913 г. о Монголии пишут, что "царская Россия и Китайская республика стремились добиться осуществления взаимовыгодных целей и решить монгольский вопрос за спиной самих монголов" (с. 272). Говорить о достижении "взаимовыгодных целей" Россией и Китаем в монгольском вопросе, по нашему мнению, нельзя. То, что было выгодно России, было невыгодно Китаю. Россия во Внешней Монголии приобретала вес и влияние, ставила ее под свой контроль, а Китай терял над ней власть. Какие уж тут "взаимовыгодные условия"! Решить монгольский вопрос за спиной монголов Китай не собирался, он был всегда готов вести переговоры с Ургой, но ему это не дала сделать царская дипломатия.

Советские историки-монголоведы полагают, что Синьхайская революция оказала влияние на национально-освободительное движение во Внешней Монголии и Тибете. Однако надо иметь в виду, что Синьхайская революция имела влияние только на китайские гарнизоны, находившиеся в то время во Внешней Монголии и Тибете. Они

стр. 43

поддержали революцию, отказавшись защищать маньчжуро-цинскую власть. Это был один из факторов, который способствовал быстрой победе монголов в Урге в последние дни ноября - начале декабря 1911 г. Но говорить о влиянии революции, ее идей на монголов и тибетцев не приходится. И те, и другие не могли воспринять и не восприняли республиканских и иных идей китайской революции. Обращение Сунь Ятсена к монгольским князьям прислать своих представителей в Нанкин было ими отклонено. Ургинские феодалы, выступали с критикой республиканского строя в Китае. Однако и монголы, и тибетцы воспользовались революцией, гражданской войной в Китае и, стало быть, трудным положением пекинского правительства, чтобы в этих благоприятных для них условиях осуществить свою цель - добиться фактической независимости Внешней Монголии и Тибета.

В "Истории МНР", по существу, не раскрыты причины ликвидации автономии Внешней Монголии в 1919 г. В книге говорится, что "ничтожная верхушка" монгольских феодалов, боясь влияния Великой Октябрьской социалистической революции на Внешнюю Монголию, согласилась в 1919 г. на ликвидацию ее автономии (с. 299-300). Однако в действительности все обстояло намного сложнее. Боязнь монгольских феодалов влияния Октября была далеко не главной причиной отмены автономии.

Автономия Внешней Монголии определялась тройственным Кяхтинским соглашением 1915 г. Оно было заключено при довольно сильном давлении царской России на Китай. Пока Россия являлась мощным государством, Кяхтинское соглашение соблюдалось неукоснительно. В 1918 г. в России началась гражданская война, в результате которой северный сосед Китая и Монголии сильно ослабел. Этим воспользовалось пекинское правительство и ввело летом 1919 г. в Ургу свои войска, нарушив тем самым Кяхтинское соглашение. К этому времени в самой Внешней Монголии обстановка существенно изменилась. В правящей монгольской верхушке произошел раскол. Большинство князей, недовольное засильем ламаистского духовенства, склонялось на сторону Китая и выступало за отмену автономии Внешней Монголии.

Рождение новой монгольской государственности в 1920-1921 гг. происходило под влиянием событий, развернувшихся в сопредельных Монголии странах - Советской России и Китае. Монгольская революция 1921 г. вобрала в себя многовековой опыт борьбы за суверенитет, независимость и объединение всех монгольских племен. Фактически она совместила в себе два противоречивых момента:

1) традиционный панмонголизм с его идеями объединения монгольских земель, органично перешедших от "старого" теократического руководства к новому революционному монгольскому правительству;

2) жесткое идеологическое влияние Советской России и Коминтерна, видевших в Монголии удобный объект революционной политики, в том числе и революционизирование через Монголию всего Дальнего Востока. Соглашение 5 ноября 1921 г. между Советской Россией и Монголией было первым международным актом в формировании советско-монгольского союза.

Авторы "Истории МНР" полностью уходят от изложения истории советско- монголо-китайских отношений в 20-е годы, особенно такого ключевого вопроса, как возникновение статьи 5 в советско-китайском соглашении от 31 мая 1924 г., по которой Внешняя Монголия превращалась в составную часть Китая, а Советская Россия обязалась признавать там полный китайский суверенитет.

Монгольский вопрос в начале 20-х годов был напрямую связан и, фактически, обусловлен политикой Советской России и Коминтерна в Китае. На деле и первые визиты монгольских революционеров в Москву (1920, 1921 гг.), и монгольская революция 1921 г., и советско-монгольское соглашение от 5 ноября 1921 г. рассматривались в Москве в контексте перспектив китайского революционного движения. В Москве в период подготовки советско-монгольского соглашения в большевистском руководстве разгорелась острая борьба между сторонниками и противниками

стр. 44

соглашения, причем аргументы последних были связаны с китайскими делами - не оттолкнет ли активная монгольская политика Москвы революционный и официальный Китай (7).

Дипломатические маневры Советского правительства в Китае, связанные с монгольским вопросом, также были подчинены главной стратегической задаче - помощи китайской революции, о чем умалчивается в "Истории МНР". В ходе миссий И.Л. Юрина от Дальневосточной Республики (июль 1920 - март 1921 г., июль - август 1921 г.), А.К. Пайкеса от Советского правительства (декабрь 1921 - июнь 1922 г.) в Пекин советская дипломатия пыталась урегулировать с официальным Китаем монгольский вопрос на принципах возрождения автономного статуса Внешней Монголии в составе Китая. Последний ответил отказом. В ходе миссий А.А. Иоффе (июль 1922 - август 1923 г.) и Л.М. Карахана произошло изменение советской позиции: Москва согласилась признать Внешнюю Монголию составной частью Китая без каких-либо оговорок, что и было юридически зафиксировано 31 мая 1924 г. при подписании советско- китайского соглашения (8).

В основе такого решения лежало желание советского руководства ускорить революционный процесс в Китае, сохранив нормальные отношения с официальным Пекином и не оттолкнуть от себя китайских революционеров, которые были категорически против автономии и, тем более, независимости Внешней Монголии. Можно сказать больше - монгольский вопрос был, в какой- то степени, для Москвы важной "разменной картой" в большой революционной игре в Китае. В подтверждение данного тезиса можно привести высказывание А.А. Иоффе, убеждавшего Москву отказаться от Монголии. "Отказ от Монголии, - писал он в 1922 г., - пойдет на пользу революционному движению в Китае... советскую поддержку "монгольского автономизма" в Китае воспринимают как антиреволюционную, направленную против Сунь Ятсена" (9).

Другой мотив подобного международно-правового оформления статуса Монголии Советским правительством был связан с возможным пересмотром или аннулированием статьи 5 советско-китайского соглашения после победы китайской революции, которая, как казалось тогда в Москве, была близка. Однако поражение революции "законсервировало" на долгое время статус Внешней Монголии согласно статье 5. С другой стороны, провозглашение в 1924 г. Монгольской Народной Республики и ее фактически независимое развитие создали двойственность и противоречивость в положении МНР: с одной стороны, она существовала как суверенное государство (де-факто), хотя и была идеологически и политически зависима от Советского Союза, а с другой стороны (де-юре), формально являлась "частью" Китая (10).

В "Истории МНР" не нашла отражения этнорегиональная монгольская политика в 20-40-е годы. Ключевым здесь является процесс самостоятельного выхода монгольского руководства на сопредельные этнорегионы Тувы, Бурятии, Алтайского округа, Внутренней Монголии и Барги и проведение там активной панмонгольской политики, облаченной в новые революционные формы. В начале 20-х годов у монгольского правительства появилась реальная возможность объединить по крайней мере какую-то часть монгольских земель и монголоязычных племен (Барга, Внутренняя Монголия, Тува) вокруг Улан- Батора. Китайская революция 1925-1927 гг., давшая простор национальным окраинам для самостоятельных действий, стала дополнительным стимулом для монгольского руководства.

Летом 1925 г. большая часть монгольского правительства выступала за объединение монгольских племен и расширение деятельности МНРП во Внутренней Монголии. На этот счет в руководстве Коминтерна тогда не было единой точки зрения. Сэн Катаяма (член Исполкома ИККИ) считал, что все монгольские земли должны объединиться в "федеративную республику с ближайшим курсом на советизацию и... перспективой вхождения в СССР" (11). Бывший коминтерновец,

стр. 45

Председатель Реввоенсовета МНР Э.Д. Ринчино, наоборот, отстаивал идею создания "Федеративной Республики народов Китая", куда входил бы единый монгольский народ (12).

На фоне этой полемики в самой Внутренней Монголии обостряется борьба между различными группировками Народно-революционной партии Внутренней Монголии - между прогоминьдановской группой Бай Юнти (Церен Донров) и баргутской под руководством Мерсээ (Го Даофу). Последняя до 1927 г. находилась под контролем МНРП и Коминтерна. Все эти сюжеты практически не были известны советскому монголоведению, и только в последнее время появились новые статьи и документы в России, освещающие эти проблемы (13). Особенно интересна в связи с этим история Баргинского (1928) восстания, фактически подготовленного МНРП и Коминтерном. В ходе уже начавшегося восстания баргутов против китайских милитаристов Москва и Улан-Батор, в связи с общим спадом революционного движения в Китае, отказали в поддержке Мерсээ и его товарищам, объявив их "японскими шпионами" и фактически бросив на произвол судьбы. Восстание было жестоко подавлено, а трагическая судьба Мерсээ является яркой иллюстрацией "гибкой" политики Коминтерна, хладнокровно сдавшего противнику своих вчерашних союзников и друзей (14).

В контексте изучения монгольской этнорегиональной политики 20-40-х годов по- новому высвечивается тувинский вопрос, также не нашедший отражения в "Истории МНР". В данном случае нас интересует место Тувы в советско- монгольских отношениях. Условно можно выделить несколько этапов в развитии тувинского вопроса.

Начало 20-х годов. Период политического "балансирования" Тувы между СССР, МНР и Китаем. Международно-правовой статус Тувы в это время был неопределенным. Китай претендовал на Туву. Монгольское правительство после революции 1921 г. также рассматривало Туву как часть своей территории и вело переговоры с Москвой об официальном включении ее земель в состав своего государства (переговоры в Москве в конце октября - начале ноября 1921 г. делегации С. Данзана) (15). Однако тувинский вопрос в той форме, как его ставили монголы, не вошел ни в советско-монгольское соглашение 1921 г., ни в последующие советско-монгольские документы первой половины 20-х годов.

В 30-40-е годы происходит подготовка к вхождению Тувы в состав СССР. К сожалению, "История МНР" не дает ответа на вопрос об истинных причинах и мотивах включения Тувы в СССР. Мотивы советского руководства, кроме собственно внутренних прагматических расчетов (новые сырьевые и людские ресурсы), на наш взгляд, были больше связаны с внешними, монгольскими и китайскими, факторами, а точнее, с логикой развития монгольского вопроса в 40- е годы в плане его международно-правового разрешения. Советским лидерам, и прежде всего И.В. Сталину, не выгодно было публичное обсуждение тувинской проблемы на Ялтинской или иных международных конференциях союзников. Особенно нежелательной была фиксация некоего "параллелизма" (сходства) в положении Тувы и МНР. Обе были не признаны другими государствами (кроме СССР), обе находились под жестким патронажем Москвы, на обе претендовал Китай. Советское руководство вполне обоснованно считало, что если Тува станет частью Советского Союза до Ялтинской конференции, то западным союзникам не придется "выбирать" между Тувой и МНР в качестве уступки и компенсации Москве за ее вступление в войну против Японии. С другой стороны, вклад и роль СССР в ходе второй мировой войны служили гарантией того, что Запад спокойно отнесется к изменению статуса Тувы и вхождению ее в состав Советского Союза.

Совершенно не изучена в "Истории МНР" проблема формирования "треугольника" СССР - МНР - Китай в 30-40-е годы, особенно проблема общей эволюции советской стратегии в отношении МНР и Китая. Как известно, сталинский подход к международной политике, в том числе и восточной, был ориентирован на приоритеты

стр. 46

национально-государственной безопасности взамен ценностей мировой революции, являвшихся главными у советских лидеров начала и середины 20-х годов (особенно в связи с китайской революцией 1925-1927 гг. как последней надеждой большевиков зажечь мировой "пожар"), МНР, являясь в 30-40-е годы единственным идеологическим союзником на межгосударственном уровне, автоматически вовлекалась в общее русло сталинской политики, выполняя свою роль на Дальнем Востоке. Последняя сводилась к двум основным моментам: 1) МНР, особенно после 1928 г. (в 1928 г. на октябрьском пленуме ЦК МНРП и последующем VII съезде партии делегация Коминтерна силой отстраняет от власти демократическое руководство Ц. Дамбадоржа и формирует прокоминтерновское руководство в правительстве и ЦК МНРП из так называемой "худонской оппозиции") превращалась в "показательное" государство для отсталых стран Востока при переходе от феодализма к социализму (под "социализмом" понимался вариант сталинского тоталитарного общества); 2) она выполняла функции "буфера" для Советского Союза на Дальнем Востоке в зависимости от усиления китайской или японской угроз (советско-монгольский протокол о взаимопомощи 1936 г.), причем данная роль, особенно в международном аспекте, вполне устраивала монгольское руководство, так как позволяла сохранить при поддержке Советского Союза свою политическую и государственную значимость.

Тревожным фактором для МНР стала деятельность Японии, в полный голос заявившей о своих экспансионистских планах в конце 20-х годов (меморандум Танака от 25 июля 1927 г.). Однако данный вопрос в "Истории МНР" также рассматривается несколько упрощенно. Ситуацию, сложившуюся вокруг МНР, следует рассматривать более широко и системно. Во-первых, для Монголии существовало две угрозы - японская и китайская, и последняя исчезла только в 1937 г., после начала открытой агрессии Японии против Китая. Во-вторых, японскую угрозу Монголии следует рассматривать в тесной связи со всеми элементами сложившейся на тот период межгосударственной региональной структуры: СССР - МНР - Маньчжоу-Го (создано Японией в 1932 г.) - Китай.

Данная структура, на наш взгляд, держалась на двух основных блоках противоречий: 1) на советско-японских противоречиях, автоматически вызывавших монголо-маньчжурское обострение и 2) на японо-китайских противоречиях. Причем первая часть этой системы изначально имела два варианта развития: мирное, с последующим разделом "сфер влияния" между СССР и Японией в монголо-маньчжурском регионе (по условной аналогии с русско-японским союзом 1907 - 1917 гг.), с возможной нормализацией отношений между МНР и Маньчжоу-Го и взаимным дипломатическим признанием; и военное - столкновение "старших" союзников СССР и Японии. Мирный вариант развития ситуации был достаточно реален, и проблема дипломатического признания Маньчжоу-Го со стороны ведущих держав и Советского Союза, предлагавшего США взять на себя инициативу, была вполне решаемой. Однако, как известно, был применен второй исторический "сценарий", и война на Халхин- Голе, закончившаяся поражением Японии и ее союзника Маньчжоу-Го, явилась его логическим завершением. Советско-японский пакт о нейтралитете от 13 апреля 1941 г. и декларации о взаимном уважении территориальной целостности и неприкосновенности МНР и Маньчжоу-Го зафиксировали лишь определенный политический баланс сил в регионе, но не разрешали всех противоречий.

Проблема панмонголизма, по существу, отсутствует в "Истории МНР". На наш взгляд, панмонголизм можно определить как исторически закономерное движение монголоязычных народов, оформившееся в начале XX в. и направленное на объединение и создание единой независимой Монголии из частей Внутренней, Внешней Монголии, Барги, Алтайского округа, Тувы и Бурятии. Состав участников монгольского объединения государства мог варьироваться в зависимости от исторической обстановки или иных причин, но главная идея - объединение, прежде всего

стр. 47

Внутренней и Внешней Монголии, - присутствовала всегда. Эта идея в историческом плане чаще носила антикитайский (или антиманьчжурский) характер.

Впервые панмонголизм как реальное политическое действие проявил себя в ходе событий 1911-1912 гг. Фактически, это была первая попытка монгольской элиты реализовать панмонгольские лозунги в полном объеме. Этого сделать не удалось, ибо царская Россия настояла на создании автономной Внешней Монголии. Второй шаг в данном направлении был предпринят в 1919 г., однако инициатива объединения была в руках Японии и атамана Семенова (16). Новая попытка была сделана монгольскими революционерами в ходе революции 1921 г. и после нее, в период китайской революции 1925-1927 гг. В эти годы традиционная панмонгольская идеология, имевшая теократическую основу и антиманьчжурскую направленность, удивительным образом соединяется с революционными лозунгами, превращаясь в своеобразный "революционный панмонголизм" (объединение двух Монголии в той или иной форме). Поражение китайской революции и Коминтерна и смена приоритетов последнего в Китае и монголоязычных областях Китая стали главными причинами неудач монгольского руководства в данной попытке (17).

Проблема международно-правового урегулирования монгольского вопроса в 1945 г. в "Истории МНР" дается также схематично и поверхностно. На с. 448 говорится, что признание МНР гоминьдановским Китаем в 1945 г. явилось "запоздалой констатацией свершившегося факта". Данная оценка нуждается в существенной корректировке и дополнении, так как процесс международно- правового оформления МНР проходил очень сложно, имел целый ряд этапов, и ни о какой "запоздалой констатации" в июле-августе 1945 г. речи быть не могло. Чтобы пояснить данный тезис, остановимся подробнее на данной проблеме.

В конце 1943 г. власти Китая в Синьцзяне проводят ряд агрессивных акций на западной монгольской границе. Задерживаются казахские беженцы, китайские пограничные отряды совершают рейды на монгольскую территорию. 21 декабря 1943 г. монгольский посол Самбу, находившийся в Москве, вручил заведующему Дальневосточным отделом НКИД Г. Латышеву ноту правительства МНР, адресованную правительству Китая, в которой говорилось о фактах нарушения западной границы МНР китайскими войсками. Самбу просил передать ее китайским представителям и заявил, что имеет указание своего правительства "просить НКИД принять необходимые меры к прекращению нарушений границ МНР со стороны Синьцзяна" (18).

Подобная просьба была воспринята советским руководством неоднозначно. Советское правительство должно было поддержать МНР как своего союзника, но Китай также являлся союзником СССР как в связи со складывавшимся антигитлеровским блоком, так и в плане реализации задач по сохранению антияпонского единого фронта в Китае. Поэтому Советское правительство не сделало официального заявления Китаю, ограничившись представлением на имя синьцзянского губернатора. Так, Г. Латышев, излагая мотивы данного шага, писал В. Молотову: "Полагаю, что заявлять от имени Монгпра протест Китайскому правительству, как об этом просит Чойбалсан, вряд ли целесообразно... Можно сделать представление, по просьбе правительства МНР, уполномоченному МИД Китая в Синьцзяне" (19).

Ситуация кардинально изменилась в марте 1944 г., когда Советское правительство в аналогичной ситуации; после очередного вооруженного налета синьцзянских отрядов и обстрела китайскими войсками казахских беженцев, заявляет Китаю официальный протест. 31 марта 1944 г. советский посол в Китае А. Панюшкин сообщил китайскому МИД, что "если подобные нарушения границ МНР со стороны синьцзянских войск будут иметь место и впредь, то Советское правительство в силу протокола от 12 марта 1936 г. будет вынуждено оказать МНР необходимую помощь" (20). В ответ на это МИД Китая 3 апреля 1944 г. заявил советскому послу, что "Внешняя

стр. 48

Монголия является частью Китая, поэтому протокол от 12 марта 1936 г. по отношению к Китаю не может иметь силы" (21).

Протест СССР в связи с последним инцидентом был симптоматичен. До этого Москва только в отношении Японии применяла на практике советско- монгольский протокол 1936 г. (Халхин-Гол), ограничиваясь в контактах с Китаем формальным подтверждением советско-китайского соглашения 1924 г. Угроза применить силу в отношении Китая при защите МНР говорила о наступлении новой фазы в советско-китайских отношениях по монгольской проблеме. Советское руководство пришло к убеждению, что настало время для кардинальных изменений в ситуации, сложившейся вокруг МНР, что необходимо разрешить противоречие между реальным положением МНР как суверенного государства и ее правовым статусом "части" Китая. В основе такой эволюции лежал прежде всего возросший авторитет и сила СССР в ходе второй мировой войны.

Основной этап решения монгольского вопроса приходится на февраль 1945 г. - период подготовки и проведения Крымской (Ялтинской) конференции руководителей СССР, США и Великобритании (4-11 февраля 1945 г.). В июле 1944 г. в Улан-Батор с шестидневным визитом прибыл вице-президент США Генри Уоллес, обсудивший с монгольским руководством и советскими представителями проблемы монголо-китайских отношений и международного признания МНР.

8 февраля 1945 г. в ходе начавшейся Ялтинской конференции, И. Сталин на одной из встреч спросил Ф. Рузвельта, что тот "думает о сохранении статус-кво во Внешней Монголии". Рузвельт ответил, что "он еще не говорил по этому вопросу с Чан Кайши, но думает, что статус-кво во Внешней Монголии должно быть сохранено" (22). 11 февраля 1945 г. было подписано соглашение руководителей СССР, США и Великобритании об условиях вступления СССР в войну с Японией, первым из которых было "сохранение статус-кво Внешней Монголии (МНР)" (23).

В развитие ялтинских договоренностей 30 июня 1945 г. в Москву прибыла китайская правительственная делегация во главе с премьер-министром и министром иностранных дел Сун Цзывэнем. Монгольский вопрос был одним из центральных на переговорах. Для китайской стороны это был последний шанс решить его в свою пользу, тем самым частично пересмотрев Крымское соглашение. Однако все попытки китайцев поставить вопрос о включении МНР в состав Китая были разбиты заявлением И. Сталина о том, что "в случае, если не будет обсуждаться декларация о независимости Внешней Монголии, то мы не будем обсуждать и другие вопросы. Тогда давайте прервем переговоры" (24). И. Сталин дал понять китайским представителям, что СССР не вступит в войну против Японии без признания Китаем независимости МНР.

Кульминацией переговоров были беседы И. Сталина с Цзян Цзинго, входившим в состав делегации. Новые, подробные данные о советско-китайских переговорах в Москве, и в частности о диалоге Сталин - Цзян Цзинго, приводятся в статье российского китаиста Ю. Гарушянца "Борьба за независимость Монголии" (25). Опубликованные им документы подчеркивают драматизм ситуации и чисто геополитический расчет И. Сталина в отношении МНР как "буфера" между СССР и гоминьдановским Китаем или возрожденной Японии (26). В итоге китайская сторона вынуждена была отступить, и переговоры сдвинулись с мертвой точки.

В ходе советско-китайских переговоров Советское правительство пригласило в Москву X. Чойбалсана. Он прибыл 4 июля 1945 г., а уже 5 июля состоялась его встреча в Кремле со Сталиным. Основной вопрос, обсуждавшийся в ходе беседы, - советско-китайские переговоры и вступление СССР и МНР в войну с Японией. Судя по архивным документам, Сталин был предельно откровенным. Чойбалсану был зачитан проект договора между СССР и Китаем, пункт о признании МНР независимым государством, другие документы. Выслушав все это, Чойбалсан сказал: "Да, это то, что мы хотим, но дружбы и дружеского сотрудничества с китайцами у нас не

стр. 49

будет. Это очень плохой народ... Они продолжают притеснять монголов во Внутренней Монголии, Алашане, Ордосе. Я хорошо понял смысл декларации. Мы, как независимое государство, предъявим свой счет китайцам" (27).

6 июля в беседе с советским послом А.И.Ивановым на одной из подмосковных дач, обмениваясь впечатлениями от встречи со Сталиным, Чойбалсан снова говорил "о притеснениях... во Внутренней Монголии от китайцев" (28). В действиях Чойбалсана явно просматривалось желание получить в Москве поддержку в решении вопроса о Внутренней Монголии, т.е. на ее присоединение к МНР в будущем или сразу после освобождения от Японии.

7 июля 1945 г. в честь маршала Чойбалсана в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца был дан обед, на котором присутствовали первые лица советского руководства. На обеде И. Сталин произнес тост, в котором сказал: "Одно время среди монголов были крупные разногласия по вопросу о том, с каким государством им поддерживать дружбу, с Японией или с Советским Союзом. Многие монголы, например Дэ-ван, высказывались за дружбу с Японией. Я поднимаю бокал за тех руководителей Монголии, которые поняли и правильно решили, что Монголии нужно поддерживать дружбу с Советским Союзом. Эти люди сейчас стоят во главе независимой Монголии, а те, кто выступал за союз с Японией, находятся под пятой маньчжуров и японцев. За руководителей Монголии, за ее независимость!" (29).

После отъезда Чойбалсана и объявления Советским Союзом (8 августа) и МНР (10 августа) войны Японии успешно завершились советско-китайские переговоры. 14 августа 1945 г. был подписан Договор о дружбе и союзе между СССР и Китаем и состоялся обмен нотами между МИДами Китая и СССР по вопросу о государственной независимости МНР. Нота МИД Китая гласила: "Ввиду неоднократно выраженного народом Внешней Монголии стремления к независимости. Китайское правительство заявляет, что после поражения Японии, если плебисцит народа Внешней Монголии подтвердит это стремление. Китайское правительство признает независимость Внешней Монголии в ее существующих границах". В советской ноте говорилось, что Советское правительство "будет уважать государственную независимость и территориальную целостность МНР (Внешней Монголии)" (30). Ссылка в китайской ноте на плебисцит была связана с желанием Китая "сохранить лицо" и достойно выйти из щекотливой ситуации, представив дело как некий "дар" Китая монгольскому народу. Фактически все решила жесткая и бескомпромиссная позиция Сталина, и, будь на его месте другой, более мягкий и лояльно настроенный к Китаю руководитель, МНР, без сомнения, повторила бы путь Внутренней Монголии.

12 ноября 1945 г. протоколы комиссии по проведению плебисцита были утверждены Президиумом Малого хурала. Советскому и китайскому правительствам были направлены соответствующие ноты об итогах голосования. 5 января 1946 г. правительство Китайской Республики, ознакомившись с итогами плебисцита, официально признало независимость МНР. В результате реализации Ялтинских соглашений, драматических советско-китайских переговоров, завершившихся подписанием 14 августа 1945 г. Договора, плебисцита и официального признания Китаем 5 января 1946 г. независимости МНР последняя приобрела полноценный международный статус суверенного государства.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Этот пробел в последние годы в определенной мере восполнен работами Е.А.Белова и С.Г.Лузянина. См.: Е.А. Белов. Баргинский вопрос по материалам русских архивов (1911-1915 гг.). - Восток. 1993, N 1; он же. Реакция в Китае на русско-монгольское соглашение 1912 г. - Проблемы Дальнего Востока (далее - ПДВ). 1994, N 4; он же. Проблема Урянхайского края в русско-китайских отношениях (1911-1914 гг.). - Восток. 1995, N 1; он же. Россия и панмонгольское движение в 1911-1919 гг. - Россия и Восток: проблемы взаимодействия. 3-я Международная конференция. Ч. 1. Челябинск, 1995; он же. Антикитайское восстание

стр. 50

под руководством Бабучжаба во Внутренней Монголии в 1915-1916 гг. - Анналы. Вып. 1. М., 1995; он же. Авантюра Семенова (Панмонгольское движение 1919). - Анналы. Вып. 2. М., 1995; он же. Царская Россия и Западная Монголия в 1912- 1915 гг. - ПДВ. 1996, N 1; он же. Антикитайское движение князя Удая во Внутренней Монголии (1912 г.). - Восток. 1996, N 3; он же. Последний "живой бог" монголов. - Азия и Африка сегодня. 1996, N 3; С.Г. Лузянин. Монголия в русско-китайских отношениях. - Китайская традиционная культура и проблемы модернизации. Тезисы докладов на 5-ой Международной научной конференции "Китай. Китайская цивилизация и мир". Ч. 1. М., 1994; он же. Автономная Монголия в системе международных отношений в 1915-1919 гг. - Владимирцовские чтения-3. Доклады и тезисы Всероссийской научной конференции. М., 1995; он же. Россия - Монголия - Китай в первой трети XX в.: некоторые выводы и обобщения. - Проблемы и потенциал устойчивого развития Китая и России в XXI в. Тезисы докладов 6-й Международной конференции "Китай. Китайская цивилизация и мир". Ч. 1. М., 1996.

2 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ), ф. Трактаты, оп. 3, д. 963, л. 1-2.

3 Там же, л. 1; Русско-китайские отношения. Официальные документы. М., 1958, с. 127.

4 АВПРИ, ф. Миссия в Пекине, д. 319, л. 498.

5 Российский государственный военно-исторический архив, ф. 2000, д. 3975, л. 146.

6 Подробнее см.: Е.А. Белов. Реакция в Китае на русско-монгольское соглашение 1912 г.

7 Подробнее см.: С.Г. Лузянин. Монголия: между Китаем и Советской Россией (1920-1924). - ПДВ. 1995. N2.

8 Советско-китайские отношения. 1917-1957. Сборник документов. М., 1958, с. 83.

9 Российский государственный архив социально-политической истории (далее - РГАСПИ), ф. 5, on. I, д. 2145,л.17.

10 Подробнее см.: С.Г. Лузянин. Коминтерн, Монголия и китайская революция 1925-1927 гг. - Восток. 1996, N 1.

11 РГАСПИ, ф. 495, оп. 152, д. 45, л. 31.

12 Подробнее см.: С.Г. Лузянин. Коминтерн, Монголия и китайская революция 1925-1927 гг. - Восток. 1996, N2.

13 См.: С.Г. Лузянин. Восточные архивы Коминтерна. Малоизвестные страницы советско-китайских отношений. - Анналы. Вып. 1; он же. Коминтерн в Монголии и Китае (1925 г.). - Анналы. Вып. 2; он же. Коминтерн, Монголия...

14 Подробнее см.: С.Г. Лузянин. Из истории Баргинского восстания 1928 г. (по материалам российских архивов). - 7-й Международный конгресс монголистов. Доклады российской делегации. М., 1997.

15 Подробнее см.: С.Г.Лузянин. Монголия: между Китаем и Советской Россией (1920-1924).

16 Подробнее см.: Е.А. Белов. Россия и панмонгольское движение...

17 Подробнее см.: С.Г. Лузянин. Коминтерн, Монголия...

18 Архив внешней политики Российской Федерации (далее - АВП РФ), ф. Секретариат Молотова, оп. 25, порт. 1, пап. 184, д. 2, л. 54.

19 Там же.

20 Там же, оп. 7, порт. 557, пап. 38, д. МНР-020, л. 14.

21 Там же, л. 14-15.

22 СССР на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Крымская конференция руководителей союзных держав - СССР, США и Великобритании. 4-11 февраля 1945 г. Сборник документов. Т. 4. М., 1984, с. 130.

23 Подробнее о Ялтинских переговорах см.: С.Г. Лузянин. Ялта и монгольский вопрос. - Пятидесятилетие Великой Победы и Восток. М., 1996, гл. 9; он же. Ялтинская конференция и проблемы международно-правового оформления МНР накануне и в годы второй мировой войны. - ПДВ. 1995, N 6.

24 Цитируется по статье: Г. Лхагва. Что же думал Сталин о монголах. - ПДВ. 1991, N 3.

25 Ю. Гарушянц. Борьба за независимость Монголии. - ПДВ. 1997, N 2, с. 112- 123.

26 Там же, с. 119.

27 АВП РФ, ф. Секретариат Молотова, оп. 7, порт. 560, пап. 38, д. 110, л. 7.

28 Там же, л. 8.

29 Там же, л. 10.

30 М.С. Капица, В.И. Иваненко. Дружба, завоеванная в борьбе (советско- монгольские отношения). М., 1965,с. 145.

Permanent link to this publication: