Вторжение российских войск на территорию Хивинского ханства в декабре 1919 г. и разгром отряда фактически правившего страной туркменского вождя Джунаида предопределили отречение от престола, в феврале 1920 г,, его узбекской марионетки Сеид Абдулла-хана и провозглашение в апреле Хорезмской народной советской республики (ХНСР) во главе с вернувшимся из ташкентской эмиграции лидером младохивинцев Палванниязом Юсуповым. В новое правительство - Совет народных назиров - вошли и три "союзных" вождя туркменского племени иомудов, двое из которых, Кош-Мамед и Гулям-Али, первыми восстали против своего соперника Джунаида, чем не замедлили воспользоваться как младохивинцы, вмешавшиеся в туркменскую междоусобицу для захвата власти в ханстве, так и туркестанские большевики - с целью навязать Хиве советский строй. Но, как докладывал 31 мая в Ташкент полпред РСФСР А. М. Измайлов, давнюю вражду между воинственными туркменами и третировавшимися ими узбеками нельзя было изжить за несколько месяцев: "Узбеки в тайниках своей души (в том числе и члены правительства) мечтают о политике прежних ханов, которые ссорили и натравливали один род иомудов на другой и тем отвлекали их от вмешательства в хивинские дела. В этом они видят единственный выход из положения. Иомуды же недовольны правительством, как и всякой властью, желающей и могущей, при нашей поддержке, внести покой в Хивинскую страну". Указывая, что вопрос о разоружении очень беспокоит туркмен, Измайлов считал, что выбор бывшего ханского чиновника, Юсупова, председателем Совета назиров "не особенно удачен, так как с ним отождествляется ненависть к иомудам", из- за чего любая нетактичность правительства рассматривается ими как продолжение племенной вражды ¹ .

Уже после отзыва Измайлова в Ташкент коллегия полпредства РСФСР в Хиве в составе Резаутдина Шакирова (председатель), В. В. Дубянского, С. В. Малышева и Я. П. Страумита, пойдя на поводу младохивинцев, заподозрила "союзных" вождей в измене, вследствие чего приглашенный 15 сентября на заседание правительства Кош-Мамед был арестован и тем же вечером расстрелян. Вслед за этим, по постановлению Совета назиров, на заседании которого присутствовал и Шакиров, в ночь на 21 сентября были казнены 80 плененных сподвижников Кош-Мамеда, а через несколько дней - еще 16 человек, в том числе входивший в правительство влиятельный иомудский

Генис Владимир Леонидович - историк.

стр. 15

вождь Шамурад Бахши. Остальных пленных, около трехсот человек, отправили в Ташкент, причем "арестованные, связанные по четыре человека за руки, вначале везлись на арбах, а затем, после переправы через Аму-Дарью, до Петро- Александровска велись, также связанными, пешком". Поскольку же руководивший конвоем Малышев торопился попасть туда засветло, 16 выбившихся из сил туркмен были "зарублены шашками и заколоты штыками" ² .

Из трех "союзных" вождей, входивших в правительство, уцелел лишь Гулям- Али, который, заподозрив недоброе, не поехал в Хиву. Но уже 17 сентября коллегия полпредства предписала Дубянскому, являвшемуся также командиром 2-й Туркестанской стрелковой бригады, продолжить разоружение туркменских племен, "не останавливаясь ни перед какими репрессивными и жестокими мерами". Поскольку же снаряженная Дубянским карательная экспедиция принялась сжигать попадавшиеся на ее пути мятежные селения, Гулям-Али предложил иомудам защищаться, а Джунаид-хан вернувшийся из песков Каракумов, где он скрывался, призвал всех туркмен объединиться под его началом и лозунгом: "Смерть большевикам и хорезмскому правительству - насильникам религии и нации!". Хотя вожди так и не достигли примирения, красноармейцам противостояло более 4 тыс. вооруженных всадников. "Сейчас у власти нет больше туркмен, - докладывал 18 октября в Москву уполномоченный НКИД РСФСР в Туркестане Д. Ю. Гопнер. - Национальная грызня достигла прежнего, если не более высокого, напряжения, а Джунаид- хан, прижатый было со своими 20 - 25 всадниками к персидской границе, вновь возвратился в Хиву и стоит во главе многочисленного отряда иомудов. Он обрастает не только покинувшими было его приверженцами, но и недовольной массой иомудской бедноты, боровшейся ранее против него. Шовинистическая политика узбекского правительства, массовый расстрел вождей иомудских родов - все это при попустительстве, а может быть и при содействии, нашего представительства - разбили все иллюзии первых дней после переворота, когда казались близкими объединение и совместная работа узбекской демократии и иомудской бедноты. Между тем судьбой избиваемых иомудов, у которых вместе с их пожитками отнимают и распродают их жен и детей, живо интересуются не только родственные им персидские иомуды, резко изменившие в последнее время отношение к нам, но и враждебные иомудам эрсарийцы Керкинского района и текины Закаспия. Происходящее ныне в Хиве рассматривается всюду как истребление туркмен вообще, а таковое впечатление может иметь для нас плохие последствия" ³ .

Отозвав в октябре Шакирова из республики, Турккомиссия ВЦИК и Совнаркома РСФСР, являвшаяся тогда, по сути, верховной властью в крае, назначила новым полпредом бывшего командующего Ферганским фронтом М. В. Сафонова, в прошлом - эсера-максималиста и политкаторжанина, которому предлагалось добиться прекращения межнациональной вражды в Хиве и "определенно заявить, что РСФСР не даст никакой гегемонии узбекам". Но, так как власть Совета назиров не простиралась дальше Хивы, в полусотне верст от которой шли бои с "шайками" иомудов, ташкентские власти считали, что "необходим предварительный военный успех, дабы рассеять впечатление о нашей слабости и не дать укрепиться Джунаиду". Поэтому в Хиву направили подкрепления с артиллерией, которым разобщенные между собой иомуды могли противопоставить только свои винтовки. В то же время Сафонов встал в демонстративную оппозицию к Совету назиров, уверяя Ташкент, что туркмен "смел и благороден", а узбек, наоборот, - "льстец, торгаш, сифилитик и трус". Когда, возмущался полпред, Малышев сдал пленных под охрану хорезмских солдат, те "отрубали раненым головы, а потом, таская голову за ухо по базару, хвастались: "убил туркмена". Сразу же установившееся определенно враждебное отношение полпреда к юсуповскому правительству и приостановление им приказа об этапировании пленных в Ташкент способствовали росту доверия туркмен к Сафонову - тем более, что и Турк-

стр. 16

комиссия решила судить Шакирова и его коллег, для чего командировала в Хиву следственную комиссию. Сломленным российской военной мощью, иомудам не оставалось иного пути как вступить в мирные переговоры с полпредством.

Считая узбекских руководителей не только ответственными за кровавую расправу с туркменами, но и коррумпированными реакционерами, Сафонов отзывался о них презрительно и враждебно: "Председатель Совназиров Юсупов - бывший крупный ханский чиновник и торговец. Председатель [Хорезмской] коммунистической партии Султан-Мурадов - бывший скупщик хлопка ("чистач"). Товарищ председателя компартии Большаков - бывший чарджуйский городовой и педераст. Назириндел Шаликаров - просто жулик, о котором не существует двух мнений ни у кого из знающих его. Подбор, одним словом, настолько яркий, что недавно смещенный государственный контролер Аликберов, в присутствии представителей посольства, открыто заявляет им по очереди: "ты тогда-то украл столько-то", "а ты ограбил того-то".... и, когда кончает свою изобличительную речь, председатель (Юсупов) выражает ему свое неудовольствие за то, что он ..."говорил не через переводчика, а прямо по-русски". В таком подборе кандидатур на ответственные посты Сафонов винил Шакирова, который непосредственно составлял "кабинет" и, пользуясь должностью председателя 1-го Всехорезмского курултая, делал ставку на байство и чиновничество. "В общем, - возмущался Сафонов, - вместо советского правительства оказалась просто шайка ко всему приспосабливающихся своекорыстных пройдох, СИЛЬНО окрашенных узко-национальным (узбекским) патриотизмом" ⁴ .

Более объективно характеризовал правительство Дубянский, который писал о Юсупове: "Как администратор, способный организовать аппарат управления государством, безусловно непригоден. Создать ясную систему, внести твердую дисциплину в работу правительства и его учреждений не способен. Отсутствие определенных политических взглядов и необходимой силы воли и боязнь потерять свое положение, которым очень дорожит, делают его в высшей степени податливым на все, легко подчиняющимся всякому влиянию. По социальному положению - бывший видный коммерсант, экспортер хлопка, владелец хлопкоочистительного завода, в числе своих родственников имел много влиятельных чиновников при хане и сам состоял долгое время на службе у хана, часто сопровождал его в качестве советника по торговым делам в Петербург к Николаю. Очень часто бывал в России, говорит по-русски. При последнем Сеид-Абдулле хане вынужден был эмигрировать в Россию. Причину высылки объясняет вольнодумством и революционностью. Очень враждебно отзывается о прежних ханах и их политике. Хорошо знает и строго соблюдает все обряды мусульманства, творит "намазы" при всякой обстановке - в походе, на заседании и пр. Стремится улучшить положение хивинского народа, но определенного плана работ не имеет. Популярность среди населения приобрел своей мягкостью, обходительностью, являющимися вместе с трудолюбием и упорством в труде, знанием быта народа его положительными чертами. Вообще типичный представитель среднего ханского придворного чиновника и одновременно торговца, расширившего свой кругозор поездками по Европейской России".

О заместителе Юсупова - участнике похода советских войск на Хиву и главе первого революционного правительства Джуманиязе Султан-Мурадове, втайне готовившем заговор с целью самому занять место предсовназиров, - Дубянский отзывался так: "Единственный из видных узбеков, открыто не соблюдающий требований религии, лучше остальных членов разбирающийся в политических вопросах, один из наиболее энергичных и деятельных узбеков. Как администратор имеет некоторую опытность и достаточно твердости и распорядительности, но полнейшая беспринципность и восточное интриганство делают его очень опасным человеком. Хотя и состоит виднейшим членом ХКП, но его искренность и привязанность к ней вызывают большое сомнение. Скорее, что партийность является средством к достиже-

стр. 17

нию личных целей. Во времена ханского владычества был эмигрантом в России. Февральскую революцию и "керенщину" провел в Ташкенте, работал в революционных организациях. Второй по известности населению член правительства. По своим нравственным и политическим качествам величина отрицательная, но под наблюдением может быть использованным для работы в правительстве как энергичный и знающий страну человек".

Поскольку назирами являлись бывшие хлопкозаводчики, торговцы и чиновники, Сафонов намеревался "разыскать группу, на которую можно было бы опереться для проведения коммунистического строительства", и вырвать хорезмские войска из-под влияния "байского" правительства, для чего уже 2 ноября объявил о подчинении Дубянскому как всех фронтовых, так и тыловых частей республики. "Военный назират при подобном положении лишается всех своих функций, оставаясь лишь органом снабжения", - роптали назиры, пытаясь объяснить Сафонову, что создастся положение, при котором вступившего в армию "могут отправить, куда угодно, и делать с ним, что угодно, а во главе будут стоять люди, не знающие ни языка, ни местных условий". Но, игнорируя недовольство, Сафонов переходит к главной части своего плана - распропагандированию в советском духе бойцов Хорезмского отдельного батальона и 1-го Хорезмского кавалерийского полка. Для этого создается Политическое управление - Пурхив, ядро которого составляют коммунисты политотдела русской бригады во главе с башкиром Хамзой Мусаевым. Уже к январю 1921 г. Пурхив имел 35 сотрудников и рассчитанную на 60 курсантов школу политработников, издавал выходившую дважды в неделю газету "Солнце революции" и листок РОСТА, открыл клуб и еженедельно устраивал партсобрания хивинского гарнизона ⁵ .

Сам же Центральный Комитет Хорезмской компартии фактически распался, ибо, как докладывал выезжавший в Хиву уполномоченный Туркестанского бюро Коминтерна Басыр Тазетдинов, на напоминание о необходимости активизировать партработу избранный 8 ноября председателем Временного ЦК Султан-Мурадов ответил, что, "пока иомуды не уничтожены, не может быть речи о партии, а в нужный момент он может превратить всех узбеков не только в "коммунистов", но и в "чувашей"". Членами ХКП состояло более 5 тыс. человек, причем на Хиву приходилось примерно 1 тыс. коммунистов, из которых 500 служили в войсках, 400 - в советских учреждениях, а остальные были членами профсоюзов, объединявших около 2500 человек. Но, как показывал 11 апреля вернувшийся из Хивы военный атташе полпредства РСФСР К. П. Ревякин, на собрания ЦК, носившие "характер вечеров с форменными оргиями", в которых принимали участие и татарские инструктора, "европейцев старались не допускать". Клеймя ЦК "публичным домом", а Союз женщин - "собранием проституток из бывшего гарема", Ревякин удивлялся, что заместителем Султан-Мурадова является бывший "глашатай одной из бухарских мечетей" Хаджи-Азим Большаков, который служил в Чарджуе "не то городовым, не то милиционером", а в 1918 г. "судился за педерастию, но дело было замято, так как изнасилование мальчика происходило на бухарской территории и дело оказалось подведомственно бухарским властям". Об этом же докладывал и представитель Реввоенсовета 1-й армии Туркфронта А. Мелькумов, возмущавшийся тем, что хорезмские коммунисты "в целях обеспечения личной жизни" накладывают на жителей контрибуции, а "мужеложство, в сильнейшей мере развитое среди них, поддерживается под видом открытия школ", причем, когда к Большакову "политотделом бригады был откомандирован один из сотрудников, он его изнасиловал". Хотя на 25 декабря намечалось открытие 2-й Всехорезмской партконференции, Пурхив, сославшись на отсутствие учета членов ХКП, созвал 23 декабря красноармейскую партконференцию и после отъезда Султан-Мурадова в Ташкент целиком взял на себя работу среди коммунистов, организовал декханский отдел и начал создавать им же субсидируемые комитеты бедноты, вступавшие в острое противостояние с "байскими" шуро - районными Советами ⁶ .

стр. 18

Используя Пурхив для агитации среди войск и населения и узнавая с помощью тайных осведомителей обо всех подготовляющихся юсуповцами "кознях", Сафонов, по его словам, направил свою деятельность "в сторону систематического дискредитирования назиров и в сторону подготовки настоящих советских органов власти, которые могли бы заместить правительство", то есть фактически сразу взял курс на коммунистический переворот в Хиве. Позже, заявляя Турккомиссии, что он вовсе не собирался изображать "почтовую контору" для пересылки дипломатических нот, Сафонов пояснял: "Представительство РСФСР в только что сбросившей деспотию восточной стране понималось мной не как безразличное посредничество между обеими республиками, в каждой из которых уважались неприкосновенность, status quo, "самоопределение" правительств. Нет, для меня представительство являлось только формой содействия организации и победе трудящихся этой восточной страны, а равно - всем прогрессивным явлениям, обеспечивающим глубину и ширину этой победы. Поэтому все препятствующие советскому строительству явления рассматривались мной не как неприкосновенно- национальные объекты внекритического поклонения, а как враждебные препятствия, которые во что бы то ни стало надо побороть..." Поскольку же, резюмировал Сафонов, трудящаяся масса в Хиве, будучи поголовно безграмотна, "труслива и умопомрачительно темна и суеверна", пока не в состоянии выдвинуть собственных идеологов социалистического движения, следовательно, "зачать волну пролетарской революции могут только посторонние "наезжие" силы" и необходимо "подумать не об установлении modus vivendi с хорезмским правительством, а об агитации среди родственных нам частей населения и организации их распыленных сил в противовес стоящим у власти реакционным силам". Возможность советского строительства, "базирующегося на этой сплоченной и косной паразитарной банде", казалась Сафонову полной бессмыслицей.

В то же время осведомитель полпреда сообщал, что со времени приезда из Москвы назира юстиции Баба-Ахуна Салимова, который доставил подписанный им 13 сентября Союзный договор между ХНСР и РСФСР, юсуповское правительство "подняло голову", всюду объявляя о независимости республики и недопустимости вмешательства в распоряжения ее власти. Когда же Совет назиров, продолжал агент, понял, "что Вы являетесь сторонником объединения туркмен и узбеков (на что правительство в большинстве своего состава не согласно), а также освобождения арестованных иомудов (их кровных врагов) и... передачи всех хорезмских войск русскому командованию, [это] окончательно убило надежду использовать Вас в своих интересах и вызвало явную ненависть к Вам". Именно потому-де Совет назиров постановил 20 ноября командировать в Москву миссию во главе с Муллой Бекчаном Рахмановым, которому поручалось заявить о том, что полпред осуществляет "политику насилия" и отступает от провозглашенных РСФСР лозунгов. Кроме того, внутри правительства организовалась "секретно-инициативная группа", возглавляемая теми же Муллой Бекчаном и Баба-Ахуном, при участии Султан- Мурадова, Юсупова, назира финансов Матфанабая Мат-Рахимова и других лиц, на пятничном заседании которой первые двое клеймили Сафонова за его вмешательство в дела управления. Осведомитель подчеркивал, что заместитель назира земледелия Бабаджан Якубов и госконтролер Худайберген Диванов "всецело поддерживают" линию полпреда, Юсупов "все время лавирует, а остальные настроены явно враждебно". В очередном донесении сообщалось о тайном совещании в доме Матфанабая с участием Юсупова, Баба-Ахуна, Муллы Бекчана, Султан-Мурадова, Ливанова и назира земледелия Хакимбая Джанмухамедова, созванном 25 ноября в честь приезда в Хиву башкирского автономиста Заки Валидова, который доложил о разгоне большевиками возглавлявшегося им правительства. В ответной речи, писал агент, "Мулла Бекчан сказал, что в конце концов и хорезмское правительство будет разогнано, так как автономию и самостоятельность Советская власть дает только на бумаге и тем самым нагло обманывает народы Востока".

стр. 19

Ознакомившись с донесением агента, Сафонов поинтересовался у Юсупова, что за совещание состоялось в доме Матфанабая, но предсовназиров, не обмолвившись о Валидове, ответил, что члены правительства имеют обыкновение еженедельно собираться друг у друга и за угощением беседовать на различные темы. Сафонов продолжал допытываться, что делали назиры в доме секретаря правительства М. Ахангарова и в медресе у Баба-Ахуна. Юсупов ответил, что у первого они "ели плов", а у второго собрались по случаю его приезда из Москвы. На гневную же тираду Сафонова о его полной осведомленности обо всем, Юсупов кротко возразил, что, думая лишь о благе народа, назиры не имеют ничего преступного в своих помыслах, но он передаст им слова полпреда и впредь они будут встречаться только в присутственных местах. Однако Сафонов не поверил Юсупову и очередной бой правительству решил дать по вопросу о принадлежащих духовенству вакуфных землях, право распоряжения доходами от которых намеревался передать в ведение ...Пурхива. Это было явным нарушением конституции ХСНР, закреплявшей данные земли за Назиратом просвещения, но, покушаясь на "святая-святых", Сафонов рассчитывал выбить из-под ног юсуповцев их финансовую базу, ибо, пояснял он, все образованные люди в Хиве входят в "замкнутую самодовлеющую касту", доля каждого члена которой из вакуфа "строго определена той или иной точной дробью". Уже 1 декабря при обсуждении правительством вопроса о снабжения войск Малышев, с подачи Сафонова, предложил выделить на это средства, поступающие от аренды вакуфных земель, что вызвало решительные возражения большинства назиров. Я не вытерпел, вспоминал Юсупов, и в сердцах сказал: "Будьте покойны, пока я жив, вакуфы останутся неприкосновенными и будут расходоваться на содержание мечетей, медресе, мулл и муэдзинов согласно шариату. Пусть история не запятнает мое имя и пусть не скажет, что мечети и медресе разрушались при Палванниязе Юсупове, когда он возглавлял правительство. Я не в силах буду это слушать. Я вам сейчас заявляю, что мы не должны этого делать... Если вы дальше будете производить насилие, то я убью вас и себя. Пусть тогда скажут историки, что Юсупов, не будучи в состоянии вынести спокойно неправильное действие полпреда Советской власти, убил его и покончил жизнь самоубийством".

Хотя дебаты продолжались нескольких часов, назиры уклонились от голосования, причем, как сообщал агент Сафонова, по окончании заседания Юсупов, Султан-Мурадов, назир просвещения Мулла Ниязи Карим-Кари, Матфанабай и Мулла Бекчан отправились совещаться к Валидову, который убеждал их, что "ни в Ташкенте, ни где бы то ни было в России вопрос в такой форме не решался и потому "сдаваться" не следует". А на следующий день замназира иностранных дел Джуманияз Аллакулов выговаривал начальнику хивинского гарнизона Куприянову: "У вас этот номер не пройдет! Добьетесь только того, что и здесь будет басмачество. Мулл не трогайте, за них - народ". Небезынтересно, замечал осведомитель, что "Султан-Мурадов систематически поддерживал наше предложение, но это не мешает ему регулярно посещать Валидова и прочие тайные совещания правительственной камарильи. Отношение камарильи к нему также вполне доброжелательное. Вывод: Султан- Мурадов - ставленник камарильи с целью опорочить партийную работу и превратить самую партию в орудие возглавляющей хорезмское "советское" правительство буржуазной клики". 2 декабря Совет назиров снова высказался за оставление вакуфных земель в ведении Назирата просвещения, и, хотя военный назир Шайхутдин Хасанов, поддержанный Сафоновым и Ревякиным, заявил, что члены партии не должны защищать вакуф, прошло предложение Юсупова перенести этот вопрос на обсуждение курултая. Тем не менее, отмечал Сафонов, когда декхане жаловались на тяжесть вакуфных поборов, "принадлежность к первой в мире Советской республике обязывала меня быть в союзе с трудящимися, нарушая ради этого корректность дипломатического представителя. Поэтому декханам отвечал: "А вы не платите! Если же будут угрожать - запирайте амбар с хлебом и заявляйте, что в случае

стр. 20

самовольного взлома вы немедленно пожалуетесь своим хорезмским красноармейцам..." Мы, указывал Сафонов, "не говорили массе: "к черту шариат, потому что он допускает вакуф". Нет, просто консервативному стремлению массы жить по старой вере, мы в своей агитации противополагали стремление быть сытой, выдвигая это стремление на первый план и обставляя его целой серией добавочных соблазнов" ⁷ .

Прибывшая 31 декабря в Ташкент хорезмская миссия собиралась обсудить экономические отношения с РСФСР, ибо, как жаловался Мулла Бекчан, Малышев вывез из республики "в семь раз больше, чем дал Хиве мануфактурой и калошами". Но больше всего миссию волновало разрешение болезненных споров с полпредством о едином командовании, вакуфных землях и судьбе бывшей собственности российских подданных. Но, поскольку жалобы на вмешательство Сафонова во внутренние дела республики "не документировались, мы, - пояснял Гопнер, - оставили их без рассмотрения.... тем более, что были уверены в их тенденциозности". О сентябрьских казнях Мулла Бекчан рассказывал крайне сбивчиво: отстаивал версию измены Кош- Мамеда и решительно отрицал вынесение тому смертного приговора, уверяя, будто убийство его произошло чуть ли не "из-за угла", а совершившее преступление лицо не найдено. Мулла Бекчан намекал, что единственным виновником гибели вождя является Дубянский, но, поставленный перед фактом непоследовательности своих объяснений, сослался на отсутствие его в то время в Хиве в связи с поездкой в Баку на съезд народов Востока. Однако ташкентские власти явно не разделяли отношение юсуповцев к иомудам: в информационной сводке Отдела внешних сношений от 18 января 1921 г. указывалось, что, по мнению Гопнера, "разоружение туркмен, которые представляли до сих пор одно целое с конем и винтовкой, является утопией и химерой". Основной же вывод Гопнера заключался в том, что "совместная работа с "узбекским" правительством, очевидно, будет и дальше ненормальной и необходима смена его"! ⁸ .

Тем временем Сафонов упорно реализовывал план по дискредитации юсуповского правительства: на его заседании 11 декабря, хвалился полпред, "мне удалось через своих людей поссорить Султан-Мурадова с назиром иностранных дел Шаликаровым, после чего предание последнего суду сделалось неизбежным; следствие же по делу Шаликарова обещало дать целый ряд других интересных разоблачений". В последующие несколько недель, оставаясь сам за кулисами, полпред направляет "в надлежащее русло" борьбу Пурхива против Юсупова, который 3 января просит Сафонова дать совет, как реагировать на выпады в его адрес. Но, притворно ссылаясь на недопустимость вмешательства в дела "независимой" республики, полпред рекомендует назирам относиться к агитации Пурхива также терпимо, как местные коммунисты воспринимают взгляды самого Юсупова и секретаря правительства Мухамеджана Абдалова. Однако Султан-Мурадов, соглашаясь с принципиальной критикой недостатков в деятельности органов власти, возмущается резкими выпадами Пурхива против уважаемых людей ("даже против меня, хотя я - Ленин для Хорезма!"), что может-де вызвать негодование хивинцев и "жестокие расправы со стороны возмущенных масс". Но Сафонов отвечает ему, что пусть уж Туркбюро Коминтерна судит, насколько основательны уподобления Султан-Мурадова Ленину, а вот что касается "жестоких расправ", то полпредство их будет "только приветствовать, так как они помогут всем наглядно убедиться, на чьей же стороне действительное сочувствие масс". Тем не менее 6 января Сафонова вновь приглашают в Совет назиров для обсуждения вопроса о "преступной агитации некоторых политработников": Юсупов обвиняет Мусаева в агитации "против Советской власти", то есть правительства, и "священного" вакуфа, считая последнее особенно недопустимым, ибо это идет вразрез с основами мусульманской психологии. В результате бурной полемики назиры согласились с коварным предложением Сафонова начать судебное преследование в отношении выступающих против Советской власти, но не мешать словесной агитации

стр. 21

против вакуфа ("чтобы не создать атмосферу, царившую в России во время борьбы Керенского с большевиками", - объяснил полпред), разрешив ее исключительно мусульманам.

Поскольку же утром 8 января Мусаев предложил свергнуть "реакционное" правительство, ибо "декхане готовы", понадобилась, утверждал Сафонов, "длинная беседа для внушения ему мысли, что "переворот" для нас не самоцель, а лишь средство для создания иного социального строя; что преждевременным захватом власти наши единомышленники могут только оскандалиться; что "готовность" декхан лишь митинговая, а в действительности в кишлаках нет еще ни комбедов, ни партячеек, которые могли бы сделаться информаторами нового Ревкома и его исполнительными органами на местах...". Но тем же вечером, продолжал Сафонов, "пришел военный назир Хасанов, всегда стоявший одной ногой на нашей стороне, и заявил, что состоялось постановление Совета назиров об удалении Мусаева от должности начальника Пурхива (по ложному обвинению назира народного просвещения...), причем сам Хасанов видел в этом повод для открытого выступления против правительства. Опять пришлось доказывать, что наше положение в Хорезме сильно разнится от предоктябрьского положения большевиков в Петербурге; что, опираясь на реальную силу, Красную Армию, мы можем, не спеша, расти, укрепляя революционный закал декханства, вовлеченного в практическую борьбу за местную власть, против вакуфа и т.п.; что мы демонстрируем отношение Советской власти к самоопределению восточных народов и потому должны особое значение придавать соблюдению внешней формы".

Так как Сафонов говорил, что оппоненты должны вести свою агитацию, а хивинцы сами решат, кого им поддержать, Юсупов решил подготовить воззвание к населению. Но типография находилась в ведении Пурхива, а замещавший Мусаева, уехавшего вместе с Сафоновым на съезд туркменских племен в Порсу, член Временного ЦК Файзы Рахман Ваисов заявил, что текст воззвания затерялся, но, и получив копию документа, не разрешил его печатать. "Я, - писал Юсупов, - очень рассердился и сказал: "Как же Ваисов может запретить, когда типография принадлежит хорезмскому правительству? Если немедленно не отпечатаете это воззвание, я закрою типографию..." Тогда Ваисов обратился за помощью к Ревякину, предупреждая, что, если воззвание дойдет до населения, "мы потеряем авторитет и наших людей никто не станет слушать". Хотя военный атташе был "под хмельком", он немедленно явился к Юсупову и, отозвав в отдельную комнату, вспоминал тот, "со злобой накинулся на меня и сказал: "Это ваше воззвание противоречит советскому закону..." Зная, что с пьяным не столкуешься, я замолчал, только и сказав: "Если это так, то пусть будет по-вашему, но тов. Сафонов говорил, что и мы имеем право вести агитацию". Непротивленчество Юсупова возмутило даже Баба-Ахуна, который подал в отставку и, несмотря на назначение его зампредсовназиров, уехал в Гурлен.

Вернувшись из Порсу, Сафонов решил, что настало время для демонстративного заявления полпредства, "за кем же оно идет и кого же оно намерено поддерживать". Поэтому в короткой речи на параде, устроенном 4 февраля в честь годовщины ниспровержения ханской власти, полпред напомнил, что "российский пролетариат поставил на своем знамени уничтожение не только ханского, но и байского гнета". И хотя, обращался Сафонов к войскам республики, "блюдя вашу автономию, относясь бережно к собственным желаниям вашим, мы не можем выступать за вас, но и русское правительство и русская Красная Армия не откажутся помочь трудовому народу окончательно взять власть в собственные руки, совершить второй шаг - ниспровержение байской кабалы...".

Следующим шагом в войне с юсуповцами стала предъявленная им Сафоновым дипломатическая нота, поводом для которой явилось постановление Совназиров от 2 февраля о передаче участка земли в Ургенчском районе бывшему заводчику И. А. Ульянову. Ссылаясь на 5-ю статью Союзного договора, признававшую собственностью Хорезмской республики все находящи-

стр. 22

еся на ее территории "капиталистические предприятия, принадлежащие российским гражданам и обществам", Сафонов напоминал, что РСФСР руководствуется интересами трудящихся, которыми Совет назиров, напротив, явно пренебрегает "ради поддержки даже и иностранного эксплуататора". Если же к этому добавить агитацию Абдалова против коммунистов и призыв самого Юсупова "к уничтожению Пурхива и изгнанию из Хивы всех русских и татар", то перечисленное дает основание поставить вопрос: намерен ли Совет назиров соблюдать Союзный договор и конституцию республики или эти документы подписывались только "для виду" с желанием продолжать то же угнетение хорезмских труженников, какое было при хане? Констатируя противодействие "всем начинаниям, клонящимся к улучшению жизни трудового населения и, наоборот, полное содействие и байским шуро, и ненавистным народу вакуфным поборам, и русским капиталистам", Сафонов, отбросив последние остатки дипломатии, строго предупреждал Юсупова, что "декханство и собственная Хорезмская Красная Армия в любой момент готовы перерезать и состав Совета назиров и представителей байских шуро", из-за чего полпредство вынуждено-де прилагать немало усилий для предотвращения возможного кровопролития. "Но, - не гнушался шантажем Сафонов, - если Совет назиров не прекратит своей двойной неискренней политики, все наши войска будут отозваны и Вам представится возможность наглядно убедиться, каким языком заговорят с Вами ваши же хорезмские труженники и ваша же Хорезмская Красная Армия!" Полпред требовал обеспечить условия для предвыборной агитации коммунистов, срочно утвердить инструкцию о национализированных предприятиях и использовать земли русских капиталистов для организации советских хозяйств, улучшить снабжение войск и учредить Реввоентрибунал "для борьбы со всеми разбойниками и реакционерами, мешающими освобождению хорезмского трудового населения", с назначением председателем его "несомненного защитника трудящихся, а не из числа нахлебников вакуфа, стремящихся поддержать систему, при которой, наоборот, возможно безнаказанное существование дармоедов". При удовлетворении данных требований Сафонов обещал "поддерживать текущую работу правительственного аппарата и направлять естественные протесты населения в сторону законных выборов в курултай", а в противном случае - "не противодействовать трудовому декханству и Хорезмской Красной Армии в применении ими по отношению к виновным тех мер, на какие толкнет их революционное возмущение".

Оглашенная 8 февраля нота Сафонова произвела, по его словам, "впечатление разорвавшейся бомбы. По окончании перевода Юсупов встал на колени и со слезами молился, а после того в течение двух дней вел яростную агитацию в пользу вызывающего ответа на упомянутую ноту, но большинство Совета назиров вынудило его принять иное решение, выраженное в ответном постановлении от 10 февраля..." В нем говорилось, что Совет назиров, который "никогда не был двуличным, но всегда вел дело, считаясь с настроением населения", безусловно принимает все положения конституции, ни в коем случае не согласен на вывод русских войск и обещает содействовать Пурхиву, комсомолу и комбедам в предвыборной агитации. В последующие две недели правительство не предпринимало враждебных действий, хотя, как уверял Сафонов, "председатели байских шуро и туркменские баи и ханы договаривались келейно между собой относительно распределения ролей и доходов от будущих должностей". Юсупов определил уже день выборов делегатов на курултай, но "либеральная левая" настояла на обсуждении этого вопроса на созванном 21 февраля совещании. "Я, - отмечал Сафонов, - выдвинул два положения: 1) нельзя говорить о выборах, пока не началась систематическая предвыборная агитация; 2) нельзя приступить к ним, так как вовсе отсутствует технический аппарат, обеспечивающий добровольное тайное голосование, вследствие чего предложил... создать Центральное бюро по выборам во второй курултай, которое уже само установит, в какой срок можно и должно выборы произвести. Предложение было принято, и в члены

стр. 23

бюро оказались выбранными коммунисты Ситдыков (от По[литотдела] бригады) и Мухамеджанов (от Пурхива) и очень покладистый либеральный бай Якубов (от Совета назиров)" ⁹ .

Но еще 14 февраля Гопнер обратился к Турккомиссии с запиской, в которой предупреждал, что, хотя конфликт с иомудами близок к разрешению, назревает опасность "перегибания палки" в другую сторону. "Сафонов, - пояснял Гопнер, - выпрямляя линию поведения нашего прежнего Представительства, вполне естественно находится в конфликте с нынешним правительством узбекской буржуазии и не сможет при предстоящих выборах в курултай занять положение беспристрастной равнодействующей между двумя враждующими сторонами. Последние депеши Сафонова создают впечатление крайней напряженности атмосферы и очевидной готовности нашего Представительства принять активное участие в возможных грядущих событиях. Полагаю, что выдвигаемые т. Сафоновым положения крайне серьезны и требуют определенной санкции, до получения которой и впредь до получения нами исчерпывающих материалов от поехавшей туда Чрезвычайной Следственной Комиссии т. Сафонову следовало бы воздержаться от каких бы то ни было рискованных выступлений". В докладе о Хиве на заседании Турккомиссии 16 февраля Гопнер заявил, что прежний состав полпредства служил "орудием в руках правящей узбекской буржуазии", а сообщения о заговоре иомудских вождей "абсолютно ни на чем не основаны, и Гулям-Али, который случайно не был расстрелян, держит двойной фронт - фронт против Хорезмского правительства и против нас и фронт против Джунаид-хана". Докладчик полагал, что спасти положение можно только воссозданием узбекско-туркменского правительства, но "без баев и ханов", и надо "стараться, чтобы страсти не расходились до курултая и чтобы съезд не носил никакого отпечатка шовинизма". На вопрос члена Турккомиссии Г. И. Сафарова, нельзя ли осуществить территориальное разграничение сфер влияния туркмен и узбеков, туркестанский предсовнаркома К. С. Атабаев ответил, что "они разделены совершенно". Но член Турккомиссии Л. М. Каганович предложил не организовывать республику туркмен, а "создать самостоятельное управление, чтобы им не нужно было столковываться по каждой мелочи с узбеками, с которыми у них вражда". Турккомиссия решила запросить Сафонова о целесообразности выделения "двух областных самоуправлений, построенных по национальному принципу", и указала на необходимость проявления "такта и самообладания", недопустимость форсирования событий до курултая ¹⁰ .

Тем временем прибывшие в Москву члены посольства ХНСР представляют в НКИД, копии - В. И. Ленину и Исполкому Коминтерна, докладную записку от 18 февраля, в которой сетуют, что "националисты русского Представительства интригами, а иногда диктаторской политикой своих действий, совершенно непригодной по отношению к Хорезму, притесняют трудящуюся бедноту, препятствуют развитию ее свободных прав и совершенно игнорируют ее свободную волю". Авторы записки возмущались, что Сафонов, подчинив себе военный назират, не принимает никаких мер к ограждению населения от произвола русских частей, которые не только вывозят в Петро-Александровск свои "трофеи" - отнятые у туркмен, но являющиеся в действительности собственностью ограбленных ими узбеков, предметы домашнего обихода, женские украшения, скот и т. п., но и сами совершают набеги на сады жителей и обирают, "с грубой бранью", хорезмских солдат. При этом в Россию, без всякого разрешения Совета назиров, вывезены хлопок, части заводского оборудования и даже все железные кровати из хивинской больницы. Вакуфные земли предлагается также отдать в распоряжение русского командования, а телеграммы в Ташкент не принимаются без санкции полпреда, который "грубо вмешивается во внутренние дела, насилует волю правительства" и действия которого являются "сплошным издевательством" над Союзным договором... ¹¹ .

Узнав, что Туркбюро Коминтерна вызывает Султан-Мурадова для отчета, Юсупов прикомандировал к нему Абдалова и, назначив их "чрезвычай-

стр. 24

ными уполномоченными ХНСР", поручил добиваться смены полпреда. Выехав 22 января и добравшись до Ташкента лишь 20 февраля, миссия заявила Гопнеру, что Сафонов настраивает хорезмские войска против Совета назиров, вмешивается в его деятельность и, если полпред не будет отозван из республики, то ее "правительство уйдет". Но, как сообщала Турккомиссия Сафонову 8 марта, после трех заседаний в Отделе внешних сношений Султан- Мурадов согласился с мнением Гопнера "о неприемлемости в настоящий, критический для Хивы, момент ни выхода в отставку Совета назиров, ни отозвания нашего Полномочного представителя" и о необходимости отсрочить его смену хотя бы до курултая. При этом члены Турккомиссии предупредили Султан-Мурадова о "неприемлемости дальнейшего продолжения национально- буржуазного направления деятельности Хорезмпартии и от имени Коминтерна обязали хивинцев ввести в ЦК не менее одной трети туркмен", что, по мнению Сафонова, являлось абсолютно невыполнимым, ибо среди иомудов не было ни одного коммуниста.

Касаясь осенних казней, Султан-Мурадов долго и настойчиво обосновывал правильность смертного приговора над Кош-Мамедом, представив копию протокола Совета назиров с "наглой мотивировкой совершенно голословного", по выражению Гопнера, обвинения вождя в измене. "Начав с нами весьма высокомерно беседу об убийстве Кош-Мамеда, Бахши и 96 других вождей иомудских родов, - сообщал Гопнер в НКИД, - и расточая при этом оглушительные обвинения против туркмен, Султан-Мурадов кончил совершенно неожиданным заявлением, что он в заседании назиров 15 сентября не участвовал и не разделяет в этом вопросе взглядов правительства. Мало того, после некоторой паузы Султан-Мурадов заявил, что считает убийство иомудских вождей величайшей несправедливостью и преступлением, в котором виновато единственно наше Полномочное представительство и, в частности, Дубянский. Облегчив себя таким внезапным заявлением, Султан-Мурадов вместе с секретарем правительства Абдаловым стал рисовать нам поистине жуткую картину расправы сначала с 80 сторонниками Кош-Мамеда, а потом... с Бахши и 16 вождями родов, его сторонниками. Оба говорили об этом с явным душевным страданием, а нам стоило больших усилий слушать эти рассказы, сохраняя внешнее спокойствие. Далее Султан-Мурадов забыл о своей вражде и обвинениях против туркмен и понес уже чистейшую ложь о традиционной дружбе между узбеками и туркменами и о традиционной роли русских резидентов как инициаторов и инспираторов узбекско-туркменской склоки". Гопнер писал, что отправка посольств в Москву и Ташкент имеет целью "спасти шкуры нынешних правителей Хорезма, спасти себя от физической расправы, которую они вполне заслужили, и от политической смерти, на которую они безусловно осуждены. Сделать это не трудно - стоит только добиться отставки т. Сафонова. Тогда будет не только осуждена его политика успокоения туркмен и примирения с ними, но в глазах народа хорезмское правительство, взятое под защиту РСФСР, будет реабилитировано".

27 февраля хорезмское правительство утвердило инструкцию "Центрального организационного бюро по созыву второго курултая", которому предоставлялась "полная независимость" при решении вопросов, связанных с выборами делегатов, но для координации работы и информации предусматривалось еженедельно созывать его расширенные заседания с участием Юсупова, Сафонова, Мусаева и начполитотдела русской бригады. Однако на первом же заседании бюро, 2 марта, между его участниками возникли острые разногласия, ибо Юсупов, требуя включения представителей шуро в состав избирательных комиссий и категорически отвергая предложение об ограничении избирательных прав нетрудовых элементов, отказался утвердить представленный ему проект инструкции по выборам. Тогда Сафонов, "еле сдерживаясь от гнева", вспоминал Юсупов, заявил мне, что, "если я откажусь от утверждения инструкции, то и тогда она будет иметь юридическую силу", но затем все же согласился вынести документ на обсуждение

стр. 25

назиров при условии их поименного голосования, угрожающе подытожив: "Ладно, пусть будет по-вашему, но мы в Центр сообщим состав лиц, голосовавших "за" и "против". В частности, мы подчеркнем, что Юсупов голосовал против, а Бабаджан Якубов - за принятие этой инструкции". Тут же Мусаев потребовал выделить арбы для отправки группы "артистов"-агитаторов в Кунград, но Юсупов ответил, что все перевозочные средства заняты ввиду сева. Однако Сафонов с раздражением возразил, что их можно отобрать у баев и с помощью нескольких милиционеров достать в Хиве тысячу арб... ¹² .

На следующий день, 3 марта, оппоненты встретились на заседании правительства, которое, возмущался Сафонов, "Юсупов и один его подручный мулла начали с провокационных речей, будто нами производится насилие". Юсупов, если верить Ахангарову, говорил: "В одном из пунктов положения о выборах... указано, что представители эксплуататорских классов не могут быть избраны в состав правительства. Если это так, то значит почти все члены настоящего правительства не могут быть выбраны в состав нового Совета назиров. В это число попадаю и я, так как у меня имеется 5 - 10 танапов земли, которые я сдаю в аренду издольщикам. В хозяйстве назира финансов Матфан- ака есть наемные декхане. И у остальных членов правительства имеется имущество или торговое дело. Удивительно! Выходит мы, совершившие революцию, должны оставаться в стороне, а люди, не имеющие никаких заслуг, какие-то батраки, босяки станут во главе правительства и начнут командовать нами". В этом месте кто-то из противников Юсупова прервал его речь: "Председатель говорит от имени всех назиров - это неправильно. Пусть говорит только от своего имени". Тогда возмущенный Юсупов сказал: "Если чужеземные мне мешают, я не буду говорить. Вообще я отказываюсь председательствовать и сейчас же подаю в отставку". После этого он покинул свое место в президиуме и спустился вниз, но помощник назира юстиции Сафо- Ахун бросился к нему, взял за руки и, сказав: "Нашим председателем являетесь Вы, перейдите на свое место и продолжайте вести заседание", повел его обратно в президиум и усадил на председательское место. Продолжая свое выступление, Юсупов сказал, что "чужеземные (татары) незаконно вмешиваются во внутренние дела государства и ведут антиправительственную пропаганду, а руководитель представительства РСФСР в Хиве позволяет им это делать...".

Сам же Юсупов писал, что, когда начал излагать суть инструкции, Мусаев заявил, что предсовназиров агитирует против ее утверждения. "Я вышел из себя, - отмечал Юсупов, - и сказал, что в качестве председателя обязан ознакомить членов правительства с содержанием инструкции и что если мне не дадут возможности сделать это, то я сложу с себя обязанности председателя. Сказав это, я покинул свое место и спустился вниз. Сафонов и другие опешили. Лишь после того, как назиры стали меня упрашивать, я снова занял свое место". Окончательное решение спорных вопросов перенесли на пять часов вечера, но, как сообщал Ситдыков Сафонову, сразу же после этого инцидента немедленно по всей Хиве распространился слух: "Предсовета назиров отказался от своего поста, русские и татары путем насилия желают изменить конституцию...". В свою очередь Ахангаров утверждал, что "вопрос об этой провокационной кампании обсуждался на закрытом заседании", и осторожный Матфанабай предупреждал коллег: "Не лучше ли нам, чем начинать такое скандальное дело, которое может иметь опасные последствия, спокойно жить под защитой русских войск, отправляя вовремя наш намаз, совершая наши торговые сделки? Я не уверен, что наша агитация окажется удачной, так как мы плохо сделали, расстреляв некоторых кази и ишанов [в июле 1920 г.]. Это восстановило против нас религиозных деятелей. Кроме того, у нас очень слабая опора среди туркмен. После убийства Кош-Мамедхана враждебное отношение к нам со стороны туркмен особенно возросло". Матфанабая поддержал и назир народного хозяйств Ишан-Кари Джабаркулов, но Юсупов возразил: "Мы являемся правительством страны, мы являемся революционерами, которые победно завершили борьбу против хана и

стр. 26

завоевали свободу. Правительство постоянно защищает интересы народа, религии и шариата. Несмотря на это, отдельные лица выступают в городах и деревнях от имени коммунистической партии против политики правительства, против его законов, против священных вакуфных правил. Мы должны разъяснять народу на местах, что такие люди являются врагами правительства и что не следует верить их словам" ¹³ .

В тот же день Юсупов телеграфировал Султан-Мурадову в Ташкент: "Если т. Сафонов не прекратит свое вмешательство во внутренние дела Хорезма и не будет отозван, правительство Хорезмской республики оставит свое место и сложит с себя ответственность за дальнейшие дела. Политика т. Сафонова очень вредна и даже послужит причиной гибели Хорезмской республики". На вечернем заседании, на котором полпред отсутствовал, Совет назиров утвердил инструкцию районным избирательным комиссиям, но с предложенными Юсуповым принципиальными изменениями, исключив из ключевого пункта 11 слова: "не могут избирать живущие наемным трудом". Изменился и пункт 2, в котором говорилось, что избирательные комиссии должны состоять из назначаемого Центральным бюро председателя и двух представителей от комбедов, место одного из которых председатель может предоставить какой- либо общественной организации. Юсуповский же вариант этого пункта предусматривал, что в состав комиссий войдут по одному представителю от Центрального бюро, шуро и общего собрания жителей данного района, а председатель комиссии избирается ей самой. "Я должен сказать, - отмечал позже Гопнер, - что единственным порядочным актом со стороны Юсупова и его правительства и актом, за который как раз он и был свергнут, ...был жест, который он сделал по отношению нашего представительства, сказав: "руки прочь от конституции". Он отказался изменить конституцию". Гопнер признавался, что Сафонов дезинформировал Ташкент, и "Юсупов был совершенно прав: русские и татары не только пытались, но и изменили конституцию".

По версии полпреда, утром 4 марта юсуповский "реакционный центр" собрал около двухсот своих сторонников и приказал им вести "терроризирующую население Хивы агитацию, угрожая избиением со стороны русских и татар". Поэтому, докладывал Сафонов, "дабы успокоить войска и население, была экстренно организована военная прогулка по городу, с музыкой, закончившаяся грандиозным митингом на аэродроме. Вопреки намерениям провокаторов все кончилось мирно, и митингом принята резолюция доверия всем красноармейцам, состоящим из рабочих и крестьян, и недоверия байскому правительству со старым ханским чиновником во главе". В свою очередь Юсупов утверждал, что, когда один из горожан, выразив недоумение относительно призыва Сафонова заменить реакционное правительство, сказал: "Дайте нам время, мы сперва подумаем, посоветуемся...", его тут же арестовали, произведя несколько выстрелов в воздух, после чего собравшаяся толпа разбежалась. Но той же ночью Юсупов получил телеграмму Султан-Мурадова о посылке Ташкентом особой комиссии для проведения курултая. Узнав об этом, негодовал Сафонов, "юсуповская группа назиров прокричала восторженно "ура", немедленно отложила вопрос о выборах до приезда Султан-Мурадова и Абдалова, распустила избирательное бюро и сфабриковала "протест 30-ти представителей профсоюзов" якобы против насилий, чинимых труженикам на вчерашнем митинге при попытках их выступать с речами, и, кроме того, "предписывается Совету назиров настаивать на моей смене". Сафонов имел в виду постановление Совета назиров, оформленное протоколом N 30 от 5 марта, которое гласило: "Ввиду того, что некоторые пункты инструкции нецелесообразны, и полученной телеграммы от чрезвычайных представителей Султан-Мурадова и Абдалова из Ташкента, где указывается, что с ними едут четыре нейтральных человека и Сафонов не имеет права вмешиваться в дела курултая, и согласно протоколу N 10 профсоюзов, - пункт 5 протокола N 24 [об организации комиссии по созыву курултая. - В. Г. ] и пункт 6 протокола N 27 [об утверждении ее "конститу-

стр. 27

ции". - В. Г. ] считать недействительными и объявить комиссию распущенной". Узнав об этом, Сафонов обратился к правительству с требованием немедленно заслушать его экстренное заявление ¹⁴ .

"Через некоторый промежуток времени, - вспоминал Юсупов, - он пришел с копией протокола, полученным от протестующего населения. Он заявил, что на митинге были не русские войска, а войска Хорезма. Заместитель председателя Совета трудящихся Атаджан Калантаров возразил, что на митинге были части Политуправления и русские войска, а из хорезмских совершенно никого не было. Кроме того, он заявил, что на митинге войска неблагопристойно отнеслись к собравшемуся населению, арестовав одного из присутствующих. Военный комиссар стал отрицать эти факты, но Калантаров его прервал и сказал: "Зачем говоришь ложь? Ведь ты сам стоял в середине и говорил, что правительство состоит из представителей байства, и предлагал свергнуть такое правительство". Когда шум утих, Сафонов предложил опросить на следующий день всех армейцев, присутствовавших на митинге, и принять меры по отношению к виновным. Он дал поручение военному назиру Хасанову собрать войско в Нуруллабае на следующий день. В это время с телеграфа возвратился Мулла Джуманияз Аллакулов и заявил, что... Сафонов распорядился не принимать шифрованные телеграммы. Сафонов сказал: "Это верно. Всякая телеграмма, посылаемая в Россию, должна быть известна представительству. Если телеграммы посылаются в Афганистан или Турцию, то полпредство никакого касательства иметь к ним не может". Я выразил свое удивление и сказал: "Наоборот, нужно проверять телеграммы, которые могут быть посланы другим державам. Для чего же проверять телеграммы, посылаемые советскому правительству? А ведь может случиться так, что хорезмское правительство вздумает жаловаться на полпреда, на его неправильные действия или еще что- нибудь. Значит, в таких случаях тоже нужно будет представлять телеграмму на проверку? Какой же человек согласится подписать себе смертный приговор? Это никак не вяжется со здоровой логикой. Не значит ли это, что в таком случае полпред должен стать диктатором Хивы? В таком случае нет никакой надобности в правительстве". Тогда, пойдя на попятную, Сафонов пообещал выяснить мнение Ташкента на сей счет и спросил о причине роспуска бюро по выборам. "Я ознакомил его с сутью дела, - писал Юсупов, - и содержанием телеграммы, на основании которой Совназиров приостановил работу комиссии, но Сафонов вышел из себя и сказал, что он арестует нашего представителя в Ташкенте..." Полпред заявил, что с этого момента слагает с себя всякую ответственность за действия войск, и ушел, не попрощавшись.

Впрочем, сам Сафонов описывал это заседание так: "При общем сочувствии большинства назиров при моем докладе я предложил принять решительные меры против провокационных приемов "30-ти представителей" [профсоюзов] после немедленного выяснения лживости их заявления. Для этого выяснения было предложено повторить на завтра в Нуруллабае вчерашний митинг ввиду того, что большинство его состава (союзы, красноармейцы) было известно". Сообщая Турккомиссии, что "на основании телеграммы из Центра Совназиров начал проявлять резкую враждебность", демонстрируя желание смены полпреда, вопреки которому юсуповцы "вычеркнули из инструкции по выборам советские пункты и распустили саму комиссию", Сафонов, взбешенный оказанной, как ему казалось, в Ташкенте поддержкой Султан-Мурадову, в тот же день телеграфировал Гопнеру: "Как коммунист, считаю Вашу политику абсолютно неправильной, поэтому работать с Вами в контакте не могу и настаиваю на немедленном отозвании". Тем же вечером принимается решение о свержении Совета назиров, о чем Юсупову сообщает один из участников секретного заседания в Пурхиве, советовавший ему немедленно бежать из города. Юсупов писал, что исходил тогда из следующих соображений: "Если я не скроюсь, то вместе со мной арестуют и других назиров, а затем, устроив суд, всех нас расстреляют, ибо Сафонов задался целью уничтожить нас. В случае же, если я скроюсь, назиры избавятся от этой участи..."

стр. 28

О митинге в Хиве 6 марта рассказывал Ревякин: "Присутствовало, вместе с войсками, до 5 тыс. человек. Правительство не сочло нужным явиться на митинг: виднейшие члены его уже оказались в бегах. Из менее видных членов правительства на митинге присутствовали помощник назира земледелия и в одно и то же время помощник назира по военным делам Бабаджан Якубов и назир земледелия. Собравшаяся масса требовала вызова членов правительства. По предложению одного из инструкторов командных курсов было принято решение о высылке патрулей для привода членов правительства. Приведенными оказались назир просвещения, назир социального обеспечения, назир госконтроля Ишан-Кари и его помощник Исмаилбай Ходжаев, назир внутренних дел Мадярбай, исполнявший также обязанности начальника милиции, и помощник назира по иностранным делам, являющийся одновременно заведующим вновь организовавшегося Внешторга Аллакулов... На митинге выяснилось, что Юсупов и Шаликаров исчезли еще накануне в три часа ночи. Собравшиеся затребовали разогнанную комиссию, которая, прибыв, сделала общий доклад о ее деятельности до разгона и призывала массу к спокойствию. Благодаря выкрикам из толпы о необходимости ареста приведенных членов правительства имелась попытка со стороны красноармейцев тут же, на месте, покончить с юсуповцами; вмешательство инструкторов вызвало приостановку избиения, но все же назир внутренних дел Мадярбай и другие оказались пострадавшими". Посланные в Гурлен милиционеры задержали и Баба-Ахуна, но тот, улучив момент, бежал ¹⁵ .

Вечером 6 марта полпред уведомил Ташкент, что, "основываясь на телеграмме Султан-Мурадова, реакционная половина назиров с председателем Юсуповым во главе повела отчаянную погромную агитацию против татар и русских, симулируя сочувствие правительству профсоюзов", чем вызвала праведный гнев народа. "Сегодня, по созыву правительства, - продолжал Сафонов, - в Нуруллабае собрался многотысячный митинг из хивинцев и хорезмских войск Хивинского гарнизона, который, узнав о роспуске [Юсуповым] Центрального избирательного бюро и повод к роспуску, возмущенно набросился на назиров и, если бы не защита татар-инструкторов, растерзал бы их. Все реакционные назиры арестованы. Юсупов сбежал. Митингом выбран Ревком, на стороне которого симпатии бедноты, войск, коммунистов. Ввиду чрезвычайной непопулярности низвергнутого правительства в защиту его не выступил ни один человек, не раздалось ни одного выстрела. В момент переворота российское командование и Полномочное представительство были пассивны". В изданном в тот же день "Приказе N 1 Хорезмского Временного Революционного Комитета" сообщалось, что, "согласно постановлению Хорезмской Красной Армии и беднейших декхан, от 6 марта сего года, старое хорезмское правительство свергнуто"... ¹⁶ .

Уже в апреле сотрудник Турккомиссии А. М. Брискин докладывал, что Ревком во главе с неграмотным Джабарберген Кочкаровым и осведомителем полпредства Якубовым является марионеткой в руках управделами Шакира Ситдыкова - "русского татарина с практикой советского строительства, в свою очередь беспрерывно инспирируемого т. Сафоновым". Ревякин же сообщал, что, хотя сохранивший пост военного назира Хасанов "выступал против юсуповцев, в общем он солидарен с теми, на чьей стороне перевес", и, кроме того, сознался ему в убийстве Кош-Мамеда. Неудивительно, что Сафонов поспешил избавиться от своего агента и, ссылаясь на необходимость "принять самые решительные меры к устранению всех лиц, участвовавших в излишествах борьбы предшествующего периода", настоял на срочном отзыве из Хивы и "собственноручно убившего Кош-Мамеда" Хасанова. В Ташкенте его арестовали, предполагая судить вместе с остальными членами коллегии прежнего состава полпредства, но учрежденный для этого чрезвычайный трибунал уже в августе был распущен, а всех обвиняемых выслали в Москву, где дело закрыли ¹⁷ .

Мулла Бекчан, узнав о перевороте, немедленно покинул российскую столицу и, изменив свою внешность, скрылся в Старом Чарджуе, а Султан-

стр. 29

Мурадова и Абдалова 21 марта арестовали в Ташкенте. "Первый из нас, - недоумевали они, - потерял своих четырех расстрелянных братьев и трех умерших детей от притеснения, недоедания и голода семейства, обобранного бывшим хивинским правительством в 1918 году. Организовал младохивинский Ревком, коммунистические секции и партийную боевую дружину для свержения хивинского правительства - врага Соввласти на Востоке. У второго, как революционера, ханским правительством было забрано все имущество и сожжен дом. Для нас крайне возмутительно, что мы, работая с самого начала в пользу Советской власти, приезжая в Ташкент по вызову и по командировке, причислились за работу в ряды шпионов и находимся в заключении, лишившись свободы". После двухмесячного заключения их под конвоем выслали в Хиву, где заболевшего Султан-Мурадова поместили в больницу, но оттуда ему удалось бежать к ...Джунаид-хану, который, согласно туркменскому обычаю, не имел права отказать в своей защите преследуемому. Впоследствии Султан-Мурадов был амнистирован и служил в Назирате земледелия.

Хотя Сафонов объяснял смену власти в Хиве "общей ненавистью к Юсупову", приехавший туда для проведения курултая Гопнер посчитал, что Турккомиссия получила "абсолютно превратное представление" о перевороте, оказавшемся вовсе не всенародным движением, а "искусственной проделкой, в которой, кроме русских и татарских работников, принимали участие хорезмские красноармейцы", да и то лишь из-за недовольства плохим снабжением. 27 апреля Гопнер докладывал Турккомиссии: "1) Против здравого смысла и не имея санкции Центра наши работники в Хиве взяли курс на социалистическую революцию. 2) Пурхив изменил самовольно конституцию Хивы и выборы в курултай провел по классовому принципу, в результате чего большая часть мелкой сельской и городской буржуазии, пользующейся наемным трудом, лишена избирательного права. 3) В области женского вопроса и в отношении частной собственности и торговли наблюдаются факты, раздражающие население, и даже насилия. 4) Комсоюз молодежи играет в предвыборной кампании уродливую роль, посылая на места юнцов, крайне лево настроенных и поведением провоцирующих декхан; имели место даже массовые аресты во время выборов. 5) Состав Ревкома честные, но неграмотные люди, не имеющие политического опыта... 6) Пурхив является фактическим правительством Хивы, власть - в руках русских и татар". В связи с этим Гопнер поторопился откомандировать в Ташкент "советского колонизатора" Мусаева, а вслед за ним - и полпреда Сафонова.

Хотя преследуемые Юсупов и Баба-Ахун просили разрешить им вернуться в Хиву, Гопнер опасался, что их появление оживит надежды "реакционеров" на реабилитацию прежнего правительства. Намерение Юсупова выступить перед делегатами курултая вызвало очередную попытку арестовать его, но Баба- Ахуна, которого Гопнер собирался использовать в своих целях как "самого видного вождя либерального духовенства", пригласили в полпредство, выслушали и разрешили уехать в Гурлен. Хотя комиссия по расследованию дел арестованных гарантировала безопасность и остальным скрывающимся назирам, поверивший ей Юсупов немедленно угодил в тюрьму, но в августе новый полпред И. М. Бык согласился выпустить его на поруки, объясняя НКИД, что "Сафонов всячески добивался из четырех заглавных букв "ХСНР" вычеркнуть "Н", а юсуповское правительство с яростью отстаивало это "Н" вплоть до своей гибели" ¹⁸ .

Впереди Хорезмскую республику ожидали новые заговоры и государственные перевороты, череда сменявших друга друга правительств с арестами, высылками и даже казнями их членов, неизменная "суфлерско-дирижерская роль" российских советников, бесконечная война с Джунаид-ханом и прочими "басмачами" и, наконец, принудительная самоликвидация с превращением в захолустную окраину новоиспеченных Узбекской и Туркменской ССР...

стр. 30

Примечания

В статье использованы воспоминания П. ЮСУПОВА, переведенные на русский язык Б. В. Чепурновым в 1932 г. и хранящиеся в рукописном фонде библиотеки Каракалпакского отделения Академии наук Республики Узбекистан.

1. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 122, оп. 2, д. 21, л. 196.

2. Там же, д. 120, л. 28; ф. 670, оп. 1, д. 57, л. 179.

3. Там же, л. 179; ф. 17, оп. 84, д. 82, л. 33.

4. Там же, ф. 670, оп. 1, д. 52, л. 74 - 76; д. 53, л. 155; ф. 122, оп. 2, д. 60, л. 4 - 5.

5. Там же, ф. 122, оп. 2, д. 21, л. 209 - 210; д. 31, л. 25, 29.

6. Там же, ф. 544, оп. 4, д. 32, л. 21; д. 31, л. 25, 29; ф. 122, оп. 2, д. 21, л. 169 - 170; д. 157, л. 13 - 14.

7. Там же, ф. 122, оп. 2, д. 60, л. 1,7; д. 57, л. 65 - 67, 69.

8. Там же, д. 87, л. 31, 46, 2 - 3, 85.

9. Там же, д. 57, л. 17 - 20, 22, 70 - 71.

10. Там же, д. 60, л. 9; оп. 4, д. 49, л. 70.

11. Там же, ф. 544, оп. 4, д. 32, л. 13; ф. 5, оп. 1, д. 2161, л. 20 - 21, 5.

12. Там же, ф. 122, оп. 2, д. 87, л. 78, 30 - 32; д. 57, л. 53, 51, 23; д. 28, л. 54.

13. АХАНГАРОВ М. Хорезм в 1920 - 1921 гг. - Октябрьская социалистическая революция и гражданская война в Туркестане. Воспоминания участников. Ташкент. 1957, с. 512 - 513.

14. РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 57, л. 30, 32 - 35; оп. 4, д. 54, л. 71.

15. Там же, оп. 2, д. 57, л. 36 - 39; оп. 4, д. 54, л. 69.

16. Там же, оп. 2, д. 57, л. 37, 41, 44 - 45, 53.

17. Там же, ф. 544, оп. 4, д. 32, л. 20; ф. 122, оп. 2, д. 87, л. 43 - 44; д. 57, л. 59. За исключением покончившего с собой Р. Шакирова, остальные члены коллегии полпредства продолжали занимать государственные посты и, например, Ш. Хасанов находился на партийной работе в Казахстане, где и был репрессирован в 1938 г.

18. РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 66, л. 21; оп. 4, д. 54, л. 67 - 68. После освобождения из тюрьмы П. Юсупов работал в кооперации, в 1922 г. возглавлял делегацию ХНСР на Нижегородской ярмарке, с 1926 г. состоял зампредседателя Хорезмского облисполкома, а в последние годы жизни трудился в местном историко-революционном музее. Он умер в 1936 г. в возрасте 73 лет, оставив после себя ценнейшие воспоминания, (см.; АЛИАКБЕРОВ М. Х. О мемуарах Палваннияза Юсупова. - Общественные науки в Узбекистане. Ташкент, 1968, N 2, с. 71 - 74.) Его сподвижник Баба-Ахун, согласно официальной биографии, погиб "от басмаческой пули" в 1929 г. (см.: ХАСАНОВ К. Х. Бабаахун Мухамад Салимов. - Революцией призванные. Биографические очерки. Ташкент. 1987, с. 305).

Постоянный адрес данной публикации: