Libmonster ID: KZ-902

Автор(ы) публикации: А. И. ДЕНИКИН →

Генерал А. И. Деникин

Том третий. Белое движение и борьба Добровольческой армии. Май - октябрь 1918 года

Глава XI. Германофильство Правого центра и Милюкова. Группа Шульгина. Взаимоотношения Добровольческой армии с политическими организациями и союзниками. Роль офицерства

Сношения Правого центра с немцами после раскола его продолжались, не приводя, однако, ни к каким результатам. Немецкие дипломаты не лишали своих собеседников надежд, но и не давали никаких положительных обещаний. В официальном обзоре от 14 июня своих сношений с немцами Центр суммировал высказанные ими положения: "В Германии - в правых и военных кругах - имеется сильное течение в пользу установления в будущем добрососедских отношений к России, в результате - восстановление ее единства и мощи... Возможен поэтому пересмотр Брестского договора... Однако успех подобной политики зависит от того, насколько широко и авторитетно будет течение в самой России за прекращение недоброжелательного отношения к Германии. Представители посольства явных признаков такого течения не различают. Большинство общественных кругов... продолжает видеть спасение России в победе союзников и отрицает возможность какого- либо соглашения с немцами".

В сухом и бесстрастном циркуляре Центра как будто звучал укор столь непрактичному проявлению общественного настроения. Составители циркуляра не подметили того бездонного цинизма, с которым представители страны, ввергнувшей Россию в бездну и не сделавшей еще ни одного шага к облегчению ее трагического положения, смели ожидать доверия и расположения к себе, уподобляя великий народ побитому псу, лижущему ноги господина в надежде на милость его и крохи с господского стола.

Кроме тех "неофициальных" разговоров, которые весьма часто вели с немцами члены Правого центра в порядке дружбы и знакомства, президиум уполномочил вести переговоры бар. Б. Нольде и кн. Г. Трубецкого. Последний должен был посетить Дон и Добровольческую армию, в поисках русской военной силы, а также Киев, где, как предполагалось, достаточно подготовлена почва для соглашения с немцами - правыми кругами и... неожиданным союзником Правого центра Милюковым.

Продолжение: См. Вопросы истории, 1990, NN 3 - 12; 1991, NN 1 - 12; 1992, NN 1 - 6.

стр. 107

Милюков во время господства на Дону большевиков скрывался в Ростове. После освобождения города немцами он жил там еще около месяца. Нас - в Мечетинской¹ - глубоко поразила статья, появившаяся в "Приазовском Крае" за подписью Оргина. Если не в авторе, то в главном персонаже ее, от имени которого шла речь - маститом вожде - мы узнали без труда П. Н. Милюкова, проповедующего... соглашение с немцами. Эту идею Милюков настойчиво и страстно стал проводить и в письмах к ген. Алексееву. Они производили тяжелое впечатление. Мы дважды приглашали его приехать в Мечетинскую, приобщиться хоть немного к нашей жизни и уяснить себе психологию добровольчества и его вождей. Почему-то, однако, Милюков к нам не приехал, а в конце мая отправился в Киев.

Интересно, что такой крутой перелом в мировоззрении Милюкова произошел на протяжении всего только двух недель. 3 мая еще он писал ген. Алексееву: "Я был страшно огорчен появлением в Ростове добровольцев (отряд полковника Дроздовского) вместе с германцами, развернувших трехцветный национальный флаг рядом с германской каской. На словах можно сколько угодно отрицать связь с германцами, но связь сотрудничества фактического остается и подкрепляет всю ту ложь и клевету, которая распространяется по поводу Добровольческой армии"... Единственный выход из создавшегося положения он видел в том, чтобы ген. Алексеев "как можно скорее и резче отгородил свой и наш почин от их неудачного продолжения", для чего необходимо "формально распустить Добровольческую армию, объявив для всеобщего сведения, что сражаться рядом с германцами даже против большевиков Вы не пойдете". "Дальнейшее размышление" привело Милюкова к другому заключению: на случай "невмешательства немцев в наши внутренние дела" необходимо, чтобы ген. Алексеев и его сотрудники "не покидали Добровольческой армии и чтобы сама она не расходилась и продолжала существовать как часть армии Донской области"... А 19 мая Милюков перешел к третьему варианту и убежденно доказывал: "Закон самосохранения для нас теперь - высший закон... Никакие договоры не могут сохранять силы при таком изменении обстановки... Союзники несут долю ответственности, вследствие своей переоценки значения и излишней снисходительности к тенденциям наших левых течений... Германцы хозяева положения и заинтересованы в том, чтобы государство было восстановлено... Они дорожат нашим единством и царем"... И как вывод: "Нужно вступить в переговоры с немцами, принять их поддержку и спешно освободить Москву"; при этом немцы "должны перевезти армию до крайнего возможного пункта.., отказавшись (сами) от вступления в Москву".

История эволюции Милюкова и переговоров с немцами изложена в записке его Правому центру от 29 июля (11 августа). Политический удельный вес автора и то большое впечатление, которое произвела в свое время его позиция в русско-немецком вопросе, заставляют меня привести этот доклад полностью.

"Из сообщения кн. Гр. Ник. я вижу, что не только в общих чертах, но и почти во всех подробностях наши взгляды на способы вывести Россию из настоящего положения совпадают. Подобно ему, я считаю восстановление государственности и объединение России первой и главной задачей, нахожу, что необходимо скорейшее осуществление этой задачи, чтобы не увеличить ее трудности; считаю, что такого скорейшего разрешения нельзя достигнуть без контакта с германцами и что предметом такого контакта должно быть создание в Москве не местного только "северного" правительства, а правительства национального, способного объединить Россию и для этого заручившегося согласием Германии на пересмотр теперь же, а не по окончании войны Брестского договора.

Для выяснения возможности этого я - не по моей, а по германской инициативе - вступил в "необязательные" сношения с представителем Oberkommando (главнокомандования.- Ред.) и имел (впрочем, очень поверхностный) разговор с Муммом. В их лице я встретился с двумя течениями, которые и в Германии борются по вопросу об объединении России. Одно из них, представленное дипломатами и считавшее себя до сих пор в согласии с рейхстагом, стояло за разъединение России, создание Randstaaten (лимитрофов.- Ред .) и сближение с Англией. Другое, представленное влиятельными военными кругами, но теперь распространяющееся и в либеральных и даже в социалистических кругах, стоит за создание из России сильной союзницы в будущем для борьбы с Англией и с этой целью, а также по принципиальным соображениям (на левом фланге) склоняется к пересмотру Брестского

стр. 108

договора. Первое до сих пор считалось официальным, но перестает им быть после отставки Кюльмана. Второе имеет серьезные шансы сделаться официальным. Его успех сказывается уже теперь в том, что имеется течение компромиссное - самое опасное для нас - соглашающееся на частичный пересмотр Брестского договора и на неполное объединение России.

Германцы, искавшие до сих пор способа создать "северное правительство" без всякого пересмотра Брестского договора, будут, конечно, теперь добиваться соглашения на наиболее выгодных для себя условиях - с наиболее сговорчивыми. Но они понимают, что должны считаться с возможно широким фронтом общественного мнения, включая и неприятных для них к. д. Этим надо воспользоваться, чтобы наш фронт объединить на одной определенной программе, из которой уж ничего не уступать к моменту, когда переговоры начнутся серьезно. Я предлагал бы для такой программы следующие положения:

1) Правительство должно быть национальным и объединительным с самого начала, с первых шагов. Для этого необходимо, чтобы оно явилось на свет сразу как монархическое и могло бы говорить от имени некоторого ядра объединенной теперь же, а не в будущем России. А для этого нужно:

а) Теперь же остановиться на определенной личности кандидата на престол и вступить с этим кандидатом в непосредственные отношения, получив его санкцию - действовать его именем. Я лично предлагал бы отыскать в. кн. Михаила Александровича, местопребывание которого должно быть известно его близким в Москве.

б) Так как при создавшемся положении вопрос территориального объединения не может быть предметом одностороннего акта нового правительства, а должен быть решен предварительными переговорами с отдельными образовавшимися теперь правительствами - успех же переговоров может быть обеспечен лишь при определенном отношении к ним Германии, - то я считаю необходимым ввести уже в наши переговоры с германцами условие, что до создания Правительства будут выяснены благоприятные ответы, по крайней мере, главнейших из создавшихся правительств и будет выработан акт объединения, который мог бы быть опубликован новым правительством как национальным в первые же дни его существования.

2) Исходной точкой переговоров должна быть неприкосновенность всей прежней территории России, за исключением Финляндии² (но со стратегическими гарантиями со стороны последней) и Польши (в границах прежнего Царства Польского, без Холмщины и с этнографическим обменом севера Августовской губ. на части уездов Сокальского и Вельского). В моих ("необязательных") переговорах трудность представляла лишь Курляндия, относительно которой я соглашался на "исправление границ". Не знаю, как мы можем уступить Либаву. Вопрос о Крыме и Закавказье не был затронут, и я опасаюсь, что за умолчанием могут скрываться особые виды Германии на эти опорные пункты в будущей борьбе с Англией. Но этих территорий, конечно, мы пожертвовать не можем. При прежнем взгляде трудность представлял также вопрос об особых правах Украины, которую германцы хотели наделить правами Баварии. Я не отрицал возможности идти относительно Украины несколько далее простой автономии, с тем чтобы это не служило образцом для других объединяемых частей, но не соглашался ни на особую армию, ни на остатки дипломатического представительства, ни на расширенные права относительно железных дорог, почт и телеграфа и т. д. Основным требованием объединения я считал суверенитет центральных органов, единство территории и гражданства, а также создание верхней палаты по типу Bundesrat'a (бундесрата.- Ред.).

3) Так как при такой постановке вопроса Германия должна искать своих преимуществ не в территориальных приобретениях, а в экономических выгодах, то необходимо теперь же привлечь наших промышленников к пересмотру этой части договора и просить их указаний, до каких пределов могут простираться здесь наши уступки, - вообще необходимые. Я обращался с этой просьбой к профессору Савину в Киеве и к А. И. Каминке в Петрограде, но надо, чтобы эта работа была предпринята в Москве - и немедленно.

4) Помимо общих уступок по торговому договору, придется сделать (или санкционировать) и временные - для территорий, ныне занятых германцами. Но при этом необходимо, во-первых, ввести в определенные правовые границы не предусмотренную, кажется, в учебниках международного права власть германцев в обла-

стр. 109

ста администрации и суда, теперь безграничную даже на Украине, не говоря о Литве, и, во-вторых, оговорить для ближайшего же времени полную свободу сообщений и товарообмена для объединяемых областей, единство валюты и помощь как вооружением (у нас же отобранным), так и денежным займом, при немедленном восстановлении нашей армии.

5) Признание нейтралитета, по необходимости благожелательного относительно германцев, но с прекращением всяких враждебных действий на территории восстанавливаемой России. Национальное правительство, кроме единства, должно дать России действительный мир и выход из войны, чего не могли дать большевики: в этом будет его санкция в глазах населения.

Быть может, в Москве считают преждевременным говорить о началах будущей внутренней политики, но, мне кажется, необходимо было бы заблаговременно сговориться: без этого трудно было бы приступить к группировке сочувствующих "Правому центру" элементов на местах. Поэтому предлагаю на обсуждение несколько пунктов, которые кажутся наиболее существенными:

1) Устройство коалиционной власти на основе программы "Правого центра", но с устранением из ее состава сторонников самодержавия, с одной стороны, и сторонников ориентации "Левого центра"³ и прежнего Учредительного Собрания, с другой стороны.

2) В интересах поддержки демократических слоев (крестьянство и кооперация) и восстановления социального мира - немедленный приступ к аграрной реформе, восстановляющей все нарушенные права, но имеющей целью найти решения, возможно близкие к сложившемуся хаотическому положению землевладения. Восстановление свободы земельных сделок до реформы без нарушения ее принципов и с принятием немедленных мер против перехода земли в собственность иностранцев.

3) Пересмотр избирательного закона для городских и земских органов самоуправления: введение возрастного ценза и ценза оседлости, двустепенность выборов в деревне, пересмотр вопроса о волостном земстве, но не возвращение к куриальной системе и не восстановление старых земств.

4) Установление переходного периода до начала функционирования правильного национального представительства. Созыв, в случае надобности, для переходного периода совещательного органа, вроде "Совета республики" из общественных элементов, стоящих на государственной точке зрения, и выработка при его содействии закона о политическом представительстве.

Способов санкции основного закона, октроированного монархом, я не касаюсь здесь, но обращаю Ваше внимание на то, что долженствующий быть опубликованным от имени монарха основной закон должен быть готов ко времени создания нового правительства, и было бы очень печально, если бы он оказался похож на временные основные законы Скоропадского и Краснова. Надо теперь же засадить за эту работу наших юристов (Нольде, Лазаревского, К. Н. Соколова, В. М. Гессена)".

К мыслям, изложенным в этой записке, остается добавить более интимные, высказанные в письмах⁴ к ген. Алексееву: ...Что с предложенным планом необходимо спешить, потому что в Киеве в других кругах переговоры идут полным ходом и можно очутиться перед совершившимся фактом... Что необходимо создать хоть фикцию освобождения Москвы руками Добровольческой армии - не немецкими... Наконец, что приятие Милюковым конституционной монархии произошло не без борьбы... "было бы несравненно приятнее, если бы его об этом не спрашивали и неизбежное совершилось само собой"...

Общие положения Милюкова вошли в основание и анонимной записки, составленной послом Правого центра кн. Г. Трубецким и отправленной немцам с одобрения Милюкова и Кривошеина.

Можно отнестись различно к германофильским течениям в русских интеллигентских кругах в 1917 - 1918 годах, с точки зрения национальной и этической. Но одно бесспорно, что они были беспочвенны и в смысле государственном - бесполезны.

Жизнь шаг за шагом разбивала иллюзии. Немцы неожиданно и резко порвали сношения с Милюковым, и гетман, очевидно, под их давлением, поставил перед своим правительством категорически вопрос о высылке Милюкова из Киева.

стр. 110

Совет министров почти единогласно отказался выполнить это требование, но Милюков, не желая быть причиной министерского кризиса, уехал добровольно в деревню, в Черниговскую губернию. Никакого ответа не последовало и на записку кн. Г. Трубецкого.

Были и другие симптомы, более внушительные. 16 июля произошла Екатеринбургская драма, и глубоко возмущенная общественная совесть винила в этом злодеянии германскую власть, имевшую неограниченное влияние на совет комиссаров и не пожелавшую воспользоваться им для спасения царской семьи...

В Москве и Центральной России свирепствовал жестокий террор, обрушившийся с особенной силой на голову несчастного офицерства. В разгроме некоторых московских военных организаций ясно было сотрудничество немцев с большевиками. Конспирирующая Москва волновалась, возмущалась, называла имена⁵ ... Когда гетманское правительство сочло необходимым заявить в Берлине протест против большевистского террора, германский министр иностранных дел Гинце ответил: "Императорское правительство воздержится от репрессивных мер против советской власти", так как то, что делается в России, "не может быть квалифицировано как террор"; происходят лишь "случаи уничтожения попыток безответственных элементов.., провоцирующих беспорядок и анархию"⁶ . Да и как было вступиться немецкому правительству, когда в Москве его представители - старший советник посольства Рицлер и начальник контрразведки Мюллер - находились в тесном сотрудничестве с Караханом^I и Дзержинским и снабжали их "списками адресов, где должны были быть обнаружены преступные воззвания и сами заговорщики... против советской власти"⁷ ... При свете этих поздних откровений какая жуткая роль приходится на долю руководителей противобольшевистских организаций, работавших в контакте с немцами!..

Убийство Мирбаха и Эйхгорна^II не вызвало охлаждения в отношениях немцев к большевикам. Наоборот, 16 августа Германия заключила с советской Россией "дополнительное соглашение" к Брест-Литовскому договору. Это соглашение, как известно, окончательно закрепило распад России и экономическую кабалу ее ценою признания Германией советской власти, политического и военного сотрудничества с нею.

Большевизм, переживавший тогда тяжелые дни, был спасен. Государственные деятели Германии не могли отрешиться от своей роковой политики в отношении России даже в ту пору, когда стало очевидным, что над их страной нависает катастрофа, война кончается, и пора подумать о будущих связях соседних народов, так безумно, так нерасчетливо напоенных несмываемой обидой и органической ненавистью. Ибо тогда уже вожди германской армии заявили открыто императору и правительству, что войной нет более никаких надежд добиться мира⁸ .

Как ни предусмотрительна и сурова была немецкая цензура и благоприятствующая ей большевистская, сведения об истинном положении дел на фронте мировой борьбы проникали в Россию, отражаясь на общественных настроениях и способствуя значительно ослаблению германофильских течений. И кн. Г. Трубецкой, принявший на себя не без внутренней борьбы неблагодарную и лично для него тяжелую роль, побывав на Украине, на Дону и приехав в Добровольческую армию, доносил Правому центру⁹ : "Эта тенденция - невозможность каких-либо соглашений с немцами - настолько бесповоротна, что об этом не стоит начинать разговора ни с одним вождем Добровольческой армии. Но я этого не делал и по другим причинам... Не опасаясь упреков, которые навлекли на себя, мы останавливались и на возможности соглашения с Германией как на самом безболезненном решении вопроса. Наша совесть чиста, но упорствовать дальше на комбинации неосуществимой невозможно"...

В Киеве, обособленно от правых организаций, стояла группа В. Шульгина. Не политическая партия, не организация - именно группа единомышленников, имевшая, однако, серьезное влияние в киевских буржуазных и военных кругах¹⁰ . Едва ли не с наибольшей страстностью, с пылом и прямолинейностью группа Шульгина проповедовала три основных своих лозунга - борьбу с большевизмом, верность союзникам и монархию. Монархию безоговорочную, немедленную, открыто исповедуемую.

Для Шульгина и его единомышленников монархизм был не формой государственного строя, а религией. В порыве увлечения идеей они принимали свою веру

стр. 111

за знание, свои желания за реальные факты, свои настроения за народные. На Юг шли послания, доклады, сводки, в которых яркими красками изображался рост монархического движения в стране. Шульгин осуждал постоянно политику руководителей Добровольческой армии, убеждал друзей, что "скоро в России не будет никаких республиканцев", и просил "разъяснить руководителям армии, что никакие воззвания с Учредительным собранием и народоправством не привлекут в армию никого"... Вместе с тем Шульгин настаивал на сосредоточении в руках его организации распределения в Киевском центре пополнений для всех противобольшевистских армий.

Эти послания получали распространение на Юге, оказывая известное влияние на офицерство и на самого генерала Алексеева. В письме его к Шульгину я нашел впоследствии следующие фразы: "Относительно нашего лозунга - Учредительное собрание - необходимо иметь в виду, что выставляли мы его лишь в силу необходимости. В первом же объявлении, которое нами будет сделано, о нем уже упоминаться не будет совершенно. Наши симпатии должны быть для Вас ясны, но проявить их здесь открыто было бы ошибкой, т. к. населением это было бы встречено враждебно. От прежнего лозунга мы отказываемся. Для объявления же нового нужны соответствующие обстоятельства и прежде всего подвластная только нам территория. Это будет, как только мы перейдем к нашим активным планам"¹¹ ...

Шульгин видел в соглашении с немцами - новое и окончательное закрепощение России, а в восстановлении монархии немецкими руками - национальное бедствие: "Монархия и династия будут тогда окончательно скомпрометированы"... Шульгинская группа твердо настаивала на легитимном принципе¹² , но тотчас же под давлением чрезвычайных условий жизни вступала с ним в резкое противоречие: акты 2 и 3 марта¹³ непререкаемы, говорили они, отсюда связанность Михаила Александровича словом в отношении Учредительного собрания. Тяжкая болезнь и вообще неопределенность судьбы цесаревича Алексея Николаевича... "Личные качества" других законных преемников... Как выход Шульгин предлагал весьма сложную систему "добровольных (?) отказов менее подходящих кандидатов, пока престол не перейдет к лицу, более или менее известному населению или, во всяком случае, не возбуждающему нежелательного противодействия"...

В качестве технического аппарата группы Шульгин основал конспиративный орган, под названием "Азбука". Вначале этот орган черпал средства для своего существования исключительно из частных источников; в июле 18 года, порвав с Правым центром, ввиду его немецкой ориентации, Шульгин вошел в тесную связь с Национальным центром, и "Азбука" получила при посредстве последнего крупное пособие из сумм, отпускаемых союзниками; перенеся впоследствии свое ядро в Екатеринодар, "Азбука" стала одним из осведомительных органов Добровольческой армии, и с февраля 19 года содержание ее было отнесено на кредиты штаба.

В киевский период своей деятельности "Азбука", по словам Шульгина, ставила себе весьма широкие задачи: политическую и военную разведку в отношении большевиков, немцев и Украинской республики; вербовку в противобольшевистские армии; участие в организации вооруженных восстаний и выступлений против большевиков; связь и информирование лиц императорской фамилии, московских центров и Добровольческой армии.

Действительно, "Азбука" давала армии весьма большой и ценный разведочный материал, преимущественно о политическом и военном положении на Украине. Но, вместе с тем, страстная проповедь ее "немедленного поднятия монархического флага" нарушала душевное равновесие киевского и добровольческого офицерства и, как увидим ниже, сильно затрудняла позицию командования.

Что касается общей ориентировки, выходившей за пределы Украины, осведомленность "Азбуки" не шла далее слухов. Это обстоятельство в связи с поисками обстановки, наиболее отвечавшей политическим убеждениям членов шульгинской группы, лишало ясности и определенности ее ближайшие задачи. Так в июне - июле Шульгин задумал перебрасывать офицеров и переезжать со своей организацией в Архангельск к ген. Пулю, который, по сведениям "Азбуки", был предназначен главнокомандующим всеми союзными войсками Восточного фронта; потом собирался и за Волгу - причем во главе направляемых туда сил должен был стать "выдающийся киевский генерал", а Шульгин - его "помощником по гражданской части"; писал и в Сибирь адмиралу Колчаку, считая его главою сибирского прави-

стр. 112

тельства¹⁴ и предлагая перебросить туда свою организацию и 20 - 25 тысяч офицеров для борьбы против немцев и большевиков, но непременно "под открытым монархическим знаменем"; наконец, в конце июля в штабе Добровольческой армии получена была телеграмма, что организация Шульгина переезжает на Дон, в распоряжение ген. Алексеева "вследствие невозможности пробиться в другие районы, стеснений, чинимых на Украине, и требования немцев гетманскому правительству образовать на Украине концентрационные лагери"...

Все группы и организации вместо материальной помощи присылали нам горячие приветствия - и письменно и через делегатов - и все пытались руководить не только политическим направлением, но и стратегическими действиями армии. Планы предлагались самые разнообразные. Так, например, Шульгин писал в конце мая: "Мое мнение - нужно узнать, чем дышит армия Дутова, и, если там лозунг монархический и союзнический,, открыто провозгласить у себя в армии Алексеева лозунг за монархию и союзников и идти на соединение с Дутовым". Потом прислал другое предложение: "Добровольческая армия должна покончить со всякими колебаниями, оставить мысль об Учредительном собрании и народоправстве, которым из мыслящих людей никто уже не верит, и сконцентрировать все свои силы на одной задаче - вырвать русский императорский дом из физического обладания немцев и поставить его в такое положение, чтобы, опираясь на наступающую Японию, от имени вступившего на престол законного государя объявить священную войну против немцев, завладевших родиной".

Национальный центр звал нас за Волгу. Правый центр - по пути, который должны были пробить для нас немецкие корпуса, через Воронеж на Москву... Представитель союзников - французский генерал Лаверн - на Царицын.

Было предложение и совсем другого рода, характеризующее среду и деятелей, основанное на полном непонимании характера и взглядов руководителей добровольчества.

Представитель киевских крайних правых, герцог Г. Лейхтенбергский высказывал мысль: "Главная опасность Заволжского фронта¹⁵ (в том), что прежние наши союзники придут в Россию, опираясь на демократические, социалистические элементы, и приведут страну к республике". Во избежание этого "было бы хорошо, если бы ген. Алексеев взял на себя командование Заволжским фронтом"... Роль, предназначавшаяся при этом ген. Алексееву, была довольно неприглядная - провести союзников: "Чтобы не было неосновательных подозрений, - говорил герцог, - необходимо, хотя бы на словах, намекнуть об этом немцам... Я беру на себя намекнуть немцам об этой комбинации и тогда не опасаюсь их противодействия"¹⁶ . ...

Организации и деятели в переписке между собой скорбели, что Добровольческая армия лишена их политического руководства; мы же всеми мерами старались избегнуть опеки, налагающей партийный штамп и политические путы на деятельность армии. Генерал Алексеев относился к работе всех политических организаций с нескрываемым осуждением. Обобщая свои впечатления от многочисленных личных и письменных докладов, он писал мне 26 июня: "Фактического единения в мыслях, целях, задачах... между "центрами" не существует. Не меняются только жажда власти, стремление получить в свои руки денежную помощь от союзников и тяготеть над работой и существованием Добровольческой армии".

Другой вопрос, лично касавшийся ген. Алексеева, также доставлял ему немало огорчений... Правый центр предполагал поставить во главе вооруженных сил одного из следующих генералов: Брусилова, Лукомского, Юденича или Лечицкого. В связи с предположением о создании Восточного фронта вопрос о верховном возглавлении русской армии поднят был и в других организациях. Киевские монархисты хотели видеть на этом посту в. к. Николая Николаевича или Михаила Александровича, которого молва настойчиво связывала с чехословаками. Союз возрождения называл имена ген. Алексеева, адмирала Колчака и ген. Болдырева¹⁷ . Первые два - очевидно, только в качестве уступки Национальному центру. Этот последний хотя и высказывал опасение, что "под влиянием" Милюкова "и киевской заразы у ген. Алексеева меняется настроение", однако горячо и настойчиво проводил кандидатуру его как Верховного главнокомандующего и главы "триумвирата". В этом направлении Центр влиял и на союзников. Между прочим, ген. Алексеевым получено было предложение и через французского генерала Лаверна прибыть в

стр. 113

Самару, когда откроется возможность "для руководства всеми войсками, действующими против большевиков". Ген. Алексеев еще ранее на обращение Национального центра и некоторых союзных представителей ответил согласием, при условии, однако, что ему будет обеспечена полная свобода распоряжений и не "будет разделения власти"¹⁸ ...

Любопытно, что, получив сведение о предположении союзников выдвинуть на руководящие роли Керенского, ген. Алексеев писал в Москву: "Передайте представителям союзников, что... (в таком случае) я почту своим прямым долгом совершенно отказаться от всякой военной и политической деятельности и никоим образом не допущу сотрудничества с разрушителем моей Родины"¹⁹ ... Ген. Алексеев обещал выехать за Волгу, как только будет подготовлен технически переезд.

Вообще имя ген. Алексеева, в особенности в военных кругах, продолжало пользоваться высоким авторитетом и популярностью, что давало нам надежды на объединение вокруг него борющихся сил. Свидетельства этого отношения - письменные и устные - получались со всех сторон: от организаций, политических деятелей и военных вождей. Одни хотели видеть в нем главу движения, другие - слева, в том числе и будущая директория - "использовать его государственную мудрость и военный опыт", официально - "для блага России", неофициально - для укрепления своего авторитета...

Между прочим, адмирал Колчак, приехав в Омск, писал 1 октября ген. Алексееву о своем предположении ехать в Европейскую Россию, с целью "вступить в Ваше распоряжение в качестве Вашего подчиненного... Вы, Ваше Высокопревосходительство, являлись все это время для меня единственным носителем Верховной власти, власти Высшего военного командования, для меня бесспорной и авторитетной"²⁰ .

Получалась, впрочем, нами и другая оценка деятельности ген. Алексеева - справа, на почве монархических лозунгов. В письме, адресованном ген. Алексееву и широко распространенном в копиях²¹ , граф Келлер говорил: "Ваш начальник политического отдела уверял меня, что Ваше имя везде популярно и что Вам верят все. Если он и Вам докладывал то же, то ввел Вас в заблуждение. Верят Вам кадеты и, может быть, и то отчасти, группа Шульгина. Но большинство монархических партий, которые последнее время все разрастаются, в Вас не уверены, что вызывается тем, что никто от Вас не слышал столь желанного, ясного, определенного объявления, куда и к какой цели Вы идете и куда ведете Добровольческую армию"...

Но время шло, образование Восточного фронта все откладывалось, в политических центрах велась сложная и не вполне понятная для нас работа, в печати появлялись новые имена Верховных и новые комбинации власти. Игра вокруг имени ген. Алексеева сильно огорчала его, иногда больно ударяя по самолюбию. Молодые люди алексеевского политического отдела волновались и убедительно советовали генералу ехать немедля за Волгу в "центр политических событий", чтобы своим личным влиянием и авторитетом предупредить "возможные ошибки"... "Выразив раз свое согласие, - отвечал Алексеев одному из них²² , - поставив свои условия, я не втянусь в ход интриги. Я ничего не предприму для достижения цели, ибо я ничего не искал и не ищу лично для себя. Найден другой, достойнейший, ему и книги в руки; а я или ухожу в частную жизнь или остаюсь при Добровольческой армии... Словом, готовый делать дело, я уклоняюсь от излюбленной интриги, борьбы "центров" и "групп""... Вопрос о переезде ген. Алексеева за Волгу так и остался открытым.

История противобольшевистских политических организаций есть история русской общественности. Нет сомнения, что наряду с элементами беспринципными, явно эгоистическими, лично или социально заинтересованными - во всех, решительно во всех организациях было много людей самоотверженных, людей высокого патриотизма, работавших идейно и бесстрашно в тяжелой обстановке сыска, провокации и большевистского террора.

Но общее направление деятельности их шло по эксцентрическим линиям, отражая глубокое расхождение не только в политических взглядах, но и социальное, партийное и моральное. Расхождение - не отметенное общим национальным сознанием, не смолкнувшее пред лицом смертельной опасности, нависшей над страной.

стр. 114

Тем не менее противобольшевистские организации имели и общие, совершенно аналогичные черты. В них мы видим, во-первых, вождей без народа. Они решали важнейшие задачи бытия русской государственности на основании своих верований и умозаключений, учитывая в качестве элементов борьбы политику врагов и союзников, материальную помощь извне, иностранные штыки и т. д. Но сила сопротивляемости или содействия народной массы в их расчеты входила мало. Русский народ, между тем, все еще пребывал в состоянии неустойчивого равновесия, разбивая в прах все прогнозы, все социально-исторические теории. Во-вторых, все организации - правые и левые, не исключая отчасти и советских, - единственную внутреннюю реальную силу, способную на подвиг, жертву и вооруженную борьбу, видели в русском офицерстве и стремились привлечь его всеми мерами к служению своим целям.

Офицерство, между тем, стояло на распутье. Целый ряд старших генералов, в первые же месяцы поступивших на службу к большевикам, своим примером давали оправдание малодушным или заблудившимся. Эти люди создавали теории о народе, "имеющем такое правительство, какое он желает", и о "моральной допустимости служения народу при всяком правительстве"... Они - слепые или сознательные слуги деспотии - говорили о служении народу...

В Москве, Петрограде и Киеве - Правый центр звал офицеров для спасения монархии - прежде всего монархии - и Родины в свою организацию, покровительствуемую теми, кого офицерство считало заклятыми врагами России - немцами; савинковский Союз - в свои отряды "для защиты Родины и свободы" - свободы, олицетворяемой идеалами Савинкова; Союз возрождения - в свои московские и местные организации для спасения революции и страны; Заволжские с.-р.- для защиты Учредительного собрания...

В Киеве гетман собирал офицерство под желто-голубым знаменем для защиты Украины; Шульгин звал за Волгу, в Архангельск, в Сибирь и в Добровольческую армию - для спасения династии и России, судьбы которой всецело и безраздельно отождествлялись с судьбами династии. В то же время старший генералитет, возглавляемый Веселовским и кн. Долгоруковым²³ , найдя спокойный приют в оккупационной зоне генерал- фельдмаршала Эйхгорна, взывал к обществу, приглашая его "поддержать, помочь офицерам пережить невзгоды революционного времени и оберечь офицеров, жаждущих подвига на благо Родины, от втягивания их... во всевозможные авантюры под ложными лозунгами спасения отечества". Рекомендовалось, впрочем, "быть в полной готовности", ввиду "скорого воссоздания неделимой России... под скипетром законного монарха... силами самого русского народа"²⁴ ... Формула, принятая впоследствии создателями "новой тактики", имеет, как оказывается, старое и довольно неожиданное происхождение...

Среди всех этих расходящихся путей к спасению страны - русское офицерство вконец заблудилось.

Глава XII. Противобольшевистское движение на Востоке: чехословаки, "Комитет членов Учредительного собрания" и "Народная армия"

В то время, когда происходили описанные события на территории России, вовлеченной в той или иной форме в сферу германского влияния, за Волгой, на Урале и в Сибири разгоралась в свою очередь борьба против советской власти - широко, в масштабе, соответствовавшем необъятным восточным просторам.

Главный толчок к ней дало выступление чехословаков. Роль, которую сыграл первоначально 30 - 40-тысячный чехословацкий корпус в чисто военном стратегическом отношении, служит наглядным показателем полной беспомощности советского правительства весной и летом 18 года и той легкости, с которой возможно было свержение его при условии надлежащего использования противобольшевистских сил. И если этого не случилось, то историческая ответственность за продолжение кровавого опыта лежит не только на беспринципной и близорукой политике германцев и Согласия, но еще в большей степени на совести русских противобольшевистских деятелей.

Углубленные и обостренные революцией социальные, классовые, племенные, даже областные расхождения набросили вскоре густой туман на пробудившуюся

стр. 115

было русскую национальную идею. Рожденное революцией, питавшееся ее извращениями в большей степени, чем тяжестью иноземного нашествия, противобольшевистское движение дало поэтому Архангельск, Киев, Новочеркасск, Екатеринодар, Самару, Омск; но оно бессильно было возвыситься до создания своего Пьемонта^IV .

Чехрсловацкий корпус после Брест-Литовского мира двигался к Владивостоку, откуда Согласие предполагало перебросить его на европейский театр войны. К весне 1918 года чехословаки были разбросаны на огромном протяжении - 7 1/2 тысяч верст - от Пензы до Владивостока. В мае, по требованию Мирбаха, Троцкий отдал приказ об их разоружении. По настоянию Масарика, всемерно уклонявшегося от "вмешательства во внутренние русские дела", чехи подчинились этому распоряжению, потребовав лишь оставления на каждый эшелон 150 винтовок и нескольких пулеметов. Но вслед за сим последовало из Москвы новое распоряжение - остановить на местах все чешские эшелоны, разоружить чехов окончательно и водворить их в концентрационные лагери. Эта мера советского правительства привела к последствиям, для него совершенно неожиданным: чехи восстали.

Без какого-либо плана, без руководящих указаний свыше, спасая свою свободу и существование, чешские войска вступили в борьбу с большевиками, захватывая железнодорожные линии и станции, разгоняя советы и разоружая или уничтожая красную гвардию. Силы большевиков за Волгой были по численности и боевой пригодности ничтожны; действия чехов сопровождались поэтому быстрым, ошеломляющим успехом. Повсюду их выступления вызывали местные восстания и организацию добровольческих отрядов - по преимуществу офицерских, отчасти возникавших стихийно, отчасти созданных местными военными и политическими центрами. Эти отряды добровольно присоединялись к чешским войскам, увеличивая их силу и значение и придавая выступлению чехов, вызванному стремлением открыть себе путь на восток, смысл и характер идейного движения.

Почти одновременно, в конце мая, произошел ряд важных событий: полковник Чечек во главе почти безоружных эшелонов взял Пензу, захватил большое количество вооружения и боевых припасов и, пробиваясь далее за Волгу, занял последовательно Сызрань и Самару. В Челябинске полковник Войцеховский²⁵ , после столкновения с местным советом, разгромил его и затем овладел железнодорожным узлом Екатеринбурга. В Западной Сибири первое восстание чехов произошло в Ново-Николаевске (западнее Томска), где капитан Гайда, совместно с одним из главных организаторов вооруженной силы в Западной Сибири, подполковником Гришиным-Алмазовым, свергли советскую власть, после чего Гайда двинулся на восток, освобождая попутные города и направляясь в Забайкалье, где за Иркутском прочно засели большевики, прервав сибирский путь и сообщение с Владивостоком.

К концу июля чехословацкий корпус был расположен следующим образом: бригада Чечека в Самаре, прикрывая направления от Саратова и Пензы; бригада Войцеховского в Екатеринбурге - на Казанском и Пермском направлениях; бригада Гайды - по пути в Забайкалье; пробившаяся ранее четвертая бригада располагалась во Владивостоке, находясь в ведении начальника штаба корпуса, ген. Дитерихса.

"Восточного фронта" в общепринятом смысле этого слова не существовало вовсе. Положение менялось чуть ли не ежедневно, находясь в зависимости от передвижения чешских эшелонов и успеха возникавших постоянно местных восстаний. С грубым приближением линию, разграничивавшую сферы влияния советской власти и противобольшевистских сил, можно провести с севера по р. Тагилу на Кунгур и по Каме и Волге на Сызрань - Хвалынск, далее на Николаевск и Уральск. Каждый из командиров бригад действовал в оперативном отношении совершенно самостоятельно, не выполняя какого-либо общего стратегического плана и первоначально не имея никакой политической задачи, кроме негативной, поставленной Национальным советом и уже отброшенной жизнью - "невмешательства во внутренние русские дела". Штаб корпуса, во главе с командиром корпуса генералом Шокоревым, находился в г. Челябинске, управляя войсками лишь номинально и притом только в административном отношении.

Состав корпуса, пополненного военнопленными чехословаками, разбросанными по Сибири, доходил до 40 - 60 тысяч²⁶ , т. е. по 10 - 15 тысяч в бригаде. Вполне

стр. 116

боеспособный и дисциплинированный во время внешней войны, корпус этот к лету 18 года значительно изменил свою физиономию. Под давлением большевиков и под влиянием Национального совета социалистического состава, он воспринял некоторые основы "демократизации" и керенщины, вроде комитетов, выборного начала, "революционной дисциплины" и проч. Русский командный состав был вскоре удален²⁷ , и места его были заняты людьми, нередко энергичными и способными, но обыкновенно имевшими служебный стаж не выше лейтенанта запаса и потому малограмотными в вопросах тактики и стратегии. Военный авторитет их стоял невысоко, и случаи неповиновения были обычными. На этой почве произошло, между прочим, произведшее большое впечатление самоубийство одного из достойных начальников, капитана Швеца. Только жуткое чувство затерянности среди русского бушующего моря заставляло чехов держаться своих частей и своих начальников, восполняя тем в известной степени упадок воинской дисциплины.

Были и другие темные стороны в деятельности чехословаков, о которых в докладе ген. Гришина-Алмазова²⁸ говорится: "...Начальники - все зеленая молодежь, которую нельзя было убедить, что надо обращаться к городским самоуправлениям и к русским властям за своими нуждами; что неприемлемо, чтобы они на каждый город смотрели, как на военную добычу. Исчезали целые поезда, тысячи сапог, чешская армия одевалась за счет сибирской"... Поезда с "добычей" являлись повсюду неизменными спутниками чешского движения, развращая морально войска, стесняя их оперативную деятельность и вызывая в русском населении горечь и недоумение. Тем не менее на всем пространстве от Волги до Владивостока это была вначале единственная прочная сила, импонировавшая и советским войскам, и местному населению, в большинстве смотревшему на чехов как на избавителей.

Большевики поняли, наконец, свою ошибку и стали вести широкую пропаганду среди чехословаков, обещая им свободный пропуск с полным вооружением и снаряжением, при условии отказа от помощи "белогвардейцам". Как это ни странно, подобную же роль взяла на себя американская железнодорожная миссия и генеральный консул Гаррис²⁹ , уговаривавшие чешские эшелоны ехать во Владивосток. Старшие чешские начальники стремились стянуть свои части к железнодорожным центрам... Местные русские организации обращались с мольбой о помощи к начальникам эшелонов, встречая зачастую полное сочувствие чехов, проявлявших широкую частную инициативу, в ущерб распоряжениям свыше. Положение запутывалось до крайности и только к середине лета разъяснилось: державы Согласия, осуществляя план создания противонемецкого Восточного фронта, пожелали использовать создавшееся так неожиданно для них благоприятное положение, возложив на чехословацкий корпус задачу авангарда, образующего по Каме и Волге заслон, под прикрытием которого должна была начаться перевозка союзнических сил. Эшелоны, пробившиеся на восток, потянулись вновь на запад.

Какими бы мотивами не руководились чехословаки, их выступление сыграло чрезвычайно важную роль в истории развития противобольшевистского движения. В этот первый период их заслуги в деле освобождения России неоценимы, их тогдашние вины поблекнут перед судом истории.

В начале мая 18 года собрался 8-й совет партии социал-революционеров, на котором постановлено было перейти к открытой борьбе с советской властью и в то же время при помощи союзной интервенции "свергнуть германское насилие". Работа в этом направлении велась с большой энергией, в особенности в Заволжье и в Сибири. Повсеместно образованные комитеты с.-р. брали на себя инициативу подготовки восстания. И так как все другие политические организации оставались бездеятельными или склонялись к соглашательству с большевиками, то вокруг с.-р.-ов, начали группироваться противобольшевистские элементы, зачастую им совершенно чуждые. Тем более, что симпатии чешского Национального совета были явно на стороне с.-р.-ов, и в частности Чернова. Это сказалось в особенности, когда в июле совет был переизбран, и во главе его стали социалисты - Павлу, Потейдло, Благош и др. лица, сыгравшие затем весьма прискорбную роль в судьбах Сибири. Чешский совет воспринимал русскую действительность исключительно в освещении черновцев и испытывал болезненный страх, чтобы не прослыть "контрреволюционным".

На этой почве возникали бытовые курьезы. Так, наиболее консервативное, монархически настроенное Уральское войско³⁰ , чрезвычайно бедное интеллиген-

стр. 117

цией, под влиянием с.-р.-ов упразднило вековой институт атаманской власти, вручило ее выбранному правительству во главе с с.-р.-ом Фомичевым и вступило с областным комитетом с.-р.-ов в тесный союз для борьбы против большевиков. Одним из договоров предусматривалось "перенесение наступления на другие территории", причем в этом случае там должен [был] быть создан "руководящий движением орган на паритетных началах со стороны Уральского войскового правительства и организации партии (с.-р.) данной территориальной единицы"... Своеобразная коалиция для управления Россией!.. Ген. Гришин-Алмазов, организовавший офицерство на территории Сибири, встретил огромные затруднения, вследствие невозможности приобщить его к политическим лозунгам господствующей партии: "Пришлось поэтому сойтись на поддержании самой идеи власти, хотя бы данное содержание ее и представлялось неприемлемым"³¹ .

С.-р. воспользовались широко восстанием чехословаков. И когда бригада Чечека 8 июня овладела Самарой, было объявлено, что власть переходит к "Комитету членов Учредительного собрания" ("Комуч"). Демократический покров, популярный еще в русской общественности, прикрывал новую диктатуру - партии с.-р.-ов, безраздельно овладевшей властью и вдохновляемой Черновым, который - потому ли, что имя его было слишком одиозным, потому ли, что не очень верил в успех дела - руководил им из-за кулис. Для истории противобольшевистской борьбы этот единственный опыт чисто социалистического правления³² представляет большой интерес. Опыт, наиболее краткий - всего 107 дней - и, как кажется, наименее удачный.

"Комуч" объявил себя эмбрионом Всероссийской верховной власти, которая должна была утвердиться при наличии 30 членов бывшего Учредительного собрания. В состав его вошли Вольский (председатель), Климушкин, Брушвит, Нестеров, Филипповский и другие, - имена весьма мало известные русскому обществу. О "правомочности" этого органа говорить не приходится. Точно так же не стоит "сводить успех или неуспех отдельных восстаний, падение или укрепление власти исключительно к личным качествам вождей и лидеров"³³ ... Гораздо интереснее то общее направление деятельности с.- р.-ского правительства, которое при успехе движения должно было проявиться во всероссийском масштабе.

Основные декреты советской власти - о национализации земли и предприятий, о рабочем контроле и др.- остались в силе; местные советы были сохранены. Часть комитета и Чернов, ставя главной целью своей создание единого социалистического фронта, уже с первых дней борьбы искали путей соглашения с большевиками, и только решительный протест Чешского национального комитета остановил эти попытки. Тем не менее "Комуч" проявлял широкое попустительство в отношении большевиствующего населения и организаций.

Не имея ни правительственного авторитета, ни реальной силы, "Комуч" стремился к подчинению своей власти областных новообразований мерами, подчас весьма решительными, вызывавшими противодействие, рознь и разделение сил. Так, Уральское и Оренбургское казачьи войска стали в зависимость от "Самары" из-за боевого снабжения и материальных средств, попавших в руки комитета. При этом большая часть Оренбургской губернии отделилась (северо-восток), присоединившись к Сибири и поставив тем в весьма щекотливое положение выборного атамана Дутова, поторопившегося признать "Комуч" и даже вступить в его состав. В конце июля, впрочем, Дутов съездил в Омск и завязал сношения с Сибирским правительством, что вызвало некоторые репрессии со стороны "Комуча", как лично против атамана, так и против области: Дутов был исключен из состава комитета, а область весьма ограничена в пополнении снабжением и деньгами.

В отношении Сибирской области "Комуч" применял "таможенную войну" и широкую интригу при посредстве печати (черновской), сибирских партийных ячеек и с.-р.-ской областной Думы. В отношении прочих, слабее организованных территорий меры принимались проще. Так, когда г. Златоуст с уездом "отложился" к Сибирской области, "Комуч" повелел уфимскому гарнизону идти войною на непокорный город. Войска, однако, не послушались и не пошли. Когда же назрела возможность вооруженного столкновения "Самары" с "Омском", то офицерство "Народной армии" решило категорически в нем не участвовать, не останавливаясь перед "давлением на правительство" и массовым уходом из армии. В результате территория, подведомственная "Комучу", ограничилась губернией Самарской,

стр. 118

частью Уфимской, двумя уездами Оренбургской и - условно - Уральской областью.

К государственному строительству "Комуч" фактически не приступал, ограничившись общими декларациями и посылкой на места своих комиссаров ("генерал-губернаторов"!). Но зато внешний антураж власти и ее приемы оставляли далеко позади практику всех "новообразований". Огромные штаты "министерств" были наполнены исключительно партийными людьми, без всякого стажа и элементарного опыта. Широко разросшийся "институт по охране государственного порядка" ("охранка"!) и контрразведка, с обычными их приемами, висели над жизнью буржуазии и офицерства, зачисленных поголовно в стан контрреволюционеров... Десятки миллионов народных денег расходовались щедрой рукой на поддержку с.-р.-овской печати³⁴ , распространявшей широко официальный оптимизм, сеявшей нетерпимость и возбуждавшей социальную ненависть; на пропаганду, направленную против Сибирского правительства, потом против Директории, на насаждение партийных ячеек в войсковых частях, на создание опричнины под видом русско-чешских "отрядов для защиты Учредительного собрания" и т. д.³⁵ . В то же время оренбургское и уральское правительства испытывали крайнюю нужду в денежных средствах, необходимых для самых насущных потребностей беспримерно тяжкой народной войны.

Если в активе Самарского правительства окажется мало элементов государственного творчества, то без сомнения оно войдет в историю как самое расточительное. Уже в Уфе, после образования Директории, переименовавшись в "Совет управляющих ведомствами", быв. "Комуч" продолжал распоряжаться миллионами настолько широко, что потребовалась правительственная ревизия. Директория командировала с этой целью члена Директории ген. Болдырева и вице-директора мин. финансов Крестовского. Отчет комиссии нарисовал удивительную систему расходования огромных государственных средств, при которой "кредиты отпускались без указания предмета расхода, проводились всегда в спешном порядке и немедленно по получении из банка ассигнованные суммы бесследно исчезали"...

Таким же пустоцветом оказалась созданная комитетом "Народная армия". Первые сведения о ней мы получили в начале августа - наиболее полные от командированного за Волгу для связи с чехословаками полк. Моллера, побывавшего в Самаре, Челябинске и Екатеринбурге.

Во главе армии поставлен был "военный штаб" - коллегия в составе начальника штаба - совершенно случайного человека - капитана Галкина³⁶ и "членов штаба" - штатских людей с.-р.-ов. Привезенные нам приказы, уставы, военные узаконения исходили от трех лиц - Галкина, Боголюбова и Фортунатова; утверждались они в порядке прежних "Высочайших утверждений" столь компетентными лицами, как Климушкин, Брушвит и Нестеров. Из-за недоверия к русскому генералитету командующий армией не был назначен, а войска в оперативном отношении подчинены были чеху - полковнику Чечеку.

Порядки в армии напоминали совершенно времена Керенского: дисциплинарная власть начальникам дана была только на походе и в бою; в остальное время действовал "товарищеский дисциплинарный суд". "Вне службы все равны, - гласил устав.- Служба начинается с отдачи приказания и команды и кончается с выполнением приказания и команды". Комитеты были сохранены. В частях организовывались с.-р.-ские ячейки, имевшие характер "глаз и ушей" правительства. В области внешних взаимоотношений - отменены погоны, и "гражданин-солдат" обязан был отдавать честь только прямому начальнику, притом один раз в день и т. д.³⁷ .

Вначале вооруженная сила создавалась по частной инициативе, исключительно на основе добровольчества. Это были те малые числом, но сильные духом добровольческие, главным образом офицерские части, которые совместно с казаками и чехословаками нанесли первые удары красным войскам и освобождали Симбирск, Самару, Казань... Которые потом, осенью, после отказа чехов от борьбы и развала Народной армии отступали с боем последними, прикрывая уходившие на восток комфортабельные поезда чехов...

По иронии судьбы, под флагом Учредительного собрания, так же как и под трехцветным знаменем Корнилова, создавалась классовая армия. Народ не шел добровольно к поборникам "Земли и Воли". Пошли, главным образом, офицер-

стр. 119

ство - скрепя сердце, в надежде на изменение политической обстановки - и буржуазная молодежь.

Численность этих отрядов была невелика; и "Комуч", не организовав ни приемников, ни местного военного управления, наряду с призывом добровольцев, приступил к принудительной мобилизации возрастов 1917 и 1918 гг., т. е. наиболее развращенных революцией, и всех офицеров - элемента, если не враждебного, то во всяком случае чуждого правительству. Мобилизация производилась, однако, по системе воззваний и уговариваний; при этом только в тех районах, где, по предположениям, "она могла произойти без применения силы"... Из этих контингентов начато было формирование трех дивизий: в Самаре, Сызрани и Уфе, причем три слабых отряда действующих войск работали на фронте: подполковника Каппеля^V - на.Казанском направлении, подполковника Бакича - на Пензенском и полковника Махина - на. Николаевском. Народная армия не внушала доверия ни правительству, ни чешскому командованию.

Предполагая, что во главе чехословацкого корпуса стоит ген. Дитерихс, ген. Алексеев послал ему в начале июля письмо, в котором, указывая, между прочим, на необходимость "скорейшего объединения всех здоровых сил страны и дружественных элементов", сообщал: "Ближайшей задачей Добровольческой армии ставится выход на Волгу", для чего необходимо "содействие чехословацких частей... и казачьих отрядов, действующих на нижней Волге". Запрашивал, в какой мере чехи могут содействовать нашему движению. Моллер, не найдя Дитерихса, ознакомил с этим письмом ген. Шокорева и полк. Чечека³⁸ . Первый уклонился от прямого ответа. Второй выразил живейшую радость по поводу возможного соединения с Добровольческой армией и желание видеть во главе всех сил - ее командование. Начальник штаба "Волжской армии" Чечека, полк. Щепихин прислал горячий привет ген. Алексееву "и всем (его) сотрудникам, прибытия коих мы ожидаем с самым живым нетерпением, которое вызвано не только военной, но пожалуй в большей степени политической конъюнктурой"³⁹ .

Офицерство Народной армии, тяготившееся своим положением, выражало те же чувства. Иначе отнесся, однако, капитан Галкин. В беседе с Моллером, выразившим отрицательное отношение Добровольческой армии к политике с.-р.-ов, он сказал: "Соединяться нам поэтому не следует, так как у нас работа идет очень хорошо и в скором времени народная армия будет насчитывать 80 тысяч штыков. А Добровольческая армия внесет нам раскол".

Иллюзии исчезли очень скоро. Мобилизация Народной армии потерпела полную неудачу, встретив на местах явно враждебное отношение, местами сопротивление. К 1-му августа номинально было призвано 8485 добровольцев и 21888 мобилизованных. Но мобилизованные оставались в частях только до получения оружия и мундирной одежды, после чего большинство уходило домой. Позднее, когда неудачи на фронте заставили армию отходить, целые полки отказывали в повиновении, оставались на месте или расходились по своим деревням. Уходило понемногу и офицерство, преимущественно в Сибирскую армию.

И уже в половине августа, когда Моллер, возвращаясь из Челябинска, посетил вновь Самару, настроение в штабе Народной армии радикально изменилось. Галкин - тогда уже полковник - просил передать ген. Алексееву, "чтобы он приехал к ним ранее, чем придет Добровольческая армия, дабы вперед уничтожить всю резкую разницу армий". При этом он добавил, что "Комитет Учредительного собрания решил пойти на все уступки, кроме земельного вопроса (?), и что они сами поняли, что нужно вести твердую политику, но что в данное время не имеют силы, которой могли бы ее провести".

Придя к власти на штыках чехословаков, комитет Учредительного собрания - филиал центрального комитета партии с.-р.-ов - явился отображением советского правительства, только более тусклым и мелким, лишенным крупных имен, большевистского размаха и дерзания.

Кроме чехословаков опоры у него не было. Заволжское крестьянство, не испытавшее в достаточной степени большевистского гнета, занятое еще ликвидацией помещичьей земли и не видевшее никаких новых "завоеваний" в декретах "Комуча", отнеслось к его призывам по меньшей мере равнодушно. Городской пролетариат оказался враждебным новому правительству, и собравшаяся в Самаре рабочая конференция, признав это правительство "врагом народа", высказалась за

стр. 120

подчинение советской власти. Буржуазия и несоциалистическая демократия были отстранены с.-р.-ами от государственного строительства и усилили собою стан их противников. Что касается Народной армии, то надежность ее, как опоры власти, определилась тем фактом, что в Самаре и потом в Уфе - пунктах квартирования дивизий - "Комуч" счел себя вынужденным формировать особые отряды для своей личной охраны...

"Жестокая действительность разбила самые прекрасные сны... Восстание, поставившее на своих знаменах принципы чистой демократии (?); власть, руководящаяся этими принципами, должны быть разбиты, если нет прочной опоры в самой демократии"... Такой эпитафией почтило впоследствии московское бюро центрального комитета с.-р.-ов попытку возглавления своей партией русской державы. Попытку освободить страну чужими руками: отметенной ими и им враждебной буржуазной демократии и офицерства.

Глава XIII. Власть и армия в Сибири и на Урале

В Сибири и на Урале большевизм нашел еще менее благоприятную почву, распространяясь главным образом от центра к периферии чисто механическим путем, вдоль железнодорожных магистралей. Его заносила, главным образом, волна солдат, отчасти казаков, хлынувших с фронта, пронесшаяся вначале бурно и потом стихавшая, по мере рассасывания солдатчины по необъятным сибирским равнинам. Большевизм нашел искренний отклик только в городском пролетариате и в крестьянской бедноте - "новоселах", не успевших прочно осесть и окрепнуть на богатой сибирской почве. Коренное крестьянство Сибири весьма мало интересовалось земельным вопросом.

Не находя сочувствия, но и не встречая сколько-нибудь серьезного сопротивления, большевизм начал утверждаться в Сибири только в январе - феврале 18 года. Организующим его центром стал Иркутск. Собравшийся в нем в ноябре 17 года "Всесибирский съезд советов" избрал "Центральный исполнительный комитет советов Сибири"; последний в середине декабря, после восьмидневных уличных боев между большевистским гарнизоном и отрядом из офицеров, юнкеров и незначительного числа казаков, захватил власть, образовав затем сибирский совет народных комиссаров.

Утверждение большевизма сопровождалось обычными явлениями: сосредоточением власти в местных советах, упразднением земско-городских учреждений, правительственных и судебных установлений, разгромом кооперации и т. д. Но террора, который заливал кровью Европейскую Россию и Кавказ, в Сибири не было. Города, конечно, несколько пострадали; но сибирская деревня, за исключением пригородных сел, не успела испытать ни продразверстки, ни "отнятия излишков", ни карательных отрядов. Поэтому народ в широком смысле этого слова, когда в июне началась борьба против советского правительства, оставался равнодушным к ней. Ясно ощутимого стимула для нее не было. Только известная инерция, законопослушность - быть может, более привитая в сибирском быту, чем в центре - побуждали народ исполнять в известной мере требования менявшихся потом, как в калейдоскопе, правительств, давать им солдат и платить подати.

Сменившая большевиков сибирская власть, как и все рожденные революцией, не могла претендовать на демократичность происхождения. Очевидно, в пожаре революции, в ожесточении борьбы применение истинно демократических методов построения власти невозможно психологически и невыполнимо технически...

Во второй половине прошлого столетия впервые началось движение, известное под именем сибирского областничества. Движение идейное, вызванное мертвящей централизацией Петербурга и тем невниманием, с которым центр относился к экономическим и культурным нуждам Сибири. Наиболее ярким представителем его был - ко времени революции уже глубокий старец - Потанин^VI . С началом революции движение это ожило, и целый ряд совещаний и съездов Сибири занимался вопросом об ее государственной автономии. Но так как центральная власть была в то время или слишком слабой (Временное правительство), или слишком одиозной (Совет комиссаров), и, с другой стороны, в состав этих съездов входила почти исключительно революционная демократия, то идейная сторона вопроса

стр. 121

вскоре отошла на задний план, уступив место чисто политической борьбе. Борьбе за власть.

"Чрезвычайный Сибирский областной съезд", состоявшийся в г. Томске в декабре месяце, объявил об автономии Сибири и постановил созвать "общесибирскую социалистическую, от народных социалистов до большевиков включительно, с представительством национальностей, власть в лице Сибирской областной Думы".

Советы отнеслись к факту созыва Думы, как к контрреволюционной попытке. И потому, когда в конце января с большим трудом собралось в Томске около полутораста депутатов, большевики арестовали виднейших из них и не допустили открытия Думы. Более смелые депутаты, по инициативе пришлого человека, еврея Дербера^VII , собирались тайно, избрав на одном из таких заседаний "Временное правительство". Гинс так описывает процедуру избрания⁴⁰ : "На частной квартире, собравшаяся исподтишка небольшая группа членов Думы, человек около двадцати или полутораста, "избрала" шестнадцать министров с портфелями и четырех без портфелей. Шесть человек присутствовавших самоизбрали себя в совет министров". Большинство министров было избрано без их ведома и согласия. Все - социалисты или ошибочно считавшиеся таковыми.

"Председатель правительства" Дербер от имени Думы издал декларацию⁴¹ , заключавшую обычные необольшевистские положения группы Чернова, впоследствии воспроизведенные самарским "Комучем" - с добавлением милостивого разрешения "всем народам, проживающим на своей территории, в разное время присоединенным к Российскому государству", путем "свободного волеизъявления... отделиться от Российской федеративной республики"...

Десять министров (с.-р.-ов) с Дербером во главе стали затем пробираться тайно на восток, пытались безрезультатно обосноваться в Чите, долго мутили политическую жизнь Харбина, добиваясь там признания, и, наконец, с падением большевиков во Владивостоке в конце июня, объявили себя там всесибирской верховной властью. Перед отъездом Дербер наметил для Западной Сибири комиссариат в составе членов Учредительного собрания П. Михайлова и Линдберга.

Когда в июне военные организации совместно с чехословаками капитана Гайды свергли большевиков на всем протяжении от Челябинска до Иркутска, Западносибирский комиссариат выступил явно как власть, установленная "Временным сибирским правительством"; повсеместно появились явочным порядком "уполномоченные правительства", и Сибирь спокойно приняла новую власть.

Но личный состав комиссариата, его политика, черпавшая свои откровения из декларации Думы и постановлений областного комитета с.-р.-ов, уронили совершенно престиж комиссариата. До такой степени, что через несколько недель (1 июля) комиссариат почти без сопротивления сдал власть по требованию группы случайно оказавшихся в Омске пяти министров Дерберовского правительства, во главе с Вологодским⁴² . Новое правительство (коалиция с.-р.-ов и либералов) объявило себя, так же как и Дерберовское, носителем верховной власти и в первые же дни обнародовало указ об отмене советских декретов, об упразднении всех местных советов и о восстановлении частной собственности. Этот акт расположил к правительству Вологодского умеренные элементы общественности и армии.

Край отнесся спокойно и к новому перевороту, но сибирская общественность не успокоилась. Борьба за власть продолжалась, находя отражение и в недрах самого правительства. Я не буду останавливаться на всех перипетиях этой борьбы, отмечу лишь характерные стороны ее. Боролись на авансцене политической жизни только социал- революционеры и либералы. С одной стороны, комитет Учредительного собрания, Сибирская областная дума, областной центральный комитет партии с.-р. и с.-р.-овская фракция правительства, с другой - правительственная группа Вологодского, так называемый "деловой аппарат"⁴³ (позднее - "Административный совет"), и командование. Все остальные политические и общественные группы, кроме коммунистов и левых с.-р., поддерживали в той или другой мере одну из сторон, расширяя внешне масштаб участвующих - до борьбы между социалистической и либеральной демократией.

Борьбу запутывали и осложняли чехословаки, принимавшие в ней деятельное участие - до арестов членов правительства включительно, и союзные представители. Кроме генеральных консулов Франции и Англии (Гаррис и Буржуа), все это

стр. 122

были мелкие консульские агенты или офицеры для связи. Не разбираясь в русской жизни, не имея ни полномочий, ни даже возможности снестись со своими правительствами, они играли, однако, совершенно неподобающую роль, вмешиваясь непрестанно во внутренние русские дела, не раз влияя на важные решения и внося в область политики элемент хлестаковщины и интриги.

Мало-помалу во внутренней борьбе двух центров - Самары и Омска - успех стал клониться на сторону последнего. Умеренная политика Вологодского, все возрастающая сила Сибирской армии и установившийся в крае внешний порядок привлекали в орбиту сибирской государственности Оренбургское, Уральское казачества и новую Уральскую область⁴⁴ , которая вопреки давлению Самары вошла в связь с Омском и приняла общее направление его политики и единство командования. Наконец, Омск привлекал к себе симпатии и офицерства Народной армии.

Соперничество двух центров отражалось болезненно во всех областях государственной жизни. Такое положение длиться не могло. В общественном сознании идея необходимости государственного объединения и создания общероссийской власти пустила глубокие корни, не встречая противодействия и среди идейных сибирских областников.

Под давлением общественного мнения, иностранных представителей и чехословаков, запутавшихся в противоречиях внутренней русской жизни, и под влиянием умеренных членов Союза Возрождения⁴⁵ , вопрос об объединении власти был наконец поставлен на очередь.

В Челябинске 15 июля состоялась встреча представителей Самары и Омска, обнаружившая непримиримое противоречие во взглядах на построение власти. "Самара" считала всероссийскою верховной властью Учредительное собрание 1918 года и себя временным носителем ее; "Омск" отверг категорически это положение, заявив, что общерусская власть, может быть создана только путем соглашения новообразований.

"На каких условиях вы нам подчиняетесь?" Это был первый вопрос, с которым делегаты "Комуча" обратились к послам "Омска". Первое совещание не дало положительных результатов. В августе состоялось второе - там же, в Челябинске, приведшее к Уфимскому государственному совещанию. Нет сомнения, что на уступчивость самарских правителей повлияло угрожающее положение Волжского фронта, которое ставило их перед перспективой - в ближайшем будущем остаться "без народа" и без армии.

С начала 18 года, после захвата власти большевиками, по сибирской магистрали от Челябинска до Канска начали формироваться тайно офицерские дружины. Большая часть из них возглавлялась коллективом из местных с.-р.-овских ячеек и находилась в известной зависимости от Дерберовского правительства, получая от него весьма, впрочем, ничтожные пособия. Военным министром считался подпоручик Краковецкий, один из произведенных Керенским, за выслугу лет в ссылке при царском правительстве, в подполковники. Начальником штаба всей организации, распространявшейся от Челябинска до Байкала, состоял артиллерийский подполковник Гришин (псевдоним "Алмазов"). Я познакомился с ним в конце 18 года, когда судьба заставила его покинуть Сибирь и появиться в Екатеринодаре. Молодой, энергичный, самоуверенный, несколько надменный, либерал - быть может, более политик, чем воин, с большим честолюбием и с некоторым налетом авантюризма - он, несомненно, сыграл бы большую роль в сибирском движении, если бы в самом начале своей карьеры не переоценил свой вес и влияние.

Офицерство было в большом смущении. Имена Краковецкого и Гришина-Алмазова не говорили ему ничего. Существовавшее в потенции, в конспирации какое-то Временное Сибирское правительство не могло внушить ему доверия. Но ни признанного вождя, ни другого объединяющего центра не было; не было и материальных средств, которых не хотел давать верный себе, закоснелый в эгоизме торгово-промышленный класс, не доверявший к тому же возглавлению революционной демократии. Средства предоставляла сибирская кооперация, но под условием признания с.-р.-овского "правительства". Эти обстоятельства и обусловили внешние формы взаимоотношений между офицерскими отрядами и с.-р.-овскими ячейками и всю подготовку движения. К тому же руководитель его Гришин-Алмазов "понимал, что власть будет иметь тот, у кого реальная сила"⁴⁶ , и внушал эту мысль колебавшемуся офицерству.

стр. 123

Были, впрочем, местами и так называемые "беспартийные" организации, возникавшие по инициативе внепартийной интеллигенции и скудно субсидируемые мелкими представителями сибирского торгово-промышленного класса.

Составленные из однородных элементов, преимущественно офицерских, дружины, находясь подчас в одном городе, не были объединены и зачастую не знали о существовании друг друга. Более сильные отряды сформировались в Омске, Томске и Иркутске.

Еще в январе от Добровольческой армии за Волгу и в Сибирь была послана делегация во главе с ген. Флугом - по инициативе Корнилова и при более чем сдержанном отношении к ней Алексеева. Военная задача, возложенная на делегацию, заключалась в том, чтобы сорганизовать на местах элементы, способные к борьбе с большевизмом, обеспечить их местными средствами и связать в той или другой форме с Добровольческой армией⁴⁷ ; политическая - завязать сношения с местным правительством и войти с ним в соглашение по вопросу формирования добровольческих частей. "При наличии правительства.., желающего помочь (нам), все мероприятия проводить через его посредство, всячески поддерживая краевую власть, а при возможности заключить с нею договор для совместных действий по воссозданию России"⁴⁸ ...

Связь с Сибирью не наладилась. Мы получили только одно донесение от ген. Флуга в июне, которое шло из Омска два с половиной месяца и сильно отстало от быстро текущих событий. Он не получил ни одного распоряжения из армии. По этому поводу ген. Алексеев писал мне: "Расходы льются широкой рекой. Выделить из своих сумм "хотя бы 100 тысяч рублей" (представление Флуга)... это такая разброска средств, которая непосильна для маленькой организации, живущей изо дня в день и тяжкими усилиями добывающей средства... Я считаю необходимым закрыть отдел и держать лицо только для связи и осведомления... Что важнее - содержание армии или политическая работа за тридевять земель, до которых армия не дойдет и где есть свое правительство, свои задачи, свои цели, свои средства?"⁴⁹ Без всяких денежных средств, с одним только авторитетом имени генералов Алексеева и Корнилова, Флуг проехал через всю Сибирь, посетил важнейшие центры и вошел в связь с местными политическими деятелями и тайными военными организациями. Деятельность его, носившая поневоле совершенно личный, самостоятельный характер, сводилась к ознакомлению с тайными организациями, освобождению их от исключительной опеки с.-р.-овских ячеек и подчинению политическому влиянию местных несоциалистических групп, преимущественно кадетских, путем извлечения средств от буржуазии; к установлению вместо штабных коллективов - единоначалия. Наконец, в объединении "беспартийных" и с.-р.-овских дружин в некоторых центрах под общим командованием. Так, например, по его настоянию был назначен начальником дружин в Омске полковник Иванов (псевдоним "Ринов"), командир одного из сибирских казачьих полков, ставший позднее атаманом Сибирского войска и командующим Сибирской армией.

Участие в деле "делегатов генералов Алексеева и Корнилова" несомненно придавало ему большую серьезность в глазах офицерства. Офицерские дружины, пополненные добровольцами-интеллигентами, сибирские казаки, местами присоединившееся городское и сельское население, при помощи чехословаков повсюду легко разбивали красную гвардию и свергали Советы. Ставший командующим Сибирской армией и управляющим военным министерством сначала в комиссариате, потом в правительстве Вологодского Гришин-Алмазов⁵⁰ с большой энергией стал приводить в порядок эти разношерстные ополчения, освобождая их от случайного элемента, пополняя добровольцами, вводя организацию и дисциплину. К августу Сибирская армия состояла из трех корпусов: Уральского (ген. Ханжин), Степного (ген. Иванов-Ринов) и Средне- Сибирского (полк. Пепеляев^VIII ). В состав их входили части офицерско- добровольческие, сибирские и оренбургские казачьи, киргизские и башкирские. Кроме того, на территории Сибири действовало несколько партизанских отрядов, во главе с "атаманами", никому не подчинявшимися и являвшимися бедствием для населения и власти.

Состав Сибирской добровольческой армии весьма показателен для народных настроений: "Общая численность ее, - говорит отчет, - 40 тысяч человек, казаки составляют половину этого числа. Если принять во внимание, что в строй на положение рядовых добровольно стало до 10 тысяч офицерской молодежи, призванной

стр. 124

по мобилизации, то оказывается, что добровольцев невоеннообязанных всего 10 тыс. человек, причем добрую половину этого числа составляет интеллигенция, главным образом учащаяся молодежь. Таким образом, "народ" дал всего 5 тыс. добровольцев"⁵¹ .

В оперативном отношении, так же как и Народная армия, Сибирская была подчинена чешскому командованию: Уральский корпус и часть Степного - Войцеховскому, Средне- Сибирский - Гайде; только дивизия, действовавшая в направлении на Верный, подчинялась командующему Сибирской армией. Русские части были разбросаны между чешскими полками, иногда батальонами, лишая возможности старший командный состав оказывать влияние на свои войска, мешая их внутренней спайке. На этой почве Гришин- Алмазов вел безрезультатную борьбу с чешским командованием. "Поручики в генеральских мундирах" - по его выражению - вошли во вкус неограниченного самовластия - они по существу были господами положения. Гришин-Алмазов рассказывал, как капитан Гайда, например, объявил своею властью Иркутскую и Енисейскую губернии на военном положении и ввел на железнодорожных станциях военно-полевые суды из чехов, "с необязательным участием одного русского"; как Гайда награждал русских офицеров Георгиевскими крестами и т. д. Позднее самовластие и русских войсковых начальников стало явлением обычным, внося большое расстройство в гражданское управление краем.

В армии введена была старая дисциплина, с некоторыми изменениями устаревших положений, и в угоду революционной демократии отменено ношение погон; последняя мера принята была в армии как унижение офицерского звания и вызывала недовольство. Говоря о "старой дисциплине", я должен оговориться: ни в одной армии, ни в один период революции восстановить ее в надлежащей мере не удалось. Всеобщий моральный распад отозвался болезненно в жизни армии, поразив верхи еще в большей степени, чем низы. Можно говорить лишь об установлении сверху правильных взглядов на дисциплину и о большем или меньшем приближении к их осуществлению в войсках. К этому вопросу я вернусь, говоря о Добровольческой армии.

В общем, офицерство оставалось вполне лояльным в отношении власти, более интересуясь условиями армейской жизни, чем общей политикой правительства. То обстоятельство, что правительство не вмешивалось в организацию армии, предоставив это дело военачальникам, побуждало армию "терпеть" социалистический комиссариат и относиться спокойно к полусоциалистическому правительству Вологодского. Что касается казачьих войск, то, оставаясь в общем лояльными к выборной казачьей власти и к высшему военному командованию, ведя самоотверженную борьбу с большевиками, они переживали иногда периодически и сами приступы большевистской болезни...

К августу приток добровольцев в Сибирскую армию прекратился совершенно. Командование решило приступить к мобилизации, призвав два возраста 19 и 20 годов, не бывших еще на фронте. Тщательно подготовленный набор, произведенный в конце августа, дал до 200 тысяч человек: сибирские крестьяне без подъема, но покорно шли в армию, а сопротивление, оказанное в двух-трех уездах, было жестоко подавлено вооруженной силой. Невзирая на большой недостаток командного состава (генералов и штаб-офицеров), крайнюю бедность в обмундировании и снаряжении, молодая армия организовалась, училась, сколачивалась, возбуждая большие и обоснованные надежды в сибирском обществе. Прикрытый чехословаками и Народной армией Волжский фронт давал возможность Сибири собраться с силами.

Результатов своих трудов Гришину-Алмазову не пришлось увидеть. С.-р.-ы совместно с левой частью правительства, к которой примкнул и Вологодский, питавший личное нерасположение к надменному и слишком самостоятельному, по мнению правительства, генералу, добились его устранения. Слепой страх перед призраком отечественного Бонапарта побудил революционную демократию устранить человека, сумевшего как бы то ни было примирить армию с фактом существования полусоциалистического правительства, и передать власть другому лицу - сугубо правому по политическим убеждениям, одиозному в глазах социалистов по характеру его прежней деятельности (начальник уезда), но не обладавшему, как казалось им, опасными качествами Бонапарта... Во время командования этого дру-

стр. 125

гого - ген. Иванова-Ринова - по иронии судьбы состоялся впоследствии переворот 18 ноября.

Удалив Гришина-Алмазова самым непристойным образом, правительство Вологодского особым "рескриптом" отдало ему "заслуженную щедрую дань глубокого уважения и признательности". Генерал Гришин-Алмазов уверял впоследствии, что все "предложения офицерства и войск стать на его сторону он отверг", чтобы не подрывать авторитета власти... Есть другие данные, свидетельствующие, что подобная попытка была, но встретила противодействие со стороны старших начальников (соревнование Иванова- Ринова) и полное равнодушие со стороны армии. Армия считала Гришина-Алмазова социалистом, а социалисты - реакционером. Таких недоразумений история русской смуты знает немало.

Глава XIV. Дальний Восток. Военное положение на Восточном фронте. "Интервенция"

Дальний Восток был долго отрезан от остальной Сибири, не имея с ней никакой связи. Только в начале сентября капитан Гайда, взяв Читу, открыл сквозное движение по сибирскому пути.

В конце ноября 18 года курьер привез на Юг письмо адмирала Колчака и доклад ген. Степанова (лица, близкого к адмиралу)⁵² , адресованные на имя покойного тогда уже М. В. Алексеева. Доклад Степанова, рисующий положение дел на Дальнем Востоке, представляет большой интерес в том отношении, что он составлен с ведома адмирала⁵³ . Привожу этот доклад, составленный по данным к половине сентября 18 года, в подробном извлечении, исключив лишь часть чисто личную и переставив некоторые абзацы в интересах последовательности изложения.

"В середине мая положение было таково. В Иркутске и Забайкальи господствовали большевики, захватившие Благовещенск, Хабаровск и затем Владивосток. Часть чехословацких эшелонов (что-то около 15 тысяч человек) в это время успела добраться до Владивостока с ген. Дитерихсом и французским полковником (ныне генералом) Парисом. В Манчжурии, вернее в так называемой полосе отчуждения Китайской Восточной жел. дороги, я застал полный хаос.

Бунтовавшие запасные батальоны товарищей были разогнаны и сменены китайскими войсками (в декабре). Русская милиция заменена также китайской. Администрация жел. дор. сохранилась русской, во главе с Управляющим дорогой ген. Хорватом^IX .

Затем, пользуясь свободой от большевизма, в Харбине и на более крупных ж. д. станциях (Хайлар, Манчжурия) собралось несколько тысяч русских офицеров, большею частью из войск бывшего Заамурского округа пограничной стражи, а также из войск, ранее квартировавших в Приамурском округе. Масса эта оказалась по достоинствам своим не очень-то высокой и мало способной сорганизоваться в регулярные, прочные единицы. Это - с одной стороны, а с другой - у высших чинов отсутствовала необходимая воля и организаторские дарования, при наличности мелкой зависти и готовности к интригам.

Союзники, т. е. японцы и отчасти французы (знакомые Вам ген. Накасима и лейт. Пелио), сразу же своим участием внесли много зла в попытки создать здесь русские войска. Так как сверху уклонялись от объявления формирования войсковых частей, то таковые стали сперва возникать самостийно. Забайкальского войска есаул Семенов^X выпорол на ст. Манчжурия нескольких ж. д. агентов за их симпатии к большевизму и объявил сам себя атаманом. Ему дали сейчас же денег японцы и французы. Начался набор добрых малых, готовых на все, кроме установления у себя хотя бы тени необходимого воинского порядка. Небольшие удачи в мелких стычках с отдельными большевистскими бандами создали, с одной стороны, ложную славу Семенову, а с другой - непризнание им самим какой-либо иной, кроме него самого, высшей объединяющей власти, что особенно культивировалось господами японцами.

Нечто подобное создалось, но в значительно более мелком масштабе, и на востоке, на ст. Пограничная, с самозванным Уссурийским атаманом есаулом Калмыковым^XI , который, как оказывается, даже и не приписан ни к одному казачьему войску, а просто значится харьковским мещанином. "Атаман" этот также состоит

стр. 126

под покровительством японцев, которые и субсидируют его денежными подачками. Наконец, в самом Харбине возникла было офицерская организация полк. Орлова на более регулярных началах.

Еще в январе возникла на Д. В. мысль о сформировании в полосе отчуждения Китайской ж. д. правительства из числа русских деятелей, собравшихся в Харбине, Владивостоке, Китае и Японии, причем, главою такого правительства большинство избирало Управляющего Китайскою ж. д. ген.-лейт. Хорвата, лица, популярного особенно в Китае. Однако эта мысль встретила среди наших дипломатических представителей в Пекине ряд сомнений в успехе ее осуществления, и было a priori предложено ген. Хорвату сперва создать некоторую вооруженную силу из числа хотя бы прибывших на Д. В. офицеров и, только заручившись этой необходимой данной, реализовать свое выступление.

А так как ген. Хорват всю службу провел вне строя и по медлительному, нерешительно- эластичному характеру своему и недоверчивости к сотрудникам мало гарантировал возможность определенной организации воинских частей, то для этой цели и был вызван Путиловым и кн. Кудашевым А. В. Колчак и, так сказать, навязан ими, чего однако тогда же никто А. В. не высказал. Решено было, что ген. Хорват озаботится подбором хороших политических деятелей, а адмирал Колчак сформирует для него войска на основах дисциплины и строгой иерархии, в чем была обещана союзниками широкая помощь деньгами и оружием. Когда же и то и другое будет готово, то только тогда ген. Хорват и выступит.

Честный, открытый, с сильной волей, глубоко и искренне любящий родину, А. В. Колчак принял это предложение и в конце апреля приехал в Харбин. Но здесь его сразу же враждебно встретили и японцы, определившие в нем крупного, стойкого, чисто русского деятеля, и старшие чины наши, и господа самозванные атаманы. В течение мая и июня разыгралась грустная и гнусная с точки зрения русских интересов драма, авторами которой были, конечно, японцы, режиссировали же свои. А. В. травили в Харбине все, а атаман Семенов отказался даже его принять, когда адмирал сам к нему приехал на ст. Манчжурия. О каком-либо воинском единовластии никто и слышать не хотел: оно казалось опасным японцам, подозрительным для высших властей, стеснительным для младших чинов и контрреволюционным для массы.

В результате так никаких войск и не сформировали. Культивировались, как бы наперекор основной идее, лишь разные небольшие отдельные отряды, никого выше себя не признающие и составленные главным образом из китайцев, монгол и бурят. Затем возникло несколько высоких штабов и много генеральских должностей до главнокомандующего фронтом включительно⁵⁴ . Завелась переписка, канцелярии, делопроизводители, а воителей состояло к 1 июля, и то "по спискам": в отрядах, признающих адмирала, всего 740 человек, у атамана Семенова - грубо не подчинявшегося ни адмиралу ни ген. Хорвату - что-то около 1800 человек (китайцы, монголы, буряты, японцы, 100 сербов, 400 - 500 забайкальских казаков и немного русских офицеров), у атамана Калмыкова - 70 человек. Вот и весь боевой состав, друг друга не признающий и даже угрожающий один другому.

Вследствие всего этого 30 июня н. ст. адмирал Колчак выехал в Токио, чтобы лично выяснить там, являются ли поступки ген. Накасима и некоторых офицеров японского Ген. штаба, заключающиеся в подговаривании начальников русских отрядов не признавать адмирала и не исполнять его приказаний, их личными выступлениями против него или это делалось с ведома и одобрения начальника японского Генерального штаба. В Токио, в присутствии нашего посланника В. Н. Крупенского и моем, адмирал имел по этому поводу беседу с ген. Танака - помощником начальника Ген. штаба, фактически - его главой. Ген. Танака против обвинений, высказанных адмиралом, не протестовал, но просил его "временно" оставаться в Японии, обещая призвать к высокой военной деятельности впоследствии, по выяснении условий интервенции союзников. Так А. В. и остался в Японии.

В июне весь Харбин был полон воплями о необходимости для спасения России призвать союзников, а главное японцев. Больше всех в этом отношении агитировал образовавшийся здесь еще ранее Дальне-Восточный Комитет⁵⁵ , при участии бывшего члена Государственной думы Ст. Вас. Востротина (кадет). Господа эти сочинили целое молебное послание от лица "лучших русских людей" и через ген. Хорвата отправили его в Токио и другим союзникам.

стр. 127

Вскоре (9 июля н. ст.) после отъезда адмирала из Харбина, ген. Хорват объявил себя Всероссийским правителем, принявшим на себя и "всю полноту государственной власти", для чего выехал на ст. Гродеково, находящуюся на русской территории в Уссурийском крае. Хорват организовал так называемый "Деловой кабинет", в состав которого вошла часть членов Дальневосточного комитета; председателем его был избран Востротин. Пост военного министра принял недавно перед этим прибывший от Вашего имени ген. Флуг".

Генерал Флуг по своей инициативе принимал участие и в политической борьбе Сибирских центров. Так, в апреле в Омске он участвовал в подготовке на случай свержения большевиков "диктатуры во главе с П. Ивановым"... В начале июля, как сказано выше, вступил в состав "Всероссийского" правительства ген. Хорвата вместе со своим помощником Глухаревым. При этом - не персонально, а в качестве "делегации генералов Алексеева и Корнилова", что уже совсем не входило в его полномочия. Тотчас по вступлении в должность Флуг обратился по телеграфу к Гришину-Алмазову и Иванову- Ринову, объявляя об образовании генералом Хорватом государственной власти, в состав которой вошла "возглавляемая им миссия"; сообщал, что новая власть приступила к воссозданию боевых сил, "в состав коих имеют войти и организованные в Сибири боевые отряды". Сибирские военачальники ответили приветствиями и пожеланием соединения армий, но от признания над собою "всероссийской власти" Хорвата уклонились.

Возвращаюсь к письму ген. Степанова. "Адмирал Колчак в состав кабинета приглашен не был ввиду того, что "в бытность свою в Харбине он всех восстановил против себя". По- видимому, и это выступление было произведено не без настояний японцев, гарантировавших свою всесильную поддержку. Хотя незадолго до этого из японских субсидий было выдано некоему Краковецкому - военному министру еврейско-сибирского дерберовского правительства 50 тысяч рублей и само правительство предупредительно перевезено во Владивосток, где оно и объявило себя истинным правительством Сибири.

Таким образом, в Уссурийском крае сразу же появилось два правительства: во Владивостоке - находившемся во власти большевиков - якобы выбранное населением Западной Сибири во главе с Дербером, и на пограничной с Манчжурией ст. Гродеково - всероссийское ген. Хорвата. Кроме того особую чисто большевистскую позицию заняли земства Приморской области и Владивостокское городское самоуправление во главе тоже с евреем Медведевым. В Хабаровске властвовал большевик, еврей Краснощекое. Но в конце концов эти господа сговорились с Дербером.

Чехословаки, находившиеся во Владивостоке, сперва хранили нейтралитет, но затем, под угрозой выступления против них германо-австрийских пленных, обезоружили во Владивостоке и Никольске-Уссурийском большевиков. Роль при этом М. К. Дитерихса до сих пор для меня не ясна (лично мне с ним еще не пришлось увидеться). Официально он заявил, как офицеру, командированному к нему адм. Колчаком, так и представителям ген. Хорвата (между прочим, ген. Флугу), что он теперь не является русским, а только чехословаком, что считает Россию совершенно развалившейся, что никакого русского правительства ранее, чем через два года создать нельзя и что все русские военные организации подлежат немедленному роспуску. Ввиду этих суждений он категорически отказал в разрешении ген. Хорвату переехать во Владивосток. В подобных переговорах прошел июль.

2 августа ген. Хорват, опять-таки, по-видимому, не без совета японцев, воспользовавшись отсутствием ген. Дитерихса, проехал во Владивосток. Поезд его пропустили, но следовавшие сзади эшелоны с офицерскими ротами чехами не были пропущены. Вследствие этого 5 августа произошла стычка на ст. Голенки. Чехи взорвали путь перед русским бронированным поездом, выстрелами из которого затем были убиты два чеха.

В августе начали прибывать во Владивосток, в Харбин и на ст. Манчжурия войска, присланные союзниками согласно интервенции. Японцы ввезли пока (к 20 сент. н. ст.) в общем около двух дивизий, остальные союзники строго по условиям интервенции. Главное командование и на так называемом Хабаровском фронте, и на Забайкальском, и общее всеми союзными силами взяли в свои руки, конечно, японцы (фельдмаршал Отани). Американцы привезли свои войска из Филиппин, французы и англичане из ближайших азиатских колоний. Разумеется, по срав-

стр. 128

нению с японцами войска остальных союзников в боевом смысле представляют во всех отношениях величину незначительную.

Русские отряды союзниками совершенно игнорируются, даже в их штабы не приглашены русские офицеры, хотя бы для облегчения сношений с местным населением. Только отряд атамана Семенова, вероятно, потому, что еще с самого начала существования этого отряда, с первой пачкой японских денег, - фактическим начальником штаба отряда был посажен японский Ген. штаба капит. Куроки (сын покойного маршала).

Весь август правительства ген. Хорвата и Дербера провели во Владивостоке, высиживая друг друга на измор, при более чем недвусмысленном отношении дипломатических и военных представителей союзников. Наши послы в Токио и Пекине заняли в этом вопросе позицию невмешательства, причем, однако, кн. Кудашев, не делая никому исключения, передает официально все обращения, воззвания и манифесты каждого возникающего правительства, не считаясь с его credo, кроме ярко большевистских. Что касается вопроса об организации русской армии, то ген. Флуга об этом даже и слушать не хотят союзники.

Сперва союзников представляли во Владивостоке их коммерческие консулы и старшие войсковые начальники. Но недавно вместо первых образован "Высокий совет комиссаров" из специальных представителей: от Англии сэр Эллиот (бывший советник английского посольства в Петрограде), от Франции г. Реньо (только что покинувший пост посланника в Токио), от Америки назначается также посланник в Японии и от Японии г. Масаджеро. Между высоким советом консулов (?) и старшими военными начальниками союзных войск, по-видимому, нет солидарности во взглядах.

Находящиеся во Владивостоке русские офицеры, сперва организованные (т. е. попросту нанявшиеся) революционно-большевистским земством, пытались было признать ген. Хорвата, но за это вследствие навета Дербера были публично разоружены по постановлению совета союзных консулов, приведенному в исполнение приказом ген. Накасима. Акт этот был настолько позорно обставлен, что присутствовавший русский артиллерийский чиновник (завед. оружием) застрелился. Событие это вызвало много сочувственных и даже патриотических разговоров. Союзники удивлялись, они никак не могли представить себе, чтобы у русских сохранилось еще столь сильно выраженное чувство национальной чести. Но, однако, все это не помешало в день похорон многим русским дамам и господам принять приглашение и веселиться на благотворительном чае, устроенном как бы нарочно англичанами на палубе крейсера Суффольк...

В первых числах сентября происходит новое важное событие. Чехословаки, задержанные в дороге большевиками в Западной Сибири, прорвались под начальством чеха Гайды в Забайкалье, взяли Читу и вошли в соприкосновение с только что начавшим наступление Забайкальским отрядом, состоящим из японцев, чехов и войск Семенова. Гайда заявил себя во время борьбы с германо-большевиками в Сибири человеком решительным, расстрелявшим массы и перепоровшим еще большее число лиц.

Гайда объявил себя главнокомандующим всеми русскими и чехословацкими войсками и, как только добрался до ст. Оловяная Забайкальской ж. д., вызвал к себе ген. Хорвата и Дитерихса. С прибытием Гайды открылся ж. д. проезд в Иркутск и далее, чуть ли не до Самары, явилась, наконец, давно жданная возможность войти в сношения с Западной Сибирью и ее правительством. 20 сентября н. ст. во Владивостоке собрались, играющие доминирующую роль старшие представители союзников, правительства Хорвата и Дербера, Вологодский и "диктатор" Гайда, третирующий пока всех и каждого"... Усилия Вологодского увенчались успехом. Дерберовское правительство, оказавшееся в критическом финансовом положении, и Хорват отказались от власти в пользу Сибирского правительства. Хорват был назначен "наместником на Дальнем Востоке".

"В общем все более и более выясняется, что союзники вступили в пределы России не ради спасения ее, а вернее ради своих собственных выгод. России никому не нужно. Установление у нас определенной твердой правительственной власти вредно для интересов господ союзников, желающих хозяйничать самостоятельно. Но особенно для них нетерпима организация русской военной силы. Наглее всех это высказывают японцы, вносящие всюду интриги через своих агентов и закуплен-

стр. 129

ных ими русских пособников. Вступление японцев равносильно военной оккупации занятой ими территории. Например, в Хабаровске они присвоили себе амурские канонерки и их дорого стоящую базу, под предлогом военной добычи, отнятой у большевиков. Для своих расплат с русским населением они ввели особые боны, меняемые только на иены.

Соперниками японцев являются только американцы, сильные с промышленной и финансовой стороны, но слабые в военном отношении. Соперничество это уже обозначается явно: японцы порой как бы издеваются над американцами. Недавно, например, на протест американцев по поводу ввода японцами значительно больших сил нежели это было оговорено в условиях интервенции, японцы насмешливо ответили, что они ничего не имеют, если и американцы введут сюда большее число своих войск, даже "большее, чем это может сделать Япония". Тот же ген. Накасима и другие японские офицеры не стеснялись публично бранить американцев.., по-азиатски стараются натравить на американцев других союзников, и особенно нас русских, всюду и везде подчеркивая, что американцы - явные сторонники большевиков.

Что касается американцев, то эти господа в политическом отношении скорее наивны и до сих пор еще продолжают смотреть на Россию и на наш большевизм по внушениям своей еврейской клики, которая и являлась в С. Штатах до последнего времени единственным источником познания России. Есть сведения, что в настоящее время эта ориентировка уже подверглась критике и американцы хотят сами, помимо евреев, познакомиться с Россией, ее населением, укладом его жизни и экономическими нуждами. Но когда все это случится! Англичане, как всегда, третируют нас свысока, а французы почему-то пока находятся под видимым влиянием Японии.

О китайцах я и не говорю, - Китай сам все еще переживает революцию, при дружелюбном содействии японцев, ссужающих деньги и оружие одновременно и северянам, и южанам, как это уверяют, делали они и у нас, субсидируя также одновременно и Семенова (не признающего ген. Хорвата), и самого Хорвата, и Дербера, а весной даже хабаровских большевиков. Нельзя умолчать и о высказываемых союзниками чаяниях в отношении вознаграждения от нас за их "бескорыстную помощь". Еще с адмиралом Колчаком по этому поводу заводил разговор ген. Накасима, но А. В. довольно определенно уклонился от этого вопроса как стоящего вне его компетенции. Пока выясняется, что Япония, обездоленная железом, возьмет себе: 1) наши побережные районы, богатые железной рудой, 2) нашу часть Китайской В. ж. дор. и, видимо, еще с придачей, 3) Владивостокского порта и Уссурийского края. Пока же японцы скупают пароходы на Амуре и занимают своими командами наши речные канонерки.

Американцы часто много говорят о необходимости обеспечить за собой право на постройку жел. дор. через Камчатку на Иркутск (кажется) с эксплуатацией прилежащего района. Вопрос этот не новый и возникал уже до войны".

Письмо заканчивалось обращением к генералу Алексееву: "А как здесь жаждут многие получить от Вас, глубокоуважаемый Михаил Васильевич, хотя бы какие-нибудь указания, что надо делать и как поступать, чтобы спасти родину от грядущего рабства ее под игом не только Германии, но и тех же союзников, вступающих ныне в наши пределы якобы из бескорыстных побуждений".

В письме своем от 1 октября адмирал Колчак высказал также глубоко пессимистический взгляд на общее положение Дальнего Востока: "Я считаю (его) потерянным для нас, если не навсегда, то на некоторый промежуток времени: и только крайне искусная дипломатическая работа может помочь в том безотрадном положении, в котором находится наш Дальний Восток. Отсутствие реальной силы, полный распад власти, неимение на месте ни одного лица, способного к упомянутой работе, создали бесконтрольное хозяйничанье японцев в этом крае, в высшей степени унизительное и бесправное положение всего русского населения".

Интересно первое впечатление, которое вынес адмирал о Директории, приехав в конце сентября в Омск⁵⁶ : "Я не имею пока собственного суждения об этой власти, но, насколько могу судить, эта власть является первой, имеющей все основания для утверждения и развития". Адмирал Колчак не питал, как видно, никакого предубеждения к идее "демократического правительства".

В то время, когда на огромном пространстве от Волги до Великого океана шла

стр. 130

непрерывная политическая борьба взаимно ненавидящих, свергающих друг друга советов, комитетов, правительств и правителей, на бесчисленных внутренних фронтах лилась кровь. Политика всецело полонила стратегию, внося своими чрезвычайными противоречиями элемент авантюры в операции, хаос в снабжение и начало деморализации в дух армий.

В начале августа стратегическое положение было следующим: под номинальным командованием ген. Шокорева находилось около 120 тысяч русско-чешских войск, из которых более половины входило в состав Западного фронта, 15 - 20 тысяч Южного, 15 - 20 тысяч Забайкальского и 10 - 15 тысяч расположилось во Владивостоке.

Против этих сил действовали войска Красной армии, насчитывающие на фронте Камы и Волги 80 - 100 тысяч, и совершенно не поддающиеся учету многочисленные красногвардейские отряды, так называемого "Ташкентского фронта", внутреннего сибирского⁵⁷ , Забайкалья и Приморской области.

Операции развивались почти исключительно вдоль жел.-дор. линий. В Прикамском районе, на Пермском направлении в первой половине августа большевики произвели сильный нажим на Екатеринбург, подойдя к городу на полперехода и вызвав там сильную панику. Полковнику Войцеховскому удалось, однако, отбросить наступавших.

На Волжском фронте, без разрешения командования, по инициативе частных начальников (полковник Каппель, чешский капитан Швец) неожиданным налетом 7 августа была взята Казань. Операция эта, стратегически необоснованная, имела, однако, чрезвычайно важные последствия: в Казани был захвачен и поступил в ведение Самарского правительства золотой запас Российского государства в 651 1/2 миллион рублей золотом⁵⁸ и кроме того 100 миллионов кредитными билетами и на большую сумму ценных бумаг. Это обстоятельство давало прочную финансовую базу для развития Восточного фронта и сильно подрывало положение советской власти.

На Саратовском направлении, с марта месяца, проявляя огромное напряжение, мобилизовав все мужское население с 19 до 55-летнего возраста, выставив 20 полков, вело непрерывную героическую борьбу Уральское войско. В каких условиях - об этом один из участников говорит⁵⁹ : "Пусть будет известно, что в отношении вооружения в начале нашей борьбы дело обстояло так, что многие старики несли с собой в бой пешни, пики, ломы и даже цепы; и после боя бывали найдены на поле брани с этим оружием самозащиты в руках". Только в начале июня, когда самарской группой чехов и добровольцев был взят Бузулук, войску открылась возможность получить оружие и боевые припасы. Под давлением превосходных сил большевиков, уральский фронт все время менял свое очертание, дважды (апрель и июнь) подходя почти вплотную к столице войска - г. Уральску.

До конца августа на Камском и Волжском фронтах было сравнительно спокойно; уральские казаки, отбросив большевиков на всех направлениях, дрались у Николаевска, Новоузенска и Красного Яра (под Астраханью); капитан Гайда подошел к Байкалу; на прочих направлениях шли небольшие бои с переменным успехом.

В сентябре обстановка круто изменилась под влиянием двух новых факторов: подвинувшейся значительно вперед организации Красной армии и начавшегося брожения в Чехословацком корпусе, который продолжал еще перебрасывать свои части с востока на запад. Предпринятое большевиками в начале сентября наступление - главными силами на Уфимском направлении - увенчалось успехом: они взяли 9-го Казань, 12-го Симбирск, а 9- го октября овладели и Самарой, продвигаясь затем дальше на восток.

Чехи, избалованные легкими успехами над красной гвардией весной и летом, теперь, когда начались более серьезные бои, драться не хотели. Тем более, что к тому времени путь к Великому океану был уже свободен... Глухо прозвучал выстрел, которым доблестный чех - капитан Швец - покончил свою жизнь, не будучи в силах перенести те явления, которые он считал предательством...- Прозвучал - не разбудив ничьей совести. Только добровольческие части, отступая последними, оказывали слабое сопротивление преследующему противнику. С фронта на восток потянулись массы беженцев.

В оправдание свое чехи приводили мотивы достаточно веские: неустойчивость

стр. 131

русских частей, вызывавшую у них сомнение, "желает ли русский народ действительно у себя порядка, народовластия, свободы... или предпочитает советскую власть"⁶⁰ ... "Внутреннюю смуту и неурядицу", в силу которой наблюдалось "не взаимодействие отдельных областей, но что-то вроде глухой вражды... Эгоизм и непонимание государственных задач доходили до границ недопустимого"⁶¹ ... Приводились и стратегические соображения - неправильность первоначальной разброски сил и необходимость сосредоточиться в районе Челябинска, чтобы начать серьезную операцию в одном главном направлении - на Вятку - Котлас для соединения с англичанами⁶² ...

Образ действий чехов в этот второй период их участия в русской смуте не нуждается в оправдании. Они вольны были решить по внутреннему своему убеждению трагическую для нас дилемму: проливать ли кровь за спасение России или уходить. Они стали уходить. Это обстоятельство дает нам, однако, нравственное право отнестись критически к ореолу героизма и самоотверженности, в который облекают движение чехословаков, и, во всяком случае, не чувствовать себя в долгу перед ними. С осени 1918 года, в особенности с ноября, когда последние их части вышли из боевой линии, Чехословацкий корпус стал чужеродным и больным наростом в организме Сибири, поглощая большие материальные средства ее, столь необходимые для русской армии, загромождая и подчас парализуя подвижность сибирской магистрали. Бесславное участие в драме адмирала Колчака завершило впоследствии дело, так славно начатое чехословаками на Волге...

На других фронтах обстоятельства складывались значительно благоприятнее: на южном - наступление большевиков не получило развития; "внутренний фронт" был ликвидирован частями Сибирской армии; пал окончательно и восточный, со взятием Гайдой Читы. Все внимание и силы можно было, следовательно, обратить на Западный фронт.

К концу октября военное положение на территории, подчиненной "всероссийской власти" в лице созданной в Уфе Директории, представлялось в следующем виде:

I. Западный фронт шел по линии Верхотурье - Красноуфимск - Бугуруслан - станция Неприк. Войсками его командовал чех, ген. Сыровой, сменивший Шокорева, имея штаб- квартиру в Челябинске. В трех группах генералов Гайды (Екатеринбург), Люпова (Бирск) и Войцеховского (Уфа) числилось русских войск 42 тысячи⁶³ , чешских - 20 тысяч при 182 орудиях.

II. Уральский фронт шел в направлении от станции Неприк к берегу Каспийского моря, западнее Гурьева. Силы - 5 1/2 тысяч уральских казаков при 16 орудиях; во главе их стоял командующий войсками Уральской области, ген. Акутин.

III. Юго-западный фронт прикрывал направление от Самары и от Ташкента на Оренбург - в районах Бузулука и Актюбинска. Фронт занимали оренбургские казаки и остатки Народной армии силою в 15 1/2 тысяч при 54 орудиях, под начальством Оренбургского атамана ген. Дутова.

IV. Юго-восточный фронт - в направлении Семиречья; передовые части занимали Копал и Лепсинск. Силы - 6 тысяч, И орудий из состава Сибирской армии - находились в непосредственном подчинении командующего армией ген. Иванова-Ринова, жившего в Омске.

Резервом могли служить полу вооруженные и полу обученные три дивизии ген. Ханжина, расположенные в Екатеринбургском районе, силою около 30 тысяч. Всего, следовательно, сибирские армии насчитывали около 90 - 120 тысяч при 263 орудиях. Войска - устойчивые на севере и юге и морально подавленные на важнейшем, Самарском направлении.

Против них наступали шесть красных армий⁶⁴ Восточного фронта под начальством полковника Каменева^XII силами до 100 тысяч при 300 орудиях⁶⁵ ; более двух третей этих сил было сосредоточено против Западного фронта (ген. Сыровой), который медленно катился назад под их давлением.

С августа месяца начала как будто сбываться мечта многих русских людей, видевших спасение России в союзнической интервенции. Мечта, положенная в основание планов большинства политических партий, поддерживавшая морально впавшую в отчаяние буржуазию и дрогнувший фронт...

В августе и сентябре стали прибывать во Владивосток транспорты с долгожданными союзными войсками. Высадилось... три дивизии японцев, 5 батальонов

стр. 132

американцев, по батальону англичан⁶⁶ , французов и итальянцев. Численность войск явно не соответствовала той огромной задаче, которая ставилась им пышными декларациями правительства и "высоких комиссаров". Еще более странным показалось применение этих войск... Японские дивизии расположились во Владивостоке, Харбине и вдоль линии Забайкальской ж. д. до Читы; при этом японский командующий, маршал Отани, заявил, что никакой другой задачи от своего правительства он не имеет. Американцы стали на охрану пути между Иркутском и Верхнеудинском и по Уссурийской ж. дор., английский батальон двинулся в Омск - резиденцию "высокого комиссара", очевидно, для представительства.

Этот высокий комиссар, сэр Эллиот, прибыв раньше других полномочных представителей союзников на екатеринбургский фронт, торжественно заявил: "Союзники употребляют все усилия, дабы оказать помощь возрождающейся России, как вооружением, снаряжением, так и людьми. Уже находятся в пути к Сибири их части, которые скоро будут сражаться на фронте. Помощь подвигается и с другой стороны от Котласа... Нельзя упрекать нас в медлительности... Связь только что налажена, и теперь делается все, чтобы ускорить помощь".

Официальная ложь союзников будила надежды, сменившиеся скоро глубоким разочарованием. Сибирь не получила от иностранцев ни одного штыка; они ограничились позднее присылкою материальной помощи вооружением и снабжением.

Порт и многомиллионные склады Владивостока были обеспечены, путь для чехословаков открыт, австро-германские контингенты военнопленных временно локализованы, а военно-политическая обстановка на европейском театре войны давала надежду на скорое и победное ее окончание. Какие же еще мотивы могли побудить "реальных" политиков Запада принять более деятельное участие в судьбах опасной своим бурным брожением страны, в несчастьи непонятного для них народа?

Глава XV. Внешние затруднения Добровольческой армии: немецкая оккупация. Астраханская и Южная армии

С приходом германских войск на Дон положение Добровольческой армии стало весьма затруднительным. Декларации наши, свободно обращавшиеся, не могли создать никаких иллюзий в немецком командовании в вопросе об отношении к нему армии. Правда, первоначальная формула этих отношений, исходившая некогда от "совета" при триумвирате⁶⁷ , теперь была заменена более мягкой: "Никаких сношений с немцами"... Но и эта формулировка не могла примирить немецкое командование с фактом существования бок о бок силы, безусловно им враждебной. Началось зондирование почвы.

Киевская главная квартира через третьих лиц - немецкой ориентации - предлагала нам войти в "дружеские сношения"; гр. Альвенслебен искал свидания с адъютантом ген. Алексеева, ротмистром Шапроном, бывшим в Киеве по делам армии; ген. Арним в Ростове на официальных собраниях высказывал свое уважение к Добровольческой армии и сожаление, что "она не идет вместе с нами". На Украине свободно работали вербовочные бюро, и команды добровольцев - в форме, с отличительными знаками армии - направлялись беспрепятственно на Дон, встречая даже известную предупредительность со стороны немецких комендантов. Это обстоятельство, наряду с появившимися в киевских газетах сведениями о "союзнической ориентации" армии, возбуждало даже в наших киевских друзьях сильнейшее беспокойство - "не готовят ли немцы ловушки...".

Попытки эти остались безрезультатными: командование Добровольческой армии, избегая каких бы то ни было активных действий в отношении немцев, категорически отказалось войти с ними в сношения. Создалось весьма оригинальное "международное" положение, которое с некоторым приближением можно назвать "вооруженным нейтралитетом".

Любопытно, как расценивала правая общественность наши побуждения в этом вопросе. Кн. Г. Трубецкой в своем донесении Правому центру писал⁶⁸ : "Генералы, стоящие во главе Добровольческой армии, мыслили возрождение России и армии в прямой преемственности от той идеологии, которую они принесли с фронта бывшей русской армии. Немец был враг, и притом нечестный враг, придумавший удуш-

стр. 133

ливые газы, а потом и самих большевиков. С этим врагом могла быть только борьба на жизнь и смерть, и невозможны и недостойны никакие разговоры. Изменить союзникам было бы недостойным малодушием, и на всех, кто были заподозрены в германской ориентации, ложилось пятно. Определение это, верное в отношении офицерской массы, слишком, однако, элементарно в отношении старших начальников: они руководствовались кроме этого мотивами государственной целесообразности и некоторым предвидением...

Истинные намерения германцев нам не были известны. Возможность дальнейшего движения их к востоку и югу ставила в крайне тяжелое положение Добровольческую армию и вызывала неоднократные сношения по этому поводу ген. Алексеева и мои с донским правительством. Ген. Богаевский, управляющий отделом иностранных дел, предупреждал, что ручаться ни за что нельзя, но что во всяком случае "с ведома и согласия войскового правительства никакого передвижения немцев быть не может". Одновременно, однако, приходили сведения, что ген. Краснов помимо своего правительства ведет переговоры с немецким командованием о совместном наступлении на Азов и Ейск.

15 июля сведения эти получили существенное подтверждение. Атаман пригласил к себе моего представителя ген. Эльснера и убеждал его в необходимости сдвинуть Добровольческую армию с Кубани на Царицын. В качестве неопровержимого довода Краснов просил передать мне со слов будто бы немецкого майора (Стефани?), что немцы сосредоточили "крупные силы против большевиков" и "предъявили им требование очистить Азов, Ейск, Новороссийск и всю жел.-дор. линию от Ростова до Новороссийска"; ее немцы займут тотчас же, оккупируя таким образом Кубань⁶⁹ . С другой стороны, все чаще поступали донесения по поводу возможного движения немцев на Царицын совместно с донскими казаками. Об этом писал и ген. Алексеев. И я, учитывая большое значение для нас Царицына как единственного выхода на север, просил М. В. "предъявить атаману требование.., чтобы не только с его стороны не последовало приглашения немцев, но наоборот - были бы устранены все предлоги для их движения туда".

Немцы, однако, против красной гвардии и советов больше не пошли. Только однажды, в конце мая, они вынуждены были вступить в бой с большевиками, предпринявшими без ведома Москвы нелепую и безрассудную десантную операцию из Азова к Таганрогу, окончившуюся страшным поражением большевиков, но вместе с тем вызвавшую потери и у немцев до 700 человек.

Берлин все это время вел переговоры о "дополнительных соглашениях" с Москвой, которая настаивала на очищении немцами Ростова и Таганрога или, по крайней мере, пропуска по Юго-Восточной и Владикавказской дорогам большевистских войск для борьбы с Югом. Позднее, 23 июля, Чичерин предъявил преемнику Мирбаха Гельфериху желания более определенные: "Активное выступление против Алексеева и никакой дальнейшей поддержки Краснову". Очевидно, как отголосок этих переговоров, в начале июня ген. Кнерцер получил распоряжение из Киева о заключении перемирия с большевиками на всех фронтах, в том числе на Таганрогском и Батайском... Все немецкие силы, следовательно, можно было направить против Восточного фронта, когда он представит действительную опасность.

С половины июня отношения немцев к армии резко изменились. 13 июня, как я говорил выше, имело место обращение их через Тундутова к Донскому атаману о репрессиях в отношении Добровольческой армии... Вскоре, через местные воинские части, последовало требование немцев о сборе всех военнопленных австро-германцев, относившееся и к чехословакам, находившимся в рядах армии и сделавшим с ней Первый кубанский поход⁷⁰ ... На обращенный ко мне тревожный вопрос представителя их Краля я ответил, что избегаю тщательно всяких столкновений с немцами, но защита наших соратников чехословаков - это вопрос нашей чести, и я не остановлюсь в случае нужды перед боем...

В Киеве немецкая контрразведка, пополненная русскими офицерами, в том числе дезертирами Добровольческой армии, разгромила местный добровольческий центр и арестовала полковников Кусонского и Ряснянского⁷¹ ... Начали поступать сведения о задержке и аресте следовавших в армию офицерских эшелонов из целого ряда городов... Задержание эшелонов и офицеров германские власти объяснили тем, что "Добровольческая армия находится в состоянии войны с Германией,

стр. 134

так как содержится на средства французов". Добровольческие "центры" стали переходить на конспиративное положение, приток пополнений сократился.

В июле стали получаться весьма тревожные сведения со всех сторон - от Шульгина, Милюкова, московских организаций, из кругов, стоявших в оппозиции к Донскому атаману, - об опасности, угрожающей нам со стороны немцев. Непосредственно из "Всероссийского" (советского) Генерального штаба пришло тайно донесение, что "решено сильным отрядом не допустить продвижения Добровольческой армии к Царицыну, а разоружить ее и разогнать как будущее ядро Русской национальной армии".

Обстановка разъяснилась окончательно только к сентябрю, когда от лица, стоявшего во главе одного из центральных советских учреждений, получено было подробное освещение положения⁷² : "После заключения договора - дополнительного к Брестскому, Гинце⁷³ (середина августа) обратился к советским властям с нотой, которая является... новым дополнением к договору... В конце ее имеется указание о необходимости сохранения ее в тайне. В одном из пунктов немецкое правительство настаивает на принятии советскими властями решительных мер к немедленному прекращению чехословацкого движения, к удалению союзников с Мурмана и Архангельска... и подавлению мятежа ген. Алексеева. Если советская власть окажется не в состоянии достигнуть указанных выше задач собственными силами, то она не должна противодействовать продвижению для... этих целей немецких сил по территории России... Немцы видят наибольшую для себя опасность именно в Добровольческой армии и в генерале Алексееве... Из сопоставления всех этих данных с передачей советским властям вооружения, снаряжения и боевых запасов, захваченных немцами на наших фронтах, а также формированием на немецкие средства... Астраханской и Южной армий - для меня ясно, что немцы принимают все меры к ослаблению численности Добровольческой армии и к поселению розни между ними (армиями), так и по возможности к полному ее уничтожению... Что касается Дона, то немцы, по-видимому, предали его большевикам, обязавшись дополнительным к Брестскому договором очистить жел.-дор. линию Воронеж - Ростов, а также не признать его самостоятельности... По-видимому, и советские власти пришли к убеждению, что немцы не будут поддерживать Дон в его борьбе с большевиками"...

Что же помешало выполнению этих планов? Стратегическое положение Добровольческой армии не было таким безотрадным, как представлялось ее друзьям в Москве и Киеве. Это хорошо понимали в штабе ген. Кнерцера и умеряли воинственное настроение своих московских дипломатов. Корпус Кнерцера, состоявший из трех пехотных дивизий и кавалерийской бригады, занимал обширный район Таганрог - Ростов - Миллерово - Бахмут и не мог выделить достаточных сил для скорой ликвидации Добровольческой армии. Вооруженное выступление против нас, несомненно, охладило бы симпатии германофильской части русской общественности, всколыхнуло бы национальное чувство, в частности донского офицерства, вызвало бы раскол в Донской армии, падение Краснова и большой хаос в тылу наступающих. Углубление германских войск на Северный Кавказ, в связи с большой подвижностью Добровольческой армии, грозило надолго затянуть операцию, ставя под удары партизанских отрядов все сообщения немцев. До фактического создания союзниками Восточного противонемецкого фронта и до движения армии на север такой риск не оправдывался бы обстановкой.

В свою очередь, я, совершая Второй Кубанский поход, принял некоторые меры обеспечения. На линии Киев - Ростов Киевский железнодорожный комитет и некоторые организации подготовляли жел.-дор. забастовски, нападения, порчу и разрушение пути - на случай движения на восток немецких подкреплений.

Краснов, по мере движения Добровольческой армии, спешил с открытием жел.-дор. линии от Ростова на Торговую и Тихорецкую и просил ген. Алексеева о подчинении ему всех путей сообщения Кубанской области и Ставропольской губернии⁷⁴ . Так как это обстоятельство угрожало существованию армии, облегчая удар по ней немцам, я вынужден был препятствовать этим намерениям, мирясь с огромными трудностями подвоза нам снабжения по грунтовым путям. Линия Ростов - Батайск - Торговая была во многих местах основательно разрушена ранее, и инженеры, которым по приказанию Донского атамана надлежало восстановлять путь, в мере возможности саботировали работу. Наконец, 10 июля, после взятия

стр. 135

нами станции Кущевки, полковником Кутеповым по моему приказанию взорван был кущевский ж. д. мост, чем прервано было движение от Ростова.

Взрыв у Кущевки вызвал гнев Донского атамана и произвел большое впечатление на немцев, не оставляя уже никаких сомнений в отношении к ним армии. Тем не менее "вооруженный нейтралитет" не нарушался. Только в конце сентября произошел небольшой эпизод: в первый раз ко мне официально обратился от имени своего правительства майор фон Кофенгаузен, прося ускорить восстановление проходившей по занятой нами территории линии индо-европейского телеграфа и предлагал дать для исправления и обслуживания ее свой персонал. Кофенгаузену было отвечено через ген. Эльснера⁷⁵ , что вообще все телеграфные линии на территории армии восстанавливаются и чужой помощи не требуется. Через 2 - 3 недели я получил новую ультимативную уже ноту - о предоставлении германскому командованию указанной линии, с требованием определенного ответа в пятидневный срок... Ответил тем же порядком, что телеграфные линии по мере восстановления поступают в общественное пользование на точном основании российских законов.

Было ли предъявление этого ультиматума желанием создать повод для открытия военных действий, не знаю - ближайшие дни совершенно изменили обстановку: над Германией стряслась неслыханная катастрофа, а "высокий представитель" ее фон Кофенгаузен тайно исчез из Ростова, долго еще потом пугая воображение союзных миссий, безуспешно разыскивавших его на территории Юга.

Я должен добавить еще одно: оставаясь неизменно нашим врагом, немецкое командование на Юге России относилось всегда с большим уважением к Добровольческой армии. Не выступая против Добровольческой армии с оружием в руках, немцы старались разложить ее другими путями. К числу их относится создание ими так называемой Астраханской армии⁷⁶ . В Киеве, в начале июля, образовалась организация для вербовки в эту армию, формировавшуюся на Дону, в районе ст. Великокняжеской. Во главе ее стал совершенно ничтожный человек, полковник Тундутов, в качестве политического руководителя - Иван Добрынский, в окружении чрезвычайно темные элементы (немцы и русские) германской контрразведки.

Астраханская армия, приняв внешние отличия, служебный распорядок и "лозунги" - монархические, тем самым должна была отвлечь офицерство от армии Добровольческой - армии "с неопределенной политической физиономией", "признающей Учредительное собрание", даже "в скрытой форме... республиканской" - как говорили создатели Астраханской армии. Первое время набор, открыто поощряемый немцами, имел известный успех. Немцы дали Тундутову несколько миллионов рублей и отпустили в небольшом размере русское боевое снабжение. Правые круги Киева, во главе с гр. В. Бобринским, оказывали армии моральное содействие, московский Правый центр "вступил с ней в контакт". Шли в армию и офицеры: одни - из числа обиженных, не нашедших удовлетворения своему честолюбию в рядах Добровольческой армии; другие - из-за двойного в сравнении с добровольческим оклада; третьи - действительно искренне привлекаемые монархическим лозунгом. Большинство же шло просто "на борьбу с большевиками", не разбираясь ясно в задачах нового формирования и в удельном весе его руководителей.

Организаторы искали долго генерала с популярным именем для возглавления армии. Гр. Келлер отказался, как "открытый противник германской ориентации"... Ген. Н. И. Иванов - также. "Я всегда ставил безусловно необходимым полное согласование всех действий этих войск, - писал мне Иванов 10 августа, - с Вашей армией и самым настойчивым образом отвергал возможность каких-либо моих сношений с германцами". Характерно для психологии русского генералитета: Н. И., допуская снабжение "Астраханцев" запасами, оставшимися на Украине, "что требовало согласия немцев", был, однако, глубоко оскорблен тогда "тяжким обвинением, возведенным (на него) агентурой⁷⁷ , об (его) не имевших места в действительности сношениях с представителями германского командования", и "убедительно просил (меня)... расследовать источник этих обвинений"...

Остановились "Астраханцы" на Павлове - лихом кавалерийском генерале, в политической идеологии которого был только монархизм и никаких осложняющих дело "предрассудков". Павлов побывал у меня в Тихорецкой, осведомился об отрицательном отношении моем к новому формированию, но должность принял.

В результате вся эта попытка немцев потерпела полную неудачу. К августу

стр. 136

был сформирован только один батальон в 400 штыков и до конца существования "армии" (начало 19 года) численность ее не превышала 3 тысяч бойцов, из которых в феврале 19 г. только 1753 могло быть на фронте. Втайне от руководителей организации армейский штаб Астраханцев⁷⁸ считал себя в распоряжении Добровольческой армии, получая временами указания от ген. Эльснера, и заявлял, что "сформированные части готовы перейти в состав Добровольческой армии по первому требованию"...

Добровольческий штаб относился, однако, несочувственно к такому распылению сил и к темной политической игре. В результате штаб Астраханской армии рисовал ген. Эльснеру такие сцены: "Офицеры по прибытии в Ростов узнают от специально поставленных на вокзале (ваших) агентов об ориентации Астраханского войска, источниках его содержания, и до 60 - 80% эшелонов желают с места перейти в Добровольческую армию"... "Затем, когда эшелон идет по линии Батайск - Торговая, рьяную агитацию ведут (ваши) коменданты станций. В результате значительная часть эшелонов переходит в Добровольческую армию. Но мало того, переходящие начинают все время корить и упрекать остающихся, издеваться над ними. Проявляется взаимная обида и обозление"... Астраханский штаб просил ген. Эльснера самого по-братски распределять пополнения"⁷⁹ . Ген. Эльснер от содействия укомплектованию Астраханской армии отказался, но и не препятствовал ему.

В августе немцы, разочаровавшись в своем формировании, прекратили отпуск денег Тундутову. Донской атаман давал скудные пособия. И Тундутов в поисках материальной поддержки обратился в киевскую организацию крайних правых - "Совет монархического блока"⁸⁰ . Между ними был заключен 7 сентября договор⁸¹ , в силу которого ничего не ведавшее офицерство было поставлено перед фактом неожиданного применения его патриотических побуждений: "Войсковой атаман передает всю политическую работу Совету монархического блока" (ст. 7-я)... "Астраханская армия должна быть использована для борьбы со всеми противниками восстановления законопреемственной монархии и воссоздания России" (ст. 2).

Но казна "блока", черпавшая средства также из берлинского источника, скоро иссякла, и Астраханская армия все время не выходила из тяжелого кризиса. Осенью Тундутов явился на поклон в Екатеринодар. Пороча всячески Донского атамана, он просил разрешения "отложиться" от Донской армии и присоединиться к Добровольческой. Не считая возможным обострять отношения, я категорически отказал. По тем же побуждениям и не желая подрывать принципа дисциплины, я отклонял многократные ходатайства Астраханских частей о переходе их в полном составе к нам.

Тундутов и его окружение вели праздный и разгульный образ жизни, а "армия" постепенно таяла; таяла от отсутствия пополнений, от ухода из ее рядов многих неудовлетворенных и от потерь, понесенных в небольших, но непрерывных боях с большевиками - на крайнем правом фланге Донцов, в Манычских степях.

Почти одновременно с этой неудачной попыткой немцы предприняли другую, казавшуюся им более солидной, ввиду общественного положения лица, ставшего во главе дела.

Из всех членов императорской фамилии, оставшихся в живых, только двое - герцоги Н. и Г. Лейхтенбергские - приняли всецело "германскую ориентацию". Герцог Н. Лейхтенбергский взял на себя роль посла атамана Краснова к германскому императору и, не будучи принят Вильгельмом, устранился в дальнейшем от политической деятельности. Герцог Г. Лейхтенбергский стал во главе формирования на немецкие деньги - при фактическом участии в штабе организации немецких офицеров - так называемой Южной армии.

Герцог был "флагом". Душою организации являлся некто Акацатов, член Союза русского народа. Возглавлялась организация созданным Акацатовым союзом "Наша Родина", в состав которого кроме герцога и Акацатова (председатель) входило еще несколько членов (9), имена которых по интимным соображениям опубликованы не были. В качестве народной и общественной базы назывались такие полумифические организации, как "Всероссийский национальный клуб", "Всероссийский национальный союз", "Союз русской молодежи Юга России", "Гимнастическое общество Богатырь", "Крестьянские кооперативы", "некоторая часть Союза русского народа" и т. д.⁸² .

стр. 137

Организация встретила отрицательное к себе отношение в среде киевского генералитета, но зато с большим увлечением отнеслась к ней группа гр. В. Бобринского. Монархический лозунг был поставлен ясно и определенно. Политическая же ориентация была известна в точности только верхам. Рядовому офицерству сообщалось, что Южная армия не имеет никаких обязательств в отношении немцев и "создается на деньги, занятые у русских капиталистов и у монархических организаций". Территория для формирования была представлена ген. Красновым, неизменно поощрявшим эти предприятия, "русская" (не донская) - южная часть Воронежской губернии, на которой Акацатов стал водворять администрацию и "исконные начала".

Ни один из крупных генералов, к которым обращался союз "Наша Родина", не пожелал стать во главе армии. Так до конца своего "самостоятельного" существования армия оставалась без командующего; его заменял временно начальник штаба, ген. Шильдбах, а наличным составом формируемых частей командовал фактически ген. Семенов. Выбор - весьма показательный: Семенов был до того удален из отряда Дроздовского, ввиду полной неспособности в боевом отношении, потом из Добровольческой армии - за то, что, будучи начальником нашего вербовочного бюро в Харькове, вступил в связь с немцами и... отговаривал офицеров ехать в Добровольческую армию.

На небольшом клочке Воронежской губернии Акацатов с Семеновым восстановляли порядки, давно отошедшие в область истории. Оттуда распространялась нездоровая литература, отравлявшая души офицерства реакционным изуверством и человеконенавистничеством. Оттуда же шла лютая травля Добровольческой армии. "В последних номерах газеты "Наша Родина", - сообщала киевская "Азбука", - нет ни слова о большевиках. Вся газета посвящена грубому поношению ген. Алексеева, Шульгина, Родзянко и т. д. О ген. Алексееве газета пишет, что это он предал царя, устроил ему ловушку, и что он разложил армию. О всех вообще, кто, движимый любовью к несчастной Родине, собрались в Екатеринодаре, газета говорит, что на лицах их "ясно виднеется улыбающийся Азеф"...

Любопытно, что организатор армии, герцог Лейхтенбергский, все же счел нужным обратиться ко мне с письмом, в котором выражал надежду на совместные наши военные действия в будущем. Я ответил весьма сдержанно, что это будет зависеть от той политики, которую поведут руководители Южной армии.

Как бы то ни было, но расхождение в политических лозунгах армий воспринималось в Киеве, по-видимому, очень остро. Митрополит Антоний, хорошо осведомленный о настроении правых и принимавший в работе их деятельное участие, с одним офицером - общим знакомым, приехавшим в Екатеринодар в начале августа, передавал мне о крайнем своем беспокойстве: "Как бы русские армии не вступили в междоусобную брань"...

В приказе Донского атамана от 26 августа указывалось, что Южная армия, равно как Астраханская и "Русская народная армия"⁸³ , "в будущем обеспечат пределы Дона", а "политическими программами их войско не интересуется и их не разделяет, имея одну цель - создание сильного государства - Всевеликого войска Донского". Эта тирада звучала особенно странно, принимая во внимание, что южные части Саратовской и Воронежской губерний были "временно" подчинены Дону и незадолго перед тем военными губернаторами там были назначены атаманскими приказами начальники формировавшихся войск - ген. Семенов⁸⁴ (Воронежской) и подполковник Манакин (Саратовской)⁸⁵ ...

И эта вторая попытка немцев и русских германофилов окончилась неудачей. Тем более, что немцы, достигнув основной своей цели - посеяв рознь, не думали вовсе о создании из Южной армии прочной силы: уже в сентябре финансирование ими герцога Лейхтенбергского почти прекратилось, снабжение ограничено было до ничтожных размеров. К октябрю в "армии" было до 3 1/2 тысяч штыков и сабель, без обоза, почти без артиллерии, и много небоевого элемента. В войсках создавалось тяжелое настроение.

Искусственно вызванное взаимное отчуждение и озлобление между "южанами" и Добровольцами сменялось понемногу явным тяготением к Добровольческой армии отдельных лиц и целых частей Южной армии. Оно усилилось еще более после произведшего большое впечатление обращения Шульгина "к руководителям Астраханской и Южной армий"⁸⁶ . "Ваша тяжкая жертва была принесена напрас-

стр. 138

но, - писал он.- Теперь, после того, как Германия запросила мира, вы, конечно, сознаете, что она никого спасти не может". Указывал выход - "соединиться с людьми, которые, как и вы, любят Россию, но которые шли к ее спасению другими путями"... В Екатеринодаре появились вновь делегации от Южной и Астраханской армий с просьбой о присоединении к Добровольческой. "В скором времени, - обобщал свои впечатления Шульгин⁸⁷ , - следует ожидать массового бегства офицеров из Южной армии в Добровольческую, так как офицерство потеряло надежду на то, что верхи Южной армии перестанут его делать пугалом в глазах народа".

Но с 30 сентября Южная армия поступила уже в полное подчинение ген. Краснову, и потому, чтобы не создавать затруднений атаману, на основании моих указаний ген. Драгомиров сообщил Шульгину⁸⁸ : "Нужно успокоить офицеров Южной армии и убедить их не уходить из ее рядов, так как в скором времени все равно они попадут под наше начальство и послужат остовом при формировании общерусской армии"... Влились они в нашу армию действительно, но... слишком поздно - после окончательного развала.

Глава XVI. Внешние затруднения Добровольческой армии: отношения с Донским атаманом

Наиболее тяжелые отношения установились у нас с Донским атаманом. На небольшом клочке освобожденной от большевиков русской земли двум началам, представленным, с одной стороны, ген. Красновым, с другой - ген. Алексеевым и мною, очевидно, оказалось тесно. Совершенно неприемлемая для Добровольческой армии политическая позиция атамана, полное расхождение в стратегических взглядах⁸⁹ и его личные свойства ставили трудно преодолимые препятствия к совместной дружной работе. Утверждая "самостоятельность" Дона ныне и "на будущие времена", он не прочь был, однако, взять на себя и приоритет спасения России. Он, Краснов, обладающий территорией, "народом" и войском - в качестве "верховного вождя Южной Российской армии"⁹⁰ , брал на себя задачу - ее руками - освободить Россию от большевиков и занять Москву⁹¹ ... На этом же пути стояла другая сила - пока еще "бездомная", но с непререкаемым общерусским авторитетом бывшего Верховного - ген. Алексеева и с большим моральным весом и боевой репутацией Добровольческой армии.

Обе стороны, понимая непреложные законы борьбы, считали необходимым объединение вооруженных сил, и обе не могли принести в жертву свои убеждения или предубеждения. На этой почве началась длительная внутренняя борьба - методами, соответствовавшими характеру руководителей... В то время, когда командование Добровольческой армии стремилось к объединению вооруженных сил Юга - путями легальными, атаман Краснов желал подчинить или устранить со своего пути Добровольческую армию; какими средствами - безразлично.

Началось еще в мае, когда неожиданно атаманским приказом все донские казаки были изъяты из рядов Добровольческой армии, что расстроило сильно некоторые наши части, особенно Партизанский и Конный полки. Мне пришлось поблагодарить Донцов и отпустить их, чтобы не обострять положения и не создавать картины развала... В краткий период кризиса, пережитого Добровольческой армией⁹² , отдельные лица, иногда небольшие части, дезертировали из армии на службу на Дон, встречая там радушный прием. Был даже случай, что целый взвод с оружием и пулеметами под начальством капитана Корнилова⁹³ бежал в Новочеркасск; с ним ушел также офицер штаба армии лейтенант флота Поздеев и... мой конный вестовой - текинец; характерная мелочь - последний ушел одвуконь, украв, кстати, мою лошадь. Штаб вел по этому поводу переписку, но безрезультатно. Все проходило совершенно безнаказанно.

Между тем переход в Добровольческую армию, хотя бы и легальный, расценивался совершенно иначе. Помню, какой гнев вызвало впоследствии формирование донским генералом Семилетовым после долгих переговоров партизанского отряда в Черноморской губернии из донских граждан, не обязанных службой на Дону⁹⁴ ... Отряд не представлял из себя сколько-нибудь серьезной силы и, конечно, не мог иметь никакого политического значения - по крайней мере я не допустил бы этого. Но ген. Краснов считал, что цель Семилетова, "находящегося всецело в руках

стр. 139

кадетской партии.., поднять казаков против правительства и свергнуть его, атамана, с должности"⁹⁵ ... В июне ген. Эльснер просил разрешения ген. Краснова привлечь на службу в армию иногородних Донской области и получил отказ, мотивированный тем, что "неокрепшие еще местные власти не в состоянии будут заставить иногороднее население выполнить приказ"⁹⁶ . Через несколько дней атаман, однако, отдал приказ о наборе иногородних Дона, формируя из них полк, кадром для которого послужили... следовавшие в Добровольческую армию офицеры лейб-гвардии Измайловского полка. Он откровенно высказывал ген. Алексееву⁹⁷ надежду, "что получит гвардейских офицеров ото всех полков гвардии"⁹⁸ . Но Измайловцы не пошли, а инициатор этой затеи, полковник Есимантовский, формировавший полк (потом бригаду) при помощи нескольких офицеров лейб-гвардии Финляндского полка, через два месяца, подчиняясь общему настроению, писал уже покаянное письмо ген. Алексееву⁹⁹ : целью его было только "привести в Добровольческую армию готовый полк без расходов от нее". Есимантовский испрашивал указаний, "когда и как сделать переход в армию"...

Наиболее осложнений доставил нам вопрос с отрядом полковника Дроздовского. Прибыв в Новочеркасск 25 апреля, Дроздовский в тот же день донес мне, что "отряд прибыл в мое распоряжение" и "ожидает приказаний". Но время шло, назревал 2-й Кубанский поход, а начало его все приходилось откладывать: более трети всей армии - бригада Дроздовского - оставалась в Новочеркасске. Это обстоятельство препятствовало организационному слиянию ее с армией, нарушало все мои расчеты и не давало возможности подготовить операцию, о которой было условлено с ген. Красновым 15 мая¹⁰⁰ .

По просьбе Краснова, отряд Дроздовского разбрасывался частями по области: конница дралась в Сальском округе, пехота употреблялась на "очистку от большевиков" Ростова и Новочеркасска, на карательные экспедиции по крестьянским деревням севера области. Я требовал присоединения бригады; Дроздовский ходатайствовал об отсрочке для отдыха, организации и пополнения. Краснов упрашивал Дроздовского не покидать Новочеркасск - публично, на параде перед строем, и более интимно в личных разговорах с Дроздовским. Атаман порочил Добровольческую армию и ее вождей и уговаривал Дроздовского отложиться от армии, остаться на Дону и самому возглавить добровольческое движение под общим руководством Краснова¹⁰¹ .

Слухи об этих переговорах и якобы колебаниях Дроздовского¹⁰² дошли до офицеров его отряда и вызвали среди них беспокойство. По просьбе офицеров, командир сводно-стрелкового полка, полковник Жебрак, обратился по этому поводу к Дроздовскому и получил от него успокоительное заверение. Позднее Дроздовский так писал мне о новочеркасских интригах: "Считая преступным разъединять силы, направленные к одной цели, не преследуя никаких личных интересов и чуждый мелочного самолюбия, думая исключительно о пользе России и вполне доверяя Вам как вождю, я категорически отказался войти в какую бы то ни было комбинацию, во главе которой не стояли бы Вы"...

Я ждал присоединения отряда, без чего нельзя было начинать операцию, атаман всемерно противился этому и в то же время... "настаивал на немедленном наступлении - надо использовать настроение казаков, их порыв, надо воспользоваться растерянностью комиссаров"... После беседы с Жебраком Дроздовский приехал в Мечетинскую, отряд его был зачислен в качестве 3-й бригады в Добровольческую армию и 23 мая выступил на соединение с ней.

Все эти неудачи не останавливали, однако, атамана перед попытками создания подчиненной ему "Российской армии". Свое недоумение он высказал однажды в письме к ген. Алексееву¹⁰³ : "На земле войска Донского, а теперь и вне ее я работаю совершенно один. Мне приходится из ничего создавать армию.., снабжать, вооружать и обучать ее. В Добровольческой армии много есть и генералов, и офицеров, которые могли бы взять на себя работу по созданию армий в Саратовской и Воронежской губерниях, но почему-то они не идут на эту работу"... Краснов не хотел понять, что его попытки обречены на неуспех просто в силу психологии русского генералитета и офицерства, глубоко чуждой основным положениям атаманской политики. Попытки - вместе с тем неизбежно, даже независимо от чьей-либо злой воли, ослаблявшие и расстраивавшие Добровольческую армию.

Ввиду явной неудачи формирования "Южной армии", руководители ее выну-

стр. 140

ждены были передать ее в полное подчинение генералу Краснову¹⁰⁴ . 30 сентября состоялся атаманский приказ о создании "Особой Южной армии", в составе которой должны были формироваться три корпуса: "Воронежский" (бывшая "Южная армия"), Астраханский (бывшая "Астраханская армия") и Саратовский (бывшая "Русская народная армия"). На новую армию возлагалась "защита границ Всевеликого войска Донского от натиска красногвардейских банд и освобождение Российского государства".

Возник вопрос о возглавлении армии генералом с общероссийским именем, чтобы привлечь таким образом офицерство. Но такого найти не удавалось. С ген. Щербачевым, жившим в Яссах, атаман не смог войти в связь. Ген. Драгомиров, проезжая в августе из Киева через Новочеркасск, "умышленно уклонился от встречи с Красновым", ибо, как он писал мне впоследствии¹⁰⁵ , "мы стояли на столь различных точках зрения в вопросе о дружбе с немцами, что наш разговор мог бы иметь результатом только крупную ссору, с чего мне вовсе не хотелось начинать свою деятельность на Юге России". Тем не менее 30 сентября Краснов обратился к Драгомирову¹⁰⁶ с предложением принять новую армию. Горячий Драгомиров ответил, что в этом формировании он "видит продолжение той же немецкой политики - divide et impera (разделяй и властвуй (лат.).- Ред.) - которая привела нашу Родину к пропасти", и потому "предложение этого поста равносильно (для него) оскорблению"¹⁰⁷ ...

Остановился Краснов на Н. И. Иванове. К этому времени дряхлый старик, Н. И., пережив уже свою былую известность, связанную с вторжением в 1914 году армий Юго-западного фронта в Галицию, проживал тихо и незаметно в Новочеркасске. Получив предложение Краснова, он приехал ко мне в Екатеринодар, не желая принимать пост без моего ведома. Я не противился, но не советовал ему на склоне дней давать свое имя столь сомнительному предприятию. Однако, вернувшись в Новочеркасск, Иванов согласился. 25 октября мы прочли в газетах атаманский приказ о назначении Н. И., заканчивавшийся словами: "Донские армии восторженно приветствуют вождя их новой армии - армии Российской"...

Бедный старик не понимал, что нужен не он, а бледная уже тень его имени. Не знал, что пройдет немного времени и угасшую жизнь его незаинтересованный более Краснов передаст истории с такой эпитафией: "Пережитые им (ген. Ивановым) в Петербурге и Киеве страшные потрясения и оскорбления от солдат, которых он так любил, а вместе с тем и немолодые уже годы его отозвались на нем и несколько расстроили его умственные способности"... Ген. Иванов умер 27 января, увидев еще раз крушение своей армии, особенно трагическое в войсках Воронежского корпуса¹⁰⁸ .

Я шел с армией походом, вел ежедневно кровавые бои, требовавшие большого нравственного напряжения и известного душевного равновесия... А из нашего тыла, из Новочеркасска все чаще шли вести - возмущающие и волнующие. Это были не просто слухи, а факты, документы, основанные на словесных и письменных излияниях не в меру злобствовавших ненавистников Добровольческой армии.

Атаман в заседаниях правительства, в речах и беседах.., командующий Донской армией ген. Денисов публично в офицерских собраниях поносили и Добровольческую армию, и вождей ее. Поносили все - нашу стратегию, политику, нравственный облик начальников и Добровольцев. "Достоверные сведения" о полном развале Добровольческой армии были любимой темой донских руководителей¹⁰⁹ .

Даже самый поход наш был заранее опорочен. В заседании 26 июня Краснов заявил¹¹⁰ , что Добровольческая армия "оставила без всякого предупреждения Донского правительства в ночь на 11 июня линию Мечетинская - Кагальницкая, чем Донская армия поставлена в крайне тяжелое положение, ибо получилось обнажение фронта". Этот упрек брошен был армии, двинутой во Второй Кубанский поход, имевший одной из ближайших задач освобождение Задонья и тот общий результат, который в отчете Кругу Денисова выражен был следующими словами: "Быстрое движение войск и начало очищения Сальского округа обозначились после успехов Добровольческой армии, взявшей Торговую... Освободились (также) от противника южные части Ростовского и Черкасского округов, отпала угроза Новочеркасску с юга и вместе с тем мы смогли за счет Азовского и Тихорецкого направлений усилиться на других фронтах, а с прибывшими подкреплениями перейти к более активным действиям"...

стр. 141

Отношения верхов отражались в низах - особенно в буйном, несдержанном Новочеркасском тылу. На этой нездоровой почве пьяный скандал разрастался в событие, перебранка подгулявших офицеров - в оскорбление "Донского войска" или "Добровольческой армии". Были, конечно, и чисто бытовые причины недоразумений между "хозяевами" и "пришельцами". "Хозяева" были замкнуты в кастовых перегородках, несколько эгоистичны и не слишком приветливы. Но, если правы были Добровольцы, жалуясь неоднократно на дурное отношение к ним казаков, то и те имели не раз основание для такого отношения в поведении части добровольческого офицерства: в их нескромной самооценке, в полупрезрительном отношении к донским частям, наконец, в "назойливой браваде монархическими идеями". Правда, эти отношения складывались резко только в тыловых гарнизонах, а если и отражались в армии, то в гораздо более умеренных формах. Вообще же в массе своей добровольчество и донское казачество жили мирно, не следуя примеру своих вождей.

Очевидно, в этой распре были не совсем правы и мы. Ген. Алексеев писал мне 26 июня: "Отношения (между атаманом и Добровольческой армией) не хороши и вредят нам сильно... В особенности, принимая во внимание, что и ген. Денисов совсем не принадлежит к числу наших друзей. Примеру главных деятелей следуют исполнители. Полагаю, что в некоторых случаях нужно изменить тон наших сношений, так как в создавшейся атмосфере взаимного раздражения работать трудно. И только когда мы окончим счеты, можно будет высказать все накипевшее на душе за короткое время с 15 мая". М. В. упустил из виду одно - что почти вся ориентировка с Дона исходила от него¹¹¹ . Только что он умел обыкновенно облекать эти отношения во внешние дипломатические формы, я же не постиг этого искусства. Каждое его письмо дышало недоверием и осуждением общей политики атамана и Денисова и их отношений к Добровольческой армии. Насколько глубоко было это недоверие, видно из переписки между ними, имевшей место в августе:

10 августа ген. Алексеев, находившийся тогда в Екатеринодаре, под влиянием донесений из Новочеркасска, телеграфировал Краснову¹¹² : "Негласно до меня доходят сведения, что предполагаются обыски и аресты моего политического отдела¹¹³ . Если это правда, то такой акт, ничем не вызванный, будет означать в высокой мере враждебное отношение к Добровольческой армии. Разве кровь армии, (пролитая) за Дон, позволяет такой унизительный шаг [?]".

Ген. Краснов, вероятно, искренно, ответил: "Я удивляюсь, что Ваше Высокопревосходительство допускаете думать, что такой акт к дружеской нам Добровольческой армии возможен. Прошу арестовать как злостных провокаторов лиц, распускающих такие слухи. Враги Дона ни перед чем не стесняются, чтобы вызвать вражду и недовольство в той армии, которой Дон так многим обязан и в которой видит будущее России"¹¹⁴ . Как жаль, что в то же время у атамана и Денисова не находилось для этого "будущего России" иного эпитета, чем - Странствующие музыканты. Или: - Банды!

В случайном признании атаманом значения армии было, вероятно, и некоторое отражение донских настроений... Ведь не только пафос и правила вежливости или "кадетская интрига" руководили Большим Войсковым Кругом - тем самым "мудрым" кругом, который переизбрал атамана Краснова - когда Круг, собравшись осенью 18 г., обратился к армии с ответным приветствием: "...С чувством глубокой радости (мы) выслушали братский привет и пожелания успеха в нашей работе. Слухи, доносившиеся к нам даже в самые отдаленные хуторские углы о нарушенных сердечных отношениях с вами, тревогой и скорбью отзывались в наших сердцах. Но теперь тревога рассеяна... У Тихого Дона нет достаточно сильных слов для выражения своих чувств преклонения перед вашими подвигами, но есть горячая любовь и искреннее желание не словами, а делом служить вам в вашей тяжелой, святой работе"¹¹⁵ .

Было два человека - Богаевский и Эльснер - оба люди спокойные и уравновешенные, которые больше других работали над тем, чтобы сгладить трения между Новочеркасском и ставкой Добровольческой армии, но им это решительно не удавалось. Что касается меня лично, то, чтобы не терять душевного равновесия и не создавать самому каких-либо поводов для осложнений, я с конца июня 1918 г. прекратил совершенно переписку с ген. Красновым; возобновилась она ненадолго, в силу необходимости, только после объединения командования в 1919 году. Но

стр. 142

атаман продолжал писать пространно моим помощникам, вызывая в них не раз глубокое недоумение.

Так, в октябре 1918 года он писал ген. Драгомирову¹¹⁶ : "У Вас, после тяжелых боев, прорвался Сорокин с отрядом, и Ваши и мои враги пустили слух, что ген. Деникин нарочно выпустил его, чтобы не дать Краснову взять Царицын. Судите сами, Абрам Михайлович, такими слухами, такими грязными сплетнями, на чью мельницу мы льем воду"...

Возмущенный ген. Драгомиров 13 октября отвечал: "...Вашим вопросом - "на чью мельницу мы льем воду", Вы как будто возлагаете вину на нас за эти сплетни... Неужели не ясно, что Добровольческая армия из сил выбивается, чтобы сдержать напор большевиков, значительно превышающих (ее) в силах и неизмеримо обильнее снабженных боевыми припасами... Неужели последние кровопролитные и упорнейшие бои, в коих гибли с несравненным геройством офицерские части армии, дают кому-либо право сколько-нибудь серьезно останавливаться на приведенной Вами грязной сплетне о выпуске Сорокина. Неужели по своей доброй воле Добровольческая армия два месяца дерется изо дня в день все на тех же позициях, а города и станицы периодически переходят из рук в руки при всех ужасах, которыми сопровождаются для жителей эти переходы"...

Любопытно, кто же, однако, распространял "такие грязные сплетни"? В те же дни¹¹⁷ Краснов писал в Екатеринодар донскому представителю, ген. Смагину: "... Мы ведем борьбу с восемью советскими армиями, в то время как против Добровольческой армии только одна армия - Сорокина и та более, чем на половину выпущена против нас... Прибытие отряда Сорокина¹¹⁸ и дивизии Жлобы^XIII , не преследуемых по пятам добровольцами, и удар их в тыл нашим войскам у Царицына произвели на казаков угнетающее впечатление"... "...Конечно, это письмо только тема для Вас. Оно не для огласки", - заканчивал ген. Краснов.

Я чувствую, что посвятил слишком много строк и внимания розни "белых генералов". Но это было. Внося элемент пошлости и авантюризма в общий ход кровавой и страшной борьбы за спасение России и отражаясь роковым образом на ее исходе.

(Продолжение следует)

Примечания

1. Стоянка штаба Добровольческой армии.

2. Если будут настаивать на выходе ее к Ледовитому океану, я предлагал бы (не трогая, конечно, Мурмана) обмен ближайшей к Норвегии полосы на Выборгскую губернию (Примечание Милюкова).

3. "Союз Возрождения России" (Автор).

4. 19 и 21 мая.

5. Отголоском разгрома правой организации было дело ген. Дрейера на Юге России, обвиненного офицерством в выдаче организации немцам, преданного полевому суду и оправданного за недостатком улик.

6. Телеграмма украинского посла барона Штейнгеля из Берлина от 28 сентября.

7. "Красная книга". Офиц. большее, издание.

8. Конференция в Спа 2 августа.

9. Доклад от 29 августа.

10. На выборах в украинское Учредительное собрание группа Шульгина получила в Киеве 25428 голосов.

11. Ответ на письмо от 5 июня.

12. Крайняя правая и Правый центр считали необходимым восстановить на престоле императора Николая II, часть Правого центра, Национальный центр и Милюков склонялись к кандидатуре в. к. Михаила Александровича.

13. Отречение императора Николая II и условный отказ в. к. Михаила Александровича.

14. Письмо от 8 июня 18 г.

15. Восточный фронт.

16. Отчет о разговоре герц. Лейхтенбергского и А. Ладыженского 2 авг. 18 года в Киеве.

17. Командовал 5 армией, был посажен большевиками в Трубецкой бастион, там вошел в близкие сношения с вождями революционной демократии и связал с ними свою судьбу¹¹¹ .

стр. 143

18. Записка Ладыженского и письмо от 27 июня ген. Казановичу. Алексеев ставил категорически вопрос об единоличной диктатуре, не признавая Директории.

19. Письмо Ладыженскому от 13 июня, N 103.

20. Письмо было получено в ноябре, уже после смерти ген. Алексеева.

21. Письмо от 20 июля. Копии были разосланы генералом Келлером герцогу Лейхтенбергскому, мне и др.

22. Письмо от 17 июня.

23. Так называемая "военная секция съезда консервативных деятелей в г. Киеве".

24. Резолюция от 7 июля.

25. Офицер русского Генерального штаба.

26. Точной цифры не знали и в штабе корпуса.

27. В том числе и ген. Шокорев, которого заменил Сыровой.

28. Военный министр Сибирского правительства.

29. Впоследствии Гаррис изменил свою тактику.

30. Большинство казаков - староверы.

31. Доклад 30 ноября 18 года.

32. Грузия находилась в особенных условиях.

33. Так оправдывало впоследствии в своем обращении московское бюро Центр, комитета партии с.-р. слабый состав "Комуча".

34. Газеты "Комуча" - "Народ", "Народное дело".

35. Из доклада ревизионной комиссии. См. ниже.

36. Возведен затем "Комучем" в течение двух месяцев в генералы.

37. Для характеристики революционной демократии небезынтересно, что в "Комуче" возбужден был вопрос об обязательном отдании чести почетным караулом у дома его заседаний всем членам Учред, собрания. Министры-социалисты сибирского правительства назначали себе офицеров-адъютантов и т. д.

38. В середине июля.

39. Письмо от 3 августа.

40. "Сибирь, союзники и Колчак".

41. Декларация 27 января.

42. Вологодский, Патушинский, И. Михайлов, Шатилов и Крутовский.

43. Вследствие полного безлюдья среди революционной демократии, с.-р.-овский комиссариат вынужден был создать аппарат управления из либеральных общественных деятелей и служилого элемента.

44. Часть Пермской губ. с гор. Екатеринбургом, где образовалось самостоятельное правительство из кадет[ов] и умеренных социалистов с П. Ивановым во главе.

45. Авксентьев, Аргунов и др.

46. Из доклада ген. Гришина-Алмазова.

47. Инструкция Корнилова.

48. Наказ Алексеева.

49. Письмо от 30 июня 18 года, N 65.

50. Произведен был в генерал-майоры.

51. Из доклада полковника Хартулари.

52. Письмо адмирала от 1 окт. (вероятно, нов. стиля) и доклад Степанова от 17 сент. 18 года.

53. В письме адмирала говорится: "Ген. Степанов в своем письме излагает довольно детально положение вещей, создавшееся на Дальнем Востоке".

54. Ген. Плешков был назначен "главнокомандующим Российских войск". Авт.

55. Полное название - "Дальневосточный комитет защиты Родины и Учредительного собрания". Состав - главным образом правый до кадет включительно. Авт.

56. Из того же письма.

57. Отступившие летом от ж. д. магистрали крупные банды в Верхнеуральске, на Алтае и в северном Семиречьи.

58. Золотой запас переходил затем преемственно к Директории и к правительству адмирала Колчака.

59. "Уральцы". Е. Коновалов.

60. Воззвание Чечека.

61. Председатель Чешского национального комитета Павлу.

62. Объяснения Войцеховского.

63. Сибирские корпуса, Оренбургский корпус и остатки Народной армии.

64. 1, 2, 3, 4, 5 и армия Ч. В. К., действовавшая против восставших рабочих Ижевско- Воткинского района.

стр. 144

65. По данным штаба Добровольческой армии к 1 ноября; большевистские силы в Семиречьи не вошли в расчет.

66. По другим данным около бригады.

67. Триумвират: Алексеев, Корнилов, Каледин; зима 1917 - 18 г. Первая декларация Добровольческой армии определяла цели ее "борьбой с надвигающейся анархией и немецко-большевистским нашествием". Т. II, гл. XVII.

68. От 28 августа 18 года.

69. Доклад ген. Эльснера от 15 июня, N 223.

70. Около 300 - 400 человек в составе инженерного батальона, отчасти Корниловского полка.

71. Через некоторое время были освобождены.

72. От 25 сентября 18 года.

73. Министр иностранных дел Германии.

74. Сношение от 13 июля, N 262.

75. Мой представитель на Дону.

76. Такое странное название формирование получило от теоретического предположения Тундутова комплектовать армию астраханскими казаками и калмыками, по мере освобождения Астраханской губернии.

77. Сделавшимся ему случайно известным.

78. Начальник штаба подполк. Рябов-Решетин, ген.-квартирм. подполк. Полеводин.

79. Доклады ген. Эльснера N 1499 и 1661, от 3 и 10 августа 18 года.

80. "Блок" возник в результате соглашения между крайними правыми и националистами групп Балашова и В. Бобринского.

81. Подписали договор: 1) Войсковой атаман Астраханского войска кн. Тундутов. 2) Командир Астраханского корпуса ген.-лейт. Павлов. 3) Управляющий внешним отделом Астрах, каз. войска И. Добрынский. 4) Председатель Совета Монархического Блока Соколов. 5) Член Совета кн. А. Н. Долгоруков.

82. Доклад офицера штаба Южной армии, полковника Хондзынского.

83. Фактически формировалась самим атаманом Красновым в южной части Саратовской губернии.

84. Приказ 6 августа, N 669.

85. Вице-губернатором был назначен известный Аладьин, который и осуществлял "политическое руководство армии" во главе с набранной им "группой земских деятелей Саратовской губ.". Численность этой "армии" была ничтожна.

86. Открытое письмо в N 36 "России" в конце сентября.

87. Записка от 12 октября.

88. Резолюция от 23 октября.

89. См. главу XX.

90. Соединенные "Южная", "Астраханская" и "Народная".

91. Речь в Таганроге. Приазовский Край 18 года, N 178.

92. Май. См. ниже.

93. Однофамилец генерала.

94. Такой набор разрешался всем армиям, кроме Добровольческой. Приказ войску Донскому N 921.

95. Отчет о разговоре ген. Краснова и Эльснера 18 октября.

96. Доклад ген. Эльснера 7 июня N 144.

97. Письмо ген. Алексеева мне от 26 июня N 59.

98. Гвардейцы собирались тогда при 1-м офицерском полку Добров. Армии.

99. От 31 августа.

100. Свидание в Манычской. См. ниже.

101. Доклад полковника Дроздовского.

102. Долго еще Краснов в заседаниях правительства, немцам и вообще при всяком удобном случае повторял, что "отряд полк. Дроздовского покинет Добровольческую армию и перейдет на службу к Донскому или Астраханскому (?) войску". Протокол заседания 26 июня.

103. От 8 сентября N 172.

104. С ноября, после падения немцев, средства - 76 миллионов - обязался доставить гетман. Но до своего падения отпустил только 4 1/2 миллиона.

105. Письмо от 3 августа 1922 года в опровержение слов ген. Краснова о личных переговорах с ним ("Архив рус. рев.", статья "Всев. войско Донское").

106. Тогда уже помощнику Главнокомандующего Добровольческой армией.

107. Письмо от 12 октября N 148. Я ознакомился с его содержанием только после отправки.

108. Б[ывш.] "Южная армия".

109. Письма ген. Алексеева и отчеты о заседаниях.

стр. 145

110. Из протоколов заседаний.

111. Ген. Алексеев жил тогда в Новочеркасске.

112. N 187.

113. Отдел оставался еще в Новочеркасске.

114. 13 августа N551.

115. Телеграмма N 10 от 18 августа 1918 года.

116. N 02 без даты.

117. 13 октября N 010.

118. Сорокин никогда не выходил к Царицыну. Как увидим ниже, в октябре против Добровольческой армии было большевистских войск 93 тыс. при 124 орудиях.

Примечания редакции

I. Карахан (Караханян) Лев Михайлович (1889 - 1937) - советский государственный деятель. В революционном движении с 1904 г., член партии большевиков с 1917 года. Участник Октябрьской революции (секретарь Петросовета, член ВРК). Секретарь советской делегации на переговорах о Брестском мире. В 1918 - 1920,1927 - 1934 гг. заместитель наркома иностранных дел. В 1921 г. полпред в Польше, в 1923 - 1926 гг.- в Китае, с 1934 г.- в Турции. Член ЦИК СССР. В 1937 г. репрессирован, погиб в заключении.

II. Эйхгорн Герман, фон (1848 - 1918) - германский генерал-фельдмаршал (1917 г.). В 1917 г.- начале 1918 г. командовал группой армий в Прибалтике и Белоруссии, с конца марта 1918 г. группой армий "Киев", оккупировавшей Южную Белоруссию, Украину и Юг России. Убит 30 июля 1918 г. в Киеве Б. Донским по решению партии левых эсеров.

III. Болдырев Василий Георгиевич (1875 - после 1932) - генерал-лейтенант (1917 г.). В 1918 г. в руководстве Союза возрождения России, член "Национального центра", Уфимской директории и главнокомандующий ее войсками. После колчаковского переворота в декабре 1918 г. выслан в Японию. С января 1920 г. во Владивостоке; с апреля по декабрь командовал вооруженными силами Приморской областной земской управы, с мая по декабрь - управляющий ее военно-морским ведомством в Совете управляющих ведомствами. Подписал с Японией соглашение 28 апреля 1920 г. о "нейтральной зоне"; с июня 1921 г. по июль 1922 г. председатель Русско-японской согласительной комиссии, член Президиума и товарищ председателя "Народного собрания". 5 ноября 1922 г. арестован, в тюрьме заявил о своем желании сотрудничать с Советской властью. В 1926 г. амнистирован. Служил в советских учреждениях.

IV. Пьемонт (входил в состав Сардинского королевства) - наиболее развитая в экономическом и культурном отношении область Италии, сыгравшая важную роль в Рисорджименто - начавшемся в конце XVIII в. национально-освободительном движении итальянского народа против иноземного господства, за объединение раздробленной Италии, завершившемся образованием в 1861 г. Итальянского королевства и присоединением к нему Рима в 1870 году.

V. Каппель Владимир Оскарович (1883 - 1920) - генерал-лейтенант (1919 г.). В 1918 г. командовал войсками Комуча. В 1919 г. в армии Колчака командующий 1-м Волжским корпусом, затем возглавлял "Московскую группу войск", командовал 3-й армией, в декабре 1919 г. был назначен главнокомандующим Восточным фронтом. Погиб 25 января 1920 г. при отступлении к Иркутску.

VI. Потанин Григорий Николаевич (1835 - 1920) - исследователь Центральной Азии и Сибири; принадлежал к группе общественных деятелей - сторонников самостоятельного экономического и культурного развития Сибири (областничество).

VII. Дербер Петр Яковлевич (1888 - 1929) - представитель правого крыла партии эсеров, левого течения сибирских областников. В 1917 г. член Сибирской областной думы. В декабре на Чрезвычайном общесибирском областном съезде (Томск) вошел в состав первого правительства областников - Сибирского областного совета. С января (февраля) 1918 г. возглавлял Временное сибирское правительство. Опасаясь ареста, бежал в марте (с некоторыми министрами) в Харбин. 29 июня во Владивостоке, захваченном чехословаками, объявил себя главой Временного правительства автономной Сибири (с 30 июля - министр иностранных дел); после его самороспуска в октябре эмигрировал.

VIII. Пепеляев Анатолий Николаевич (1891 - 1938) - в мае 1918 г. возглавил антисоветский мятеж в Томске, поддержанный чехословаками, в августе командовал Средне-Сибирской армией, генерал-лейтенант. В декабре 1919 г. предпринял попытки вооруженных антиколчаковских выступлений в Томске, Ново-Николаевске, Красноярске. Боролся против Советской власти на Дальнем Востоке. В 1921 г. эмигрировал в Харбин. В конце 1922 г. во главе Сибирской добровольческой дружины участвовал в Якутском мятеже. В июне 1923 г. в порту Аян сложил оружие перед советскими войсками. Был приговорен к расстрелу, замененному 10-летним заключением.

стр. 146

IX. Хорват Дмитрий Леонидович (1858 - 1937) - в 1902 - 1918 гг. управляющий Китайско-Восточной железной дорогой, генерал-лейтенант. Один из организаторов контрреволюции на Дальнем Востоке. В 1919 г.- верховный уполномоченный адмирала Колчака в Маньчжурии. С 1924 г. председатель Русского общевоинского союза на Дальнем Востоке.

X. Семенов Григорий Михайлович (1890 - 1946) - один из руководителей контрреволюции в Забайкалье, генерал-лейтенант (1919 г.). С июня 1917 г. комиссар Временного правительства по формированию добровольческих частей в Забайкалье. С августа 1918 г. установил там режим военной диктатуры ("семеновщина"). В начале 1919 г. при поддержке японских интервентов Семенов объявил себя атаманом Забайкальского казачества. 30 июля назначен Колчаком помощником командующего войсками и главного начальника Приамурского края генерала С. Н. Розанова, а 24 декабря - главнокомандующим всеми белогвардейскими силами в тылу. 4 января 1920 г. Колчак передал Семенову всю полноту военной и государственной власти "на территории восточной окраины"; в сентябре Семенов объявил о своем подчинении Правительству Юга России как всероссийскому. К ноябрю его вооруженные отряды были изгнаны из Забайкалья. Отступив в Приморье, Семенов в сентябре 1921 г. эмигрировал. В сентябре 1945 г. был захвачен советскими войсками в Маньчжурии, по приговору Верховного суда СССР казнен 30 августа 1946 года.

XI. Калмыков И. М. - есаул, атаман Уссурийского казачества. В 1918 - 1920 гг. установил в Приморье режим военной диктатуры ("калмыковщина"). Его отряд (из офицеров и казаков) с марта 1918 г. выступал на Гродековском направлении. В июне - августе с помощью японских интервентов захватил железную дорогу от Никольска до Хабаровска, в начале сентября - Хабаровск. В период колчаковщины его отряд (при покровительстве японцев) действовал в районе Хабаровска и близлежащих городах и районах. В феврале 1920 г. (перед занятием Хабаровска партизанами) бежал, захватив 36 пудов золота, в Маньчжурию, где калмыковцы были разоружены китайскими властями, а он арестован и расстрелян по обвинению "в уничтожении китайских канонерок".

XII. Каменев Сергей Сергеевич (1881 - 1936) - советский военачальник, член ВКП(б) с 1930 года. Окончил Академию Генерального штаба. Участник первой мировой войны. После Октябрьской революции избран начальником штаба 3-й армии. В начале 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию, был военным руководителем Невельского района Западного участка отрядов завесы; с июня - начальник 1-й Витебской пехотной дивизии; с августа помощник военного руководителя Западного участка завесы и военрук Смоленского района. С сентября 1918 по июль 1919 г. (с перерывом в мае) командующий Восточным фронтом. С июля 1919 г. до апреля 1924 г. главнокомандующий Вооруженными силами Республики и член Реввоенсовета Республики. С 1924 г. член РВС СССР, начальник Штаба РККА, заместитель наркома по военным и морским делам, заместитель председателя РВС СССР, член Военного Совета Наркомата обороны, командарм I ранга. Член ВЦИК, ЦИК СССР.

XIII. Жлоба Дмитрий Петрович (1887 - 1938) - командир Красной Армии, в 1917 г. вступил в РСДРП(б). Участник первой мировой войны, унтер-офицер. Во время Октябрьской революции в Москве возглавлял красногвардейский отряд. В ноябре 1917 г. направлен в Донбасс военкомом для организации защиты шахт от калединцев; в 1918 г. командир Ясиноватского красногвардейского отряда на Дону, 2-го Революционного северо-кавказского полка, Отдельной конно-пешей бригады. В сентябре - ноябре 1918 г. начальник 1-й Стальной дивизии, с декабря командир Особого партизанского отряда 11-й армии, в январе 1919 г.- феврале 1920 г.- 1-й Партизанской кавалерийской бригады, в феврале - июле 1920 г.- 1-го конного корпуса, в июле - начальник 20-й кавалерийской дивизии, в марте - мае 1921 г.- 18-й кавалерийской дивизии. С июня 1922 г. на хозяйственной и советской работе на Северном Кавказе. Репрессирован, реабилитирован посмертно.

Постоянный адрес данной публикации:

https://biblio.kz/m/articles/view/ОЧЕРКИ-РУССКОЙ-СМУТЫ-2019-11-06

Похожие публикации: L^{Казахстан} L^World Y G

Публикатор:

Қазақстан Желіде → Контакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://biblio.kz/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир) • Google • Yandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. И. ДЕНИКИН, ОЧЕРКИ РУССКОЙ СМУТЫ // Астана: Цифровая библиотека Казахстана (BIBLIO.KZ). Дата обновления: 06.11.2019. URL: https://biblio.kz/m/articles/view/ОЧЕРКИ-РУССКОЙ-СМУТЫ-2019-11-06 (дата обращения: 22.12.2024).

Автор(ы) публикации - А. И. ДЕНИКИН:

А. И. ДЕНИКИН → другие работы, поиск: Либмонстр - Казахстан • Либмонстр - мир • Google • Yandex

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.

Партнёры Библиотеки

Постоянный адрес данной публикации:

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Автор(ы) публикации - А. И. ДЕНИКИН:

Комментарии:

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

BIBLIO.KZ - Цифровая библиотека Казахстана

	Контакты редакции Чат авторов: KZ LIVE: Мы в соцсетях:
	О проекте · Новости · Реклама