О луне и реке в "Рождественском романсе" Иосифа Бродского

О.А. ЛЕКМАНОВ, кандидат филологических наук

Рождественский романс

Евгению Рейну, с любовью

Плывет в тоске необъяснимой

среди кирпичного надсада

ночной кораблик негасимый

из Александровского сада,

ночной фонарик нелюдимый,

на розу желтую похожий,

над головой своих любимых,

у ног прохожих.

Плывет в тоске необъяснимой

пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.

В ночной столице фотоснимок

печально сделал иностранец,

и выезжает на Ордынку

такси с больными седоками,

и мертвецы стоят в обнимку

с особняками.

Плывет в тоске необъяснимой

певец печальный по столице,

стоит у лавки керосинной

печальный дворник круглолицый,

спешит по улице невзрачной

любовник старый и красивый.

Полночный поезд новобрачный

плывет в тоске необъяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой

пловец в несчастие случайный,

блуждает выговор еврейский

на желтой лестнице печальной,

и от любви до невеселья

под Новый год, под воскресенье,

плывет красотка записная,

своей тоски не объясняя.

стр. 19

Плывет в глазах холодный вечер,

дрожат снежинки на вагоне,

морозный ветер, бледный ветер

обтянет красные ладони,

и льется мед огней вечерних,

и пахнет сладкою халвою,

ночной пирог несет сочельник

над головою.

Твой Новый год по темно-синей

волне средь шума городского

плывет в тоске необъяснимой,

как будто жизнь начнется снова,

как будто будут свет и слава,

удачный день и вдоволь хлеба,

как будто жизнь качнется вправо,

качнувшись влево.

28 декабря 1961

Хотя слова река и луна ни разу не употребляются в "Рождественском романсе", вся образность стихотворения вырастает именно из этих двух слов.

Где разворачивается действие "Рождественского романса"? В Замоскворечье и на примыкающих к нему улицах. В первой строфе появляется Александровский сад; во второй - упоминается Ордынка (на Ордынке располагаются, как минимум, два архитектурных объекта, в той или иной степени имеющих отношение к тематике разбираемого стихотворения. Это выстроенный В.И. Баженовым храм в честь иконы Божьей Матери "Всех скорбящих радость" и Храм Иверской иконы Божьей Матери (в 1961 году не был действующей церковью).

А в четвертой строфе говорится о "мгле замоскворецкой". Думается, не будет натяжкой предположить, что строки "блуждает выговор еврейский/ на желтой лестнице печальной" описывают синагогу близ площади Ногина, а строка "и пахнет сладкою халвою" опирается на вполне конкретное "обонятельное" впечатление: неподалеку от Замоскворечья располагается кондитерская фабрика "Красный Октябрь".

Кажется весьма вероятным, что Бродский остановил свой выбор на Замоскворечье, в первую очередь, потому, что этот район группируется вокруг реки и ей обязан своим именем. В частности, чтобы кратчайшим путем попасть из Александровского сада (описанного в первой строфе) на Ордынку (куда уезжает такси во второй строфе), необходимо пересечь Москву-реку через Большой москворецкий мост. (В скобках отметим, что московский Александровский сад был разбит на месте заключенной в трубу реки Неглинки.)

Избегая прямых упоминаний о Москве-реке в своем "Рождествен-

стр. 20

ском романсе", поэт зато вовсю пользуется "речными" и "корабельными" образами. С "кораблика", который "плывет в тоске необъяснимой", стихотворение начинается. Мечтой о том, что "жизнь", подобно кораблю, "качнется вправо,/ качнувшись влево", стихотворение завершается. В промежутке между этими двумя кораблями все в стихотворении тоже "плывет" (глагол, повторяющийся в 6-ти строфах 8 раз) или, как в пятой строфе, - "льется" (и сочится? См. в этой же строфе: "Ночной пирог несет сочельник..."). "Пловцом печальным", "пловцом в несчастие" в финале "Рождественского романса" предстает сам "Новый год", плывущий "по темно-синей/ волне".

Луна так же, как река, вводится в предметный мир "Рождественского романса" посредством намеков и недомолвок. Первая строфа стихотворения начинается с загадки, которую, впрочем, довольно просто отгадать. "Ночной кораблик негасимый из Александровского сада", плывущий "среди кирпичного надсада", - это, конечно же, не вечный огонь (который был зажжен лишь в 1967 году) и не здание Манежа, своими очертаниями отдаленно напоминающее гигантский желтый корабль (но не "кораблик"), а луна (заманчиво было бы предположить, что речь у Бродского в данном случае идет о трамвае; см. далее, в пятой строфе стихотворения: "Дрожат снежинки на вагоне". Загвоздка, однако, состоит в том, что маршруты трамваев никогда не пролегали близ московского Александровского сада. За это указание приношу благодарность Музею Москвы).

В строках "ночной пирог несет сочельник/над головою" (5-я строфа) легко опознать еще одно замаскированное изображение луны, особенно если вспомнить о "кулинарном" заглавии стихотворения Бродского 1964 года "Ломтик медового месяца" (Ср. также в "рождественском" стихотворении Анны Ахматовой "Бежецк", 1921): "И серп поднебесный желтее, чем липовый мед"). А словосочетание "дворник круглолицый" (3-я строфа) позволяет внимательному читателю вспомнить о знаменитом пушкинском уподоблении круглого лица "глупой луне" на "глупом небосклоне".

Отметим, что тема медового месяца, восходящая к присутствующему за кадром стихотворения образу луны, активно разрабатывается в "Рождественском романсе". Так, эпитет пчелиный употреблен во второй строфе стихотворения Бродского отчасти как сходный по звучанию с эпитетом печальный, отчасти - как продолжающий тему медового месяца. В предыдущей строфе медовую тему намечал образ "желтой розы"; в следующей появится "поезд новобрачный"; а в предпоследней строфе "Рождественского романса" встречаем метафору "мед огней вечерних".

Попытавшись ответить на закономерный вопрос, почему "главной героиней" рождественского стихотворения Бродского оказывается не звезда, а луна, решимся на рискованное предположение: поскольку лу-

стр. 21

на в "Рождественском романсе" плывет "среди кирпичного надсада" кремлевской стены - в роли ее соседки выступает как раз звезда, но звезда не та, не рождественская звезда (о сходных мотивах у совсем другого писателя - антагониста Бродского во всех отношениях) см.: Чудакова М.О. Звезда Вифлеема и Красная звезда у М. Булгакова // Russie. Melanges offerts a G. Nival pour son soixantieme anniversaire. Geneve, 1995. P. 313-322). Но ведь и "темно-синяя волна", столь выразительно и зримо изображенная в шестой строфе стихотворения, - это волна сугубо метафорическая. Реальная Москва-река в конце декабря 1961 года была скована льдом: в ночь с 27-го на 28-е температура воздуха в Москве, согласно газетной информации, упала до двадцати одного - двадцати трех градусов ниже нуля (в разных изданиях произведений Бродского, разбираемое стихотворение датируется как 1961, так и 1962 годами. Консультация с В.А. Куллэ убедила нас в правильности первой датировки).

Двоящиеся, мерцающие образы реки и луны задают главную тему "Рождественского романса": тему иллюзорности, призрачности окружающей действительности. Двоятся, ускользают от однозначного истолкования и остальные мотивы стихотворения.

Прежде всего, это относится к описанной в стихотворении "ночной столице". Само посвящение "Рождественского романса" ленинградскому стихотворцу с именем Евгений (и "речной" фамилией Рейн), вкупе с многочисленными "речными" образами стихотворения, возможно, отсылает читателя к классической петербургской поэме "Медный всадник". И уже совершенно очевидным представляется то обстоятельство, что ночная Москва, какой она предстает в стихотворении Бродского: "Плывет в тоске необъяснимой/ пчелиный хор сомнамбул, пьяниц..." чрезвычайно напоминает Петербург, каким он изображался создателями петербургского мифа - Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Андреем Белым... Почти прямой цитатой из Достоевского выглядит строка о "желтой лестнице печальной" из четвертой строфы "Рождественского романса".

Но и этого мало. Вновь обратившись к начальным строкам нашего стихотворения, вспомним, что вплоть до 1918 года (и после 1991-го) "Александровским" именовался (именуется) Адмиралтейский сад в центре Петербурга. Так что "кораблик негасимый", плывущий в стихотворении Бродского над кремлевской стеной Москвы - это еще и позолоченный флюгер-"кораблик" на здании Главного Адмиралтейства (один из наиболее распространенных символов Петербурга/ Ленинграда - эмблема Ленфильма). Сквозь облик нынешней столицы в "Рождественском романсе" отчетливо проступают черты бывшей.

Тему взаимоналожения нынешнего и бывшего (еще одно двоение) привносит в стихотворение и строка "такси с больными седоками", где вполне современное название средства передвижения соседствует с

стр. 22

вполне архаичным именованием пассажиров. "Такси с больными седоками" в стихотворении Бродского, подобно машине времени, перемещается из настоящего в прошлое. С точки зрения человека из прошлого ("седока") новые, построенные в советскую эпоху дома - это "мертвецы", которые "стоят в обнимку" с привычными глазу старого москвича ордынскими "особняками".

Немаловажную роль тема двойничества играет в развитии "любовной" линии "Рождественского романса", которая, как мы уже отмечали, была порождена ассоциативной игрой поэта с образом медового месяца. Возникающий в третьей строфе стихотворения метафорический "полночный поезд новобрачный" (скорее всего, символизирующий наступление рождественской полночи) неожиданно материализуется в пятой строфе, в которой описывается дрожание снежинок "на вагоне". Н.Б. Иванова подсказала нам, что речь у Бродского в данном случае идет о знаменитой "Красной стреле", ровно в двенадцать часов ночи отбывающей из Москвы в Ленинград (Ленинградский вокзал в Москве и Московский в Ленинграде - вот и еще одна пара двойников).

Картиной воображаемого рождественского/свадебного пира ("льется мед", "пахнет сладкою халвою") завершается пятая строфа стихотворения, причем "сочельник", подобно официанту, "несет над головою" "ночной пирог" луны (ассоциацию подкрепляют предшествующие строки пятой строфы, где возникает образ белых перчаток официанта: "морозный ветер, бледный ветер/обтянет красные ладони").

Горький итог стихотворения подводится трижды повторяющимся в финальной строфе "как будто": "Твой Новый год по темно-синей/волне средь шума городского/плывет в тоске необъяснимой,/ как будто жизнь начнется снова, /как будто будут свет и слава,/удачный день и вдоволь хлеба,/ как будто жизнь качнется вправо,/качнувшись влево".

Надежды на это "как будто" столь же иллюзорны, как иллюзорны в "Рождественском романсе" река и луна, как иллюзорным для значительной части населения Советского Союза был сам праздник Рождества, который подменялся встречей очередного Нового года.

стр. 23

Постоянный адрес данной публикации: