В 1941 г. вышла моя книга "Очерки по истории Казахской ССР". В этой работе уделено много места истории национальных движений в дореволюционном Казахстане, В 20-х и 30-х годах в историографии Казахстана широкое распространение получили буржуазно-националистические взгляды ныне умершего А. Ф. Рязанова, который ряд своих работ посвятил истории национальной борьбы казахского народа, причём единственным критерием признания прогрессивности этих движений для А. Ф. Рязанова служила направленность их против России. Такой подход к освещению данной проблемы, естественно, вёл к признанию присоединения Казахстана к России как абсолютного зла.

Когда я писал свою книгу, для меня была совершенно ясна необходимость рассматривать эти движения в связи с революционным движением в России, национальный вопрос освещать как часть более общего вопроса - о революционном преобразовании общества. На стр. 320 своей работы я отмечал, что условия освобождения казахского народа лежали не в его национальной замкнутости, а в союзе с русским пролетариатом в борьбе за социализм, равно как развитие революционного движения в дальнейшем показало, что победа революции в России невозможна без поддержки борьбы русского народа со стороны угнетенных народностей колоний".

Однако, просматривая теперь свою книгу, я должен признать, что в оценке ряда движений мне не удалось до конца преодолеть буржуазно-националистические ошибки. Наиболее грубая ошибка была допущена мною в оценке движения Кенесары, которой я придерживался до появления 26 декабря 1950 г. в газете "Правда" статьи "За марксистско-ленинское освещение вопросов истории Казахстана", подвергшей справедливой критике книгу Е. Бекмаханова "Казахстан в 20 - 40-х годах XIX в.". Эта критика относилась и ко мне, так как я разделял и поддерживал буржуазно-националистическое освещение движения Кенесары, данное Е. Бекмахановым, и допустил, как редактор, его книгу к печати.

Тяжёлые ошибки, допущенные мною в оценке движения Кенесары Касымова, обязывают меня вскрыть корни этих ошибок. Ещё в 1941 г. для меня была ясна классовая основа движения Кенесары. Я отмечал в своей книге, что Кенесары "не вывел и не мог вывести это движение за ограниченные рамки интересов старой феодальной аристократии чингизидов" (стр. 273), но в то же время я признал, что "движение Кенесары явилось крупнейшим антиколониальным национально-освободительным движением в Казахстане" (там же).

Думаю, что эта грубо ошибочная оценка движения Кенесары как национально-освободительного движения явилась следствием того, что, во-первых, я оторвал это движение от перспектив развития буржуазно-демократической революции в России: во-вторых, по существу, игнорировал идеологическую сторону движения, которая была пропитана воинствующим исламизмом; не учёл в достаточной мере реакционного характера внутренней политики Кенесары и, наконец, совершенно недостаточно увязал движение Кенесары с международной обстановкой. В результате я не мог показать, что Кенесары неизбежно вёл к отрыву казахского народа от русских трудящихся масс, что это движение неизбежно должно было вести к сближению Казахстана со среднеазиатскими ханствами, а через их посредство, в условиях соперничества российского царизма и английского капитализма в борьбе за среднеазиатские рынки, - к подчинению английскому капитализму. На самом деле движение не имело ничего общего с освободительной борьбой казахского народа, носило реакционный феодально-монархический характер. Выступления казахских общин против Кенесары являлись не межродовой борьбой, а классовой борьбой народных масс казахов против Кенесары.

После опубликования 26 декабря 1950 г. статьи в "Правде" я признал ошибочность своей оценки движения Кенесары Касымова, исправил эту ошибку в редактируемой мною книге "Очерки по истории Киргизской ССР", которая готовится к печати, и постараюсь дать правильную характеристику этого движения в статье, которую готовлю для многотомника по истории СССР.

Однако я считал и считаю, что моя задача заключается не только в том, чтобы дать в печати правильную оценку движения Кенесары Касымова, но и в том, чтобы пересмотреть оценки других национальных движений в Казахстане, о которых я писал. Это потребовало от меня пересмотра опубликованных мною работ, повторного изучения некоторых материалов, что отняло много времени.

Думаю, что в "Очерках" мною правильно показано наличие в Казахстане до 70-х годов XIX в. двух движений, аналогичных крестьянским войнам у оседлых народов (восстание Исатая Тайманова в Букеевской орде и восстание Срыма Датова в Младшей орде); правильно отмечены реакционные черты движения того же Исатая в Младшей орде, когда я писал, что в 1838 г. "борьбу против царской Россия он (Исатай) развертывал как вассал Алла-кула" (хивинский хан); правильно отмечены реакционные элементы движения Исета Котибарова, в первой половине 50-х годов явно ориентировавшегося на сближение с Хивой; правильно охарактеризовано движение султана Каратая, как феодальной фронды (сир. 221).

Просматривая теперь свои "Очерки", я считаю ошибочной, объективистской характеристику явно реакционного движения султана Каип Галия. Особенно объективистски звучат замечания относительно деятельности явного предателя своего народа, сына Кенесары, султана Садыка, который готов был служить и действительно служил кому угодно, лишь бы оторвать казахский народ от русского народа.

Считаю, что нет никаких оснований оценивать как прогрессивное - и даже видеть элементы революционной борьбы - выступление казахов на Мангышлаке в 1870- 1871 гг., инспирированное хивинским правительством. Я думаю, что необходимо привлечь новые материалы для характеристики движения Жан-хожи и пересмотреть оценку этого движения, в котором была так сильна реакционная исламистская идеология. Считаю, что необходимо пересмотреть в сторону усиления классовой характеристики движение султана Арынгазы, первым порвавшего вековые связи своей фамилии с Хивой и взявшего курс на сближение с Россией. Однако внутренняя деятельность Арынгазы не могла способствовать сближению казахского и русского народов.

Отмеченные ошибки в оценке национальных движений в Казахстане были мною допущены и в "Истории Казахской ССР", где главы, посвященные XIII в. - первой четверти XIX в., были написаны мною.

В 1947 г. вышла моя книга "Батыр Срым". Основная цель, которая стояла передо мной, заключалась в выяснении особенностей крестьянской войны в кочевом обществе в условиях господства патриархально-родового быта. Эта задача требовала тщательного изучения общественных отношений в кочевом обществе. Господствовавшая в исторической литературе теория так называемого "кочевого феодализма" акад. Б. Я. Владимирцова закрывала возможности для выяснения особенностей классовой борьбы у кочевников.

В первой части книги я попытался вскрыть особенности феодальных отношений в казахском обществе XVIII в. и на конкретном материале раскрыть содержание общественных отношений казахов как патриархально-феодальных. Думаю, что такая характеристика является правильной. Правильно отмечена роль патриархально-родового быта, глубоко маскировавшего классовые непримиримые противоречия в казахском обществе и поэтому мешавшего проявлению классового сознания народных масс и развитию классовой борьбы. Эти особенности наложили глубокий отпечаток на классовую борьбу в Казахстане в конце XVIII века.

На материале движения батыра Срыма я стремился показать, с каким трудом пробивалась классовая борьба через формы господствовавшего патриархально-родового быта. Только при условии преодоления патриархально-родового быта могла бы развернуться классовая борьба, но для этого условий в казахском обществе XVIII в. не было. Движение батыра Срыма даже не было подавлено - оно заглохло.

Эти выводы я считаю правильными. Для меня теперь в свете работы И. В. Сталина "Марксизм и вопросы языкознания" ясно, что патриархально-родовой быт следует рассматривать не как форму, в которой проявлялись господствовавшие в казахском обществе патриархально-феодальные отношения, а как своеобразную надстройку, чрезвычайно активную, которая и придавала феодальным отношениям казахов патриархально-феодальный характер. Думаю, что было неправильно рассматривать деятельность самого батыра Срыма на всех этапах развития народной борьбы как прогрессивную. Если мне удалось показать совершенно закономерный отход подавляющей массы родовой знати (биев, батыров) от задач народной борьбы, то о Срыме следует сказать, что в отдельные периоды 90-х годов его стремление сблизиться с группировкой султана Абулгазиса, тесно связанной с Хивинским ханством, отводило движение от задач крестьянской войны; деятельность самого Срыма на этом этапе становилась реакционной. Движение народных масс начинало развиваться через голову Срыма, помимо его руководства. В моей работе приведён большой фактический материал, касающийся отношений Срыма с Россией и Хивинским ханством. Однако изложение этого материала меня сейчас не удовлетворяет: он изложен объективистски. Колебания Срыма в сторону Хивинского ханства дорого обошлись самому Срыму (по данным фольклора, он был отравлен по приказанию хивинского хана). Исламистская идеология не характерна для движения Срыма, однако в отдельные моменты борьбы в 90-х годах Срым не избежал её влияния, что также вело к искажению ясных целей народной борьбы. Поэтому ошибкой было отожествление на всех этапах восстания деятельности Срыма с борьбой народных масс. В результате неизбежно получилась идеализация образа Срыма.

Таковы те поправки, которые, как я думаю, должны быть внесены в изложение истории движения Срыма Датова Если будет возможно подготовить второе издание моей книги, эти изменения, разумеется, будут мною внесены.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - М. П. ВЯТКИН:

Комментарии: