Принятые XXVI съездом КПСС "Основные направления экономического и социального развития СССР на 1981 - 1985 годы и на период до 1990 года" ориентируют развитие общественных наук на критику антикоммунизма, буржуазных и ревизионистских концепций общественного развития¹ . Реализация этого указания позволит повысить плодотворность исследований ученых-обществоведов, наступательный характер нашей идеологии. В решениях съезда получил глубокое освещение широкий спектр проблем общего кризиса империализма, включая кризис буржуазной идеологии во всех ее проявлениях, в том числен в сфере буржуазной исторической науки.

Основные тенденции затянувшегося кризиса буржуазной исторической науки на данном этапе были вскрыты на Всесоюзной конференции "Кризис современной исторической науки" (Рига, 1979 г.). Говоря о противоречивости и длительном характере кризиса современной буржуазной исторической науки, председатель Научного совета "История исторической науки" Отделения истории АН СССР акад. М. В. Нечкина обратила внимание на необходимость всестороннего и глубокого изучения начала и основных этапов развития этого кризиса, форм его проявления, тех шагов, которые предпринимают буржуазные ученые для выхода из кризисного состояния, что предполагает изучение различных историографических школ, направлений и течений. По определению М. В Нечкиной, "центр надлома" в развитии буржуазной исторической науки заключается в ее бессилии отразить содержание современной эпохи, переходной от капитализма к социализму. В заключительном слове М. В. Нечкина призвала советских историков разработать критерии, определить измерители кризисного развития буржуазной исторической науки² .

Участники историографического форума высказали предложения о периодизации кризиса буржуазной исторической науки, выделив в нем в соотношении с периодами общего кризиса капитализма три этапа: первый - с конца XIX в. (80 - 90-е годы) до победы Великой Октябрьской социалистической революции, второй - с 1917 г. примерно до рубежа 50 - 60-х годов, третий - последнее двадцатилетие³ .

Изучение теоретико-методологических принципов и установок буржуазной историографии также осуществимо в рамках данной периодизации. Это дает возможность определить критерии для выделения кри-

¹ "Основные направления экономического и социального развития СССР на 1981 - 1985 годы и на период до 1990 года". М. 1981, с. 23.

² См. "Вопросы истории", 1980, N 2, с. 116 - 118; "Новая и новейшая история", 1980, N 3, с. 206 - 208; "История СССР", 1980, N 2, с. 226 - 229.

³ См. А. А. Искендеров. Основные черты и этапы кризиса буржуазной исторической науки. "Новая и новейшая история", 1980, N 5, с. 47.

стр. 85

зисных явлений буржуазного исторического самосознания вообще, выявить с помощью дифференцированного подхода разнообразные течения, направления, школы и тенденции от реакционных до либеральных и прогрессивных.

В историографическом процессе, как известно, отчетливо проступает взаимосвязь социальной и познавательной функций исторической науки. Если раньше для представителей буржуазной историографии вопрос "быть или не быть" противостоянию различных концепций в мировой исторической науке был хотя бы в какой-то степени проблематичным, то ныне он звучит архаично даже для них. Об этом фактически свидетельствуют многие их издания. В американском историографическом сборнике, изданном под редакцией С. Бэрона и Н. Хир, утверждается: "Вопрос "кто кого" - основополагающий и при научном анализе и в политике" и сразу же ставится другой вопрос: "А почему?" Ответы авторов сборника и их рецензентов различны, но исходный пункт (или как они пишут, "проницательный подход") всегда один и тот же: "Каждое общество хочет, чтобы его историки давали негативную оценку историографии противной стороны, и метод "окон" или "зеркала", который используется при этом, побуждает профессиональных историков критиковать своих коллег с другой стороны, главным образом за то, что они не разделяют их взглядов".

Так ли это? Правильно ли утверждать, что все зависит от "субъективных и профессиональных побуждений" исследователя, и дело заключается лишь в том, что подход историка к прошлому определяется только "влиянием спроса"? Думается, что причина происходящего гораздо глубже. Кстати, это признают в какой-то мере и авторы сборника. Они пишут: "Опыт советской жизни и культуры сформировал мировоззрение советских историков так же, как наше общество формирует наше мировоззрение, и результаты этого проявляются в работах историков каждой страны". Тут же они отмечают: "Обществу нужен продукт (труда. - В. С.) историка, потому что оно ищет подтверждения взлелеянной им концепции себя самого и толкования прошлого для передачи этой интерпретации молодому поколению"⁴ . Но ведь интерпретация историка всегда определяется его классовой позицией. В частности, в условиях непримиримости противоречий буржуазного общества его идеологи встают на путь осмысления прошлого и настоящего соответственно своим мировоззренческим установкам и политическим предубеждениям, в силу чего вопрос "кто кого" в исторической науке приобретает глубоко социальный смысл.

Не только содержание, но и методы получения исторических знаний, то есть проблемы методологии истории, были и продолжают оставаться сферой острой борьбы. Полемизируя с буржуазными авторами, советские историки спорят с их историко-методологическими концепциями, с их духом; спорят во имя установления научной истины. Эта верность объективной действительности просматривается в самых различных направлениях и связана, в частности, с выяснением всех аспектов современной буржуазной историографии. В связи с этим немалый интерес представляет состояние современной буржуазной методологии истории, западной философско-исторической мысли.

В последнее время буржуазные авторы не устают сетовать по поводу кризисного положения методологии и философии истории. "После Гегеля, - пишет гейдельбергский профессор Г. Крюгер, - философия истории находится в безнадежном состоянии". Сейчас, поясняет гессенский профессор О. Марквард, "философия истории предстает как философия прощания с историей". Всеобщий упадок духовной западной

⁴ См. "Windows on the Russian Past". Columbus, Ohio, 1977, p. 95; "The Slavonic and East European Review", 1978, vol. 56, N 3, p. 453.

стр. 86

культуры, пишет профессор К. Купиш (Западный Берлин), выражается в утрате веры в разумный смысл истории и в наступившей в связи с этим "нынешней безысторичности". "Обретет ли сегодняшний культурный мир в обозримый период вновь исторический смысл, - неизвестно", - заключает Купиш. Констатируя факт, что "золотой век исторического сознания (К. Леви Стросс), по крайней мере в развитых индустриальных странах Запада, остался позади", западногерманские историки вопрошают "К чему еще история?" в сборнике под этим названием, изданном мюнстерским профессором В. Эльмюллером⁵ .

В западных философских изысканиях сквозит неудовлетворенность состоянием теории и методологии истории. Ю. Хабермас, представитель "второго поколения" франкфуртской философско-социологической школы, в докладе "О субъекте истории" говорил о "философии истории, которая не живет, но и не может умереть". Этот процесс он связывает с несостоятельностью ее познавательных претензий и дефицитом надежных теоретико- методологических рекомендаций⁶ . В ином ключе написаны работы некоторых англо-американских теоретиков. Замысел их нацелен на то, чтобы доказать ненужность методологии истории как таковой. Американский теоретик Б. Хиндес свою задачу усматривает в том, чтобы "разоблачить и развенчать мифы методологии и в особенности претензии философии на эзотерическое знание, на почве которого возникают эти мифы". Критикуя методологические установки М. Вебера, К. Поппера и других буржуазных методологов, он отмечает, что "всякие методологические рекомендации науке ни к чему" и что "ни одно теоретическое построение и не может основываться на методологических принципах". Так, разочаровавшись в действенности методологических предписаний и рецептов, некоторые буржуазные ученые вступают на путь откровенного антиисторизма, искусственно отождествляя кризис буржуазной методологии с кризисом методологии и теории истории вообще⁷ .

В то же время многие западные гуманитарии стараются сохранить прежние функции традиционной методологии истории, которая оценивается ими как рационалистическая, "конструктивно-ориентирующая знание социальных наук". По мнению некоторых западных авторов (В. Моммзена и др.), методология исторического исследования мало чем отличается от методологии других социальных наук или естественнонаучного исследования⁸ . Нынешний кризис глубинных основ исторической науки, по словам самих буржуазных авторов, коснулся не только теории познания и методологии, но по своей сути стал проблемой оправдания исторических знаний вообще⁹ . Тюбингенский философ Г. Кремер замечает: "Сам факт существования истории (к чему

⁵ G. Kruger. Grundfragen der Philosophie. Frankfurt a/M. 1965, S. 70; O. Marquard. Beitrag zur Philosophie der Geschichte des Abschiedes von der Philosophie der Geschichte. "Ereignis und Erzahlung". Munchen. 1975; W. Schulz. Philosophie in der veranderten Welt. Wensberg. 1976, S. 595; V. Kupisch. Die Freiheit des geschichtlichen Denkes. "Zeitschrift zur Religions - und Geistesgeschichte", 1978, N 1, S. 46, 51; "Wozu noch Geschichte?". Munchen. 1977.

⁶ J. Habermas. Dber das Subjekt der Geschichte. "Geschichte. Ereignis und Erzahlung". Munchen. 1978, S. 470.

⁷ B. Hindess. Philosophie and Methodology in Social Sciences. N. Y. 1977; "History and Theory", 1978, Vol. XVII, N 3, p. 336; Halliangadi Y. N. Playphilosopher. "Philosophy of the Social Science", 1978, vol. 8, N 1, p. 59; P. Feuerabend. Against Method. L. 1975.

⁸ СМ. "Historical Consciousness and Political Action: Essays. Ann Arbor (Mich.). 1978, p. 67; H. Busshoff. Methodologie der Politikwissenchaft. Stuttgart. 1978; E. Wesсhe. Tauschprinzip - Gesamtinteresse. "Zur Methodologie normativer Okonomie und Politik". Bd. 2. Stuttgart. 1979; "The Methodology of Economic Thought. Critical Papers from the Journal of Economic Thought. L. 1980.

⁹ "Philosophischer Literaturanzeiger", 1979, N 1, S. 6; F. J. von Rintelen. Philosophie des lebendigen Geistes in der Klise der Gegenwart. Gottingen. 1977.

стр. 87

еще история?) становится проблематичным"¹⁰ . Сетуя по поводу прогрессирующего снижения "интереса к истории", буржуазные авторы не устают твердить, что она должна "вновь обрести утерянную репутацию специальности". "Но как это осуществить?" - тут же вопрошают они, ничего доброго не ожидая от будущего. Подытоживая прежний опыт исканий, западногерманский профессор философии истории Г. Гадамер приходит к пессимистическому и в то же время предостерегающему выводу: "Не то, что мы делаем, что мы должны делать, а то, что вопреки нашей воле происходит с нами, является проблемой времени"¹¹ . В подобных сентенциях проявляются противоречия буржуазного историографического процесса, заложенные самой природой его методологической ориентации.

Важными ориентирами в оценке теории, методологии и философии истории являются ленинские положения, руководствуясь которыми можно выявить несостоятельность концептуальных установок современной буржуазной исторической мысли. В. И. Ленин видел "первый устой" марксизма в материалистическом понимании истории. "Второй устой" марксизма он усматривал в диалектическом методе¹² . Дальнейшее развитие диалектико-материалистического мировоззрения, по Ленину, состоит в "диалектической обработке истории человеческой мысли, науки и техники"¹³ . Поэтому диалектика и является фундаментальным общеметодологическим принципом истолкования прошлого с позиции исторического материализма, одновременно представляющего реализацию принципа объективности, так как диалектический метод, как подчеркивал Ленин, "состоит именно в отрицании приемов идеализма и субъективизма в социологии"¹⁴ .

Признавая наличие кризиса западной методологии, буржуазные теоретики ищут выход из него, выдвигают различные концепции, чаще всего направленные против диалектического и исторического материализма. Это массированное наступление ведется под предлогом, что следует "лучше понять марксово прочтение истории", "освободить" его от поздних "идеологических наслоений" и дать "современную" трактовку исторического материализма, создав разнообразные искусственно сконструированные варианты "западного", "критического", "структурного" материализма и иные окарикатуренные формы диалектико-материалистического подхода, монистический характер которого они и пытаются растворить в своих концепциях¹⁵ . Сама же теория и методология исторического материализма объявляются западными историками "ортодоксальным методологизмом" (Б. Хиндес), всего лишь одной из гипотез исторической науки (В. Моммзен), а дискуссии на основе исторического материализма - "дорогой в никуда" (К. Д. Эрдман).

Против мировоззренчески-познавательных принципов исторического материализма выступают и социал-демократические историки. Для

¹⁰ H. Kramer. Grundsatzliches zur Kooperation zwischen historischen und systematischen Wissenschaften? "Zeitschrift fur philosophische Forschung", 1978, Bd. 32, N 3, S. 321.

¹¹ Цит. по W. Schulz. Op. cit., S. 340.

¹² См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 1, c. 184 - 185.

¹³ В. И. Ленин. ПСС. Т. 29, с. 131.

¹⁴ См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 1, с. 185; см. также Л. Ф. Ильичев. О методологической функции исторического материализма. "Вопросы философии", 1977, N 6; В. А. Дьяков. Методология истории в прошлом и настоящем. М. 1974; Е. Жуков. Некоторые проблемы методологии истории. "Общественные науки", 1978, N I; его же. Очерки методологии истории. М. 1980.

¹⁵ "Theorien des Historischen Materialismus". Frankfurt a/M. 1978; G. A. Cohen. Karl Marx's Theory of History. Oxford. 1978; "Show W. Marx's Theory of History". Stanford. 1978; J. Mc Murtry. The Structure of Marx's World View. Princeton - N. Y. 1978; D. H. Ruben. Marxism and Materialism: a Study of Marxist Theory of Knowledge (Marxist Theory and Contemporary Capitalism). N. Y. 1978; M. Rader. Marx's Interpretation of History. N. Y. 1979.

стр. 88

выявления их методологической ориентации определенный интерес представляет одна из работ профессора Мюнхенского университета Т. Ниппердея. Говоря о том, что вопрос об отношении социал-демократии к истории не является для этой партии центральным в ориентации ее политики, он отмечает, что социал-демократия "все-таки не безразлична к данному вопросу", и тут же подчеркивает, что понимание событий прошлого основывается на отрицании объективной исторической закономерности. "Понятие исторической закономерности, законов всемирной истории как закона мировой истории, - пишет Ниппердей, - больше не относится к социал- демократическому мышлению". Почему? Оказывается, потому, что "утрачена" вера в поступательный ход истории. Ниппердей заключает: "Вместе с верой в прогресс уходит и уверенность в действительность исторического материализма как системы истинных положений об истории"¹⁶ . Подобные нападки буржуазных идеологов на исторический материализм и его познавательно- методологические принципы свидетельствуют о том, насколько далеко смотрел Ленин, когда писал, имея в виду ученых слуг буржуазии: "Едва ли найдется хоть один современный профессор философии,.. который бы не занимался прямо или косвенно опровержением материализма"¹⁷ .

Однако некоторые западные авторы вынуждены все же признать пагубные последствия распространения субъективизма для представляемой ими исторической науки. Западногерманские историки Д. Юнгер и П. Райсингер пишут о "субъективистской волне", которая "подрывает научный труд историка, содействует неслыханной путанице понятий и угрожает привести к упадку мысли"¹⁸ . Но и эти авторы не в состоянии найти выход из тупика субъективизма. И более того, поиски ими новой методологической ориентации идут по линии углубления субъективистской интерпретации чуть ли не до полного отказа от объективности в историческом исследовании. В докладе о процессе "добывания" исторических знаний и своеобразии их предмета западногерманский теоретик Ф. Борден говорил, что тезис Ранке, будто исторические события следует излагать по принципу "то, что было", вовсе не означает, будто историю "следует понимать в смысле признания прошлого как реальности"¹⁹ . "Ранке, - поясняет В. Моммзен, - как известно, охотнее желал свое собственное "стереть", "дабы вещам как таковым позволить говорить". И продолжает: "Мы знаем сегодня, что этот методологический принцип не применим и к тому же является в теории познания неудовлетворительным"²⁰ .

Исторический материализм требует, как известно, "постигать специфическую логику специфического предмета"²¹ . Метод - есть "аналог" (термин Ф. Энгельса) предмета познания, а метод историографии - это аналог ее предмета - всемирно-исторического процесса и его закономерностей. Методология истории - это теория метода, а выбор методологии - это выбор стратегии в научном исследовании, избрание концептуально-понятийного аппарата, ключевых ориентирующих идей и приемов, обеспечивающих адекватное воспроизведение и целостное восприятие конкретно-исторических событий и явлений во взаимосвязи с общеисторическим процессом.

¹⁶ Th. Nipperdey. Sozialdemokratie und Geschichte - Sozialismus in Theorie und Praxis. "Festschrift fur R. Lowental zum 70. Geburtstag". B. - N. Y. 1978, S. 502. 517.

¹⁷ В. И. Ленин. ПСС. Т. 18, с. 13.

¹⁸ "Methodenprobleme der Geschichtswissenschaft". Munchen. 1974, S. 4.

¹⁹ F. Boer den. Gewinnung und Eigenart des Gestandes geschichtlichen Erkenntnis "IX Deutscher Kongress fur Philosophic". Dusseldorf. 1968, S. 339 - 340.

²⁰ "Objektivitat und Parteilichkeit in der Geschichtswissenschaft" (Theorie der Geschichte. Beitrage zur Historik. Bd. I). Munchen, 1977, S. 463.

²¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. I, с. 325.

стр. 89

Современная буржуазная методология не в состоянии решить вопрос о соотношении метода и философской теории. Материалистическому принципу объективности рассмотрения исторических явлений ее представители противопоставляют теории, в которых акцент переносится на субъективизм. Противники диалектико-материалистического понимания истории подвергают сомнению существование прошлого таким, каким оно было в действительности, подменяют его объективность собственными субъективными интерпретациями. По их мнению, требование объективности осуществляется лишь благодаря субъективности интерпретатора, способного найти адекватное понимание. Интерпретатор, по их утверждению, как бы "переживает" прошлое благодаря своему опыту, превращая "чуждое" в свое мыслительное достояние. Тем самым прошлое предстает как бы в двух проявлениях: как собственное мышление интерпретатора и как нечто чуждое ему, внешнее, как некое инобытие.

Если при диалектико-материалистическом восприятии истории внимание исследователя акцентируется на том, что "кусок прошлого" объективен, то для представителей современных герменевтических направлений теории и методологии истории характерны рассуждения о смысловой связанности и смысловом соответствии между "чужой мыслью" и потребностями исследовательского поиска. Так, выступая против объективности в истолковании прошлого, против "наивного реализма" историографии, западногерманский историк Г. Баумгартнер заявляет, что все дело якобы связано "не с объективностью самих вещей", а с конструированием исторических оценок. Согласно экзистенциальному пониманию, для исследователя исторические факты "существуют не как имеющие ценность или объективные, а как имплицированные в объект его познания"²² .

Отстаивая плюрализм своей методологической ориентации, буржуазные теоретики уверяют, что для истории "полностью правомерным" не может быть ни один метод. "С помощью диалектического подхода нельзя добиться самого главного - познания сущности (истории"²³ , - утверждает профессор Сорбоннского университета П. Шоню, представитель школы "Анналов". Отгадать внутреннюю логику истории, "подчинить" стихию социальных акций, по его мнению, можно лишь другими средствами. Постепенное угасание исторического реализма - этой школы, исповедовавшей плюрализм, проявилось прежде всего в выхолащивании революционного смысла Французской буржуазной революции конца XVIII в. и в непризнании социалистического характера Великого Октября²⁴ . Впрочем, адепты плюрализма уже не впервые пытаются поставить под сомнение учение марксизма об общественно- экономических формациях и объективной закономерности их смены.

Оспаривая объективность исторической истины, буржуазные теоретики опираются на мангеймовскую "социологию знаний", используют системноценностный метод "перспективизма".По К. Мангейму, "знание

²² См. "Historische Objektivitat". Aufsatze zu Geschichtstheorie. Gottingen. 1975; M. Poster. Existential Marxism in Postwar France. From Sartre to Althusser. Princeton. - N. Y. 1976, p. VII; U. Muhlack. Erkenntnistheorie und Methodologie. "Zeitschrift fur historische Forschung", 1978, Bd. 5.

²³ P. Chaunu. De l'Histoire a la prospective. La meditation du futur c'est la connaissance du present. P. 1975, p. 397.

²⁴ P. Chaunu. Histoire Science sociale. P. 1974, p. 95; Sh. Turkle. Psychoanalytic Politics French Revolution. N. Y. 1978; СМ. М. Н. Соколова. Проблемы "глобальной истории" во французской историографии. "Вестник АН СССР", 1978, N 2; ее же. Современная французская буржуазная историография. М. 1979, А. З. Манфред. Некоторые тенденции зарубежной историографии. "Коммунист", 1977, N 10; Ю. Н. Афанасьев. Историзм против эклектики. Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии. М. 1980.

стр. 90

о положении вещей - знание, которое может быть сопоставимо не как истинное и фальшивое, а принципиально лишь как перспективное и связанное с определенным местом"²⁵ . Для последователей Мангейма "перспективность и объективность не являются несовместимыми принципами, а представляют собой обусловленные моменты процесса исторического познания", основанного на "множественности исторических интерпретаций"²⁶ . В результате объективная историческая истина растворяется в "плюрализме ее теоретической ориентации и исторических истолкований", иными словами, в субъективизме, поскольку историк сообразно своим взглядам выбирает факторы, определяющие характер рассматриваемых исторических процессов²⁷ .

Буржуазные историки заостряют свои выступления против партийности марксистской философии, которая, как известно, предполагает "объективность рассмотрения" в качестве первейшей черты диалектики. Выступая на заседании западногерманской исследовательской группы по теории и методологии истории, упоминавшийся выше Баумгартнер выделил "внутреннюю субъективность" и "внешнюю субъективность", каждая из которых по-своему влияет на процесс познания. "Внутренняя субъективность", разъяснял он, проявляется через "трансцендентально-формальный принцип конструирования предмета", а "внешняя субъективность" раскрывается во "вредной практическо- мировоззренческой оценке результатов исследования"²⁸ . Ниппердей призывает к "освобождению" историографии от "идеологических притязаний", считая, что "партийная история является оружием, которое быстро притупляется". Только будучи "свободна от того, чтобы прямо служить общественным целям", историческая наука, по его мнению, "может выполнить свою непосредственную задачу - раскрывать неискаженную правду о прошлом"²⁹ .

Буржуазные теоретики превратно истолковывают и фундаментальную диалектико-материалистическую проблему историзма. Будучи ведущим принципом научного познания, историзм обеспечивает взаимное обогащение всех наук, изучающих прошлое человечества³⁰ . Основываясь на материалистическом характере понимания истории, советские ученые отстаивают также историчность материалистического подхода к прошлому, выступают против антиисторизма, изгоняющего из истории общества диалектику развития. Именно в развитии и смене общественно-экономических формаций заложен принцип историзма. Он требует выявления формационной и межформационной специфики общественных явлений в рамках системного анализа сложной и противоречивой природы социально-исторического качества. Еще Энгельс отмечал, что "мир представляет собой единую систему, то есть связное целое"³¹ . Ленин противопоставлял системный подход, то есть анализ явления в целом во взаимодействии различных сторон, антиисторическому подходу³² . Сам системный анализ предполагает выявление связей прошлого, настоящего и будущего³³ .

²⁵ K. Mannheim. Wissenssoziologie. Neuwied. 1970, S. 257.

²⁶ "Objektivitat und Parteilichkeit in der Geschichtswissenschaft", S. 463.

²⁷ CM. "Historische Prozesse". Munchen. 1978.

²⁸ "Objektivitat und Parteilichkeit in der Geschichtswissenchaft", S. 463.

²⁹ Th. Nipperdey. Kann Geschichte objektiv sein? "Geschichte in Wissenschaft und Unterrichb, 1979, N 6, S. 342.

³⁰ См.: Ю. В. Бромлей. Этнос и этнография. М. 1973; Б. А. Рыбаков. Историзм археологии. "Краткие сообщения Института археологии АН СССР", 1978, N 152; Е. Жуков. Историзм марксизма. "Коммунист", 1980, N 13.

³¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 20, с. 630.

³² См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 3, с. 5 - 6.

³³ См.: В. П. Кузьмин. Принцип системности в теории и методологии К. Маркса. М. 1976; И. Д. Андреев. Методологические основы познания социальных явлений. М. 1977; В. В. Косолапое. Методология и логика исторического исследования. Киев. 1977; А. И, Ра китов. Философские проблемы науки. Системный под-

стр. 91

Однако в современной буржуазной методологии истории цельность всемирно- исторического процесса объявляется "иллюзорной идеей", а реконструкция исторического развития в виде смены общественно-экономических формаций - "обманчивым целым". Противопоставляя конкретное общему, многие буржуазные историки утверждают, что "гарантией" исторической правды всегда якобы было нечто узкое, частное, а не широкое, всеобщее, иногда детали, но никогда их совокупность. Подобная метафизическая ориентация, по существу, представляет собой воспроизведение риккертианских принципов, на которых в конце XIX - начале XX в. базировалось противопоставление индивидуализирующего и генерализирующего подхода к историческим процессам.

В попытках выйти из методологического кризиса буржуазные теоретики демонстрируют свою неспособность преодолеть антитезу системного и исторического методов. Предложенные ими системно-структурный и структурно-функциональный методы сводят исследование прошлого к изучению лишь способов функционирования систем, а не их развития. В результате искажается картина социальной системы, ибо утрачивается принцип историзма, предполагающий рассмотрение последней с точки зрения ее возникновения, функционирования и развития. Материалистическая же диалектика, подчеркивал Ленин, обязывает "смотреть на общество, как на живой организм в его функционировании и развитии"³⁴ .

Исторический процесс сложен и противоречив. Эти его свойства раскрываются в его диалектическом истолковании, исключающем присущее буржуазной методологии (Т. Парсонс и др.) абсолютное противопоставление структуры и эволюции, функционирования и развития, синхронии и диахронии³⁵ . Общеисторический процесс раскрывается в историческом времени, которому свойственна необходимость, проявляющаяся в действии объективных законов. Ленин отмечал, что "понятие закона есть одна из ступеней познания человеком единства и связи, взаимозависимости и цельности мирового процесса"³⁶ . Закон как общее выражает объективную реальность и в конкретных условиях осуществляется в исторически определенной форме. Многообразие конкретных форм проявления общеисторических закономерностей отражает объективную диалектику общего и особенного. Не признавая существования объективной общеисторической закономерности, буржуазные теоретики (например, В. Моммзен) уверяют, будто "интерпретация истории в качестве закономерного процесса" основывается "на принципах, которые находятся за пределами самой истории". В то же время буржуазные авторы оправдывают создание субъективных абстрактно-теоретических конструкций. Но еще Ленин называл абсурдными утверждения,

ход. М. 1977; В. Садовский. Развитие методологии системных исследований. "Общественные науки", 1979, N 3. Большая литература по данной теме создана в других странах социалистического содружества (см.: F. Tokei. Zur marxistischen Geschichts-theorie Beitrage zu Interpretations-Problemen Marxscher Formulierungen. Bd. I. Zu Theorie der Gesellschaftsformen. Bd. 2. Antike und Feudalismus. Budapest. 1977; "Probleme der Geschichtswissenschaftlichen Erkenntnis". B. 1977; B. Heidtmann, G. Richter, G. Schnauss, C. Warnke. Marxistische Gesellschaftsdialektik oder Systemtheorie der Gesellschaft. B. 1977; "Formationstheorie und Geschichte. Studien zur historischen Untersuchung von Gesellschaftsformationen im Werk von Marx, Engels und Lenin". B. 1978.).

³⁴ В. И. Ленин. ПСС. Т. 1, с. 192. Эта ленинская мысль положена в основу книги: Е. М. Жуков, М. А. Барг, Е. Б. Черняк, В. И. Павлов. Теоретические проблемы всемирно-исторического процесса. М. 1979.

³⁵ См. П. Н. Федосеев. Некоторые методологические вопросы общественных наук. "Вопросы философии", 1979, N 11, с. 14.

³⁶ В. И. Ленин. ПСС. Т. 29, с. 135; см. также с. 138. О соотношении общесоциологических и исторических закономерностей см. Е. М. Жуков Очерки методологии истории.

стр. 92

будто "исторический вопрос можно... решать при помощи абстрактных конструкций"³⁷ .

Среди используемых ныне в буржуазном обществоведении методов есть и претендующий на то, чтобы заставить заговорить "умолчания истории" и открыть ее тайны при помощи психоаналитических категорий. Сторонники психоистории (В. Райх, Б. Мазлиш, Г. Маркузе и др.) объявляются некими "новоявленными ваятелями исторического образа мира", поставившими под сомнение веру в общественный прогресс. "Нет прогресса ни в чем: ни в познании мира, ни в социальном развитии", - пишет австрийский психоаналитик А. Кюнцли. Хотя он и его коллеги твердят о том, что по сравнению с прошлым в мироустройстве "ничего не изменилось" и "человек даже с прогрессом техники не сделал ни шага вперед", они тем не менее пытаются паразитировать на применении количественных методов исследования, предлагая исторической науке свою, бихевиористскую методологию³⁸ . Кстати, критика психоаналитических стереотипов нередко ведется на Западе с позиций религиозного историзма. Сторонники этого направления пытаются утвердить таким образом идею христианского переживания "тайны истории"³⁹ .

В докладе, сделанном на заседании Общества им. Ранке, западногерманский профессор П. Берглар говорил о "взволнованных и справедливых сетованиях" со стороны своих коллег по поводу упадка "исторического мироощущения", а также о многочисленных "терапевтических предложениях", цель которых - найти выход из нынешней тупиковой ситуации, когда, по его словам, "сама специальность истории оказалась в тяжелом, глубоком и пространном кризисе самопознания". Берглар ищет выход из кризиса в ориентации исторической науки на субъективизм, определяет отношение историков к прогрессу так: "Все зависит от собственной точки зрения и того, как он (историк. - В. С.) рассматривает направление этого прогресса, точнее: каким мы желали бы его видеть или каким он сам по себе является". И тут же подчеркивает: "От ценностной ориентировки, которая живет в нас самих, зависит все: все оценки и поведение во всех сферах бытия". Далее автор акцентирует внимание на "реституции всемирной христианской философии как первой предпосылки обновления общества"⁴⁰ .

Зачастую методологические поиски осуществляются на Западе под лозунгом "Идти от Ленина к Максу Веберу". Установки последнего (теория рационализации и др.) объявляются "классическими общеметодологическими принципами", так как их применение-де "ставит под вопрос" само понятие идеи социального развития и закономерности прогресса⁴¹ . Методологические позиции многих буржуазных теоретиков психологизированны и эклектичны. Это относится, в частности, к американской этнометодологии, которая, по признанию самих западных ав-

³⁷ В. И. Ленин. ПСС. Т. 4, с. 82.

³⁸ J. Barrun. Clio and the Doctors' Psycho-History, Quanto-History and History. Chicago. 1976; Ed. Jons. Against Behavioralism. A Critique of Behavioral Science. Oxford - N. Y. 1977; "American Psychoanalysis: Origins and Development". N. Y. 1978; A. Kunzli. Tradition und Revolution. Zur Theory eines nachmarxistischen Sozialismus. Basel - Stuttgart. 1978, S. 7, 9, 48.

³⁹ "Psychohistory and Religion: The Case of Joung Man Luther". Philadelphia. 1977; "Encounter with Erikson: Historical Interpretation and Religions Biography". Missoula. 1977.

⁴⁰ P. Berglar. Geschichte als Tradition - Geschichte als F'ortschritt. "Saeculum", 1978, Bd. 29, H. 1, S. 1 - 10; Cp. A. Heuss. Das Problem des Fortschritts in den historischen Wissenschaften. "Zeitschrift fur Religions - und Geistesgeschichte", 1979, Bd. XXXI.

⁴¹ D. Kasler. Revolution und Veralltaglichung. Eine Theorie postrevolutionaren Prozesse. Munchen. 1977. S. 145 - 211; S. Eisenstadt. Revolution and the Transformation of Societies. A Comparative Study of Civilization. N. Y. - L. 1978, pp. 4 - 5.

стр. 93

торов, в ее нынешней форме "остается в значительной мере одной из разновидностей социальной психологии"⁴² .

Исходные установки этнометодологии сформулированы бостонским профессором К. Энлое. В соответствии с пресловутой доктриной модернизации он провозгласил: "Народы мира подразделяются на тех, которые вступили в модернизацию, и тех, для кого модернизация остается позади"⁴³ . В соответствии с данным тезисом созданы модели историко-этнографических процессов - традиционная и современная, в которых стирается роль формационного развития и превратно истолковываются проблемы разложения феодализма, генезиса капитализма и становления в ряде стран социалистических отношений. В этих моделях абсолютизируются различия между странами и регионами и тем самым единство мирового исторического процесса обособляется от многообразия его проявлений в конкретных условиях. К тому же у сторонников доктрины модернизации нет единого критерия классификации исторических процессов. С. Эйзенштадт, например, различает общества: традиционное (или историческое), имперское, имперско-феодальное, современное, позднесовременное, ново-патримональное. Не случайно печать отмечает, что многие работы по теории модернизации являются навязчивыми, "неопределенными во всех отношениях"⁴⁴ .

В дискуссии между историками ФРГ о предмете исторической науки, о месте в ней "социальной истории" последняя была обусловлена многими из них "междисциплинарным историографическим феноменом", впитавшим новые веяния буржуазной политэкономии, политологии, социологии, социальной психологии и т. д., отстаивался идеализм как общая основа их мышления в рамках традиционного "немецкого историзма", позволяющего сохранить связь времен в системе буржуазного исторического познания в целом⁴⁵ .

Новым явлением в развитии западной методологической мысли стала "историческая школа", сложившаяся вокруг многотомной серии, редактируемой профессорами Р. Коэном и М. Вартофским⁴⁶ . Исторический подход к науке как процессу, в котором спокойные периоды развития прерываются революциями, что приводит к замене одной парадигмы определенного способа видения конкретной реальности, подлежащей исследованию) другой, конечно, перспективен. Но если в позитивистской методологии, в борьбе с которой зарождалась "историческая школа", значительное внимание уделялось логической модели, то в данной новой постпозитивистской теории ее значение вообще отрицается.

⁴² Ch. Lemert. De-Centred Analysis: Ethnomethodology and Strukturalism. "Theory and Society", vol. 7, N 3, May 1979, p. 289 - 303; cp. H. Mehan. The Reality of Ethnomethodology. N. Y. 1975; E. Geller. Ethnomethodology: The Re- enchantment Industry of the California Way of Subjectivity. "Philosophy of the Social Science", vol. 5, 1975, p. 431 - 450. (Критику буржуазной методологии этнографии см.: "Этнография за рубежом". Историографические очерки. М. 1979. Заслуживает критического анализа и буржуазная методология археологических изысканий - см. M. Thiel. Methoden der Geschichtswissenschaft und der Archaologie. Oldenburg. 1974; S. South. Method and Theory in Historical Archaeology. N. Y. 1977.).

⁴³ C. U. Unloe. Ethnic Conflict and Political Development. Boston. 1973, p. 2.

⁴⁴ "Comparative Studies in Society and History", 1978, vol. 20, N 2, p. 175.

⁴⁵ А. И. Патрушев. "Социальная история" в буржуазной историографии ФРГ (Проблемы истории и методологии). "Новая и новейшая история", 1976, N 4; Н. И. Смоленский. Проблема "политической истории" в современной буржуазной историографии ФРГ. "Новая и новейшая история", 1980, N 5. K. Irmschler, G. Lozek. Historismus und Sozialgeschichte in der gegenwartigen burgerlichen Geschi-chtsschreibung. "Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft", 1979, N 3.

⁴⁶ "Boston Studies in the Philosophic of Science". Vol. 1 - 55. Boston. 1963 - 1977. Некоторые из книг данной серии переведены на русский язык. (Т. Кун. Структура научных революций. М. 1975 - 1977; "Структура и развитие науки: из Бостонских исследований по философии науки". М. 1978). Анализ трудов представителей этой школы см. Б. С. Грязнов, В. Н. Садовский. "Историческая школа" в современной западной методологии науки. "Общественные науки", 1979, N 1.

стр. 94

Исходно противоречив также и ее общеконцептуальный принцип, согласно которому развитие научных знаний рассматривается не в плане постижения объективной истины, а представляется лишь как: реализация определенных задач, связанных с более углубленным пониманием конкретных исторических феноменов. Объявляя вопрос об объективной истине "бессмысленным" и "иллюзорным", бостонские науковеды (Т. Кун, Н. Лакатос и др.) делают ставку тоже на субъективизм, исключая тем самым возможность осмысления самих научных знаний.

В наши дни среди буржуазных обществоведов ведется оживленная полемика о возможности применения теории Куна ко всем социальным наукам, в том числе к историографии. Одни буржуазные ученые принимают эту теорию, другие считают, что она применима лишь в сфере естественных наук и "весьма нерациональна" для гуманитарных и междисциплинарных социальных исследований. Ссылаясь на уже несостоявшиеся "бихевиористские парадигмы" и "структурные аномалии", они предлагают воспрепятствовать "автоматическому, то есть неапробированному" применению принципов куновской теории во всех науках⁴⁷ . В этой дискуссии продолжается давнишний спор о предмете и специфике научных знаний вообще, в том числе исторических. Возникновение же данной теории, утверждающей идею историзма, при всей ее ограниченности в условиях, которые, по характеристике самих буржуазных авторов, помечены их "отречением" от историзма, происходит явно под воздействием исторического материализма. Это, в частности, вынужден признать старейшина буржуазной методологии истории в ФРГ Т. Шидер. Он пишет, что "ортодоксальность исторического материализма позволила во многом сохранить больше от исторической субстанции, чем ортодоксальность либерально-демократической, государственной и общественной мысли"⁴⁸ .

Ныне буржуазные историки все чаще признают паллиативный характер новых методологических подходов, приносящих западной методологии истории лишь "временное облегчение" в рамках плюрализма. Показательна в этом отношении работа американского историка Т. Юдта (калифорнийский университет Беркли). Характеризуя методологический плюрализм, он пишет: "Идет постоянная борьба за "научный" статус, и требование это обычно удовлетворяется с помощью беззастенчивого и неразборчивого заимствования терминов и инструментов у других дисциплин... В этих условиях изучение прошлого превращается в своего рода игровую площадку для безнадзорных проказников - представителей других дисциплин: кибернетиков, социологов парсоновского толка и т. д.". Результатом всего этого становится то, что историки "почти полностью утратили связь с историческим фактом". Некоторые сферы исторического исследования (история революции, индустриализации и ее последствий) "оказались особенно уязвимыми". Если в течение еще нескольких лет будут публиковаться такие работы, заключает Юдт, то социальная история "утратит всякую связь с изучением прошлого"⁴⁹ .

Но есть и другая сторона этого дела. В буржуазной методологии истории явно проявляется ее "охранительная" функция, которая состоит в ужесточении антикоммунизма и антисоветизма. Один из американских журналов подчеркнул в этой связи: "Но в одном вопросе должна быть сразу же внесена ясность: какую позицию он (автор) занимает в борьбе между Советами и Западом. Занимать стороннюю позицию - значит

⁴⁷ J. Falter. Die Behavioralismus - Kontroverse in der amerikanischen Politikwissenschaft. "Kolner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie", 1979, H. 1, S. 10 - 20.

⁴⁸ Th. Schieder. Vom Sinn der Geschichte - Vom Sinn der Geschichte. Stuttgart. 1976, S. 13 - 14.

⁴⁹ T. Judt. A Clown in Regal Purple: Social History and the Historians. "History Workshop Journal", N 7, Spring 1979, pp. 68 - 94.

стр. 95

играть на руку коммунистам"⁵⁰ . Как видим, речь идет здесь отнюдь не о научных достоинствах труда любого западного историка. Перед нами общая линия, направленная на формирование у западных авторов антикоммунистической позиции, несовместимой с правдивой интерпретацией истории. Американские профессора В. Бунке (Северо-западный университет) и Д. Эхолс (Иллинойский университет) невольно раскрывают эту преднамеренную направленность буржуазного моделирования исторических процессов, основанного на несостоятельных в научном отношении методологических критериях. Среди "поясняющих моделей" истории советского общества они называют прежде всего "тоталитарную", которая после окончания второй мировой войны была "доминирующей парадигмой", используемой для интерпретации истории СССР в соответствии с духом "холодной войны". Они признают, что эта модель "делала изучение советской истории весьма простым делом" и что со временем ее ценность "была поставлена под сомнение в связи со скудностью приводимых фактов".

Чтобы избавить "тоталитарную модель" от наиболее очевидных дефектов, продолжают те же авторы, родилась идея "директируемого общества", которая и была положена в основу новой "жесткой модели" под тем же названием. Но и она, по словам Бунке и Эхолса, "упрощала реальность". Не были удовлетворительными и другие модели, демонстрирующие плюрализм своей методологической основы. В последнее время наиболее популярной стала "мобилизующая модель", трактующая историю советского общества как часть неизбежного всемирного процесса индустриализации. Однако и эта модель "не может быть удовлетворительной", заключают авторы, ибо, несмотря на исследовательскую работу по отдельным темам, и поныне "ряд проблем так и остался нерешенным - намерениям совершить революцию не всегда соответствует методология исследования". Признавая, по сути дела, несостоятельность буржуазной методологии, Бунке и Эхолс в своих рассуждениях о перспективах исторического моделирования все же остаются верны ее принципам. Они рекомендуют "классическую" работу З. Бжезинского и С. Хантингтона⁵¹ как "очень хороший источник" идей для разработки в будущем новых "синтезированных моделей" истории советского общества в концептуальных рамках все той же теории модернизации⁵² .

Но антикоммунистический подход несовместим с истинным воспроизведением объективного исторического процесса. К тому же ориентация буржуазной историографии на антикоммунизм приводит к глубокой деформации ее источниковой основы. Это вынуждена признать и западная печать, где отмечается, что советологи нередко "искажают" и даже "насилуют факты", а их выводы "достигаются за счет сокрытия истины под таким густым слоем мифов, что вся история теряет свой дидактический смысл"⁵³ . В этой связи английский историк П. Дьюкс, например, не без доли сарказма пишет, что его американский коллега Л. Тиллет, рассуждая о "русском империализме и колониализме", должен был бы привести "кое-какие из американских оправданий по поводу истребления краснокожих индейцев"⁵⁴ .

Создание историографических мифов - порождение проникновения антикоммунизма в научную лабораторию историка, парализующего его исследовательскую мысль. Здесь уместно напомнить ленинские слова:

⁵⁰ "N. Y. Times Book Review", February 11, 1979, pp. 20, 22.

⁵¹ Z. Brzezinski and S. Huntington. Political Power USA/USSR. N. Y. 1964.

⁵² CM. V. Bunce and J. Echols. From Soviet Studies to Comparative Politics: The Unfinished Revolution. "Soviet Studies", vol. XXXI, N 1, January 1979, pp. 43 - 55.

⁵³ "The New York Review of Books", vol. XXIV, N 11, 23.VI.1977, pp. 13, 14.

⁵⁴ "The Slavonic and East European Review", vol. 56, N 3, July 1978, p. 454.

стр. 96

"нельзя делать иллюзии, создавать себе мифы - материалистическое понимание истории и классовая точка зрения безусловно враждебны этому"⁵⁵ . Марксистская методология истории исходит из того, что факты следует оценивать объективно, без "фигур умолчания", отказываясь от бездоказательных оценок. При этом вопреки утверждениям буржуазных теоретиков "историческая" природа факта не утрачивается, хотя явственно сочетается с личным началом исследовательского поиска, ибо исторические факты оживлены историком. В свое время Ленин писал по этому поводу: "Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его"⁵⁶ .

Поляризация методологических принципов буржуазной и марксистской историографии наиболее зримо видна при применении ими сравнительно- исторического метода. Основным условием применения его, отмечал Ленин, должно быть выявление того, "сравнимы ли исторические эпохи сравниваемых стран" и "какую же историческую стадию развития" они переживают⁵⁷ . Такой подход позволяет выявить сопоставимые и несопоставимые явления, но главное - учесть "объективное содержание исторического процесса в данный конкретный момент, в данной конкретной обстановке", выявить генетические корни и показать тенденцию его развития, провести принцип историзма⁵⁸ .

В последнее время в буржуазной историографии стало придаваться большое значение сравнительно-историческим исследованиям. Однако методологические критерии сравнимости, используемые буржуазными авторами, лишают историческое познание перспективы⁵⁹ . Эйзенштадт, например, пишет, что его метод факторного сравнения социальных систем и революций основывается на "соединении" структурно-функциональной, символико-структурной, неоэволюционистской и марксистской теорий. Вряд ли можно говорить о каком-либо глубоком влиянии марксистской теории на этого американского историка, а вот воздействие веберовских идей на него несомненно. Да и сам он не скрывает своего отношения к Веберу. Одна из основных задач, стоящих перед исследователем, рассуждает Эйзенштадт, "заключается в том, чтобы подойти к классическим интерпретациям революции с веберовских позиций анализа социальных явлений". Нетрудно заметить, что и в данном случае явственно проступает преднамеренное игнорирование марксистского учения о формационном развитии общества. Более того, затушевывая подлинное содержание теории научного коммунизма, Эйзенштадт пытается представить здесь ее как одну из "идеологий модернизации", как разновидность "универсальной традиции обновления (мира)"⁶⁰ .

Подобным методом пользуется и Т. Скокпол (Гарвардский университет), сравнивая разновременные и разнотипные революции: французскую 1789 г., революции в России 1917 г., китайские 1911 и 1949 годов⁶¹ . Отправным является для автора тезис о том, что эти револю-

⁵⁵ В. И. Ленин. ПСС. Т. 10, с. 220.

⁵⁶ В. И. Ленин. ПСС. Т. 29, с. 194.

⁵⁷ В. И. Ленин. ПСС. Т. 25, с. 266, 268.

⁵⁸ В. И. Ленин. ПСС. Т. 26, с. 139.

⁵⁹ См.: И. Д. Ковальченко, Н. В. Сивачев. Структурализм и структурно-количественные методы в современной исторической науке. "История СССР", 1976, N 5, И. Ковальченко. О моделировании исторических явлений и процессов. "Общественные науки", 1979, N 1.

⁶⁰ См. S. Nisеstadt. Revolution and the Transformation of Societies. A Comparative Study of Civilization. N. Y. - L. 1978; P. Doreian and N. Hummоn. Modeling Processes. N. У. 1976.

⁶¹ Th. Skocpol. France, Russia, China: A Structural Analysis of Social Revolutions. "Comparative Studies in Society and History", vol. 18, JY 2, April 1976; ejusd. States and Social Revolutions. A Comparative Analysis of France, .Russia and China. Cambridge - L. - N. Y. - Melbourne. 1979; ejusd. State and Revolution: Old Regimes and Revolutionary Crisis in France, Russia and China. "Theory and Society", vol. 7, N 1 - 2, January- March. 1979.

стр. 97

ции произошли на более ранней ступени "всемирно-исторического процесса модернизации". Скокпол и ее единомышленники на этом основании выделяют две модели революции: "классическую западную" и "неклассически- ориентированную - восточную", "догоняющую", в которой, дескать, с запозданием и в специфических условиях XX в. воспроизводится то, что было присуще английской (XVII в.), французской (XVIII в.) и американской (XVIII в.) буржуазным революциям. Более того, Скокпол уверяет, что события 1789 г. должны быть объяснены не "столкновением несовместимых способов производства", а борьбой внутри единого правящего класса Франции за и против реформ. Английскую же революцию XVII в. автор характеризует как "гражданскую войну между сегментами господствующего класса земледельцев"⁶² . Даже западные рецензенты были вынуждены отметить, что в данной генерализирующей схеме мировых революций выхолащивается их социальный смысл, а их характеристика ограничивается рамками "административной истории"⁶³ . Но главное состоит в том, что подобная "генерализация мировых революций" понадобилась буржуазным авторам, чтобы затушевать пролетарское содержание Великой Октябрьской Социалистической революции, изобразив ее в виде некоего государственного переворота.

Кризисные черты буржуазной методологии истории проявляются и в произвольном сопоставлении общественно-исторических явлений, которые вообще вряд ли могут сравниваться. В последнее время даже буржуазные историки выступают с осуждением попыток своих коллег искать, например, аналогии между фашизмом и коммунизмом. Западногерманский историк К. Ринтелен в отклике на т. VI серии "Propylaen Geschichte Europas" пишет, что автор его, небезызвестный боннский историк К. - Д. Брахер, прибегает к "неправомерному применению... понятий в сфере сравнения... коммунизма и фашизма" и подчеркивает, что при этом "используются научно сомнительные обоснования" и "недоказуемые утверждения". "Жесткий антимарксизм, определяющий образ мышления Брахера, - заключает Ринтелен, - приводит к тому, чти недоказуемые утверждения преподносятся почти как достоверные"⁶⁴ .

Современный этап кризиса буржуазной методологии истории - это проявление общего кризиса духовной культуры капиталистического общества. Методология истории оказалась самым слабым звеном буржуазного мышления, неспособного дать ответы на вызовы нынешнего быстро изменяющегося мира, защитить основные ценности капитализма. Этот кризис выражается сегодня в плюралистическом подходе западных авторов к выбору методологии исторического исследования и неразрывно связан с поисками более устойчивой и надежной теоретико-методологической основы. Очевидно, что в ходе осмысления кризисного состояния буржуазной историографии открывается возможность не только определить гносеологически-методологический уровень современного буржуазного историографического процесса, но и наметить контуры интерпретационно-оценочной системы и тем самым создать основу для дальнейшего комплексного изучения немарксистской методологии истории.

⁶² Th. Skocpol. States and Social Revolutions. A Comparative Analyses of France, Russia and China, pp. 58, 141.

⁶³ "The English Historical Review", 1980, vol. XCV, N 376, pp. 638 - 641.

⁶⁴ K. Rintelen. Kritisches zur Karl Dietrich Bracher. Die Krise Europas, 1917 - 1975. "Geschichte in Wissenschaft und Unterrichb, 1979, H. 2, S. 94.

Постоянный адрес данной публикации: