М. Наука. 1983, 416 с.

"Удивительное дело! - ни об одном из выдающихся историков дореволюционной России еще нет больших монографий, книг, им в целом посвященных. О писателях есть, об историках - нет. Таких работ нет ни о В. Н. Татищеве, ни о И. Н. Болтине, ни о М. М. Щербатове, ни о Н. М. Карамзине, ни о С. М. Соловьеве" ¹ , - писала в монографии о В. О. Ключевском акад. М. В. Нечкина.

Конечно, это объяснялось не равнодушием исследователей к крупнейшим представителям досоветской исторической науки. Есть множество статей, им посвященных, в трудах по отечественной историографии им отводятся специальные главы. А монографических исследований о них действительно не было. И не на последнем месте среди причин, обусловивших такое положение, стоит сложность этой научной задачи. Каким образом конкретно следует вести монографическое изучение выдающихся представителей дворянской и буржуазной историографии? Какой комплекс проблем встает перед исследователем, стремящимся со всей возможной полнотой изучить историю их жизни и творчества, вплетенных в контекст каждого данного этапа исторического развития?

На эти вопросы ответила монография М. В. Нечкиной о В. О. Ключевском ² . Значение книги не только в глубоком и все-

¹ Нечкина М. В. Василий Осипович Ключевский. М. 1974, с. 5.

² См. также: Зимин А. А. Формирование исторических взглядов В. О. Ключевского в 60-е гг. XIX в. - Исторические записки, 1961, т. 69; Киреева Р. А. В. О. Ключевский как историк русской исторической науки. М. 1966; Чумаченко Э. Г. В. О. Ключевский - источниковед. М. 1970.

стр. 130

стороннем раскрытии образа едва ли не самого яркого, проницательного и вместе с тем сложного и противоречивого представителя буржуазной науки. Монография М. В. Нечкиной о Ключевском - историографическое явление, опыт, который дает предпосылки для исследований монографического типа о других выдающихся представителях отечественной историографии. И вот на протяжении следующего десятилетия появляются исследования о Н. М. Карамзине, С. М. Соловьеве, Н. А. Полевом, И. Н. Болтине и других историках ³ . Однако сохраняет свое значение и публикация еще не освоенного наукой материала о выдающихся историках.

Рецензируемому изданию предшествовал сборник "В. О. Ключевский. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории" (1968). Оба они представляют собой нерасторжимое целое Их связывает прежде всего личность и творчество Ключевского. Составителями того и другого являются Р. А. Киреева и А. А. Зимин, а ответственным редактором М. В. Нечкина. Мы имеем, таким образом, дело с одними и теми же принципами публикации, характером их комментирования и направлением редакторской деятельности. Естественно, что в поле нашего внимания ниже будет не один новоизданный сборник.

Общее представление о книге "В. О. Ключевский. Неопубликованные произведения" дают ее основные разделы. Так, курс "Западное влияние в России после Петра", состоящий из 10 лекций (последняя сохранилась не полностью), был публично прочитан в большой аудитории Политехнического музея в 1890 году. Он не был и не мог быть напечатан при жизни Ключевского ввиду своей резко антидворянской направленности. Далее следуют историографические этюды, как-то: "Наброски "по варяжскому вопросу", характеристики научного наследия и общественной значимости ряда представителей русской историографии (среди них В. Н. Татищев, Н. М. Карамзин, М. П. Погодин, К. Н. Бестужев-Рюмин, И. Е. Забелин, Н. И. Костомаров). Публикуется конспект курса "Новейшая история Западной Европы в связи с историей России", прочитанного Ключевским в 1893 - 1894 годах. Конспект большой - он занимает почти 100 стр. (198 - 291); очень емкий. Антидворянская направленность автора сказывается и в нем. Это не сравнительно- исторический курс. Его предметом является общеевропейский исторический процесс XVIII - первой половины XIX в. в его региональных особенностях с преимущественным вниманием к истории России.

В разделе "Литературно-исторические наброски" помещены "Характеристики общественных типов" - пять набросков, которые в известной степени продолжаются в заметках "Об интеллигенции", "Верование и мышление", "Искусство и мораль", "Вечерние чтения в Абастумане". Мысль об общественных типах занимала Ключевского. Она сквозит и в его историографических этюдах, иногда проявляясь и на поверхности ("Татищев вдвойне интересен, не только как первый собиратель материалов для полной истории России, но и как типический образчик образованных русских людей петровской школы", с. 129). В следующем разделе сборника в мыслях Ключевского о русских писателях (Лермонтов, Гоголь, И. С. Аксаков, Гончаров, Достоевский, Чехов) крупным планом выступает интерес историка к общественным типам, ими созданным, и к самим писателям как общественным деятелям. Это плодотворный подход; Ключевский реализовал его возможности в пределах методологии буржуазной историографии. Однако это не умаляет значимости самого подхода, познавательных ресурсов, в нем заключенных, возможностей образных характеристик исторического процесса. В. И. Ленин писал: "Личные исключения из групповых и классовых типов, конечно, есть и всегда будут. Но социальные типы остаются" ⁴ .

Сборник завершается художественными опытами Ключевского в стихах и прозе. Они интересны для характеристики творческой личности историка, его литературного дара, органичности художественных элементов, отличающих его исследования и неповторимую лекторскую манеру, когда образ служит углублению в материал, выявлению сути общественных процессов и со-

³ Кислягина Л. Г. Формирование общественно-политических взглядов Н. М. Карамзина (1785 - 1803). М. 1976; Иллерицкий В. Е. Сергей Михайлович Соловьев. М. 1980; Шикло А. Е. Исторические взгляды Н. А. Полевого. М. 1981; Шанский Д. Н. Из истории русской исторической мысли. И. Н. Болтин. М. 1983; и др.

⁴ Ленин В. И. ПСС. Т. 36, с. 207. Примером плодотворности обращения к социально- типовым характеристикам в советской историографии служит книга Б. А. Романова "Люди и нравы Древней Руси". Л. 1947.

стр. 131

бытии. За сочинениями Ключевского, входящими в сборник, следуют приложения, дающие дополнительный полезный материал, - черновые записи к лекционному курсу о "Западном влиянии в России после Петра" и к его историографическим заметкам. Сборник завершают "Археографическое послесловие" и комментарий к публикуемым сочинениям. Надо отдать должное публикаторам: их вдумчивый, терпеливый и любовный труд может служить образцом археографической культуры.

В чем значение нового сборника? В том, что он существенно дополняет наше понимание общественной сути творчества Ключевского, его собственного общественного облика. Становятся достоянием историографии его мысли, суждения, обобщения, которых он не договорил, да и не мог сполна высказать в изданных прижизненно сочинениях, однако составлявших их глубокий мировоззренческий план. Было бы не лишенным основания сказать о Ключевском словами Некрасова: "В том лишь виновен, что многого, многого здесь мне не дали сказать". В публикуемых теперь сочинениях Ключевского выдвинуты научные позиции (особенно в культурно-исторических экскурсах), которые могут послужить импульсом для плодотворных размышлений советских историков. Сказанное Ключевским о трудах М П. Погодина: "Его надо помнить если не как учителя, то как урок" (с. 151), - вполне приложимо к его собственным трудам с той, однако, разницей, что его уроки заключают гораздо большее позитивное содержание и стимулирующую силу, чем погодинские.

Наконец, рецензируемый сборник, как и предшествовавший сборник неопубликованных сочинений Ключевского, дает чрезвычайно много для понимания того, что Марк Блок называл "ремеслом историка". Именно на это обращают наше внимание вступительные статьи как к сборнику 1968 г., так и к нынешнему, написанные М. В. Нечкиной. "Ремесло" историка (и мастерство!) имеет, подобно всякому другому, свои "тайны". Таланту научиться нельзя, но всякий талант есть прежде всего талант труда, а опыт труда, терпеливого и взыскательного, в высшей степени поучителен.

30 июня 1867 г. Ключевский писал в дневнике: "Мы не привыкли обращать должного внимания на многие явления, из которых слагается внутренняя история человека, - и именно на те явления, которые, возникая из обыкновенных, самых простых причин, производят в нас незаметную, неосязаемую работу и уж только результат дают нашему сознанию. Удивительно ли, что в нас иногда обнаруживается так много непонятного для нас самих, неожиданного, чудесного. Каждая дума, ощущение, каждая сцена, пронесшаяся пред глазами, оставляет след в душе, не всегда сознаваемый; а из суммы таких следов слагается известное настроение, даже взгляд" (сборник 1968 г., с. 233). Здесь намечены проблемы психологии творчества; высказанное Ключевским справедливо до мелочей. Когда в курсе "Западное влияние в России после Петра" он, поясняя мысль, проводит параллель между телегой и железнодорожным поездом, то воспроизводит, конечно, незаметно для самого себя, впечатления о поездке по железной дороге, которым за 30 лет до курса живо делился в письме П. И. Европейцеву.

Итак, "думы", "ощущения", "сцены" - "слагаемые внутренней истории человека". Сколько их отложилось в чувствах и мыслях Ключевского и сверх его занятий историографией, источниками, чтением лекций, исследовательских трудов! Это и глубокое, главным образом по первоисточникам, знание истории философии. Материализм Фейербаха с его атеизмом, вызвавший настороженность Ключевского и вместе с тем искушавший его ум. Идеалистическая система Гегеля, о которой замечено не без пиетета, но и критически: "Он, словом захотел вытянуть историю в ровную философскую струнку... При таком воззрении со всем нужно мириться, все оправдывать и ни против чего не действовать". О Спинозе: "Необыкновенный человек и великий философ", сочетавший возвышенный строй мысли с демократичностью, обращением "к бедному миру людей" (1968, с. 76, 109). И убийственная критика богословских философем Вл. Соловьева, которую небесполезно напомнить: "Дон Кихот христианства". А сколько тонких наблюдений над философскими системами французского Просвещения! А интерес Ключевского к достижениям современного ему естествознания!

В жизни Ключевского большую роль играла музыка. "Я же страстно люблю слушать музыку", - писал он. Его захватывали Бетховен, Мендельсон. Он вникал в "заветные звуки", исполняемые любителями-скрипачами и пианистами. Посещал концерты Антона Рубинштейна. Он умел благодарно оценить даже "неловкое визжание скрипки

стр. 132

в руках недоучившегося артиста", но страдал, когда "в иной музыкальной пьесе слышишь рассчитанно подобранные музыкальные ноты, но не чувствуешь музыки". Он испытал чувство, когда звуки "будят все живые струны" и заставляют "забыть все, кроме настоящей минуты" (там же, с. 55, 167, 221). Это входило в его "внутреннюю историю" и звучало в его научном творчестве. М. В. Нечкина отмечает, что ему был присущ "какой-то внутренний музыкальный ритм в построении фраз", что его работы "изобилуют ритмичным строением предложений" ⁵ .

Ключевский раскрывал всю душу художественной литературе. Он читал и в течение всей жизни перечитывал Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тургенева, Гончарова, Островского, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Толстого, Чехова, Чернышевского, Добролюбова. Здесь и иностранные писатели: "С никогда не испытанным удовольствием перечитываю Шекспира". Или: "Трудно понять, почему Гейне вышел у нас из моды. Если величие поэта измеряется силой и полнотой, с какими он воспроизвел затаенные чувства и нравственный образ века, Гейне - величайший поэт нашего времени" (там же, с. 162, 245). Он воспринимал литературу как художник и отзывался на нее как историк и обществовед. Его характеристики творчества поэтов, которым он посвятил специальные этюды (Пушкин, Лермонтов) или же только наброски, проницательны. Они пронизаны антидворянским пафосом. Об "Обломове": "надгробие крепостному дворянству" (1983, с. 319). Л. Н. Толстой-"яркая звезда на мировом культурном небосклоне", но и "предсмертная художественная гримаса дворянства" и даже "поздняя пародия древнерусского юродивого (1968, с. 371, 386, 388). А заметки Ключевского о Гоголе! Нам известна несколько лет назад изданная биография Гоголя, автор которой пытается реабилитировать "Выбранные места из переписки с друзьями". А для Ключевского эта переписка "слащаво-плаксивая", и он пишет: "Опасно судить о Гоголе, не прочитав Исповеди, и еще опаснее судить о нем по ней" (1983, с. 312, 315).

Было бы любопытно проследить линию интересов Ключевского в области изобразительного искусства. Ему многое говорили полотна Боровиковского, Ге, Айвазовского, скульптуры Антокольского, ему знаком был голландский художник XVII в. Адриан Ван-Остаде, прославившийся жанровыми сценами из народной жизни. Не прошел он и мимо истории русского театра и оставил глубокие суждения об искусстве драмы (там же, с. 87, 95 - 97, 309 - 310 и др.).

Ключевский обладал широкой филологической подготовкой. Кроме латыни, французского и немецкого (их он знал хорошо), Ключевский занимался древнегреческим, древнееврейским языками, санскритом, а из новых языков - английским, польским и болгарским. Таковы были, разумеется, лишь самые крупные "слагаемые" духовного кругозора Ключевского, тот "минимум", который он считал необходимым для ученого, избравшего историю, как он сам написал о себе, "трудом своей жизни" (1968, с. 137). И, быть может, более всего общекультурная и общеисторическая эрудиция Ключевского - живой пример и урок.

В научном творчестве Ключевского были наилучшим образом реализованы возможности исторической науки его времени. Тем самым намечались прорывы в будущее исторической науки, но это уже стало "трудом жизни" новых поколений историков, среди которых были и его прямые ученики. Очень велико научное и общественное значение рецензируемой книги. Остается напомнить, что фонд неопубликованных сочинений Ключевского еще не исчерпан.

⁵ Нечкина М. В. УК. соч., с. 307.

Постоянный адрес данной публикации: