Воспоминания о поездке на Дальний Восток. 1924-1925 годы

В особом деле ("Дальний Восток"), переданном мною в Пражский архив в конце 1934 г., имеется моя записка о том, как состоялась моя поездка на Дальний Восток (зимой 1924г.) по поручению великого князя Николая Николаевича, и мой доклад (черновик) об этой поездке, представленный великому князю. В настоящих же воспоминаниях я хочу, не касаясь задачи, на меня возложенной, и ее выполнения, изложить в краткой форме мои путевые впечатления и передать то, что я видел и слышал во время моей поездки, пользуясь тем, что у меня сохранились кой-какие заметки.

А. Лукомский

В Сан-Франциско, откуда уже надо было начать морское путешествие, я решил ехать из Нью-Йорка по северной дороге через Чикаго, хотя, как мне говорили, южная дорога была бы более интересна по своей живописности.

Остановился я на северном пути, чтобы пересечь Соединенные Штаты, потому, что, при одинаковой стоимости переезда, я, выбирая этот путь, мог повидать в Чикаго моего сына, Сергея, который был в университете около этого города.

От Нью-Йорка до Чикаго в скорых поездах были вагоны со спальными местами и с сидячими. Классов в поездах нет: класс один и все вагоны совершенно одинаковые. В вагонах с сидячими местами на каждой скамейке помещается два пассажира, а в вагонах со спальными местами на каждой как бы двухместной скамейке помещается один пассажир. Проход в вагонах - посередине, а по бокам прохода как бы открытые отделения с двухместными скамейками одна против другой. В вагонах с сидячими местами в таких отделениях сидят четыре человека, а в вагонах со спальными местами сидят два человека один против другого. В спальных вагонах на ночь сдвигают нижние сиденья и поднимают спинки диванов; получаются две широкие постели одна над другой; их застилают и сверху опускают занавески. Пассажиры раздеваются на своих койках за занавеской и спят, отделенные занавеской от прохода. Иногда только, во время вечернего раздевания и утреннего вставания, видны по временам появляющиеся ноги не могущих справиться со своим туалетом мужчины и дамы.

Путешествия по американским железным дорогам очень дороги. Бедные люди не разъездятся. Но хотя и дорого, но считается демократично: классов нет, все равны. В скорых же поездах, пересекающих страну (в

Продолжение. См. Вопросы истории, 2001, NN 1-9.

стр. 85

северном направлении от Чикаго до Сан-Франциско), все вагоны спальные и поезда, как я дальше пишу, чрезвычайно роскошны. Билет от Нью-Йорка до Сан-Франциско через Чикаго стоил 125 долларов.

Из Нью-Йорка я выехал вечером 18 октября 1924 года. Утром 19 октября был в Чикаго. Мой сын встретил меня на вокзале. Сдав вещи на хранение и узнав, что поезд на Сан-Франциско отходит вечером, я с сыном отправились в город.

Весь день мы провели в городе. Сын мне показывал местные достопримечательности, и мы завтракали и обедали в каком- то скромном ресторане.

Чикаго очень похож на Нью-Йорк и интереса во мне не возбудил: те же небоскребы, кругом те же фабрики и заводы, та же сутолока, тот же стук и гром.

На вокзале узнал, что в поезде по дороге в Сан-Франциско и в последнем надо расплачиваться не бумажными долларами, а металлическими, серебряными; что это является обязательным для района западной части Северо- Американских Соединенных Штатов. Наменял 50 долларов, большую часть которых пришлось поместить в чемодан, так как они представляли для кармана слишком большой груз. Каждый доллар в диаметре несколько больше наших прежних серебряных рублей и значительно толще. По весу, вероятно, равняется двум прежним русским серебряным рублям; проба, по-видимому, была одинаковая.

Переезд от Чикаго до Сан-Франциско

К вечеру я очень устал и с удовольствием водворился в поезд, сверкавший огнями и чистотой. По отходе поезда (около 10 часов вечера) я сейчас же забрался в приготовленную постель и заснул как убитый.

В 8 часов утра меня разбудил негр-служитель и принес вычищенное платье и ботинки. Одевшись, я пошел в умывальную комнату, устроенную в конце вагона (в одном конце вагона была умывальная комната для мужчин, а в другом для дам). В умывальной комнате оказалось 4 умывальника и отдельно повешенные зеркала для бритья. Из этой же комнаты можно было попасть в имевшиеся два W.C. Все очень чисто и очень удобно.

Когда я вернулся к своему месту в вагоне, постель еще не была прибрана, и негр-служитель сказал, что постели убираются там в то время, когда пассажиры идут в вагон- ресторан, или по особому указанию пассажиров.

Вагоны были громадными пульмановскими, каких я еще никогда не видел; по концам вагонов, кроме уборных, было еще по одному купе на двух человек, за получение коих требовалась особая, довольно значительная доплата.

Поезд был чрезвычайно комфортабельно и роскошно устроен. Был особый вагон с ванными. Большой вагон-ресторан. Последний вагон был оборудован как курительная и читальня. Была довольно большая библиотека; сзади последнего вагона имелась большая открытая по сторонам площадка с креслами; с этой площадки (как бы балкона) можно было любоваться окрестностями.

Во всех вагонах были устроены в коридорах особые резервуары с питьевой (ледяной) водой. Лед накладывался в особые холодильники через отверстия на крышах несколько раз в день при остановках на станциях. Служители-негры целый день обходили вагоны и отовсюду стирали пыль и чистили щетками платье и обувь пассажиров. Вообще же безукоризненно выдрессированные и очень чисто одетые служители производили очень хорошее впечатление.

Кормили в вагоне-ресторане хорошо и брали сравнительно недорого. Завтрак стоил один доллар; обед - полтора доллара; утренний кофе с легким утренним завтраком - один доллар.

От Чикаго на запад в полосе примерно в 75-100 верст кругом были видны дымящиеся трубы различных заводов и фабрик. Получалось впечатление как бы сплошного фабричного района. Я наблюдал только начало этой полосы по освещенным окнам заводов и фабрик. О ширине этой полосы и о том, что она действительно является фабричным районом, мне говорил один из моих спутников по вагону.

стр. 86

Когда я проснулся 20 октября, то никаких фабрик и заводов не было видно. По сторонам дороги тянулись сплошные поля. Всюду видны были разбросанные среди полей и небольших рощ фермы. Мне сказали, что в этом районе сеется главным образом пшеница и кукуруза.

Больших городов по пути не было. Поезд останавливался на станциях около маленьких городков, которые, как мне объяснили, обслуживают разбросанные кругом фермы. Городки эти соединены шоссейными дорогами с фермами и имеют в своих магазинах все необходимое для ферм, а фермы доставляют в эти городки свои продукты.

В городках имеются электрические станции, подающие энергию на фермы, имеются элеваторы для хлеба. Как мне объяснили, обыкновенно имеется два элеватора: один - казенный, данного штата, а другой частный. На казенный принимается хлеб с выплатой вперед только части стоимости хлеба, а окончательный расчет производится после продажи хлеба с элеватора; за хлеб же, сдаваемый на частный элеватор, деньги уплачиваются за весь хлеб полностью, но по ставке более низкой, чем можно рассчитывать получить, сдавая хлеб на казенные элеваторы.

Со второй половины дня 21 октября стали попадаться большие пространства совершенно не обработанной земли, а затем пропали все признаки сельскохозяйственной культуры. Кругом тянулись необозримые пространства степей- прерий; кой-где, около небольших станций, я видал небольшие поселки и загоны для скота; видал и несколько больших стад скота. Явно, что это резервуар еще не обработанной земли, который служит пастбищами для скота.

В ночь на 22 октября мы перевалили через Скалистые горы (в этом районе, по-видимому, невысокие). Проезжали ночью, и я не видел ни гор, ни окрестностей. 22 октября мы пересекали громадные солончаковые пространства, являющиеся прекрасными пастбищами для овец. По сторонам дороги было видно много больших отар овец.

Во второй половине дня 22 октября мы пересекли громадные соляные озера. Железная дорога шла по сплошному свайному мосту, очень невысоко возвышавшемуся над водой. Кругом, насколько хватало глаз, видна была сплошная вода. Наш крымский Сиваш - жалкое озерко по сравнению с этим Соленым Озером. Каких размеров (какого протяжения) этот свайный мост - не знаю, но поезд шел больше часа.

23 октября пейзаж резко изменился. Поезд шел по холмистой местности, появилась зелень, появились сады. Мы приближались к горам Сьерра Невада, за которыми уже тянулась Калифорния. Кругом было очень красиво.

Горы мы пересекли ночью; я их не видел. Но мне говорили, что они в этом месте невысоки.

Утром 24-го мы подошли к заливу, огибающему Сан- Франциско с севера и востока. Тогда еще не существовало железнодорожного моста через этот водный перешеек, и поезд был передан на другой берег при помощи громадного парохода-парома.

Сан-Франциско

Около полудня 24 октября я прибыл в Сан-Франциско. С вокзала поехал в рекомендованный мне русский пансион и сразу попал в "российскую обстановку".

Вечер я провел один в отведенной мне комнате в пансионе (несмотря на попытки хозяина пансиона, русского офицера, увлечь меня в общую гостиную, где, по-видимому, собрались многие из постояльцев пансиона) и отошел от впечатлений железнодорожного путешествия. А путешествие это (в 4 дня пересечены Соединенные Штаты с востока на запад) произвело на меня действительно сильное впечатление. Грубо, получалась такая схема: восточная полоса, примерно в 200 верст ширины; зона фабричная; далее идет широчайшая зона высокой сельскохозяйственной культуры; затем громадная полоса запасной целины (еще не тронутой земли), дающая в будущем возможность расширить сельскохозяйственную зону, а пока служащую для разведения скота; потом солончаковая зона для

стр. 87

овцеводства; затем опять культурная зона сельского хозяйства; полосы фруктовых садов и виноградников. Наконец, к морю - опять фабричные оазисы. Получалось впечатление колоссального богатства и громадной мощи.

25 октября я посетил нескольких русских военных, которых я знал раньше, а обедал у местного священника отца Владимира Саковича, к которому меня просил зайти митрополит Платон перед моим отъездом из Нью-Йорка.

Отец Владимир Сакович пригласил на обед еще нескольких русских (я их почти всех знал раньше), и я в очень уютной обстановке провел вечер. По рассказам собравшихся я вынес впечатление, что в Сан-Франциско русские жили более сплоченно и более дружно, чем то, что мне приходилось наблюдать в Нью-Йорке.

Наперебой мне рассказывали о масонском съезде в Сан- Франциско осенью 1923 г. и о торжественной процессии масонов, которая тогда прошла по всем главным улицам Сан- Франциско. Россиян поразили различные колесницы разных масонских лож с их эмблемами и группами сопровождавших колесницы масонов в парадных масонских костюмах.

Мне рассказывали, что была колесница ордена Великого востока, на которой якобы развевался плакат с указанием, что Великий Мастер ложи направлял в свое время течение французской Великой революции...

26 и 27 октября я посвятил осмотру Сан-Франциско, приобретению билета на проезд в Иокогаму и на все необходимые формальности.

Сан-Франциско мне понравился. Город с красивыми по архитектуре зданиями, много зелени. Нет той сутолоки и грома, которые делают жизнь в Нью-Йорке очень неприятной. В городском парке в Сан-Франциско имеется очень большое озеро, на котором есть островки и местами заросли камыша. Охота на этом озере воспрещается, и на нем во все времена года очень много диких уток, а во время перелетов, говорят, прямо черно от уток. Периодически на берегах этого озера городом, как мне говорили, устраиваются своеобразные празднества: по вечерам на берегах собираются девушки в театральных и балетных костюмах и под музыку танцуют с гирляндами цветов и переплетаются в танцах в различные фигуры.

Озеро на берегах освещается бенгальскими огнями, устраиваются фейерверки, и озеро освещается по разным направлениям сильными прожекторами. Тучи уток снимаются с озера, как ошалевшие летают по всем направлениям и кружатся над танцующими.

Картина, как говорят, получается действительно фееричная. Я пожалел, что за время моего пребывания в Сан-Франциско такого праздника не было.

Выполняя нужные формальности перед отъездом из Сан- Франциско, я чуть не попался из-за одной из них: дело в том, что при выезде из Америки билет на пароход можно получить только представив удостоверение, что все требуемые налоги в Америке уплачены. Мне сказали в Нью-Йорке, что так как я нигде не служу и доходов не имею, то мне без всяких затруднений выдадут удостоверение, что с меня никакого налога и не полагается.

27 октября, прежде чем брать билет на пароход, отходивший из Сан-Франциско в Иокогаму 28 октября и на который я был уже записан, я пошел в финансовый отдел таможни. Там меня выслушали и сказали: "Вы не житель Сан-Франциско, а приехали из Нью-Йорка; мы не знаем, правду ли вы говорите или нет, и не можем верить простому вашему заявлению; вы должны получить такое удостоверение не от нас, а в Нью- Йорке". Сказав это, чиновник отказался от дальнейших разговоров. Я был просто убит и не знал, что мне и делать.

В конце концов выручил меня содержатель пансиона, в котором я остановился (кажется, бывший полковник). Его хорошо знали в Сан-Франциско, он поручился за меня, и я получил пропуск. Взял билет 2-го класса на японский пароход "Sibiria maru" и 28 октября вышел на нем в море.

До Иокогамы переход был в 16 или 18 дней, хорошо не помню.

стр. 88

Переход от Сан-Франциско до Иокогамы

На этой линии пароходы вообще намного менее быстроходные, чем между Америкой и Европой; кроме того, "мой" пароход оказался особым тихоходом. На переходе должна была быть только одна остановка, ровно на полпути: на Сандвичевых островах в Гонолулу. Острова эти принадлежат Северо-Американским Соединенным Штатам и представляются для них чрезвычайно необходимыми и важными на случай вооруженного столкновения с Японией. Они явились бы в этом случае выдвинутой вперед базой, на которую мог бы опираться (базироваться) флот. Находящиеся около Японии Манильские острова такой базой, конечно, служить и не могли бы: Япония их захватила бы немедленно после начала военных действий. Этим объясняется, почему Соединенные Штаты сознательно отказались от владения Манильскими островами (полученными ими от Испании после Испано-Американской войны) и предоставили им несколько лет тому назад полную автономию.

В течение всего перехода море было гладкое как зеркало, погода стояла удивительно хорошая. Пароход (Sibiria Maru) оказался сравнительно небольшим, всего 10 тыс. тонн. Помещение 2-го класса было довольно скромное, но удобное и вполне чистое. Пассажиров было всего человек 40, из них 10-12 были японцы, а все остальные, кроме меня и одной дамы, американцы. Дама оказалась русской, женой бывшего помощника военного агента в Японии Осипова; возвращалась она к мужу в Токио, прожив с детьми в Сан-Франциско, кажется, около двух лет. Это возвращение не послужило на счастье чете: он за время отсутствия жены успел в кого-то влюбиться. Когда жена вернулась - потребовал развода; она отказала и он вскоре после этого застрелился.

Но возвращаюсь к моему путешествию. Пассажиры оказались тихими и никто друг другу не мешал. Кормили вполне прилично, причем было два стола: японские блюда и европейский стол. Европейцам предлагали питаться или с японцами, или в своей компании. Один только американец питался с японцами и ел, как они, палочками. Я попробовал по-японски приготовленный рис со всевозможными пряными приправами и сырую рыбу. Рис мне не особенно понравился, а рыба мне очень напомнила нашу семгу, и я несколько раз ее ел.

Большую часть времени я проводил на палубе. Кроме иногда большого количества летучих рыбок, мы ничего интересного не встречали.

В противоположность нашей тихой жизни во 2-м классе, в 1-м классе, по-видимому, проводили время очень бурно. Там ехала довольно большая группа каких-то танцовщиц, направлявшихся через Японию и Гонконг в Австралию. Они, видимо, взбудоражили всех пассажиров 1-го класса, и слышно было, как все они бурно веселятся.

Перед завтраком эти танцовщицы в полуголом виде появлялись в разных местах парохода - по пути к бассейну и оттуда. Стоял визг и крик.

В одно чудное солнечное утро пароход подошел к Гонолулу. Город Гонолулу расположен на острове того же названия, входящем в группу Сандвичевых островов, принадлежащих Северо-Американским Соединенным Штатам. Как я уже сказал, Сандвичевы острова, лежащие на полпути между Америкой и Японией, являются для американского флота передовой базой в случае войны с Японией.

Город Гонолулу, когда мы к нему подходили, мне напомнил Ялту: такая же открытая бухта, такой же "белый" город, раскинутый вокруг бухты амфитеатром на покрытых зеленью скатах гор.

В течение всего года погода и температура одна: наш крымский апрель; только ежедневно, с перерывами в полтора- два часа, падает теплый, мелкий дождик (как из пульверизатора), который никого не стесняет и никому не мешает. Погода райская, зелень очень богатая.

Богатые американцы приезжают на Сандвичевы острова (преимущественно на Гонолулу, где все устроено очень культурно) проводить два-три месяца. Многие американцы имеют собственные дачи; много есть дач и для сдачи в наем.

стр. 89

Пароход должен был стоять в Гонолулу с утра до позднего вечера: надо было принять много груза в Иокогаму. Мне сказали, что следует осмотреть большой парк на окраине города, там же находящийся пляж и аквариум; мне указали, что туда можно проехать на трамвае, отходящем от самой пристани. Я поехал.

Парк оказался, действительно, большим и красивым, но особенного впечатления не произвел. Пляж очень хорош. Сам я не купался, но видел, по небольшому числу купавшихся, что пляж очень постепенно спускался в воду и, чтоб поплыть, нужно было пройти по воде 75-100 шагов. Вода очень прозрачная и песчаное дно, по-видимому, очень ровное и покрыто очень мелким песком.

Аквариум мне очень понравился. Он мне очень напомнил по своим размерам и устройству аквариум в Неаполе. Меня поразила масса сортов (видов) рыбы, от самой мелкой до довольно крупной, окрашенных в очень яркие цвета. Были небольшие рыбки, плавники которых имели вид очень красивых, ярких плащей, развевавшихся на них при их передвижениях в воде. Встречались прямо феерические группы рыбок.

На пароход я вернулся довольно рано, так как продолжительное пребывание на берегу и питание стоили бы дорого.

10 или 11 ноября на пароходе были вывешены объявления, что следующий день должен считаться опять 10-м или 11 ноябрем, так как мы ночью пересекаем меридиан ¹ , при прохождении через который, по международному соглашению, при движении пароходов с востока на запад прибавляется один день, а при движении с запада на восток убавляется один день. Так как мы шли с востока на запад, то мы прибавили день (то есть следующий день считался тем же числом, как предыдущий), и я, таким образом, прибавил сутки к своей жизни.

Иокогама

13 ноября поздно вечером наш пароход подошел к пристани города Иокогамы.

Луны не было; вследствие ли тумана или туч - звезд не было видно; наступившая ночь была совершенно темная.

Пароход еле-еле подвигался. Впереди виднелась яркая полоса каких-то, как казалось, разноцветных и колеблющихся огней и неслись непрерывные какие-то гортанные крики. Я сначала не мог разобрать, в чем дело. Бывшая тут же, на палубе, г-жа Осипова мне объяснила. Оказалось, что пристань полна толпой встречающих, носильщиков и рядом с пристанью много рикш (японцы с маленькими двухколесными колясочками, в которые они впрягаются и везут пассажиров). У большинства из них в руках, или на палках, или на колясочках разноцветные бумажные фонари. Эти-то зажженные фонари и давали какое-то феерическое представление пристани, к которой подходил пароход. Вся же эта японская толпа встречала пароход криками: встречающие приветствовали встречаемых, указывая криками, что они на пристани; носильщики, комиссьонеры, рикши, заранее рекламируя себя и тех, кого они представляли. Картина получалась очень оригинальная, красочная и интересная.

Когда пароход пришвартовывался к пристани, я различил среди криков и русские слова и свою фамилию. Присмотревшись, я узнал прапорщика Остроумова ² и рядом с ним еще кого-то, явно русского.

Оказалось, что епископ Нестор и Н. А. Остроумов приехали на автомобиле из Токио (кажется, верст 15 от Иокогамы), чтобы меня встретить и отвезти в Токио.

Был туман и моросил дождик. Как только мы отошли от ярко освещенной пристани, попали в полную темноту и Остроумов едва отыскал автомобиль, оставленный около таможенного шлагбаума.

Кругом было настолько неестественно темно, что я невольно спросил: "Отчего такая темень? Где же город Иокогама и отчего не видно городских огней?" Епископ Нестор мне ответил, что непосредственно к пристани примыкают неосвещенные склады, а дальше "была" европейская часть города Иокогамы, которой после землетрясения 1923 г. "больше не существует". "Вы это увидите - осмотреть надо", - добавил владыка.

стр. 90

Приезд в Токио и епископ Нестор

Примерно через полчаса мы въехали в Токио. Мы проехали, по-видимому, по малоосвещенным окраинам, и я никакого представления о городе не получил. По сторонам видны были участки с более приличным освещением; видно было много новых построек (как будто значительная часть города перестраивалась); улицы были во многих местах перерыты. Выехали на большую площадь, и мне епископ Нестор показал какое-то большое здание, сказав, что это центральный железнодорожный вокзал. На другой стороне площади наш автомобиль остановился около нового семиэтажного дома. Это оказалась европейская гостиница, в которой для меня был занят номер.

Гостиница оказалась вполне европейской, со всеми современными удобствами. Отведенный мне номер был в 6-м этаже. Комната небольшая, но в ней было все, что требуется путешественнику. Меня удивил только чрезвычайно низкий умывальник, как будто детский, а также огорчила цена за номер: 5 иен в сутки (то есть наших прежних 5 рублей) и за пользование ванной плата отдельная.

Епископ Нестор мне объяснил, что в Токио можно устроиться очень дешево, но в японской гостинице, то есть спать на циновках, отопление - не печи или центральное отопление, а мангалы, пища исключительно японская. При этих условиях приходилось платить дорого, но иметь возможность жить в привычных условиях.

Как только я, епископ Нестор и Остроумов вошли в номер, в дверь постучали и вошли с поклонами две японки, неся на подносах крошечные чашки с какой-то зеленоватой жидкостью. Епископ Нестор сказал, что, согласно местным обычаям, амы (горничные) от имени хозяина приветствуют приезжающих и угощают их чаем. Я выпил две чашки цветочного чая, без сахара. Не особенно вкусно, но мне хотелось пить, и я с удовольствием чай выпил.

Выпитый чай подхлестнул кровь, отбил сон, и я с удовольствием согласился поговорить с епископом Нестором. Остроумов же, который клевал носом, ушел к себе домой (он и епископ Нестор остановились у архиепископа Сергия Японского).

Прежде я никогда с епископом Нестором не встречался и данные о нем почерпнул с его слов во время нашей ночной беседы с 13 на 14 ноября 1924 года.

Отец Нестора был артиллерийским чиновником в Казани. Мальчик с юных лет тянулся к церкви и мечтал стать монахом. Мать поощряла наклонности мальчика, отец же решительно возражал. Мальчик проходил курс в местной гимназии. Ко времени окончания гимназии у него созрело стремление пойти в монахи и стать миссионером. Местный епископ поддержал мальчика, и отец уступил.

По окончании гимназии юноша поступает послушником в местный монастырь в Казани, проходит должный стаж и посвящается в монахи. Пройдя миссионерские курсы, молодой монах возводится в звание архимандрита и назначается миссионером на Камчатку. Проходит ряд лет, в течение которых молодой архимандрит Нестор с увлечением отдается миссионерской деятельности. Его работа обратила на себя внимание местного и петербургского духовного начальства. Архимандрит Нестор, еще совсем молодым человеком (ему не было 40 лет), назначается епископом Камчатским и Петропавловским.

Перед епископом Нестором открываются широкие перспективы плодотворной работы на благо дорогого ему края и местного населения. Он задается целью улучшить условия жизни вымирающего местного населения Камчатского края и дать ему импульс и обстановку для укрепления и возрождения. Объехав весь край (зимой на собаках) и побывав буквально везде и познакомившись с условиями жизни местного населения и их нуждами, он убедился, что местными средствами и помощью местных властей многого сделать нельзя. Нужно было ехать в Петербург, заинтересовать св. Синод, добиться отпуска крупных кредитов и испросить высочайшее соизволение на проведение ряда намечавшихся мер.

стр. 91

Епископ Нестор составил подробную записку для ознакомления петербургских верхов с нуждами Камчатки, заручился поддержкой местного губернатора и, испросив разрешение, едет в Петербург.

В Петербурге все оказалось гораздо трудней, чем предполагал епископ Нестор. Государь Император очень ласково принял епископа Нестора, много расспрашивал про Камчатку и выразил уверенность, что епископу легко удастся убедить всех кого нужно во всех им проектируемых мероприятиях и обещал свое содействие.

Но у обер-прокурора (Саблер) и в св. Синоде оказалось не так легко получить согласие и благословение на испрашиваемые кредиты и ряд мероприятий. Потребовались дополнительные справки, дело стало очень затягиваться.

Епископ Нестор приходил в отчаяние; один раз, во время перерыва заседания св. Синода, с епископом случился глубокий обморок, и он грохнулся во весь свой крупный рост на лестнице перед залой заседаний. Это произвело впечатление и даже как бы смягчило сердца возражавших. Но главная помощь пришла со стороны Царя, действительно заинтересовавшегося камчатскими вопросами и несколько раз говорившего о них с председателем св. Синода и обер- прокурором. Поддержка Государя помогла, и почти все испрашивавшееся епископом Нестором получило в Петербурге благоприятное разрешение.

Я не знаю, возил ли с собой в Петербург епископ Нестор свою записку о Камчатском крае, но если возил и ознакомил заинтересованных лиц с тем, что он описывал, это должно было ему помочь в благоприятном разрешении возбужденных им вопросов.

Мне в Токио епископ Нестор читал выдержки из своей записки. Составлена она была чрезвычайно интересно и очень красочно. Описания жизни камчадалов, богатств Камчатки, природы - не только интересны и красивы, но были бы и чрезвычайно полезны для серьезных работ по эксплоатированию и улучшению условий жизни в этом интересном и богатом крае.

Подробно описывает епископ и свои поездки по Камчатке. В одну из таких поездок его и управляющего собачьей упряжкой застигла снежная пурга. Они принуждены были остановиться и пристроились около отдельной большой сосны. Скоро их самих и собак совершенно занесло снегом. Около саней и дерева образовалась под снегом небольшая как бы землянка, в которой путешественники и решили переждать пургу. Но пурга затянулась на несколько дней, продовольствие иссякло, и положение стало критическим. Занесенные снегом потеряли счет дням и стали впадать в отчаяние. Но вот собаки начали беспокоиться, лаять. Через несколько времени послышались отчетливые звуки откапывания снаружи снега. Епископ Нестор стал разгребать снег навстречу. Наконец появился свет, и в образовавшееся сбоку отверстие к ним полезла какая-то фигура. Епископ узнает знакомого - крупного лесопромышленника, а последний узнает епископа. "Владыка, благослови..." - "Дай, дорогой, сначала хлеба". - "Нет, владыка, сначала благослови". - "Нет, сначала дай хлеба".

Епископ Нестор описывает, что он долго, чуть не до слез, препирался с лесопромышленником, но затем уступил и только после этого получил маленький кусочек хлеба.

Мировая война застала епископа Нестора в Петербурге, где он хлопотал по делам Камчатки. С разрешения св. Синода он пошел в качестве полкового священника, кажется, в лейб- гвардии Драгунский полк.

После революции епископ Нестор, как член Всероссийского собора, принял участие в выборах патриарха. После захвата большевиками Москвы епископ Нестор вместе со своим секретарем Остроумовым покинул Москву, проехал в Крым, а затем через Одессу, как только представилась возможность, отправился во Владивосток.

К себе в Петропавловск он не попал, а принужден был просидеть во Владивостоке, пока там были "белые". Затем он перебирается в Харбин, где предполагал переждать "некоторое время", до возможности ехать в свою

стр. 92

епархию. Но это "некоторое время" затянулось, и епископ Нестор до настоящего времени живет в Харбине. Там он (начиная с 1922 г.) сумел развить довольно значительную благотворительную деятельность и сорганизовал учебную часть и техническую подготовку для детей и юношества русской эмиграции в полосе отчуждения КВЖД. Не знаю, как теперь (пишу эти воспоминания по сохранившимся у меня заметкам в 1937 году), но в период 1924-1926 гг. епископ Нестор часто наезжал гостить в Токио к архиепископу (ныне митрополиту) Сергию.

Живя в Харбине, в период 1923-1924 гг. епископ Нестор вел политическую работу, надеясь оказать содействие по освобождению Дальнего Востока из-под власти большевиков.

Архиепископ японский Сергий (ныне - 1937 г. - митрополит)

На другой день после моего приезда в Токио епископ Нестор пришел за мной в 9 часов утра, чтобы отправиться на богослужение в церковь при подворий архиепископа японского Сергия и затем чтобы познакомиться с архиепископом после богослужения.

По дороге в церковь епископ Нестор мне кратко рассказал про то, как архиепископ Сергий попал в Японию. Оказывается, что в 1905 г. епископ Сергий (самый молодой тогда из русских православных епископов; ему было немного больше 30 лет) был ректором Петербургской духовной академии. Считался он выдающимся, и ему очень покровительствовали все члены св. Синода, а особенно митрополит Петербургский (кажется, Владимир).

Революционный угар 1905 года коснулся и Петербургской духовной академии. Группа студентов и несколько профессоров обратились к епископу Сергию с настояньями отслужить панихиду "по жертвам революции". Епископ Сергий уступил, панихида была им отслужена, и заварилась крупная история. Первоначально предполагалось епископа Сергия "обратить в первобытное монашеское состояние", то есть лишить всех званий и сослать в какой-нибудь дальний монастырь на покаяние. Спас его митрополит Петербургский, который, ручаясь за епископа Сергия, уговорил не снимать с него епископского сана, но послать в распоряжение архиепископа японского Николая, который славился своей праведной жизнью, своим суровым характером и непреклонной волей.

Архиепископ Николай встретил епископа Сергия очень сурово и назначил ему строгое покаяние. На всех службах в соборе можно было видеть епископа Сергия, коленопреклоненно молящегося и отбивающего поклоны. Ходил епископ Сергий молиться в церковь и вне церковной службы, в часы, особо ему указанные архиепископом Николаем.

Через несколько времени архиепископ Николай убедился, что присланный к нему на послушание епископ с полной охотой и точно выполняет все возлагаемые на него "искусы". В то же время епископ Сергий своим умом и покорностью завоевал сердце своего старого наставника. Архиепископ Николай, отлично владевший японским языком и очень любивший Японию, решил подготовить из епископа Сергия себе заместителя. Начались занятия японским языком. Ученик оказался способным, и архиепископ Николай был им очень доволен. Наряду с уроками японского языка архиепископ Николай знакомил своего ученика со всеми сложными сторонами японской православной жизни; трудных и деликатных сторон миссионерской деятельности в Японии (чтобы и намека не было на какую-либо политику!); трудных условий в поддержании добрых и вполне искренних отношений с японскими правительственными властями.

Сам архиепископ Николай пользовался исключительной популярностью в Японии. Все власти относились к нему с полным доверием.

Перед революцией 1917г., чувствуя скорое приближение конца, архиепископ Николай добился согласия св. Синода на назначение ему заместителем епископа Сергия. Когда архиепископ Николай скончался, епископ Сергий был назначен на его место архиепископом японским, на что архиепископ Николай получил согласие японского правительства задолго еще до своей кончины.

стр. 93

Язык японский архиепископ Сергий выучил, познакомился и со всеми сторонами своей деятельности в качестве архиепископа православной японской церкви, но... Японии как страны и японцев как людей архиепископ не полюбил. Он только вслед за своим назначением сделал объезд приходов, а затем не мог себя пересилить и в течение ряда лет (до 1924 г.) никуда из Токио не выезжал. Епископ Нестор мне говорил, что это отношение архиепископа Сергия к Японии и японцам заставляло, между прочим, его, Нестора, приезжать в Токио и убеждать архиепископа Сергия делать объезды. В 1924 г. большой объезд был сделан архиепископом Сергием, и результаты его во всех отношениях оказались блестящими. Японцы радостно встречали архиепископа, который, как казалось, их бросил или забыл.

Епископ Нестор мне говорил, что и архиепископ Сергий остался очень доволен и что, по-видимому, нормальная жизнь архиепископа Сергия с его епархией наладится.

В православной миссии в Токио богослужение производилось в 1924г. во временной деревянной церкви, привезенной в конце 1923 г. в Токио откуда-то из провинции и установленной во дворе миссии недалеко от собора, разрушенного землетрясением 1923 г. и еще не восстанавливаемого, так как на это требовались очень крупные средства, которых не было в распоряжении миссии.

Епископ Нестор и я пришли в церковь перед самым началом богослужения. Архиепископ Сергий служил чрезвычайно хорошо и благостно.

Когда я подошел к Кресту и под благословение архиепископа, я получил приглашение зайти к нему и позавтракать. Завтракали мы втроем: архиепископ Сергий, епископ Нестор и я. Епископ Нестор меня предупредил, что стол у него всегда очень хороший и обильный; что владыка очень обижается, если гости не съедают того, что им накладывает на тарелки сам хозяин.

Действительно, завтрак (скорей, обед) был и вкусный и обильный. Владыка мне сказал: "Я сам люблю поесть и люблю, когда мои гости не отказываются; но насчет напитков я слаб. Если вы любите хорошее вино и хороший коньяк, то епископ Нестор поддержит вам компанию. Он толк в вине понимает и не боится много выпить; на него вино как-то не действует".

Архиепископ Сергий мне очень понравился. Он оказался очень образованным, начитанным и умным человеком. Как собеседник он был чрезвычайно интересен. Но никаких разговоров на политические темы он не вел; он очень тонко и умело их отводил. Епископ Нестор меня потом еще раз предупредил, что архиепископ Сергий боится таких разговоров, ибо об этом сейчас бы было донесено японским жандармским (охранным) властям и были бы неприятности.

В течение моего пребывания в Токио (до конца декабря 1924 г.) я по два раза в неделю завтракал у архиепископа Сергия и с громадным удовольствием с ним разговаривал. Он много рассказывал мне о землетрясении 1923 г., о чем я скажу дальше.

Перед Рождеством владыка как председатель церковного совета был занят подготовкой устройства елки для детей православного прихода. Помогали ему покупкой украшений для елки, подарков детям и устройством собственных украшений две очень милые японки.

На меня произвело впечатление, что православным приходом в Токио владыка очень занят, очень много отдает на него своих сил и заботы и всячески старается приласкать японцев. Но о приходах вне Токио и о своей для них работе он мне ничего не говорил. Думаю, что это происходило по причинам, о которых я упомянул выше и о которых мне говорил епископ Нестор. Но, как я уже отметил, впоследствии я узнал, что отношения архиепископа Сергия со всеми православными японскими приходами наладились и установилось полное доверие и понимание между пастырем и прихожанами.

Русское посольство

На следующий день после посещения архиепископа Сергия я отправился в русское посольство, чтобы нанести визит и познакомиться с оставшимся в Токио заместителем бывшего русского посла.

стр. 94

Последний русский посол в Японии, Крупенский, после гибели адмирала Колчака и фактического провала "белого" движения в Сибири оставил свой пост посла в Японии и уехал в Италию. В Токио своим заместителем он оставил бывшего советника посольства Абрикосова. Абрикосов ³ , по-видимому, привык к Токио, любил свой уклад жизни в японской столице; был в хороших отношениях с дипломатическими представителями других стран; по-видимому, благодаря своему уму, образованности и хорошим средствам пользовался известным значением в дипломатическом кругу. Проводя значительную часть времени в дипломатическом клубе в Токио, он так привязался к условиям своей жизни в Токио, что его никуда не тянуло, и он с удовольствием остался в Токио после отъезда Крупенского.

Ко времени моего приезда в Токио Абрикосова несколько волновали вопросы о приближавшемся признании Японией советской власти (в это время в Пекине велись переговоры японцев с советским послом в Китае Караханом), но он решил не уезжать из Токио, а, перейдя на частное положение, продолжать по возможности прежнюю и привычную ему жизнь. Не знаю, насколько это ему удалось и остался ли он в Токио надолго. С 1928 г. я никаких сведений о нем не имею.

Все иностранные посольства имели свои экстерриториальные участки в северной части Токио - на возвышенностях (правильнее говоря, в холмистом районе), примыкавших к северо-восточной части территории, на которой расположены Императорские дворцы (дворцы Микадо и дворцовые службы). Этот район очень живописен и весь в зелени. Участок русского посольства - один из лучших и достаточно обширный.

Здание посольства, недурной архитектуры, было расположено в саду. Рядом с ним тянулось одноэтажное и малопрезентабельное здание военного агента и его канцелярии.

Во время землетрясения 1923 г. район посольств пострадал меньше городских районов, расположенных на более низменной площади. Но все же здание русского посольства дало несколько серьезных трещин и задняя часть здания даже обвалилась.

Абрикосов, несмотря на то, что здание представляло безусловную опасность и при самом незначительном толчке могло рухнуть, остался жить в посольстве, но только перенес свою кровать и письменный стол в гостиную посольства, которая, хотя и имела трещины, но была как будто несколько надежней.

Встретил меня Абрикосов очень любезно, но определенно холодно. Я ясно почувствовал, что он давал мне понять: "С вами как А. С. Лукомским я рад познакомиться и с удовольствием окажу вам, как соотечественнику и путешественнику, мое возможное содействие, но если вы вздумаете заниматься политикой, то на мою помощь не рассчитывайте, ибо она бесполезна, а мое здесь положение может быть скомпрометировано". Я его успокоил, сказав, что вмешивать его в какие-либо политические комбинации я не собираюсь.

Да, в первую минуту нашей встречи произошло еще следующее: приняв меня в своем кабинете-спальне, после обмена фразами знакомства он указал на трещины потолка и карнизов и сказал: "После землетрясения наше здание не особенно прочно, но я все же решил продолжать в нем жить и работать. Если вы не опасаетесь возможного обвала, то разрешите вас принять здесь". На это я заметил, что вполне одобряю проявление им мужества, но что меня удивляет, что ему дает основание предполагать, что его гость боится с ним беседовать в его последней квартире.

Он обернул все это в шутку, и впоследствии при нескольких наших встречах у нас не происходило никаких недоразумений.

От Абрикосова я прошел к исполняющему должность военного агента подполковнику Осипову. Этот офицер ничего интересного не представлял.

Первоначальное мое знакомство с Токио

После землетрясения 1923 г. город еще не был приведен в порядок и разрушенные каменные здания не были отстроены. Всюду развалины, кучи мусора, улицы перерыты, шли новые постройки.

стр. 95

Получалось впечатление, что город пережил какую-то страшную катастрофу.

Только чисто японские кварталы со своими крошечными как бы картонными домиками были совершенно застроены, и жизнь в них кипела. Видно было только, что домики новые и что узенькие улицы еще не приведены в полный порядок. В центре города находится вокзал, от которого отходят поезда как дальнего, так и местного следования. Metro в 1924 г. в Токио еще не было и местные поезда отчасти обслуживали связь центра города с пригородами. Сеть трамваев была развита достаточно хорошо. Наконец, рикши служили для обслуживания самого города. Я долго не мог привыкнуть к рикшам; хотя маленькие экипажики были довольно удобны, но замена лошадиной тяги людской была как-то неприятна и ощущалось какое-то странное чувство неловкости.

Около вокзала была большая незастроенная площадь, к которой примыкала центральная - торговая часть города. Дома здесь были почти все в перестройке или новой постройки, так как все старые каменные дома или совсем развалились во время землетрясения, или были сильно попорчены. Все каменные дома в несколько этажей, построенные без железобетонного остова, во время землетрясения разрушились почти все; железобетонные постройки выдержали встряску лучше. Поэтому новые дома строились все на железобетонном каркасе.

К средней части города, расположенной на низменной равнине, с северной стороны примыкает большое поле, на северной части которого находятся районы Императорских дворцов (дворцов Микадо) с дворцовыми постройками. Эта Императорская резиденция является как бы особой крепостью, вокруг которой расположены различные части столицы. Резиденция обведена крепостными валами бастионного типа. Наружные рвы (насколько мог судить издали) шириной не меньше 30 сажень заполнены проточной водой (масса диких уток, которых никто не беспокоит, перелетают из одной части рвов в другие); мосты подъемные.

Мне говорили, что за первой линией крепостных валов тянутся широкие незастроенные как бы коридоры, а затем идет вторая линия крепостных валов.

Охрана устроена так, что незаметно проникнуть снаружи вряд ли может даже крыса. Ныне, с развитием авиации, такая охрана Императорской резиденции, конечно, совершенно недостаточна.

К северу от Императорской резиденции возвышается амфитеатром холмистая и покрытая богатой зеленью местность, где расположены иностранные посольства; а дальше, по холмам, вокруг северной и северовосточной части столицы тянутся в садах усадьбы более зажиточных японцев. Таким образом, большая часть более зажиточной части японского населения Токио живет в условиях полудеревенской или дачной жизни. Днем на службе в столице, а затем возвращение в лоно семьи и к любимым почти всеми японцами занятиям садом и огородом.

В самой же столице живет торговый класс, иностранцы, мелкие служащие и рабочие. Поэтому и район самой столицы резко разделяется на торгово-финансовые кварталы, районы больших гостиниц, фабричные районы и районы японской бедноты, живущей в тех же условиях, как жили и их предки сто лет тому назад.

Велосипеды очень распространены среди японского населения. Впечатление такое, что у всех есть велосипеды. Идя по улицам, надо быть очень внимательным, чтобы не быть сбитым с ног тучами велосипедистов.

Очень приятное впечатление производят магазины: товары представлены везде хорошо, везде полный порядок, чистота, приказчики безукоризненно вежливы. Очень славное впечатление производят магазины с пищевыми продуктами; мне особенно понравились рыбные магазины. Проходя мимо одного из рыбных магазинов, я соблазнился очень аппетитными горами кетовой (красной) икры. Хотел купить, но епископ Нестор сказал: "Не покупайте, ведь только соблазнительно, а на вкус - дрянь; японцы свою кетовую икру промывают (или прочищают) бобовым маслом, чтобы она не

стр. 96

портилась, но это придает ей крайне неприятный привкус. Архиепископу Сергию привезли икру, приготовленную по- русски; я попрошу его прислать вам подарок". Действительно, через день я получил от архиепископа большую банку икры.

* * *

В низменной части города (торговая и фабричная) зелени немного, кругом же города, как я уже говорил, зелени много. Мне говорили, что очень красиво весной, когда цветут вишни: это как бы национальный праздник Японии. Вишневых деревьев много и население устраивает пикники в районе цветущих вишневых рощ и отдельных групп деревьев. Но, к сожалению японцев, вишневые деревья хорошо цветут, но ягод не дают.

Но и в самом городе имеется ряд парков и больших скверов. Наиболее крупными парками являются Ueno Park и Hibiya Park. В последнем имеются рестораны, большая музыкальная сцена для симфонических концертов и, кажется, в этом же парке до землетрясения 1923 г. были так называемые "чайные домики" с гейшами. При входе в Ueno Park воздвигнут большой памятник народному герою Японии (либеральной Японии) социалисту S Aigo. Он изображен в обтрепанном кимоно, как бы надетом на голое тело, с японским мечом у левого бока и ведущим на цепочке небольшого бульдога. Изображен без головного убора.

Существует поверье, что если разорвать записку с написанным желанием и плюнуть на этого S Aigo и если мокрая бумажка пристанет к пролетарской фигуре, то желание исполнится.

Для нас, европейцев, странно смотреть, как вокруг памятника толпится публика, что-то жует и затем харкает на своего героя.

Около Hibiya Park, на полгоры, устроен зоологический сад. Говорят, что до землетрясения он был хорошо представлен, но во время катастрофы многие звери погибли или удрали и были перебиты, и осенью 1924г. этот сад был довольно бедно и жалко населен.

У подножья возвышенности, по которой тянется Hibiya Park, имеется очень большое озеро, покрытое частью камышами. Глядя сверху, я поражался массе диких уток, тучами летавших из одной части озера в другую. Не знаю, охотятся ли японцы на уток на этом острове, но я слышал рассказ

Об охотах на уток, которые устраивались в Токио или около Токио (я не знаю, на каких озерах и в каком именно районе) для чинов дипломатического корпуса. Но уток не стреляли, а ловили, как бабочек, сачками.

Гостей рассаживали в лодки и подвозили к низким как бы барьерам из камыша и раздавали в руки сачки на длинных палках. С противоположной стороны "загонщики" на лодках сгоняли перед собой стада уток по направлению охотников. Большинство ненапуганных уток от загонщиков уходило вплавь; доплыв до "барьера" (за которым, притаившись, сидели в лодках "охотники"), утки при новом нажиме загонщиков подвигались и перелетали через барьер, причем многие утки стремились опять поблизости сесть на воду. Поджидавшие охотники пытались сачками ловить низко летящих уток.

Сачки с пойманными утками брались "егерями", вытаскивавшими уток, сворачивавшими им головы и возвращавшими сачки удачливым охотникам. Меня уверяли, что эта "охота" была увлекательной и для европейцев.

Большое кладбище в черте города, с довольно большим количеством зелени, тоже выполняет роль парка. Громадный парк вне черты города, с императорскими могилами (храмами) представляет большой интерес.

* * *

Я вообще не уделял много времени на осмотр достопримечательностей и, кроме того, единственным "чичероне" был у меня милый епископ Нестор, который сам многого в Токио не знал, да и мне было совестно его эксплоатировать в этом направлении. Но все же кой-что я повидал.

стр. 97

Некоторый исторический интерес представляет обращение в "народную реликвию" дома генерала Ноги в Токио - дома, в котором генерал и его супруга покончили самоубийством (харакири) в день похорон умершего Микадо (отца нынешнего Микадо).

Дело в том, что во время русско-японской войны генерал Ноги командовал японской армией, на которую была возложена задача взять Порт-Артур. Как известно, до перехода к осаде крепости по всем правилам инженерного искусства генерал Ноги пытался ее взять путем ускоренных штурмов. Штурмы, правда, привели к занятию ряда важных позиций перед крепостью, но крепость взять не удалось, и японская армия понесла очень крупные потери. Верховное командование на театре войны считало, что генерал Ноги несколько "зарвался", недостаточно оценил обстановку и поэтому армия понесла потери, которых можно и следовало бы избежать. Генеральный штаб в лице начальника Генерального штаба высказался еще более резко и признал Ноги подлежащим замене другим генералом. Генерал Ноги был оскорблен и заявил, что его ускоренные штурмы хотя и вызвали значительные потери, но что при постепенной атаке крепости, на занятие захваченного им пространства потребовалось бы очень большое время, а общие потери были бы хотя и не единовременно, а на протяжении большего времени, гораздо значительнее тех, которые понесла вверенная ему армия.

Его объяснения начальником Генерального штаба не были признаны правильными. Генерал Ноги объявил своему начальнику штаба и сообщил в Токио, что немедленно после передачи командования новому генералу он покончит с собою "харакири". Между тем Микадо, познакомившись с делом, стал на сторону генерал Ноги. Он приказал генералу Ноги продолжать командовать армией и запретил ему прибегать к харакири.

Когда война закончилась, генерал Ноги все же просил Микадо дать ему разрешение произвести над собою харакири, так как это им было уже объявлено и он все же сознает, что по его вине армия понесла в короткое время очень большие потери. Микадо подтвердил свое запрещение прибегать к харакири.

Но когда Микадо скончался и императорские останки на колеснице, запряженной буйволами, везлись на кладбище мимо дома генерала Ноги, последний вместе с женой, облаченные в парадные костюмы, сели на циновках друг против друга и вскрыли себе животы (харакири) ⁴ ...

Дом, в том виде, как он остался после героя Порт-Артура, был превращен в национальную реликвию; его усердно посещают не только приезжающие из провинции, но и жители столицы. Ученики и ученицы школ, как столичных, так и провинциальных при посещении Токио, обязательно водятся в дом генерала Ноги и там выслушивают патриотическое описание жизни и подвигов генерала Ноги; заодно их знакомят с русско-японской войной и им разъясняют интерес, который представляют для японского народа восточное побережье Азии и Маньчжурия.

Другим местом паломничества и патриотической пропаганды является кладбище верных самураев, покончивших с собой путем харакири (на кладбище, если не ошибаюсь, 48 могил) после того, когда они отомстили могущественному князю за убийство своего господина. Эта драма ставится на театральной сцене. Об этом я скажу дальше.

* * *

Интересовал меня Императорский музей, о котором я много слышал от моей сестры, бывавшей в Японии (ее муж был консулом в Гонконге, а затем в Дайрене-Дальнем), и кой-что я читал про этот музей.

К сожалению, землетрясение 1923 г. полуразрушило два больших боковых корпуса. Все бывшее в них было вынесено, уложено в ящики и где-то хранится. Здания осенью 1924 г. только начали ремонтироваться. Средний корпус хотя тоже несколько пострадал от землетрясения, но ремонт в нем

стр. 98

закончился к октябрю 1924г., и посетители в него пускались. Но очень многое было еще спрятано по ящикам и публике не показывалось.

Таким образом, я многого не видел. Но все же и то, что показывалось публике, производило очень сильное впечатление. Удивительные материи, удивительные вышивки, поразительна тонкая работа резных украшений, драгоценностей; очень интересная коллекция древнего вооружения; чрезвычайно интересен отдел фарфора. Я очень пожалел, что бродил один по музею, без языка, без чичероне.

Впоследствии я хотел повторить посещение музея в сопровождении лица, которое могло мне помочь разобраться в массе интересных вещей. Но обстоятельства сложились так, что мне вторично в музей не удалось попасть.

* * *

В 20-х числах ноября в Токио открылась ежегодная осенняя выставка хризантем. Выставка занимала большой сквер, граничащий с площадью перед Императорскими дворцами (перед Императорской резиденцией).

Я ожидал многого от этой выставки на "родине хризантемы". Но действительность превзошла мои предположения. Прежде всего меня поразило, до каких громадных размеров доводятся отдельные цветы; были экземпляры в диаметре больше фута! Кажется, нет такого цвета и такого оттенка, которые не придавались бы выращиваемым цветам. Клумбы были разбиты с большим вкусом, давая образцы хризантем от самых миниатюрных, как крошечная ромашка, до громадных, пышных, махровых цветов. Меня поразило искусство придачи любой формы кустам хризантем.

Но что мне не понравилось, но что в техническом отношении, конечно, просто поразительно, - это умение кустами хризантем изображать с поразительной точностью различные машины: автомобили, лодки, аэропланы, дирижабли, детские колясочки и проч. и проч. На эти произведения идут, конечно, хризантемы с густыми, но очень мелкими цветами. Техника большая, но вкусу ничего не говорит.

Как бордюром, сзади и с боков, выставка хризантем окаймлялась миниатюрными фермами, именьями, отдельными усадьбами и домами с крошечными постройками, речками, ручейками, дорожками, мостами и самыми разнообразными карликовыми деревьями.

Искусство и красота поразительны.

В отдельных помещениях, в вазах и цветочных горшках (или ящиках), были выставлены самые разнообразные карликовые деревья, с указанием, что им 50, 100, 150-200 лет... А рядом такие же деревья были представлены как будто действительно растущие в почве.

Землетрясение 1923 года

Я не знаю, произошло ли оно в августе или сентябре, но еще было тепло, так как под Иокогамой еще купались, и многие погибли в морских волнах.

В океане, вблизи от Иокогамы, по-видимому, открылся кратер под водой, туда хлынула вода, и последовало несколько страшных взрывов, встряхнувших все в окрестностях Токио и Иокогамы и на значительное протяжение вдоль побережья и в глубь острова. Три или четыре сильных толчка (встряски) произошли довольно скоро один за другим. Первый толчок произошел в первом часу дня. В это время почти везде, где был газ, готовили по домам пищу. От встряски стали рушиться дома, лопаться газопроводные трубы и начались пожары.

О том, что происходило во время землетрясения, я пишу по рассказам архиепископа Сергия, епископа Нестора (который, хотя сам не был в это время в Токио, но слышал рассказы от многих), бывшего советника посольства Абрикосова, подполковника Осипова, а затем и от советника японского Министерства иностранных дел Сугино.

Архиепископ Сергий сидел в день землетрясения у себя в столовой и собирался обедать. Вдруг, к своему ужасу, он видит, что буфет

стр. 99

отодвигается от стены и движется по направлению стола, за которым он сидел. Владыка вскакивает и бросается в коридор. В этот момент он почувствовал, что у него пол заходил под ногами и, чтобы не упасть, он прислонился к стене, но тут же вспомнил, что ему советовали в случае землетрясения становиться в ниши дверей, проделанных в капитальных стенах. Такой ближайшей капитальной стеной была наружная стена, в которой была дверь из коридора, выходившая в садик перед его домом. Архиепископ бросился к этой двери. Новый толчок, дверь сама распахнулась, кругом полетели камни, штукатурка. В открытую дверь, с порога своего домика, владыка вдруг увидел, что собор как бы приподымается кверху, затем купол сдвигается, раздается страшный грохот и собор скрывается в туче пыли.

Через несколько минут владыка увидал, что собор полуразрушен, купол провалился. Немного погодя раздался новый треск, новая встряска. Владыка совершенно потерял понятие о времени.

Кто-то из клира уговорил владыку пройти в посольство. Его туда провели кружным путем, и советник посольства Абрикосов его там устроил. Проходя через двор миссии, владыка увидел, что двухэтажное здание библиотеки разрушено.

Владыка согласился идти в посольство только после того, как выяснилось, что все члены миссии были выведены. В действительности настоятель собора (священник-японец) вернулся с дороги обратно и провел целые сутки около собора. Он был настолько нервно потрясен, что еще во время моего пребывания в Токио в 1924 г. думали, что он не оправится.

В столице происходило что-то неописуемое. Все каменные здания (без железобетона), кроме некоторых одноэтажных, рухнули, совершенно. В железобетонных зданиях каркасы покривились; во многих домах провалились полы и потолки. В домах лопнули газовые трубы, начались пожары. В чисто японских кварталах карточные домики от землетрясения почти не пострадали, но там, при страшной скученности населения, началась паника; люди бросались во все стороны; детей, стариков и женщин давили; начались и здесь пожары.

Обезумевшее население столицы выбиралось из опасных районов в парки, на площади, выбиралось из города. К юго- восточной части Токио примыкала обширная низменная, а в некоторых местах и болотистая, площадь, известная под названием "Интендантские поля" (название от бывших там интендантских складов). Народ, попадавший на эту площадь, чувствовал себя в полной безопасности. Вскоре во многих районах города стало известным, что на Интендантском поле лучше всего переждать ужасы, обрушившиеся на столицу. Народу на площади прибывало все больше и больше; тянули туда и свой скарб и свои более ценные и более драгоценные вещи.

Рассказывают, что в безопасность на Интендантском поле так уверовали, что многие смельчаки несколько раз пробирались в город, чтобы привести оттуда своих родных и знакомых, чтобы спасти хоть часть имущества и вещей, доставляя их в ручных колясках на безопасное поле. Но к вечеру неожиданно ветер переменился и с силой задул в сторону Интендантского поля, неся со стороны пылавшей столицы дым и жар. От загоревшихся вблизи от Интендантского поля деревянных построек полетели на площадь искры, горящие головни и надвинулась как бы туча непереносимого жара.

Многотысячная толпа на площади была объята паникой, казалось, что огонь и жар надвигается со всех сторон; толпа не могла ориентироваться, безумствовала и сама себя давила.

В результате к рассвету следующего дня на Интендантском поле не было ни одной живой души. Трупы лежали кучами, а в некоторых местах сплошными массами и, как говорят, просто холмами. Трупы людей, бывших на периферии круга, были обуглены, полусгоревшие; все, что было внутри, было задушено друг другом и дымом.

Сколько всего людей погибло на площади, неизвестно. По подсчету останков, считают, что погибло не меньше 100 тыс. человек. Все эти трупы,

стр. 100

конечно, стали быстро разлагаться, и власти из-за спасенья заразы и распространения эпидемий решили их там же, на месте, сжечь. Был устроен ряд грандиозных холмов из трупов, все это было пропитано нефтью и подожжено.

Когда все было сожжено и поле продезинфицировано, кости были собраны в большие ящики, которые были поставлены в особо построенные сараи. Ящики с костями были прикрыты полотнами.

Так как погибли люди самых различных вероисповеданий, то перед ящиками с костями служились панихиды (или читались соответственные молитвы и шли богослужения) представителями религий буддийской, Конфуция, православной, католической, лютеранской и др.

Когда я был в этих бараках (в декабре 1924 г.), то и тогда богослужения шли ежедневно. Кругом бараков с ящиками с останками погибших появилась масса лавочек, где продавались на память различные фотографии, амулеты, разные вещицы. Большая часть дохода от продажи отчислялась на постройку будущего постоянного храма- памятника. Для сбора денег на эту же цель везде в Токио делались подписки, а на месте, около бараков, на день выставлялись особые ящики, в которые посетители бросали свою лепту. Мне писали из Японии в 1932 г., что деньги были собраны и что на месте гибели, на Интендантском поле, выстроен очень обширный и солидный храм-памятник.

В центральной части города после начала пожаров стало так жарко, что бывшая в нескольких местах асфальтовая мостовая буквально расплавилась. Запоздавшие беглецы, стремившиеся выскочить из пекла, на своих деревянных подставочках (которые японцы, особенно беднота, до сих пор носят вместо обуви) просто приставали к расплавлявшемуся асфальту, как мухи к клейкой бумаге, падали и гибли. Говорят, что так погибло довольно много народа, особенно женщин и детей.

Через столицу проходят несколько каналов, ведущих к реке и протокам, соединяющим район столицы с океанским портом. Около этих каналов на окраине города было значительно число крупных цистерн с керосином.

После начала пожара много народа, спасаясь от жары и дыма, в котором люди задыхались, бросились к этим каналам, имевшим довольно высокие и крутые береговые бока. Но многие из цистерн с керосином полопались, керосин потек по каналам, загорелся, и в этих огненных реках погибло очень много людей, надеявшихся спастись около воды.

Кажется, в Hibiya Park'e было много чайных домиков с гейшами. В Японии, как известно, до последнего времени было распространено, что родители могут отдавать своих дочерей, по контракту, на известный срок в чайные домики для исполнения функций гейш.

Арендаторы на время контракта становятся полноправными хозяевами запроданных или добровольно пошедших к ним на службу гейш. Вероятно, случаи побегов гейш от хозяев бывали частыми, а потому, когда началось землетрясение в 1923 г. и когда началась паника, хозяева чайных домиков приняли меры, чтобы "их" гейши не убежали или не перебежали к их конкурентам. Группы гейш, под наблюдением слуг, ввиду того, что район чайных домиков стал застилаться дымом, были отведены хозяевами в глубь парка к имевшимся там озерам, думали, вероятно, что около воды удастся спастись от удушения от дыма. Но эта надежда не оправдалась, и все гейши, с лицами, к ним приставленными, погибли от дыма на берегах озер.

Мне говорили, что это была потрясающая картина, которая предстала перед глазами первых попавших в парк после катастрофы: на берегах озер, склонившись к воде, большими группами сидели трупы бедных гейш.

Часть жителей, ища безопасных мест, попала на большое городское кладбище. В этот период шли работы около могилы православного архиепископа Николая. Должны были поставить часовню над могилой; вокруг могилы, для предполагаемого фундамента, были вырыты довольно широкие и глубокие рвы. Православные японцы, попавшие на кладбище, решили пройти к могиле архиепископа Николая. Некоторые говорили: "Идем к могиле нашего Николая, он нас спасет".

стр. 101

Во рвах около могилы архиепископа Николая собралась довольно значительная группа японцев. Как мне говорил епископ Нестор, во время землетрясения на этом кладбище пострадало и погибло довольно много народа, но из тех, кто пришел искать спасения у могилы архиепископа Николая, никто не пострадал. После этого около могилы архиепископа Николая, по заказу спасшихся, постоянно служились панихиды.

Бывший советник русского посольства Абрикосов повез меня как-то на автомобиле в Иокогаму и другие ближайшие окрестности Токио.

Подъезжая к Иокагаме, я был потрясен видом большого кладбища, примыкавшего к шоссе и расположенного по дну и бокам широкого оврага. Все было перевернуто. Всюду торчали гробы, всюду выглядывали из трещин и провалов скелеты и части скелетов. Абрикосов мне сказал, что уже многое приведено в порядок, но того, что еще было в "беспорядке", было вполне достаточно, чтобы произвести громадное впечатление.

В европейской части города (где все дома были каменными и в несколько этажей) ничего, кроме груды камней, не осталось. Говорят, что там погибли буквально все жители. Из Иокогамы мы поехали в Камакуру (Kamakura) посмотреть громадную и знаменитую фигуру Будды (изображает храм). Проезжая вдоль морского пляжа, примыкающего к юго- восточной окраине Иокогамы, Абрикосов сказал мне, что перед самым началом землетрясения на этом пляже было довольно много купающихся. После первого страшного подземного толчка, в море образовалась как бы целая морская гора, и громадный вал высотою во много сажень со страшной быстротой надвинулся на берег и на большое пространство залил прилегавшую местность. Большинство из купавшихся погибло.

Фигура Будды в Камакуре производит сильное впечатление своими громадными и пропорциональными размерами (по внутренней лестнице можно подняться в голову Будды, и человек помещается в участке одного глаза, откуда можно смотреть вниз) и безукоризненно переданным выражением покоя и спокойной мощи.

Во время первого подземного толчка фигура Будды как бы наклонилась до самой земли, а при втором толчке опять выпрямилась и стала на свое место. На самой фигуре нет никаких трещин, никаких повреждений; сильно только пострадал цоколь, и, глядя на эти повреждения цоколя, становится совершенно непонятно, как это громадная фигура Будды могла стать самостоятельно и точно на свое прежнее место.

Конечно, буддийские монахи и верующие говорят о чуде.

* * *

От землетрясения 1923 г., кроме районов, примыкающих к Иокогаме и Токио, пострадало много селений и мелких городков внутри островов, но их повреждения были сравнительно не очень значительны, так как каменных построек там было мало. Серьезно же пострадал ряд приморских портов на восточном побережье Японских островов; по секрету говорилось, что пострадали многие верфи для постройки судов и различные заводы; говорилось, что якобы пострадал и флот. Но правительство молчало, молчали газеты, и распространялись эти слухи с опаской - как бы не влетело за распространение секретов.

По-видимому, повреждения в общей сложности были чрезвычайно значительны, так как постоянно приходилось слышать (я слышал это от епископа Нестора и нескольких русских, давно уже живших в Японии), что на исправления и на новые постройки требуется очень много лесных материалов, железа и различных машин. Говорилось, что прежде все это сравнительно недорого можно было получать из России, а теперь (1924г.) приходится все покупать в Америке и платить громадные деньги.

Мои попытки более основательно познакомиться с направлением японской политики

Епископ Нестор никого из значительных японцев не знал и не мог быть особенно полезен в моем желании выяснить отношение Японии к наци-

стр. 102

овальной России и к большевикам. Архиепископ Сергий, если бы и мог быть полезен, по своему положению в Японии, не мог рисковать быть обвиненным в какой-либо политической работе. На него рассчитывать не приходилось. Дипломат Абрикосов также явно уклонялся от каких-либо политических информации ⁵ , которые могли бы его поставить в затруднительное положение перед японским правительством. Больше же я никого, кто мог бы быть мне полезен, в Японии не знал.

По совету епископа Нестора, я написал в Тяньцзин (Китай) Ивану Кондратьеву Артемьеву, который будто бы знал многих японцев и, если б согласился приехать в Токио, мог бы быть очень полезен. Я написал И. К. Артемьеву и получил в ответ телеграмму, что он выезжает в Токио.

Через несколько дней он действительно приехал, и мы с ним совместно стали зондировать почву.

Иван Кондратьевич Артемьев

Думаю, что в 1924 г. ему уже было под семьдесят лет. Сухой и крепкий старик. По наружности он явно старался быть похожим на своего когда-то начальника Ив. Логг. Горемыкина, такие же бачки, такая же прическа и подражание в манере себя держать.

Начал свою службу И. К. Артемьев в канцелярии волынского губернского правления (в Житомире) под начальством Ив. Логг. Горемыкина. Хотя Артемьев мне и подробно рассказывал о своей службе под начальством Горемыкина, я теперь не помню деталей и ее продолжительности;

осталось у меня в памяти, что с той поры И. Л. Горемыкин стал для Артемьева как бы кумиром и путеводной звездой. Когда Горемыкин получил какое-то назначение в Петербург, Артемьев также оставил службу в Житомире и перебрался на Дон, где с помощью того же Горемыкина он получил какое-то хорошее место в связи со скупкой шерсти. Затем он начал свое личное дело, которое пошло успешно.

Когда начали развиваться торгово-промышленные дела на Дальнем Востоке (Владивосток был porto franco), Артемьев перебрался в Хабаровск и скоро развил там крупное дело по оптовой торговле (главным образом хлеб и шерсть). Перед войной 1914 г. Артемьев был уже богатым человеком и уважаемым крупным купцом.

После смерти адмирала Колчака и падения последующих властей на Дальнем Востоке (Семенова, Розанова, Меркулова), когда в 1921 г. была собрана во Владивостоке Земская дума, Артемьев был избран ее председателем. Затем после вручения Думой власти генералу Дитерихсу Артемьев был у последнего председателем правительства.

Иван Кондратьевич Артемьев мне понравился своим спокойствием и своею скромностью. Он сказал, что постарается мне помочь, сведя меня с какими-нибудь значительными японцами из числа тех, которых он знал в Приамурском крае и которым, по его мнению, можно доверять.

Несколько дней И. К. Артемьев рыскал по Токио; меня он просил пока его ни о чем и не спрашивать.

Наконец, как-то вечером, он мне сказал приблизительно следующее. К сожалению, некоторые из японцев, которых я думал здесь найти, нет: двое умерли, а двое находятся в Европе. Здесь из тех, кого я знаю, есть только двое, с которыми вам надо познакомиться: Сугино, бывший в течение 18 лет консулом в Сибири (последние несколько лет до войны и во время мировой войны он был консулом во Владивостоке, а перед тем он был консулом в Западной Сибири и в Приамурском округе); теперь он занимает какой-то довольно крупный пост здесь, в Токио, в Министерстве иностранных дел. Он хорошо знает Россию, любит ее и сказал мне, что с большим удовольствием познакомится с вами и поговорит по вопросам, вас интересующим.

Второй - это генерал барон Ойя. Ныне он в отставке и состоит членом Верхней палаты по назначению. В то время, когда адмирал Колчак был верховным правителем, а затем после гибели адмирала, генерал барон Ойя был командующим японскими вооруженными силами в Сибири и, после захвата власти большевиками в Иркутске, он оккупировал японскими войсками русскую территорию к востоку от озера Байкал.

стр. 103

Со слов Артемьева я узнал, что генерал Ойя кончил в свое время германскую Академию Генерального штаба, хорошо владеет иностранными языками, был прежде ориентировки германской (то есть скорей враждебной России), но что теперь видит в большевиках главного врага и считает желательным восстановление национальной России. По мнению Артемьева, генерал Ойя вряд ли будет вполне откровенен, но поговорить с ним будет полезно. С этими двумя лицами И. К. Артемьев меня и познакомил.

Сугино

Первоначально Сугино произвел на меня впечатление вполне обрусевшего японца. По-русски говорил он довольно правильно, по-видимому, действительно любил старую Россию. Говорил, что мечтает о восстановлении национальной России и возможности опять жить в Сибири, где все было так хорошо, широко и богато.

Я старался с первого нашего знакомства не упирать на выяснение каких-либо политических вопросов, а просил его просто познакомить меня насколько возможно ближе с японской жизнью.

Вместе с ним я еще раз побывал в токийских парках, на выставке хризантем, на Интендантском поле, где столько погибло людей при землетрясении 1923 года. От Сугино я услышал много подробностей и много интересного. Повел он меня на местный "сенной базар", еженедельно бывший в Токио, он назывался "сенным", вероятно, оттого, что там между прочим продавалось и сено, но продавалось очень много и различных съестных продуктов и вещей кустарного производства, привозимых из окрестных селений. Базар был очень колоритен. Обратили мое внимание буйволы, составлявшие запряжку телег (лошадей я совсем не видал). Буйволы совсем такие, как наши кавказские, но только совсем маленькие. Впечатление, что по размерам они совсем телята, но очень пропорционально сложенные, очень мускулистые, с довольно крупными головами и очень большими рогами. Сугино мне сказал, что, несмотря на свой маленький рост, эти буйволы очень сильны и в работе крайне выносливы.

Очень красочны и оригинальны костюмы крестьян, сопровождавших свои телеги. Шляпы у всех остроконечные, с довольно широкими полями. Сплетены шляпы из какой-то болотной травы, вроде осоки. Из этого же материала сделаны и длинные плащи (ниже колен). Осока, идущая на плащи, сплетается в целый ряд рядов (не менее пяти-шести), которые висят свободно вдоль тела, схваченные только наверху около шеи (завязывается плащ около шеи) и около плеч (от шеи до наружной оконечности плеч ряды осоки как бы прошиты и составляют непроницаемый над плечами покров от дождя). Когда руки опущены, они и все тело плотно прикрыты этим плащом от дождя (вода просто скатывается), а если рука поднимается - она раздвигает плащ, как раздвигаются японские занавески (такого же типа), употребляемые вместо дверей.

В массе - очень, повторяю, красочно и оригинально.

Затем Сугино предложил мне пойти с ним в театр, чтобы посмотреть патриотическую японскую драму "Группа верных вассалов". Оказывается, эта драма ставится ежегодно в декабре месяце во всех японских театрах и всегда имеет громадный успех.

В двух словах содержание драмы: Соседний могущественный князь соблазняется красивой женой своего соседа, другого удельного князя, убивает последнего предательски и берет себе его жену. Оставшиеся в живых 48 вассалов-самураев не могут сразу отомстить, так как обидчик слишком могуществен и силен. Старший из самураев уговаривает своих друзей положиться на него, а он, когда придет время, даст сигнал для отомщения. Прошло несколько лет. Старший самурай как будто забыл про месть: он стал пьянствовать и с утра до утра проводит время в чайных домиках, увлекаясь гейшами. Его друзья решают, что он забыл про месть, но это не так, он приказывает им подождать и, наконец, когда убедился, что бдительность врага усыплена, он дает сигнал; все собираются со своими слугами и нападают на замок князя-обидчика. Предательство отомщено; князь-предатель убит.

стр. 104

Самураи (все 48) после этого в торжественной процессии идут к храму, где был похоронен их князь, преклоняются перед гробом, а затем перед храмом устраивают себе харакири.

Как живущие в Токио японцы, так и приезжающие из провинции, подогреваемые патриотической драмой, ходят поклониться праху верных самураев (48 памятников находятся перед храмом) и клянутся в верности Микадо.

Я с большим интересом смотрел в театре эту драму. Сугино, чтобы мне было более понятно, написал для меня "либретто" драмы ("Чусин-Гура") на русском языке.

Трудно было только очень долго сидеть на низком и очень неудобном кресле в партере: представление началось в 12 часов дня, а закончилось в 10 часов вечера. В драме 8 длинных действий. Красиво, интересно, но с непривычки довольно тяжело. Представление тянется так долго еще потому, что антракты длинные, в течение которых японцы, занимающие ложи целыми семействами, пьют чай и закусывают, сидя на циновках, а публика из партера ходит закусывать в имеющиеся при театре буфеты.

Когда мы вышли из театра, я предложил Сугино где-нибудь поужинать. Он мне на это сказал: "Это не так легко. У нас вообще ужинать в ресторанах после 10 часов вечера не полагается. Везде все закрыто. Впрочем, я попробую вас провести в полурусский, полу японский ресторан". Этот ресторан (небольшой, но очень чистенький) оказался в европейской части города недалеко от вокзала. Хозяйка ресторана прожила во Владивостоке что-то около 15 лет и совсем обрусела. Нас там накормили хорошо и я потом несколько раз заглядывал в этот ресторан.

Как-то вечером зашел ко мне Сугино и предложил пойти на другой день утром на заседание коронного японского суда. Мне было вообще интересно посмотреть и послушать (имея такого переводчика, как Сугино) заседание японского суда, а кроме того, разбирался "русский" вопрос. Дело в том, что, после окончания борьбы с большевиками, известный атаман Семенов (Забайкальский) перебрался в Японию и, основываясь на том, что адмирал Колчак перед своей гибелью передал ему полномочия по руководству борьбой с большевиками в Сибири, объявил себя преемником адмирала и по званию правителя России и решил прежде всего это использовать с целью получить средства русской казны, еще находившиеся тогда в Японии.

В руках бывшего представителя Главного артиллерийского управления (в 1922/1923 гг. исполнявшего должность русского военного агента) генерал-майора Подтягина (а может быть полковника) сохранились довольно крупные суммы, предназначавшиеся для расплат по заказам русского Военного министерства.

Опасаясь, что большевики наложат руки на эти суммы, Подтягин положил их в Японский банк на свое имя. Семенов предъявил претензию на эти суммы и добился, что до решения суда и Подтягин не мог ими распоряжаться. Конкурентами Семенова выступила компания, называвшая себя областным правительством Сибири. Они доказывали, что только они являются законными преемниками адмирала Колчака.

По-видимому, чтобы парировать удар "областников", как говорили, по соглашению с Семеновым, претензию на эти деньги предъявили какие-то японцы, доказывавшие, что они по заказам Семенова снабжали русских в Сибири, но что расчет с ними не был произведен. Вопрос был запутан чрезвычайно; рассматривался в японском суде уже несколько раз и, по-видимому, японцы не могли в нем разобраться. Я вместе с Сугино пришли на заседание суда.

По наружному виду - суд как суд. Как будто ничем не отличается от судов Франции (думаю, костюмы судей и адвокатов точно скопированы с французских). Наружная разница, по-моему, заключается в том, что посторонние адвокаты (а их в своих тогах набралось человек 50), которых интересовал процесс, сели не за судом, а перед столом с судьями, заняв первых четыре ряда скамеек, предназначенных для публики (в первом ряду сидели адвокаты, участвовавшие в процессе).

стр. 105

Само судопроизводство никакого интереса во мне не вызвало, но речи русских участников процесса (представители областников, атамана Семенова и Подтягина) явно выдавали, что все "дело" дутое и мошенническое.

Трудно было судьям, которые ни слова по-русски не понимали и, пожалуй, еще трудней было присяжному переводчику, который под конец вспотел и, вытирая платком голову, взмолился перед судом, говоря, что у него "распухла голова", что он перестал что-либо понимать из того, что говорят русские, и просил прервать заседание до другого дня.

Судьи рассмеялись. Посоветовались, и было объявлено, что заседание суда на данный день закрывается.

Несколько дней спустя Сугино пригласил меня и Артемьева прийти к нему на квартиру на чашку чая. Это приглашение я принял с большим удовольствием. От Артемьева я слышал, что Сугино, несмотря на то, что прожил в России 18 лет, и его дочь кончила русскую гимназию во Владивостоке, а также несмотря на свой вполне европейский вид и европейский костюм, который он носил вне дома, возвращаясь домой, немедленно надевал японское платье и строго следил, чтобы у него дома не допускалось никаких отступлений от японской жизни, японских обычаев. Мне очень было интересно посмотреть домашнюю японскую обстановку.

В назначенный день и час Артемьев и я прибыли к дому Сугино на окраине Токио. Дом с большим и хорошо разработанным садом принадлежал ему. Дом по наружному виду довольно большой, но одноэтажный (я бы сказал, полутораэтажный, так как фундамент возвышался над землей аршина на два), окружен со всех сторон открытой террасой, на которую поднимались в двух местах у подъездов небольшие лесенки.

Зная японские обычаи, мы, несмотря на протесты хозяина, сняли ботинки и в носках вошли в обширную комнату, представлявшую из себя гостиную, но без стульев, кресел, диванов. Были ковры на полу, циновки, масса подушек, маленькие столики с цветами и безделушками и большие фаянсовые горшки с жаровнями с деревянным углем.

Сугино, по-видимому, было приятно, что мы из уважения к японскому обычаю не вошли в комнату в нашей обуви. Но он категорически запротестовал, чтобы мы уселись на пол на подушки, а принес из соседней комнаты три стула (вероятно, раньше для этого приготовленных) и поставил их около небольшого круглого столика, единственного высокого в комнате (вероятно, также заранее приготовленного).

После нескольких общих фраз Сугино сказал: "А теперь позвольте вас познакомить с. моей женой и угостить чаем". Затем хлопнул в ладоши три раза. Из соседней комнаты раскрылась дверь, и одна за другой появились три женские фигуры: первая, молоденькая и хорошенькая японка в ярком кимоно несла поднос с вином и рюмками; вторая, пожилая с очень милым лицом, в сером кимоно несла поднос с чайником и маленькими чашками; третья, молоденькая в европейском гимназическом костюме, несла поднос с печеньями.

Я, полагая, что хозяйка должна быть первой, в некотором недоумении склонился перед хорошенькой японкой... Сугино сказал: "Это ама (то есть горничная), а моя жена вторая". Смущенный, я исправил свою ошибку. Что это за обычай - пускать первой аму, а не жену - мне так и осталось неясным. Сугино как-то потом об этом вспомнил и, смеясь, сказал: "Европейцы часто так попадаются, но для японцев ясно, ибо хозяйка дома не может быть одета в яркое кимоно, а кроме того, она вносит главное угощение- чай, а не вино". Мне было как-то неловко спросить: "Но почему же все-таки хозяйка на втором месте?" В связи с этим Сугино мне рассказал, что жена американского посла устраивала живые картины, участвовать в которых согласились японки - дамы общества; но сказали, что будут в богатых, но одноцветных и неярких кимоно. Жена американского посла обратилась к жене японского министра иностранных дел с просьбой повлиять на японских дам, чтобы они надели яркие кимоно. Та рассмеялась и сказала: "Я не могу заставить наших дам участвовать в ваших живых картинах в нижнем белье. Дело в том, что мы, дамы общества, носим яркие

стр. 106

ткани только в виде нижнего белья. Яркие же кимоно - это привилегия гейш".

Жена Сугино оказалась очень приятной и вполне европейской женщиной. Она очень скорбела, что власть в России захватили большевики и что жить там стало невозможно. Дочь ее, надевшая свое выпускное гимназическое платье в мою честь, оказалась совсем милой русской девушкой.

Хотя наружная обстановка их дома и уклад жизни были совершенно японские, но мне показалось, что многое пропитано "русским духом". В разговорах со мной на политические темы Сугино был очень осторожен. Высказывая личные симпатии к национальной России и выражая уверенность, что с большевиками будет невозможно жить японцам в согласии, как добрым соседям, он говорил, что, к сожалению, не все политические деятели думают так, как он. Что существует несколько течений. Что в настоящее время (декабрь 1924 г.) за то, что надо договариваться с большевиками, - большинство и в парламенте и в Сенате (верхняя палата); что и среди членов правительства преобладает течение договориться с большевиками. Что главная этому причина - чрезвычайно тяжелое экономическое положение Японии и недостаток сырья; что Япония находится буквально в кабале Северо-Американских Соединенных Штатов и в сговоре с советской властью японские политические деятели видят единственный выход из катастрофического положения. Существует надежда, что, заключив соглашение с советской властью, Япония будет в избытке иметь рыбу (на питание и на удобрение полей), нефть, уголь, железо, дерево, бобы и пр. продукты.

При этом Сугино добавил, что даже и те политические деятели, которые не верят советской власти (и боятся ее заразы), и те считают полезным временно пойти на соглашение с большевиками. Эти политические деятели полагают, что соглашение с большевиками даст некоторое облегчение в получении нужного сырья и недостающих продуктов и в то же время даст возможность выиграть время и подготовить в Маньчжурии и прилегающей к ней Монголии обстановку, которая позволит в будущем эксплоатировать эти районы (указывал между прочим на проект проведения в Маньчжурии ряда железных дорог).

Таким образом, по словам Сугино, в конце 1924 г. почти все политические деятели, хотя и по разным мотивам и имея различные конечные цели, были за соглашение с советской властью.

Эти свои информации Сугино закончил сообщением, что в настоящее время ведутся в Пекине переговоры японского посла с большевиком Караханом, которые, вероятно, очень скоро закончатся признанием со стороны японского правительства советской власти.

При наших разговорах у меня создавалось впечатление, что он говорит мне не только свое мнение, но и лиц, находившихся тогда у власти.

Как-то он мне сказал: "Вы мне говорили, что хотите отсюда проехать в Маньчжурию и побывать в Харбине. Я не только от своего имени, но и от имени моего начальства должен вам сказать, что вам туда ехать нельзя. Вы знаете, что по требованию большевиков маньчжурскими властями в Харбине арестованы бывший генерал-губернатор Приамурского края Гондатти и бывший начальник КВЖД Остроумов. По настоянию японцев, их арест не привел к особо суровым мерам против них; они содержатся не в тюрьмах, а в больнице. Но все же их положение очень неприятное. Если вы приедете в Маньчжурию и попадете в полосу отчуждения КВЖД, вы, в лучшем случае, будете арестованы; но может случиться что-либо и худшее. Я категорически вам рекомендую в эту авантюру не пускаться".

Генерал барон Ойя

Другим моим "высоким" собеседником, и только по политическим вопросам, был барон генерал Ойя.

По-видимому, в верхней палате он играл довольно видную роль. По своим политическим взглядам - крайний правый. Бывший воспитанник германской Академии Генерального штаба, большой поклонник германской армии, участник русско-японской войны, проводивший (или

стр. 107

пытавшийся проводить в жизнь) после гибели адмирала Колчака стремления Японии к аннексии Дальнего Востока к востоку от озера Байкал - он, казалось бы, не мог быть особенным поклонником национальной России.

Виделся я с ним два раза. Оба раза наши свидания происходили по его инициативе в японском Дворянском собрании в Токио (собрание самураев). По существу генерал Ойя мне сказал то же, что мне говорил Сугино. Но добавил он следующее: "Я уверен, что соглашение с большевиками теперь будет заключено. Уверен и в том, что через несколько лет в Японии все убедятся, что с большевиками дела иметь нельзя и что нам гораздо выгоднее иметь дело с национальной Россиею. Думаю, что тогда Япония будет способствовать воссозданию национальной России, с которой, конечно, нужно будет договориться по целому ряду вопросов.

Не отрицаю, что у многих японских деятелей были мечты не только о захвате русского Дальнего Востока, но всей территории к востоку от Байкала. Но полагаю, что теперь об этом никто серьезно не думает.

И наш опыт после гибели адмирала Колчака и германский опыт в Малороссии показали, что аннексировать крупные территории не так легко. Мы с подобной задачей просто не в силах теперь справиться. Наша задача- это обеспечить Японию сырьем и питательными продуктами, которых нет или не хватает у нас на островах. Мы должны установить полную обеспеченность в получении всего этого из Маньчжурии и прилегающего района Монголии. На этих территориях, конечно, для нас должна быть обеспечена полная возможность удовлетворять наши нужды. Территорий, входивших в состав Императорской России, как русских земель, нам не надо. Мы отлично понимаем, и думаю, что будем понимать, что, отрывая от России русские земли, мы создадим на будущее время опасного врага, который не помирится с тем, что у него мы теперь отняли бы. Да и по климатическим условиям сами японцы не могут эксплоатировать северные области, где, кроме русских, почти нет других рабочих сил. По всем этим причинам, стремясь стать твердой ногой на материке и получив необходимое нам сырье и продукты, мы не должны обострять отношения с Россией, а должны с ней договориться. Нам выгодно будет иметь рядом с нами дружественную националистическую Россию, а не заразное гнездо интернационала".

Затем и барон Ойя не рекомендовал мне ехать в Маньчжурию.

* * *

Во время моего нахождения в Токио ко мне регулярно два раза в неделю приходил какой-то чин Министерства внутренних дел (явно из политической полиции) и очень вежливо справлялся о том, что я видел и еще хочу увидеть в Токио; какие вообще мои планы и предположения, долго ли я буду гостем в Токио и т. п.

Один раз я обратил внимание на то, что вещи в моем чемодане уложены не совсем так, как были положены мною. Явно, что кто-то полюбопытствовал и порылся в моих вещах.

Около 20 декабря пришел вновь мой постоянный полицейский посетитель и очень мне советовал, не откладывая решения на несколько дней, безотлагательно уехать куда-либо из Токио, а еще лучше вообще из Японии. Я обещал дать ответ на другой день утром, так как хотел предварительно поговорить с Сугино, которого ожидал в этот день.

Вскоре после ухода полицейского пришел несколько взволнованный Сугино и сказал, что мне надо безотлагательно уезжать из Токио, так как в ближайшие дни состоится признание Японией советской власти и подписание соглашения в Пекине между японским послом в Китае и большевиком Караханом. Сугино мне сказал, что важно, чтобы я уехал из Токио, но что я могу задержаться на некоторое время в Нагасаки, куда я наметил поехать.

На другой день в 12 часов ночи поездом небольшой скорости (я хотел с раннего утра смотреть виды) я выехал из Токио. Сначала я попал в вагон

стр. 108

2-го класса, битком набитый; но через несколько времени пришли два кондуктора и на ломаном английском языке предложили мне перейти в другой, свободный вагон. Я согласился. Вагон оказался mixed (микст) 1-го и 2-го классов; вагон был совершенно пустой и в нем не было электрического освещения. Кондуктора пристроили два огарка в фонари, и я барином отправился дальше, оставаясь один в вагоне, но, по- видимому, под наблюдением. Оба кондуктора были очень милы и любезны, но не покидали меня. Так, в их сопровождении, я и продолжал путешествие.

К рассвету мы проделали половину пути между Токио и Симоносеки; когда можно было уже разбирать окрестности, поезд находился около г. Сака. По обе стороны железной дороги, насколько видал глаз, возвышались конусообразные довольно высокие горы (сопки) с очень крутыми скатами. Впечатление было (что, впрочем, подтвердили и сопровождавшие меня "кондуктора"), что горы покрыты сосновым лесом и совсем не обрабатываются ("кондуктора" сказали: "Там нет воды; доставать воду очень трудно, а без воды ничего не растет"); но зато нижняя треть или четверть этих сопок разделена на великолепно возделанные террасы; внизу же, между сопками, почти везде рисовые плантации, а селения и хутора на нижних площадках сопок.

Когда мы подъезжали к г. Окояме, на юге, среди сопок, стало проглядывать море; это был пролив, отделяющий остров Нипон от островов Си-Кокара и Киу-Сиу.

Когда мы подъезжали к Хиросиме (это уже близко от южной оконечности острова Нипон), было видно, что культура сопок очень высока. Имеется ли здесь, на сопках, вода, или культура апельсиновых деревьев с лихвой покрывает расходы на проведение воды на горы, но сопки разработаны до вершины и все покрыты апельсиновыми садами.

Около 2 часов дня мы приехали в Симоносеки, откуда надо было на пароходе переправляться через пролив на остров Киу-Сиу, в г. Кокура, откуда опять по железной дороге мы должны были продолжать наш путь до Нагасаки.

Пролив между островами Нипон и Киу-Сиу чрезвычайно красив. С грустью, переходя на пароходе через этот пролив (западный выход из этого пролива, между городами Симонесеки и Кокура находится на высоте острова Цусимы), я вспомнил, что в 1905 г. японская эскадра под начальством адмирала Того поджидала в этом проливе подхода эскадры адмирала Рожественского и когда выяснилось, что адмирал Рожественский идет не вдоль восточного побережья Японских островов, а мимо острова Цусимы прямо на Владивосток, - атаковала его у Цусимы.

К Нагасаки поезд подошел около 6 часов вечера, и меня на вокзале встретил наш консул - Александр Сергеевич Максимов.

(Окончание следует)

Примечания

1. Не помню, какой это меридиан.

2. Прапорщик Н. А. Остроумов по поручению епископа Нестора и ряда других лиц приезжал летом 1924г. в Париж для доклада великому князю Николаю Николаевичу о положении дел на Дальнем Востоке. Результатом этой поездки Остроумова и явилась моя командировка на Дальний Восток великим князем. Остроумов числился секретарем при епископе Несторе.

3. Принадлежал к семье Абрикосовых, владевших известными в России конфектными фабриками и крымской фабрикой по приготовлению засахаренных фруктов.

4. Генерал Ноги счел, что со смертью Микадо с него снимается запрещение произвести харакири.

5. Все же, что он знал или узнавал, он сообщал в Париж М. Н. Гирсу.

Permanent link to this publication: