В международных отношениях кануна Первой мировой войны марокканский вопрос представлял собой один из самых значимых узлов противоречий. Он породил два острых кризиса, в нем тесным образом переплетались конкуренция европейских держав, антиколониальная борьба местного населения и соперничество за власть внутри самого султаната. Но какой бы остроты ни достигали противоречия на марокканской почве, европейским государствам удавалось найти компромисс. В конечном счете соперничество держав из-за Марокко так и не стало поводом к большой европейской войне, хотя значительно способствовало ее приближению.

Ключевые слова: франко-германское соперничество, Альхесирасская конференция, С. Пишон, М. Рувье, гражданская война, Боснийский кризис, М. Хафид, касабланкский инцидент, Багдадская железная дорога, франко-германское соглашение 1909 г., антагонизм Антанты и Тройственного союза, марокканский вопрос.

Одним из важных этапов развития борьбы держав за Марокко стал период 1907- 1909 гг. Он вместил в себя первую попытку нахождения компромисса на марокканской почве между Францией и Германией - соперницами в султанате и участницами антагонистических блоков; ее провал; резкое обострение франко-германских отношений, едва не приведшее к новому кризису, и временное урегулирование разногласий, закрепленное в формальном соглашении. Оно на некоторое время обеспечило мирное течение марокканского вопроса рассматриваемого периода, предотвратив его обострение. На развитие событий оказали влияние как внешние факторы (Боснийский кризис), так и внутренние события в Марокко (гражданская война).

Генеральный акт Альхесирасской конференции 1906 г. стал логическим завершением событий Первого марокканского кризиса. Он закреплял три принципа дальнейшего существования Марокко: его суверенитет, территориальную целостность и принцип "открытых дверей", на чем особенно настаивала Германия. При этом устанавливалась международная опека над султанатом с преобладающей ролью Франции и Испании [Delonche, 1916, р. 55-318].

Казалось, что Альхесирасский акт носил компромиссный характер: перед французами и испанцами открывались новые перспективы дальнейшего проникновения в султанат; немцы сохранили за собой свободу торговли; а само Марокко юридически продолжало существовать как независимое государство со своим правительством и султаном, руководящим внешней и внутренней политикой. Однако на практике итоги Альхесираса оказались не столь однозначными. Как было замечено во французской газете "Фигаро" от 09.04.1906 г.: "Конференция завершилась, но решение марокканского вопроса только началось" [цит. по: Сергеев, 2001, с. 54]. В первую очередь это касалось Франции и Германии: Великобритания после соглашения 1904 г. уже не проявляла активного интереса к султанату, а Испания играла второстепенную роль в судьбе Марокко [Allendesalazar, 1990, р. 3]. Таким образом, решение мароккан-

ского вопроса фактически было сведено к проблеме франко-германских отношений в султанате.

Еще в 1904 г., заключая "сердечное согласие" с англичанами, французы рассчитывали на беспрепятственную экспансию в Марокко. Французское общественное мнение и политические круги расценивали результаты Альхесираса как несомненный успех своей дипломатии. Наиболее активные колониалисты, выражавшие интересы крупного французского банковского и торгового капитала, на страницах подконтрольных им изданий высказывались в пользу "беззастенчивого" проникновения в султанат, полного его подчинения и фактически его завоевания, не забывая подчеркнуть, что намерения французов в Марокко исключительно миролюбивые [Andrew, Kanya-Foster, 1971, p. 119; BCAF, Janvier 1908, p. 7-8; Hanotaux, 1912, p. 56]. Однако стремительный рост заинтересованности Германии в судьбе этой арабской страны, властное вмешательство кайзера Вильгельма в марокканские дела во время кризиса 1905 г. и непреклонная позиция, занятая немецкими дипломатами в Альхесирасе, расшатали те устои, на которых Париж предполагал построить свою деятельность в Марокко. Растущие колониальные и мировые притязания Германии убедительно доказали, что она - важная фигура, без участия которой не может решаться ни один вопрос международного характера.

Французский кабинет, с октября 1906 г. возглавляемый Ж. Клемансо и министром иностранных дел С. Пишоном, оказался перед выбором стратегии проникновения в султанат. Становилось очевидным, что его дальнейшее подчинение будет возможным только с согласия Германии, полученного, вероятно, ценой уступок. Не случайно именно в это время внутри французского правительства возникла группировка во главе с бывшим министром финансов М. Рувье, которые отстаивавали интересы кругов, связанных с немцами в вопросе строительства Багдадской железной дороги и считавших, что сотрудничество с Германией поможет решить марокканский вопрос и окажется благоприятным для Франции и французского рынка в целом [Earle, 1924, р. 294].

Германия, оказавшаяся в Альхесирасе в меньшинстве, была вынуждена признать неудачу в предпринятых ею попытках помешать планам французов в Марокко. Хотя превращения султаната во французский протекторат в 1906 г. не состоялось, немцы были вынуждены уступить по важнейшим вопросам. В частности, это касалось учреждения Государственного марокканского банка, руководство которым фактически осуществлял Парижский банк; французы контролировали таможню, отвечали за разработку проекта реформ, призванных модернизировать султанат, а на самом деле - поставить его в еще большую зависимость от европейцев. Инструкторами марокканской полиции были назначены французские офицеры, что позволяло Парижу контролировать внутреннюю жизнь султаната. Они, как говорили в Париже, "наградили" Марокко уставами о полиции, о принудительном отчуждении, о налогах [АВПРИ, д. 1390, 1907, л. 36].

Дипломатическое поражение немцев в 1906 г. привело к появлению неоднозначных настроений в Германии. С одной стороны, в условиях углубления англо-немецкого антагонизма и в особенности после заключения англо-русского соглашения в 1907 г.¹ особую популярность в Германии получили представления об "окружении ее врагами", активно обсуждаемые на страницах националистической печати и подогреваемые различными шовинистическими и милитаристскими кругами во главе с Пангерманским союзом [Балобаев, 1965, с. 4-5]. С другой стороны, в Берлине пересмотрели свой взгляд на Францию. По словам рейхсканцлера Б. фон Бюлова, в Берлине окончательно убедились, что Франция не имела ни малейших помыслов нападать на Германию в 1905 г. или чинить ей какие-то препятствия в Европе [Бюлов, 1935, с. 327]. За ее спиной стоял

¹ Условия данного соглашcния преследовали цель сгладить англо-русские противоречия на Ближнем и Среднем Востоке. Его подписание завершило создание Антанты (см: [Остальцсва, 1977; Романова, 2008, с. 80-86]).

более сильный соперник - Англия, которая не только держала в поле зрения внешнюю политику Парижа, но и смогла прийти к соглашению с Россией - страной, на сближение с которой Берлин возлагал немалые надежды². Тогда в немецких политических кругах зародилась идея использовать любую возможность, чтобы разбить англо-русское звено Антанты [Бюлов, 1935, с. 339]. Франция могла стать той картой, с помощью которой Берлин смог бы перетасовать установившийся европейский порядок, поэтому к 1907 г. в Берлине решили занять "миролюбивую" позицию.

Однако соображения "высокой политики" и реалии марокканской действительности оказались далеки друг от друга. Итоги Альхесираса предоставили французам карт-бланш на действия в Марокко, чем они тотчас воспользовались. Естественно, что проявленная ими активность внесла серьезный разлад во взаимоотношения сторон "на местах". Противоречия становились все глубже, борьба все острее, и в конечном итоге франко-германское соперничество стало доминировать в экономической, политической и общественной жизни султаната.

Одним из ярких показателей отсутствия взаимопонимания между державами было четкое разделение проживавших в Марокко европейцев на два лагеря: "французский блок", в состав которого помимо французов входили представители Англии, Испании, Португалии и США, и сторонники Германии, в числе которых были выходцы из Италии, Нидерландов, Австро-Венгрии и Бельгии [АВПРИ, д. 2771, 1908, л. 18]. Пребывавший в то время в Марокко русский подданный Г. Шталь писал: "Германская и французская колонии живут в плохо скрываемой вражде, а интриги свили себе прочное гнездо" [АВПРИ, д. 2752, 1907, л. 20]. Вторя ему, немецкий представитель Ф. Розен утверждал, что «французский посланник Реньо ведет здесь систематическую "политику заговоров" против Германии; заручившись поддержкой "блока", немецкой стороне остается лишь подчиниться решению большинства» [АВПРИ, д. 2752, 1907, л. 23]. Как правило, в своих донесениях из Марокко европейские представители сходились во мнении, что отношения между двумя сторонами были натянутыми.

Примером борьбы держав за преобладающее положение в султанате служит малоизвестный эпизод с выборами инженера, который должен был возглавить проведение общественных работ в стране. Следуя условиям Альхесирасского акта, в феврале 1907 г. марокканское правительство (махзен) заявило об избрании на эту должность нейтральной фигуры - бельгийца, что было одобрено бельгийским правительством, Германией, Италией и Австро-Венгрией. Однако Франция выступила решительно против, заявив, что в силу преобладающих в Марокко франко-испанских интересов на этот пост должен быть назначен француз или испанец. На удивление, этот, в сущности, второстепенный инцидент довольно сильно обострил отношения между французами и немцами, причем последние были юридически правы. Тогда французские представители обвинили членов немецкой дипломатической миссии в организации сговора с махзеном, назвав их действия недопустимыми, и предложили решить данный вопрос голосованием. В течение трех месяцев стороны жили в состоянии "холодной войны", плели интриги, прибегали к угрозам. Российский поверенный в делах в Танжере Е.В. Саблин в секретной телеграмме российскому министру иностранных дел А.П. Извольскому отмечал: "В высшей степени трудно примирить три затронутых самолюбия: марокканское, бельгийское и французское, к коим прибавится еще и германское, если кандидатура бельгийца будет отвергнута"³ [АВПРИ, д. 1390, 1907, л. 34].

В итоге благодаря ловкой дипломатической игре и настойчивости французского посланника в Танжере Реньо победил ставленник Парижа. По свидетельству Е.В. Саблина, как такового голосования не состоялось, поскольку немецкие и бельгийские

² Речь идет о Бьсркском соглашении 1905 г., не вступившем в силу.

³ По сообщению Е.В. Саблина, "самолюбие Франции в большей степени было задето инициативой махзена, которая несомненно была вызвана германским влиянием".

представители воздержались от выражения своего мнения, а со стороны других европейских дипломатов никаких возражений не последовало [АВПРИ, д. 1391, 1907, л. 45]. Так французы смогли обойти своих соперников, успешным образом доказав свое преимущественное положение в стране. Немцы же во время "инженерного инцидента" вели себя непоследовательно, что предопределило их поражение в этом деле. Первоначально французский инженер был для них неприемлем, что побудило их сделать все возможное, чтобы воспрепятствовать франко-испанской комбинации. Однако к моменту развязки вопроса они резко изменили свое мнение, и на состоявшихся в мае 1907 г. выборах кандидата даже не обмолвились о своем бельгийском ставленнике. Докладывая в Петербург, Е.В. Саблин указывал на частые отъезды немецкого посланника Ф. Розена в Берлин, где он, видимо, получил инструкции не обострять отношения с французами но столь незначительному вопросу [АВПРИ, д. 1391, 1907, л. 34]. Этот факт еще раз доказывает, что в Берлине искали пути мирного разрешения марокканских недоразумений.

На практике итоги Альхесираса привели лишь к углублению франко-германских противоречий в Марокко. В сложившейся ситуации Россия оказалась одной из немногих держав, которая увидела, что именно компромисс между двумя соперничавшими государствами будет лучшим вариантом разрешения их "глухого спора на магребинской почве". Стоит отметить, что Россия не принимала участия в дележе Марокко, а российская дипломатическая миссия была скорее наблюдательной⁴. Как отмечал один из членов дипломатической миссии России в Марокко, П.С. Боткин: "Никаких интересов у нас нет; с обоими конфликтующими блоками мы в отличных отношениях. ... Почти все здешние представители склонны видеть в нас единственную державу, могущую играть беспристрастную роль между Германией и Францией в их недоразумениях в Марокко" [АВПРИ, д. 1392, 1907, л. 18]. Правда, российские представители в султанате в своих донесениях в Петербург неоднократно замечали, что проживавшие в Марокко французы дорожат содействием России и надеются на ее голос в разрешении "щекотливого" марокканского вопроса.

Эти надежды были отнюдь не беспочвенны. Россия оказала Франции содействие в Альхесирасе, а теперь, когда конкуренция с немцами становилась острее, французы стали еще больше ценить ее дружелюбную позицию в марокканском вопросе. В лице России они видели дополнительный голос, который давал им преимущество в случае дальнейшего обострения борьбы с немцами. При этом стоит учесть, что Россия, будучи союзницей Франции, не была связана с ней никакими соглашениями по марокканским делам, что в принципе развязывало ей руки в отношениях с немцами, поскольку они касались Марокко.

Однако проживавшие в султанате российские дипломаты в своих донесениях неоднократно заявляли, что для России в условиях борьбы двух группировок посредническая роль была более желательной. Так, Е.В. Саблин писал: "Будет ли Марокко со временем принадлежать Германии или Франции - одинаково для нас невыгодно. В первом случае Германия, несомненно, проникнет в Средиземное море, а во втором, убедившись, что Марокко неотъемлемо от Франции, она естественно станет искать других компенсаций и, может быть, нам не безразличных. Так не будет ли для нас выгоднее занять в марокканском вопросе положение посредника, имеющего целью примирить притязания этих держав и путем взаимных уступок приводить их к соглашению?". На донесении Саблина рукой Николая II была сделана надпись: "Очень дельно. Царское село. 20.02.1907 г." [АВПРИ, д. 1390, 1907, л. 43].

Таким образом, первоначальные расчеты французов на однозначную поддержку со стороны Петербурга оправдались лишь отчасти. В секретной инструкции, отправленной МИД П.С. Боткину, говорилось, что для России будет целесообразно не препятствовать

⁴ Другой мало заинтересованной державой были США.

французскому проникновению в Марокко, однако в случае обострения вопроса она не должна открыто поддерживать свою союзницу Францию, а скорее способствовать разрешению вопроса большинством голосов. При этом уточнялось, что "мы отнюдь не должны поступаться теми выгодами, которые создает для России, не связанной специальными соглашениями и своими собственными реальными интересами, возможность достаточно самостоятельно распоряжаться своим голосом в споре держав" [АВПРИ, д. 1390, 1907, л. 50]. В основе марокканской политики России в данный период лежала не просто поддержка французской стороны, а главным образом воспрепятствование проникновению Германии в Средиземное море.

Реакция российских представителей в Марокко на полученные из Петербурга инструкции была лаконичной: "Будем стараться примирить Францию и Германию на марокканской почве" [АВПРИ, д. 1391, 1907, л. 65]. Однако в планы российских дипломатов вмешалась марокканская действительность, и соперничество держав оказалось сильнее попыток поиска компромисса. В самом султанате, вдалеке от большой политики и дипломатических игр, франко-германское сотрудничество соседствовало с жесткой конкуренцией, что в результате породило недовольство местного населения усилением европейского проникновения. Антиколониальное движение стало новым фактором, вмешавшимся во франко-германские взаимоотношения.

Сложившаяся после 1906 г. внутриполитическая ситуация в Марокко была крайне сложной. Бессилие местного правительства остановить поглощение страны европейцами, внутренние раздоры привели шерифскую монархию в окончательный упадок; безденежье ослабило власть правящего султана Мулай Абдельазиза, сделав его еще более зависимым от европейских займов. Эти факторы создавали благодатную почву для активизации борьбы заинтересованных держав, имевших для этого все необходимые инструменты: французы - преимущественное положение, созданное Альхесирасом, и наличие довольно большого количества войск на территории соседнего Алжира, а немцы "имели за собой яблоко раздора - самого султана и махзен" [АВПРИ, д. 1391, 1907, л. 65].

Стоит отметить, что влияние немцев на султанское правительство и самого М. Абдельазиза были довольно сильными. Расстановка сил, установившаяся при дворе, своими корнями уходила в начало 1900-х гг., к истокам марокканского вопроса. Благодаря умелой политике немецких представителей среди подданных султана сложилось стойкое убеждение, что единственной державой, от которой Марокко могло бы получить реальную помощь и на которую можно рассчитывать как на друга, была Германия. А остальные - "либо безразличны, либо враждебны" [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 78]. Инициатива махзена по любым вопросам являлась, по сути, инициативой Германии, что ударяло по политическим позициям их французских соперников.

В этой связи возникает вполне логичный вопрос: можно ли с уверенностью утверждать, что французы действительно одержали победу в Альхесирасе? На мой взгляд, французский "триумф" был преднамеренно раздут представителями тех кругов, для кого Империя шерифов стала не только жизненно необходимой целью, но и вопросом статуса и престижа проводимой ими марокканской политики. Естественно, что установившийся международный характер попечительства над султанатом не отвечал устремлениям французского правительства, а непрекращавшееся соперничество с другими державами сильно затрудняло дело дальнейшего подчинения страны. Вместо того, чтобы стать полноценным "хозяином" Марокко, французам досталась роль своеобразного "европейского жандарма". Постоянно возникавшие инциденты внутри султаната только усложняли положение Парижа и все более запутывали марокканский вопрос. Царившее на Кэ д' Орсе ликование и марокканская действительность оказались далеки друг от друга: на фоне постепенной и миролюбивой немецкой тактики французы казались местному населению агрессорами, намерившимися захватить их страну.

События не заставили себя долго ждать. В марте 1907 г. по Марокко прокатилась волна убийств проживавших там европейцев. Особый протест в Париже вызвала учиненная фанатичной толпой расправа над французским доктором Мошаном. Тогда в Марракеше ходили слухи, что вдохновителем убийства был некий Гольцман, немец по происхождению, уверявший арабов, что врач был неофициальным проводником политики французов [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 64]. Ответной реакцией Франции на этот эпизод стала оккупация ее войсками пограничных с Алжиром территорий с центром в г. Уджда⁵.

Летом того же года в Касабланке вспыхнул очередной мятеж. В августе 1907 г. одна из французских строительных компаний приступила к сооружению порта и железной дороги. В ходе работ, которые велись неподалеку от мусульманского кладбища, произошла драка, было убито девять человек, трое из которых оказались французами, а двое - испанцами. В убийстве были заподозрены марокканцы, которые на самом деле хотели добиться прекращения работ, и обвинение, предъявленное им французами, оказалось ложным. Вскоре драка переросла в столкновение между европейцами и марокканцами, длившееся несколько дней. Почти сразу же к жителям Касабланки присоединились соседние племена, и касабланкская драка быстро превратилась в антиевропейский мятеж. В ответ французы, действуя совместно с испанцами, подвергли город бомбардировке. Тогда же, заявив "об уважении суверенитета султана в соответствии с Альхесирасским актом" и под предлогом "восстановления прежнего мира и порядка в Марокко", французские войска во главе с генералом д'Амада перешли фактически к открытому захвату ириатлантической области Шавийя [BD, 1928, vol. VII, № 78].

Формально действия французов выходили за рамки Альхесирасского акта, не предусматривавшего применения военной силы для наведения порядка в султанате. В одной из встреч с фон Бюловом французский посол в Берлине Ж. Камбон уверял его, что французы не проводят завоевания страны, а, руководствуясь миролюбивыми намерениями, защищают безопасность проживавших там европейцев. При этом от имени французского правительства он выражал надежду, что касабланкские события не разрушат тех дружественных отношений, которые выстраивались постепенно между двумя державами [DDF, 1946, vol. XI, № 131, 145].

Являлись ли сделанные французской стороной заверения достаточными для Берлина или для нее было нежелательно расстраивать отношения с Парижем - вопрос спорный. Тем не менее на Вильгельмштрассе сочли действия французов вполне естественными. В подтверждение своего миролюбивого курса немцы заявили, что не намерены чинить каких-либо затруднений французам в Марокко или настраивать против них шерифское правительство, о чем немецкому представителю в Танжере Ф. Розену были даны самые полные инструкции [BD, 1928, vol. VII, № 73, 78, 79]. Занятая берлинским кабинетом позиция произвела благоприятное впечатление на французское правительство, так как она могла оказать существенную помощь в деле дальнейшего продвижения франко-германских отношений в сторону потепления, смягчив или даже совсем устранив недоброжелательное отношение Германии к действиям французов на марокканском побережье.

На самом деле оккупация марокканских провинций была способом показать немцам, что на интриги или любые иные попытки обойти себя в Марокко французы ответят не только дипломатическими мерами, но и военной экспансией. О том, что Франция была озабочена не сколько отмщением за убийство Мошана, сколько намерением использовать это событие и как повод для интервенции, ибо она не оставляла своей цели добиться окончательного подчинения султаната своей власти, и как способ внести

⁵ По сообщению Е.В. Саблина, в нcмcцкой дипломатической миссии в Марокко переход французов к открытым военным действиям считали прямым подтверждением того, что доктор Мошан погиб как неофициальный осведомитель Парижа. А местная печать назвала cго "первой жертвой франко-немецкого соперничества" [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 68].

раздор в "германо-марокканскую дружбу", свидетельствуют русские дипломатические донесения. Так, посол в Париже А.И. Нелидов передавал сделанное ему признание французов о том, что "французское правительство решило действовать в Марокко без всякого предварительного обращения к махзену" [АВПРИ, д. 1390, 1907, л. 78].

В результате французских действий позициям немцев был нанесен существенный урон, а в скором времени местное население окончательно утратило веру в них как в спасителей от французов. Как заметил один из ближайших сподвижников Абдельазиза, английский агент при дворе султана Каид Маклин: "Французы 2.5 года ждали, чтобы отплатить марокканцам за их германофильство" [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 317]. Для Европы же французская агрессия означала, что Париж приложит все усилия, чтобы расширить и упрочить свое господство в Империи шерифов. А немцам, по образному замечанию Е.В. Саблина, "оставалось только торопиться, иначе французы вернут себе утраченное положение, ничего не спрося и ничего им не дав" [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 320].

Становилось очевидно, что Германия не будет оставаться безучастной к усилению французского военного присутствия в Империи шерифов и попытается оградить свои "права". Во многом желание продолжать проведение активной политики в отношении Марокко было обусловлено давлением со стороны представителей крупного банковского капитала и тяжелой промышленности: концернов Круппа, Кирдорфа, Тиссена, Маннесмана, оказывавших сильное влияние на внешнюю политику Берлина [Гейдорн, 1964, с. 56]. Они выступали за продолжение экспансии с целью получить возможность пользоваться богатствами марокканской земли. В поисках источников сырья и рынков сбыта для товаров немецкой промышленности, переживавшей период бурного подъема, они были готовы убедить немецкое правительство отказаться от политических притязаний в султанате и при получении соответствующих уступок предоставить французам право быть "первой скрипкой в марокканском оркестре держав" [Dugdale, 1929, р. 78].

Стоит отметить, что в период 1906-1909 гг. немцы достигли больших коммерческих успехов в Марокко, создав серьезную конкуренцию другим европейским державам. Так, германо-марокканский оборот достигал 11 млн марок и составил 14% от общего внешнего оборота этой страны; по экспорту немцы занимали третье место, а к 1909 г. впервые вышли на первое, по импорту - на второе, опередив французов; более 200 торговых домов Германии имели свои представительства в различных марокканских городах; немцы активно участвовали в предоставлении различных займов султанскому правительству; наконец, именно Немецкому банку султан поручил чеканку монеты [Рудаков, 2006, с. 82-83].

К началу 1907 г. в Париже и в Берлине практически одновременно заговорили о возможности преодоления взаимных разногласий на марокканской почве. Немаловажно, что эти идеи появились не в дипломатических ведомствах и министерских кабинетах, а в среде французского и немецкого торгово-промышленного и банковского капитала. В марте 1907 г. Е.В. Саблин сообщал в Петербург, что проживавшие в Марокко представители различных крупных немецких банков уверяли его в готовности работать в султанате сообща с французами [АВПРИ, д. 1391, 1907, л. 69]. В самом Берлине император Вильгельм заявлял, что возможность франко-германского сотрудничества зависит от желаний и потребностей предпринимателей, имевших свои экономические интересы в Марокко, что могло бы подвести две державы к заключению соглашения более общего плана [DDF, 1946, vol. XI, № 175].

Стоит также заметить, что ввиду разразившегося в 1907 г. финансового кризиса и по мере роста французских и немецких аппетитов представители крупнейших концернов, банков и торговых домов были готовы пойти на сближение со своими соперниками с целью извлечения максимальной прибыли из этих связей. Но именно это обоюдное стремление держав, как говорил один из активных сторонников франко-германского

сближения, Камбон, могло привести к еще большим осложнениям марокканского вопроса, нежели в 1905 г. [DDF, 1946, vol. XI, № 41].

Впервые о возможности реального франко-германского сотрудничества заговорили в январе 1907 г., когда немецкая сторона предложила Ж. Камбону достичь экономической и финансовой кооперации в Марокко [DDF, 1946, vol. XI, № 81]. В это же самое время лидер французских колониалистов и близкий друг Рувье - Э. Этьен отправился с частным визитом в Берлин, где встречался с кайзером и графом фон Бюловом. В ходе этих встреч политиками затрагивался вопрос франко-германского взаимодействия и возможного сближения двух держав в Марокко. Как отмечал Ж. Камбон в своем донесении французскому министру иностранных дел С. Пишону, описывая одну из таких встреч, император одобрительно воспринял готовность французской стороны к сотрудничеству, заметив при этом довольно иронично, что французы стремятся заключить entente со всем миром. Кайзер также напомнил, что немцы неоднократно делали попытки наладить отношения с Францией, однако та "вместо дружественной руки поворачивалась к ним спиной". Парируя императору, Этьен предложил договориться по колониальным вопросам и решить вопрос с границами в Африке. "Это уже вчерашний день, сегодня нам нужен союз, - ответил Вильгельм" [DDF, 1946, vol. XI, № 79].

Вскоре инициированные немецкой стороной переговоры переместились из Европы в Марокко. Летом 1907 г. германский представитель в Танжере Г. Лангверт получил от своего правительства указание начать неофициальный диалог с французскими посредниками "на местах" [DDF, 1946, vol. XI, № 89, 140]. Уже в августе 1907 г. Лангверт вместе со своим французским коллегой Сент-Олером были готовы предоставить обоим правительствам предварительный проект будущего соглашения о франко-германском сотрудничестве в Марокко. В частности, предполагалось, что французы и немцы смогут договориться о взаимодействии в торговой сфере с сохранением принципа "открытых дверей", что отвечало немецким интересам. Но при этом немцы отказывались бы от своих политических притязаний в Марокко, на чем особенно настаивала французская сторона [DDF, 1946, vol. XI, № 135, 140, 148]. На практике предполагалось создание совместных "международных" предприятий, основу которых составлял франко-германский капитал, но и участие других заинтересованных держав приветствовалось [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 18].

Однако в 1907 г. эти переговоры не принесли положительных результатов: во многом виной этому оказалась неготовность французского и немецкого правительств решиться на важный шаг. В Париже С. Пишон не признал законным обмен письмами между представителями двух государств в Танжере [DDF, 1946, vol. XI, № 175]. Сказалось и влияние его ближайшего политического окружения, предупреждавшего, что французская общественность с ее идеей возвращения национального престижа, утраченного после войны 1870-1871 гг., негативно воспримет известие о попытках своего правительства договориться с немцами. Как заявил один из французских представителей Комитета по делам Африки, "для нее (Германии. - К.Д.) Марокко служит приманкой, с помощью которой она хочет, чтобы мы захватили наживку, которая привела бы нас к курсу Германской империи" [Malcolin, 1931, р. 216]. Не случайно переговоры проходили в атмосфере строжайшей секретности.

Более того, сказались и опасения возможной реакции союзников - испанцев в Марокко и англичан в Европе - на известия о попытках французов договориться за их спиной. Если с первыми французов связывало совместное попечительство над султанатом, то с англичанами их отношения выходили далеко за границы Марокко, поскольку были связаны обязательствами в рамках Антанты. Некогда бывшие соперниками, они стали союзниками не только в Империи шерифов, но и в Европе. Лондон таким образом получал возможность поддерживать выгодное ему равновесие на континенте, взамен же он оказывал немалую помощь французам во всех их марокканских делах [Романова, 2008, с. 116]. Поэтому даже сам факт франко-германских переговоров был бы негативно вос-

принят британцами, а реакция на них могла создать французам ненужные затруднения. "В принципе мы не против возможного франко-германского экономического сотрудничества в Марокко, - писал С. Пишон, - но здесь это сотрудничество может быть возможным в рамках договоренностей, достигнутых с Испанией и Англией. В этом случае мы можем найти возможное сотрудничество с немцами только в той сфере, в которой испанцы и британцы отказались бы принять участие..." [DDF, 1946, vol. XI, № 85]. Невзирая на поиски взаимопонимания с немцами, в Париже склонялись к традиционной внешнеполитической линии и поддерживали союзнические отношения с Англией и Россией, что в целом способствовало сохранению уже сложившегося баланса сил в Европе и не нарушало существовавшей системы. Наконец, в самый разгар переговоров начались волнения в Касабланке.

В свою очередь, и немецкое правительство оказалось неготовым так легко отказаться от Марокко. В своем официальном ответе Парижу, принимая во внимание тенденции к наметившемуся сближению двух держав, оно посчитало бессмысленным продолжать вести диалог, поскольку дипломатическим переговорам должны были предшествовать дискуссии в экономических кругах, имевших свои интересы в Марокко [DDF, 1946, vol. XI, № 174]. Возможно, более весомым аргументом для прекращения переговоров послужило то, что взамен на установление над Марокко французской власти немцы не получали серьезных компенсаций. При этом вопрос о получении уступок, касавшихся других территорий или строительства Багдадской железной дороги, немецкой стороной не затрагивался [DDF, 1946, vol. XI, № 130, 146].

А между тем ситуация 1907 г. благоприятствовала этому: играя на настроениях своих конкурентов, усиленных успехами в Альхесирасе, используя свое влияние при дворе султана, Германия могла добиться гораздо более значительных уступок, нежели она получила двумя годами позже. Как отмечал Е.В. Саблин: "Если бы они (немцы. - К.Д.) действовали более проницательно и, гладя марокканскую мышку, гладили бы в то же время французского кота - дело было бы иначе" [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 34].

Франко-германские переговоры 1907 г. показали, что оба государства были открыты для ведения диалога и одинаково заинтересованы в установлении взаимного сотрудничества в Марокко. Кроме того, была продемонстрирована шаткость позиций французов в султанате, и рост немецкого влияния мог обернуться для них серьезными трудностями. Становилось все более очевидным: если Париж не намерен отказываться от своих устремлений в Марокко (что в принципе уже стало невозможным), он неминуемо должен прийти к соглашению с Германией.

Стоит отметить, что переговоры все же имели практические итоги. В ноябре 1907 г. было создано первое совместное предприятие "Союз марокканских копей", участниками которого стали недавние соперники - французский концерн "Шнайдер-Крезо" и немецкий концерн Круппа. По замечанию немецкого статс-секретаря В. фон Шена, они стали "сторонниками сближения двух держав", что еще раз подтверждало: идея сотрудничества держав исходила скорее из потребностей финансовых групп, а не по инициативе политических элит [DDF, 1946, vol. XI, № 317]. Капитал распределялся следующим образом: большая часть принадлежала французам, представленным "Кампани Марокэн", концерном "Шнайдер-Крезо" и банкирами Отриеном и Гонтье, за ними шли немецкие компании "Дойч кайзер" и "Гельснекичнер". Англичане были представлены компаниями "Кин и Вильямc", а итальянцы и испанцы - отдельными заинтересованными промышленниками. Соотношение акций держав в новой компании было следующим: 45% - Франция, 20% - Германия, 11% - Англия, 10% - Испания, 14% - Италия, Бельгия и Португалия [Allendesalazar, 1990, р. 219].

Еще в апреле 1908 г. в Берлине и в Париже продолжали говорить о необходимости заключения entente [DDF, 1946, vol. XI, № 317]. Однако вскоре произошло новое обострение франко-германских противоречий. В касабланкских событиях 1907 г.

и последовавшей оккупации ряда провинций марокканцы обвинили правящего султана М. Абдельазиза. По стране прокатилась волна недовольства: на улицах, в мечетях, торговых местах говорили, что султан продал свою страну "неверным", "связался с врагами Бога и религии и попал в зависимость от них" [Hajoui, 1937, р. 82-83]. Проевропейская политика султана и вмешательство держав во внутреннюю жизнь Империи шерифов подорвали ее экономическую и политическую стабильность, что в результате привело к началу гражданской войны весной 1908 г. Во главе "священной войны" против "неверных" встал младший брат М. Абдельазиза и наместник Юга Мулай Хафид.

В разразившейся междоусобице, словно следуя прежней традиции соперничества, французы и немцы поддержали противостоящие стороны. Так, для продолжения борьбы за свой трон Абдельазиз получал материальную помощь от французов, которые показали все двуличие своей марокканской политики: "одной рукой давали помощь, а другой - захватывали пядь за пядью марокканскую землю" [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 52]. В свою очередь, Хафид, которого французы называли "религиозным фанатиком, страдающим манией величия", был поддержан немцами. Кроме того, они оказались единственными из европейцев, кто принял прибывшую в Берлин марокканскую миссию на правительственном уровне [DDF, 1946, vol. XI, № 319]. Взамен Хафид пообещал предоставить немцам концессии на добычу руды в южном Марокко [Воронов, 2004, с. 123].

Таким образом, в борьбе братьев за марокканский престол стороны не выступали беспристрастными наблюдателями, а решили использовать ее в своих интересах. В одном из своих донесений П.С. Боткин подчеркивал, что марокканские дела были бы лучше, если бы «оба соперника были предоставлены сами себе и господа Реньо и Розен перестали бы быть первый "азизистом", а второй - "хафидистом"» [АВПРИ, д. 1393, 1908, л. 78]. Поддерживая Хафида, немцы убедительно показали, что по-прежнему способны оказывать сильное влияние на внутриполитическую обстановку в Марокко и что без их согласия французские планы в султанате могут не осуществиться. По сути, гражданская война стала катализатором дальнейшего углубления франко-германского соперничества на марокканской почве и свидетельствовала о перемене настроений во взаимоотношениях двух держав.

В результате непродолжительных, с марта по июль 1908 г., военных действий Хафид разбил своего брата и уже в августе в Фесе, а затем и в других городах был провозглашен законным правителем страны. Поражение Абдельазиза было крайне отрицательно воспринято в Париже и расценено как удар по всей французской политике в Марокко [АВПРИ, д. 2771, 1908, л. 67]. Примечательно, что в день провозглашения М. Хафида султаном перед зданием, где пребывала немецкая миссия, собралась большая толпа, которая поддерживала Германию и выкрикивала лозунг "Долой Францию!" [АВПРИ, д. 2771, 1908, л. 69].

Сразу после своего восшествия на престол новый султан занялся выводом страны из затяжного политического и экономического кризиса, а также продолжил борьбу с внутренней оппозицией. Понимая тяжесть проблем и шаткость своего положения, новые власти в Фесе прекрасно осознавали, что при ограниченных ресурсах им предстоят огромные расходы. Султан нуждался в финансовой поддержке, которую он мог получить в виде займа у европейских держав. Таким образом, он фактически повторял судьбу своего предшественника: став финансово зависимым от европейцев, Хафид превращался в пешку в их руках. Как отмечал российский поверенный в делах Е.В. Саблин: "Альхесирасский акт гарантирует суверенитет султаната, но имени султана не называет. Лучшим султаном для Марокко будет тот, кто будет лучшим для Европы" [АВПРИ, д. 1392, 1907, л. 55].

Исходя из этих соображений, М. Хафид принялся налаживать связи с европейскими державами. Не случайно, на наш взгляд, немцы оказались первыми, к кому он обратился с просьбой об официальном его признании. А то, что уже в начале сентября 1908 г.

кайзер Вильгельм направил в европейские столицы ноту о своем намерении признать Хафида легитимным правителем, призывая всех остальных последовать его примеру, явилось еще одним свидетельством того, что в период междоусобицы симпатии Хафида были на стороне немцев, и действовал он в интересах Берлина [BD, 1928, vol. VII, № 105]. В сентябре 1908 г. ко двору нового султана была направлена немецкая миссия во главе с консулом В. Нюрдорфом, выступившим от имени своего правительства с инициативой установления дипломатических отношений [Hajoui, 1937, р. 85].

Франция, поддерживаемая Испанией и Англией, заявила о нарушении немцами договоренностей, достигнутых на Альхесирасской конференции: если одна из держав, без согласия других, признает кого-либо законным султаном, любая другая может в ответ выдвинуть свою, угодную ей кандидатуру [BD, 1928, vol. VII, № 94]. Так Хафид, сам того не желая, оказался "между двух огней", а его фигура стала предметом торга держав. В результате долгой дипломатической переписки и обмена нотами стороны смогли достигнуть компромисса: французы согласились с победой М. Хафида, дружественного Германии султана, взамен на признание им всех пунктов Генерального акта Альхесирасской конференции и прочих обязательств, данных его предшественником.

Казалось, что соперники в Марокко - французы и немцы - смогли найти точку соприкосновения и решить возникшие разногласия. Однако новый инцидент неожиданным образом до предела обострил отношения двух держав, став одной из последних серьезных проверок их взаимодействия в Марокко.

25 сентября 1908 г. германский консул укрыл шестерых дезертиров из французского Иностранного легиона, трое из которых были немцами. При посадке беглецов на стоявший на рейде немецкий корабль они были арестованы французскими офицерами, которые пригрозили сопровождавшему дезертиров секретарю консульства, избили и связали находившегося при нем сотрудника охраны консульства. Германские дипломаты, возмутившись нарушением консульской неприкосновенности, потребовали извиниться за насилие, учиненное над персоналом консульства. Французское правительство, считая выдвинутые обвинения необоснованными, решительно отвергло сделанные немцами заявления, обвинив их в укрытии дезертиров.

Для французов эпизод с дезертирами превратился в вопрос национального престижа, именно поэтому они категорически не намеревались уступать немцам [BCAF, Octobre 1908, р. 271]. Ситуацию подогревала начавшаяся газетная перепалка, которая использовалась колониальными кругами и шовинистической прессой для разжигания националистических чувств среди общественности. Одновременно в сентябре 1908 г. состоялся съезд Пангерманского союза в Берлине, на котором выражались надежды на усиление боеготовности флота и признавалось необходимым увеличение военной мощи Германии [Балобаев, 1965, с. 9].

События развивались настолько стремительно, а ситуация достигла такой остроты, что в британском Форин офис заговорили о возможном европейском конфликте. В случае франко-германского столкновения Англия была готова выступить на стороне Франции [BD, 1928, vol, VII, № 135].

Ситуация продолжала накаляться. В октябре 1908 г. французское посольство в Петербурге сообщило российскому МИД о возможном нападении Германии на Францию [Бестужев, 1962, с. 67]. В то же самое время французский председатель совета министров Ж. Клемансо заявил, что пойдет на войну с Германией из-за Марокко. Вслед за этим Париж проинформировал Россию о возможности такой войны [Воронов, 2004, с. 129]. Россия, в свою очередь, подтвердила верность Франции "при всех случайностях" [DDF, 1946, vol. XI, № 554].

Так марокканский вопрос переставал быть делом исключительно двух держав и при участии третьих лиц (Англии и России, а вслед за ними и Испании) мог перерасти в крупное международное столкновение. В самой Германии в ноябре 1908 г. была проведена подготовка к мобилизации. Как писал русский военный атташе в Берлине 2 Восток, № 4

А.А. Михельсон, "мысль о возможности войны по столь пустому предлогу, как инцидент в Касабланке, означает высокую степень международной напряженности" (цит. по: [Виноградов, 1964, с. 53]).

Происшедшие осенью 1908 г. события стали пиком в развитии взаимоотношений двух держав в рассматриваемый период. Напряжение вполне могло спровоцировать начало очередного международного кризиса на марокканской почве. Стало ясно, что франко-германское соперничество "на местах" было невозможно прикрыть звучащими в европейских столицах речами о дружественных намерениях государств по отношению друг к другу. Но в тот момент Франция и Германия пошли на компромисс и несколько месяцев спустя оповестили Европу о подписании совместного соглашения.

Причину столь резкой смены настроений во франко-германских взаимоотношениях следует искать на Балканах, где в это же самое время взрывоопасный характер приобрели события, связанные с аннексией Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины⁶, чему воспротивились Россия, Турция и Сербия. Планируя присоединение этих провинций, в Вене рассчитывали на поддержку со стороны Германии и невмешательство Франции и Англии, что оставляло бы Россию без помощи ее союзников по блоку. Отстаивать в одиночку свои претензии и тем более обострять ситуацию до вооруженного конфликта с объединенными силами Тройственного союза Россия, конечно, не решилась бы. В этом смысле касабланкский инцидент, серьезно поссоривший Париж и Берлин, внес свои коррективы в планы австрийского МИД. Поэтому Австро-Венгрия попросила Германию скорее уладить марокканские распри, чтобы на случай конфликта с Россией на Балканах не раздражать ее союзницу [DDF, 1946, vol. XI, № 172, 188].

Позиция Германии в боснийском вопросе оказалась решающей: не принимая прямого участия в самих балканских событиях, она поддержала своего союзника и решительно встала на сторону Австро-Венгрии. Не случайно именно в это время в Берлине вспомнили о недавних попытках найти взаимопонимание с французами в Марокко. Расчет немецких политических кругов был прост: использовать "слабое место" французов, коим являлся вопрос о Марокко, пообещать им преимущественные права и таким образом, преодолев взаимные разногласия, решить задачи более масштабного характера. "Купив" подобным образом нейтралитет Парижа, Германия одновременно решила бы несколько задач: во-первых, урегулирование марокканского вопроса, во-вторых, ухудшение взаимоотношений внутри Антанты путем обострения франкорусско-английских связей и, наконец, сохранение прежнего порядка на Балканах.

В Париже также посчитали Боснийский кризис удобной возможностью полюбовного разрешения марокканского вопроса: немцы были поглощены балканскими событиями, что отвлекало их от проблем султаната. Так почему же не вспомнить о былых разговорах о возможном сотрудничестве в этой части Африканского континента и не добиться от Германии полной свободы действий? Именно такие идеи отстаивала сформировавшаяся в это время в палате депутатов группа, в состав которой вошли члены колониальной партии во главе с Е. Этьеном, члены Комитета по делам Марокко, политический редактор газеты "Тан" Тардье, министр финансов Ж. Кайо, отстаивающий интересы тех промышленных кругов, которые были нацелены на сотрудничество французского и немецкого капитала в султанате [Edwards, 1963, р. 500]. Немецкий поверенный в делах фон Ланкен писал, что с началом Боснийского кризиса настроения в Париже переменились в сторону сближения с Германией, даже невзирая на касабланкский инцидент [DDF, 1946, vol. XI, № 443].

Расчет немцев оказался верным: Англия и Франция под разными предлогами уклонились от принятия конкретных мер против Австро-Венгрии, не проявив тем самым

⁶ Формально они входили в состав Османской империи, но по решению Берлинского конгресса 1878 г. были оккупированы Австро-Венгриcй. Последняя давно рассматривала эти стратегически важные провинции как плацдарм для усиления своего влияния на Балканах.

никакого участия к интересам России. А Германия путем умелой дипломатической игры смогла "отомстить" Петербургу за его сближение с Англией [Романова, 2008, с. 162].

Боснийский кризис, показав наличие определенных противоречий между европейскими государствами и обнажив проблему взаимоотношений внутри союзнических блоков, в конечном счете оказал решающее влияние на франко-германское сближение в Марокко. В этих условиях ни одна из сторон не стремилась к созданию нового очага международной напряженности. Поэтому обострение марокканской проблемы в 1908 г. не приобрело характера международного кризиса, а локализовалось в рамках франкогерманских отношений. В этой связи события осени 1908 г. в Марокко можно обозначить как несостоявшийся кризис: балканская чаша весов в конечном счете оказалась для Германии весомее, а во Франции посчитали нецелесообразным обострять отношения с Австро-Венгрией из-за второстепенных, с точки зрения Клемансо и Пишона, вопросов [DDF, 1946, vol. XI, № 487, 503, 548]. Здравый смысл и царившие в столицах настроения показали, что достижение компромисса между двумя державами являлось наиболее целесообразным способом выхода сторон из конфликтной ситуации. Уже с конца ноября 1908 г. напряженность в отношениях между Францией и Германией на марокканской почве стала постепенно затихать. Тогда же обе державы договорились передать урегулирование касабланкского инцидента на арбитраж⁷.

Результатом происшедших перемен стало начало второго этапа франко-германских переговоров, длившихся с октября 1908 г. по февраль 1909 г. Переговоры велись в атмосфере строжайшей секретности в Берлине и Париже.

Примечательно, что уже в октябре 1908 г. во время одной из встреч со статс-секретарем фон Шеном Ж. Камбон сделал попытку связать Боснийский кризис и касабланкский инцидент с целью создания благоприятной почвы для франко-германского сближения [DDF, 1946, vol. XI, № 491]. Через месяц, в ноябре 1908 г., на открытии новой сессии Имперского Рейхстага в своей приветственной речи кайзер Вильгельм подчеркнул дружественное отношение к Франции и выразил стремление Берлина пойти навстречу "стараниям нынешнего Французского кабинета, направленным на улучшение взаимных отношений" [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 81].

13 декабря 1908 г., во время встречи французского министра финансов Ж. Кайо и немецкого поверенного в делах фон Ланкена, первый открыто предложил исключить марокканскую проблему из числа спорных. Стороны официально заверили друг друга, что для Франции султанат "жизненно необходим из-за непосредственной близости его к Алжиру", а для Германии важен "исключительно из-за коммерческих интересов". Вопрос о компенсациях, который Берлин хотел бы получить взамен, фон Ланкен предложил решать Парижу. По окончании встречи оба дипломата выразили надежду на достижение скорейшего взаимопонимания в условиях обострения ситуации на Балканах [DDF, 1946, vol. XI, № 503].

Казалось, что фундамент будущего соглашения был заложен, но фон Бюлов не был сильно воодушевлен вновь открывшимися переговорами между державами, и в декабре 1908 г. отказался выступать прямым инициатором подписания соглашения. Стоит отметить, что конец 1908 г. - начало 1909 г. стал наивысшей точкой развития Боснийского кризиса: его участники все чаще говорили о неизбежности войны [Виноградов, 1964, с. 114-116]. Возможно, именно в это время в Берлине окончательно осознали необходимость использовать удачно складывавшуюся ситуацию для урегулирования отношений с французами, другой такой возможности могло просто не представиться.

⁷ Касабланкский инцидент был окончательно улажcн в октябре 1909 г. на третейском разбирательстве в Гаагском трибунале, которое вынесло компромиссное решение: признать вину немцев, оказавших помощь дезертирам не своей национальности, и неправомерность применения французами силы для защиты якобы оказавшихся в опасности своих граждан [DDF, 1946, vol. XI, № 544].

2*

Решающее воздействие на перемену настроений в Берлине оказали участники "Союза марокканских копей". Еще в начале декабря 1909 г. В. фон Шен заявил, что этот синдикат может выступить в роли инструмента франко-германского сближения [Edwards, 1963, р. 504-505]. В конце декабря 1908 г. - начале января 1909 г. в Париже представители "Союза" совместно с французскими промышленниками организовали конференцию, на которой открыто заявили о своей готовности к сотрудничеству в Марокко и выразили надежду на скорейшее заключение франко-германского соглашения [Edwards, 1963, р.506]. В конечном итоге заинтересованные в султанате финансовые и промышленные круги подтолкнули свои правительства к подписанию соглашения.

Результаты не заставили себя долго ждать. На состоявшейся 6 января 1909 г. встрече Ж. Камбона и фон Шена стороны обсудили предмет будущего соглашения: экономическое сотрудничество немцев и французов в Марокко взамен на признание преобладающего политического влияния в нем последних. 27 января 1909 г. фон Шен оповестил Камбона о согласии Германии принять достигнутые в ходе совместных встреч договоренности и использовать в качестве основы будущего соглашения предложенный в 1907 г. проект [DDF, 1946, vol. XI, № 507, 596].

Таким образом, сочетание международной обстановки с внутренними обстоятельствами в Марокко создало благоприятную атмосферу для подписания 9 февраля 1909 г. франко-германского соглашения [Delonche, 1916, р. 318].

Обе стороны объявляли о своей приверженности Альхесирасскому акту и провозглашали своей целью "предотвращение взаимных недоразумений". Германия признавала "особые политические интересы Франции в Марокко" и "обязалась не препятствовать этим интересам". Франция, со своей стороны, обещала поддерживать целостность и независимость марокканского государства и гарантировала экономическое равноправие Германии в коммерческой и промышленной деятельности в Марокко. Договаривающиеся стороны также объявляли, что "они будут способствовать совместному участию своих граждан в делах, которые те пожелают предпринять".

Соглашение дополнялось секретными письмами Камбона и фон Шена. В письме Ж. Камбона говорилось, что немцы впредь не будут занимать должности в Марокко, имеющие политический характер, а в будущих совместных предприятиях французская сторона будет иметь преимущества. В ответном письме фон Шен выражал свое согласие с этими предложениями [Delonche, 1916, р. 318].

Известие о подписании франко-германского соглашения вызвали неоднозначную, но вполне ожидаемую реакцию в европейских столицах. Так, в британском Форин офис его встретили довольно холодно, заявив: "Мы отказались от своих притязаний в Марокко с тем, чтобы способствовать утверждению там французов. Но в наши намерения отнюдь не входило отступать перед немцами. Между тем французы делают быстрые уступки, которым мы имели бы возможность противодействовать, ввиду чего мы, вероятно, скоро перейдем к более деятельному участию в марокканских делах, где наша торговля в некоторых портах сильнее французской" [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 61]. При этом британский министр иностранных дел Э. Грей заметил, что франкогерманское соглашение не гарантирует в будущем невмешательство Берлина в марокканские дела [DDF, 1946, vol. XII, № 1]. Подобные отклики имели под собой вполне логичное объяснение: потепление франко-германских отношений и готовность своего союзника пойти на уступки одному из главных соперников в угоду экономическим интересам шли вразрез с основополагающими принципами Антанты.

В Петербурге, помня о предательской позиции французов в ходе Боснийского кризиса, были уверены, что это соглашение выходило за пределы Марокко⁸ и что те-

⁸ В частности, в дспсшс в МИД российского посла в Париже А.И. Нелидова от 19.02.1909 г. содержится намек на то, что во время франко-германских переговоров одновременно затрагивался вопрос о Багдадской железной дороге и что французы намеревались уступить немцам, чтобы заполучить Марокко. Однако эти подозрения оказались беспочвенными [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 21].

перь во всей внешней политике французы будут идти заодно с Германией, а значит и с Австро-Венгрией, что приблизит их к Тройственному союзу. В Петербурге даже высказывались в пользу разрыва с не оправдавшей себя Антантой [Игнатьев, 1962, с. 53]. В свою очередь, Испания, союзник французов во всех марокканских делах, крайне отрицательно восприняла данное соглашение. Увидев в нем ущемление интересов своей страны, глава испанского кабинета А. Маура потребовал особого "тройственного" соглашения и вскоре инициировал франко-испано-германские переговоры, намереваясь получить свою часть марокканского султаната. Он посчитал, что таким образом испанцы смогут немного "усмирить аппетит французских колониалистов" [DDF, 1946, vol. XII, № 225].

В целом франко-германская декларация не встретила серьезных возражений со стороны заинтересованных держав. По сути, она давала больше преимуществ французской стороне: не делая никаких территориальных уступок, устранив своего основного конкурента, французы могли теперь победоносно завершить подчинение султаната своей власти. Как писала в то время французская пресса: "Отныне цель устойчивого международного положения Шерифской монархии была достигнута, а миролюбивый и последовательный характер действий французов в марокканских делах признался и Германией" [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 86].

Более того, эта декларация "отодвинула призрак постоянно висевшей над Парижем опасности столкновения с Германией из-за Марокко" [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 21]. В этой связи весьма символично выраженное немецкой стороной желание, чтобы именно французский представитель в Марокко Реньо оповестил М. Хафида о состоявшемся соглашении. Тем самым он заявлял марокканскому правителю, что впредь в своих конфликтах с Францией он не может рассчитывать на поддержку Германии. Последняя, как следовало из текста, не претендовала на политические права в этой части Африканского континента и довольствовалась экономическими привилегиями.

Оценивая характер этого соглашения, можно сказать, что если бы его подписание произошло в 1907 г., то намерения немцев действительно выглядели бы исключительно коммерческими. Однако к 1909 г. ситуация была иной: кризис на Балканах смешал карты Германии. Обеспечение свободы действий на Балканах своему союзнику - Австро-Венгрии и подрыв сил Антанты в данном регионе оказались в тот момент задачами гораздо более важными, нежели решение отошедшего на второй план марокканского вопроса. Не оставляя своей идеи борьбы за мировое господство, помня о дипломатическом фиаско в Альхесирасе, немцы расценили Боснийский кризис как благоприятный фактор ослабления влияния России на Балканах. Желая сыграть на внутренних противоречиях между странами - участницами Антанты и зная о стремлении французских политических кругов содействовать Германии в мирном урегулировании балканских событий, на Вильгельмштрассе посчитали более целесообразным уступить в частном вопросе, с тем чтобы сохранить основную линию своего внешнеполитического курса. Таким образом, нейтральная позиция французов была фактически обеспечена немцами ценой внешне невыгодного для них соглашения, а чувство национального самолюбия уступило место холодному расчету. Не случайно в России это соглашение назвали "договором купли-продажи": все, что в нем уступалось одной из сторон, оплачивалось другой [АВПРИ, д. 2758, 1908-1909, л. 52].

Хотя подписанный в 1909 г. документ был временным соглашением, он выходил за рамки частной проблемы. Его по праву можно назвать знаковым событием в истории развития как марокканского вопроса, так и международной жизни рассматриваемого периода. Его подписание сделало возможным достижение компромисса в отношениях двух держав - не просто серьезных конкурентов в Марокко, но принадлежавших к противостоящим блокам. Объективно соглашение стало логичным завершением тех примирительных тенденций, которые наметились в политике обоих европейских государств после 1906 г., а сам марокканский вопрос был решен в том ключе, как того

добивалось французское правительство. Можно сказать, что соглашение стало результатом обдуманного плана согласования политических устремлений Франции с экономическими интересами Германии.

Во франко-германских отношениях в Марокко в 1907-1909 гг. наблюдалась интересная закономерность. Частые столкновения двух держав на марокканской почве по различным вопросам хотя и способствовали дальнейшему углублению противоречий и обостряли борьбу за свои интересы, но на практике каждое новое событие толкало конфликтующие стороны искать пути компромисса и приближало их к соглашению. Таким образом, динамика франко-германских отношений вокруг Марокко носила синусоидальный характер. После Альхесираса возобновилось острое соперничество "на местах", последовавшая попытка дипломатического урегулирования была неудачна, но увенчалась созданием "Союза марокканских копей". Новое обострение, вызванное гражданской войной и касабланкским инцидентом, завершилось заключением соглашения 1909 г. Сгладив на время остроту противоречий, оно тем не менее окончательно не устранило франко-германскую вражду вокруг марокканского султаната, и уже через год державы столкнулись вновь, что спровоцировало начало Второго марокканского кризиса. Это означало, что соглашение не изменило самой сути внешней политики двух держав: франко-германские взаимоотношения развивались в рамках дальнейшей поляризации мира и усиления антагонизма Антанты и Тройственного союза.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Архив внешней политики Российской империи (ЛВПРИ). Ф. 151. Политархив. Оп. 482.

Балобасв А.И. Милитаристская пропаганда в Германии в 1908-1909 гг. // Труды Томского государственного университета им. В.В. Куйбышева. Т. 180. 1965.

Бестужев И.В. Борьба в правящих кругах России по вопросу внешней политики во время Боснийского кризиса // Исторический архив. 1962, № 5.

Бюлов Б. Воспоминания. М.-Л., 1935.

Виноградов К.Б. Боснийский кризис 1908-1909 гг. - пролог Первой мировой войны. М., 1964.

Воронов Е.Н. Франко-русские дипломатические отношения накануне и в период марокканских кризисов (1900-1911 гг.). Дисс. ... канд. ист. наук. Курск, 2004.

Гсйдорн Г. Монополии. Пресса. Война I Пер. с нем. Г.Я. Рудого. М., 1964.

Игнатьев А.В. Русско-английские отношения накануне первой мировой войны (1908-1914 гг.). М., 1962.

Остальцсва А.Ф. Англо-русское соглашение 1907 г.: влияние русско-японской войны и революции 1905-1907 гг. на внешнюю политику царизма и на перегруппировку европейских держав. Саратов, 1977.

Романова Е.В. Путь к войне. М., 2008.

Рудаков Ю.М. Германия и Арабский Восток в конце 19 начале 20 в. М., 2006.

Сергеев М.С. История Марокко. М., 2001.

Allcndesalazar J.M. La diplomatica Espanolaу Marruecos 1907-1909. Madrid, 1990.

Andrew С.М., Kanya-Forster A.S. The French "Colonial Party": Its Composition, Aims and Influence, 1885-1914 // Historical Journal. 1971, № XIV.

British Documents on the Origins of the War (1898-1914) (BD) I cd. by G.P. Gooch and H. Tcmpcrlcy. L., 1928.

Bulletin du Comité de l'Afrique française (BCAF). P., 1908.

Delonche L. Statut international du Maroc. P., 1916.

Documents diplomatiques francais, 1871-1914 (DDF). P., 1946.

Dugdalc E.T.S. German Diplomatic Documents, 1871-1914. Vol. 2. L., 1928-1929.

Earlc E.M. Turkey, The Great Powers and the Bagdad Railway. N.Y., 1924.

Edwards E.W. The Franco-German Agreement on Morocco, 1909 // The English Historical Review. Vol. 78, No. 308 (Jul. 1963).

Hajoui Mohammed Omar el. Histoire diplomatique du Maroc (1900-1912). P., 1937.

Hanotaux G. Etudes diplomatiques. La politique d'équilibre, 1907-1911. P., 1912.

Malcolm С. French Public Opinion and Foreign Affairs 1870-1914. L., 1931.

Постоянный адрес данной публикации: