М. Наука. 1980. 286 с.

Для историографической мысли советских республик Закавказья в последние десятилетия характерно пристальное внимание к социально-экономическому строю древнего и средневекового периодов. Вместе с тем историография в этих трех республиках развивалась в слабой взаимной связи, что привело к значительным расхождениям в

стр. 128

научной оценке ряда фактов. Отсюда возникает необходимость к преодолению этих расхождений в тех случаях, когда они не имеют объективных оснований.

В этом смысле значительный интерес представляет монография доктора исторических наук А. П. Новосельцева (Институт истории СССР АН СССР). Отношение автора к источникам возводит труд из разряда чисто историографического в ранг оригинального исследования. Решение поставленной в книге задачи связывается с мобилизацией разнообразных видов письменных источников на многих языках - греческом, латинском, армянском, грузинском, персидском, древнееврейском, сирийском, арабском, которые используются автором с учетом оригиналов. В целом он справился с этой задачей. Обзор литературы по проблеме интересен и полезен особенно своей "совмещенностью": впервые в советской историографии, помимо рассмотрения прочей соответствующей литературы, систематически сопоставлены с четким фиксированием сходства и различий взгляды специалистов трех республик.

Высказывая свое отношение к основным вопросам проблемы в методологическом плане, автор подвергает критике "сторонников механического отождествления древности с рабовладением" и начисто отрицает мнение о возможности прохождения обществами данного региона рабовладельческой формации. Однако и к попыткам поиска "новой, дополнительной социально- экономической формации" для замещения рабовладения автор относится скорее отрицательно, отдавая некоторую дань теории протофеодализма, выдвинутой Г. А. Меликишвили. По сравнению с предшествующими исследователями внимание автора сконцентрировано на определении раннеклассового общества, отличного от рабовладельческого и феодального, представляющегося ему переходным между доклассовым и классовым (в одних вариантах - рабовладельческим, в других, в частности, в варианте закавказских стран - феодальным) обществами.

При конкретном исследовании раннеклассовых обществ в ведущих областях региона с середины 1 тыс. до н. э. по первые века н. э., автор правильно и четко ориентируется в стержневых вопросах об армянской деревне (в описании Ксенофонта), рассматриваемой им как свободная сельская община, обязанная податями и повинностями ахеменидскому царю, и о Колхиде, выступающей, судя по монетам - колхидкам, как общество, находившееся под существенным влиянием греческих колоний юго-восточного Причерноморья. При изучении ключевых данных Страбона о геносах (классах-сословиях-кастах) в Иберии (Западная Грузия), автор широко пользуется как иностранными аналогиями, так и местным поздним материалом - средневековой терминологией и реалиями (к сожалению, в ряде других подходящих случаев он не решается на это, искусственно сужая тем самым свою источниковедческую базу) ¹ и воссоздает, как нам представляется, достоверную картину состояния общества. Правильно и точно учтена и архаичность описанной Страбоном системы (и вообще подобных юридически фиксированных систем, отстающих от развития общества), что, однако, не уводит автора на путь высказанных в науке предположений об отнесении этих сведений вместо 1 в. до н. э. к предшествующим столетиям.

Обращаясь к позднеантичному периоду (первые века н. э.), характеризуемому как начальный этап смены раннеклассового общества феодальным, автор приходит к выводу, что сильное развитие рабства в регионе не обнаруживается и в этот период. Прежнее зависимое от царя население в это время постепенно переходит под власть знатных фамилий, складывается ранее не существовавшее крупное землевладение, происходит процесс феодализации. Если исключить вопрос о рабстве, удельный вес которого, его значение в экономике на основе данных греко-римских источников, которыми в данном случае ограничивается автор, не могут быть определены, то прочие процессы устанавливаются им убедительно. Вызывает определенные сомнения лишь их абсолютная хронология (она, как представляется, сдвинута вглубь примерно на два столетия), относительную же хронологию - асинхронность процессов феодализации в различных странах региона в следующем по-

¹ А. П. Новосельцев прав, резко возражая против тенденции "почти безоговорочного доверия" к этого рода источникам в данном аспекте (с. 114), и мы неоднократно выступали в том же духе. Но было бы ошибкой считать эту тенденцию господствующей в историографии закавказских республик, как это делает автор, и тем более смешивать ее с позицией тех "сторонников традиционного подхода", которые, по его же словам, "провели и проводят огромную работу по аргументации самой методики своего исследования, а также фактической его стороны" (с. 168).

стр. 129

рядке - Армения, затем - Грузия (Западная) и потом уже Албания, можно принять безоговорочно. При этом автор правильно пишет о "коренной" Албании, располагавшейся к северу от нижнего течения Куры, оговаривая, что области к югу от него, тянущиеся к Араксу, до 387 г. входили в Армению, и упомянутые процессы протекали здесь в рамках армянского общества и с присущими ему темпами развития (с. 147, 198, 241 и др.) Лишь после раздела Армении между Римом и Ираном в указанном году эти области отошли к Албании.

Привлекает своей содержательностью экскурс в историю городов региона, свидетельствующий о весьма существенном развитии городской жизни, во всяком случае, в его ведущих областях, и о принадлежности группы армянских городов к одному из типов эллинистического полиса с местными особенностями Правильно установлено время упадка городов - IV - VI вв., однако этот упадок, при отрицании автором его значения как вехи для фиксации перехода от рабовладельческого общества к феодальному, остался фактически не объясненным.

Умело используя местный материал, А. П. Новосельцев достигает существенных успехов в исследовании конкретных путей перехода стран региона к феодализму, рассматривая три коренных вопроса проблемы - образование двух новых антагонистов - классов-сословий феодально зависимого крестьянства и феодалов, и формы собственности эпохи. Выделяется сравнительное изучение армянской и грузинской терминологии, характеризующей упомянутые явления. В нюансах, улавливаемых автором, он прослеживает местную специфику - фактическую и хронологическую, единых в принципе процессов, которые, однако, по-разному реализуются (в раскрытии и конкретной демонстрации этого - особая заслуга автора) в трех странах региона в области взаимоотношений царской власти, класса-сословий феодалов, массы производящего населения. Такого рода сравнительные анализы, воскрешающие практику Н. Адонца и А. Джавахишвили, но выполняемые в свете марксистской методологии, чрезвычайно важны для прогресса кавказоведения. Особую методологическую ценность представляют выделение и обоснование автором тезиса об отсутствии в докапиталистических обществах "чистых" классов и складывании в них "классов - сословий". Такой подход, как нам кажется, может иметь значение при разборе многих трудных вопросов социальной структуры древних и средневековых обществ, не поддающихся пониманию при прямолинейном подходе.

В книге обстоятельно рассмотрены основные формы собственности - верховная государственная, корпоративно-агнатическая, царская земельная и крестьянское общинное землевладение. Из них интерес представляет выдвижение, вслед за А. Г. Периханян, на первый план и дальнейшая разработка проблемы корпоративно-агнатической собственности, как существенного фактора социальной эволюции общества. Восходя к древним временам, она в виде родовой собственности нахарарских домов долгое время сосуществовала с развивающейся частной феодальной собственностью и своим разложением в V - VI вв. ознаменовала окончательную победу феодализма. Завершая этим свое исследование, А. П. Новосельцев предлагает читателю определенную новую концепцию генезиса феодализма в исследуемом регионе.

Необходимо сделать здесь несколько замечаний о характере дофеодальной формации, ибо, будучи посвящена генезису феодализма, книга, естественно, затрагивает также эту проблему в применении к обществам региона.

Во-первых, возражая против "расширительного" толкования рабства, то есть включения в него также околорабских производителей материальных благ, автор, нам кажется, впадает в другую крайность, переходя к "сужающему" толкованию. Оно находит свое выражение, во-первых, в гиперкритической оценке терминов, в которых исследователи видят обозначение рабского состояния (речь идет об армянских терминах) и в принятии в качестве такового лишь одного термина "струк", хотя и в других, таких, как, например, "царай", "эндоцин", "мшак", "спасавор" и др., при более широком спектре их значений, как показано С. Т. Еремяном, зачастую может скрываться и значение "раб", как это обстоит, например, сплошь и рядом с греческим термином "дулос". Такая позиция сказывается отрицательно на характеристике социального облика работников внеобщинных частных хозяйств - дастакертов и агараков, делая ее чрезмерно емкой и аморфной ² .

Во-вторых, при ограничении рабства рамками уклада (в данном случае мы возра-

² См. Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма. М. 1972, с. 119 - 120.

стр. 130

жаем не против этого) одновременно этот уклад как бы изолируется от остального общества: он никак не участвует в процессах перехода от раннеклассового общества к феодальному, нейтрален по отношению к ним и как бы в законсервированном виде перекочевывает из одной формации в другую. Таким образом, в монографии роль уклада не видна, он выглядит уступкой общепринятому мнению, что рабов не могло не быть.

Как уже было сказано выше, переходным от первобытнообщинного общества к феодальному автор предлагает признать раннеклассовое общество. Однако если границу антагонистических классов в армянском раннеклассовом обществе, описанном в "Анабасисе" Ксенофонта, автор проводит между государством в лице сатрапа и свободными общинниками, а общинную верхушку считает промежуточной прослойкой между классами, то иная картина - в другом раннеклассовом обществе региона - в иберийском (восточногрузинском). Из четырех геносов населения, определяемых Страбоном, третий - воины и земледельцы - находит "известную аналогию в армянском обществе времен Ксенофонта, где, по-видимому, войско состояло из ополчений общинников, жителей кома (свободной сельской общины. - Г. С.)" (с. 119), но с делением на антагонистические классы дело обстоит совершенно по-другому. Здесь имелся и четвертый генос; его, по определению Страбона, составлял "народ (лаой), дулы басилея, выполняющие все работы по добыванию средств к жизни" (перевод, видимо, А. П. Новосельцева). Автор считает, что, согласно этой характеристике, "лаой доставляли все необходимое для нужд господствующего класса страны" (с. 120) и что Страбон "хотел подчеркнуть именно не свободу этой категории населения в древней Грузии, используя для этой цели наиболее подходящий термин своей эпохи - "дулос" (с. 122).

Но из всего этого вытекает, что водораздел антагонистических классов проходил здесь между третьим и четвертым геносами, выделяя четвертый как основное эксплуатируемое население. Такая "неувязка" в концептуальном вопросе выходит за пределы возможных местных особенностей, и таким образом, остается невыясненным, кто же все-таки, какая категория людей и в каком статусе в масштабе региона являлась основной эксплуатируемой массой в типе общества, именуемом раннеклассовым. Тем самым в очень существенном пункте остается неясным облик этих обществ.

Это обстоятельство не могло не отразиться и на суждениях автора о процессе перехода к феодализму, в частности о важнейшем процессе образования класса феодально-зависимого крестьянства. Из двух вариантов его образования - римского (рабовладельческого), характерного встречными процессами закабаления свободных общинников и перехода рабов на положение крепостных (через колонат), и "европейского", характерного главным образом закабалением общинников, автор, естественно, находит в странах Закавказья подобие второго, нерабовладельческого варианта. Вместе с тем, однако, на с. 188 читаем: "Где-то на протяжении IV - V вв. раннее свободное крестьянство (шинаканы) в Армении в массе своей теряет свободу, превращаясь в класс-сословие зависимого крестьянства, вернее пополняя его ряды, поскольку зависимое население существовало в Армении, как и в других странах Закавказья, и ранее. Именовалось оно, очевидно, термином "рамик" (с. 188). Еще более определенно высказывание автора по поводу того же процесса на почве Грузии: "Выше рассматривался вопрос о лаой (глехи?) древней Картли. Очевидно, именно этот слой населения послужил основой класса-сословия феодально-зависимого крестьянства" (с. 189).

Эти высказывания говорят о двойственности мнения автора в вопросе опять-таки концептуальном и тесно связанном с предыдущим - кто же сыграл главную роль в образовании класса-сословия феодально-зависимого крестьянства. Таким образом, негативная сторона концепции - отрицание наличия в изучаемом регионе рабовладельческого этапа развития в чрезвычайно существенном пункте не находит прочной опоры в ее позитивной стороне - в предложенной альтернативе.

Подведем итоги. В монографии впервые в советской историографии, сопоставительно изучена важнейшая проблема древней и средневековой истории стран Закавказья и Армянского нагорья (Армении, Грузии и Албании) - проблема генезиса феодализма. Основное достижение автора, обусловленное именно компаративным характером его труда, заключается в выявлении единых закономерностей в ходе социально-экономи-

стр. 131

ческих процессов; оно в немалой степени дополняется раскрытием и многих местных особенностей, незаметных при изолированном рассмотрении и выступающих при сравнении. Поэтому рецензируемая книга является ценным достижением переживающей ныне свое второе рождение отрасли науки - кавказоведения.

Постоянный адрес данной публикации: