Мне довелось принимать участие в защите Советской власти в годы гражданской и Великой Отечественной войн, а также во всех этапах строительства Красной Армии тех лет. Даже сейчас, когда былое уже подернуто дымкой, меня не покидают размышления о прошедшем, переживания по поводу состоявшегося, не раз вспоминаются многие навсегда запавшие в память события и отдельные эпизоды, и целые картины: слышится артиллерийская канонада, обретают как бы живую плоть давно ушедшие от нас люди и чувствуется дыхание неповторимой по своему содержанию эпохи. Я не стремлюсь воспроизвести все факты истории 30-х годов в их последовательности, ибо преследую иную цель: осветить выборочно только те, которые в совокупности помогут, как мне кажется, извлечь кое-что полезное для сегодняшних дней и одновременно позволят лучше объяснить взаимосвязь ряда сложных и печальных событий той поры, ставящих иногда в тупик современную молодежь.

К середине 20-х годов закончилась военная реформа в СССР. Красная Армия, перестроенная после гражданской войны и утраты надежды на немедленную мировую революцию, готовилась в новых международных условиях отстоять от империалистов Советскую Родину как единственную пока страну строившегося социализма. В 1927 г. начался второй этап военных преобразований. Шло создание и освоение временных и постоянных уставов, руководств и наставлений для армии и флота. Крупным шагом вперед считался Полевой устав Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА) 1929 г., приведший в соответствие тактические взгляды с тогдашним уровнем развития боевой техники и военной теории. С 1927 г. действовал Боевой устав пехоты (ч. 2, регламентировавшая деятельность от одиночного бойца до батальона), опиравшийся на опыт первой мировой и гражданской войн. В том же году армия получила Боевой устав артиллерии, как войсковой, так и большой мощности, а вскоре - Боевой устав броневых сил, Боевой устав конницы, Боевой устав Военно-Воздушных Сил, различные наставления по войсковой маскировке, телефонно-телеграфному делу, многое другое. Их освоение, обучение на их основе командиров и бойцов наполняли повседневную жизнь РККА, выходившую на более высокий рубеж боевой готовности. В войсках всех округов остро реагировали на захват Китайской Восточной железной дороги летом 1929 г. китайско-маньчжурскими милитаристами и осенний их разгром Особой Дальневосточной армией под командованием В. К. Блюхера, Составной частью первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР явилась пятилетка военного строительства, намеченная Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 15 июля 1929 г. "О состоянии обороны страны". Перед РККА ставилась задача

СКВИРСКИЙ Лев Соломонович - генерал-лейтенант, председатель Научно-методического совета Московской городской организации общества "Знание" по пропаганде военных знаний и военно-патриотическому воспитанию.

стр. 55

быть сильнее любого одиночного противника минимум по двум из трех таких решающих видов вооружения, как артиллерия, бронетанковые войска и авиация. Реввоенсовет СССР поручил Штабу РККА уточнить "армейскую пятилетку". Развернулись модернизация и перевооружение войск. Затем на смену территориально-кадровой смешанной системе постепенно пришло единое кадровое строительство Вооруженных Сил. Техническим перевооружением конкретно руководили Начальники вооружений РККА (сначала И. П. Уборевич, а с 1931 г. - М. Н. Тухачевский), Управление моторизации и механизации РККА (до 1936 г. начальник - И. А. Халепский, заместитель - К. Б. Калиновский) и широкие коллективы возглавленных ими специалистов.

Боевая и политическая подготовка войск непрерывно совершенствовалась в ходе различных по масштабу маневров. Особое внимание уделялось теперь качественному росту комсостава, предусмотренному Постановлением ЦК ВКП(б) от 29 февраля 1929 г. "О командном и политическом составе РККА". Вскоре оно непосредственно коснулось и меня. После одесских маневров осенью того года я, будучи на них командиром батальона 285-го стрелкового полка 95-й стрелковой дивизии, неожиданно был откомандирован для прохождения дальнейшей службы в Штаб РККА. Закончив при нем краткосрочные курсы по управлению войсками, я был направлен в подчинение к заместителю начальника Штаба А. И. Седякину. Александр Игнатьевич, являвшийся дивизионным инженером еще в первую мировую войну, имел огромный опыт командования войсками различных степеней, от полка до округа, штабными управлениями и военными комитетами. Служба под его руководством была квалифицированной каждодневной школой, чрезвычайно полезной мне, 26-летнему строевому командиру. Я никогда в глубине души не верил, что этот горячий советский патриот, безвинно погибший в 1938 г., мог оказаться "врагом народа", и сохранил о нем благодарную память.

Для меня начались четыре года творческой работы в Штабе, а также в подразделениях и частях по совершенствованию их огневой и тактической подготовки. Одновременно я учился на вечернем факультете Краснознаменной Военной академии им. М. В. Фрунзе и сам начинал учить других, читая лекции по управлению войсками в той же академии и на Курсах усовершенствования высшего начальствующего состава, а в 1933 г. был назначен старшим преподавателем тактики в академии им. М. В. Фрунзе. Около шести лет затем я работал в ней и перед тем, как ко времени советско-финляндской войны стал начальником оперативного отдела штаба 14-й армии в Ленинградском военном округе, был начальником курса - учебного подразделения слушательского состава этого высшего военно-учебного заведения.

Вторые десять лет моей службы в рядах РККА (1929 - 1939 гг.) я считаю периодом окончательного моего становления как военного командира- профессионала. Мне довелось тогда непосредственно контактировать по службе и постигать военную науку и практику под руководством или в частом соприкосновении с такими мастерами военного дела, как первый заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза М. Н. Тухачевский, заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза А. И. Егоров, заместитель начальника Штаба РККА, виднейший военный теоретик В. К. Триандафиллов, председатель Центросовета Осоавиахима и ответственный редактор журнала "Война и революция" комкор Р. П. Эйдеман, командующий войсками Белорусского военного округа командарм 1-го ранга И. П. Уборевич, командующий войсками Киевского военного округа командарм 1-го ранга И. Э. Якир, командующий войсками Ленинградского военного округа, затем начальник Генерального штаба РККА, в ту пору командарм 1-го ранга Б. М. Шапошников, заместитель наркома обороны по авиации командарм 2-го ранга Я. И. Алкснис. Я работал вместе с видными знатоками военного дела профессорами нашей

стр. 56

академии Н. Е. Варфоломеевым, Н. Н. Шварцем, Б. К. Калиновским, Г. Д. Гаем, Ф. П. Шафаловичем, В. Д. Грендалем, Д. М. Карбышевым, А. И. Верховским, И. И. Вацетисом, А. Н. Лапчинским, А. А. Свечиным, В. А. Меликовым, Г. С. Иссерсоном, С. Н. Красильниковым.

Многие из них были несправедливо репрессированы. Но без них нельзя представить истинное развитие наших Вооруженных Сил. Эти талантливые педагоги, практики и теоретики внесли весомый вклад в становление РККА и до конца своих дней активно способствовали укреплению боевого могущества Страны Советов. Я не случайно привожу здесь их имена. Тяжкий груз ежовских, а затем бериевских репрессий, вырывавших из наших рядов все новых и новых военачальников, был каким-то бессмысленным (как тогда казалось) кошмаром. Неизвестно было, кто и когда вдруг окажется следующей жертвой. И если мы можем сегодня прямо и честно говорить об этом, то нужно в первую очередь воздать должное тем, кто уже не сумеет прижизненно узнать о своей реабилитации, о том, что Родина помнит и чтит имена своих верных сыновей.

И вместе с тем мы никогда не позволяли себе усомниться в необходимости наших усилий в тех тяжелых условиях. Наоборот, мы ни на час не прерывали повседневную работу в академии, изучение военной истории и военного искусства, увлеченно занимались сами и учили других, зачитывались военно- историческими трудами А. К. Коленковского, В. Ф. Новицкого, А. М. Зайончковского, М. С. Свечникова, Н. Е. Какурина, А. В. Голубева, Ф. Е. Огородникова, знакомились с новыми работами Тухачевского о военной стратегии, оперативном искусстве, характере будущих войн. Десятки умелых специалистов из нашей академии уходили в другие высшие военно-учебные заведения, ,чтобы и там ковать кадры. Особенно интенсивно шел этот процесс в годы второй пятилетки. На базе военно-хозяйственного и финансового факультетов возродилась в 1935 г. Военно-хозяйственная академия, в 1936 г. была создана Военная академия Генерального штаба. В 1937 г. командиров с высшим образованием готовили в 13 военных академиях, одном военном институте и на военных факультетах 5 гражданских вузов, командиров со средним образованием - в 75 военных училищах.

Перед тем как в 1936 - 1937 гг. начались массовые репрессии, наши Вооруженные Силы были укомплектованы полноценным комсоставом на 97%. Если бы весь он к 1941 г. остался жив и если бы целиком сохранились замечательные традиции прежних лет и деловая преемственность в войсках, то никогда фашистской Германии и ее союзникам не удалось бы претворить в жизнь то, что получилось в начале Великой Отечественной войны: война сразу же развернулась бы иначе. Полагаю, что если бы Гитлер и иже с ним не были ободрены внутренним разгромом наших кадров в середине и конце 30-х годов, то фашистские захватчики вообще не напали бы тогда на СССР. Конечно, исторический процесс осуществляется однократно, так что свершившееся не переиграешь заново. Но взвесить его на аналитических весах небесполезно.

Что входило тогда в мои обязанности как преподавателя академии? И у меня, и у слушателей достаточно много времени отнимала самоподготовка, включая домашние задания. В аудиториях и учебных группах регулярно читались лекции и велись тактические занятия. По местам былых сражений совершались полевые поездки, и там проводились также групповые занятия по тактике. Бои первой мировой и гражданской войн изучались на картах, причем разыгрывались повторно наиболее интересные эпизоды или даже целые операции. Слушатели принимали решения от имени командиров полков, бригад, дивизий и корпусов, после чего это сравнивалось с тем, что реально предприняли исторические лица. У нас царила творческая атмосфера, часто возникали деловые споры, разгорались дискуссии. Решения прежних лет обязательно сопоставлялись с теми, которые можно было бы принять на основе современной боевой тех-

стр. 57

ники и новой организации войск, изменившихся способов управления ими. В свою очередь, обновленный подход к делу перепроверялся на исторических примерах; господствовал суворовский афоризм "Без светильника истории тактика - потемки". Когда профессура и преподавательский состав обсуждали очередные военные труды, слушатели факультативно приглашались на такие заседания. Особенно оживленно проходило обсуждение интереснейших трудов В. К. Триандафиллова ("Характер операций современных армий"), А. И. Егорова ("Львов - Варшава"), В. А. Меликова ("Марна, Висла, Смирна"), М. Н. Тухачевского ("Характер пограничных операций"). На лекциях таких профессоров, как бывший инспектор артиллерии РККА В. Д. Грендаль, неоднократно гремели аплодисменты, что в кругу военных вообще-то не было принято.

Академия деятельно участвовала в разработке теории глубокого бой и глубокой наступательной операции, принципов ведения ее с массированным применением танков, авиации и артиллерии для взлома вражеской обороны одновременным ударом на всю тактическую глубину, с немедленным вводом затем эшелона подвижных войск для развития тактического прорыва в оперативный успех. Эту передовую теорию некому стало у нас разбивать после того, как были репрессированы ее талантливые провозвестники. Зато ее цепко подхватил и использовал противник. С профессиональной завистью и патриотическим огорчением следила мы в 1939 - 1941 гг. за тем, как гитлеровский вермахт пожинает в своих интересах плоды советской военной науки. А ведь мы сами могли бы применять собственные открытия при нападении врага на нас. Передо мной поныне стоит картина того, как Тухачевский в течение четырех часов, не отвлекаясь ни на минуту, обсуждает со слушателями академий положения Временного Полевого устава 1936 г., тут же советуясь с ними насчет взаимодействия родов войск на различных стадиях боя. Мне довелось вместе с проф. Н. Н. Шварцем и другими преподавателями участвовать в собеседовании, проведенном Тухачевским в его кабинете, относительно направлений разработки наставления по управлению войсками в бою и в операции. Те же идеи глубокой операции трактовались при нас на заседаниях в Военной академии Генерального Штаба, где Уборевич и Якир блестяще и со всесторонним знанием дела провели показательные учения на картах по темам "Прорыв подготовленной обороны противника" и "Ввод в сражение механизированного корпуса".

Об уровне подготовки рядовых слушателей нашей академии можно судить и по тем успехам, которых они добились впоследствии, участвуя в Великой Отечественной войне, и даже по некоторым частным повседневным фактам. Был, например, такой случай. В 1939 г. во время полевых занятий тогдашний начальник академии В. М. Шапошников представил Нам английского полковника, военного атташе Великобритании в СССР. Мы отрабатывали тему "Выход полка из боя". Слушатель, действуя как комполка, предложил в конкретной ситуаций организовать отход полка ночью, а затем при разборе занятия я сослался на идентичный отход английского полка в одной из операций первой мировой войны. Пораженный услышанным, атташе благодарил нас за предоставленную ему возможность присутствовать на столь поучительном занятии и просил указать ему соответствующую литературу. Не без удовлетворения я отправил ему подходящую книгу из академической библиотеки.

Что касается внедрения новаторский идей в войска, то оно в первой и отчасти второй пятилетках шло полным ходом. Так, на манёврах войск Киевского военного округа в 1935 г. отрабатывались прорыв усиленным стрелковым корпусом укрепленной оборонительной полосы, развитие прорыва кавалерийским корпусом, действия механизированного корпуса и мехбригады, применение крупного авиадесанта, сложный маневр "красных" по окружению и уничтожению прорвавшейся группы "синих". Совершались 200-километровые марши со стремительными бросками.

стр. 58

Использовались одновременно 1040 танков и свыше 500 самолетов¹ . На маневрах войск Белорусского военного округа в 1936 г. Действовали свыше 1300 танков и более 600 самолетов. Отрабатывалось искусство управлений боем при взаимодействии всех родов войск в быстроменяющейся обстановке. В обоих случаях штабными офицерами и посредниками выступали преподаватели и слушатели нашей академии. Перед многочисленными иностранными военными наблюдателями была продемонстрирована высокая боевая готовность Красной Армии, смело глядевшей в будущее. Таких способов организации и ведения сражений зарубежные армий еще не знали. А потом... Потом роли начали меняться. Я возражаю против Концепции "непрерывного и последовательного упрочения РККА во второй половине 30-х годов", трафаретно пропагандируемой в ряде наших работ, написанных в 40-е и в застойные 70-е годы. Ничего подобного! Насыщение Красной Армии боевой техникой продолжалось. Но были и отдельные кратковременные перерывы и нарушения последовательности, связанные с тем, что физически были ликвидированы инициаторы и Создатели передовой военной теории и техники, уничтоженные как "враги народа" в застенках и лагерях.

Однако я помню, например, Тухачевского не только как выдающегося теоретика и руководителя Красной Армии, но и как творческого и инициативного практика. По его настоянию каждый слушатель нашей академии летал в качестве наблюдателя на самолете Р-5, прыгал с парашютом, сдавал экзамен на получение прав водителя автомашины, учился ходить по дну реки в кислородной маске. В частности, мне самому, имей помощником слушателя академий П. Ф. Батицкого (будущий Маршал Советского Союза), довелось в 1935 г. руководить такими занятиями на р. Нара. Что касается судьбы Михаила Николаевича, то ему за последнее время было посвящено столько книг и статей, что я считаю необходимым остановиться лишь на одной стороне этого вопроса, которую другие авторы как-то обходят. Имею в виду личные взаимоотношения некоторых руководителей страны и Красной Армии. Действительно, писать об этом не очень-то удобно, даже неприятно. Однако куда же деваться от фактов? Подразумеваю то, как относились к Тухачевскому И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов и С. М. Буденный.

Как известно, в "Кратком курсе" историй нашей партии, вышедшем в свет при прямом авторском и редакторском участии Сталина, о Тухачевском, одном из героев гражданской войны и наиболее, пожалуй, выдающемся руководителе Вооруженных Сил СССР первой половины 30-х годов, говорилось следующее: "Наступление Красных войск на Западном фронте, в сторону Варшавы, проходило - по вине Троцкого и Тухачевского - совершенно неорганизованно"² (речь идет о войне 1920 г. с буржуазно-помещичьей Польшей); комфронтом Тухачевского задним числом превратили в одного из главных виновников неудачи на Западном фронте. В извращенном свете излагались там и события под Львовом, когда руководство Юго-Западного фронта (командующий - Егоров, члены Реввоенсовета - Сталин и др.) и 1-й Конной армии (командующий - Буденный, члены Реввоенсовета - Ворошилов и др.) не выполнило приказа о своевременном повороте усилий фронта и этой армий от Львова на Варшаву, что наряду с другими обстоятельствами немало способствовало вышеназванной неудаче.

Впрочем, натянутые отношения между Тухачевским и командованием 1-й Конной сложились еще ранее. Зимой 1920 г. Кавказский фронт, имея в своем составе 1-ю Конную, первоначально не очень удачно вел операции против деникинцев между Доном, Манычем и Кубанью, особен-

¹ Центральный государственный архив Советской Армии, ф. 37977, оп. 3, д. 871, л. 315.

² История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М. 1938, с. 231.

стр. 59

но под Батайском. Назначенный сюда командующим фронтом командарм-5 Тухачевский, воевавший до того с Колчаком, быстро навел порядок, перегруппировал силы, возглавил разработку новых оперативных ударов, и деникинцы стремительно покатились к Новороссийску. Буденному тогда крепко досталось от Реввоенсовета Республики за неудачные действия. В. И. Ленин высказывал свою крайнюю обеспокоенность "полным разложением у Буденного", а Сталину, мешавшему посылать подкрепления с Украины на Кавказский фронт и требовавшему объяснений в ЦК партии, Ленин ответил от имени Политбюро: "Политбюро не может вызвать Вас сейчас, считая важнейшей и неотложной задачей побить до конца Деникина, для чего надо Вам ускорить подкрепление Кавкфронту изо всех сил"³ . Возникший холодок в личных отношениях между Тухачевским и Буденным превратился в холод после Польской кампании. Когда же с конца 20-х годов Тухачевский, не забывая о роли конницы для развития успеха в возможных глубоких операциях, стал выдвигать все настойчивее в своих теоретических работах на первое место значение таких родов войск, как танки и авиация, холод превратился в ледяной мороз.

К чему это привело, могу засвидетельствовать как непосредственный участник событий. В начале 1930 г. развернулась очередная дискуссия о войне 1920 г. с Польшей. В Центральном Доме Красной Армии обсуждалась работа Триандафиллова о Польской кампании. Автор, по дням исследовав ее ход, показал пагубную роль отказа командования Юго-Западного фронта от взаимодействия с командованием Западного фронта. Докладчик, начальник кафедры оперативного искусства в нашей академии Варфоломеев, высоко оценил эту печатную работу. Началось ее обсуждение. Буденный бранил работу Триандафиллова за то, что в ней, дескать, принижена роль конницы. Тухачевский в своем выступлении, напротив, показал прогрессивное значение этой работы для правильного обучения и дальнейшего строительства Красной Армии. Внезапно Буденный подал ему реплику: "Вы, Михаил Николаевич, давний недруг конницы". Тухачевский с улыбкой ответил: "Семен Михайлович, вполне достаточно того, что Вы ее так любите". Затем один из выступавших заявил: "Тухачевского за 1920-й год вообще надо бы повесить!" В зале воцарилась мертвая тишина. Ведший заседание начальник Политуправления РККА Я. Б. Гамарник прервал обсуждение, и более выступления не возобновлялись.

Что касается наркома Ворошилова, то он относился к своему заместителю Тухачевскому, заметно превосходившему его в военно-профессиональных вопросах, весьма недружелюбно, хотя, в отличие от "рубаки" Семена Михайловича, Климент Ефремович внешне вел себя выдержаннее. Однако он не поколебался стать фактически одним из палачей Михаила Николаевича в печальные дни мая-июня 1937 г., когда Советские Вооруженные Силы быстро начали лишаться одного за другим многих лиц из высшего, а затем старшего и среднего командного состава, пока чума репрессий не поразила постепенно Красную Армию сверху донизу, наряду со всей страной. В приказе наркома обороны СССР N 96 от 12 июня 1937 г. Ворошилов извещал: "Товарищи красноармейцы, командиры, политработники Рабоче-Крестьянской Красной Армии! С 1 по 4 июня с. г. в присутствии членов Правительства состоялся Военный Совет при Народном Комиссаре Обороны СССР. На заседании Военного Совета был заслушан и подвергнут обсуждению мой доклад о раскрытой Народным Комиссариатом Внутренних Дел предательской контрреволюционной военной фашистской организации, которая, будучи строго законспирированной, долгое время существовала и проводила подлую, подрывную вредительскую и шпионскую работу в Красной Армии. 11 июня перед Специальным Присутствием Верховного Суда Союза ССР

³ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 51, с. 134, 138.

стр. 60

предстали главные предатели и главари этой отвратительной шпионской изменнической банды: Тухачевский М. Н., Якир И. Э., Уборевич И. П., Корк А. И., Эйдеман Р. П., Фельдман Б. М., Примаков В. М. и Путна В. К. Верховный суд вынес свой справедливый приговор! Смерть врагам народа!.. Мировой фашизм и на этот раз узнает, что его верные агенты гамарники и Тухачевские, якиры и уборевичи и прочая предательская падаль, лакейски служившие капитализму, стерты с лица земли"⁴ .

Возникает естественный вопрос, как относились современники к столь горестным событиям нашей внутренней жизни тех лет? Скажу о себе и своих товарищах по работе. Мы воспринимали их с недоумением и ужасом, были ошеломлены и буквально выбиты из нормальной колеи. Многие не понимали, зачем людям, которые проливали свою кровь за Советскую власть в годы, когда ее судьба еще качалась на весах, нужно вдруг изменять ей теперь, когда сбываются их мечты, а сами они достигли высоких постов и пользуются всеобщим уважением? Борьба заговорщиков за власть, за еще более высокие посты? Но ведь их обвиняют в шпионаже, вредительстве, диверсионной работе. Одно с другим не очень-то вяжется. Впрочем, большинство молчало или же одобрительно поддерживало осуждающие резолюции, выносимые на партийных и прочих собраниях. Сомневаться вслух было весьма опасно. О плюрализме мнений тогда даже не заикались. Со Сталиным такие затеи не проходили. Требовалась однозначная позиция: либо ты соглашаешься с его предначертаниями и радостно их поддерживаешь, либо ты считаешься изменником.

Я слышал позднее от некоторых гражданских лиц, что военнослужащим все же было легче принимать решение в унисон, так как они привыкли только выполнять приказы и не особенно-то рассуждать. Вынужден резко возразить. Ведь на военнослужащем лежит ответственность за безопасность страны, и его моральный долг - опротестовать ошибку, если он уверен в ее пагубности для Вооруженных Сил, а тем самым и для Родины вообще. Встречались ли тогда "протестанты", настоящие коммунисты, убежденные в своей правоте? Встречались, но их конец трагичен. Одни, как Гамарник, кончали жизнь самоубийством, другие, имевшие собственное мнение, уходили в небытие оклеветанными. Вот это казалось страшнее всего: быть отвергнутым родной Советской властью. В чем же тогда смысл твоего участия в революции, гражданской войне, социалистическом строительстве? СССР окружен враждебным кольцом, ты участвуешь в защите социалистического отечества и должен отдать этому делу все свои физические и душевные силы! Ничего иного мы себе не представляли.

Наилучшим лекарством от тяжких дум оставалась работа. Мы погружались в нее целиком, стиснув зубы, стараясь по мере своих сил уменьшить ущерб, нанесенный Родине. Лекции, групповые занятия, военные игры на картах и на местности, полевые поездки, маневры... Изучали боевое применение различных родов войск, особенно артиллерии и танков, передавали слушателям академии знания и практические навыки организации и управления подразделениями, частями и соединениями, продолжали учиться сами, стремясь углубленно постичь теорию и практику военного дела на разных его уровнях, большое внимание уделяли политической подготовке, осваивали новинки боевой техники.

Основной фигурой преподавательского состава академии был в ту пору старший преподаватель тактики. Каждый старший преподаватель являлся начальником учебной группы из 12 - 14 человек, за обучение и воспитание которых он непосредственно отвечал. Большинством старших преподавателей были старые военные специалисты - подполковники, полковники или даже генералы прежней царской армии, окончившие нашу

⁴ Морской сборник, 1937, N 7, с. 3 - 5.

стр. 61

же академию (тогда она называлась Николаевской академией Генерального штаба, а новое наименование получила в 1921 г.). Как правило, это были честные труженики, беспредельно преданные Родине, истинные патриоты, отдававшие теперь Советской власти все своз знания и умение. С начала 30-х годов к ним стали добавляться более молодые командиры - коммунисты, получившие военное образование уже после социалистической революции. В их числе работавшие рядом со мною В. Р. Вашкевич (позднее генерал-полковник), Н. А. Веревкин-Рахальский, А. В. Катков, П. А. Курочкин (позднее генерал армии), В. В. Смагин, Н. А. Таленский (позднее генерал-майор), Е. А. Болтин, М. Д. Грецов, И. Г. Зиберов.

Расскажу о происшедшем с Зиберовым в 1936 г. случае, связанном с поисками налево и направо троцкистов и той шпиономанией, которая превратилась в массовое явление после подлого убийства 1 декабря 1934 г. секретаря ЦК и первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) С. М. Кирова. Зиберов, член партии с 1919 г., краснознаменец, бывший начальник разведки в одной из кавдивизий 1-й Конной армии, был обвинен Политотделом академии во главе с И. Г. Нероновым в потворстве троцкистам, поскольку десятью годами ранее, когда учился в нашей академии, проголосовал за троцкистскую резолюцию. На партсобрании, где разбиралось его дело, было предложено исключить его из рядов ВКП(б). Зиберов объяснил, что все обстояло иначе: то давнее собрание, о котором шла речь, затянулось; люди устали; а еще предстоял длительный подсчет голосов; кто-то внес предложение перенести окончание собрания на следующий день; часть собравшихся, включая Зиберова, поддержала это предложение; по существу же вопроса он тогда даже не успел высказаться, а потом проголосовал как раз против лозунгов Троцкого.

Выступив в защиту своего товарища, я предложил проверить дело. Проверка подтвердила правоту Зиберова. Тем не менее его отстранили от работы, и он несколько месяцев не знал, куда себя девать. Когда я однажды встретил его, гулявшего с дочкой на Зубовском бульваре около академического общежития, и подошел поздороваться, он зарыдал, сказал, что к нему люди боятся обращаться по любому поводу, вокруг него пустота, и стал уговаривать меня поскорее отойти, чтобы я не навлек на себя подозрения в сочувствии "троцкисту".

Вот еще один случай, со Смагиным, проработавшим прежде несколько лет военным атташе в одной из зарубежных стран. Чрезвычайно требовательный к себе и доброжелательно относившийся к другим, спокойный и корректный, Василий Васильевич готов был трудиться днем и ночью. Осенью 1937 г. Смагин руководил небольшим коллективом старших преподавателей, разрабатывавших так называемую основную сквозную задачу, по которой слушатели должны были заниматься ближайшей зимой. Однажды вечером его соавторы (Е. В. Леошеня, Л. С. Сквирский и др.), положительно оценив проделанное им по первой части разработки, условились встретиться следующим утром и продолжить дело. Довольный Смагин, положив материалы в портфель, собирался, как и мы, уйти. И тут один из соавторов неудачно пошутил: "Будьте осторожны при хранении материалов, а не то вас как бывшего дипломата могут черт знает в чем обвинить, теперь это модно". Мы все напустились на героя гражданской войны: к чему эта глупая шутка? А утром, когда мы вновь собрались, телефон у Смагина не отвечал. Долго сидела группа в молчании, пока Дьяков, бывший полковник царской армии, самозабвенно любивший Советскую Россию, не обратился ко мне; "Вы член партии и самый молодой из нас, выясните у Веревкина-Рахальского, он скажет в чем дело" (Н. А. Веревкин- Рахальский был в те дни заместителем начальника академии). Я пошел к Николаю Андреевичу, но тот сам ничего не знал и начал звонить временно исполнявшему обязанности комиссара академии П. К. Батракову. Батраков сообщил, что Смагин с женою арестованы,

стр. 62

их квартира опечатана. Веревкин-Рахальский обещал походатайствовать о возвращении наших материалов. Подавленные случившимся, мы разошлись, Материалы же, действительно, вернули, и наш коллектив получил возможность завершить разработку общетактической задачи для слушателей. Конечно, фамилию Смагина ив числа соавторов нам тут же вычеркнули.

Потом "взялись" за слушателей выпускного курса. В начале 1938 г. некоторые из них были внезапно отстранены от занятий и уволены из рядов РККА. Это произошло вскоре после того, как с нами поделились опытом войны в защиту республиканской Испании от франкистов Р. Я. Малиновский (позднее - Маршал Советского Союза), Д. Г. Павлов (позднее - генерал армии, поспешно и безвинно расстрелянный в начале Великой Отечественной войны за неудачи войск Западного фронта, которыми он командовал) и Кароль Сверчевский (позднее - заместитель министра обороны Польши). У этих слушателей я в 1935 г. принимал вступительные экзамены, а затем два года обучал их как старший преподаватель, был же я тогда начальником 2-го курса. Дело, по-видимому, заключалось в том, что среди них были капитаны С. Г. Поплавский (впоследствии генерал армии, командующий 1-й и 2-й армиями Войска Польского), В. И. Стражевский (позднее - генерал-лейтенант, начштаба 1-й армии Войска Польского), другие польские товарищи. Именно в те месяцы Коминтерн распустил польскую компартию, были преступно репрессированы ее лидеры (Генеральный секретарь Ю. Ленский, члены Политбюро А. Е. Барский и В. Костшева) и ее представители в Коминтерне (Г. Валецкий и Ф. Я. Гжелыцак), а наших слушателей зацепили "на всякий случай".

В академии прежде работал заместителем начальника по политчасти Е. А. Щаденко, хорошо меня знавший, ставший заместителем наркома обороны по кадрам. Я решил обратиться к нему, но не с рапортом, а с личным разговором: как бы нам сохранить хороших слушателей и дать им возможность окончить академию, тем более что через несколько месяцев состоится выпуск? "Вы, Ефим Афанасьевич, как начальник Управления по командному и начальствующему составу сами тут же запросите от нас людей в качестве начальников отделов, командиров и начальников штабов для дивизий, корпусов и армий". Он обещал разобраться... Вызвав меня на следующий день, Щаденко посоветовал отправить отчисленных из академии в Подмосковье, чтобы были всегда под рукой, и устроить их на работу, а спустя несколько месяцев, когда улягутся "неполадки", что-нибудь придумаем. Через областной военный комиссариат я добился этого; условились, что связь со мной все они будут держать через Поплавского; удалось также оставить их семьи в академическом общежитии. Товарищи начали трудиться в совхозах, а вскоре их возвратили в академию. Они успешно наверстали упущенное, защитили выпускные дипломные работы и заняли свое место в Вооруженных Силах.

Вообще же хочется отметить, что большинство выпускников курса, на котором я был начальником, и других выпускников тех лет, которым я преподавал, отличились в годы Великой Отечественной войны. Назову, в частности, Маршалов Советского Союза П. Ф. Батицкого и П. К. Кошевого, генералов армии А. И. Радзиевского, С. П. Иванова, А. П. Щеглова и А. П. Белобородова, генерал-полковников И. И. Людникова, Д. Ф. Алексеева, А. И. Родимцева, В. М, Шатилова и М. Н. Шарохина, генерал-лейтенантов Б. Н. Аршинцева и Ф. П. Котляра, генерал-майоров Л. М. Доватора, А. Б. Баринова, Б. Б. Городовикова. Они проявили себя как талантливые командиры, хорошо знающие военное дело. Полагаю, что этому способствовало и то обстоятельство, что все они, обучаясь в академии, приучались к научно-исследовательской работе. В этом плане им приходилось каждому прорабатывать всю теоретическую часть академического курса, проводить зачетные летучки и военные игры на кар-

стр. 63

тах и на местности, готовить статьи-рефераты по различным темам на втором и третьем годах обучения и защищать на выпускном курсе дипломную работу. Сохранился официальный документ, регламентировавший эту сторону их деятельности на 1935 - 1938 годы⁵ . Многие из них сразу после выпуска заняли ответственные должности, так как в результате массовых репрессий в Красной Армии были опустошены ряды командиров и начальников. Так, бывший комендант погранучастка на Дальнем Востоке А. С. Панюшкин стал советским послом в Китае; В. М. Бочков, тоже бывший пограничник, с 1940 г. трудился генеральным прокурором СССР; прежний начальник полковой школы младших командиров Кошевой был назначен начальником штаба дивизии; командир авиазвена Ф. П. Котляр стал командовать авиаполком тяжелых бомбардировщиков, и т. д. А что было делать? Такой была реальная обстановка не только в Вооруженных Силах, но и в стране в целом. Нарком Ворошилов сообщил 29 ноября 1938 г. на заседании Военного совета наркомата, что в ходе "чистки" Красной Армии только за 1937 - 1938 гг. было репрессировано более 40 тыс. командиров и выдвинуто снизу на разные должности свыше 100 тыс. других командиров.

К осени 1938 г. "исчезли" половина командиров полков, подавляющее большинство комбригов и комдивов, практически все комкоры и командующие военными округами, масса политработников. К 1940 г. в РККА 85% комсостава были моложе 35 лет, к июню 1941 г. 75% комсостава и 70% политработников занимали свои новые должности менее одного года. Когда в декабре 1940 г. созвали на сбор ряд командиров полков, то из 225 человек только 25 окончили военные училища, а 200 были из младших командиров либо из лиц, не имеющих военного образования и числившихся в запасе. К моменту нападения на Советский Союз гитлеровской Германии около 40% всего комсостава не обладали хотя бы средним военным образованием, а высшее имели лишь 7%. Мудрено ли, что далеко не каждый командир, даже будучи горячим патриотом Родины, сумел проявить себя должным образом в начале Великой Отечественной войны? Отразились репрессии и на своевременном создании боевой техники. Не случайно перед войной с Германией нам для укомплектования танковых, других мотомеханизированных соединений и различных частей недоставало многих тысяч тяжелых и средних танков, тракторов и автомашин.

Острая нехватка кадров в ту пору ощущалась повсеместно и постоянно. Летом 1938 г. будущий выпуск слушателей (1939 г.) участвовал в командно-штабном учении на полевых занятиях под Житомиром. Все местные штабы были укомплектованы недостаточно грамотными командирами, и они не смогли выполнить в этой связи свои должностные обязанности, ибо только что назначенные в них новые, малоквалифицированные сотрудники просто не знали, что им полагается делать. Там произошел памятный мне трагикомический, характерный для того времени случай. Слушатель А. Н. Аполлонов (впоследствии генерал-полковник, начальник Главного управления пограничных и внутренних войск, обеспечивавший охрану Тегеранской конференции глав трех великих держав в 1943 г. и получивший, между прочим, от президента США Ф. Д. Рузвельта в подарок часы) как-то ночью был оперативным дежурным в штабе корпуса на упомянутом учении. Любитель рисовать и тяготея к анималистским сюжетам, он, коротая время, набросал на бумаге контуры теленка, собаки, кошки и мыши с человеческими головами. Некто, подобравший утром его набросок, передал забаву пера в Особый отдел. Днем того же дня оттуда обратились ко мне как начальнику курса с требованием немедленно поставить вопрос перед партийной организа-

⁵ Инструкция о научно-исследовательской работе слушателей (Военная академия им. М. В. Фрунзе). М. 1935, с. 3.

стр. 64

цией о пасквиле Аполлонова из Сталина, Молотова, Ворошилова и Калинина. Чем это грозило Аполлонову, нам было ясно. Изучив рисунок, я не нашел ни капли сходства и ответил, что сообщивший обладает больным воображением. Однако через несколько дней Политическое управление Киевского Особого военного округа приказало рассмотреть личное дело "виновного". Вновь рисунок нам не прислали. Как член партбюро я разъяснил собравшимся суть происшедшего, со мной согласились, дело было закрыто, если не считать того, что Л. М. Доватор предложил вынести Аполлонову выговор за занятия художеством в служебное время. Могло кончиться и хуже.

А весною 1939 г. у ряда этих выпускников начались затруднения в связи с различными "проколами" в их личных анкетах. Заранее приехавший в академию для отбора нужных ему кандидатур заместитель наркома внутренних дел Л. П. Берии начальник Управления кадров В. В. Чернышов ориентировался преимущественно на бывших пограничников. Среди намеченных им 12 лиц оказался вышеупомянутый Аполлонов, благополучно служивший в дальнейшем. А из бывших артиллеристов туда попал, в частности, будущий заместитель председателя и председатель Комитета государственной безопасности И. А. Серов, еще перед Великой Отечественной войной ненадолго возглавивший органы милиции. Многие из тех, кто не подошел для НКВД, отличились на ином поприще. Так, один из славных героев войны, командовавший кавалерийским корпусом в битве под Москвой, Лев Доватор вскоре после академии стал начальником штаба 1-й Особой кавбригады; Петр Кошевой, как я уже упомянул, - начальником штаба дивизии; Семен Иванов быстро дослужился до должности начальника штаба корпуса.

В сентябре 1939 г. я был откомандирован в Ленинградский военный округ, где сильно ощущалась нехватка штабных командиров. Командовавший войсками округа К. А. Мерецков направил меня в штаб 14-й армии, находившийся в Мурманске. Ознакомиться предварительно с какими-то данными о готовности театра военных действий (ТВД) мне в Ленинграде не удалось, так что свой ТВД я представлял себе не вполне ясно. Почему мне не показали необходимых документов, я понял, прибыв на место. Мерецков, вспоминая, но не объясняя причин, писал, что округ в ту пору практически не был готов к выполнению своих функций на случай войны⁶ . Я убедился в этом очень скоро. Оказалось, что особенно знакомиться было просто не с чем. Чем дальше на север от Ленинграда, тем хуже обстояло дело: ни войск, ни дорог, ни связи. ТВД как таковой существовал лишь в природном виде. Начавшаяся в сентябре 1939 г. вторая мировая война ставила между тем все вопросы ребром. Поход Красной Армии в районы Западной Украины и Западной Белоруссии, состоявшийся тогда же, еще более обострил ситуацию, поскольку выявились различные неполадки в управлении войсками. А наша соответствующая деятельность в Карелии и на Кольском полуострове только еще разворачивалась. Например, 122-я стрелковая дивизия, выгрузившаяся в октябре в Кандалакше, физически не смогла продвинуться к месту назначения из-за отсутствия путей. Ей, чтобы пройти около 200 км к государственной границе, пришлось самой пробиваться через девственные леса, прокладывая себе дорогу.

В штабе 14-й армии я, к сожалению, не обнаружил ни одного командира с высшим военным образованием. Боевая подготовка всех звеньев управления оказалась невысокой. Но Мурманск не являлся исключением. Последствия репрессий и слабая выучка многих командиров, лишь недавно возглавивших свои соединения, части и подразделения, проявились уже в декабре 1939 г., когда началась советско-финляндская война. Идея Сталина, рассчитанная на упреждающий стремительный

⁶ Мерецков К. А. На службе народу. М. 1968, с. 172 - 175.

стр. 65

удар, которым мы за несколько дней "накажем" враждебную Финляндию, оказалась постыдно несостоятельной. Советские войска до февраля 1940 г. застряли на "линии Маннергейма", перепоясавшей Карельский перешеек. Порою целый полк отступал от группы финских автоматчиков, а потом полдня выясняли, кто стрелял в него с фланга. Командиры не вели в походе разведки, не выдвигали боевого охранения, а в ответ на стрельбу с деревьев нескольких финских "кукушек" развертывали всю воинскую часть.

Мне уже довелось частично рассказать ранее о своем участии в этой войне⁷ . Упомяну здесь поэтому только о том, как я тогда впервые познакомился с народным комиссаром иностранных дел В. М. Молотовым. После Финляндской кампании начала действовать Комиссия по уточнению границы между двумя странами. Возглавлял ее с советской стороны Молотов; заместителем, практически ведущим работу, был генерал-майор А. М. Василевский. Мне было поручено руководить подкомиссией на северном участке границы, от Ледовитого океана до Реболы. У Энсо (под Выборгом) подкомиссии вместе с финскими их членами собрались, чтобы отработать конкретные способы действий на местности. Руководство практическими действиями подкомиссий было возложено на меня - начальника штаба 14-й армии в то время. Командующий погранвойсками Ленинградского военного округа, инструктируя нас, подчеркнул, что любому члену комиссии запрещается разговаривать на границе с каким-нибудь финном один на один. Аудитория возмутилась. Руководитель одной из подкомиссий, начальник артиллерии 71-й стрелковой дивизии полковник Дмитриев заявил, что если нам до такой степени не доверяют или боятся, что нас обманет агент империализма, то он отказывается работать и просит возвратить его в дивизию; в конце концов он строевой командир. Другие его поддержали. Но генерал упорно ссылался на инструкцию. Предложив сделать перерыв, я позвонил Василевскому, с которым был знаком. Александр Михайлович не счел возможным вмешаться в этот вопрос и порекомендовал связаться напрямую с Молотовым. Пришлось так и поступить. Молотов, расспросив о ходе занятий, тоже не решился сразу дать ответ и: велел перезвонить через полчаса. Он был тогда вторым по значению лицом в СССР; стало быть, спросить мог только у Сталина. Через полчаса мам дали разрешение временно забыть об инструкции, и дело пошло.

Очное знакомство состоялось позднее. В начале 1941 г. помощник Молотова С. П. Козырев (в 1957 - 1966 гг. - советский посол в Италии, потом заместитель министра иностранных дел) вызвал меня в Москву, погода была нелетная, поезд из Мурманска уже ушел, и я, сказав, что выеду завтра поездом, поинтересовался: зачем понадобился? Помощник перевел телефон на Молотова, и тот объяснил, что речь пойдет о документах насчет никелевых разработок южнее Петсамо (Печенги), которые мы, захватив в 1940 г., вернули Финляндии после войны с нею. Дело заключалось в том, что в январе 1940 г. штаб 14-й армии направил на эти рудники инженеров из Мончегорска. Они изучили состояние рудников я составили их описание, которое я тогда же послал в Генеральный штаб А. М. Василевскому. Как только я прибыл в Москву, Молотов разъяснил мне, что к этому никелю приценивается Берлин; канадская концессия отказалась от него; Хельсинки предлагает нам принять участие в торгах, оценив рудники в 500 млн. руб. золотом; встал вопрос, как нам поступить? Я высказал свое мнение: от нас туда дороги нет, вывоз руды возможен только через порт Линнахамари возле Петсамо, а это весьма накладно; да и зачем покупать, если мы вскоре, воюя с Германией и ее потенциальным союзником Финляндией, и без того возвратим себе рудники?

⁷ См. Вопросы истории, 1985, N 2.

стр. 66

Молотов зло взглянул на меня: "Вы считаете, что придется воевать с Германией?" Отвечаю: "Это в Берлине так считают; немецкие офицеры в Норвегии давно и постоянно совершают рекогносцировку на нашей границе, готовясь к нападению на Мурманск". Молотов помолчал, потом переключил разговор: "Цветные металлы курирует от Политбюро товарищ Берия, он вызовет Вас на совещание насчет Салмиярвских разработок". Двое суток провел я в гостинице "Москва", не отлучаясь ни на секунду из номера в ожидании вызова, и использовал это время для проработки документов, которые я в свое время направил в Генеральный штаб, чтобы быть "во всеоружии". На третью ночь по телефону сообщили, что за мной выезжает автомашина. Через несколько минут я был в новом здании НКВД на Лубянке. В приемной у Берии уже сидело много людей, в основном ученые и гражданские инженеры. Когда открылось совещание, мне указали место сразу слева от Берии, и я потом старался незаметно отодвинуться от него, чтобы меньше чувствовать чрезмерно острый запах духов, которыми он благоухал. Получив, в свою очередь, слово, я доложил о состоянии дел в Салмиярви, содержании богатых руд, деятельности обогатительной фабрики, путях вывоза добычи в Петсамский залив и транспортировки ее в Мурманск. Тут специалисты закидали меня вопросами о способах плавки. Объясняю, что я военный человек, а не металлург. Берия удивился: "А мы думали, что имеем дело с инженером. В остальном разберемся без вас. Свободны". Взяв разрешение у Молотова на отъезд, я утром убыл в Мурманск.

Следующая встреча с Молотовым произошла в июне 1945 г., когда в Кремле состоялся торжественный обед в честь участников Парада Победы. На этом параде особые сводные полки, представлявшие войска фронтов, проходили мимо Мавзолея В. И. Ленина по порядку фронтов с севера на юг. Поэтому открывал парад полк от Карельского фронта. Впереди шагали комфронтом Маршал Советского Союза К. А. Мерецков, его заместитель генерал-полковник В. А. Фролов и два командарма - генерал-лейтенанты В. И. Щербаков и Л. С. Сквирский. А на обеде в том же порядке провозглашались тосты. Молотов предложил тост за здоровье и успехи мои и Владимира Ивановича. Мы встали с бокалами, Молотов тоже стоит. Вдруг слышим: "Долго мы вас будем ждать?" Оказывается, надо было подойти к нему, чтобы чокнуться. Пошли вдоль столов. Все на нас смотрят, кто с уважением, кто с ехидцей. Молотов представил меня Сталину. Тот присовокупил: "Знаем, знаем, тот самый, который изувечил нам границу". От таких шуток ежилась душа. Промолчишь, значит согласен. Начнешь отвечать, а что? Оправдываться, что ничего не увечил, а наоборот, старался улучшить в пользу СССР?

Вернусь к весне 1941 года. В ходе разработки для Ленинградского военного округа планов прикрытия на случай войны мы, начальники штабов 14-й и 7-й армий, в округе уточняли их сначала сами вместе с командующим войсками ЛВО, окончившим нашу академию в 1936 г., генерал-лейтенантом М. М. Поповым, а потом в Генеральном штабе у начальника Оперативного управления и первого заместителя начальника Генштаба, окончившего в 1934 г. оперативный факультет нашей академии, генерал-лейтенанта Н. Ф. Ватутина. Перед нами ставились задачи: в случае нападения на СССР не допустить вражеского вторжения в глубь советской территории; упорной обороной на полевых укреплениях выиграть время для отмобилизования, развертывания и перехода в контрнаступление наших главных сил; примерно через две недели вести войну уже исключительно на территории противника. Между тем вероятный противник, начав войну, имел бы отмобилизованные войска и сосредоточил бы на основных направлениях свои ударные группировки. Весь ход второй мировой войны, опыт действий германских войск свидетельствовали, что наша концепция прикрытия границ перед войной не соответствовала сложившейся военно-политической обстановке. Я доложил Ватути-

стр. 67

ну, что фашисты практически готовы к наступлению из Северной Норвегии на Мурманск; что немецкие войска через Финляндию выдвигаются на Кандалакшское направление; что мы с такими планами можем запоздать; как известно, Германия нападает раньше, чем объявляет войну; спросил: как быть? Николай Федорович сказал, что Генеральный штаб знает о двусторонних переговорах Берлина и Хельсинки по поводу совместных военных действий, но что общая ситуация делает сейчас невозможной срочное изменение планов. Задаю второй вопрос: у нас на Севере войск весьма мало, кто же перейдет в контрнаступление? К сожалению, Ватутин не располагал данными для обстоятельного ответа.

До сих пор не могу без чувства горечи и гнева вспоминать о пресловутом заявлении ТАСС от 14 июня 1941 г. о том, что никакой войны между Германией и СССР не предвидится. Как бы ни пытался Сталин оттянуть тем самым войну, попытка не удалась, а фашистам мы подставились. Сталин символизировал тогда собой нашу страну. Обманув Сталина, Гитлер обманул фактически подавляющее большинство советских людей. Это обошлось нам неимоверно дорого, Германия выиграла начальный период войны, фашистские войска оказались у стен Ленинграда и Москвы, и именно на Сталине лежит наибольшая вина за все происшедшее, потому что в ту пору принятие любых ответственных решений он брал на себя, безжалостно устраняя мысливших иначе.

Что касается наших 7-й и 14-й армий на Севере, то вопреки прямому запрещению (полученному нами за подписью Сталина на второй день Великой Отечественной войны в специальной шифровке) производить любые передвижения войск, чтобы не спровоцировать Финляндию к вступлению в войну, командование этих армий, взвалив на свои плечи всю ответственность и не докладывая высокому начальству, вывело дивизии из казарм и заняло ими выгодные оборонительные рубежи, на которых эти войска и встретили затем превосходящие силы противника. "Как?! - скажут нам. - Разве военнослужащие могли так поступить?!" Однако же поступили, хотя и понимали, что нам грозит при ином повороте событий. Чувство долга перед Родиной перевесило все другие соображения. А сколько у нас прибавилось после этого седых волос, знают только наши боевые соратники. Отсюда вытекает важный вывод, далеко не безразличный нам сегодня, когда у нас действует новое политическое мышление: все граждане должны понимать, что судьба страны зависит во многом не только от объективных, но и от субъективных факторов. Вот один из важнейших уроков истории.

Постоянный адрес данной публикации: