Для Японии участие в боевых операциях первой мировой войны, как известно, ограничилось захватом в начале ноября 1914 г. крепости Циндао - концессионного владения Германии в Китае, и нескольких ее тихоокеанских островов. Воюя остальное время лишь номинально, Япония, тем не менее, в эти годы сумела превратиться из ведущей дальневосточной в мировую державу. Перераспределение сил на международной арене сопровождалось корректировкой внешнеполитической ориентации Токио. Оставаясь формально верной союзническим отношениям с Великобританией, Япония пошла на дальнейшее сближение с Россией¹, увенчанное летом 1916 г. подписанием союзного договора, который по сей день представляется апогеем их межгосударственных контактов. Таким образом, о "замораживании" отношений двух стран в период первой мировой войны, о котором писали некоторые советские историки², говорить не приходится. Особенно бурно и результативно японо-русское взаимодействие развивалось в военной, военно-технической, финансовой и торгово-промышленной сферах.

1914 г.: первые шаги. 4 августа 1914 г., спустя три дня после вступления России в войну, когда на нехватку вооружения и боеприпасов для действующей армии в представлениях командования еще не было и намека, Япония кулуарно и по нескольким каналам одновременно известила русских военных представителей на Дальнем Востоке о готовности снабдить своего северного соседа "всевозможными военными материалами"³. "Японцы обещают полное содействие, - телеграфировал из Японии военный агент (атташе) генерал-майор В. К. Самойлов, - указывают [на] возможность, если надо, снабжения винтовками, огнестрельными припасами, продовольствием через частных лиц"⁴. Владивосток и Мукден "ввиду отсутствия наблюдения других держав" были названы как пункты переговоров, которые японцы были готовы начать немедленно, а в качестве предпочтительного маршрута самих поставок - Корея, "генерал-губернатор коей, граф Тераучи, окажет всякое содействие, как и администрация Южно-Маньчжурской дороги". Фирмы Мицуи и Окура предложили посреднические услуги по фрахту или продаже

Павлов Дмитрий Борисович - доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН.

России судов японского Добровольного флота для использования в качестве военных транспортов⁵. 9 августа, после захвата германским крейсером "Эмден" парохода "Рязань" на пути из Нагасаки во Владивосток, японское командование отрядило два миноносца для охраны русских торговых судов в своих территориальных водах⁶. 14 августа оно по собственной инициативе пообещало снабдить русских военных моряков "всем, что нужно для нашего флота"⁷. Таким образом, инициатива сотрудничества исходила от Токио⁸.

В первых числах августа Япония, по словам министра иностранных дел Като Такааки, еще только определяла свое отношение к европейским событиям⁹, однако в ночь на 8 августа 1914 г., сразу после просьбы из Лондона очистить китайские воды от германской дальневосточной эскадры, кабинет министров принципиально одобрил вступление в войну на стороне Антанты.

В России к инициативе Токио отнеслись сдержанно, но с видимым облегчением. Совсем недавно, 14 июля, выступая перед бизнесменами в Фукусиме, министр земледелия и торговли Оура Канэтакэ, один из лидеров проправительственной партии "досикай" ("общество единомышленников"), заявил о "неизбежности второй войны Японии с Россией"¹⁰. Популярный журнал "Тайо" также сопоставлял силы русской и японской армий - "на случай войны"¹¹. Поэтому на первой с начала мирового конфликта встрече с японским послом 10 августа министр иностранных дел С. Д. Сазонов эмоционально говорил о "величайшем удовлетворении видеть, что японцы питают весьма доброжелательные чувства по отношению к русским"¹².Сдержанность объяснялась позицией военного руководства: "Не предвидя грандиозного масштаба войны, уверенные, что запасов боевого снабжения хватит во всяком случае на полгода, если не на целый год большой войны, тогда как такая война не может продолжаться более 4 - 6 месяцев"¹³, генералы-артиллеристы о приобретении оружия и боеприпасов за рубежом еще не помышляли. Первые запросы Самойлову о закупках в Японии касались исключительно продовольствия - риса, солонины, мясных и рыбных консервов ¹⁴.

Однако прошло две-три недели, и события на фронте опрокинули прежние расчеты. Первая зарубежная военно-закупочная экспедиция была направлена именно в Токио. Ее возглавил начальник Самарского трубочного завода, заведующий артиллерийскими приемками генерал-майор Э. К. Гермониус. 25 августа 1914 г. группа Гермониуса (полковники-артиллеристы В. Г. Федоров и М. П. Подтягин, к которым позднее присоединились полковники П. А. Гассельблат и А. А. Феофилактов, штабс-капитаны Заддэ и Носков и В. Тихонович - химик, специалист по взрывчатым веществам) выехала на Дальний Восток. Делегация еще только собиралась в дорогу, когда японцы предложили безвозмездно вернуть свои порт-артурские трофеи - 4 пушки и 12 гаубиц с 7 тыс. снарядов¹⁵ (торжественная передача их состоялась в Куаньчэнцзы (Чанчуне) 23 ноября). Российское командование благодарило, однако больше интересовалось новым вооружением. Пока миссия Главного артиллерийского управления (ГАУ) была в пути, Петроград через своего и японского военных агентов запросил подтверждения готовности Токио продать "часть орудий тяжелой осадной артиллерии с боевым комплектом и винтовки с патронами, какими вооружена японская армия" и получил положительный ответ с уточнением, что "предварительно дело должно быть решено дипломатическим путем" ¹⁶. К моменту прибытия Гермониуса в Токио (10 сентября) посол Н. А. Малевский-Малевич заручился обещанием местных властей, что "возможное будет сделано", хотя ситуация несколько осложнилась: объявив 23 августа Германии войну и готовясь к осаде Циндао, Япония, естественно, озаботилась снабжением собственных войск; кроме того, она уже получила запрос французов о продаже 600 тыс. винтовок.

Русское артиллерийское ведомство было поверхностно осведомлено о возможностях военной промышленности Японии, запасах ее арсеналов и планах командования. После консультаций с помощником японского атташе в России майором Изомэ руководство ГАУ поставило перед Гермониусом, как вскоре выяснилось, невыполнимые по местным условиям задачи: в течение двух-трех месяцев закупить и отправить в Россию до миллиона винтовок Арисака нового образца с тысячью патронов на каждую, новую осадную артиллерию, шрапнели, порох, тротил, толуол, мелинит, а затем перенести военно-закупочную деятельность в США¹⁷. На практике после уговоров и месячного ожидания ("все жилы вытянули, так все затягивается", - жаловался Федоров из Токио жене¹⁸) российским артиллеристам удалось приобрести и выслать во Владивосток лишь 20 350 винтовок и 15 050 карабинов, изготовленных по заказу Мексики ¹⁹, - отличного качества, по умеренной цене, но не подходивших под русский патрон. Старые винтовки Арисака представители ГАУ поначалу отвергли, а против их "покушений" на неприкосновенный запас новых категорически возражало японское военное руководство. Гермониус так описывал расстановку сил в правительственных кругах Токио по "ружейному" вопросу: "На стороне отпуска просимых ружей стоят... глава кабинета граф Окума, министр иностранных дел Като, даже князь Ямагата, которого здесь все называют самым влиятельным лицом в империи, не говоря уже о членах синдиката Тайхей-Кумиай, которые все на нашей стороне, но Военное министерство решительно против выдачи ружей из запасов военного времени и военный министр предпочитает уйти со службы, нежели согласиться на отпуск этих ружей"²⁰. Вопрос о приобретении японской осадной артиллерии развивался по не менее извилистой "траектории".

Несмотря на затяжки и недоразумения по частным поводам, в основе которых порой лежало взаимное недоверие, все же удавалось достигнуть решения. В течение недели 21 - 28 октября 1914 г. Гермониус заключил несколько крупных сделок: о покупке 200 тыс. винтовок и 2,5 млн. патронов, артиллерии и полумиллиона снарядов на общую сумму в 10,5 млн. иен²¹. Малевский доложил в Петроград о "полной готовности японских властей удовлетворять по мере возможности наши требования и тем наглядно показать нам сочувствие и солидарность"²². Благодаря этому, а также настойчивости Самойлова и Гермониуса к началу 1915 г. ГАУ приобрело и заказало в Японии 335 000 винтовок и к ним 87,5 млн. патронов; 351 орудие, из них 135 крупного калибра и 216 легких, свыше полумиллиона снарядов, сотни тыс. пудов пороха, зарядные ящики, гильзы, штыки, пистолеты, серу, камфару, латунь и пр. (на сумму до 38 млн. иен)²³. Таков был итог пребывания в Японии миссии ГАУ. В начале марта 1915 г., после прощальной аудиенции у князя Ямагата, Гермониус отправился на родину под аккомпанемент славословий японской прессы (газеты "Хоци") себе, как "ангелу, вернувшему к жизни японские коммерческие круги"²⁴. Ему вослед в Петроград полетели грамоты о награждении японскими орденами его самого и коллег. В обширном (почти на 40 лиц) наградном списке, который по возвращении в Россию представил сам Гермониус, помимо японских военных значились мэр Токио, видные представители журналистского сообщества Японии (председатель Ассоциации токийской прессы, главный редактор газеты "Кокумин") и даже профессора Токийского университета, один из которых (виконт Иноуэ Киосиро), по отзыву русского генерала, произвел "значительную часть анализов металлов, заказанных мною в Японии"²⁵.

Миссия ГАУ оказалась самой приметной и многолюдной, но не единственной русской военно-закупочной делегацией, направленной в Японию осенью 1914 года. Сюда же из Владивостока явились за медикаментами для

морского ведомства статский советник Бергер и заведующий аптекой морского госпиталя Кох²⁶. 35 тыс. банок рыбных консервов, высланные из Хакодатэ во Владивостокскую крепость в начале октября, стали первой японской военной поставкой. Между тем на генерала Самойлова обрушился вал коммерческих предложений. Правительство и частные фирмы Японии норовили продать армейские ткани, одежду и обувь, живой скот, всевозможное продовольствие, автомобили, мотоциклы и многое другое ²⁷. Чиновники японского Военного министерства порекомендовали ему фирму Окура как поставщика интендантского имущества - котелков, подсумков, сапог, седел, сукна и т.д. Переговоры с представителями фирмы в Петрограде продолжились в Токио, и к началу 1915 г. приемщики Главного интендантского управления²⁸ под руководством Самойлова купили и заказали здесь военного имущества на 42 млн. иен²⁹.Таким образом, уже через полгода войны общая стоимость русских закупок и заказов военного назначения в Японии превысила 80 млн. иен.

"Довольствоваться" в Японии, кроме ГАУ и ГИУ, стали и другие управления военного ведомства: Генерального штаба (ГУГШ), военно-техническое (ГВТУ), военно-санитарное (ГВСУ) и военно-воздушного флота (УВВФ). В отличие от ГАУ, которое представлял Гермониус, прочие военные управления заключали контракты через Самойлова, а морское через морского агента капитана А. Н. Воскресенского. Порядок размещения заказов и закупок в Японии с помощью штатных военных агентов, а не через громоздкие "заготовительные комитеты" (как в Великобритании и США) был установлен специальным положением, которое военный министр Д. С. Шуваев утвердил в конце декабря 1916 года³⁰. Оно распространялось и на ГАУ - к тому моменту из состава миссии Гермониуса в Японии в качестве приемщиков оставались лишь Подтягин и Тихонович. Расчеты по военным контрактам и поставкам усложнились настолько, что весной 1916 г. в русское посольство в Токио был направлен специалист по финансам - чиновник Особенной канцелярии по кредитной части К. К. Миллер (брат будущего председателя Русского общевоинского союза генерала Е. К. Миллера), который вместе с Подтягиным работал в Японии до 1922 года.

Японские военные тоже стали являться в Россию на регулярной основе и во все большем числе. В Ставке верховного главнокомандующего в бытность на этом посту великого князя Николая Николаевича японскую армию представлял генерал-майор Оба Дзиро. Как и офицеры других союзных армий, японец квартировал в поезде великого князя и на протяжении нескольких месяцев наблюдал деятельность русского верховного командования. Боевой уровень вооруженных сил России, "в сравнении со временами русско-японской войны, в некоторых отношениях весьма повысился", сообщал он свои наблюдения новому (с сентября 1914 г.) военному атташе в Петрограде полковнику Одагири Масадзуми, однако "среди начальников частей много таких, военная [подготовка] которых недостаточна", "мало чувства ответственности"³¹, "связь между отдельными частями недостаточна"³². Такая критическая оценка не помешала ему по возвращении на родину в частных беседах и газетных интервью ("Асахи") указывать на "необыкновенное одушевление" русских и их "всеобщую готовность вести войну до конца", восхищаться русским солдатом и "неутомимой деятельностью" верховного главнокомандующего. Генерал Оба утверждал, что если война будет доведена до конца, победа Антанты "обеспечена"³³. Он гордился тем, что первым из японцев был "высочайше пожалован" боевым орденом св. Владимира с мечами (пусть и 3-й, предпоследней, степени), - иностранцев, как правило, этим орденом прежде не награждали³⁴.

Русофильство в Японии и оценки ее миссии в войне. Хотя в мае-июне 1915 г., под влиянием русских неудач в Галиции, в японской прессе зазвучали голоса в пользу сближения с Германией (в этой связи токийская газета "Ёродзу" предостерегала соотечественников от "излишнего увлечения" этой страной³⁵), впечатления генерала Оба в целом находились в согласии с господствующими русофильскими настроениями японцев. "Японское общественное мнение, - оценивал позицию местной печати посол Малевский-Малевич, - вполне сознает, что вся тяжесть настоящей войны лежит до сих пор на нашей доблестной армии"; "все симпатии на нашей стороне, - констатировал он в другом донесении, - и Россия никогда еще не имела здесь такой "хорошей прессы""³⁶. Газета "Хоци", близкая премьеру С. Окума, подчеркивала мужество и храбрость русских войск, а ветеран японской журналистики, редактор "Кокумин" Токутоми Сохо возлагал надежды на "будущность славянского племени" и считал, что для "японского народа лестно войти в дружбу" с по-прежнему "великой и сильной державой"; министр-президент граф Окума миссию Японии видел в "посредничестве" между цивилизациями Востока и Запада на основе "идеи равенства"³⁷. В январе 1917 г. в том же духе рассуждал в парламенте вновь назначенный министром иностранных дел виконт И. Мотоно³⁸; "Хоци" именовала свою страну "хозяйкой Дальнего Востока", без ведома и согласия которой никакие акции западных держав в регионе немыслимы³⁹. На фоне сближения с Россией в Японии кристаллизовалась идеология японоцентристского империализма в восточной Азии как антипода империализму Запада в предшествующее столетие.

Специальный сюжет японской публицистики времен "исключительной русско-японской дружбы" - особенности русского национального характера. Представление о вероломном и кровожадном русском варваре уходило в прошлое, теперь в северном соседе пропаганда предлагала видеть чистосердечного, расположенного к Японии, духовно близкого азиатам русского, памятливого на добро и действующего, в отличие от англо-саксов, согласно этическим нормам бусидо. Бывший редактор газеты "Иомиури" Адачи призывал соотечественников отбросить застарелое русофобство, повернуться к России лицом⁴⁰. Несмотря на рецидивы пронемецких общественных симпатий официальный Токио подчеркивал отношение к этой стране и как к военному противнику и "истинному виновнику" текущей войны, потенциально опасному сопернику на Дальнем Востоке и в Азии в целом и даже "врагу всего человечества"⁴¹. Окума видел в мировом вооруженном конфликте "борьбу права против силы, свободы и независимости против милитаризма и угнетения, начал общечеловечества против узких расовых инстинктов" ⁴². Мотоно, выступая перед зарубежными журналистами в начале 1917 г., счел "совершенно недопустимыми" даже предположения о возможности заключения его страной сепаратного мира с Германией⁴³.

Симпатии японцев к России и другим странам Антанты проявлялись и в виде массовых манифестаций, которыми они по традиции отмечали важные политические события. Одна из них состоялась вскоре после начала войны: "Не менее 8 тыс. с зажженными фонарями, флагами и музыкой продефилировали перед зданием посольства в вечер 18 августа с оглушительными криками "банзай", - доносил Малевский. - Я выходил с чинами посольства на подъезд благодарить толпу за сочувственные клики... Такие же демонстрации в тот же вечер происходили перед английским и французским посольствами и бельгийской миссией. В них принимали участие лица всевозможных сословий, но главным образом учащаяся молодежь"⁴⁴. 19 августа 1914 г. такую же демонстрацию провели японские жители Харбина, особенно воодушевленные обращенным к ним приветствием русского консула на японском языке;

25 августа такая же манифестация прошла в Никольске-Уссурийском. Десятки тысяч токийцев таким способом приветствовали великого князя Георгия Михайловича во время его визита в Японию в начале 1916 г.⁴⁵ и заключение русско-японского союза полгода спустя⁴⁶. Массовые манифестации по случаю подписания договора состоялись также в Кобе, Киото, Осака, в китайском Харбине.

Премьер-министр Окума, министры иностранных дел бароны Т. Като и К. Исии, близкий к правительственным кругам журналист С. Токутоми и другие сторонники русско-японского сближения в области военного сотрудничества предпочитали все же не выходить за рамки традиционного для Японии союза с Великобританией. В то же время поборниками русско-японского единения, пусть и в ущерб союзническим отношениям с Лондоном, выступали посол в России, а позже министр иностранных дел виконт Мотоно Итиро, маркизы Иноуэ Каору и Мацуката Масаёси, барон Макино Нобуаки (последние трое - "гэнро"), барон Гото Симпэй и другие видные государственные и общественные деятели. Но наибольшую поддержку Россия обрела в том секторе японского бизнеса, который вел с ней коммерческие дела, а также у представителей военного "клана" во главе с маршалом князем Ямагата Аритомо. Добиваться сближения с Россией японских государственных старейшин, как показал историк П. Бертон, побуждало стремление предотвратить возникновение после войны антияпонского альянса "белых" держав⁴⁷. Японские военные преследовали более утилитарную задачу - перевооружить свою армию на средства, вырученные от продажи оружия: "за модернизацию японской армии платила Россия"⁴⁸.

К неформальной группировке маршала Ямагата примыкали многие ключевые участники войны 1904 - 1905 гг., и, казалось, в силу одного этого, "по старой памяти", злейшие русофобы - фельдмаршал И. Ояма, генералы граф М. Тераучи, бароны М. Акаси и Г. Танака, М. Фукуда. 16 августа 1914 г., первым из высших японских военных руководителей, о готовности помогать России "всем в настоящую кампанию" объявил русскому военному агенту в Японии генерал-лейтенант Акаси Мотодзиро⁴⁹ - в прошлом военный атташе в Петербурге, в 1904 - 1905 гг. главный организатор тайных подрывных операций против России в Западной Европе, а теперь заместитель начальника японского Генерального штаба. Бывший военный министр генерал-лейтенант Тераучи Масатакэ и в качестве генерал-губернатора Кореи, и (с 1916 г.) как премьер-министр действовал в интересах русского военного ведомства; благодаря именно его настояниям в 1914 - 1915 гг. Япония продала России партию осадных и полевых орудий новейшего образца⁵⁰. Бывший руководитель японской военной разведки, начальник Иностранного отдела Генерального штаба Фукуда Масатаро в июле 1915 г. вместе с рядом офицеров посетили штаб 9-й армии Юго-Западного фронта в Черновцах, предварительно удостоившись в Киеве аудиенции вдовствующей императрицы Марии Федоровны⁵¹. Доверенное лицо маршала Ямагата, помощник начальника Генерального штаба Танака Гиити до назначения его в 1918 г. военным министром выполнял конфиденциальные поручения своего патрона по делам военных поставок России. Имена Акаси, Фукуда и Танака посол Малевский внес первыми в списки японских офицеров, представленных к русским орденам. Ближайшим поводом к их награждению летом 1915 г. послужило согласие японцев отпустить России из своих неприкосновенных запасов 100 тыс. винтовок нового образца⁵².

С маршалом Ямагата у русского посла установились тесные и доверительные отношения; переводчиком на их конфиденциальных встречах, как правило, выступал Танака, который в 1897 - 1902 гг. стажировался в Ново-

черкасском пехотном полку, работал военным атташе в Петербурге и потому неплохо говорил по-русски. Целью этих собеседований было преодолеть сопротивление военных бюрократов и ускорить оснащение русской армии современным японским оружием. Ямагата неизменно уверял Малевского в своем "сердечном сочувствии" и полной готовности помочь. Когда что-то не удавалось, 77-летний маршал ссылался на свой возраст и отшучивался тем, что "почти все его "сыновья" по службе сошли уже с политической сцены, а теперешние "внуки" не всегда слушаются старших"⁵³.

Проблема японских войск в Европе. С первых месяцев войны в странах Антанты обсуждалась проблема посылки японских войск в Европу. Наибольшую заинтересованность в этом выказывала Франция, которая, испытывая затруднения с пополнением своей армии живой силой, вплоть до 1917 г. выступала за такое решение⁵⁴. Великобритания в этом вопросе руководствовалась нежеланием "выпускать" Японию за пределы Азии (что и порождало недоверие в Токио). Правительство России не заостряло вопрос, но и не возражало против привлечения японских войск к участию в операциях союзников. Относительно возможности присутствия японских солдат в самой русской армии главный стратег (генерал-квартирмейстер) Ставки генерал Ю. Н. Данилов задним числом утверждал, что на непосредственное содействие японских войск в операциях на Западном фронте "Россия никогда не рассчитывала"⁵⁵. Несмотря на это, британская и русская пресса периодически присоединялась к французской в рассуждениях о необходимости присылки японского экспедиционного корпуса на французский или русский фронт либо в район Дарданелл⁵⁶. В критические моменты войны страны Антанты пытались заполучить японские силы для участия в операциях на западноевропейском театре.

Официальная позиция самой Японии в этом вопросе не раз изменялась. "Отличительной чертой внешней политики Японии всегда был узкий национализм, свободный от всяких предвзятых понятий", - заметил как-то Малевский⁵⁷. "Вопросы, связанные с миром, были главным занятием японской дипломатии во время мировой войны. Первым делом надо было обеспечить себе хорошее положение на будущей мирной конференции", - признавал впоследствии министр иностранных дел К. Исии⁵⁸. Токийский кабинет постоянно балансировал между стремлением, с одной стороны, утвердиться в глазах союзников для полновесного участия в послевоенном дележе германского "наследства", а с другой - всеми мерами свести к минимуму собственные людские и материальные потери. Уже 19 августа 1914 г. министр Като сообщил японским послам в Лондоне и Петрограде о решимости Японии "до конца исполнить обязательства, вызванные обсуждением совместных военных операций с Россией и Францией"⁵⁹; русскую Ставку известили о принципиальной готовности Токио прислать регулярные войска в Россию. Однако высшее русское командование не пришло в восторг от перспективы появления японского экспедиционного корпуса на своей территории "ввиду невозможности вполне доверять японцам и отсутствия наших войск в Сибири". 200 - 250 тысячам японских штыков здесь предпочитали артиллерийские "осадные средства Японии с их полным личным составом, то есть всего несколько тысяч человек с лошадьми"⁶⁰. Министр Сазонов известил об этом Токио и обсудил общую проблему посылки японских войск в Европу с послами союзных держав. Тут же последовал ответ: 7 сентября министр Като предписал Мотоно дать в Петрограде понять, что подобная просьба Антанты, если поступит, будет его правительством отклонена⁶¹. Вскоре вопрос об участии японских военных в европейской войне распался на ряд самостоятельных проблем, решаемых по-своему.

Первой стала проблема волонтеров-резервистов. Ее по собственному почину поднял премьер Окума; он не раз говорил русскому послу о "многочисленных" запасных японских офицерах, "рвущихся" в Россию воевать с Германией. В Военном министерстве и в Ставке к этому рвению отнеслись благосклонно, и 25 сентября 1914 г. посылка "вспомогательного корпуса японских добровольцев" в действующую армию получила "высочайшее" одобрение⁶² (о чем сообщили и японские газеты). Но токийский кабинет тут же отрешился от этого плана. Малевский со слов своих высокопоставленных японских собеседников стал отзываться о нем как всего лишь "проекте японского Общества калек", стремящегося к материальной выгоде⁶³. В декабре 1914 г. "несерьезный" характер этого начинания в разговоре с Сазоновым подтвердил и посол Мотоно, вновь подчеркнув, что о посылке японских войск на европейские театры "не может быть речи"⁶⁴.

Несмотря на это, заявления от японских подданных, желавших воевать на русском фронте, продолжали поступать в Токио, Хабаровске, а также в китайских Куаньчэнцзы, Харбине, Мукдене, Дайрене (Дальнем). Японское правительство первоначально этому не препятствовало, в самой России "высочайшее соизволение" на прием в действующую армию японцев "охотниками" последовало в начале декабря 1914 года. К тому времени в штабе Приамурского военного округа их собралось около 40, еще до 30 японских волонтеров подали заявления в русское посольство в Токио, 12 - в консульство в Харбине⁶⁵; к весне 1915 г. на имя русского консула в Дайрене от местных японцев поступило свыше 450 аналогичных прошений⁶⁶. Наряду с индивидуальными ходатайствами (в том числе одного из сыновей министра юстиции Озаки Юкио, 28-летнего летчика Озаки Юкитеру, желавшего воевать в русской авиации⁶⁷) русское правительство получало и групповые заявления. Самое крупное предложение такого рода поступило от жителя префектуры Гумма Като Кицусабуро, который сообщил о 10 тыс. японцев, якобы собранных под знамена его дружины "Великий путь". В русском военном ведомстве, в отличие от внешнеполитического, к этим предложениям отнеслись всерьез. Осенью 1916 г. Генеральный штаб разработал план формирования в Московском военном округе нескольких японских батальонов, по 1100 пехотинцев в каждом, обусловив реализацию этого плана официальным согласием японского правительства, а также наличием среди волонтеров достаточного числа офицеров, в том числе способных изъясняться по-русски⁶⁸.

Однако японское правительство противилось подобным замыслам и в октябре 1916 г. предписало губернаторам "принять меры против возбуждения японскими запасными ходатайств о зачислении их добровольцами в союзные армии". Офицеров же среди волонтеров не оказалось вовсе: как сообщал посол В. Н. Крупенский, речь шла о представителях "самых низких слоев населения", не имеющих никакого образования; "никто из них в качестве офицера служить не может"⁶⁹. Поэтому в декабре 1916 г. Военное министерство отказалось от идеи формирования японских батальонов⁷⁰. 200 японских добровольцев, которые, по сведениям Одагири, к тому времени были собраны в одном из подмосковных военно-тренировочных лагерей⁷¹, вероятно, были тогда же отпущены домой.

Большую заинтересованность русское командование проявило в том, чтобы получить укомплектованные части осадной артиллерии. Японское правительство, дважды обсудив эту просьбу, в начале ноября 1914 г. ее отклонило, ссылаясь на трудности практического характера, а также на "возможные смуты" в Китае. Однако 1 декабря в результате настояний маршала Ямагата и принца Кан-ина Военное министерство объявило русскому послу, что из освободившегося осадного парка Циндао Япония уступит России 60

гаубиц и крупнокалиберных пушек Круппа со снарядами, причем готова одновременно командировать своих артиллеристов для ознакомления с этими орудиями русских⁷². Стороны согласились, что число таких инструкторов должно быть минимальным: в Японии этого требовало "успокоение общественного мнения", в России - соображения престижа⁷³ (генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович вообще запретил называть японцев инструкторами, находя это "обидным для русской артиллерии"). К началу апреля 1915 г. японские гаубицы были доставлены из Циндао. 16 апреля в Петроград прибыли и 29 японских артиллеристов (из них 12 офицеров, к которым позднее присоединился переводчик поручик Кимура) во главе с полковником Миягава. Официозная "Japan Times" истолковала их приглашение как недвусмысленное признание Петроградом достижений Японии в военной сфере и, одновременно, доказательство отсталости самой русской армии, которая-де "по-прежнему следует тактике времен Наполеона"⁷⁴.

После двухмесячного пребывания на артиллерийском полигоне под Лугой часть японцев была отправлена руководить установкой своих тяжелых орудий в крепости Гродно и Ревеля, другая часть продолжила обучение новых формирований, но уже в глубоком тылу - в Киеве, Казани, Саратове (по просьбе ГАУ, они обучали обращению не только с крупнокалиберной артиллерией, но и с 75-мм пушкой Арисака⁷⁵). Вместо изначально предполагавшихся трех месяцев их командировка растянулась почти на год - 9 из 13-ти японских офицеров и 15 из 17-ти "нижних чинов" выехали из России лишь в январе 1916 г. (остальных вместе с Миягава ГАУ задержало еще на полгода). Представляя японских инструкторов к наградам, русское командование высоко оценило подготовку ими "целого комплекта офицеров и нижних чинов" ⁷⁶. Желание сотрудничества с японскими артиллеристами русское военное руководство тем временем потеряло. В 1915 г. на русском фронте действовало не менее 6 бригад, имевших на вооружении пушки Арисака (по 36 в каждой), ощущалась нехватка обученных артиллеристов. Несмотря на это, приглашать японских офицеров на постоянной основе в ГАУ не захотели "ввиду возможных недоразумений между ними и нашими нижними чинами" ⁷⁷. И не мудрено - большинство приглашенных японских артиллеристов были участниками русско-японской войны. В западноевропейской прессе распространялись слухи о трениях, якобы возникавших у японских инструкторов и с русским командованием⁷⁸.

К идее получить из Японии тяжелую артиллерию в 300 и более стволов, с большим боезапасом и лошадьми, великий князь Сергей Михайлович вернулся в ноябре 1916 г. при разработке в Ставке наступательных планов весенней кампании 1917 года⁷⁹. Генерал-инспектор, вероятно, не думал, что для Японии заказ такого масштаба непосилен. Русский военный агент в Токио подсчитал, что для его исполнения японцам потребовалось бы не только опорожнить свои военные склады, но и разоружить часть крепостей и военных судов в строю⁸⁰. Токио выразил готовность продать лишь 116 орудий крупных калибров, устаревших, нескорострельных или неудачных систем, без лошадей, с ограниченным боезапасом и не сведенных в батареи, оценив это свое предложение как "предельно возможное". Точка в возникших переговорах была поставлена весной 1917 года. Из предложенного японцами Маниковский согласился принять лишь 16 крупнокалиберных гаубиц без артиллеристов, но продолжал наставать на большом боекомплекте и тягловой силе⁸¹, чего японцы по-прежнему не обещали.

Рассматривался также общий план посылки регулярных войск микадо на помощь Франции, привлекший внимание в странах Антанты особенно после взятия японцами Циндао. В декабре 1914 г. французский министр ино-

странных дел Т. Делькассэ неоднократно обсуждал этот вопрос с русским послом А. П. Извольским, поручив своему послу в Петрограде М. Палеологу вновь переговорить на тот же предмет с министром Сазоновым⁸². Однако твердость, с которой Япония отклоняла ходатайства союзников, уже в начале 1915 г. привела Малевского к выводу о "несбыточности" подобных надежд. Помимо огромных денежных трат (4 - 5 млрд. иен) и транспортного флота, которым Япония не располагала, учитывалось, что великие державы, одержав, благодаря Японии, победу над Германией, все равно отведут ей "последнее место при разделе добычи"; наконец, по открыто высказанному мнению японских генералов, "Японии вовсе невыгодно наживать себе в [лице] Германии непримиримого врага", особенно теперь, когда та уже вытеснена с Дальнего Востока⁸³. Номер "Тайо", где оно было изложено, объявил "похороны вопроса об отправке японских войск в Европу" - именно так редакция журнала и озаглавила подборку генеральских статей.

Миссии великого князя Георгия Михайловича и принца Кан-ина. Военные представители Японии, находившиеся в Ставке в Барановичах при главнокомандующем великом князе Николае Николаевиче, остались в Ставке и после его смены в августе 1915 г. и перебазировались вместе с самой Ставкой в Могилев. Император-главковерх общался с представителями союзных армий за обеденным столом и в своем рабочем кабинете в доме местного губернатора - как правило, после оперативного доклада начальника своего штаба. Сам стиль общения с иностранцами стал более открытым. "Государь с ними вошел в непосредственный контакт, советуясь с ними и обмениваясь мнениями, - сообщал дипломатический чиновник при Ставке князь НА. Кудашев министру С. Д. Сазонову. - Генералы от этого в восторге, и это понятно, ибо при великом князе они говорили только с [начальником штаба] Янушкевичем, так как великий князь, кажется из осторожности, избегал откровенностей с ними"⁸⁴.

У чинов Ставки рядовые члены японской военной делегации не оставили сильных впечатлений - вероятно, те попросту затерялись в толпе служащих Ставки, число которых при новом верховном увеличилось с 60 сразу до 250 - 300 человек. В памяти адмирала А. Д. Бубнова, например, японцы запечатлелись лишь поклонами и почтительным "шипением" при встречах с адмиральской четой в городском театре (чем всякий раз пугали адмиральшу)⁸⁵. Представительство японской армии в России расширялось. В июле 1916 г. разрешение состоять при Кавказской армии получил, первым из иностранных офицеров, капитан-артиллерист Токинори Цурумацу⁸⁶; осенью того же года на Румынский фронт вместе с полумиллионным русским экспедиционным корпусом в его штаб в Яссы отправились японские наблюдатели Икэда и подполковник Араки Садао. При штабе 5-й армии состоял полковник Исидзака Зензиро. В начале 1917 г., получив генеральские погоны, Исидзака сменил Одагири на посту военного атташе в Петрограде.

В январе 1915 г. Оба был произведен в генерал-лейтенанты и вскоре отозван в Японию командовать дивизией⁸⁷. Вместо него в русскую Ставку был направлен 45-летний генерал-майор Накадзима Масатакэ. В 1910 - 1911 гг. этот офицер состоял военным атташе в Петербурге, а непосредственно перед новым назначением в Россию занимал пост вице-директора Бюро военной статистики Военного министерства. Отправляясь на родину для участия в коронационных торжествах в Токио в конце 1915 г.⁸⁸, Накадзима дал совет русскому императору направить в Японию личного представителя. Николай II согласился: "Решил послать Георгия в Японию", - записал он в дневнике 12 декабря (29 ноября) 1915 г.⁸⁹, имея в виду Георгия Михайловича состоявшего в Ставке при его персоне. Великому князю надлежало поздра-

вить японского императора с коронацией, благодарить за помощь в снабжении русской армии, а также добиваться дальнейшего увеличения поставок. Особый вес его поездке придавало то, что это было первое поздравление нового микадо с коронацией от европейского монарха и первый же визит в Японию представителя русского императорского дома после войны 1904 - 1905 годов. С начала мировой войны в токийских коридорах власти российским представителям не раз давали понять, что военные поставки можно сильно двинуть вперед прямым обращением Николая II к японскому императору.

Для самого Георгия Михайловича, далекого от политики 52-летнего гурмана и нумизмата, на протяжении 20 лет управлявшего Русским музеем, подобное поручение стало неожиданностью⁹⁰. 28 декабря 1915 г. великий князь отправился в путь, и уже 12 января 1916 г. был принят микадо в его токийском дворце⁹¹. Чествование великого князя внешне порой приобретало комические черты. "Весь японский двор с императором во главе, - вспоминал очевидец, - поражались его росту, и каждый хотел постоять с ним рядом, чтобы лучше почувствовать разницу"⁹². Осматривая морской арсенал в Курэ, великий князь "соизволил благодарить чинов и рабочих за старательное выполнение наших заказов [и] раздать рабочим 30 медалей за усердие"⁹³. Престарелому маршалу Ямагата он вручил орден св. Александра Невского с бриллиантами. Омрачила поездку только тяжелая болезнь и последовавшая 1 февраля смерть Самойлова. В помощь военному агенту, особенно по военным заказам, еще раньше из Китая был выписан полковник Н. М. Морель. Командировка Мореля в Токио затянулась до конца 1916 г., пока его не сменил полковник В. А. Яхонтов.

В общеполитическом плане поездка великого князя Георгия Михайловича вполне удалась. Пресса всех направлений приветствовала визит "как радостное событие, закрепляющее дружественные между обеими державами отношения"⁹⁴. Министр иностранных дел барон Исии сообщил послу Великобритании в Токио, что после этого отношения между Россией и Японией из дружеских превратились прямо в "сердечные"⁹⁵. 19 февраля 1916 г. Накадзима вместе с Георгием Михайловичем и его свитой вернулись в Петроград и 28-го явились в царскую Ставку. Ответом на визит великого князя стала поездка в Россию в сентябре - октябре 1916 г. двоюродного брата микадо 51-летнего Канин-но-Мия Котохито⁹⁶. В Киеве и в обеих российских столицах его встречали столь же торжественно и радушно, как и великого князя в Японии. На Царскосельском вокзале Петрограда по случаю приезда японского принца была воздвигнута триумфальная арка, а в Ставке Николай II собственноручно прикрепил к его генеральскому мундиру высший российский орден св. Андрея Первозванного. Однако акцентировать в беседах с Канином вопрос о продолжении японских "услуг военного характера" России начальник штаба верховного главнокомандующего не рекомендовал⁹⁷ даже несмотря на то, что в свите принца находились профессиональные артиллеристы - "полный" генерал Уцияма Кодзиро и полковник Накадзима Мисао.

Хотя в Токио Георгий Михайлович в основном выполнял представительские функции (понимая неуместность прямых просьб из своих уст и следуя совету Накадзима: "Seulement pas un mot des fusils!"⁹⁸), после подписания союзного договора между Россией и Японией летом 1916 г. японские газеты отметили "содействие его заключению" недавнего приезда посланца русского императора ⁹⁹. Политические разговоры вел сопровождавший великого князя руководитель IV (дальневосточного) отдела Министерства иностранных дел Г. А. Козаков. В ходе доверительных бесед с Тераучи и с министром Исии он упомянул о возможности продажи Японии, в обмен на оружие, участка КВЖД от Чанчуня до р. Сунгари. Россия в знак призна-

тельности за "чрезвычайно любезное отношение императорского правительства в вопросе о военных материалах как будто намерена нам уступить ветвь Восточно-Китайской железной дороги", - известил министр Исии посла Японии в Петрограде ¹⁰⁰. В свою очередь Козаков телеграфировал в министерство о принципиальном согласии японского правительства в виде ответного дружеского жеста отпустить 20 млн. патронов к полумиллиону ружей Арисака, приобретенных к тому времени Россией в Японии и Великобритании ¹⁰¹. Правда, вопрос о поставках самих винтовок и артиллерии, в которых по-прежнему остро нуждалась русская армия, за время пребывания в Японии великого князя не продвинулся вперед ни на шаг. Известие об этом неприятно удивило Николая II¹⁰², однако не смогло поколебать репутацию Японии в Петрограде как "счастливое исключение из всех наших заграничных заказов" ¹⁰³. "Япония, - свидетельствовал военный министр А. А. Поливанов, - является поставщиком в высшей степени добросовестным и аккуратным. Как японское правительство, так и частные промышленники выполняют заказы хорошо, всегда в срок и несравненно дешевле, чем нам приходится платить в других союзных и нейтральных странах"¹⁰⁴. Важным достоинством сотрудничества с Японией являлась всесезонность и сравнительная с европейскими морскими путями безопасность доставки ее военных грузов вглубь России, даже несмотря на сверхнапряжение транспортной системы лавинообразным ростом японского импорта. "Японский рынок очень нужен России", - признавал и генерал Д. С. Шуваев, преемник Поливанова на министерском посту, ранее главный интендант¹⁰⁵.

Военные поставки. Военные поставки Японии своему северному соседу явились локомотивом и стержнем отношений Петрограда и Токио 1914- 1917 гг.; коммерческие операции такого размаха были беспрецедентны в отношениях двух стран. В августе 1915 г. военный агент в Петрограде Одагири из беседы с начальником русского Генерального штаба вынес впечатление, будто за партию в 300 тыс. винтовок Россия готова уступить северный Сахалин ¹⁰⁶; продажа южной ветки КВЖД, на которую намекал в Японии Козаков, также подразумевала наращивание японских военных поставок. Любой сколько-нибудь важный русско-японский политический или финансовый документ военных лет, будь то таможенный тариф 1915 г. или новый устав тихоокеанского рыболовства, в той или иной степени принимал в расчет поставки Японией оружия, кораблей, боеприпасов и прочих военных материалов, их номенклатуру и сроки и порядок оплаты. Эти поставки заметно оздоровили экспортно-импортный баланс Японии и ее общее финансово-экономическое состояние.

После 1905 г. среднегодовой торговый оборот России и Японии выражался скромной цифрой в 2 млн. иен; предвоенный максимум, достигнутый в 1914 г., составил 13,4 млн. - при общем внешнем товарообороте России и Японии в 2,7 и 1,1 млрд. руб./иен, соответственно¹⁰⁷. Но уже за первый год мировой войны русские платежи Японии только по военным поставкам перевалили за 150 млн, превышение японского вывоза над ввозом в 1915 г. достигло 100 млн. иен. Впервые за много лет внешнеторговый баланс страны стал активным и оставался таковым до конца войны¹⁰⁸. Основная часть золотого запаса Японии, хранившаяся в Лондоне (до осени 1915 г. практически все русские платежи по военным заказам в Японии проходили через лондонское отделение полуправительственного Иокогама Специ Банка), выросла до невиданных прежде 300 млн, а в самой Японии - до "выдающихся" (по словам "Japan Times") 170 млн. иен¹⁰⁹. К концу 1915 г. золотая наличность Японии составляла уже 248 млн. иен, а спустя еще год - свыше 400 млн. "°. Осенью 1917 г. эта сумма приблизилась уже к миллиарду иен¹¹¹.

Осенью 1915 г. японское правительство, отзываясь на просьбы русского правительства и стран Антанты, согласилось в течение ближайших пяти лет (до декабря 1920 г. включительно) поставить России 1,9 млн. винтовок и около 1,5 млрд. патронов¹¹². Со своей стороны российское правительство выразило готовность немедленно инвестировать в расширение казенного военного производства и милитаризацию частной японской промышленности от 10 до 15 млн. иен (в счет будущих поставок), но отклонило это предложение Токио - главным образом, по причине отдаленности сроков исполнения контрактов¹¹³. К тому же не предполагалось совершать "перевооружение наших войск японскими винтовками", - отметил военный министр Поливанов в письме Сазонову. Японских винтовок не требовалось столько, сколько отечественных трехлинейных"⁴, и требовались они исключительно на время войны.

Но ряд контрактов был заключен, и Россия желала немедленно получить винтовки Арисака нового образца "в количестве, соответствующем тому, которое должна была бы израсходовать японская армия, если бы она принимала активное участие в сражениях против наших общих врагов"¹¹⁵. Это количество русское командование определило в 200 тыс. стволов - месячную потребность русской армии. Винтовок катастрофически не хватало, в январе 1915 г. в запасных батальонах одна винтовка приходилась на 10 человек, а оружейные заводы стали давать в месяц немногим более 123,5 тыс. винтовок лишь к концу 1915 года¹¹⁶. По донесениям Накадзима, с января по октябрь 1915 г. число винтовок на фронте уменьшилось с 1,5 млн. до "ужасающих" 600 тыс., что, по его мнению, было чревато дальнейшими военными неудачами, а затем и нарастанием внутренней напряженности. Он полагал, что "будущее всей войны зависит всецело" от того, удастся ли "восстановить боевую силу русской армии"¹¹⁷. Так же и Исии впоследствии утверждал, что своими военными поставками Япония стремилась поднять боеспособность русской армии, но прежде всего - предотвратить "внутренние потрясения" в России и тем самым "косвенно воспрепятствовать" ее "стремлению к сепаратному миру"¹¹⁸.

В начале 1916 г. общая сумма русских военных заказов и закупок в Японии приблизилась уже к 290 млн. иен¹¹⁹, что составляло более половины всех поступлений тогдашнего государственного бюджета империи микадо (557 млн). По сведениям начальника ГАУ Маниковского, за годы войны Япония поставила российскому артиллерийскому ведомству 635 тыс. винтовок и 1135 орудий, или четвертую-пятую часть вооружения, полученного от всех союзников (около 2,5 млн. винтовок и 5625 орудий)¹²⁰. В самой Японии считали, что с учетом поставок и морскому ведомству России было продано около 820 тыс. винтовок¹²¹. Все поставленные в Россию за годы войны в долг товары военного назначения, оцениваемые в 300 млн. иен ¹²², на две трети были обеспечены золотом ¹²³. Из Владивостока на Японские острова золото перевозил отряд японских военных судов под командой контр-адмирала Идэ Кенджи. Последний контракт на 7,8 млн. иен русский военный агент подписал с синдикатом Тайхей-Кумиай 5 сентября 1917 года¹²⁴. 7 ноября того же года в Цуруга русский "доброволец" "Симбирск" принял на борт заключительную партию в 20 тыс. стволов из предусмотренных этим контрактом 150 тыс. японских винтовок нового образца.

Наряду с центральными и местными (дальневосточными) военными учреждениями заказы в Японии размещали Красный Крест, Центральный военно-промышленный комитет, Главный уполномоченный по снабжению металлами. Не отставали и гражданские министерства - торговли и промышленности, путей сообщения, земледелия, финансов. Первое закупало в Японии портовые краны (у компании Мицубиси) и машины для угледобычи

(у Исикавадзима); второе - свинец (у Мицуи) и аппараты Морзе (у Окура); третье - удобрения и медикаменты. Финансовое ведомство организовало чеканку русской серебряной монеты на монетном дворе Осака. Благодаря русским казенным заказам и закупкам в Японии появлялись новые или расширялись, перепрофилировались промышленные предприятия. Был заново отстроен механический завод Масуда в Осака, стал пороховым бывший целлулоидный комбинат Абоси и т.д. В общем, наблюдался бурный рост японской промышленности в условиях небывалого финансового благополучия. В 1917 г. доходы государственного бюджета составили 813,3 млн. иен, превысив сметные исчисления на 212 млн; бюджетный профицит в том же году выразился цифрой в 222,5 млн¹²⁵, или почти 40% всех государственных поступлений двухлетней давности. В целом, в годы войны Россия, как крупнейший покупатель японского оружия и военных материалов, внесла важный вклад в экономический рост и модернизацию Японии, которая в основном была завершена к 1930 году¹²⁶. Экономическое процветание сказалось и на повседневной жизни подданных микадо. В начале 1920-х годов русский очевидец наблюдал, как японский народ, "увеличивший за время войны свое благосостояние, становился все более и более европеизированным" ¹²⁷.

Частный бизнес в японо-русском сотрудничестве. Обмен делегациями. "Желтый труд" в России. По условиям японского военного ведомства, все оружие, боеприпасы и львиная доля других военных поставок России осуществлялись синдикатом Тайхей-Кумиай, через который Япония уже продавала вооружение в Китай, Мексику и Таиланд (Сиам). Синдикат объединял крупные частные экспортно-импортные фирмы Мицуи, Окура и Таката, но за рубеж поставлял продукцию японских государственных предприятий. Согласно официальной версии, доходность Тайхей-Кумиай по военным поставкам составляла лишь 3 - 5% ¹²⁸, из чего следует заключить, что большую часть своих прибылей синдикат перечислял в казну. По наблюдению профессора Д. Н. Тодоровича, японский бизнес стремился использовать благоприятную конъюнктуру для упрочения экономических связей с Россией в расчете и на послевоенный период'²⁹. В 1914 - 1916 гг. на российский рынок вышли (или проявили заинтересованность в этом) многие крупные частные японские фирмы: Мицубиси, Исикавадзима (судостроительное и механическое производства), Сузуки, Карацу (сталелитейное производство и экспортно-импортные операции), Абоси (порох), Асано (цемент), Токичи Ивамото, Тамайя, Г. Накамура, Г. Мацумото, К. Томода (медикаменты, аптекарские товары, медицинское оборудование), поставщик двора Нисимура (изделия из шелка), Общество Южно-Маньчжурской железной дороги (пассажирские и грузовые железнодорожные и водные перевозки, туризм) и др. Активность японского бизнеса порождала в воображении петроградского корреспондента римской газеты "Giornale d'ltalia" картины японских пароходов, бороздящих русские реки, и мужиков, пашущих землю плугами японского же производства; итальянский журналист заключал, что "японцы поставили своей задачей завоевание одного из первых мест по ввозу в Россию всевозможных машин и инструментов"¹³⁰.

Весной 1915 г. крупнейшие японские чаепроизводители, собравшиеся в загородной резиденции "гэнро" маркиза К. Иноуэ в Окицу (близ Сидзуока, центра чайных плантаций Средней Японии), обсуждали возможность переориентации своей продукции с американского на русский рынок. Посол Малевский из бесед с представителями японского торгово-промышленного мира вынес убеждение в том, что Япония заинтересована не только в традиционных статьях российского экспорта (кожи, зерно, бобы), но и в листовом

железе, нефти, древесине, стекле, солоде, хмеле, шерсти и других товарах, до войны поступавших из Германии и Австрии ¹³¹. Отставной генерал Мудзимура в 1915 г., изучив перспективы японо-русского экономического сотрудничества в Маньчжурии и.Монголии, представил Малевскому обстоятельную записку по этому вопросу. В начале 1916 г. обсуждалась возможность создания в Токио Русско-японского банка с уставным капиталом в 30 млн. иен - ввиду "колоссального увеличения торгового оборота между обеими державами", специально для финансирования военных заводов¹³². Год спустя токийские дипломаты зондировали возможность открытия в Петрограде и Москве отделений Иокогама Специ Банка¹³³.

Стремление к расширению сотрудничества с Россией требовало разностороннего изучения потенциального партнера и упрочения связей в его военных и торгово-промышленных кругах. Свои постоянные представительства в Петрограде, Москве и Владивостоке учредили Мицуи, Мицубиси, Таката, Окура, Кавагуси и другие японские компании. В годы войны обычным делом стало посещение японскими делегациями российских военных объектов и промышленных предприятий, многомесячные командировки гражданских и военных чиновников. В марте 1915 г. крепости Кронштадта и Ревеля осматривали представители Морского министерства контр-адмирал Акияма и капитан 2-го ранга Яманаси¹³⁴. Младшие японские офицеры месяцами находились в России "с научными целями" или "для изучения русского языка". В марте 1916 г. петроградский авиационный завод акционерного общества "В. А. Лебедев" посетила группа офицеров во главе с морским атташе Сузуки Отомэ¹³⁵. Генерал М. Фукуда с сослуживцами в июле 1916 г. побывал на нескольких оборонных предприятиях Петрограда и губернии, а затем осмотрел военные заводы Киева, Москвы, Тулы (оружейный) и Казани (пороховой) ¹³⁶. По сведениям военного атташе Одагири, только за первую половину 1916 г. российские оборонные предприятия посетили восемь японских делегаций, а действующую армию пять. Иногда "одна партия еще не успела вернуться с фронта, - писал японский атташе, - как уже прибывает следующая" ¹³⁷. Потребность в японской бумаге в издательствах и типографиях Одессы выясняли представители крупных японских бумажных фабрик¹³⁸. В ноябре 1916 г. для участия в подъеме затонувшего линкора "Императрица Мария" в Севастополь по просьбе русского морского ведомства была командирована группа японских морских специалистов¹³⁹.

В августе 1916 г. в Петроград прибыла делегация Палаты пэров японского парламента во главе с графом Тэразима Сейициро. За всю 30-летнюю историю японского парламента это была третья поездка такого рода за рубеж и первая - в Европу. Несмотря на неофициальный характер визита, председатель Совета министров распорядился оказать японцам "радушный прием", дабы сделать из него "звено в цепи дружеских отношений, связывающих нас с Японией, крайне ценных при переживаемых нами исторических событиях" ¹⁴⁰. Последовали рауты, приемы, банкеты и концерты, а кроме того японские парламентарии нашли время посетить московские ткацкие фабрики - товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры и шелковую Щенковых и Жиро¹⁴¹. Принц Кан-ин осенью 1916 г. помимо посещения петроградских театров, военных учебных заведений и госпиталей (включая лазарет японского Красного Креста на Екатерининской улице) в качестве президента Японо-русского общества коммерческих связей осмотрел Экспедицию заготовления государственных бумаг и Путиловский завод с верфью. Одновременно с пэрами и принцем, но уже без всякой шумихи, по заданию японского Министерства земледелия и торговли, секретарь министерства Номари Хироси и чиновник Куракава Нагамицу объехали села Иркутской губернии¹⁴².

В январе 1917 г. для "установления более тесной связи с Японией и обеспечения после войны сбыта японских товаров" в Петроград явился чиновник Министерства финансов Имамура¹⁴³.

Оптимистично были настроены посол Малевский и агент Министерства финансов в Китае Г. Г. Сюнненберг, который в серии записок 1914 - 1915 гг. разработал проект "замещения" прежнего германо-австрийского импорта в странах Дальнего Востока однородными русскими товарами. Русские предприниматели, в отличие от государственных структур, вяло реагировали на сигналы со стороны японского бизнеса. За первую половину 1916 г. ввоз японских "гражданских" товаров в Россию превысил их вывоз из России в Японию в 36 раз (62 : 1,7 млн. иен¹⁴⁴). Они, скорее, даже сторонились японских конкурентов: летом 1915 г. съезд представителей железных дорог и пароходных обществ вместе с рядом биржевых комитетов дружно отвергли установление прямого грузообмена с Японией через Владивосток, Дайрен и Фузан и далее по ЮМЖД и КВЖД, усмотрев в этом предложении японцев попытку "подорвать интересы русского мореходства на Дальнем Востоке и значение владивостокского порта"¹⁴⁵. За годы войны в Японию наведалось несколько десятков русских, в основном дальневосточных, комиссионеров и купцов. Заметным типом российского бизнесмена, интересующегося гешефтом в Японии, являлись авантюристы с соответствующим довоенным (до русско-японской войны) "стажем" и репутацией, вроде А. Л. Животовского¹⁴⁶, А. А. Масленникова или Ю. И. Бринера - по характеристике артиллериста Федорова, "стая волков", жадных до легкой добычи¹⁴⁷. Постановление Харбинского Общества русских ориенталистов в 1915 г. констатировало тщетность надежд на прогресс торговли с Японией. Попытка Л. В. фон Гойера, в 1904 - 1905 гг. чиновника Министерства финансов и сотрудника русской секретной службы в Шанхае, а в 1916 г. управляющего Пекинским отделением Русско-Азиатского банка, закупить в Иокогаме шелк на 60 млн. иен для русской промышленности провалилась за неполучением японского кредита¹⁴⁸. В Петрограде изучением перспектив "гражданской" русской торговли на дальневосточных рынках озаботились только весной 1916 г. (с этой целью Российская экспортная палата командировала в Японию приват-доцента столичного университета П. Ю. Шмидта¹⁴⁹), а о создании в России Японо-русского (со смешанным капиталом) банка - лишь летом 1917 года¹⁵⁰.

Как это ни парадоксально, главный интерес частного русского бизнеса в отношении Японии оказался сфокусирован на трудовых ресурсах этой страны, ввиду нехватки рабочих рук в России (за годы войны в действующую армию в общей сложности было призвано 19 млн. мужчин). Имелось и "встречное движение" - со стороны самих японцев, которыми отнюдь не всегда двигало стремление подзаработать. В январе 1916 г. российский, вице-консул в корейском Фузане получил коллективное письмо от 106 рабочих осакского арсенала. Японские мастера из чувства союзнического долга изъявили желание работать на русских оружейных заводах - за то же вознаграждение, что и на родине, днем и ночью и даже не претендуя на возмещение путевых издержек¹⁵¹. Из тех же побуждений члены Токийской ассоциации автомобилистов (Hatsudoku-Kyokai) предложили себя в качестве шоферов для русской действующей армии. Более 80 жителей корейского Чончжина также направили местному русскому вице-консулу прошения о работе в России. При этом, однако, заявители - каменотесы, штукатуры, плотники, землекопы (более 60 из них были корейцами) - рассчитывали на вознаграждение, вдвое-втрое превышавшее их обычный заработок¹⁵². Всем им русское правительство отказало - в основном по причине незнания русского языка и незнакомства с "бытовыми условиями" России.

В самой России в отмене ограничений на применение "желтого труда" в первую очередь были заинтересованы крупные предприятия военного значения. В мае 1915 г. управляющий одного из горнозаводских округов (Нижнетагильского в Пермской губернии) молил губернатора "не допустить до полного кризиса" и разрешить привлечь на подсобные работы (заготовку леса) как военнопленных, так и "китайцев, японцев и корейцев числом до 1000 человек"¹⁵³. Министерство торговли и промышленности, запрошенное Пермским губернатором, санкционировало временный наем азиатов. Аппетиты промышленников росли, и в сентябре того же года в японское посольство в Петрограде поступил запрос Центрального военно-промышленного комитета уже на 340 тыс. японских "кули" для работ на угольных копях юга России. Сообщая об этом премьеру Окума, посол Мотоно предположил, что специально обученные люди, направленные в числе чернорабочих, могли бы "изучить места иммиграции в Россию, что чрезвычайно важно для будущего"¹⁵⁴. Однако комбинация с "армией" японских углекопов не удалась, и проблема дефицита рабочих рук в русской промышленности осталась нерешенной до конца войны. В июне 1916 г. начальник штаба верховного главнокомандующего писал императору о необходимости "применить в широких размерах на заводах, работающих на оборону, а также для добывания топлива и металлов... труд восточных народов - китайцев, японцев, персиян и проч." ¹⁵⁵. При этом официозная газета "Новое время" предупреждала о возможных политических и санитарно-эпидемиологических последствиях безоглядно широкого применения "желтого труда", правда, имея в виду исключительно жителей Поднебесной¹⁵⁶.

Россия и Япония в 1917 - начале 1918 года. "Министерская чехарда" 1916- 1917 гг. и другие признаки обострения политической обстановки в России вызывали обеспокоенность в Токио. В одной из передовиц февраля 1917 г. влиятельная "Асахи" указывала на "мрачные перспективы внутренней политической ситуации в России"¹⁵⁷. Более всего в Японии, как и в странах Антанты, опасались прихода к власти "германофильской партии" и, как следствие, заключения Россией сепаратного мира с Германией. "Из всех вопросов, связанных с мировой войной, этот вопрос имел наибольшую важность для Японии", - признавал позднее К. Исии ¹⁵⁸. Д. И. Абрикосов вспоминал, с каким скепсисом чиновники токийского "дома в Касумигасэки" (Министерство иностранных дел) выслушивали бодрые сообщения его коллег о событиях в Петрограде: "Мудрый министр иностранных дел виконт Мотоно, бывший японским послом в Санкт-Петербурге около десяти лет, только качал головой и признавался, что, по его сведениям, дела в России обстоят много хуже" ¹⁵⁹. Он же сообщил русским дипломатам в Токио об отречении Николая II, а в дальнейшем и об аресте Временного правительства. Обуреваемый тяжелыми предчувствиями, весной 1917 г. один из представителей только что свергнутой династии (великий князь Гавриил Константинович) заявил о желании поселиться в Японии¹⁶⁰, пополнить своей персоной 8-тысячную русскую колонию этой страны. Губернатор Сахалина Д. Д. Григорьев поспешил перебраться в Иокогаму. Бывший начальник Азиатской части Главного штаба отставной генерал М. М. Манакин перед отъездом в Японию в мае 1917 г. изъявил Козакову готовность по прибытии в Токио "исполнять любую работу в посольстве или консульствах" ¹⁶¹. Посол Крупенский докладывал, что вследствие неудачного летнего наступления Юго-Западного фронта и особенно под впечатлением июльского большевистского путча в столице "настроение японских правящих кругов стало более сдержанным и менее для нас благоприятным"¹⁶².

Летом 1917 г. для выяснения "действительного" положения в стране и "среди различных классов ее населения", по поручению Токио и под видом

командировки от Общества Южно-Маньчжурской железной дороги, из Харбина в российскую столицу отправились директор Общества Каваками Тосицунэ и один из его служащих¹⁶³. Генеральный консул во Владивостоке Кикучи Гиро с той же целью предпринял объезд Приамурья. Летом-осенью 1917 г. русские дальневосточные власти обнаружили наплыв в край японских жандармов, агентов тайной полиции и офицеров¹⁶⁴, которые прибывали под видом старателей или коммерсантов, представителей горнозаводской фирмы Кухара (из Кобе) "для покупки приисков" (в числе прочего эта фирма занималась разведкой золота на русском Дальнем Востоке). Одновременно был отмечен рост японского военного присутствия на севере Кореи и заготовка военных припасов в ее пограничных с Россией районах¹⁶⁵. В среде гражданского населения распространялись слухи о скорой оккупации Приморья и Приамурья¹⁶⁶. Со своей стороны, командующий войсками Приамурского военного округа начал исподволь укреплять стратегические пункты округа, готовясь к отражению вторжения.

Состояние российских финансов также вызывало опасения в Токио. Военные закупки в Японии поглощали менее одного процента суммарного военного бюджета России, который по состоянию на вторую половину 1917 г. был исчислен в размере 49,8 млрд. руб. (по подсчетам еще императорского Министерства финансов, один день войны в среднем обходился русской казне в 15 млн. рублей ¹⁶⁷). Однако при этом сумма внутреннего и внешнего государственного долга, включая заимствования в Японии, была лишь немногим меньше потраченного на войну (около 44 млрд. руб. на 1 июля 1917 г.), при ожидаемом годовом доходе бюджета всего в 5,4 миллиарда. Другими словами, Россия погрязала в неоплатных долгах. Проанализировав эти цифры, в августе 1917 г. Временное правительство было вынуждено констатировать "чрезвычайное расстройство" российских финансов ¹⁶⁸. Несмотря на это, в Токио, хотя все менее охотно, продолжали предоставлять России займы. Последние контракты с Банком Японии о заимствованиях Крупенский от лица своего правительства подписал 8 октября 1917 г. на 66,7 млн. и 8 ноября на 50 млн. иен ¹⁶⁹. Большая часть полученных средств пошла на погашение ранее сделанных в Японии займов и оплату просроченных платежей по военным поставкам. Однако эти суммы не покрывали даже долгов по уже заключенным в Японии военным контрактам, которые составляли на тот момент немногим менее 123,5 млн. иен.

После октябрьского переворота японское посольство в Петрограде получило указание своего министра исключить любые шаги, "которые могут быть расценены как признание большевистского режима" ¹⁷⁰; токийские русофилы разделились на противников (Мотоно) и явных либо тайных сторонников (Тераучи, Танака, Араки) вооруженного вмешательства во внутрироссийские дела. Русская миссия в Токио, единодушно отвергнувшая сотрудничество с "рабоче-крестьянской" властью, с ноября 1917 г., по оценке Абрикосова, превратилась в оторванное от родины "посольство без правительства". Несмотря на непризнание Японией большевистского режима и нараставший в самой России хаос, разновластие и неразбериху, военные грузы из Японии продолжали поступать. Как и в прежние годы, ими ведали посольские военный и военно-морской агенты. Последние суда русского Добровольного флота с военным имуществом и боеприпасами они отправили из Иокогамы во Владивосток в феврале 1918 года¹⁷¹. На владивостокском рейде в тот момент уже стояли японский, британский и американский крейсера - посланные в январе под предлогом охраны местной японской колонии и военных складов Антанты ¹⁷², фактически они

положили начало интервенции союзников на русском Дальнем Востоке. Тем временем на противоположном конце бывшей Российской империи завершалась подготовка советско-германского сепаратного мира, спасительного для большевистского режима. До подписания Брестского договора оставались считаные дни.

Весной 1918 г. многие на Западе, вспоминал Уолтер Липпман, были напуганы выходом России из войны и требовали замены исчезнувшей русской армии "бездействовавшей японской" - "они были столь убеждены в необходимости второго фронта и в доблести японских солдат, что мысленно перенесли эту армию из Владивостока в Польшу на ковре-самолете" ¹⁷³. В свою очередь, вождь большевиков в начале мая 1918 г. убедил соратников пренебречь союзом с Токио, "ибо война против Германии грозит непосредственно большими потерями и бедствиями, чем против Японии" ¹⁷⁴. В тот момент потенциальная японская угроза и вообще дальневосточная тематика не слишком тревожили большевистский ареопаг, объявивший, что для него "интересы мирового социализма выше интересов национальных, выше интересов государства" ¹⁷⁵. Токийские аналитики заключили, что внешнеполитический курс новых правителей России делал добрососедскую политику Японии к ней "совершенно напрасной" ¹⁷⁵.

Примечания

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ. Проект N 12 - 31 - 10005.

1. О процессе русско-японского сближения в 1905 - 1914 гг. см.: ШУЛАТОВ Я. А. На пути к сотрудничеству: российско-японские отношения в 1905 - 1914 гг. Хабаровск-М. 2008. См. также: BERTON P. A New Russo-Japanese alliance? Diplomacy in the Far East during World War I. - Acta Slavica laponica, 1993, N 11; EJUSDEM. Russo-Japanese relations, 1905 - 1917. From enemies to allies (Routledge-London-N.Y. 2012).

2. МАРИНОВ B.A. Россия и Япония перед первой мировой войной (1905 - 1914 гг.). М. 1974, с. 5.

3. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 2000, оп. 1, д. 4453, л. 162 (телеграмма генерала Самойлова в ГУГШ, 22.VII/4.VII1.1914); л. 164 (телеграмма помощника военного агента в Китае капитана В. В. Блонского в ГУГШ, 22.VII/4.VIII. 1914).

4. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. Р-5980 (Российский военный агент в Японии), оп. 1, д. 1, л. 428. Телеграмма в ГУГШ, 22.VU/4.VIII.1914.

5. Российский государственный архив военно-морского флота (РГА ВМФ), ф. 418 (Главный морской штаб), оп. 1, д. 4528, л. 12. Телеграмма посла Н. А. Малевского-Малевича министру иностранных дел С. Д. Сазонову, 25.VII/7.VIII. 1914.

6. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. 150 (Японский стол), оп. 493, д. 1861, л. 34. Телеграмма Малевского-Малевича Сазонову, 27.VII/9.VHI. 1914.

7. Там же, ф. 133 (Канцелярия министра), оп. 470, д. 70, л. 31. Телеграмма Малевского-Малевича Сазонову, 1/14.VIII.1914.

8. BERTON P. Russo-Japanese relations, p. 22. Э. А. Барышев также полагал, что начало этим контактам положила русская сторона в лице начальника ГАУ Д. Д. Кузьмина-Караваева, который будто бы запросил японского военного атташе в Петрограде Т. Какизаки о покупке в Японии артиллерии и снарядов, правда - лишь после того, как посол И. Мотоно познакомил представителя фирмы Мицуи Ямамото Шотаро с "высшим руководством Военного министерства" (BARYSHEV Ed. The General Hermonius mission to Japan (August 1914 - March 1915) and the issue of armaments supply in Russo-Japanese relations during the First World War. - Acta Slavica laponica, 2011, N 30, p. 23). Однако, согласно русским источникам, попытку переговоров с ГАУ (причем позднее и только относительно возвращения России порт-артурских трофеев) предпринял сам Какизаки, но безуспешно - по сведениям Самойлова, его там попросту "не поняли" (РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 4453, л. 153. Телеграмма Самойлова в ГУГШ, 14/27.VIII. 1914). В другой работе Барышев признает, что почин все-таки был японский, но якобы "целиком принадлежал торгово-промышленным кругам", которые "искусно пытались создать у российского правительства впечатление, что на оказание помощи России готово правительство Японии" (БАРЫШЕВ Э. А. Японские винтовки на русском фронте во время первой мировой войны (1914 - 1917 гг.): малоизвестные стра-

ницы двустороннего сотрудничества. В кн.: Япония 2011. Ежегодник. М. 2011, с. 240, 252). В действительности инициатива исходила от официального Токио, который первоначально из осторожности предполагал действовать через частные фирмы. Кстати, именно так ситуацию "прочитали" и в самой России. Например, о надежности компании Мицуи как торгового партнера Петроград запросил Самойлова лишь в конце сентября 1914 г., когда военно-техническое сотрудничество с Японией уже стало приобретать практические очертания (ГАРФ, ф. Р-5980, оп. 1, д. 1, л. 450. Телеграмма генерал-квартирмейстера ГУГШ генерала Н. А. Монкевица Самойлову, 12/25.IX.1914).

9. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 70, л. 7. Телеграмма Малевского-Малевича Сазонову, 22.VII/ 4.VIII.1914.

10. Там же, ф. 150, оп. 493, д. 1488, л. 2 - 6. Переписка Малевского-Малевича с Сазоновым, вторая половина июля 1914 года.

11. ГАРФ, ф. Р-5980, оп. 1, д. 1, л. 422. Телеграмма Самойлова в ГУГШ, 15/28.V1I.1914.

12. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 132, л. 240. Телеграмма И. Мотоно министру иностранных дел Т. Като, 10.VIII.1914 г. Эта и цитируемые ниже телеграммы иностранных дипломатов были расшифрованы и переведены на русский язык в российском МИД. Всего за годы войны здесь было перехвачено и расшифровано около 200 секретных японских депеш. Многие были представлены на "высочайшее благовоззрение" и имеют отметку об их прочтении императором.

13. МАНИКОВСКИЙ А. А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. М. 1937, с. 59 - 60.

14. ГАРФ, ф. Р-5980, оп. 1, д. 1, л. 432, 438. Телеграммы Монкевица Самойлову, 20.VII/12.VU1. и 5/18.V1II.1914.

15. РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 4453, л. 158. Телеграмма Самойлова в ГУГШ, 6/19.VII1.1914.

16. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 75а, л. 404. Телеграмма товарища министра иностранных дел А. А. Нератова Малевскому-Малевичу, 19.VIII/1.IX.1914.

17. РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 4060, л. 15 - 15об. Начальник ГАУ Д. Д. Кузьмин-Караваев - начальнику Генерального штаба М. А. Беляеву, 9/22.VIII.1914; л. 25. Телеграмма начальника хозяйственного отдела ГАУ генерала Е. К. Смысловского Самойлову, 28.VIII/10.IX. 1914; ГАРФ, ф. Р-5980, оп. 1, д. 1, л. 450. Телеграмма Монкевица Самойлову, 12/25.IX. 1914.

18. Архив Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи (Архив ВИМАрт), ф. 45р (В. Г. Федоров), оп. 2, д. 6 (без нумерации листов). В. Г. Федоров - жене в Петроград, 2/15.Х.1914.

19. МАНИКОВСКИЙ А. А. Ук. соч., с. 277.

20. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 923, л. 51об. -52. Э. К. Гермониус - Д. Д. Кузьмину-Караваеву, 9/22.1.1915.

21. ГАРФ, ф. Р-5980, оп. 1, д. 45, л. 13; BARYSHEV Ed. The general Hermonius mission to Japan, p. 31 - 32.

22. АВПРИ, ф. 150, on. 493, д. 922, л. 317об. Малевский-Малевич -Сазонову, 4/17.Х.1914.

23. Международные отношения в эпоху империализма (МОЭИ). Сер. 3. Т. 7. Ч. 1. М. -Л. 1935, с. 156 - 157. Малевский-Малевич - Сазонову, 19.1/1.II.1915.

24. Цит. по: BARYSHEV Ed. Op. cit., p. 38.

25. АВПРИ, ф. 150, on. 493, д. 1875, л. боб. Гермониус - Нератову, 23.III/5.IV.1915.

26. РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 4453, л. 108. Телеграмма Самойлова в ГУГШ, 17/30.IX. 1914.

27. ГАРФ, ф. Р-5980, оп. I, д. 1, л. 449, 450, 459. Телеграммы Самойлова в ГУГШ, 25.VIII/7.IX., 31.VIII/13.IX; 9/22.IX.1914.

28. РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 4453, л. 51.

29. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1869, л. 23об. Малевский-Малевич - Сазонову, 19.I/2.II.1915.

30. РГВИА, ф. 369 (Особое совещание по государственной обороне), оп. 20, д. 6, л. 12 - 12об.

31. "Низы великолепны. Офицерство строевое превосходное. Но верхи, верхи слабы и слабы", - писал в дневнике 6 июня 1915 г. командир Белевского полка генерал-майор М. С. Галкин - совершенно в духе наблюдений японского генерала (Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки, ф. 802, к. 2, д. 4, л. 283). "Подготовка многих старших начальников к началу войны была недостаточна, - свидетельствовал другой генерал, - и назначения на старшие должности носили случайный характер" (ХОЛЬМ-СЕН [И. А.]. Мировая война. Наши операции на Восточно-Прусском фронте зимою 1915 г. Париж. 1935, с. 274).

32. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 137, л. 21. Телеграмма полковника М. Одагири в Токио, в Главный штаб, 18.11.1915.

33. Там же, ф. 150, оп. 493, д. 923, л. 123 - 124об. Малевский-Малевич - Сазонову, 26.III/ 8.IV.1915.

34. Первым японским государственным деятелем, получившим высокий русский орден, стал граф Окума Сигэнобу, еще в начале 1880-х гг. награжденный св. Анной 1-й степени, а позднее и орденом Белого Орла. В годы первой мировой войны, занимая пост премьер-министра, на торжественные церемонии, включая придворные, он надевал исключительно японские и русские ордена.

35. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 923, л. 211. Малевский-Малевич - Сазонову, 16/29.VI.1915.

36. Там же, л. 228, 64об. Малевский-Малевич - Сазонову, 30.V1/13.V1I, 9/22.11.1915.

37. Там же, л. 272 - 272об. Перевод статьи С. Окума "Англия после войны Наполеона 1 и Япония после настоящей войны" из августовского (1915 г.) номера журнала "Ниппон".

38. Там же, ф. 133, оп. 470, д. 95, л. 5об. -6. Перевод речи Мотоно в Нижней палате парламента Японии 23 января 1917 года.

39. Там же, ф. 150, оп. 493, д. 923, л. 404. Перевод статьи "Япония как хозяйка Дальнего Востока" (Хоци, 28.XI.1915).

40. Там же, л. 474об., 117. Переводы статей Оба Кагеаки в январском (1915 г.) номере журнала "Ниппон" и Адачи в апрельском номере.

41. Там же, л. 363. Малевский-Малевич - Сазонову, 9/22.Х.1915. Излагается содержание публичной лекции бывшего министра иностранных дел барона Т. Като (по публикации газеты "Ямато").

42. Там же, л. 332об. Приветственное письмо Окума председателю 5-го Международного конгресса мира в США, 21.IX.1915.

43. Там же, д. 925, т. 1, л. 59об. В. Н. Крупенский - министру иностранных дел Н. Н. Покровскому, 27.II/12.III.1917.

44. Там же, д. 922, л. 260 - 260об. Малевский-Малевич - Сазонову, 10/23.VIII.1914.

45. Новое время, 6/19, 13/26, 14/27.VII1.1914.

46. Сотрудники дипломатического корпуса в японской столице со стажем не были склонны преувеличивать спонтанность таких общественных проявлений. Секретарь русской миссии Д. И. Абрикосов, например, так описывал организацию подобных шествий: "Процессии организовывались очень просто. Все, кто хотел участвовать, получали в полиции фонарь и 25 йен. Результат был весьма впечатляющ.. Мимо ворот, в которых стояли посол и весь штат, проходили тысячи несущих фонари японцев, каждый из которых хотел пожать руку чиновника. Это длилось часами, и новичок мог подумать, что и впрямь приобрел огромную популярность среди жителей Токио. На самом деле это было всего лишь результатом свободного вечера и платы в 25 йен" (АБРИКОСОВ Д. Судьба русского дипломата. М. 2008, с. 302).

47. BERTON P. Russo-Japanese relations, p. 14, 16, 18.

48. BARYSHEV Ed. Op. cit., p. 30. Это верно и в отношении японского военного флота. Расходы на армию за 1914 - 1918 гг. выросли менее чем вдвое (с 87,7 млн. до 152 млн. иен), тогда как бюджет флота почти утроился (с 83 до 216 млн. иен) (STRACHAN H. The First World War. Vol. 1. Oxford. 2001, p. 481).

49. РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 4453, л. 159. Телеграмма Самойлова в ГУГШ, 3/16.VIII.1914.

50. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 923, л. 134. Малевский-Малевич - Сазонову, 28.III/10.IV.1915.

51. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 516, оп. 241/2870, 1916 г., д. 1, л. 54.

52. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 82, л. 104. Малевский-Малевич - Сазонову, 19.V/1.VI.1915. Кроме них в этом списке фигурировали помощник военного министра (а вскоре министр) генерал Осима Кенъичи и адъютанты военного и морского министров в полковничьих чинах.

53. Там же, ф. 150, оп. 493, д. 923, л. 96. Малевский-Малевич - Сазонову, 26.II/II.III.1915.

54. X. Стрэчан заблуждается, отводя эту роль России. Не вполне верно и его утверждение, что Япония "твердо и последовательно отвергала" предложения такого рода, поскольку "японские солдаты могли быть также обеспокоены своей возрастающей тактической и технической отсталостью" (STRACHAN H. Op. cit., p. 493).

55. ДАНИЛОВ Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. Париж. 1930, с. 259.

56. VEDETTE E. The full value of the Japanese alliance. - Fortnightly review, October 1914, p. 808- 814; Русское слово, 20.VI/3.VII.1915; Биржевые ведомости, 24.VI/7.VII.1915; Новое время, 27.VI/10.VII.1915; и др.

57. МОЭИ. Сер. 3, т. 8, ч. 1, с. 274.

58. ИСИИ К. Дипломатические комментарии. М. 1942, с. 83.

59. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 132, л. 252. Телеграмма министра Като послам в Лондоне (барону К. Иноуэ) и в Петрограде (Мотоно), 19.VIII.1914.

60. РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 4059, л. 4. Телеграмма управляющего дипломатической канцелярией при Ставке Н. А. Базили в МИД, 21.VIII/3.IX.1914.

61. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 132, л. 259. Телеграмма Като Мотоно, 7.IX.1914.

62. Там же, д. 75-б, л. 104. Телеграмма Сазонова Малевскому-Малевичу, 13/26.IX. 1914.

63. Там же, д. 76, л. 393. Телеграмма Нератова Малевскому-Малевичу, 20.XII.1914/2.I.1915.

64. Там же, л. 381. Телеграмма Сазонова послу в Лондоне А. К. Бенкендорфу, 18/31.XII.1914.

65. РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 7777, л. 10. Телеграмма начальника штаба Приамурского военного округа генерала А. С. Санникова в ГУГШ, 10/23.XI.1914; АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 82, л. 4. Телеграмма Малевского-Малевича Сазонову, 3/17.I.1915; ф. 150, оп. 493, д. 1889, л. 42. Для сравнения: в октябре 1915 г. в русскую действующую армию было принято 3 тыс. добро-

вольцев-корейцев, которые нелегально покинули родину после ее аннексии Японией (там же, д. 1861, л. 218).

66. РГВИА, ф. 2000, оп. 3, д. 2675, л. 1. IV (дальневосточный) отдел МИД - в ГУГШ, 28.III/ 10.IV.1915.

67. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1889, л. 106 - Юбоб. Малевский-Малевич - Нератову, 27.11/ II.III.1916.

68. Там же, л. 61 - 61об. Мобилизационный отдел ГУГШ - в IV отдел МИД, 18.IX/I.X.1916.

69. Там же, л. 64об. Донесение посла В. Н. Крупенского в МИД, 24.X/6.XI. 1916.

70. Там же, л. 67. Мобилизационный отдел ГУГШ - в IV отдел МИД, 30.XI/I3.XII.1916.

71. Там же, ф. 133, оп. 470, д. 121, л. 183. Телеграмма генерала Одагири помощнику военного министра, 15/28.IX.1916.

72. Там же, д. 70, л. 104; д. 348, л. 76. Телеграммы Малевского-Малевича Сазонову, 22.X/4.XI, 20.XI/3.XII.1914.

73. РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 4059, л. 39. Телеграмма Гермониуса в ГАУ, 12/25.XII.1914; л. 85 - 86. Переписка Маниковского с ГУГШ, декабрь 1914 года.

74. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1870, л. 16. Вырезка из "Japan Times" за апрель 1915 г. (статья "Artillery versus cavalry & infantry"). На полях рукописная помета: "Результат наших благотворительных покупок в Японии".

75. Архив ВИМАрт, ф. 6 (ГАУ), оп. 1/1, д. 1535, л. 333-ЗЗЗоб. Маниковский - полковнику Миягава, 11/24.VI.1915.

76. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1875, л. 19. ГУГШ - в МИД, 17/30.VIII. 1915.

77. РГИА, ф. 1278, оп. 7, д. 1642, л. 23. Протокол совещания Бюджетной комиссии Государственной думы по смете ГАУ, 9/22.XI.1915.

78. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1861, л. 247. IV отдел МИД - в ГУГШ, 6/18.VIII.1916.

79. Там же, д. 1872, л. 164. И.д. начальника ГУГШ П. И. Аверьянов - в МИД, ноябрь 1916 года.

80. ГАРФ, ф. Р-5980, оп. 1, д. 6, л. 346 - 347. Телеграмма военного агента полковника В. А. Яхонтова в ГУГШ, 2/15.1.1917. То, что не вполне, может быть, понимал великий князь, отлично видели другие. Отсюда мотив: "Разоружим Японию своими военными закупками и тем обезопасим свои дальневосточные территории", который порой звучал в секретной переписке (см., напр.: АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1868, л. 75. Телеграмма Н. А. Кудашева в МИД с изложением мнения начальника штаба верховного главнокомандующего Янушкевича, 13/26.XI.1914; л. 121об. Самойлов - Козакову, 11/24.IV.1915).

81. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1873, л. 26. Маниковский - министру иностранных дел П. Н. Милюкову, 16/29.III.1917.

82. Там же, д. 1866, л. 17. Телеграмма посла А. П. Извольского Сазонову, 27.XI/II.XII.1914.

83. Там же, ф. 133, оп. 470, д. 82, л. 17; ф. 150, оп. 493, д. 923, л. 70. Телеграммы Малевского-Малевича Сазонову, 22.I/4.II, 11/24.II.1915.

84. Красный архив, 1928, N 27, с. 56. Кудашев - Сазонову, 28.VIII/10.IX.1915.

85. БУБНОВ А. Д. В царской ставке. М. 2008, с. 122 - 123.

86. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 121, л. 126. Телеграмма Одагири в Токио, товарищу военного министра, 28.VI/11.VII.1916.

87. Там же, ф. 150, оп. 493, д. 1109, л. 7. Кудашев - Козакову, 10/23.I.1915.

88. ЛЕМКЕ М. 250 дней в царской ставке. Пб. 1920, с. 274.

89. Дневники императора Николая П. М. 1991, с. 560.

90. Красный архив, 1928, т. 28, с. 19. Кудашев - Сазонову, 1/14.XII.1915.

91. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 84, л. 331. Телеграмма Малевского-Малевича Сазонову, 30.XII.1915/12.I.1916.

92. АБРИКОСОВ Д. Ук. соч., с. 301.

93. РГА ВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 4538, л. 7. Телеграмма капитана А. Н. Воскресенского в Главный морской штаб, 14/27.I.1916.

94. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 82, л. 285. Телеграмма Малевского-Малевича Сазонову, 4/ 17.XII.1915.

95. МОЭИ. Сер. 3, т. 10. М. 1938, с. 42. Телеграмма секретаря по иностранным делам Э. Грея послу в Петрограде Дж. Бьюкенену, 12/25.I.1916.

96. В развитие договора 1916 г. Россия и Япония готовились заключить военную конвенцию. С этой целью в состав делегации Канин-но-Мия первоначально предполагалось включить группу высших руководителей армии и флота. Однако последовавшие консультации показали, что "вопрос о распределении русских войск на Дальнем Востоке после войны еще не выяснен", и было решено отложить заключение конвенции до конца войны. В итоге руководство японских вооруженных сил в делегации принца представлено не было (АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 121, л. 139, 142, 149, 150. Переписка Мотоно с Исии. Август 1916 года).

97. Там же, ф. 150, оп. 493, д. 1865, л. 155. Телеграмма Базили в МИД, 15/28.IX.1916.

98. Только ни слова о ружьях! (фр.).

99. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 75, л. 15. Крупенский - министру иностранных дел, 2/15.VII.1916.

100. МОЭИ. Сер. 3, т. 10, с. 206. Телеграмма Исии Мотоно; 14.11.1916.

101. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 108, л. 11. Телеграмма Козакова Сазонову, 10.I.1916. Генеральный штаб просил немедленно продать 50 млн. патронов для японских винтовок в частях, предназначенных для предстоявшего в скором времени наступления (ГАРФ, ф. Р-5980, оп. 1, д. 4, л. 117. Телеграмма Беляева военному агенту Морелю, 6/19.I.1916). Из параллельной секретной переписки Исии с Мотоно в Петрограде было известно о готовности японцев ("в случае, если Россия действительно согласится на уступку железной дороги между Чанчунем и Харбином") поставить дополнительно 120 тыс. винтовок и 60 млн. патронов и, таким образом, превзойти запрос русского командования (МОЭИ. Сер. 3, т. 10, с. 223. Примеч.). Неудивительно, что с тех пор, по позднейшему признанию Беляева, ставшего к тому времени военным министром, на уступки Японией вооружения и боеприпасов в его ведомстве стали смотреть "как на часть компенсаций, имеемых нами получить за участок Китайско-Восточной дороги, подлежащий передаче Японии" (АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1873, л. 13 - 13об. Беляев - Покровскому, 25.II/10.III.1917).

102. МОЭИ. Сер. 3, т. 10, с. 302. Телеграмма Одагири в Токио товарищу военного министра Осима, 16/29.II.1916.

103. ГАРФ, ф. Р-6173 (генерал Гермониус), оп. 1, д. 26, л. 40.

104. РГВИА, ф. 369, оп. 1, д. 3, л. 18. Военный министр А. А. Поливанов - председателю Совета министров Б. В. Штюрмеру, 12/25.III.1916; МОЭИ. Сер. 3, т. 10, с. 123. Поливанов - Сазонову, 17/30.I.1916.

105. РГВИА, ф. 369, оп. 1, д. 3, л. 220. Военный министр Д. С. Шуваев - Нератову, 14/27.IX.1916.

106. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 137, л. 158. Телеграмма Одагири военному министру в Токио, I5/28.VII. 1915. В Токио искренности этого предложения не поверили, а Петроград поспешил его дезавуировать. Начальник Генерального штаба Беляев, объясняясь по этому поводу с военным министром, утверждал, что в беседе с Одагири "политических вопросов" вообще не касался, о чем немедленно была поставлена в известность японская сторона. С тех пор уступка Россией северной части Сахалина исчезла из повестки русско-японских переговоров.

107. ТОДОРОВИЧ Д. Н. Японско-русская торговля. Харбин. 1916, с. 25.

108. YAMASAKI, OGAWA. Effect of the war on commerce and industry of Japan. New Haven. 1929.

109. The Japan Times, 29.VIII.1915.

110. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 925, т. 1, л. Зоб. Крупенский - Покровскому, 2/15.I.1917.

111. РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 3519, л. 30 об. Краткая сводка сведений по Японии генерал-квартирмейстера ГУГШ на 1 октября 1917 года. Пг., январь 1918 года. Сведения экономического характера.

112. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 923, л. 317 - 318. Проект контракта, представленный заместителем министра иностранных дел Японии Мацуи Кейсиро Малевскому-Малевичу, 8/21.IX.1915.

113. МОЭИ. Сер. 3, т. 8, ч. 2, с. 479. Поливанов - Сазонову, 29.IХ/12.Х.1915.

114. Для сравнения: Тульский, Ижевский и Сестрорецкий оружейные заводы с начала войны до 1 января 1918 г. в общей сложности произвели 3 575 622 трехлинейные винтовки (ГАРФ, ф. Р-6173, оп. 1, д. 26, л. 12. Рукопись книги "Боевое снабжение русской армии в войну 1914 - 1918 гг. и роль участия в нем заграничного рынка").

115. МОЭИ. Сер. 3, т. 10, с. 273. Памятная записка российского Министерства иностранных дел послу Мотоно, 12/25.II.1916.

116. Архив ВИМАрт, ф. 45р, оп. 1, д. 28, л. 1об. Беляев - начальникам штабов армий Юго-Западного и Северо-Западного фронтов, 2/15.I.1915; РГИА, ф. 1278, оп. 7, д. 1642, л. 66. Протокол совещания Бюджетной комиссии Государственной думы по смете ГАУ, 19.XII.1915/1.I.1916.

117. МОЭИ. Сер. 3, т. 9, с. 80 - 81. Телеграмма Накадзима начальнику Генерального штаба Ё. Хасэгава, 14/27.Х.1915.

118. ИСИИ К. Ук.соч., с. 84.

119. МОЭИ. Сер. 3, т. 10, с. 147. Нота Министерства финансов английскому послу Дж. Бьюкенену, 23.I/5.II.1916.

120. МАНИКОВСКИЙ А. А. Ук. соч., с. 291, 410. За годы войны Япония продала Франции 50 тыс. (при заказе в 600 тыс.), а Англии (включая и довоенные поставки) - 150 тыс. (при заказе в 435 тыс.) своих винтовок и карабинов, почти 130 тыс. из которых в 1915 - 1916 гг. перекупила Россия. Всего за годы войны русская армия, с учетом купленных в Великобритании, получила по линии ГАУ не менее 760 тыс. винтовок японского изготовления, направленных в большинстве во вспомогательные и тыловые части, а в действующую армию (в основном на Кавказский и Северный фронты) их поступило 293 тыс. (ГАРФ, ф. Р-6173, оп. 1, д. 26, л. 212, 221). Во внутренних караульных частях японские винтовки использовались по крайней мере до начала 1920-х годов (Центральный архив ФСБ России, ф. 1,

оп. 4, д. 468, л. 51об. Сводка-доклад Пензенской губернской ЧК. Июнь 1920 г.: японские винтовки состояли на вооружении охраны пензенской фабрики Гознак).

121. БАРЫШЕВ Э. А. Ук. соч., с. 239. За годы войны в русскую действующую армию в общей сложности поступило немногим более 800 тыс. японских ружей; к осени 1915 г. примерно каждая десятая винтовка здесь была японской (там же, с. 250, 253).

122. ИСИИ К. Ук. соч., с. 85.

123. Размер государственного долга досоветской России Японии точно не установлен. Оценки простираются от 365,5 млн. (по данным советской прессы) до 220 - 252 млн. иен, согласно подсчетам самих японцев. А. Л. Сидоров наиболее достоверной признавал оценку экспертов Генуэзской конференции - 240,9 млн. иен (СИДОРОВ А. Л. Финансовое положение России в годы первой мировой войны. М. 1960, с. 503, 525; см. также: ПЕСТУШКО Ю. С. Российско-японские отношения в годы первой мировой войны. Хабаровск. 2008, с. 211. Приложение).

124. ГАРФ, ф. Р-5980, оп. 1, д. 57. Контракт с фирмой Тайхей-Кумиай на поставку 150 тыс. винтовок.

125. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 95, л. 69. Крупенский - министру иностранных дел М. И. Терещенко, 25.IX/8.X.1917.

126. BEASLEY W.G. Japanese imperialism, 1894 - 1945. Oxford. 1987, p. 251.

127. АБРИКОСОВ Д. Ук. соч., с. 360 - 361.

128. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 923, л. 181об. Из речи Като в Нижней палате парламента 22 мая 1915 года.

129. ТОДОРОВИЧ Д. Н. Ук. соч., с. 25 - 26.

130. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1867, л. 208. Перевод статьи А. Дзанетти "Японцы в России" из "Giornale d'ltalia", 9.X.1916.

131. Там же, д. 923, л. 136 - 137об. Малевский-Малевич - Сазонову, 8/21.IV.1915.

132 МОЭИ. Сер. 3, т. 10, с. 381 - 382. Малевский-Малевич - Сазонову, 27.II/11.III.1916.

133. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 133, л. 4, 11, 34. Переписка министра иностранных дел Мотоно с поверенным в делах в Петрограде Марумо и послом Учида, 5/18, 10/23.I, 18.II/3.III.1917.

134. РГА ВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 4485, л. боб. Телеграмма Воскресенского в Главный морской штаб, 12/25.II.1915.

135. РГВИА, ф. 802 (ГВТУ), оп. 4, д. 3013, л. 7 - 8.

136. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1109, л. 23.

137. Там же, ф. 133, оп. 470, д. 121, л. 151, 165. Телеграммы Одагири в Токио в Генштаб, 17/30.VIII; 28.VIII/8.IX.1916.

138. Новое время, 9/22.IX.1916.

139. РГА ВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 4538, л. 137. Адъютант морского министра капитан 1-го ранга Осума Минэо - Воскресенскому, 22.XI.1916.

140. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1294, л. 6. Штюрмер - председателю Государственного совета А. Н. Куломзину, 18/31.VII.1916.

141. Новое время, 19.VIII/1.IX. 1916.

142. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1304, л. 2, 5.

143. Там же, д. 1303, л. 2.

144. Новое время, 27.VIII/9.IX.1916.

145. Биржевые ведомости, 9/22.III.1916.

146. В годы первой мировой войны этот делец (родной дядя Л. Д. Троцкого) пытался стать официальным поставщиком ГАУ. В качестве своего коммерческого агента в сентябре 1914 г. он направил в Японию еще более колоритную фигуру - Сиднея Рейли (ГАРФ, ф. Р-5980, оп. 1, д. 1, л. 448. телеграмма Монкевица Самойлову, 6/19.IX.1914).

147. ФЕДОРОВ В. Г. В поисках оружия. М. 1964, с. 26.

148. РГИА, ф. 560 (Министерство финансов), оп. 28, д. 1217, л. 1 - 71. Переписка Л. В. фон Гойера из Пекина и Иокогамы с М. Э. Верстратом, управляющим Русско-Азиатского банка в Петрограде.

149. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1047, л. 3.

150. Там же, ф. 133, оп. 470, д. 133, л. 101. Телеграмма Мотоно Итиро послу в Петрограде Учида Ясуя, 19.VI/2.VII.1917.

151. Там же, ф. 150, оп. 493, д. 1889, л. 99 - 99об. Прошение мастера-оружейника Тамаёси Торикай с приложением списка из 105 его коллег (перевод).

152. Там же, л. 80 - 80об. Донесение вице-консула в IV отдел МИД, 1/14.IV.1916; л. 113. Коллективное прошение членов ассоциации Hatsudoku-Kyokai русскому консулу в Мукдене, 12.VI.1916.

153. РГИА, ф. 37, оп. 65, д. 1797, л. 2об.

154. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 137, л. 182. Телеграмма Мотоно премьер-министру и министру иностранных дел Окума, 12/25.IX.1915.

155. ГАРФ, ф. 601 (Николай II), оп. 1, д. 657, л. 8об. Всеподданнейшая записка генерал-адъютанта М. В. Алексеева, 15/28.VI.1916.

156. ВЕЛЬСКИЙ С. Желтый труд. - Новое время, 21.IХ/4.Х.1916.

157. АВПРИ, ф. 150, оп. 493, д. 1861, л. 296.

158. ИСИИ К. Ук. соч., с. 84.

159. АБРИКОСОВ Д. Ук. соч., с. 303.

160. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 133, л. 83. Телеграмма Учида министру иностранных дел Мотоно, 12.V.1917.

161. Там же, ф. 150, оп. 493, д. 926, л. 13. Телеграмма Козакова Крупенскому, 10/23.V.1917.

162. Там же, д. 1865, л. 171. Крупенский - Терещенко, 17/30.VII.1917.

163. Там же, ф. 133, оп. 470, д. 133, л. 96. Телеграмма Мотоно Учида, 7/20.VI.1917. Это была не первая поездка Каваками такого рода: до войны, объехав "всю Россию, Сибирь и Приамурье", он, по его словам, убедился в необходимости "теснейшего торгового союза между Россией и Японией" (Новое время, 29.IX/12.X. 1914).

164. Один из русских очевидцев утверждал, что распознать переодетого японского военного легко по характерной походке, выработанной от "искусственного отучения шаркать ногами. Офицеры, кроме того, сохраняют всегда особый жест левой руки от постоянной японской привычки держать ее обыкновенно на эфесе сабли" (цит. по: ШУЛАТОВ Я. А. Ук. соч., с. 154).

165. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 143, л. 26. Телеграмма комиссара по делам Дальнего Востока в МИД, 17/30.VI.1917.

166. Там же, л. 4. Телеграмма областного комиссара министру внутренних дел, 28.IХ/11.Х.1917.

167. ГАРФ, ф. 627 (Б. В. Штюрмер), оп. 1, д. 72, л. 1. Всеподданнейший доклад министра финансов П. Л. Барка. Вторая половина 1915 года.

168. АВПРИ, ф. 133, оп. 470, д. 99, т. 2, л. 651 - 655. Протокол заседания Временного правительства, август 1917 года.

169. Там же, ф. 150, оп. 493, д. 925, т. 1, л. 245 - 245об. Крупенский - Терещенко, 9/22.Х.1917; ГАРФ, ф. Р-5980, оп. 1, д. 56, л. 40. Военный агент генерал-майор В. А. Яхонтов, морской агент контр-адмирал Б. П. Дудоров и коммерческий агент К. К. Миллер - военному министру К. Осима, 25.XII.1917.

170. АБРИКОСОВ Д. Ук. соч., с. 326.

171. РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 6109, л. 25.

172. В этой связи Д. Стивенсон отмечает, что "своим происхождением японская интервенция обязана британскому Военному министерству" (STEVENSON D. The First World War and international politics. Oxford. 1988, p. 210).

173. ЛИППМАН У. Общественное мнение. М. 2004, с. 141.

174. Постановление ЦК РКП(б) по вопросу о международном положении, 6.V.1918 (ЛЕНИН В. И. Поли. собр. соч. Т. 36, с. 315).

175. Там же, с. 341 - 342. Доклад о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского совета, 14.V.1918.

176. ИСИИ К. Ук. соч., с. 86.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Д. Б. Павлов:

Комментарии: