В комплексе проблем социально-экономического, политического, культурного развития африканских стран заметное место в последние десятилетия (1990 - 2010-е годы) занимают вопросы становления в них гражданского общества. На первый взгляд ситуация в подавляющем большинстве стран региона не дает оснований для постановки этих вопросов в исследовательском плане, особенно учитывая евро-американское происхождение и довольно рыхлое содержание самой концепции гражданского общества. Между тем в странах Юга, включая африканские, "появились новые акторы, принадлежность которых к гражданскому обществу вряд ли может быть оспорена". [Planche, 2007, p. 45].

Цель статьи - анализ общих условий, определяющих фактическое положение в этой сфере общественных отношений в странах Африки.

Возникновение гражданских организаций в странах Юга определялось рядом внутренних и внешних факторов. К первым относятся ослабление государства в отправлении его основных социальных функций - ситуация, в которой эти организации становились для населения некоей альтернативой государству; рост так называемых новых промежуточных элит (юристы, медики, журналисты и пр.), вызвавший создание разного рода ассоциаций. Ко вторым - окончание межблоковой холодной войны, расширившее политическое пространство для организаций гражданского общества; рост числа международных неправительственных организаций, создававших свои отделения в развивающихся странах; увеличение международной официальной помощи странам Юга в обход их государственных структур.

Все эти процессы проявились, разумеется, и в Африке, особенно в ее беднейшей, субсахарской части. Возникшая на грани 1980 - 1990-х гг. волна демократизации в странах Тропической Африки выразилась в смене авторитарных однопартийных режимов многопартийными на основе конкурентных выборов, усиливших роль представительных (парламентских) органов власти, а также в общем ослаблении государства как такового в социально-экономической сфере - в немалой степени под "напором" неолиберальных идей с Севера.

Демократизация политических режимов, рост гражданской активности не обошли стороной и арабские государства Африки. Многие гражданские организации предстают здесь в роли партнеров государства; другие больший упор делают на вопросы защиты прав человека. Специфическая черта социально-политической ситуации в этом субрегионе заключается в довольно сильном влиянии религиозного (исламского) фактора и в устойчивости традиций иерархичности в социальных отношениях, что нередко отражается на внутренней структуре и функционировании гражданских организаций. В Египте, например, исламские организации относят себя к гражданскому обществу. Но "исламизированной" концепции гражданского общества, практически неизбежной в мусульманских странах, довольно активно противостоит его "светская" трактовка, и столкновение этих

стр. 75
двух течений во многом характеризует идейную атмосферу общественной жизни в арабской части континента.

Все это породило большое количество исследований, так или иначе примерявших "одежды" гражданского общества к африканским, как и к другим странам Юга. Не обходят эту тему и африканские авторы. Актуальность проблематики становления это общества признается - правда, довольно глухо - в официальных документах ряда стран, а также в принятой в 2001 г. программе Африканского союза "Новое партнерство для развития Африки" (НЕПАД). В российской африканистике эта проблематика (возможность/невозможность возникновения гражданского общества) практически впервые стала предметом рассмотрения в 1994 г. (VI конференция африканистов). Тогда лейтмотив большинства выступлений состоял в отрицании такой возможности, хотя и с некоторыми нюансами концептуального и странового (географического) порядка. Прошедшее время в историческом масштабе - мгновение, так стоит ли вновь обращаться к этим вопросам? Как представляется, стоит, и вот почему.

Во-первых, эти годы стали продолжением периода значимых институциональных процессов в Африке, связанных, в частности, с утверждением - неважно, спонтанным или вынужденным - неолиберальной идеологии в умах африканской политической элиты. Менялись подходы к вопросам о роли государства в общественном развитии. Соответственно менялся - правда, в основном по форме, но и по существу тоже, если взять, например, ЮАР - характер политических режимов во многих странах. А это не может не сказываться на условиях, определяющих возможный генезис гражданского общества. Во фразеологии правящих кругов отдельных стран и в документах нынешнего общеафриканского "руководства к действию" - НЕПАД - категории "гражданское общество", "демократия", "права человека" и тому подобное используются не только умозрительно, но и нередко в виде постановки конкретных целей.

Во-вторых, все эти перемены еще не получили, на наш взгляд, достаточного осмысления - применительно к проблематике гражданского общества в отечественной африканистике.

Прежде чем обратиться к африканским реалиям, целесообразно вкратце изложить некоторые общие вопросы, относящиеся к пониманию гражданского общества.

ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО

Как феномен терминологически общепризнанный, гражданское общество в сущностном отношении остается одним из самых "неконсенсусных" понятий в обществоведении. Разночтения здесь многочисленны. Что включает и что исключает эта категория? Взять, скажем, ее довольно распространенную трактовку как совокупности добровольно создаваемых организаций, деятельность которых не относится ни к политике (государственно-политической системе), ни к рынку (экономике). На практике эти сферы не отделены "китайской стеной" от деятельности, относимой к гражданскому обществу. Если неполитизированное по определению гражданское общество вырастает как противовес государственно-политической системе, то к чему, например, ближе - к последней или к первому - мелкие и не очень партии, представляющие политические интересы (цели) определенных групп людей, создаваемые добровольно (как и гражданские организации) и не имеющие никаких шансов ни овладеть политической властью, ни стать сколько-нибудь влиятельной оппозицией существующему режиму? Или местные муниципальные органы управления, представляющие население низовых административных единиц, избираемые им, противостоящие в известном смысле центральной власти, но в то же время зависимые от Центра, частично финансируемые государством и к тому же создаваемые, в отличие от гражданских организаций, не по принципу добровольности?

Аналогична ситуация в том, что касается связи гражданского общества с экономикой. Пониманию гражданских организаций как некоммерческих, отделенных от рынка, проти-

стр. 76
воречит, например, создание фирмами подразделений неприбыльного назначения, но тем не менее связанных со своими создателями и неизбежно ощущающих на себе их состояние; экономические требования профсоюзов; деятельность торговых палат, выражающих определенные экономические интересы, разного рода кооперативов, организаций по предоставлению микрокредитов, обществ взаимного страхования (mutuelles). Особый случай - средства массовой информации, обычно представляемые как существенный элемент гражданского общества и немаловажный фактор его динамизма. Между тем большинство газет и телеканалов - предприятия прибыльные или, по меньшей мере, финансово дотируемые. Что касается так называемых неправительственных организаций, то в реестре их услуг нередко фигурируют небесплатные консультационные.

Небезусловно и понимание гражданского общества как сферы самоорганизации социума на основе солидарности и общих ценностей, общего интереса, стремление к общественному благу и т.п. Но что есть общий интерес и общественное благо и как определить ту деятельность, которая соответствует такому интересу и целям создания такого блага? Ведь гражданское общество состоит из разнообразных групп со своими специфическими, зачастую конкурирующими целями и собственными версиями общественного блага. Следовательно, движение к нему (благу) может проявляться лишь как тенденция, возникающая при определенном самоограничении групповых интересов, сведении к минимуму их конкуренции и становлении горизонтальных, сетевого типа взаимоотношений гражданских организаций, расчищающих тем самым социальное и политическое пространство для формирования общего интереса и конкретизирующих содержание общественного блага [Публичное пространство..., 2008, с. 46].

В условиях конкурентности или несовпадения групповых интересов определение общего интереса и общественного блага, ассоциируемых с самой идеей гражданского общества, не может проходить спонтанно, самотеком. Проявления таких противоречий многообразны. Профсоюзы противостоят ассоциациям предпринимателей в борьбе за социальную справедливость; женские и религиозные организации конфронтируют, например, в вопросе о праве на прерывание беременности; пропагандируемая экологистами идея защиты природной среды сталкивается с повседневными нуждами населения и т.д. В этой связи нельзя не отметить критику всего концепта гражданского общества. Ее смысл заключается в том, что оно как нечто, включающее "все и вся", от неправительственных организаций до хоровых кружков, может и способствовать демократизации институтов, и разрушать их. Если "гражданская экспертиза", пишет, например, Джереми Мерсье в "Монд дипломатик", "которую многочисленные ассоциации желают проводить, оживляет, несомненно, демократию, деревья консультаций гражданского общества могут закрывать лес самой реакционной политики". "Удивительно ли, - спрашивает далее автор, - что эта "туманность с неясными контурами" подхвачена Всемирным банком или Европейским союзом с целью спокойной подмены народного суверенитета и голосования граждан" и т.д. [Le Monde diplomatique, Janvier 2008, N 651, p. 23].

Эта критика "слева" тонет, однако, в господствующем - при всех различиях мнений по тем или иным аспектам - подходе к гражданскому обществу как элементу демократии. Преодоление противоречий между гражданскими организациями, определение общего интереса, в той или иной мере отвечающего потребностям всего населения, хотя и заботят (или должны заботить) сами эти организации, невозможны без своего рода арбитража, теоретически и практически посильного лишь государству - разумеется, такому, которое действительно стремится к обеспечению социального мира, демократии и общественного прогресса. Сама по себе весьма сложная, эта проблема многократно сложнее в странах с отсталой экономикой, этнически и конфессионально разнородных, что поднимает "градус" соответствующей конфликтогенности, социально разорванных на узкое благоденствующее меньшинство и огромное бедствующее большинство и в то же время объединенных в какой-то мере живучими вековыми традициями многоликой иерархичности, с политической культурой и поведением "верхов", существенно затрудняющих осознание обществом

стр. 77
в целом необходимости реальной модернизации во всех сферах жизни. Словом, в странах, составляющих большинство на африканском континенте.

Здесь необходимый государственный "арбитраж" в отношениях между гражданскими организациями, следовательно, содействие становлению гражданского общества значительно осложнены как "врожденными" социоэкономическими, социокультурными и политическими чертами этих стран, так и особенно ввиду слабости государства. Последняя проявляется, во-первых, в ментальное™ правящих групп, концентрирующихся в значительной мере, если не прежде всего, на своих собственных интересах и в определяемом этим невысоком морально-политическом авторитете государственной власти; во-вторых, в скудости находящихся в распоряжении государства ресурсов или - при относительно крупных ресурсах в некоторых странах - в характере их использования; в-третьих, в серьезной экономической зависимости африканских государств от внешней помощи, от иностранного капитала и во многом обусловленной этой зависимостью постоянной политико-идеологической оглядкой на неолиберальные концепции развития с их прорыночной и антигосударственной направленностью. (Не исключено, правда, что мировой финансовый кризис, разразившийся осенью 2008 г., несколько охладит пыл носителей таких концепций и вызовет соответствующую корректировку экономической политики африканских государств.)

Трактовка гражданского общества только как совокупности формальных самоуправляемых организаций, в той или иной мере способных оказывать воздействие на политику государственной власти, применительно к Африке и другим регионам Юга оставляет за бортом относительно мелкие локальные группы, выражающие локальные же конкретные интересы (земельные, имущественные и пр.), далекие от "высоких материй" общедемократических ценностей, прав человека и т.п. Между тем сама потребность в решении тех или иных вопросов, затрагивающих интересы не одного, а группы лиц, и соответствующие коллективные действия в этом направлении (разнообразные формы взаимопомощи, взаимного оказания услуг) придают таким преимущественно неформальным объединениям характер общественных сетей, "отлучение" которых от гражданского общества неправомерно.

Тем более значимо существование неформальных локальных сетей, особенно в сельской местности, образующих, в сущности, низовую, базовую часть гражданского общества во многих странах Африки. Ее "малозаметность" не меняет дела. Оставаясь достаточно устойчивой, эта низовая база не отгорожена, разумеется, от воздействия факторов, минимального в отношении самих локальных сетей, но сужающих, в основном, возможности движения от зачатков гражданского общества к его более полным проявлениям в социально-экономическом, политическом и иных аспектах.

Прежде всего это низкий уровень экономического развития, определяющий слабость, особенно в промышленном секторе, предпринимательской прослойки "среднего класса" как одной из несущих опор гражданского общества; неграмотность (малограмотность) и бедность большей части населения; огромный разрыв между этой низовой массой, повседневно вынужденной решать вопросы элементарного выживания, и узкими "верхами" социума с их а 1а европейской моделью потребления; устойчивость патронажно-клиентельных отношений; приниженное социально-правовое положение женщин; этнокультурная чересполосица во многих странах; межэтнические, конфессиональные и социальные конфликты; "неважное" отношение правящих элит к реальной демократизации политических режимов; "весовое" преобладание авторитаризма, пусть более или менее смягченного, над политической демократией. Учет этих факторов необходим для объективной оценки сегодняшнего состояния и перспектив становления гражданского общества в африканских странах.

Но и с учетом преобладающей в бедных странах сетевой части гражданского общества "организационная" трактовка последнего отличается от его широкого понимания как общества, в котором более или менее реально обеспечены экономические, социальные,

стр. 78
культурные, политические права граждан (правовое государством в экономически передовых странах). Тем не менее первая связана со вторым, поскольку предполагает движение от простого наличия гражданских организаций, в целом не представляющих серьезного противовеса государству, к обществу с широкими и прочными демократическими основами.

Укрепление гражданских институтов, по определению составляющих важный элемент демократии, является одним из необходимых условий такого движения. Однако это не может происходить вопреки "воле" государства, пусть ослабленного экономически, но сохраняющего все рычаги политической власти, более или менее реальный политический контроль над жизнью общества как через правящую партию, так и средствами собственно государственных органов и структур - суда, полиции, армии и др. Следовательно, усиление влияния гражданских организаций возможно лишь при "благосклонном" отношении государственной власти к этому процессу. Сама по себе их деятельность может в какой-то мере способствовать вызреванию такого отношения, формированию програжданских тенденций в государственных структурах, в правящей партии и даже на верхнем этаже государственного руководства - но здесь основную роль в переориентации африканских лидеров на либерально-демократические ценности сыграло, безусловно, внешнее давление. Как бы то ни было, активность гражданских организаций и государственная политика по отношению к ним не могут не быть взаимосвязанными - позитивно ("партнерство") или негативно ("конфронтация") в зависимости от конкретного содержания деятельности одной и политики другой из сторон, но в основном все же от политики государства как изначально более сильной (властной) стороны.

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ОТСТАЛОСТЬ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Другое условие движения к демократическому обществу - поступательное развитие экономики, количественное (рост ВВП) и качественное (улучшение отраслевой структуры, технологической базы и "человеческого капитала"), обеспечивающее увеличение занятости, повышение жизненного уровня населения, особенно его огромной бедняцкой массы, столь характерной для большинства африканских стран.

Возможность такого развития зависит от характера социально-экономической политики государства. В течение всего постколониального периода и особенно с 1980-х гг. эта политика находилась под сильным воздействием внешних факторов. Конкретно - масштабов, содержания и направленности внешней помощи; политико-идеологического влияния ее основных доноров, выразившегося в "привитии" африканским лидерам неолиберального подхода к экономике, ключевым элементом которого является радикальная перемена ролей государства и рынка (в пользу второго); процессов экономической глобализации, принявших неолиберальную же окраску, поскольку "мотором" глобализации были и остаются западные транснациональные корпорации.

Суммарным итогом "работы" этих факторов стала ярко выраженная экономическая маргинализация большинства стран континента, следовательно, и всей Африки. Ее основными социальными проявлениями выступают хроническая бедность преобладающей части населения, рост незанятости, массовая неграмотность, широкое распространение тяжелых заболеваний и т.д. Опасное не только для Африки углубление социального кризиса вызвало известную переориентацию политики Бреттон-вудских институтов и западных государств-доноров "официальной помощи развитию" с вопросов "структурной адаптации" экономики на "борьбу с бедностью". В официальном подходе международных организаций к вопросам развития программы адаптации, одним из результатов которых стала как раз эскалация бедности (индекс человеческого развития во многих африканских странах был в начале 2000-х гг. ниже, чем в 1960 г.) [Africa and Development..., 2006, p. 17], уступили место принятым ООН в 2000 г. целям развития в новом тысячелетии [Millennium Development Goals..., 2007]. Первой из них является сокращение наполовину (с уровня

стр. 79
1990 г.) к 2015 г. доли людей, доход которых не превышает 1 дол. в день, т.е. живущих в крайней бедности.

Изменились ли при этом фигурировавшие в программах адаптации 1980 - 1990-х гг. приоритеты политики собственно экономического развития, рекомендуемые африканским странам? Судя по таким известным "рекомендательным" документам, как опубликованные в 2005 г. доклады американского экономиста Дж. Сакса ("Инвестируя в развитие"), бывшего Генерального секретаря ООН К. Аннана ("В расширенной свободе"), Комиссии Блэра ("Наш общий интерес"), ответ здесь неоднозначен. По мнению многих африканских исследователей (Сам Мойо, Секу Сангаре, Дон Кит, Зо Рандриамара и др.), при ряде бесспорных положений в целом идея развития в этих документах "заменена или подчинена дискурсу торговли и помощи"; проявляется "коллективная амнезия" опыта политики структурной адаптации, проводившейся под нажимом МВФ и ВБ. Африканским странам фактически предлагается делать больше того же, что навязывалось Бреттон-вудскими институтами: углублять рыночную либерализацию и приватизацию, улучшать "управление" и бороться с коррупцией.

Между тем 20 с лишним лет структурной адаптации привели не к реальным структурным изменениям в экономике, а к усилению ее сырьевого характера и уязвимости внешним потрясениям, экономическому застою и нарастанию бедности. Провал программ структурной адаптации ныне общепризнан, отмечал "Монд дипломатик" в ноябре 2006 г. Они нанесли африканским странам "значительный структурный ущерб": во-первых, ослабили сельскохозяйственный сектор, ухудшив тем самым положение двух третей населения субсахарской Африки (ССА); во-вторых, "сплющили" средние классы, подъем которых эвентуально открывал бы перспективы мобильности для наиболее обездоленных слоев; в-третьих, либеральная идеология ослабила государства, превознося бюджетное равновесие, финансовую либерализацию, открытие рынков, приватизацию и т.д. [Le Monde diplomatique, 2006, N 632, p. 12].

Упомянутые африканские экономисты резонно указывают на то, что при всем возможном значении перемен в несправедливой по отношению к бедным странам торговой политике государств ОЭСР дискуссия о более свободном доступе сырьевых экономик к их рынкам обходит главное - проблему реального экономического подъема отставших стран. "Ничто... в теории и практике не указывает, что динамичная и крепкая экономика может быть создана на сырьевых, особенно сельскохозяйственных, товарах. Если дебаты по вопросу о "доступе к (внешнему) рынку" и могут удовлетворять тех, кто хочет казаться протягивающими руку помощи Африке, их добрая воля не стоит очень многого как раз ввиду их неспособности указать на фундаментальные структурные проблемы, определяющие характер политической экономии африканских стран и путь их интеграции в глобальную экономику... При отсутствии последовательной и ясной промышленной политики создания цепочки приращения стоимости требование большего доступа к рынку становится отвлекающим действом... Последовательная промышленная политика - единственный жизнеспособный путь, на котором Африка может рассчитывать на соединение своей торговой политики со стратегией развития" [Africa and Development..., 2006, p. 17, 18].

Но вернемся к собственно гражданскому обществу. Общая, хотя и в разной степени выраженная черта среднего класса в странах Африки - слабость его хозяйственно-предпринимательского слоя, определяющая и низкие экономические возможности этой социальной группы, и ее малозаметную роль в становлении гражданского общества. Взятый в целом, средний класс включает, разумеется, не только собственников мелких и средних предприятий в сферах производства и услуг, но и руководящих работников административного аппарата, интеллектуальную элиту, офицерский корпус и т.п. - в разных пропорциях в разных странах. При всех различиях конкретных ситуаций средний класс составляет ту социальную страту, которая объективно наиболее дееспособна в любой стране, не исключая экономически отсталые и политически нестабильные, нередкие в Африке.

стр. 80
Но здесь экономическая отсталость и политическая нестабильность отражают и характерные черты местного среднего класса. Во-первых, экономическую слабость, его низкие предпринимательские потенции; во-вторых, фактическую монополию в политической деятельности, в формировании властных структур. В итоге средний класс большинства африканских стран гораздо меньше, если вовсе не, реализовался в качестве генератора рыночной экономики и гражданского общества, чем в качестве политического класса, человеческого остова политической системы, государства, отделенного от основной массы населения и во многих случаях неспособного обеспечивать рациональное, эффективное управление процессами развития в политической, экономической и социальной сферах.

"Двуединая" - хозяйственная и общественно-политическая - слабость мелких и средних предпринимателей может преодолеваться лишь в ходе общего социально-экономического развития. Рассмотрим вопрос о предпосылках и условиях усиления экономической и гражданской роли этой социальной группы в странах ССА - на них приходится свыше % населения, но менее 2/5 ВВП континента, - как наименее развитой части региона с не очень ясными перспективами выхода из этого состояния.

Наиболее показательный признак отсталости стран субсахарской Африки - продолжающийся рост численности абсолютных (по определению ООН) бедняков, хотя их доля во всем населении субрегиона сократилась за 1999 - 2004 гг. с 46 до 41%. [Millenium Developmeent Goals..., 2007, p. 6]. И ССА вряд ли достигнет первой из важнейших целей, намеченных Декларацией тысячелетия ООН в 2000 г., - наполовину снизить к 2015 г. уровень абсолютной бедности. Достижение этой цели требует, как известно, ежегодного 7 - 8%-ного роста ВВП. В 1998 - 2006 гг. лишь пять стран ССА (Ангола, Чад, Экваториальная Гвинея, Мозамбик и Судан) имели такие показатели, главным образом благодаря выгодной рыночной конъюнктуре для их экспортных ресурсов - нефти, алмазов и др. В целом же по этому региону темпы экономического роста с примерно 3% в течение большей части 1990-х гг. поднялись до 4.6% в 2000 - 2005 гг., 5.7% в 2006 г. и в 2007 г., по прогнозам Экономической комиссии ООН по Африке, должны были составить 6.2% [WorldBank..., 2006, table 2.1]. Этот рост был обеспечен увеличившимися в последние годы экспортными доходами некоторых стран региона. Однако достигнутые результаты остаются ниже необходимой "планки", даже взятие которой (на исходе периода, определенного Декларацией тысячелетия) не обеспечит в ССА намеченные параметры сокращения бедности.

Реальный прогресс в этой области немыслим без существенного увеличения ресурсов - и внутренних, и внешних, направляемых на цели общего социально-экономического развития и конкретно на сокращение бедности. По оценкам ЮНКТАД, для достижения устойчивого 6%-ного экономического роста требуются инвестиции, составляющие 22 - 25% ВВП. В 2000 - 2004 гг. средний уровень инвестирования в ССА составил 18.1% ВВП (общеафриканский показатель - 20.7%, в Северной Африке - 25.6%) [UNCTAD. Economic Development in Africa..., 2007, p. 3 - 1].

В столь низком уровне инвестирования "виновны" как низкая норма сбережения - уровня личных доходов за вычетом всех расходов на личное потребление, так и слабость финансовых рынков, не способных обеспечить кредитование местных предпринимателей. И в том, и другом отношении субсахарская Африка отстает от любого региона Юга. По данным Всемирного банка, в 2005 г. норма сбережения здесь составляла 17.6% ВВП против 26% в Южной Азии, 24% - в Латинской Америке и Карибах, 42.9% - в странах Восточной Азии и бассейна Тихого океана. В итоге эта норма фактически вернулась к исходному показателю 1960 г. (17.5%), пройдя этап постепенного роста в 1960 - 1974 гг. - до 24.3%, затем - через резкие колебания - до почти 26% в 1980 г.; далее грянул "обвал сбережений", падение до менее 15% в 1992 г. и последующий квазирост до 17.6% в 2005 г.

Явный и острый дефицит внутренних ресурсов делает хронически актуальной проблему привлечения ресурсов внешних. Внешние источники финансирования инвестиций и текущих расходов в африканских странах - государственные займы и кредиты международных финансовых организаций (МФО), "официальная помощь развитию" (ОПР),

стр. 81
прямые иностранные инвестиции (ПИИ), частные банковские кредиты использовались на протяжении всего постколониального периода. Займы привели к огромной внешней задолженности стран ССА, создавшей сложнейшую проблему в отношениях с государствами-кредиторами и МФО. Доноры ОПР (за некоторыми исключениями) не проявляли большого рвения в предоставлении помощи, особенно в ее грантовой части, а эффективность использования помощи зачастую оставляла желать лучшего. Что касается ПИИ, то они обычно географически слишком лимитированы и фокусированы на добычу более или менее дефицитных видов минерального сырья, чтобы вести к серьезному увеличению занятости и сужению масштабов бедности.

В этих условиях возникает необходимость усиления "развивающей" роли государства, не только обеспечивающей реальное продвижение в решении основных экономических и социальных проблем, но и способствующей вызреванию, упрочению гражданственного самовосприятия широких слоев населения и учитывающей их соответствующие инициативы и нужды.

Таким образом, в контексте предпосылок становления гражданского общества в странах, подобных субсахарским, можно выделить, среди прочих, две существенные линии общественного процесса. Первая, социально-экономическая, предполагает сокращение масштабов нищеты, повышение жизненного уровня населения. Вторая - социально-политическая - линия развития подразумевает усиление роли государства в налаживании экономических, финансовых и иных услуг, необходимых для функционирования производства; организацию институциональной системы, соответствующей потребностям социально-политического процесса, в том числе укрепления гражданственных, демократических тенденций в жизни общества. И серьезная коррекция внутренних, и учет общемировых условий требуют действий, инициатива и проведение которых могут исходить только от политического руководства африканских стран, от государства и в страновых, и в общеафриканских рамках. Как отмечают эксперты ЮНКТАД, "правительство должно нести обязанности развивающего государства, дабы помочь Африке выйти из ее стагнации". При этом они считают, что "возросшие внутренние ресурсы, дополненные увеличенными потоками помощи, вряд ли проложат дорогу спасения из недоразвитости Африки без решительного политического выхода из неолиберального тупика" [UNCTAD. Economic Development in Africa..., 2007, p. 55, 57].

Концепция "развивающих государств" исходит из опыта азиатских "новых индустриальных стран" (НИС) первой (Гонконг, Тайвань, Южная Корея, Сингапур) и второй (Малайзия, Таиланд, Индонезия) волн. Ее сторонники объясняют успехи НИС не либерализацией торговли и сопутствующим ей форсированием экспорта (и то, и другое имело, разумеется, место), а стратегией развития и промышленной политикой, определенной симбиотическими отношениями между политико-бюрократической элитой, т.е. государственным руководством, и предпринимателями.

Применимы ли концепция и практика развивающих государств, опыт НИС к ситуации в странах субсахарской Африки? Многие авторы выражают сомнение на этот счет, ссылаясь на низкое качество институциональной среды, коррумпированность и алчность политико-бюрократической элиты, ее "погруженность" в патронажно-клиентельные отношения, неспособность субсахарских государств разработать и реализовать политику, подобную той, которая обеспечила успех НИС. Эксперты ЮНКТАД квалифицируют такую позицию как идеологически предвзятую, основанную больше на антиэтатистской риторике неолиберализма 1980-х гг., нежели на объективном анализе потенциальной роли и эффективности государства. Они признают, что в настоящее время большинство африканских стран не в состоянии выработать некую адекватную стратегию развития. Но не столько вследствие собственных "пороков", сколько ввиду серьезных ограничений их политической автономии, определяемых двумя основными факторами. Во-первых, зависимостью от внешнего финансирования значительной части - в некоторых странах более 50% - их бюджетов; во-вторых - членством в ВТО, следовательно, связанностью "единым

стр. 82
обязательством", по которому страна-член обязана принять все соглашения, действующие в рамках ВТО, независимо от того, выгодны для нее или нет какие-либо из них.

Между тем ставка на "всемогущество" рынка, сделанная в начале 1980-х гг. по настоянию МВФ-ВБ, дала странам ССА почти двадцатилетний период экономического застоя и нарастание бедности. В этой связи привлекает внимание серьезная критика в африканских научных кругах концепции и содержания НЕПАД как общеафриканской стратегии развития. Аргументированной критической направленностью было отмечено, например, большинство выступлений на международной конференции, проведенной в апреле 2002 г. в Аккре двумя организациями гражданского общества - Советом по развитию социальных научных исследований и африканским отделением Сети третьего мира. Конференция отметила, в частности, что неолиберальный характер экономической политики, заложенный в НЕПАД, соответствует сути мер по структурной адаптации, проводившихся в предшествующие два десятилетия. Тем самым игнорируются негативные для Африки последствия этой политики. Намеченные программой "Новое партнерство для развития Африки" способы мобилизации ресурсов продолжают, по мнению участников конференции, дезинтеграцию африканских экономик, проходившую в рамках программ структурной адаптации и правил ВТО [Africa and Development..., 2006, p. 275 - 278].

Первые годы нового столетия отмечены в Африке определенной экономической динамикой. Но вызвана она главным образом благоприятными для африканских стран конъюнктурными подвижками на мировом рынке. Их резкое обращение вспять с осени 2008 г. усиливает объективную необходимость более активной роли государства в решении проблем развития - экономического, социального, политического, в ходе которого только и возникают условия становления и укрепления гражданского общества.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ТОРМОЗА

Политические препятствия процессу демократизации определяются и характером африканских политических элит, их интересами и методами деятельности, и пока еще невысокой в целом политической зрелостью широких масс населения, и устойчивой конфликтностью межэтнических отношений во многих странах.

"Демократическая волна" 1990-х гг., приведшая к многопартийной (нередко - количественно чрезмерной) системе, способствовала, конечно, интенсификации политической жизни, особенно в периоды избирательных кампаний и референдумов. Однако это политическое оживление имело, как правило, этнорегиональную окраску: почти все партии создавались на этнической и региональной основе, несмотря на официальный запрет такого принципа их формирования, и у большинства из них слаба или вовсе отсутствует связь с какими-либо организациями неэтнического характера. Этнорегиональная основа африканских партий означает не только политизацию этносов, неоднозначную по своим следствиям в области межэтнических отношений, но и в ряде случаев возникновение центробежных тенденций, особенно в регионах с крупными природными ресурсами. Эти черты мультипартийности редко нейтрализуются существованием доминирующей партии с функцией консолидации существующего политического режима, поскольку и она обычно представляет интересы ведущего (крупнейшего) этноса в немоноэтничной стране.

Другим типичным фактором политической ситуации является широко распространенная коррумпированность правящих групп. "Понимание лидерства как служения полностью отсутствует в большинстве африканских обществ. Политические лидеры часто встают в позу покровителей и отцов своих народов... проявляют ментальность феодальных или колониальных владык... Не существует четко разработанных процедур отбора, выращивания и вызревания политических лидеров... Жалкое, некомпетентное и коррумпированное руководство было определяющей чертой африканской политики" [The Journal of Social...,2006, p. 259].

стр. 83
Подобные суждения нередки в устах африканских авторов. В унисон им звучат слова президента ЮАР Т. Мбеки (сказанные, правда, до его избрания на эту должность) о том, что "представители высших эшелонов просто паразитируют на остальной части общества" и о необходимости бдительности "перед лицом угрозы посягательств на африканское общество со стороны этой хищной прослойки с ее социальной моралью, по которой все в обществе должно быть организовано в материальном отношении таким образом, чтобы приносить пользу лишь немногим" [Onyeani, Chika].

Африканские лидеры порой признают наличие широкой коррупции в эшелонах власти, ее опасность для демократического процесса, периодически выступают с призывами к борьбе с этим злом и даже инициируют отдельные антикоррупционные действия - чаще всего с близкими к нулю результатами. Неудивительно, что инвективы в адрес "хищных паразитических прослоек", подобные процитированным выше словам Мбеки, мало что меняют.

На уровне чисто политических отношений властвующим элитам во многих странах противостоят элиты оппозиционные. Наиболее существенно влияние последних там, где имеется значительный опыт политической, а то и вооруженной межпартийной борьбы (Алжир, Египет, Судан, ЮАР, Ботсвана, Зимбабве и некоторые другие). В мусульманской Северной Африке наиболее сильным компонентом политической оппозиции являются исламистские движения. Характер их деятельности зависит от степени радикальности целей, во многом определяемой конкретными социально-экономическими условиями и политическим курсом правящих групп. Набор вариантов отношений между исламистскими организациями и правящими группами включает преобладание умеренно-исламистского характера политического режима, не исключающего, впрочем, и некоторые "светские" элементы в своей структуре (Судан), длительное вооруженное противостояние (Алжир 1990-х гг. и первых лет нового века), административное подавление исламистских организаций и жесткий контроль над ними (Тунис), их "встроенность" в политический режим без превращения последнего в исламистский (Марокко), довольно активную и разнообразную, но все же контролируемую властями деятельность исламистов (Египет).

В целом при всем огромном политико-идеологическом и культурном значении ислама в арабских, как и в других мусульманских странах, влияние внутренних и внешних факторов (развитие экономики, социальные сдвиги, интернационализация экономических и политических процессов и т.д.) порождает, как представляется, тенденцию к усилению некоего (прото)атеистического начала в общественной жизни, к реалистичному, религиозно не "ангажированному" восприятию общественного бытия - правда, главным образом, но не только, в среде интеллигенции, особенно научно-технической. Это означает в общем довольно благоприятные условия не только для гражданских организаций (сетей) с определенной исламской "окраской", но и для свободных от таковой. Уместно здесь привести некоторые выдержки из выступления бывшего президента Ирана Мохаммеда Хатами на сессии глав государств - членов Организации Исламской конференции в декабре 1997 г. "...В гражданском обществе, за создание которого мы выступаем и в котором, хотя оно и должно строиться вокруг стержня исламской мысли и культуры, невозможны личная или групповая диктатура или даже тирания большинства и подавление меньшинства... Наше гражданское общество - это не общество, где правами наделены только мусульмане и только они считаются гражданами. Правами в рамках правопорядка обладают все индивиды" [Ислам, диалог..., 2001, с. 34, 37]. Эти пассажи мало соответствуют, конечно, реалиям нынешнего Ирана, но все же выражают умонастроения значительной части общества в мусульманском мире.

В большинстве стран Тропической Африки оппозиция еще не стала организованной политической силой. Для нее характерны раздробленность, этнорегиональная основа, патронажно-клиентельные отношения и т.д. Все это мешает оппозиции выступать единым фронтом в период избирательных кампаний. Одним из редких исключений здесь предстает ситуация в Зимбабве, где "Движение за демократические перемены" в ходе многолетне-

стр. 84
го противостояния правящему режиму стало весьма влиятельной силой, с которой вынуждено считаться правительство Р. Мугабе. Довольно активны оппозиционные движения в ЮАР и некоторых других странах, выдвигающие и социальные, и этнические требования. Этническую карту, впрочем, с одинаковым старанием разыгрывают и правящие, и оппозиционные элиты. Особенно ярко это проявилось в Кении после выборов, состоявшихся в декабре 2007 г. Тогда несогласие оппозиции с результатами голосования вылилось в серьезнейший кризис, в кровавые межэтнические столкновения, остановленные только достижением компромисса между официально выигравшей и проигравшей сторонами.

Что касается проблемы становления гражданского общества, то политическая практика свидетельствует о неготовности, мягко говоря, ни правящих, ни оппозиционных элит в большинстве африканских государств к действенной поддержке этого процесса. Основные усилия тех и других направлены на приход к власти (оппозиция) и ее сохранение (правящая группа). При переходе в разряд властвующей оппозиционная элита обычно "забывает" об интересах большей части общества, препятствует деятельности организации, несогласных с ее политикой, или даже запрещает их, демонстрируя свое реальное отношение к политической демократии.

Возможности становления гражданского общества как своего рода мерила демократичности государства и в Северной, и особенно в Тропической Африке во многом определяются характером политической культуры, т.е. той части общей культуры, которая непосредственно связана с политической деятельностью, сознанием и поведением активных субъектов общества, и так или иначе - с экономикой, правом, религией и моралью. Большинству участников политических процессов присущи традиционные представления о власти, лидерстве, обществе, базирующиеся на издавна привычных, прочно закрепившихся в сознании обычаях, символах, нормах. Приоритет общинной, клановой, племенной, этнической солидарности не исключает, разумеется, индивидуальный, личный интерес, но его удовлетворение возможно лишь в рамках и усилиями общности, коллектива.

Такие представления не остаются, конечно, неизменными, но их основа все же сохраняется, во многом определяя конкретные формы, методы и направления общественно-политической деятельности. В постколониальный период в условиях политического авторитаризма, все более глубокого социального расслоения, обогащения верхушки общества и обнищания социальных низов из массива традиционной политической культуры все заметнее выделялась подсистема политической культуры властвующих элит. Оставаясь в известной мере связанными с клановой солидарностью, они понимали и "особость" своих интересов. Созданные с первых лет независимости единые правящие партии с подконтрольными им непартийными объединениями (профцентры и др.) составляли органический элемент системы "партия-государство", что практически исключало возможности образования автономных общественных организаций, способных защищать права слоев населения, не причастных к этой системе.

Однако эта авторитарная система мало или вовсе не затронула местные социальные структуры, базировавшиеся на территориально-земляческой и этнической солидарности. Разрушать их властная элита не могла или считала невыгодным, полагая, возможно, что они амортизируют эвентуальное недовольство авторитарными порядками. Как бы то ни было, эти структуры (общины, группы деревень) нередко составляли автономные образования, параллельные местным администрациям. Обладая определенными собственными ресурсами, решая свои проблемы в обход официальных властей, привычным путем (обсуждения), под руководством традиционных вождей, они фактически конкурировали с системой "партия-государство". Речь, конечно, не шла об открытом конфликте: традиционное общество должно было в какой-то мере приспосабливаться к политическим условиям, созданным авторитарными режимами. Например, согласовывать с официальными властями кандидатуру нового вождя после смерти прежнего. При этом в традиционной сельской среде, в отличие от городской, не было потребности в каких-то гражданских

стр. 85
организациях: их правозащитные и другие функции выполняла сама община, во всяком случае если и пока ее не "трогали".

В 1990-х гг. формирование гражданского общества практически впервые после обретения независимости африканскими странами должно было приобрести некие конкретные очертания, составляя, в принципе, неотъемлемый элемент официальной демократизации, начатой по настоянию Запада и под давлением массовых антиавторитарных выступлений населения. Однако этот (гражданский) элемент на практике оказался в тени первых многопартийных избирательных кампаний, на ход которых сильное влияние оказывала традиционная политическая культура: ее каноны предписывали избирателям следовать рекомендациям вождей в своих предпочтениях тем или иным кандидатам на посты в исполнительной и законодательной власти. Существенную роль при этом играл этнический фактор, почти всегда определявший приемлемость или неприемлемость кандидатов для рядового африканца, оказавшегося перед урной для голосования.

Не меньшее воздействие на политические процессы и на политическую культуру оказывало упомянутое выше глубокое социальное расслоение, точнее - размежевание африканского общества на относительно устойчивые социальные группы очень богатых и очень бедных. В этой сложной, многомерной ситуации происходило - главным образом в городской среде - и формирование среднего класса, остающегося, однако, социально и политически весьма разнородным, неустойчивым и экономически слабым. Такое состояние отражается и в его политической культуре, "раздираемой" между модернизационными тенденциями и нормами родоплеменной солидарности, скорее препятствующей, нежели содействующей росту и консолидации этого социального слоя, как и его участию в формировании гражданских организаций.

В итоге присущие странам Африки глубокие социальные разделенности сопровождаются несомненным, хотя и не всегда явным размыванием былого тотального господства традиционной политической культуры, под влиянием которой все же остается большинство населения. Воплощающие ее солидарности общинного, кланового, патронажно-клиентельного, этнического порядка не могут не препятствовать вызреванию иного, гражданского сознания, не "упраздняющего", конечно, слагаемые традиционной политической культуры, но как бы стоящего над ними, смягчающего, умеряющего их приоритетность, императивность, "всевластие".

Разумеется, вызревание гражданственности не зависит только от политической культуры, которая в своей эволюции сама находится в глубокой зависимости от недуховных, материальных, экономических факторов. Тем не менее в текущей общественно-политической практике именно политическая культура играет первую скрипку в определении конкретного поведения разных слоев и групп общества в тех или иных ситуациях. Воздействие экономических изменений на сознание и поведение людей сказывается позже влияния уже существующих, устойчивых, стародавних традиционных норм. При отсутствии же изменений к лучшему, а тем более при ухудшении материального бытия широких масс населения главенствующая роль таких норм лишь усиливается.

ПЕССИМИЗМ, ОПТИМИЗМ?

При всем вышесказанном о сложностях, тормозах, преградах процессам формирования гражданского общества в странах Африки фактом остается существование и нередко активная деятельность множества разнообразных общественных объединений. Они возникли в разное время, включая колониальный период, но преимущественно после него, на местной, африканской почве, составив так называемый третий, или некоммерческий, сектор в отличие от государственного - власти и коммерческого - бизнеса. Этот сектор охватывает весьма широкий круг субъектов - от неформальных сетевых локальных групп до добровольных организаций формализованного, структурированного типа - профсоюзов, женских, молодежных, религиозных, этнических, корпоративных, природо- и правозащит-

стр. 86
ных и т.д. Обычно все они обозначаются как "неправительственные организации" - НПО. Но собственно НПО - это другой вид организаций по своему происхождению и основным функциям. Их понятийный источник связан с образованием ООН, с ее Уставом, принятым в 1945 г. и предусматривавшим участие НПО в решении экономических и социальных вопросов. По мере утверждения либерально-демократической модели мироустройства деятельность таких НПО, распространявшаяся на развивающиеся страны, соответствовала, разумеется, этой модели и политике международных финансовых институтов.

В условиях ослабления, если не полного сведения на нет, "развивательной" роли государства в Африке, НПО, возникавшие в странах Запада (нередко по инициативе и при содействии государственных администраций) стали рассматриваться в качестве: а) канала содействия социально-экономическому развитию и б) инструмента продвижения демократии в "отсталых" обществах. Эти функции исполняются как непосредственно западными и международными НПО, так и созданными ими в развивающихся странах филиалами или их формально автономными местными "копиями". Обе указанные функции, особенно первая, реализуются на финансовой базе, обеспечиваемой зарубежными донорами. НПО для последних представляют такие "козыри", как способность доходить до самого бедного населения и отдаленных районов, стимулировать участие получателей помощи в местной общественной жизни, укрепление местных институтов и возможностей маргинальных групп, гибкость в формах деятельности, низкие издержки [Planche, 2007, p. 55].

Не на последнем месте стоит и роль западных НПО как инструмента усиления политического влияния (а заодно и экономических позиций) стран-доноров в еще не вполне устойчивых государствах. Особенно деятельны в этой области США. "Для продвижения своих интересов США активно используют механизм работы неправительственных организаций, - отмечает Ю. Панасик, показывая это на фактах. - НПО - это и кадровая скамейка для лояльных США элит, канал рекрутирования элиты в случае прихода к власти лояльного США президента" [НГ - сценарии, 28.10.2008]. Такая практика, впрочем, естественна в современном глобализирующемся, политически и экономически конкурентном мире, если она не идет вразрез с нормами международного права. Как представляется, она не дезавуирует позитивные аспекты деятельности собственно, или в узком смысле, НПО, являющихся одним из сегментов (в глазах экспертов МВФ-ВБ - важнейшим, основным) совокупности гражданских организаций и сетей в Африке.

В большинстве стран континента эта совокупность еще не составляет сколько-нибудь целостное, системное образование, позволяющее расценивать ее как гражданское общество с "африканским лицом". И не может составлять, поскольку этим странам еще далеко до некоего "достойного" уровня социально-экономического развития. Уровня, предполагающего наличие относительно крепкой экономики, внутренне интегрированной в страновых и (или) региональных рамках, располагающей институциональными и финансовыми механизмами саморазвития, сочетающегося с равноправным участием в международных экономических отношениях. Уровня, обеспечивающего существенное улучшение материальных и культурных условий жизни большинства населения, создание эффективных средств предотвращения (урегулирования) социальных, этнических и иных конфликтов, наличие прочных основ демократии и т.д.

Движение в этом направлении - процесс весьма длительный. И возможно ли оно вообще? В Африке и вне ее немало скептиков в оценке будущего. Но есть и оптимисты, не считающие непреодолимыми все те препятствия, которые стоят на пути социально-экономического и политического прогресса, связанного и со становлением гражданского общества. Его еще нет в большинстве африканских стран. Но есть многочисленные, разнообразные, живые ростки процесса его становления. Они-то и представляют источник оптимистичного в общем видения гражданской будущности африканских обществ.

стр. 87
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Ислам, диалог и гражданское общество. М., 2001.

НГ - сценарии. 28.X.2008.

Публичное пространство, гражданское общество и власть. М., 2008.

Africa and Development in the New Millenium. The NEPAD Debate I Ed. by Y.O. Adesina, Y. Graham, A. Olukoshi. Dakar-London-New York-Pretoria. 2006.

International Affairs. Vol. 78. L" 2002. N 3.

The Journal of Social, Political and Economic Studies. Washington D.C. Fall 2006. Vol. 31. N 3.

Le Monde diplomatique. 2006; 2008.

The Millennium Development Goals. Report 2007. UN. N.Y, 2007.

Onyeni, Chika A. The Failure and Parasitic Nature of the Black Middle/Intellectual Class II http://wwwutexas.edu/conferences/Africa/ads/1247.html

Planche J. Societe civile, un acteur historique de la gouvernance. P., 2007.

UNCTAD. Economic Development in Africa. Reclaiming Policy Space. Domestic Resource, Mobilisation and Developmental States. New York-Geneva, 2007.

World Bank. African Development Indicators 2006.

Постоянный адрес данной публикации: