Отечественные исследователи Русского зарубежья не раз обращались к проблемам, связанным с историей русской эмиграции в Маньчжурии. Эта тема получила широкое освещение в отечественной и зарубежной историографии¹. Однако до сих пор по целому ряду изучаемых сюжетов нет единого мнения, приводимые факты и выводы часто противоречат друг другу. Кроме того, некоторые аспекты лишь поверхностно затрагивались исследователями, другие же рассматривались в контексте обобщающих трудов по истории русской эмиграции. Одним из таких вопросов, не получивших пока, несмотря на свою значимость, целостного освещения в исторической литературе по истории русской эмиграции в Китае, являются проблемы дипломатического характера, а именно: влияние фактора российской эмиграции на международные отношения в регионе. Политика японских оккупационных властей в отношении российской эмиграции в Маньжоу-Го и позиция СССР - один из таких спорных вопросов. Кроме того, именно дипломатические аспекты, из-за ограниченной источниковой базы долгое время оставались на периферии научного осмысления.

Цель данного сообщения заключается в том, чтобы охарактеризовать политику японских оккупационных властей в отношении российской эмиграции в Маньжоу-Го, показать, в какой степени она повлияла на международные отношения в регионе в целом, и на советско-японские контакты - в частности. Публикация основана на источниках разного характера, однако, учитывая заявленную проблематику, преимущество отдано не вводившимся ранее в научный оборот документам внешнеполитических ведомств.

После установления в 1925 г. дипломатических отношений между СССР и Японией основное внимание в двусторонних контактах уделялось экономическому взаимо-

* Наземцева Елена Николаевна - кандидат исторических наук, научный сотрудник Научно-исследовательского института (военной истории) Военной академии Генерального штаба Вооруженных сил РФ.

Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ (грант N 11 - 06 - 90719).

¹ Ши Гохуа. Русские в Китае. - Проблемы Дальнего Востока, 1990, N 2; Аблова Н. Е. История КВЖД и российской эмиграции в Китае (первая половина XX в.). Минск, 1999; Ли Мэн. Харбин - продукт колониализма. - Проблемы Дальнего Востока, 1999, N 1; У Нань Линь. Проблемы адаптации русских эмигрантов в Китае 20 - 30-х гг. XX в. М., 2001; Залесская О. В. Российско-китайские приграничные отношения на Дальнем Востоке (1917 - 1924). Благовещенск, 2002; Дубаев М. Л. Из истории русской эмиграции в Китае. - Восточный архив, 2002, N 8 - 9; 2003, N 10; 2004, N 11 - 12; Иванов В. П. Российское зарубежье на Дальнем Востоке в 1920 - 1940-е гг. М., 2003; Левошко С. С. Русская архитектура в Маньчжурии. Хабаровск, 2003; Фомин В. Н. Российская эмиграция в Китае с 1920 г. и до окончания Великой Отечественной войны (1941 - 1945 гг.). М., 2005; Аблажей Н. Н. С востока на восток: российская эмиграция в Китае. Новосибирск, 2007; Аурилене Е. Е. Российская диаспора в Китае. 1920 - 1950-е гг. Хабаровск, 2008.

действию. Развивались культурные и научные связи, несмотря на разницу социальных систем и некоторую взаимную подозрительность. В целом же, по мнению полпреда СССР в Японии B.C. Довгалевского, "за этот короткий промежуток заложены прочные основы для дальнейшего углубления дружбы между народами - соседями и развития их экономических, культурных и политических связей"².

Однако после прихода к власти правительства генерала Г. Танака ситуация начала меняться. Новый глава правительства был сторонником активной внешней политики. Благожелательный нейтралитет СССР воспринимался им как необходимое условие успешной японской экспансии в Китае³. Несмотря на то, что во время конфликта на КВЖД между СССР и маньчжурским диктатором Чжан Сюэляном в 1929 г. Япония сохраняла нейтралитет, советское руководство не исключало присутствия в конфликте, пусть не явного, "японского фактора". Позже, с началом "Маньчжурского инцидента" - оккупации Маньчжурии Квантунской армией в сентябре 1931 г., намечаются серьезные изменения в советско-японских отношениях. К 1932 г. вся Северная и Южная Маньчжурия оказалась в руках японских военных. Более того, на советско-маньчжурской границе стали строиться оборонительные сооружения⁴. Разумеется, Москва была недовольна переходом японской экспансии в активную фазу, однако воздерживалась от официальных демаршей.

Следует отметить, что к моменту оккупации японское население стало неотъемлемой частью населения Маньчжурии и Харбина. Оно представляло здесь влиятельную финансовую и экономическую силу. В Харбине издавались японские периодические издания, причем на русском, японском и китайском языках⁵. Японские предприятия концентрировались все вместе, образуя своеобразный японский город. В 1925 г. численность японской колонии составляла по данным Г. В. Мелихова, около 3400 человек⁶.

Факторами, осложнявшими двусторонние отношения в этот период, помимо оккупации японской армией Маньчжурии, стали постоянные конфликты на КВЖД, а также политика японских оккупационных властей в отношении российской эмиграции. Все три фактора были тесно взаимосвязаны друг с другом.

Китайско-Восточная железная дорога находилась ранее в совместном владении СССР и Китая, после "Маньчжурского инцидента" она оказалась под контролем "независимого" Маньчжоу-Го. При сохранении прежнего руководства дороги фактическими хозяевами стали японцы. В конфликтах были замешаны местные бандитские формирования (хунхузы), а также военизированные отряды, состоявшие из русских эмигрантов.

О подобных фактах свидетельствуют документы АВП РФ, в том числе многочисленные протесты советских представителей в Харбине, направленные в Министерство иностранных дел Маньчжоу-Го. На ряд акций антисоветской направленности с участием русских эмигрантов указывает протест полномочного представителя СССР в Харбине, в котором речь идет о нападении четырех русских фашистов на двух сторожей Забайкальской железной дороги. Несмотря на обещание принять меры к расследованию, никакого ответа по этому вопросу с китайской стороны не последовало. На запрос консула в отделение Главного полицейского управления последовал ответ о необходимости расследования подобных дел Дипломатическим бюро. Однако ни по-

² СССР и страны Востока накануне и в годы Второй мировой войны. М., 2010, с. 63.

³ Там же, с. 64.

⁴ Противостояние. Очерки военно-политической конфронтации первой половины XX века. М., 1995, с. 97.

⁵ Например, журнал "Вестник японского торгового музея" выходил на русском языке, а журнал "Харбин дзихо" - на японском; газеты "Харбин ници - ници симбун" и "Харбин цусин" - на японском, а "Шиту жибао" и "Дабэй синбао" - на китайском. - Мелихов Г. В. Российская эмиграция в международных отношениях на Дальнем Востоке 1925 - 1932. М., 2008, с. 264.

⁶ Там же, с. 262.

лицией, ни Дипломатическим бюро не было принято никаких мер к расследованию и розыску преступников. Причем пострадавшие сторожа дороги не были даже допрошены полицией. В результате служащие дороги, как отмечал советский консул, "опасаясь дальнейших нападений со стороны белогвардейцев, испытывают в настоящее время беспокойство за свою безопасность". Он привел еще ряд примеров аналогичного отношения со стороны полиции, указав, что "такое поведение местных полицейских властей достойно сожаления и не может не рассматриваться как попустительство деятельности преступных элементов". Причины такого поведения местной полиции понятны, поскольку полицейское обслуживание советской колонии было сосредоточено в руках находящихся на службе в полиции русских эмигрантов, заинтересованных, как подчеркивалось в письме консула, "в политической борьбе, которую ведут их единомышленники против советских учреждений и советских граждан"⁷.

Китайские власти довольно жестко реагировали на обвинения в свой адрес советской стороны в бездействии и потворстве "эмигрантским вылазкам" на КВЖД и в приграничье. Признавая факты постоянных беспорядков, они заверяли об активных мерах по их "искоренению". В частности, на протяжении 1931 г. в приграничных районах активно действовали отряды Пешкова, Зыкова и др. общей численностью около 150 человек. На очередной протест генерального консула СССР А. А. Знаменского особоуполномоченный МИД в Ляонине Ван Цзинхуан приводил доказательства ликвидации китайскими войсками этих бандитских формирований: "Обстоятельства протеста советского консула совершенно не соответствуют действительности, - утверждал он. -Поддержание местного порядка в районе КВЖД всегда проводилось в жизнь и все создатели беспорядков, безразлично, белогвардейцы или нет... всегда искоренялись. Согласно телеграфных сообщений помощника Главкома Ван Фулина, достаточно подтверждается, что войска в течение полугода, не покладая сил, искореняли бандитизм". По словам Ван Цзинхуана, материалом для формального письменного протеста консула явились "уличные сведения или односторонние донесения", которые не только затрагивают авторитет армии Китая, но и очень легко могут вызвать недоразумения между "нашим народами"⁸.

По мнению советских представителей, эти факты приобретали "особое значение" в отношениях СССР, маньчжурских властей и Японии на фоне усилившейся за последнее время активности белогвардейских организаций, местного отдела русской фашистской партии и скаутов. О благожелательном, по мнению советских представителей, отношении к антисоветским акциям со стороны японских властей свидетельствовали многочисленные уличные демонстрации эмигрантов с царскими флагами, проходившие летом и осенью 1933 г. и распространение пропагандистских листовок антисоветского содержания.

По этим поводам советские представители в Харбине неоднократно встречались с властями Маньчжоу-Го, в том числе, с начальником Дипломатического бюро Министерства иностранных дел Нин Жун Цзинем. Однако ответ последовал лишь после официального протеста советской стороны от 10 октября 1933 г. И тон, и содержание документа свидетельствовали об истинном отношении властей Маньчжоу-Го к сложившейся ситуации. Нин Жун Цзинь отмечал, что, не имея доказательств, нельзя обвинять эмигрантов во всех случаях нападения на советских граждан, "ведь не только среди эмигрантов, но и среди советских граждан есть непорядочные люди". Тем не менее консула заверили в том, что инциденты будут расследованы и виновные наказаны, а на собраниях и демонстрациях без ведома и разрешения Дипломатического бюро не будут использоваться упомянутые флаги. В свою очередь, советской стороне напомнили о выступлениях против Маньчжоу-Го в Чите, якобы имевших место 1 мая

⁷ Архив внешней политики Российской Федерации (далее - АВП РФ), ф. 100, оп. 17, п. 33, д. 27, л. 29.

⁸ Там же, оп. 15, п. 26, д. 21, л. 8.

этого же года, а также о том, что "власти СССР не препятствуют выступлениям против Маньчжоу-Го"⁹.

Обмен подобными нотами продолжался вплоть до начала Второй мировой войны. Однако ситуация не менялась. Советское руководство не делало громких заявлений, японское также продолжало сохранять "условный" нейтралитет.

В провокациях на западной линии КВЖД принимали участие эмигрантские отряды Эпова, Стрельцова, Иванова, Гордеева. По некоторым сведениям, японцы снабжали русские отряды оружием¹⁰, а японское военное руководство активно использовало русских эмигрантов в разведывательных и подрывных целях. Некоторые факты упомянутой деятельности кратко освещаются В. Г. Мелиховым¹¹.

После вступления японских войск 5 февраля 1932 г. в Харбин военная часть русской эмиграции восприняла это событие с воодушевлением. Некоторые из ее представителей, например генералы Е. Г. Сычёв, И. Ф. Шильников и другие, посетили резиденцию командующего японскими войсками генерала Тамона, а также командира авангардной бригады генерала Хасэбэ¹², хотя следует отметить, что русская эмиграция не была однородной, она разделилась на прояпонскую, прокитайскую и просоветскую.

Главная установка Квантунской армии после оккупации Маньчжурии заключалась в том, чтобы добиться единства русской эмиграции (около 70 тыс. человек) в антисоветской борьбе, упрочить их антисоветские настроения, "воспитать" в японском и маньчжурском духе, привлекать их к содействию армии, как в мирное, так и в военное время. Бывший начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Хата Хикодзабуро в своих показаниях позже отмечал, что для Японии русская эмиграция представляла особую ценность в борьбе с СССР именно из-за своих "советофобских настроений". Поэтому делалось все, чтобы удержать ее в нужных рамках, получать из ее числа наиболее способных людей и привлекать их для непосредственной помощи армии¹³.

В ноябре 1932 г. совет министров представил проект полицейской реформы в "особом районе", по которому предусматривалось увеличение русских и японских полицейских. На руководящие посты наряду с японцами выдвигались и русские специалисты¹⁴.

Из русских эмигрантов была создана так называемая "лесная полиция". По мнению японцев, "китайская полиция всегда входила в сговор с китайскими партизанами и бандитами и поэтому была опасной. Русские же полицейские чины были точны в исполнении своих обязанностей". Были организованы специальные курсы лесной полиции, которые находились в Муданьцзяньской провинции и подчинялись японской контрразведке. На курсах постоянно обучалось около 100 человек. Срок обучения был от трех до четырех месяцев. Во время обучения кроме обычных полицейских обязанностей изучалось и военное дело. Лучшим преподавались основы "диверсионного дела". Их направляли в упомянутые выше ударные отряды. По плану предусматривалось использование для диверсий около 1000 человек в военное время¹⁵.

Активную политику проводило новое руководство и для того, чтобы привлечь на свою сторону невоенную часть русской эмигрантской колонии, без особого энтузиазма

⁹ Там же, л. 37, 38, 41.

¹⁰ Аблова Н. Е. Дальневосточная ветвь Русского зарубежья. Минск, 2007, с. 125.

¹¹ Подробнее см.: Мелихов Г. В. Указ. соч., с. 259 - 260; Балакшин П. П. Финал в Китае: возникновение, развитие и исчезновение белой эмиграции на Дальнем Востоке, т. 1 - 2. Сан-Франциско - Париж - Нью-Йорк, 1958.

¹² Мелихов Г. В. Указ. соч., с. 271.

¹³ Государственный архив Российской Федерации (далее - ГАРФ), ф. Р-9401, Особая папка Молотова, оп. 2сч., д. 142, л. 201, 203.

¹⁴ АВП РФ, ф. 100, оп. 17, п. 33, д. 27, л. 1.

¹⁵ ГАРФ, ф. Р-9401, Особая папка Молотова, оп. 2сч., д. 142, л. 198.

встретившей приход японцев. В своих показаниях генерал-лейтенант Хата отмечал, что "все силы направлялись для ознакомления русских белоэмигрантов с фактическим положением в Японии, с ее реальными силами, для увеличения доверия к Японии". Такое же внимание обращалось на то, чтобы "заставить эмигрантов понять японскую политику в Маньчжурии и действовать в соответствии с этой политикой"¹⁶.

Широкое распространение в периодической печати получили кампании, в которых освещались мероприятия, направленные новым руководством на улучшение материального и политического положения русских. Одним из ярких примеров такой политики может служить заседание консульского корпуса, которое состоялось 14 декабря 1931 г. на квартире старшины местного консульского корпуса японского генерального консула Оохаши. Интересно, что в упомянутом заседании приняли участие дипломатические представители всех держав, заинтересованных в решении дальневосточного кризиса: американский генеральный консул Хэнсон, британский генеральный консул Гарстинг, французский консул Рено, германский консул Бальцер, итальянский - Маффи, польский - Дуглас, бельгийский - Гай, датский консул Иоргенсен, нидерландский - Вандервельде, чехословацкий консул Гейны и португальский - Окидельский. Подробное сообщение об этом мероприятии было опубликовано в местной газете "Заря" от 16 декабря 1931 г.

На заседании поднимались разные вопросы, в том числе вопрос о положении русской эмиграции в Харбине и ее нуждах. В результате было принято решение обратиться к властям с тем, чтобы обратить их внимание на "чрезвычайно тяжелое положение русской эмиграции - в большинстве материально малообеспеченной и несущей все налоговые тяготы". Также был затронут один из самых важных для русских эмигрантов вопрос - о паспортах. По мнению консульского корпуса "размеры стоимости паспортов для многих эмигрантов непосильны". На это также предполагалось обратить внимание властей с тем, чтобы "предпринять шаги к облегчению положения эмиграции в этом отношении". Консульский корпус, учитывая общую депрессию, "чрезвычайно болезненно отразившуюся на материальном положении эмиграции", "по собственному почину" обследовал положение эмиграции. В результате консульский корпус принял решение обратиться непосредственно к китайским властям с целью пересмотра паспортных ставок и других налогов¹⁷. Таким образом, японские власти стремились продемонстрировать не только эффективность в решении проблем эмигрантов, но и свою лояльность по отношению к ведущим мировым державам.

Сотрудниками советского консульства в Харбине был проведен и направлен в НКИД подробный анализ мероприятий японского руководства в отношении русской эмиграции. Из телеграмм следовало, что в маньчжурских правительственных кругах подробно рассматривался вопрос о помощи безработным эмигрантам. Например, было принято решение "увеличить число русских служащих в учреждениях для того, чтобы найти работу массе безработных эмигрантов", хотя в кругах маньчжурского руководства не исключали, что это может послужить причиной ухудшения отношений с Советским Союзом. Однако маньчжурское правительство не разделяло этого взгляда и считало это своим внутренним делом. К началу 1933 г. был составлен план по привлечению специалистов и рабочих к новому строительству. В управление железнодорожной полиции предполагался очередной прием русских полицейских, причем принимались русские, находящиеся в маньчжурском подданстве и эмигранты. Кроме того, по предложению японского советника Тейдзуми русским было предоставлено 300 участков земли в районе Нэхэ и Цицикарской провинции. Предполагалось также выделить еще 30 участков около Харбина из казенных земель¹⁸.

К осени 1933 г. сложилась ситуация, в которой угроза нового военного конфликта на КВЖД стала реальной. Но к тому времени у СССР не было возможностей для ве-

¹⁶ Там же, л. 206.

¹⁷ АВП РФ, ф. 100, оп. 16, п. 32, д. 21, л. 47.

¹⁸ Там же, оп. 17, п. 33, д. 27, л. 11.

дения эффективных боевых действий. 23 марта 1935 г. в Токио было подписано соглашение об "уступке прав" СССР в отношении КВЖД, которая переходила во владение Маньчжоу-Го¹⁹.

После продажи советской стороной своих прав на КВЖД, японское давление на русскую эмиграцию начинает усиливаться. 28 декабря 1934 г. было учреждено Бюро по делам русских эмигрантов в Маньчжурской империи (БРЭМ), главной целью которого было поставить под жесткий идеологический и политический контроль русскую эмиграцию в Маньчжурии. Характеризовать деятельность БРЭМ не входит в нашу задачу, поскольку это не является предметом настоящего исследования. Кроме того, к этой теме многие авторы уже обращались²⁰. Следует лишь отметить, что Квантунская армия, осуществляя непосредственное руководство организациями русских эмигрантов, в том числе - БРЭМ, что вызывало, кстати, недовольство со стороны японских чиновников, специально не выделяла их. Кроме того, до эмигрантов, являвшихся членами организаций, не доводилась информация об использовании их в военное время. В мирное время их представители в секретные дела не посвящались²¹.

Участившиеся приграничные конфликты, активная политика в отношении русской эмигрантской диаспоры с целью ее использования в антисоветских акциях вынудили советское руководство в своих дипломатических отношениях с японской стороной пойти на более решительный шаг. В сентябре 1935 г. замнаркома Б. С. Стомоняков в беседе с японским послом Ота дал понять, что создание БРЭМ Москва воспринимает как поощрение Японией деятельности белоэмигрантских организаций. Однако это не изменило ситуацию.

Политика оккупационных властей вызвала массовый отток русских эмигрантов из Маньчжурии в Шанхай, Тяньцзин и на юг Китая. Отвечая этим настроениям, японское руководство снова привлекло мнение международного сообщества: газета "Харбинское время" представила интервью с приехавшим из Шанхая представителем Нансеновского бюро по делам русских беженцев при Лиге Наций Кено, который заявил, что в Шанхай ехать незачем. По его данным, на 17 тыс. человек русской колонии -8 тыс. безработных. Кено подчеркнул, что во время японо-китайского конфликта 600 эмигрантов получили работу и, кроме того, муниципалитет предоставил еще 550 рабочих мест для русских эмигрантов. Кампания против отъезда из Маньчжурии среди эмигрантов велась постоянно, и не только в прессе. По этому поводу устраивались специальные акции, например, собрания, лекции²².

В другом интервью той же газете "Харбинское время" член японской военной миссии Хара по поводу перспектив русской эмиграции заявил, что в отношении русских эмигрантов будет проводиться либеральная политика и что в отношении русских эмигрантов никакого шовинизма, "наблюдавшегося ранее, сейчас в китайских учреждениях нет, русским не закрыта здесь любая должность при условии соответствия, поэтому русским эмигрантам нет основания унывать"²³.

На протяжении первой половины 30-х годов советско-японские отношения продолжали ухудшаться. Постоянно учащались "инциденты" на практически не демаркированных границах Маньчжоу-Го с СССР, к осуществлению которых продолжали привлекаться и русские эмигранты. Однако СССР продолжал сохранять status quo и поддерживать с Маньчжоу-Го консульские отношения. Все это вызывало недоумение международного сообщества, пристально наблюдавшего за ситуацией на Дальнем Востоке. В своей монографии Г. В. Мелихов приводит документ "Краткая информация о текущем моменте в Маньчжурии", подготовленный Беженским комитетом. Документ красноречиво характеризует создавшуюся обстановку и мнение международного

¹⁹ СССР и страны Востока..., с. 73.

²⁰ См.: Аблова Н. Е. Дальневосточная ветвь Русского зарубежья; Аурилене Е. Е. Указ. соч.

²¹ ГАРФ, ф. Р-9401, Особая папка Молотова, оп. 2сч., д. 142, л. 204.

²² АВП РФ, ф. 100, оп. 16, п. 32, д. 21, л. 17.

²³ Там же, оп. 17, п. 33, д. 27, л. 1.

сообщества: "Никогда бессилие СССР не демонстрировалось так явно, как в переживаемые нами дни. СССР отлично понимает, что сейчас происходит полная ликвидация его влияния в Маньчжурии и Монголии, крушение его политики на Дальнем Востоке, назревает, быть может, вооруженное столкновение Японии и СССР, - и бессилен помешать этому"²⁴. Однако такая позиция советского руководства следующим образом обосновывалась Сталиным: "С Японией нужно поосторожнее. На своих позициях стоять нужно твердо и непоколебимо, но тактика должна быть погибче, поосмотрительнее... Не пришло еще время для наступления"²⁵. Разумеется советское руководство не верило в искренность "дружбы" с Японией и понимало необходимость подготовки собственной обороны на Дальнем Востоке.

Японские службы, в свою очередь, учитывая сложившуюся благоприятную международную ситуацию, еще более активно использовали русских эмигрантов в борьбе с СССР. Из их числа создавались особые ударные отряды. В них входили наиболее способные эмигранты, которым поручалось подрывать полотно железных дорог самостоятельно или во взаимодействии с отрядами японцев. Из показаний генерал-лейтенанта Хата Хикодзабуро следует, что подготовка воинских частей из русских эмигрантов ставила своей задачей "заполучение личного состава в 4000 - 5000 человек для вооруженных организаций". Создание основного ядра таких отрядов началось с 1937 г.: вблизи железнодорожного моста через реку Сунгари. В качестве составной части маньчжурской армии были сформированы первые воинские части из белоэмигрантов. Следует отметить, что добровольцев в отряды поступило немного: около 150 человек. Постепенно работа отрядов налаживалась. Были организованы части, насчитывавшие в своем составе постоянный штат в 250 - 300 человек. Прием в отряды сначала проводился раз в год, но затем был увеличен до двух раз. Это позволило набирать в год по 300 - 600 человек. В результате до 1945 г. общее число прошедших военную подготовку белоэмигрантов достигло 4000 человек²⁶.

Организационно эти воинские части состояли из трех подразделений: рота, артиллерийский отряд, отряд связистов. Артиллерийский отряд располагал двумя пушками типа горных орудий, отряд связистов - радиоаппаратами. Основное внимание при обучении роты уделялось взрывам полотна, ночным неожиданным атакам. Русские военные отряды возглавлялись подполковником маньчжурской армии - японцем Асано. Руководящие должности в частях занимали японские офицеры маньчжурской армии. Постепенно привлекались к руководству и русские эмигранты. Преподавание и общее руководство белоэмигрантскими отрядами было возложено на начальника японской контрразведки в Харбине. Для проведения военных операций создавались ударные части численностью примерно в 100 человек в отряде. Они предназначались для разрушения железнодорожного полотна в верховьях р. Амур²⁷. Существовали также русские военизированные отряды Кио-Ва-Кай, активно проводилась военно-воспитательная подготовка эмигрантской молодежи²⁸.

На осуществление мероприятий в отношении русской эмиграции японское руководство выделяло значительные средства. С 1939 г. эта сумма составляла 20 тыс. иен в месяц. Кроме того, для поддержания работы отдельных канцелярий "белоэмигрантских группировок" выплачивалось по 200 - 300 рублей в месяц. Из секретных фондов

²⁴ Мелихов Г. В. Указ. соч., с. 274.

²⁵ СССР и страны Востока..., с. 66.

²⁶ ГАРФ, ф. Р-9401, Особая папка Молотова, оп. 2сч., д. 142, л. 197.

²⁷ Там же, л. 198. Н. Е. Аблова отмечает, что один из таких отрядов численностью 250 человек в 1939 г. принимал участие в боях на реке Халхин-Гол. Во время Второй мировой войны русские отряды были преобразованы в Российские воинские отряды армии Маньчжоу-Го. Для них было открыто двухлетнее военное училище, выпускники которого направлялись на службу в Квантунскую армию. - Аблова Н. Е. Дальневосточная ветвь Русского зарубежья, с. 141.

²⁸ Аблажей Н. Н. Указ. соч., с. 144.

руководства Квантунской армии выплачивались суммы для вербовки в диверсионные отряды²⁹.

Ни постоянные приграничные инциденты, ни антисоветские выпады эмигрантских группировок, ни начало японо-китайской войны, ни вооруженные столкновения на озере Хасан, как это не покажется странным, не привели к разрыву дипломатических отношений Японии и СССР. На протяжении Второй мировой войны "странный нейтралитет" сохранялся³⁰. Однако итоги войны изменили ситуацию в пользу СССР. Позиции Советского Союза на Дальнем Востоке были восстановлены, параллельно началась постепенная советизация белой эмиграции.

"Эмигрантский фактор" в целом, политика японских оккупационных властей в отношении российской эмиграции в Маньжоу-Го, и направленная на ее активное использование в реализации своих экспансионистских целей не могли изменить общую линию советской внешней политики в регионе. Однако они существенно осложняли дипломатические отношения на Дальнем Востоке, которые некоторые западные журналисты, освещавшие события этого периода, назвали "веселой игрой для участников"³¹.

²⁹ ГАРФ, ф. Р-9401, Особая папка Молотова, оп. 2сч., д. 142, л. 210.

³⁰ СССР и страны Востока..., с. 82.

³¹ АВП РФ, ф. 04, оп. 22, п. 182, д. 275, л. 27.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Е. Н. НАЗЕМЦЕВА:

Комментарии: