За последнюю четверть века западноевропейское и американское монголоведение существенно продвинулось в изучении обстоятельств создания Монгольской империи и ее устройства, включая право и религию, политику монголов в завоеванных странах, роль монголов в глобальных средневековых процессах; вводятся в научный оборот ранее не использованные источники, по-новому оцениваются уже известные¹.

Написанная П. Рачневским подробная биография Чингисхана излагает историю жизни основателя Монгольской империи, дает оценку его личности и деятельности. Автор рассматривает состав Монгольской империи, ее право, религиозную политику². Одна из последних работ биографического жанра - монография М. Биран³. Это взгляд на монголов из мусульманского мира, переоценка монгольского влияния на Ближний Восток. Образ Чингисхана представлен в понимании различных религиозных и идеологических систем цивилизаций Востока.

Одной из наиболее часто упоминаемых книг является монография Д. Моргана "Монголы". В ней излагаются ключевые моменты монгольской истории от возвышения Чингисхана до изгнания монголов из Китая. Особенный интерес представляет четвертая глава книги, в которой рассмотрены военная организация, институты управления, коммуникации и податная система в монгольском обществе. В исследовании использованы ближневосточные источники о завоеваниях монголов⁴.

Обзорные работы по истории номадов Внутренней (Центральной) Азии выполнены в том же ключе, что и хорошо известные довоенные книги Мак-Говерна и Р. Груссэ. Здесь широкими мазками дана общая динамика политической истории степных империй от истоков господства кочевников (хунну) до их заката в период маньчжурской династии Цин⁵. Большое внимание уделено завоеваниям Чингисхана и монгольским государствам в Старом Свете. К числу таких работ относится 6-й том "Кембриджской истории Китая", подготовленный при участии наиболее авторитетных на Западе специалистов в этой области (к сожалению, "Кембриджская история Внутренней Азии",

Крадин Николай Николаевич - доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН.

опубликованная в 1990 г., заканчивается на чжурчженях). 6 из 9 глав посвящены монгольскому периоду. В 4 - 7 главах рассматриваются периоды становления и расцвета монгольской империи при первых ханах (Т. Олсон), формирования собственно Юаньской империи при Хубилае (М. Россаби) и после него (Сяо Цицин), время кризиса и гибели династии (Дж. Дардесс). Две главы посвящены институтам управления (Э. Эндикот-Вест) и китайскому населению (Ф. Моут) в период династии Юань⁶.

В преддверии 2006 года (800-летие создания империи Чингисхана) появилось немало специальной и популярной литературы по истории монголов. Некоторые из этих книг переведены на русский язык. Приходится сожалеть, что желание издателей сэкономить снижает качество такого рода продукции. В переводных работах нередко изъят справочный аппарат, отсутствуют квалифицированные комментарии, да и качество перевода иногда оставляет желать лучшего. На исторической карте появляются доселе никому не известные народы. Хунну превращаются в ксионгов, чжурчжени в рузгенов и т.п.

Бестселлером в литературе о Чингисхане стала книга Дж. Уезерфорда, недавно ее перевели на русский язык⁷. Автор - талантливый беллетрист. Главная идея работы - показать глобальный характер изменений, вызванных монгольскими завоеваниями, начиная от расовой и религиозной терпимости, заканчивая введением бумажных денег и Ренессансом. Однако в работе много неточностей и ошибок.

Монгольская империя была многонациональным государством. Это создает большие трудности для серьезной источниковедческой подготовки, поскольку основные тексты по средневековой истории монголов написаны на старомонгольском, китайском, персидском, арабском, а также латинском, русском, армянском, греческом, корейском, сирийском, тибетском и других языках.

Главным источником по истории монголов считается анонимная "Монголын нууц товчоо" ("Тайная история монголов", или "Сокровенное сказание"). Этот источник издавна привлекает внимание исследователей. Существует много переводов его на различные языки, бесчисленные статьи и книги о нем. В 1980-е годы был переиздан перевод Ф. Кливза⁸. В начале XXI в. известный монголовед и синолог Ургуне Онон опубликовал свой перевод памятника на английский язык⁹, затем вышел в свет давно ожидаемый перевод И. Рахевильца. Во введении к источнику подробно рассмотрена история изучения и переводов летописи, время создания текста и его авторство, жанр, соотношение с другими памятниками. Книга снабжена подробнейшими (полтора тома) комментариями. В работе учтены практически все сколько-нибудь значимые работы в данной области¹⁰. Это выдающееся событие в современном монголоведении.

Другой важный источник - китайская летопись "Юань ши" ("История династии Юань"). Перевод первых четырех глав (цзюаней), посвященных Чингисхану и его ближайшим преемникам, на русский язык предпринял Н. Я. Бичурин еще в 1829 г.; впоследствии многие выдающиеся исследователи переводили те или иные разделы летописи (П. Пельо, Л. Амбис, Э. Хэниш, Г. Франке, Г. Шурманн, Н. Ц. Мункуев, П. Рачневский и др.). В последней трети XX в. появились и переводы первых цзюаней на немецкий язык¹¹, а также обстоятельное описание военных институтов юаньской империи, выполненное Сяо Цицином, с приложением переводов 98 - 99 цзюаней летописи¹².

Из других китайских источников были переведены трактаты "Мэн-да бэй-лу" ("Полное описание монголо-татар") и "Хэй да ши люэ" ("Краткие

сведения о черных татарах")¹³ - хорошее дополнение к переводам этих сочинений Н. Ц. Мункуева¹⁴. Чан Хокальм сделал научную публикацию еще одного источника - биографического повествования одного из китайских чиновников, в котором описываются последние годы существования чжурчженьского государства¹⁵.

Третий главный источник по истории ранних монголов - "Джами ат-Таварих" ("Сборник летописей"), написанный между 1309 - 1311 гг. под руководством Рашид ад-Дина, визиря Газан-хана. Длительное время этот капитальный труд был доступен для исследователей, незнакомых с первоисточником, только в переводе на русский язык. Дж. Бойл перевел часть его на английский язык¹⁶, а относительно недавно У. Тэкстон выпустил и полный перевод¹⁷.

Ала ад-дин Ата-Мелик Джувейни не был современником походов Чингисхана, но его труд "Тарих-и джахангушай" ("История завоевателя мира") также считается важным сочинением по истории монгольской эпохи. В 1997 г. он был переиздан в переводе Бойла с новым предисловием Моргана¹⁸.

В последние десятилетия на европейские языки были переведены еще несколько важных источников. Среди них энциклопедия Ибн-Абу-Надида, содержащая сведения о событиях 1258 г., когда Багдад был взят войсками Халагу¹⁹, корпус данных из армянских источников о монголах²⁰, многотомное сочинение о путешествиях Ибн Батуты²¹.

Самые известные средневековые европейские источники - записки европейских путешественников и посланников к монгольским ханам, сочинения Плано Карпини, Гильома Рубрука и Марко Поло²² - содержат уникальные сведения о всех сторонах жизни монголов XIII века. Эти произведения неоднократно переиздавались в последние десятилетия²³. Новый перевод сочинения Рубрука выполнен П. Джексоном²⁴.

Основной круг источников по истории империи Чингисхана давно известен. Однако европейское монголоведение продолжает пополняться новыми переводами, ведется кропотливое уточнение и дополнение переводов. Первоочередной задачей является введение в научный оборот династийных источников на китайском языке.

Монгольские завоевания нередко сравниваются с природными катаклизмами - шторм, ураган, буря и т.д. Имеется ряд работ, специально посвященных монгольским завоеваниям в Азии и Европе²⁵. Объясняя военные успехи монголов, обычно указывают на слабость соседей вследствие внутренних кризисов и в то же время способность родоплеменного общества мобилизовать большие массы людей для ведения войны, на строгую дисциплину и хорошую военную организацию, особенности вооружения и материально-технические возможности номадов (большое количество лошадей, мобильность, отлаженная связь и т.д.).

Однако специальных работ, посвященных вооружению и военному делу монголов, сравнительно немного. В научно-популярном труде Дж. Чамберса "Дьявольские всадники" разобрано военное искусство монголов, причем автор отмечает, что ключом к успеху являлись тщательное планирование войны и высокая выучка монгольских воинов²⁶. В книге Т. Мэя всесторонне рассмотрена организация военного дела у монголов: порядок формирования и рекрутирования войска, вооружение и способы тренировки, тактические приемы и стратегия войны, разведка, использование обмана, хитрости, пропаганды и психологического давления на противника²⁷. В оригинальных работах Дж. Смита показано, что монголы представляли собой не хорошо обученную армию, а народ-войско. Главная причина их военных успехов заключалась в количественном преобладании над противником²⁸. В этой связи

привлекает внимание работа об успешном противостоянии монгольским армиям со стороны войска мамлюков²⁹.

Продолжается изучение причин образования империи Чингисхана. Антрополог Дж. Флетчер, опираясь на работы китайского историка Сяо Цицина, полагал, что все теории, объяснявшие причины образования империй номадов и их нашествия на Китай и другие земледельческие страны, могут быть сведены к семи: 1) жадная и хищническая природа степняков, 2) климатические изменения, 3) перенаселение степи, 4) нежелание земледельцев торговать с кочевниками, 5) необходимость дополнительных источников существования; 6) потребность в создании надплеменного объединения кочевников, 7) психология кочевников - с одной стороны, стремление номадов ощущать себя равными земледельцам и, с другой стороны, вера кочевников в данное им Небом, Тенгри, божественное предназначение: покорить весь мир³⁰.

В той или иной степени все перечисленные объяснения встречаются в литературе последних десятилетий. Остановимся на некоторых, наиболее важных исследованиях. В вопросе о внутреннем состоянии монгольского народа как причине возвышения монголов исследователи обращают внимание на саму природу кочевого общества. Л. Крэдер писал в этой связи о том, что кочевники могли самостоятельно создавать рудиментарную государственность, их общество делилось на классы знати и народа ("белая" и "черная" кость). Власть степных предводителей основывалась на клановой системе, генеалогической близости претендента к роду правителя; степная аристократия, кроме того, умела контролировать внешнюю торговлю. Поскольку стратификация в обществе кочевников основывалась на родственных связях, трудно отделить политические и родовые отношения. Такое государство, по мнению автора, можно было бы назвать родовым. Для кочевой государственности были характерны слабая роль денег, отсутствие городов, существование вассалитета³¹. В работах 1970-х годов Крэдер все больше уделял внимания внутренним факторам, сближаясь с позициями марксистских ученых³².

В последние десятилетия наиболее последовательно теорию автономного развития номадов развивает Н. Ди Космо. Он считает, что кочевники всегда были в той или иной форме знакомы с земледелием³³. В то же время появление кочевых держав было бы неверно рассматривать как "эволюционный" процесс. Это, скорее, процесс постепенного накопления политического опыта. Отправной точкой является структурный кризис внутри племенного общества. Кризис мог быть вызван различными экономическими, политическими и иными причинами. Первым шагом по пути к выходу из кризиса является милитаризация, создание военно-иерархической структуры степного общества. Милитаризация дополняется появлением харизматического лидера и его сакральной легитимизации в качестве правителя. Все это приводит к концентрации им власти, а затем посредством организации экспансии и получения доходов создаются условия для создания государственности³⁴.

Все это не противоречит фактической истории утверждения власти Чингисхана. Вопрос только в том, почему результат обязательно предполагал милитаризацию, но не интенсификацию экономики. Значит, потенциал внутреннего развития был все-таки ограничен. Как заметил по этому поводу Флетчер, кочевникам "с экологической точки зрения не требовалось общественной организации выше уровня племени. Всякий претендующий на место надплеменного вождя должен был заставить подчиняться себе высокомобильное население, которое могло просто откочевать, проигнорировав тем самым [его] претензии на власть. Племенные вожди не горели желанием потерять свою автономность, так чтобы властелин всей кочевой федерации

мог править или облагать налогами их племена. В отличие от аграрных обществ, которые могли копить богатство и хранить его, степное общество покоилось на богатстве, состоявшем из скота, которому были необходимы обширные пастбища и которое нельзя было концентрировать в едином центре власти. По этой же причине надплеменной правитель не мог содержать постоянную армию, которая была бы в его полном распоряжении"³⁵.

Ряд исследователей развивает тезис о преемственности степных империй кочевников, отмечая при этом сходство у хунну, тюрков и монголов их политической организации (крылья, десятичная система), системы наследования, власти и идеологии (титулатура, обряд инаугурации, культ Тенгри). Эту концепцию, в частности, обосновывал Зеки Велиди Тоган³⁶; в том же смысле высказывались другие историки, не исключая и российских (В. В. Трепавлов)³⁷. В последние годы концепцию преемственности поддержал Д. Роджерс, который считает, что таким путем можно объяснить динамику политических институтов в степях Монголии³⁸.

Среди внешних факторов нередко упоминаются природно-географические условия. При этом существенно то, что современные палеогеографические данные не подтверждают жесткого соотношения периодов глобального усыхания/увлажнения степи с временами упадка/расцвета кочевых империй. Г. Дженкинс полагает, что климат в рассматриваемое время существенно ухудшился. По его мнению, на 1175 - 1260 гг. на территории Монголии пришлось резкое похолодание. Это могло стать причиной объединения монголов³⁹. Однако имеются данные о том, что на 1120 - 1280 гг. пришелся так называемый средневековый максимум среднегодовой температуры и солнечной активности⁴⁰. По A.M. Хазанову, начиная с VIII в. численность монголов резко увеличивалась. Это привело к тому, что к концу XII в. возникло несоответствие между ресурсами (количеством скота) и численностью населения. Неудивительно, что монголы стремились получить у соседних народов не только продукты питания, но и скот⁴¹.

Однако более важным было значение окружающего мира для общественных отношений номадов. Основанная на этой идее концепция внешней границы О. Латтимора была развита Хазановым и С. Жагчидом. С их точки зрения, ограниченные возможности скотоводческого хозяйства побуждали кочевников устанавливать тесные контакты с оседло-городскими обществами⁴². Кочевники могли получать требующуюся им продукцию земледелия и ремесла как посредством торговли и обмена, так и путем войны и грабежей. Для этого они создавали свои степные империи. Позднее идеи об обусловленности политических процессов у степняков связями с земледельческим миром были развиты на материале древних и средневековых номадов евразийских степей Т. Барфилдом, Флетчером и П. Голденом⁴³. Жагчид в книге, написанной совместно с П. Хайером, рассмотрел основные стороны культуры монголов - скотоводческую экономику, семейно-родственные отношения, социально-политическую структуру, религию, искусство, письменность⁴⁴. Важное значение для понимания природы монгольского общества имеет изучение социальной терминологии, которая содержится в "Монголын нууц товчоо"⁴⁵. К проблеме повседневной жизни монголов обратился также Дж. Лэйн⁴⁶.

В книге "Неспокойная граница" Барфилд⁴⁷ суммировал взгляды предшественников и, отвергая диффузионистские интерпретации заимствования номадами государства у земледельцев, показал, что степень централизации степного общества была прямо связана с уровнем политической интеграции оседлого земледельческого общества. Империя Хань и держава Хунну появились в течение одного десятилетия. Тюркский каганат возник как раз в то

время, когда Китай был объединен под властью династий Суй, а затем Тан. Когда в Китае начинались смуты и экономический кризис, система дистанционной эксплуатации кочевников переставала работать и имперская конфедерация разваливалась на отдельные племена до тех пор, пока не восстанавливались мир и порядок на юге. Концепция была критически воспринята китаистами по причине отсутствия у автора соответствующей лингвистической подготовки⁴⁸. Тем не менее обобщенные в его работе этнографические данные и теоретический анализ делают ее одной из наиболее важных работ последней четверти XX столетия.

Империя Чингисхана, однако, действительно не вписывается в это построение, поскольку ее создание пришлось не на период подъема чжурчженьской династии Цзинь, а на годы кризиса. Сам Барфилд, по сути, признал это: "Победа Чингисхана демонстрирует, что модель, которую мы представили, является вероятностной, а не детерминистской"⁴⁹. "Чем больше я изучал истоки Монгольской империи, - пишет Барфилд, - тем больше у меня складывалось мнение, что Чингисхан играл более великую персональную роль, чем любой другой лидер в Монголии до или после... Если бы Чингисхан был убит до 1206 г., в Монголии не появилась бы такая мировая кочевая империя... Когда большой дуб возвышается на земле, легко забыть, что он начинал свое существование желудем, желудем который могла съесть любая белка. И когда родился Чингисхан, было очень мало желудей, но много голодных белок. Так как больше внимания уделяется великим монгольским завоеваниям после 1206 г., обычно недооценивают значение прихода Чингисхана к власти, объединения Монголии и создания могущественной империи"⁵⁰. Впрочем, такой подход разделяют далеко не все. И. Тоган полагает, что если бы Чингисхана не было, на его месте оказался бы какой-то другой вождь из татар, кереитов, найманов и др.⁵¹

Созданная монголами империя представляла собой уникальный опыт соединения традиционных степных механизмов управления и административных институтов оседло-городских обществ. В книге К. Хессе показана динамика политических институтов монгольского общества⁵². Одно из наиболее крупных исследований по этой теме - монография Олсона "Монгольский империализм". Блестящее владея китайскими и персидскими источниками, он раскрыл процесс формирования основных институтов монгольской империи и ее расцвета в период правления хагана Мункэ. Олсон показывает основные методы централизации власти: создание системы личной зависимости правителей покоренных владений, проведение переписи, сбор дани и формирование налоговой системы, мобилизация трудовых ресурсов, формирование инфраструктуры империи (ямская служба, баскаки и т.д.)⁵³.

Ввиду отсутствия бюрократии важное место в структуре управления монгольской империи принадлежало дружинникам (кешиктенам). Их роль рассмотрена в монографии Сяо Цицина. Положение дружинников основывалось на личных связях с правителем, и это сильно отличалось от традиционного китайского способа пополнения управленческого аппарата⁵⁴. Впрочем, как отмечает Г. Франке, "иногда нукерские связи становились отчасти формализованными вследствие присвоения титулов, порожденных китайскими институтами, но эти титулы во многих случаях не представляют ничего большего, чем пустое слово"⁵⁵. Книга Франке о сакрализации власти Чингисхана интересна сопоставлением различных образов основателя монгольской империи, сформированных в китайских, монгольских и буддистских источниках⁵⁶.

Чингисхан воспринимал Небо не как божественную данность, а как способ умножения свой личной силы. Ряд трудов посвящен религиозным воз-

зрениям монголов и идеологии их империи. При этом большее внимание уделялось традиционным шаманистским культам, концепции Вечного Неба⁵⁷; есть работы о роли колдовства и предсказаниях астрологов⁵⁸. Предметом дискуссии стал также вопрос, когда монголы выработали мессианскую доктрину покорения мира: в доимперский период, в процессе завоеваний или подобная идеология была характерна для степных империй всегда⁵⁹. В ходе изучения вопроса о природе монгольской религиозной терпимости было установлено, что она была обусловлена многими факторами: наличием у монголов представлений о Небесном мандате на завоевание мира, отсутствием стратегического интереса к мировым религиям, личными мотивами монгольских правителей, стремлением разобщить политические элиты различных вероисповеданий⁶⁰.

Лишь после ослабления монгольских государств мировые религии стали важным фактором политического господства на завоеванных территориях. Флетчер задавался вопросом, почему монголы приняли ислам, но не стали в завоеванных странах конфуцианцами, буддистами или христианами. Его главный вывод и сейчас не вызывает возражений: ислам - это религия воинов и торговцев, она более приемлема для номадов⁶¹. В новых работах проблема обращения монголов в ислам на Ближнем Востоке, в Средней Азии и Золотой Орде исследована более подробно⁶². Все более важное место занимает изучение роли буддизма, в частности в связи с последующей ламаизацией Хала-Монголии⁶³. Так или иначе, принятие монголами мировых религий способствовало сначала развитию аккультурационных процессов среди элиты, а затем и проникновению культурных заимствований из оседло-земледельческого мира в степную среду.

Имеются достижения в изучении монгольского средневекового права. Традиционно принято считать, что наиболее подробные сведения о составе Ясы Чингисхана содержатся в трактате египетского писателя XV в. ал-Макризи. У него черпали информацию о составе Ясы все интерпретаторы, от П. де ла Круа до В. Я. Рязановского и Г. В. Вернадского. Д. Айалон, однако, доказал, что все сведения о Ясе - вымысел. Ал-Макризи стремился опорочить правительство мамлюков и с этой целью пытался показать, что они включили монгольские юридические нормы в свои законы⁶⁴. Выводы Айалона были поддержаны и развиты Д. Морганом и Д. Эгль⁶⁵.

По мнению И. Рахевильца, Яса существовала как устный свод запретов и правил, в который было запрещено вносить изменения. Однако Яса не представляла собой четко разработанного юридического кодекса, скорее это была компиляция различных установлений, правил и табу, установленных Чингисханом с некоторыми дополнениями в правление Угедея. Текст Ясы не сохранился, однако многие ее нормы известны в пересказе других средневековых источников. С течением времени значение Ясы упало вследствие разделения Монгольской империи на несколько самостоятельных частей, в которых определяющую роль имели местные юридические традиции⁶⁶.

Ясой также занимался Рачневский. По его мнению, так называемая Яса представляла собой совокупность записей различных изречений и распоряжений Чингисхана, высказанных по разным поводам и в течение длительного периода времени. Эти изречения нельзя считать юридическим документом систематического характера⁶⁷. Рачневский также выполнил большую работу по введению в научный оборот юридических источников империи Юань из "Да Юань тунчжи" ("Всеобщие законы великой династии Юань")⁶⁸.

В последние два-три десятилетия развивалось изучение монгольских режимов в завоеванных обществах, основанное на освоении источников на китайском, арабском и персидском языках⁶⁹. Среди них особое внимание

привлекает история династии Юань. Фундаментальные исследования Г. Франке посвящены различным аспектам политики монголов в Китае. Он рассматривает соотношение китайской номенклатурной терминологии и различных племенных наименований киданей, чжурчженей и монголов, формирование специальных институтов для усиления персональной власти правителей (например, кешиктенов у монголов) или контроля над завоеванными народами, трайбалистские элементы и этническую дискриминацию в государственном аппарате, опыт использования дуальной системы управления отдельно для номадов и земледельцев и т.д.⁷⁰

Появились большая работа по изучению кодекса законов династии Юань⁷¹, собрание биографий государственных деятелей юаньской династии, составленных на основе исторических хроник⁷², сводка данных Д. Фарквара об административных учреждениях империи Юань, а также книга об организации монголами местного управления в Китаем. В этих работах использовано немало ранее неизвестных источников⁷³.

Непревзойденным образцом исторической биографии является книга М. Россаби о Хубилае. Опираясь на разнообразные источники, автор преодолел сухость китайских династийных хроник и сумел нарисовать живой образ императора, который предстает в этом исследовании как не только завоеватель, но и мудрый правитель, покровитель торговли, наук и искусств. Россаби также прослеживает процессы аккультурации номадов в Китае, выявляя ошибки монголов в управлении Поднебесной⁷⁴.

Оценка монгольского присутствия в Китае остается спорной. Одни авторы склонны характеризовать правление Юаней как период ужесточения, в сравнении с автохтонными династиями. Даже расцвет китайской национальной культуры объясняется с этой точки зрения тем, что завоеватели неохотно привлекали конфуцианцев к управлению. По этой причине многие из представителей китайской интеллектуальной элиты обратились к литературе, искусству, наукам. Другие указывают, что, несмотря на сокращение численности населения, успешно развивалась экономика, императоры покровительствовали литературе и живописи⁷⁵.

Монголы в силу своей относительной малочисленности не смогли противодействовать аккультурационным процессам. Армия теряла свою боеспособность из-за необходимости вести оседлый образ жизни. Воины брали в жены китаянок, развивался бикультурализм. Численность монголов вместе с сэму в официальных учреждениях никогда не составляла более трети. Квоты поддерживались искусственно. Когда была восстановлена система экзаменов на должность, для монголов и сэму также были введены облегченные испытания. К тому же некоторые китайцы овладевали языком завоевателей и принимали монгольские имена⁷⁶.

Определенный итог изучения деятельности монголов на Ближнем Востоке был подведен в "Кембриджской истории Ирана"⁷⁷. Однако в последние десятилетия исследование продолжилось. Монгольским завоеваниям и их политике в Иране уделено внимание в книге Моргана "Средневековая Персия"⁷⁸. Оценки монгольского завоевания становятся более глубокими. Несмотря на жестокость монголов в Средней Азии и на Ближнем Востоке, степень разрушительности их завоеваний оказалась несколько преувеличенной. В покоренных странах быстро восстановилась городская жизнь, торговля. Развивалось виноградарство, шелководство, ткачество. Завоеватели со временем приняли ислам, диванную систему управления и вписались в традиционную для этих регионов модель взаимоотношений "номады-земледельцы", а время правления ильханов расценивается некоторыми авторами как "персидский Ренессанс"⁷⁹. Последнему периоду государства ильханов по-

священа книга Ч. Мелвила⁸⁰. М. Биран создал исследование о режиме Чагатаидов при внуке Чингисхана Хайду - в то время, когда улус стал фактически независимым от метрополии, степной империи⁸¹.

Вопросом о монгольских завоеваниях на Руси занимался Ч. Хальперин. Он показал, что политика монголов в древнерусских княжествах принципиально отличалась от их отношений с народами Средней Азии и Ближнего Востока. Монголы кочевали по левобережью Волги. Это позволяло ханам Золотой Орды контролировать ситуацию на Руси, не прибегая к размещению больших гарнизонов в покоренной стране. Поскольку основные геополитические интересы джучидов были сосредоточены вокруг так называемого северного шелкового пути (Хорезм, Поволжье, Причерноморье), их устраивала политика косвенного управления через институт ярлыков⁸².

Гораздо труднее было с осознанием факта политического господства монголов. В Китае оно вписалось в классическую схему смены династий вследствие нарушения предыдущим императором Мандата Неба, а в мусульманском мире - в традиционную исламскую модель государственности. В православной концепции мироздания не нашлось места для обоснования подчинения славян "нехристям" монголам. Признавался факт военного поражения, но отрицалось завоевание и включение русских княжеств в состав Монгольской империи⁸³. Косвенное отражение этого можно найти в нездоровом ажиотаже вокруг полемики о "татаро-монгольском иге" в современной российской историографии и даже в школьных и вузовских учебниках⁸⁴. В других исследованиях рассматривается влияние монголов на Русь. Номады заложили основу для последующего возвышения Московского царства, которое выступало как преемник Золотой Орды. Прослежено заимствование канцелярии, дипломатического и придворного этикета, ямской службы, некоторых административных и военных институтов. Русские князья использовали принципы военного строительства, стратегию и тактику степняков вплоть до появления огнестрельного оружия. В целом монгольское влияние оказалось большим, чем воздействие кочевников на китайскую или мусульманскую культуру⁸⁵.

Ряд работ посвящен монгольским походам в Европу и отношениям монголов с Западом⁸⁶. П. Джексон подробно рассматривает также путешествия миссионеров в Степь, представления европейцев о монголах и их империи⁸⁷.

Крупнейшую проблему представляет собой оценка влияния монголов на исторической процесс. Ж. Абу-Луход в книге "До европейской гегемонии" выдвинула идею о появлении первой "мир-системы" в XIII в.⁸⁸, задолго до того как складывается "мир-система" капитализма⁸⁹. По ее мнению, главный вклад монголов в мировую историю заключается в том, что они создали среду, благоприятную для развития культурного и торгового обмена. В течение короткого времени это сломало барьер между странами и цивилизациями и открыло путь мощным потокам товаров и идей⁹⁰. Позднее роль кочевников, и особенно монголов, была признана и в других исследованиях по теории мир-системного анализа⁹¹. Т. Холл посвятил этой теме специальную обзорную работу⁹².

В работах исторического характера показана конкретная динамика контактов между разными частями Евразии в монгольскую эпоху. Олсон показал, что эти потоки не были односторонне направленными. Китайские техники и инженеры сопровождали монгольские армии, вторгавшиеся в страны ислама. Значительные группы населения с территории империи Цзинь были переселены в Мерв и Тебриз для занятия ремеслом и сельским хозяйством. По приказанию Хулагу были построены буддистские храмы на территории Хорасана, Армении и Азербайджана. Археологически изучены остатки одно-

го такого храма неподалеку от Мерва. Конструкция храма объединяет местные и дальневосточные строительные традиции. В среднеазиатских городах существовали китайские кварталы⁹³.

Все это способствовало расширению связей, формированию новых норм и вкусов. Однако, разумеется, монголы не ставили своей целью создать сеть глобальных информационных коммуникаций. Они были одержимы идеей покорения мира и, следовательно, многие результаты их контактов с другими культурами и цивилизациями оказались непреднамеренными. Распространение технических и культурных новшеств было в большей степени косвенным следствием политических устремлений правителей Монгольской империи, нежели результатом внутреннего развития экономики и торговли. Но в итоге сформировались обширные и устойчивые сети культурных и технологических контактов между ремесленниками, инженерами, художниками и другими представителями интеллектуального труда разных народов и государств; распространялись новые возможности и открытия, которым через несколько столетий было суждено перевернуть весь мир⁹⁴.

В специальной работе Олсон показал, как создание монгольской державы способствовало развитию текстильных производств. Парча являлась важным предметом потребления в верхах кочевых обществах. О высоком общественном положении степняка свидетельствовали его лошадь, пояс, оружие, парчовый халат и головной убор. Это обстоятельство стимулировало текстильное производство в Западной Азии и поступление тканей в Монголию и Китай⁹⁵.

Монгольские завоевания породили крупномасштабные миграционные процессы, культурные контакты, повлияли на вкусы, формировали космополитические установки. Монгольские императоры были покровителями китайских искусств. Юаньский двор стал центром сосредоточения культуры различных цивилизаций. Элементы китайской живописи и декоративного искусства вошли в среднеазиатское искусство, так же как среднеазиатская парча попала на Дальний Восток⁹⁶. Национальная кухня многих стран обогатились заимствованными блюдами и кулинарными рецептами. В Китае при династии Юань в употребление высших слоев вошли блюда из баранины, а рис отошел на второй план⁹⁷. С Ближнего Востока лапша попала в Китай и Италию, где стала одним из основных национальных блюд⁹⁸. Европейцы познакомились с технологией перегонки спирта, не говоря уже о таких открытиях, как компас, порох и книгопечатание. Влияние монгольского мира прослеживается в военном деле⁹⁹, в одежде. В Европе вошло в моду так называемое "татарское платье". Монголы стимулировали распространение медицинских идей ¹⁰⁰, способствовали развитию картографии, изучению языков и составлению словарей¹⁰¹.

Наглядным воплощением смешения культур и народов стал Каракорум - столица Монгольской державы. В 1948 - 1949 гг. там проводил раскопки советский археолог С. В. Киселев. В конце XX в. японские археологи сняли новый, более точный план города¹⁰². Начиная с 2000 г. там ведет раскопки совместная германо-монгольская экспедиция¹⁰³. Один из двух ее отрядов под руководством Х. -Г. Хюттеля занимался изучением дворца, раскопанного Киселевым. Хюттель пришел к выводу, что это был храм, а не дворец Угедей-хагана. Дворец же, по его мнению, должен был располагаться в районе современного монастыря Эрдэни-дзуу, где удалось обнаружить остатки стены средневекового времени. Неподалеку от раскопок Киселева археологи нашли гончарные печи¹⁰⁴.

Второй отряд проводил исследования в районе перекрестка главных улиц. Была уточнена стратиграфия, обнаружены жилища с канами, большое коли-

чество разнообразных находок, которые свидетельствовали о смешении культурных стилей и традиций¹⁰⁵. Все эти находки демонстрировались на специальной выставке; ее каталог содержит статьи специалистов по древней и средневековой Монголии.

После монгольских завоеваний принципиально изменилась международная обстановка в Старом Свете. В восточной части исламского мира центр сместился от Багдада к Тебризу, в Средней Азии - от Баласагуна к Алмалыку, в Восточной Европе - от Киева к Сараю и затем к Москве, в Китае - от Кайфына к Пекину. Монголы снова объединили весь Китай в единое государство (введенное ими административное деление сохраняется до сих пор). Более того, они заложили фундамент китайской государственности в современных ее границах - включая Тибет, Синьцзян, Внутреннюю Монголию и Маньчжурию. Китайская историография подчеркивает многоэтничность юаньского общества как важнейший вклад в национальное строительство КНР¹⁰⁶.

Так называемая средневековая глобализация погубила мир-систему XIII- XIV веков. Гонцы, воины, торговцы, дипломаты перемещались от одного его конца к другому, связывая между собой Китай и Каракорум, Среднюю Азию и Ирак, торговые фактории Причерноморья и католическую Европу. С эпидемиологической точки зрения, как показал У. Макнил в книге "Чума и народы", это имело роковые последствия. В 1252 г. монголы подверглись эпидемии чумы, источник которой находился, возможно, в Гималаях. Через Бирму бацилла попала в Южный Китай; первоначально источник заражения удалось изолировать, однако спустя столетие (с 1331 г.) болезнь стала стремительно распространяться. Через 15 лет эпидемия достигла территории Дешт-и-Кыпчака и Причерноморья. Из Кафы чума распространилась в Венецию, Геную, Константинополь, а также в другие портовые города Средиземноморья. Морским путем из Южного Китая чума достигла Ближнего Востока¹⁰⁷. Последствия были чудовищными: города, являвшиеся центрами международной торговли, за несколько лет потеряли до половины населения. В результате сместились торговые потоки (в Европе - из Италии на север, в бывшие периферийные зоны, такие как Англия). Многие крупные экономические центры Среднего Востока так и не смогли восстановиться¹⁰⁸.

В последние десятилетия отмечается взлет интереса к личности Чингисхана и истории средневековых монголов. Его имя не сходит со страниц газет. Генетики объявили об открытии "гена Чингисхана", который, по их подсчетам, имеется у примерно 16 млн. жителей Азии¹⁰⁹.

Его имя несет в себе зачастую диаметрально противоположный смысл. Во время нападения США на Ирак американские масс-медиа проводили параллели со взятием Багдада в 1258 г. и, наоборот, сравнение американских войск с полчищами Чингисхана проводилось в иракских СМИ¹¹⁰. Внимание к личности Чингисхана обусловлено конъюнктурными факторами (800-летие создания монгольской империи, экзотика ориентального туризма), но также и общим ростом интереса к данной тематике. Если в XVII-XIX вв. Чингисхан воспринимался исключительно как кровавый завоеватель и коварный восточный деспот, то с течением времени представления о нем и его деяниях изменяются.

В развенчании мифа о монголах как диких разрушителях цивилизаций велика роль такого научного направления как евразийство. Впоследствии эти идеи были развиты на Западе, особенно в период очищения от колониального наследия. "Ориентализм" Э. Саида стал библией целого поколения гуманитариев. Вклад кочевников в мировую историю оказался куда более весомым, чем отведенная им ранее роль "санитаров истории". Однако с этого момента маятник качнулся в другую сторону. Для многих, особенно для

популяризаторов и дилетантов, этот вклад перевесил все другое. Симптоматично, что газета "Washington post" признала не Леонардо да Винчи или Христофора Колумба, а именно Чингисхана человеком второго тысячелетия. Автор книги о Хубилае Россаби в предисловии к ее русскому изданию посетовал, что уделил мало внимания "неприглядным сторонам монгольского владычества". Когда он писал свою книгу, то видел важную задачу в том, чтобы показать, в противовес общепринятым установкам, что монголы не являлись дикими варварами. "Однако популяризаторы и дилетанты вышли далеко за пределы рамок, очерченных нашим сбалансированным подходом, и начали публиковать книги, выставляющие Чингисхана демократом и основоположником современного мироустройства, а монголов - благодетелями и покровителями цивилизации"¹¹¹. Именно об этом - научной объективности и осторожности в оценке деяний Чингисхана и его последователей - необходимо помнить исследователям этой по-прежнему актуальной острой темы.

Примечания

Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ 08 - 01 - 00265а.

1. О развитии западного монголоведения предшествующего времени см.: ГОЛЬМАН М. И. Изучение истории Монголии на Западе (XIII - середина XX в.). М. 1988; ЕГО ЖЕ. Монголоведение на Западе (центры, кафедры, общества). 50-е - середина 90-х годов XX века). М. 2004; ALLSEN Т. The Mongols in East Asia, twelfth-fourteenth centuries: A preliminary bibliography of books and articles in Western languages. Philadelphia. 1976; SINOR D. Notes on Inner Asian bibliography IV. History of the Mongols in the 13th century. - Journal of Asian history, 1989, Vol. 23, N 1; JACKSON P. The Mongol empire, 1986 - 1999. - Journal of Medieval history, 2000, Vol. 26, N 2; BUELL P.D. Age of Mongolian empire: A bibliographical essay. - The Silk Road, 2003, Vol. 1, N 1.

2. RATCHNEVSKY P. Cinggis-Khan: Sein Leben und Wirken. Wiesbaden. 1983; EJUSD. Genghis Khan, his life and legacy. Oxford-Cambridge. 1991.

3. BIRAN M. Chinggis Khan. Oxford. 2007.

4. MORGAN D. The Mongols. N.Y. 1986; Maiden. 2007.

5. KWANTEN L. Imperial nomads: A history of Central Asia, 500 - 1500. Philadelphia. 1979; ROUX J. -P. L'Asie Centrale. Histoire et civilizations. Paris. 1997; CHRISTIAN D. A history of Russia, Central Asia and Mongolia. Vol. 1. Oxford. 1998.

6. The Cambridge history of China. Vol. 6. Cambridge. 1994.

7. WEATHERFORD J. Genghis Khan and the making of the modern world. N.Y. 2004; УЭЗЕРФОРД ДЖ. Чингисхан и рождение современного мира. М. 2005.

8. The Secret history of the Mongols. Cambridge (Mass.) 1982.

9. The Secret history of the Mongols. The life and times of Chinggis Khan. Curzon. 2001.

10. RACHEWILTZ I. The Secret history of the Mongols. A Mongolian epic chronicle of the thirteenth century. Leiden-Boston. 2004.

11. ABRAMOWSKIW. Die chinesische Annalen von Ogodei und Guyuk. Ubersetzung des 2. Kapitels des Yuan-Shi. In: Zentralasiatische Studien des Seminars fur Sprach- und Kulturwissenschaft Zentralasiens der Universitat Bonn, 1976, Bd. 10; EJUSD. Die chinesische Annalen des Monke. Ubersetzung des 3. Kapitels des Yuan-Shi. Ebenda. 1989, Bd. 13.

12. HSIAO CH'I-CH'ING. The Military Establishment of the Yuan Dynasty. Cambridge (Mass.) 1978.

13. HAENISCH E., YAO TS'UNG-WU, OLBRICHT P., PINKS E. Meng-ta pei-lu und Hei-ta shihlueh: chinesische Gesandten-berichte uber die fruhen Mongolen 1221 and 1237 (=Asiatische Forschungen 56). Wiesbaden. 1980.

14. ПЭН ДА-Я, СЮЙ ТИН. Краткие сведения о черных татарах. - Проблемы востоковедения, 1960, N 5; Мэн-да бэй-лу ("Полное описание монголо-татар"). М. 1975.

15. CHAN HOK-ALM. The fall of the Jurchen Chin. Stuttgart. 1993.

16. The Successors of Genghiz Khan. N.Y. 1971.

17. RASHID AL-DIN. Jami'u't-tawarikh (Compendium of Chronicles). Cambridge (Mass.) 1998- 1999.

18. Genghis Khan. The history of the world conqueror by 'Ala ad-Din 'Ata-Malik Juvaini. Manchester. 1997.

19. DJEBLI M. Les invasions mongoles en Orient vecues par un savant medieval arabe. Paris. 1995.

20. BEDROSIAN R. Kirakos Gandzakets'i's history of the Armenians. N.Y. 1986.

21. The travels of lbn Battuta, A.D. 1325 - 1354. Vols. 1 - 5. Cambridge. 1958 - 2000.

22. RACHEWILTZ I. Papal envoys to the Great Khanes. Stanford. 1972.

23. MARCO POLO. The travels. N.Y. 1992; The travels of Marco Polo. N.Y. 2001; The Vinland map and the Tartar relation. New Haven - London. 1995; PLANO CARP1N1 G. The story of the Mongols whom we call the Tartars. Boston. 1996; etc.

24. The Mission of Friar William of Rubruck: his journey to the court of the Great Khan Mongke, 1253 - 1255. London. 1990.

25. ALLSEN T. Prelude to the Western campaigns: Mongol military operations in the Volga-Ural region, 1217 - 1237. - Archivum Eurasiae Medii Aevi, Vol. 3, 1983; BUELL P. Early Mongols expansion in Western Siberia and Turkestan (1207 - 1219). - Central Asiatic journal, 1992, Vol. 36, N 1 - 2; ZIMONY I. The Volga Bulgars between wind and water (1220 - 1236). - Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae, 1992/1993, Vol. 46; CHAN HOK-ALM. The fall of the Jurchen Chin; KENNEDY H. Mongols, Huns and Vikings. Nomads at war. N.Y. 2002.

26. CHAMBERS J. The devil's horsemen: The Mongol invasion of Europe. London. 1988.

27. MAY T. The training of an Inner Asian nomad army in the pre-modern period. - Journal of military history, 2006, Vol. 70, N 3; EJUSD. The Mongol art of war. Yardley. 2007; EJUSD. Genghis Khan's secrets of success. - Military history, 2007, Vol. 24, N 5.

28. SMITH M. Mongol manpower and Persian population. - Journal of the economic and social history of the Orient, 1975, Vol. 18, N 3; EJUSD. Ayn Jalut: Mamluk success or Mongol failure? - Harvard journal of Asiatic studies, 1984, Vol. 44, N 2.

29. AMITAI-PREISS R. Mongols and Mamluks. The Mamluk-Ilkhanid war, 1260 - 1281. Cambridge. 1995.

30. FLETCHER J. The Mongols: ecological and social perspectives. - Harvard journal of Asiatic studies, 1986, Vol. 46, N 1. Эта работа была опубликована уже после безвременной кончины автора, но ее значимость для монголистики весьма высока. Изд. на русском языке: ФЛЕТЧЕР Дж. Средневековые монголы: экологические и социальные перспективы. В кн.: Монгольская империя и кочевой мир. Вып. 1. Улан-Удэ. 2004.

31. KRADER L. Formation of the state. Englewood Cliffs. 1968, p. 83 - 103.

32. KRADER L. The Origin of the state among the nomads of Asia. In: The early state. The Hague. 1978.

33. Dl COSMO N. State formation and periodization in Inner Asian history. - Journal of world history, 1999, Vol. 10, N 1, p. 12, fn. 38.

34. Ibid., p. 15 - 26; EJUSD. Ancient China and its enemies. Cambridge. 2002, p. 167 - 196.

35. FLETCHER J. Op. cit., p. 14.

36. TOGAN Z.V. Cengiz Han. Istanbul. 1967.

37. См.: ТРЕПАВЛОВ В. В. Традиции государственности в кочевых империях (очерк историографии). В кн.: Mongolica: К 750-летию "Сокровенного сказания". М. 1993.

38. ROGERS D. The contingencies of state formation in Eastern Inner Asia. - Asian perspectives, 2007, Vol. 46, N 2; РОДЖЕРС Д. Причины формирования государств в восточной Внутренней Азии. В кн.: Монгольская империя и кочевой мир. Вып. 3. Улан-Удэ. 2009.

39. JENKINS G. A note on climatic cycles and the rise of Chinggis Khan. - Central Asiatic journal, Vol. 18, N 4.

40. TURCHIN P., HALL T. Spatial synchrony among and within world-systems: insights from theoretical ecology. - Journal of world-system research, 2003, Vol. 9, N 1, p. 50.

41. KHAZANOV A.M. The origin of Genghiz Khan's state: An anthropological approach. - Etnografia Polska, 1980, Vol. 24, N 1; XA3AHOB A.M. Кочевники и внешний мир. Алматы. 2002, с. 371 - 372.

42. KHAZANOV A.M. Nomads and the outside world. Cambridge. 1984; Madison (Wi). 1994; ХАЗА-НОВ A.M. Кочевники и внешний мир. Алматы. 2000; JAGCHID S., SYMONS V.J. Peace, war and trade along the Great Wall. Bloomington. 1989.

43. BARFIELD T. The Hsiung-nu imperial confederacy. - Journal of Asian studies, 1981, Vol. 41, N 1; FLETCHER J. Op. cit.; GOLDEN P.B. An introduction to the history of the Turkic peoples. Wiesbaden. 1992; EJUSD. Ethnicity and state formation in Pre-Cinggisid Turkic Eurasia. Bloomington. 2001.

44. JAGCHID S., HYER P. Mongolian culture and society. Boulder. 1979.

45. HESSE K. Zur Selbstkonzeption der sozialen Stratifikation der Mongolen in der Genealogie der Geheimen Geschichte. - Central Asiatic journal, 1985, Vol. 29, N 1 - 2.

46. LANE G. Daily life in the Mongol empire. London. 2006.

47. BARFIELD T.J. The perilous frontier: nomadic empires and China. Cambridge. 1989; 1992; БАРФИЛД Т. Мир кочевников скотоводов. В кн.: Кочевая альтернатива социальной эволюции. М. 2002; ЕГО ЖЕ. Опасная граница: кочевые империи и Китай. СПб. 2009.

48. DUNNEL R. Rec. ad op.: BARFIELD T. The perilous frontier. - The journal of Asian studies, 1991, Vol. 50, N. 1 - 2; WRIGHT D. Wealth and war in Sino-nomadic relations. - The Tsing Hua

journal of Chinese studies, 1995, Vol. 25, N 3. Этот спор имеет давнюю историю. Достаточно напомнить полемику В. В. Бартольда с Г. Г. Грум-Гржимайло на заре XX века. Владение китайским языком, разумеется, полезно для специалиста в области истории кочевников Внутренней Азии. Однако идеал не всегда достижим. Так же и востоковеды нередко имеют менее глубокие знания в области археологии и этнографии. Среди историков, занимающихся изучением средневековых монголов, фактически существует специализация в зависимости от языков, которыми они владеют (см. JACKSON P. The Mongol empire, p. 190ff.).

49. BARFIELD T.J. The perilous frontier, p. 15; EJUSD. Something new under the Sun: The Mongol empire's innovations in Steppe political organization and military strategy. In: Chinggis Khaan and contemporary era. Ulaanbaatar. 2003.

50. БАРФИЛД Т. Монгольская модель кочевой империи. В кн.: Монгольская империя и кочевой мир. Вып. 1. Улан-Удэ. 2004, с. 268.

51. TOGAN 1. Flexibility and limitation in Steppe formations: The Kerait Khanate and Chinggis Khan. Leiden. 1998.

52. HESSE K. Abstammung, Weiderrecht und Abgabe. Zum Problem der konsanguinal-politischen Organization der Mongolen des 13. bis zum 17. Jahrhundrt. Berlin. 1982.

53. ALLSEN T. Mongol Imperialism: The policies of the Grand Qan Munke in China, Russia and the Islamic land.s, 1251 - 1259. Berkeley - Los Angeles. 1987; EJUSD. Spiritual geography and political legitimacy in the Eastern Steppe. In: Ideology and the formation of early states. Leiden. 1996; EJUSD. Technologies of governance in the Mongolian empire: A geographic overview. In: Imperial statecraft: political forms and techniques of governance in Inner Asia. Cambridge. 2006.

54. HSIAO CH'I-CH'ING. The military establishment of the Yuan Dynasty. Cambridge (Mass.) 1978; ATWOOD Ch. Ulus emirs, Keshig elders, signatures, and marriage partners. In: Imperial statecraft.

55. FRANKE H. The role of the state as a structural element in polyethnic societies. In: Foundation and limits of state power in China. London. 1981, p. 97.

56. FRANKE H. From tribal chieftain to Universal Emperor and God. Munchen. 1978.

57. RACHEWILTZ I. Some remarks on the ideological foundations of Chingis Khan's empire. - Papers on Far Eastern history, 1973, Vol. 7; SAGASTER K. Herrschaftsideologie und Friedensgedanke bei den Mongolen. - Central Asiatic journal, 1973, Vol. 17; GOLDEN P.B. Imperial ideology and the sources of political unity amongst the pre-Cinggisid nomads of Western Eurasia. - Archivum Eurasiae Medii Aevi, 1982, Vol. 2; ROUX J. -P. La religion des Turcs et des Mongols. Paris. 1984; KHAZANOV A.M. The spread of world religions in medieval nomadic societies of the Eurasian steppes. In: Nomadic diplomacy, destruction and religion from the Pacific to the Adriatic (=Toronto studies in Central and Inner Asia, Vol. 1). Toronto. 1994; EJUSD. Muhammad and Jengiz Khan compared. - Comparative studies in society and history, 1993, Vol. 53, N 3.

58. ENDICOTT-WEST E. Notes on shamanism, fortune-tellers and Yin-Yang practitioners and civil administration in Yuan China. In: The Mongol empire and its legacy. Leiden. 1999.

59. BEFFA M. -L. Le concept de tanggari, "ciel", dans l'Historie Secrete des Mongols. - Etudes Mongoles et Siberienneux, 1993, Vol. 24; SMITT J.M. The Mongols and world-conquest. - Mongolica, 1995, Vol. 5; MORGAN D. The Mongols and the Eastern Mediterranean. In: Latins and Greeks in the Eastern Mediterranean after 1204. London. 1999; AMITAI-PREISS R. Mongol imperial ideology and the Ilkhan war against the Mamluks. In: The Mongol empire and its legacy.

60. FOLTZ R. Ecumenical mischief under the Mongols. - Central Asiatic journal, 1999, Vol. 43, N 1.

61. ФЛЕТЧЕР ДЖ. Средневековые монголы: экологические и социальные перспективы, с. 212, 243 - 245.

62. VASARY I. History and legend in Berke Khan's conversion to Islam. In: Aspects of Altaic civilization.

III. Bloomington. 1990; DE WEESE D. Islamization and native religion in the Golden Horde. University Park (PA). 1994; AMITAI-PREISS R. Ghazan, Islam and Mongol tradition: a view from the Mamluck Sultanate. - Bulletin of the School of Oriental and African studies, University of London, 1996, Vol. 59, N 1; EJUSD. Sufs and Shamans: some remarks on the islamization of the Mongols in the Ilkhanate. - Journal of the economic and social history of the Orient, 1999, Vol. 42, N 1.

63. МЭЙ Т. Монголы и мировые религии в XIII веке. В кн.: Монгольская империя и кочевой мир. Вып. 1; КОЛЛМАР-ПАУЛЕНЦ К. Новый взгляд на религиозную идентичность монголов. Там же.

64. AYALON D. The Great Yasa of Chinggis Khan. A reexamination. - Studia Islamica, 1971, Vol. 33, 34, 36; 1972, Vol. 37, 38; 1973, Vol. 39.

65. MORGAN D. The "Great Yasa of Chingiz Khan and Mongol law in the Ilkhanate. - Bulletin of the School of Oriental and African studies, University of London, 1986; MORGAN D. The "Great Yasa of Chinggis Khan" revisited. In: Mongols, Turks, and others. Leiden-Boston. 2005; AIGLE D. Le grand yasa de Gengis Khan. - Journal of the economic and social history of the Orient, Vol. 47; ЭГЛЬ Д. Великая яса Чингис-хана, монгольская империя и шариат. В кн.: Монгольская империя и кочевой мир. Вып. 1.

66. RACHEWILTZ I. Some reflection on Cinggis Qan's Yasay. - East Asian history, 1993, Vol. 6.

67. RATCHNEVSKY P. Die Yasa (Jasaq) Cinggis-khans und ihre Problematik. In: Schriften zur Geschichte und Kultur des alten Orients. Bd. 5. Berlin. 1974; EJUSD. Cinggis-khan, S. 164 - 165.

68. RATCHNEVSKY P. Un Code des Yuan. Vols. 1 - 4. Paris. 1937, 1972, 1977, 1985.

69. The Mongol empire and its legacy; Mongols, Turks, and others; Beyond the legacy of Genghis Khan. Leiden. 2006.

70. FRANKE H. From tribal chieftain to Universal Emperor; EJUSD. The role of the state as a structural element in polyethnic societies; EJUSD. China under Mongol rule. Aldershot. 1994.

71. CH'EN HENG-CHAO P. Chinese legal tradition under the Mongols, the Code of 1291 as reconstructed. Princeton (N.J.) 1979.

72. In the service of the Khan: eminent personalities of the early Mongol-Yuan period (1200 - 1300). Wiesbaden. 1993. Хорошим источниковедческим дополнением к этой работе является труд Ф. Рыбацки: RYBATZKI V. Die Personennamen und Titel der mittelmongolischen Dokumente. Helsinki. 2006.

73. ENDICOTT-WEST E. Mongolian rule in China. Cambridge. 1989; FARQUAR D. The government of China under Mongolian rule. A reference guide. Stuttgart. 1990.

74. ROSSABI M. Khubilai Khan. His life and times. Berkeley. 1988.

75. China under Mongol rule. Princeton. 1981.

76. DARDESS J. Conquerors and Confucians: aspects of political change in Late Yuan China. N.Y. - London. 1973.

77. The Cambridge history of Iran. Vol. 5. Cambridge. 1968.

78. MORGAN D. Medieval Persia 1040 - 1797. London. 1988.

79. LAMBTON A.K.S. Continuity and change in Medieval Persia. N.Y. - London. 1988; The court of the Il-Khans, 1290 - 1340. Oxford. 1996; L'Iran face a la domination mongole. Tehran. 1997; LANE G. Early Mongol rule in thirteenth-century Iran: a Persian renaissance. London. 2003; BROADBRIDGE A. Kingship and ideology in the Islamic and Mongol worlds. Cambridge. 2008.

80. MELVILLE Ch. The fall of Amir Chupan and the decline of the llkhanate, 1327 - 37. Bloomington. 1999.

81. BIRAN M. Qaidu and the rise of the independent Mongol state in Central Asia. Richmond. 1997.

82. HALPERIN Ch. Russia and the Mongol Empire in comparative perspective. - Harvard journal of Asiatic studies, 1983, Vol. 43, N 1 - 2; EJUSD. Russia and the Golden Horde. Bloomington. 1985.

83. HALPERIN Ch. Russia and the Golden Horde, p. 65 - 74.

84. HALPERIN Ch. Omissions of national memory: Russian historiography on the Golden Horde as politics of inclusion and exclusion. - Ab imperio, 2004, N 3.

85. HALPERIN Ch. The Tatar yoke. Columbus. 1986; DEWEY H.W. Russia's debt to the Mongols in suretyship and collective responsibility. - Comparative studies in society and history, 1988, Vol. 30, N 2; HARTOG L. Russia and the Mongol yoke 1221 - 1502. London. 1996; OSTROWSKI D. Muscovy and the Mongols: cross-cultural influences on the steppe frontier, 1304 - 1589. Cambridge. 1998.

86. BEZZOLA A.G. Die Mongolen in abendlandischer Sicht (1220 - 1270). Bern-Bunchen. 1974; KLOPPROGGE A. Ursprung und Auspragung des abendlandischcn Mongolenbildes im 13. Jahrhundert. Wiesbaden. 1993; RUOTSALA A. The crusaders and the Mongols. The case of the First Crusade of Louis IX (1248 - 1254). In: Medieval history writing and crusading ideology. Helsinki. 2005.

87. JACKSON P. The Mongols and the West. Harlow. 2005.

88. ABU-LUGHOD J. Before European hegemony: The world-system A.D. 1250 - 1350. N.Y. 1989.

89. О мир-системном подходе см.: ВАЛЛЕРСТАИН И. Миросистемный анализ: Введение. М. 2006.

90. Справедливости ради следует отметить, что сходные идеи высказал еще в 1963 г. У. Мак-Нил (McNEIL W. The rise of the West. Chicago. 1963; МАК-НИЛ У. Восхождение Запада: История человеческого сообщества. Киев - М. 2004).

91. HALL Т. The role of nomads in core/periphery relations. In: Core/periphery relations in precapitalist worlds. Boulder. 1991; CHASE-DUNN CH., HALL T. Rise and demise: comparing world-systems. Boulder. 1997.

92. ХОЛЛ Т. Монголы в мир-системной истории. В кн.: Монгольская империя и кочевой мир. Вып. 1. Улан-Удэ. 2004; HALL Т. Mongols in world-system history. - Social evolution & history, 2005, Vol. 4, N 2.

93. ALLSEN T. Culture and conquest in Mongol Eurasia. Cambridge. 2001.

94. Ibid., p. 27 - 28.

95. ALLSEN T. Commodity and exchange in the Mongol empire: a cultural history of Islamic textiles. Cambridge. 1997.

96. Timur and princely vision. Washington. 1989; WEIDNER M. Yuan Dynasty collection of Chinese paintings. - Central and Inner Asian studies, 1988, Vol. 2; 1989, Vol. 3; JING A. The portraits of Khubilai Khan and Chabi Anige (1254 - 1306), a Nepal artist at the Yuan court. - Artist Asiatique, 1994, Vol. 54; CARSWELL J. Blue and white: Chinese porcelain around the world. Chicago. 2000.

97. ANDERSON E.N. Lamb, rice, and hegemonic decline: the Mongol empire in the fourteenth century. In: The historical evolution of world-systems. N.Y. 2005.

98. SMITH J.M. Mongol campaign rations: milk, marmots and blood. In: Turks, Hungarians and Kipchaks, a festschrift in Honor of T. Halasi-Kun. Washington. 1984; EJUSD. Dietary decadence and dynastic decline in the Mongol empire. - Journal of Asian history, 2000, Vol. 34, N 1; BUELL P. Food, medicine and the Silk Road: the Mongol-era exchanges. - The Silk Road, 2007, Vol. 5, N 1; EJUSD. Mongol empire and turkicization. In: The Mongol empire and its legacy; BUELL P., ANDERSON E., PERRY Ch. A soup for the Qan: Chinese dietary medicine of the Mongol era as seen in Hu Szu-hui's Yin-shan Cheng-yao. London. 2000.

99. ALLSEN T. The circulation of military technology in the Mongolian empire. In: Warfare in Inner Asian history (500 - 1800). Leiden. 2002.

100. RALL J. Die vier grossen Medizinschulen der Mongolenzeit. Wiesbaden. 1970; Medizine im mittelalterlichen Abendland. Darmstadt. 1982; Approaches to traditional Chinese medical literature, proceedings of an international symposium. London. 1989; ANDERSON E.N. Food and health at the Mongol court. In: Opuscula Altaica. Essays presented in Honor of H. Schwarz. Bellingham (Wash.) 1994.

101. LARNER J. Marco Polo and the discovery of the world. New Haven. 1999; ALLSEN T. Culture and conquest, p. 103 - 114; ГЁКЕНЬЯН Х. Западные сообщения по истории Золотой Орды и Поволжья 1223 - 1556 [гг.] В кн.: Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). Казань. 2002, с. 96 - 97; BIRAN M. The Mongol transformation: from the Steppe to Eurasian empire. In: Eurasian transformations. Leiden. 2004, p. 352.

102. KATO SIMPEI. Ancient city of Karakorum. Beijing. 1997; SHIRAISHI N. Chingisu-kan no Kokogaku [Archaeology of Chinggis Khan). Tokyo. 2001.

103. Bonn contributions to Asian archaeology. Vol. 1. Bonn. 2002.

104. HUTTEL H. -G. Der Palast des Ogedei Khan. In: Dschingis Khan und seine Erben; FRANKEN С

Die Brenofen im Palastbezirk von Karakorum. Ebenda.

105. ERDENBAT U., POHL E. Aus die Mitte der Hauptstadt. Ebenda.

106. BIRAN M. The Mongol transformation, p. 354 - 355.

107. MCNEILL W. Plagues and peoples. N.Y. 1976; ELL S.R. Immunity as a factor in the epidemiology of Medieval plague. - Reviews of infectious diseases, 1984, Vol. 6, N 6; EJUSD. Plague and leprosy in the Middle Ages. - International journal of leprosy and other mycobacterial diseases, 1987, Vol. 55, N 2; GOTTFRIED R.S. The Black Death, natural and human disaster in Medieval Europe. N.Y. 1983; MCEVEDY С The Bubonic plague. - Scientific American, 1988, Vol. 258, N 2; SCOTT S., DUNCAN Ch.J. Biology of plagues: Evidence from historical populations. Cambridge. 2001.

108. ABU-LUGHOD J. Restructuring the premodern world-system. - Review, 1990, Vol. 13, N 2; АБУ-ЛУХОД Ж. Переструктурируя миросистему, предшествующую новому времени. В кн.: Время мира. Вып. 2. Новосибирск. 2001.

109. ZERJAL Т., YALI XUE, BERTORELLE G. е. a. The genetic legacy of the Mongols. - American journal of human genetics, 2003, Vol. 72, p. 717 - 721.

110. LANE G. Genghis Khan and Mongol rule, p. 81; BIRAN M. Chinggis Khan, p. 1.

111. РОССАБИ М. Золотой век империи монголов. СПб. 2009, с. 10 - 11.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Н. Н. Крадин:

Комментарии: