B.C. Маканин - один из наиболее интересных и своеобразных современных русских писателей. Глубокое, с общечеловеческих позиций осмысление всего, что происходит в жизни, составляет нерв его прозы. Как и современные ему авторы Л. Петрушевская, Т. Толстая, В. Токарева, В. Маканин далек от злободневных политических страстей, не стеснен никакими идеологическими или эстетическими канонами, он напряженно ищет новые формы художественного воспроизведения действительности, стремясь преодолеть опасную отчужденность человека от окружающего мира. Как писатель он отличается аналитическим вниманием к "маленькому", "усредненному" человеку, выявлением его жизненных ориентиров, поисками нравственных координат современной жизни.

Отношение человека к природе, к другому человеку, спрос с себя, нравственная состоятельность в выборе поступков, или, напротив, "убывание" человеческого в человеке, голый расчет, холуйство, цинизм, приспособленчество - вот круг наиболее общих вопросов, объединяющих Маканина с другими яркими мастерами современной прозы. Метафоры-символы писателя - "лаз", "гражданин убегающий", "человек свиты", "как жить?", как и шукшинский вопрос "что с нами происходит?", айтматовское понятие "манкурт", астафьевское "последний поклон", распутинские "ниточки с узелками", метафоры- символы Л. Петрушевской "свой круг", "новые Робинзоны" - стали художественным кодом времени.

Основная проблематика творчества Маканина - "Можно ли считать, что человек - существо, пересоздающее жизнь? Меняет ли человек жизнь и себя? Или это существо, которое дергается туда-сюда в своих поисках потому только, что не вполне нашло свою биологическую нишу" ("Лаз"). Кредо писателя - "надо любить людей высокой любовью" ("Предтеча").

В стилевом отношении проза Маканина характеризуется усилением лирико-субъективного начала, использованием тех форм художественной выразительности, где так легко сопрягаются, не сливаясь, реализм и условные формы изображения, тончайшие психологические нюансы и характеры, редуцированные подчас до социального

стр. 34

"знака", библейский сюжет и современность. Драматизм, порой трагизм сочетаются с добродушно-юмористическим тоном повествования, подчас с гротескной заостренностью в лепке характера человека, обрисовке реалий его быта, речей, поступков.

В. Маканин - трезвый наблюдатель жизни. Его проза отразила последствия распада традиционного русского мира, глубинные конфликты нашего времени, разлад мечты и действительности, конформизм, терзания человека, обреченного губить то, что он больше всего любит, чтобы выжить любой ценой. Многие персонажи писателя живут в уродливом мире "аварийного поселка", бараков, жизни "скопом", "валом". Они не укоренились, как, например, герои "деревенской" прозы или герои Ю. Трифонова, ни в городской, ни в деревенской среде с прочными жизненными традициями.

Переломным произведением писателя стал рассказ "Гражданин убегающий" (1978 г.). Здесь сталкиваются три главных героя прозы писателя - личность, общество, природа. Герой рассказа Павел Алексеевич Костюков - строитель, взрывник, первопроходец, "пробник", осваивающий просторы Сибири, стал разрушителем. Это человек "убегающий", убегающий от женщин, от сыновей, от сотрясаемой взрывами земли, от деревьев, взлетающих в воздух, подброшенных взрывной волной, ставший "перекати-полем".

В рассказе проявляются характерные черты стиля Маканина, и прежде всего яркая метафоричность. Через стиль проступает и авторское отношение к изображаемому. Роль оксюморона в названии рассказа - "Гражданин убегающий", как и в названиях "Антилидер", "Человек свиты" - актуализирует нравственные поиски, ставит акцент на "вечных" вопросах - свободы выбора, ответственности за свой выбор. Вот емкая картина урбанистической цивилизации, добравшейся до глуши, масштабов деятельности, привносимой в мир "убегающими разрушителями": "Поиск шел по нетронутому - землю рвали и справа и слева, обнажая пласт (...). Павел Алексеевич был в основной группе, с взрывниками, но вдруг он занервничал (...) К тому же и нервы стали сдавать: дошло до того, что он не мог слышать взрывов, не мог видеть, как взлетает елка - небольшая, молоденькая, подброшенная взрывной волной, она взлетела вместе с большим куском земли (...). Однако в тряском полете земля с травой все более ссыпалась, и вот уже елочка летела с голыми корнями". Символична и картина загнанной в тайге лошади, пытающейся высвободить "подвернутые ноги".

Разнообразны авторские приемы создания образа Костюкова: речевая характеристика, портрет, восприятие образа другими персонажами, диалог, внутренний монолог. В рассказе Маканин выступает как мастер "говорящего" портрета. Внешний портрет героя свидетельствует об "убывании" человека, деградации. В молодости Костюмов предстает "крепким, даже и могучим", "притягательным". С года-

стр. 35

ми портрет Костюкова приобретает "волчью жестокость", "разрушение" отпечатывается на его лице, и сам Костюков осознает свой "отрыв" от природы, смущается этим. Емкой является и деталь появившейся "хромоты". К определению "убегающий" добавляется определение "хромой". Как и "воришка" Комов, не раз битый разъярившимися работягами, Костюмов становится меньше плечами и телом, "ссыхается". Самая частотная лексика в устах "совсем малословного", "убегающего" Костюкова - "Что ж, давай сматываться", "Связался -развяжись", "Убегать веселее", "Можно и здесь. Но нельзя ли подальше? Дальше, ребята... Как можно дальше". Примечателен ответ Костюкова на вопрос вертолетчика, перевозящего его на новое место, о фамилии: "Фамилия? (...) Запиши: восемьдесят килограммов мяса". Из уст вертолетчика прозвучит фраза, определяющая стиль поведения "разрушителей": "Смущенный вертолетчик позвал: "Гражданин убегающий"". В восприятии других персонажей рассказа, Костюков - "подонок, умеющий вкалывать", "перекати-поле", "алиментщик проклятый".

Несобственно-прямая речь выявляет состояние героя, чувствовавшего себя "пустым", отделяющего себя от оставленных им женщин "рвом времени". "Он, видно, и впрямь был из разрушителей. Уже давно его отделял от этих женщин ров времени - ров, полный чужести и холода, полный темной воды, и женщины тоже видели этот ров". Преследующих его сыновей Костюков воспринимает как "стаю", "как грехи молодости", как "жизнерадостных вымогателей". Брошенные сыновья тоже включаются в общую "гонку", преследуют Костюкова "стаей" ("грехи молодости, как положено всяким грехам, шли в рост, тянулись, и вдруг, вымахав, стали кряжистыми парнями со знакомыми фигурами"). Отрыв человека от корней, от естественных связей с миром подчеркивает и письмо Павла Алексеевича к забытой и почти забывшей его матери: "Опять просишь денег, но ведь нет их у меня, мать, нет. (...) Так и соседям скажи, (...) сдохну я скоро, грудь хрипит, и голова к вечеру кружится, вот-вот, думаю, грохнусь на землю".

Определение "разрушитель" не раз встретится на страницах рассказа - в авторской характеристике Костюкова, в диалогах, во внутренних монологах героя. Сошлемся на один из таких фрагментов текста: "Порушив нехоженость, чуть обжив и наведя людей на дело, уходил, а уж люди вытаптывали вслед за ним. В этом смысле он, пожалуй, и правда год от года все больше делался разрушителем, а черты его лица все больше приобретали как бы волчью жесткость, и казалось, меж нетронутостью природы и жесткостью его лица существует ясная причинная связь. Иногда ему мерещилось, что где-то за тайгой будут холмы и поле. Когда-то давно посреди поля он видел холмы на закате - вершины краснели, как угли, а сами холмы были черны, как из черной бумаги, он хорошо это помнил". Мотив "чер-

стр. 36

ных" гор и мотив "белой" горы, который появится в романе "Предтеча", в контексте творчества писателя читается как иносказание. В. Маканина тревожат последствия агрессивного поведения человека, которое может завести в тупик.

Маканинский "усредненный человек", "человек барака" несводим к усредненному человеческому типу, малоинтересному для художественного сознания, он обнаруживает черты индивидуальной выразительности. Такими предстают герои рассказов "Ключарев и Алимушкин" (1977 г.), "Река с быстрым течением" (1979 г.), повести "Где сходилось небо с холмами" (1984 г.).

Рассказ "Ключарев и Алимушкин", "первый из золотоносных рассказов", в оценке критика А. Марченко, интересен жизненной установкой героя. "Перспективный человек", не обеспокоенный сложными духовными вопросами, оказывается в состоянии понять, что в его повседневном существовании есть нечто, выходящее за пределы упрощенного житейского толкования, и это "нечто" связано с жизнью едва знакомого ему Алимушкина, прежде "остроумного и блестящего", теперь "погибающего", "вялого", "безвольного".

Кратко, в точных и метких формулировках определяется стиль жизни Ключарева, "серединного", "обычного" человека, ведущего "обычную жизнь": "Ключарев был научный сотрудник, (...) математик. Семья у него была обычная и квартира обычная. И жизнь тоже, в общем, была вполне обычная - чередование светлых и темных полос приводило к некоей серединности и сумме, которую и называют "обычная жизнь"". И вот герой "обнаруживается", он не может "праздновать праздник", быть "отчужденным", когда другому человеку плохо. "Мне везет, а тебе не везет... Это меня угнетает. И мешает жить", - скажет он, придя к другому человеку, Алимушкину. Затем последует "мысленный разговор" Ключарева с Богом: "Это несправедливо (...) Получается, что счастье одному человеку выпадает за счет несчастья другого".

"Заданность приема" в рассказе "действительно ощутима", прежде "самый живой среди всех" Алимушкин начнет "погибать" после того как от него ушла жена ("очень красивая женщина"). В общении с другими людьми проявляется и "обнаруживается" Ключарев, мучающийся оттого, что ему "делалось все хуже". "А может быть, сначала вы стали жить у подруги и развлекаться, а уже потом он стал погибать", - скажет Ключарев покинувшей мужа Алимушкиной, "запихнувшей живого человека в такую дыру" ("красавица выменяла себе милую однокомнатную квартиру, а полуспящего Алимушкина загнала в какую-то сырую комнатушку"). В рассказе отчетливо проявляется своеобразие стиля писателя - через юмор, смех, в афористичной форме говорить о серьезном.

стр. 37

Рассказ действительно прочитывается, как притча, он развенчивает "игру в жизнь", напоминает, что помощь должна прийти от другого человека, что "случившееся с одним может случиться с другим", и главное - что жизнь человеческая не может "пойти под откос ни с того ни с чего".

Важным в поэтике рассказа является образ звезды, постоянной метафоры в творчестве писателя. Звезда сопутствует в рассказе Ключареву, человеку, задумавшемуся о взаимосвязанности людей: "Стоял мороз. Над головой были звезды. Он шел, глядя вверх и думал, что звезд полным- полно, и небо огромно, и звезды эти видели и перевидели столько человеческих удач и неудач".

Главные маканинские темы - тема контакта поколений, воспитания, идеала и действительности, тема человека и природы. Важное место в художественном мире писателя занимает рассказ "Кавказский пленный" (1995 г.). В рассказе отражены проблемы не только сегодняшней жизни - война на Кавказе - но исследуются "вечные" темы: тема свободы и несвободы выбора, ответственности за свой выбор, отношения к женщине, соучастия в зле, в целом, - тема истинных и ложных ценностей, истинной красоты. В рассказе постоянно реминисцируется фраза Достоевского - "красота спасет мир", выделенная автором курсивом. Герой рассказа Рубахин, "отслуживший свое", каждый раз собирающийся навсегда уехать домой ("в степь за Доном"), остается воевать на Кавказе, он хочет понять - что же, собственно, красота гор хочет ему сказать, зачем окликает: "И что здесь такого особенного? Горы?" - проговорил он вслух, с озленностью не на кого-то, а на себя (...) да и что интересного в самих горах? (...) Он хотел добавить: мол, уже который год! Но вместо этого сказал: "Уже который век!". Монолог героя очень важен в семантическом плане ("Уже который век"). Маканин обращает внимание читателя и на место "кавказской темы" в русской литературе, побуждает вспомнить и "Казаков" Л. Толстого, и "Валерика" М. Лермонтова, с болью говорит о неспособности человека жить в гармонии с собой, с естественным законом жизни, с природой, с ее красотой: "Солдаты, скорее всего, не знали про то, что красота спасет мир, но что такое красота, оба они, в общем знали. Среди гор они чувствовали красоту (красоту местности) слишком хорошо - она пугала".

Красота гор пугает солдат, потому что на войне они гибнут... Война изображена писателем как странная, "вялая", страшная война, где солдаты не знают, за что воюют, а их противники в слепом фанатизме тоже не могут этого объяснить. Это война бартера, здесь меняют оружие на хлеб, пленных на пленных.

"Красота пугала" - смысл этой странной фразы расшифровывается в ходе повествования. В натуралистических красках, в сухих, емких фразах изображена смерть русского паренька, ефрейтора Бояркова,

стр. 38

любившего музыку, любившего уединяться, лежа где-нибудь в обнимку со своим стареньким транзистором. Тело Бояркова обнаруживают Рубахин и его друг Вовка-стрелок. Краткими, точными фразами описывается и смерть пленного чеченца, "очень красивого юноши". "Юноша не сопротивлялся Рубахину. (...) И как же расширились его глаза, пытавшиеся в испуге обойти глаза Рубахина и - через воздух и небо - увидеть своих! Он открыл рот, но ведь не кричал. (...) Той рукой, что обнимала, Рубахин, блокируя, обошел горло. Сдавил, красота не успела спасти".

Повесть "Лаз" (1991 г.) явилась откликом писателя на перелом в русской жизни на рубеже 80-90-х годов. В современном литературоведении эта повесть В. Маканина рассматривается как "художественный код времени", как "не отдельная вещица, (...) а заключительная глава огромного пунктирного эпического романа-хроники, объявшего необъятное быстрое течение русского полувека от дней войны до дней свободы" (Марченко А. Гексагональная решетка для мистера Букера // Новый мир. 1993. N 9. С. 238). В повести автор использует условные формы изображения, создает экспериментальную обстановку, две симметричные вселенные, соединенные узким проходом, лазом, секрет которого знает лишь герой - сорокасемилетний "книгочей", интеллигент в "лыжной шапочке".

В верхнем мире правит толпа, она подчинена слепому инстинкту, символизирует апокалиптического зверя, внушает страх. Толпа творит произвол, загоняет отдельного человека в стадо ("Толпа затоптала парнишку", "в толпе погибло две сотни народу"). Улицы не освещены ("пустые", "вымершие"). Слышен плач ребенка. "Лица в толпе жестки, угрюмы. Монолита нет - внутри себя толпа разная, и все это толпа, с ее непредсказуемой готовностью, с ее повышенной внушаемостью. Лица вокруг белы от гнева, от злобы. (...) Люди теснимы, и они же - теснят".

Обобщающим символом унижения человека становится "активный вор", "сидящий верхом на жертве и роющийся в ее карманах". В описании жизни наверху господствуют мрачные тона - холод, темень, кончается вода. Люди в страхе, интеллектуалы строят пещеру под землей.

Вторая данность - нижний мир, где много света, пищи, но маловато кислорода, здесь тоже невозможно жить, герой с трудом через постоянно суживающийся лаз ("дыра стала уже", "как стиснулась горловина лаза") проникает сюда ("повторяя тактику переползающих препятствие червей"), томимый "духовной жаждой", чтобы пообщаться с товарищами по духу, взывающими к культуре. В текст вкрапливаются реминисценции из Достоевского, Платонова, Библии: "Возобновляется их разговор (о Достоевском, о нежелании счастья, основанного на несчастье других, хотя бы и малом (...)), и душа Ключарева прикипает

стр. 39

к их высоким словам. Они говорят. Сферы духа привычно смыкаются над столиком (...) Ключарев слышит присутствие Слова. Как рыба, вновь попавшая в воду, он оживает: за этим и спускался").

В повести Маканин упоминает множество бытовых подробностей, создающих в конкретном единстве образ времени. Это время безжалостно, прагматично, но отдельные люди, несмотря ни на что, стараются вести себя в соответствии с нормами морали, нравственности. Стиль писателя становится сухим, характеризуется отсутствием патетических оценок, интонационного нажима. Герой пытается пробиться к человеческому сознанию, ищет слова, которые разделят толпу на людей, но толпа произносит лишь нечленораздельные звуки: "Звуки ударные и звуки врастяг, сливающиеся в единый скрежет и шорох: толпа".

Финал повести - открытый, обнадеживающий. Герой отвергает страшный сон как "недоверие к разуму". Во сне Ключарев, уснувший прямо на улице, шлет информацию через суживающийся лаз о том, что наступает темнота, просит свечи, но вместо свечи, "ответа душе", ему через лаз пересылают "палки для слепых" ("Когда наступит полная тьма, идти и идти, обстукивая палкой тротуары"). Герой отрицает вторую версию, вынесенную в проблематике повести, заявленную вначале. Сон в оценке Ключарева, когда он проснется, "ужасный (...) и несправедливый (...) в своем недоверии к разуму". Обобщенным символом утверждения человеческого в человеке является встреча Ключарева с "Добрым человеком в сумерках": "Он и разбудил Ключарева, этот прохожий. (...) Средних лет, с довольно длинными волосами, свободно падающими почти до плеч". Человек протягивает руку. "Вставайте, - повторяет он с терпеливой улыбкой. Рука теплая, прикосновение, которое остается с Ключаревым и после. Ключарев встает. - Да, - говорит он, потягиваясь. - Как стемнело. Но еще не ночь, - говорит тот человек, опять же с мягкой улыбкой, которую Ключарев не столько видит, сколько угадывает в полутьме". Облик прохожего напоминает облик Иисуса Христа, "белое домино", каким он предстает на страницах романа А. Белого "Петербург".

Название "Лаз" расшифровывается в пространстве повести как многозначная метафора, как душа, как поиск человеком пути к другому человеку.

Сошлемся на фрагмент текста, где герой пытается "задействовать ресурсы личности": "Они говорят искренно и с болью за человеческий (такой скромный) итог. Высокие их слова неточны и звучат, не убеждая, но с надеждой, что даже приблизительность искренних слов раскроет душу - лаз в нашей душе "(курсив наш. - В. С. ). На новом витке русской литературы Маканин актуализирует платоновские максимы: "Действуй, радуйся и отвечай сам за добро и за лихо (...) ты на земле не посторонний прохожий"; "Все возможно, и удается все, но главное - сеять души в людях".

стр. 40

В повести "Стол, покрытый сукном и с графином посередине" (1993 г.) исследуется сквозная тема маканинского творчества - тема манипулирования сознанием. Здесь ощутим принцип "наложения", совпадений, просвечиваний одного сюжета сквозь другой, характерный для творчества писателя. Дальнейшее развитие в повести получают социальные характеристики, появившиеся в "Лазе" ("несколько человек комиссии", которые "убеждают входящих дядей верить, объясняют, настаивают, чуть ли не всовывая билеты им в карман"; безымянный "один из комиссии", превратившийся "на глазах в оратора").

В повести действующими лицами являются "Социально яростный" ("в быту он добр, носит фамилию Аникеев, обычен"), "Секретарствующий Молодой Волк", "Секретарь- протоколист", "Бывший партиец", "Партиец" и др. Они на общественных началах ведут судилище, и подсудимый ощущает полную зависимость от чуждых ему людей, навязывающих ему свою волю превратить человека в "фигуру", в управляемый винтик. Так, партиец вступает в разговор "от лица людей", если "вдруг случается недожим", с "нажимом и властно" ("Мы же не судьи - мы хотим помочь. (...) Мы хотим узнать ход ваших мыслей"). За столом ведется не дружеская беседа, не слышится "присутствие Слова" (переклички с повестью "Лаз"). "Комиссия пытается "уловить" протуберанцы вашего недовольства". "Графин на столе" разделяет "обычного человека" и "спрашивающих" ("заставляя тебя их признать и испытывать волнение").

Явно метафорический язык Маканина несет большую смысловую нагрузку. Маканин рассматривает данную ситуацию как архетипическую для человека, испытывающего в течение веков метафизическое давление коллективного ума.

Проза В. Маканина является жизнеутверждающей. Она не порывает с конкретным измерением человеческой судьбы в поисках смысла жизни, ответственности личности за свой выбор.

Permanent link to this publication: