TAIMUR RAHMAN. THE CLASS STRUCTURE OF PAKISTAN. Karachi: Oxford University Press, 2012, 302 p.*

Рецензируемая книга примечательна и интересна по нескольким причинам. Во-первых, это одна из немногих пакистанских книг, написанная с четко обозначенных марксистских позиций. Во-вторых, она является попыткой использования концепции "азиатского способа производства" (АСП) для объяснения специфики развития капитализма в Азии. В-третьих, книга дает представление об этапах социально-экономической эволюции Пакистана, в том числе о последних десятилетиях. В-четвсртых, она позволяет сравнить логику и результаты анализа, характерные для отечественной пакистановедческой литературы советского периода с подходами и итогами рассмотрения тех же проблем за рубежом.

Начать нужно, пожалуй, с биографии автора. Короткая информация на обложке книги сообщает, что д-р Т. Рахман является преподавателем политической науки в Лахорском университете науки об управлении (менеджменте). Это престижное заведение находится в главном городе крупнейшей провинции страны Панджаб. Магистерскую и докторскую диссертации он защитил в университетах Сассекса и Лондона (Лондонской школе восточных и африканских исследований). На протяжении последних 15 лет он связан с рабочим движением и марксистской политикой и выступает ведущим популярной музыкальной группы "Лал" ("Красная").

Биография автора во многом объясняет исходную теоретическую позицию и содержание книги. Не имея, к сожалению, других сведений о нем, остается догадываться, каким путем он пришел к увлечению марксизмом и занимался ли политикой до получения образования в Англии. Стоит здесь отметить, что коммунистическая идеология всегда имела определенное число сторонников в Пакистане. Компартия страны появилась путем выделения из индийской вскоре после раздела колониальной Индии в 1947 г. В 1954 г. она была запрещена, в 1972 г. запрет был снят, но влияние и деятельность КПП после этого оставались малозаметны. Анализ исторических, политических и экономических проблем Пакистана с позиций неомарксизма или использованием его элементов занимал немалое место в основном потоке пакистанской научной литературы, особенно в 1970-1980-х гг. (хорошо известны работы таких авторов, как X. Алави, Х.Н. Гардези и некоторых других), но попытка явного применения марксистско-ленинского учения в пакистанской литературе на английском языке предпринята, кажется, впервые. В то же время книга выпущена наиболее престижным в стране издательством, являющимся филиалом известной британской фирмы.

Видимо, не случайно монографию отличает высокий уровень профессионализма, который состоит не только в последовательно проведенной линии рассуждения, но и в умелом использовании огромного массива научной литературы и источников (в библиографии приводится около 1000 наименований, в том числе многочисленные труды К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, работы других видных представителей марксистской мысли).

Исходя из материалистического подхода к движущим силам в истории, автор считает главными элементами анализа способ производства и классовые противоречия. Анализ того и другого на примере Индии, как отмечает он во введении, осуществлен в ряде работ 1980-1990-х гг. (индийца У. Патнаика, англичанина Т. Байсрса и др.). На материале Пакистана, как полагает Рахман, это еще предстоит сделать. Наиболее пристальное внимание исследователей социальноэкономических проблем этой страны привлекает, по мнению автора, вопрос о характере современной аграрной сферы: является ли она уже капиталистической или еще феодальной. Между тем применимость категории "феодальность" к доколониальным отношениям в Индии и Пакистане автор считает недоказанной и кладет в основу своего принципиального тезиса убеждение

* Таймур Рахман. Классовая структура Пакистана. Карачи: Оксфорд юниверсити пресс, 2012. 302 с.

Маркса и Энгельса о существовании АСП и совпадении его главных характеристик с "системой джагирдари", господствовавшей в доколониальной Могольской Индии (р. XV-XVII). Отрицая наличие феодальных отношений в традиционном сельском хозяйстве стран Азии, Т. Рахман выдвигает гипотезу об особых путях их социально-экономической трансформации - "колониальном капитализме" и постколониальном "азиатском капитализме". При этом он расширяет угол зрения, охватывая специфику не только сельскохозяйственного, но и индустриального и других секторов экономики.

Первую главу своей книги, в основе которой лежит, очевидно, докторская диссертация, пакистанский автор посвятил представлениям, сложившимся в мировой науке и идеологии о Востоке (Orient) и об азиатской специфике. Он выделяет три хронологических периода: 1) время складывания мнений об особенностях политического и экономического строя в Китае, Индии, Персии, на Ближнем Востоке в европейской мысли XVII XIX вв.; 2) период формирования материалистического понимания в трудах Маркса и Энгельса во второй половине XIX в. и выработка ими взглядов на азиатский строй; 3) этап, на котором развернувшаяся и СССР и мировом коммунистическом движении в конце 1920-х - начале 1930-х гг. дискуссия об отношении к антиколониальной борьбе привела к отказу от концепции АСП, что повлекло в дальнейшем исчезновение термина из лексикона компартий и марксистских интеллектуалов.

Т. Рахман отмечает, что академическая литература по этим вопросам поразительна по объему, и оговаривается, что не мог охватить ее полностью. Вместе с тем он умело выявляет главные черты, связанные с выделенными периодами. В век европейского Просвещения большинство авторов (Ш. Монтескье, Г. Гегель, Г. Гердер и др.) увидели на Востоке деспотизм в политической сфере и застой, неизменность в социально-экономической. Немногие голоса в пользу легитимного деспотизма в Азии и его отличий от тирании (Т. Гоббс, Вольтер и др.) тонули в общей массе критического отношения к восточным порядкам. Весьма рано европейская мысль прониклась убеждением в отсутствии в азиатских странах частной собственности на землю и крупной роли деревенских общин (р. 2-6).

Обращаясь к известным работам Маркса (статьи для "Нью-Йорк Дейли Трибьюн") по поводу положения в Индии и результатов британского владычества там, Т. Рахман несколько раз подчеркивает поддержку им антиколониального восстания 1857-1859 гг., несмотря на убежденность в объективно благотворном воздействии английского вмешательства в застойную среду азиатского деспотизма. Автор показывает, как ознакомление Маркса и Энгельса с работами по Индии и другим странам Востока привело их к убеждению в наличии особых аграрных и политических реалий в Азии: отсутствию частной и преобладанию общинной собственности на землю, решающей для хозяйства роли государства как организатора крупных общественных, в первую очередь ирригационных, работ. Общественные работы при этом служат основой существования государства, которое извлекает прибавочную стоимость через земельную ренту (р. 14). Такой тип докапиталистического хозяйствования отличает его от древнего (рабовладельческого) и феодального (крепостнического) типа. Как подчеркивает пакистанский автор, Маркс еще в конце 1850-х гг. пришел к мысли, что особенности разложения первобытной общины привели к появлению различных предкапиталистических способов производства азиатского, античного и германского (р. 10). При этом автор убедительно демонстрирует, что Маркс вплоть до конца жизни не отказывался от взглядов на АСП, не соглашаясь, например, с тем, что в Индии, согласно М.М. Ковалевскому, утвердился феодализм (р. 14-15).

Касаясь третьего периода, Т. Рахман подчеркивает, что русские марксисты, в частности Г.В. Плеханов, были последовательными сторонниками АСП. Соглашался с таким подходом и Ленин, считавший Россию страной, страдающей от "азиатской отсталости". Проанализировав под этим углом зрения все дореволюционные ленинские работы (они доступны в английском переводе на сайте http://marxists.org/), Т. Рахман приводит многочисленные цитаты и отдельные словосочетания из них, в которых используются термины "азиатское варварство", "азиатская полицейская тирания", "грубые азиатские формы" земельных отношений, "азиатский образ жизни" и т.п. При этом в полемике с Плехановым в 1902 г. Ленин не соглашался с его характеристикой средневекового периода России как "феодально-ремесленного", отмечая спорность приложения «термина "феодализм" к нашим средним векам» (р. 24) В более поздних ленинских сочинениях больше внимания уделяется "европеизации" России, а также преодолению "азиатской отсталости" странами Востока. В послереволюционных статьях и речах Ленин старался избегать употребления прилагательного "азиатский", чтобы не обидеть "китайских и индийских товарищей", и заменял его "патриархальным" или "патриархально-крестьянским" (р. 27).

Опираясь на ряд изданных на Западе, главным образом в Англии, обобщающих работ по начавшейся в 1925 г. в Советской России дискуссии об АСП и антологий статей основных ее участников, Т. Рахман выделяет большую группу сторонников концепции (Л.И. Мадьяр, М.Д. Кокин, ряд европейцев, обучавшихся в Институте марксизма-ленинизма) и ее противников, которые становились все многочисленнее и сильнее по мере приближения к решающей для дискуссии конференции в Ленинграде в 1931 г. Позиции приверженцев теории АСП оказались там разбиты, после чего и компартии, и близкие к ним интеллектуальные круги в Китае, Японии и Индии перестали использовать эту концепцию, утвердившись во мнении о повсеместности линейного процесса социально-экономического развития и приняв на вооружение термины "азиатское рабовладение" и "азиатский феодализм" (р. 36).

Касается автор рецензируемой работы и послевоенных дискуссий вокруг АСП. Сначала он отмечает критику, которой была подвергнута теория "гидравлического общества" К. Виттфогеля, острота которой объяснялась ее явной антисоветской направленностью (советская система объявлялась бывшим немецким коммунистом проявлением современного АСП) (р. 37), а затем обращается к новому интересу к АСП со стороны французских коммунистов (М. Годелье и др.), журнал которых «La Penséc» опубликовал в 1962-1964 гг. серию развернутых теоретических статей. Не остались незамеченными Т. Рахманом работы критика АСП венгра Ф. Тёкеи и группы советских историков (как сторонников, так и противников этой концепции) - М.А. Виткина, Л.А. Седова, Л.С. Васильева, Л.В. Даниловой и др., доступные ему благодаря вышедшей в 1977 г. в Гааге книги М. Сауэра "Марксизм и вопрос об азиатском способе производства" [Sawer, 1977].

Пакистанский марксист отмстил важные перемены, происшедшие с концепцией АСП в трудах этого периода. Если ранее АСП рассматривался как один из докапиталистических способов, где общественные (ирригационные) работы играли конституирующую роль, то в 1960-1970-х гг. марксистские теоретики выделили два типа АСП: один, с центральным местом организуемых классовым государством общественных работ, и другой без него (р. 40). Еще более существенно, что азиатский способ трактовался как существовавший не только в Азии, но и повсеместно, в том числе в доантичной Европе, представляя собой универсальную стадию перехода от доклассового к классовому обществу. Определенный интерес представляет для нас то, что Т. Рахман отсылает читателя к дискуссиям по АСП, проходившим в 1964 г. в Институте этнографии АН СССР, в 1965 г. - в Институте народов Азии (ныне - ИВ РАН) и в других научных учреждениях вплоть до 1971 г. На страницах книги встречается много знакомых по работам тех лет имен, причем помогают автору узнать имена советских историков и ознакомиться в первом приближении с их взглядами не только упомянутая выше книга М. Сауэра, но и опубликованная в 2005 г. в "Journal of Contemporary Asia" обзорная статья трех английских авторов под многозначительным названием "Азиатский способ производства: новый Феникс" [McFarlane, Cooper, Jaskis, 2005].

Во второй главе автор переходит к рассмотрению доколониальной и колониальной истории Индии, отстаивая тезис о господстве АСП в первый из этих периодов в Могольской Индии. В качестве доказательств он приводит существование системы натуральных хозяйств, отсутствие частной собственности на землю, широкое распространение организуемых государством работ по строительству ирригационных сооружений, отсутствие феодалов и крепостных крестьян и извлечение массы прибавочного продукта в форме земельной ренты (р. 53-67). Выдвигая теоретическое положение о господстве АСП в Индии, автор защищает точку зрения Маркса и Энгельса от ревизии и сомнений со стороны в основном индийских, а также британских авторовмарксистов или близких к ним теоретиков послевоенного периода.

Наиболее уязвимым оказывается при этом тезис о натуральности хозяйства. Несмотря на то что известный индийский историк И. Хабиб и ряд других использующих марксистскую методологию специалистов, изучая экономическую историю при Моголах, обратили внимание на достаточно широкое распространение товарно-денежных отношений, Т. Рахман полагает, что тезис о натуральности хозяйства в целом этим не оспаривается, так как Маркс видел ее оплот в сельской общине, которая сохраняла самодостаточность и, поставляя на городской рынок товары, необходимые для уплаты ренты в денежной форме, сама не предъявляла спрос на городскую продукцию. Имел место прочный синтез земледелия и ремесла, обеспечивавший натуральность экономики (р. 54-55).

Кардинальное значение для автора имеют особенности классовой системы в Могольской Индии. Он указывает на хорошо известные факты отличий индийского джагирдара (лендлорда,

"хозяина земли") от европейского феодала. Лендлорд в Индии обладал правом не владения, а пользования землей, точнее, доходом от нее, который он собирал от лица государства. Маркс, как подчеркивает Рахман, придавал большое значение отличиям форм собственности и владения. Лендлорд-джагирдар не был к тому же наследственным владельцем, джагиры, как правило, передавались от одного держателя другому и зачастую через короткое время в 5-7 лет. В отличие от феодала джагирдар не имел прав юрисдикции в своих деревнях, ими наделялись назначаемые Могольским двором судьи (кази). Соответственно крестьяне не находились в крепостной зависимости от феодалов, будучи несвободны по отношению не к нему, а к общине как к коллективу землепользователей, обязанных уплачивать ренту, или дань, государству (р. 62-63).

Как следует из книги, у теории АСП в Индии нашлось немало г риверженцев и критиков. Однако острота дискуссии между ними к концу 1980-х гг. притупилась. На этапе, который автор называет постмодернистским, политэкономические проблемы отошли на второй план, уступив исследованиям по культуре, этничности, религии, экологии, гендерным вопросам и т.п. В индийской науке лидирующей стала школа Subaltern Studies ("исследования подчиненных", взгляд на историю снизу, с позиции рядовых) во главе с Р. Гуха. Интерес к изучению способов производства и классовой борьбы упал в результате идеологического воздействия, которое оказал распад СССР (р. 52, 98).

Обосновываемый автором книги в той же второй главе "колониальный капитализм" не следует понимать, предупреждает он, как отдельный способ производства. Колониализм, ассоциируемый с иностранным господством и ставшим благодаря этому возможным принудительным изъятием дохода из колонии, отличался еще и насаждением капитализма, причем прежде всего в интересах метрополии и се буржуазии. "Капиталистический империализм" преобразил АСП, но консервативным путем, "привив" докапиталистические формы эксплуатации к капиталистической цели извлечения прибыли.

Т. Рахман рассматривает "колониальный капитализм" как особый вариант капиталистического становления. Он исходит при этом из того, что Ленин считал возможным "бесчисленное множество" путей перехода от предкапитализма к капитализму в решающей для него на этапе становления аграрной сфере и выделял, как хорошо известно, два главных из них - революционно-республиканский (Франция) и прусский (юнкерский) (р. 68).

Насаждение капитализма сверху колонизаторами привело в Южной Азии к еще более консервативному, чем прусский, пути эволюции. Возникший в результате симбиоза колониального капитализма и АСП тип отношений (азиатский капитализм) Т. Рахман не считает, в отличие от таких авторов, как Д. Банаджи и X. Алави, особым способом производства (р. 91). По его мнению, это переходная форма от азиатского способа к капиталистическому, обладающая некоторыми сущностными отличиями от других. Опираясь на Маркса и Энгельса, Рахман утверждает, что они связаны с тем, что азиатская форма зависимости индивида от общины оказывается наиболее прочной, вследствие чего азиатская община сохраняется дольше, чем "римская и германская", и упорно сопротивляется переменам (р. 92). Более того, в силу неразрывности связей внутри такой общины колониализм не разрушает ее, а втягивает целиком в капиталистическую систему хозяйствования. При этом созданный колонизаторами из бывших лендлордов класс землевладельцев сохраняет в новых условиях свое господствующее положение в деревне, обрекая крестьян на "патриархальную зависимость" (р. 93).

Ввиду того что чисто капиталистическое хозяйство с использованием наемного труда не получает распространения в колониальных условиях, происходит медленная трансформация всей сельскохозяйственной сферы из азиатской в капиталистическую. Она сопровождается катаклизмами в виде восстаний, вспышек национально-освободительной и антиимпериалистической борьбы и т.п. При этом одни классы борются за сохранение докапиталистических порядков, а другие стремятся к их разрушению и модернизации (р. 93-94).

Переходя в третьей главе к истории Пакистана, автор останавливается в первую очередь на классовых отношениях в аграрной сфере. Воздействие колониализма в "пакистанских районах" Индии имеет место позднее, чем в большинстве других ее областей, начавшись лишь после завоевания территории бассейна Инда в 1840-х гг. и поражения Индийского восстания 1857-1859 гг. Аграрная политика колонизаторов в провинции Панджаб отличалась наибольшим консерватизмом и прагматизмом. Так как панджабская земельная аристократия оказала англичанам помощь в подавлении восстания, с ней был заключен союз, и регистрация земли, осуществленная колонизаторами в 1846-1863 гг., закрепила за ними права частной собственности, одновременно

предоставив определенные гарантии против сгона с земли верхушке арендаторов, пополнивших со временем ряды крестьян-землевладельцев (р. 102-103).

Достаточно льготный на первых порах режим сбора земельного налога (ренты) сменился в 1887 г. более жесткими поборами с землевладельцев в денежной форме и вызвал продажу ими части земли. Недовольство представителей традиционного землевладельческого класса заставило колонизаторов ввести законодательство, ограничивающее права отчуждения земельной собственности, а именно запрет на ее продажу членам неземледельческих каст (торговцам, ростовщикам и т.п.) (р. 104). Таким образом, замечает автор, в пакистанских областях, как и в других районах колониальной Индии, англичане, подобно Моголам, взимали земельную ренту и одновременно вводили частную земельную собственность, но в ограниченном масштабе, что препятствовало расширению капиталистического сегмента с использованием наемного труда. Товарное производство на базе отношений, не поощряющих применение труда наемных работников, и составляет, по его мнению, экономический базис "азиатского капитализма" (р. 105).

Вызывающим интерес аспектом рецензируемого исследования представляется ввод автором категории "касты" в анализ классовых отношений. Касты, как отмечает он, касаясь еще общеиндийских реалий, играли конституирующую роль в системе разделения труда в сельской Экономикс, позволяя ей существовать благодаря обмену продуктами и услугами между представителями земледельческих и неземледельческих каст. Хотя касты ассоциируются с "индусским классовым обществом", Т. Рахман отмечает, что ни одна религиозная община в Индии не избежала глубокого влияния кастовых различий. В полной мере это касается мусульманской общины в областях современного Пакистана. Индуистское понятие "джати" (кастовая эндогамная группа) здесь звучит как "джат" или "заат" и существует наряду с другим обозначением касты как "каум" (второе значение этого термина - народ, нация) (р. 114, 116). Автор приводит длинный список земледельческих (заминдарских) каст (подкаст) в нынешнем Пакистане, прежде всего в Панджабе, и отмечает, что неземледельцы по происхождению носят там собирательное название "камми" (р. 116-117).

Соединяя классовый анализ сельского общества в сегодняшнем Пакистане с кастовым, Т. Рахман отмечает характерные черты социальной дифференциации. Надо сказать, что его деление на классы мало отличается от использовавшегося в свое время в нашей литературе [Морозова, 1986; Пакистанское общество, 1987]. Основываясь, как и отечественные авторы, на трудах ведущего специалиста по аграрному вопросу в Пакистане М.Х. Хана и целого ряда других исследователей, автор книги выделяет пять классов аграрного общества: лендлордов, богатых крестьян, средних и бедных крестьян, арендаторов-издольщиков и сельхозрабочих (р. 121).

Лендлорды принадлежат в основном к высоким кастам саедам (претендующим на арабское происхождение и возводящим родословную к пророку Мухаммаду), раджпутам (буквально сыновьям царей) и джатам (этнокастовой группе панджабских земледельцев). Богатые крестьяне тоже принадлежат в основном к раджпутам и джатам. К земледельцам по касте принадлежат средние по доходам и бедные крестьяне, а среди безземельных издольщиков и наемных сельхозрабочих преобладают представители низших неземледельческих каст. Наемный труд мало используется в аграрном производстве Пакистана, и это, по мнению автора, существенная его отличительная черта. Капитализм приходит в сельскую экономику не через создание рынка рабочей силы, а через использование сельхозтехники, в том числе достаточно мощных тракторов и других машин, которые применяются на полях лендлордов и богатых крестьян. Только незначительное число сельскохозяйственных дворов (4-7%), по данным пяти сельскохозяйственных переписей, проведенных между 1960 и 2000 гг., использовали наемный труд на постоянной основе (р. 154). Процент прибегающих к использованию временных рабочих был выше (30-50% дворов), но основную часть используемой в аграрном секторе рабочей силы составляли неоплачиваемые члены семьи. Расходы на заработную плату, по данным специальных обследований конца 1980-х гг., составляли не более 4-6% от величины валового дохода (р. 155-156).

Процесс механизации сельского хозяйства ускорился в 1960-х гг. с началом "зеленой революции" - повышения в несколько раз урожайности земли благодаря использованию улучшенных сортов семян, росту объемов воды для полива, минеральных удобрений и пестицидов. Как показано в книге с опорой на самостоятельные расчеты автора и данные других исследований, наиболее широко применялись новые факторы производства в более крупных хозяйствах. Это показывает даже динамика установки не слишком дорогих механических насосов для

подъема воды на поля. Главным ареалом "зеленой революции" стали центральные и восточные округа Панджаба, дифференциация крестьянства привела там, по мнению автора книги, к разложению среднего крестьянина "чаяновского типа" (р. 143).

Крупные лендлорды превратились в ходе преобразований последних десятилетий, по сути, в капиталистических предпринимателей, и в результате сократились размеры земли, сдаваемой ими в аренду и обрабатываемой зависимыми арендаторами - наследием прежнего АСП. Если, по данным сельхозпереписи 1960 г., арендаторские хозяйства составляли 42%, то, согласно переписи 2000 г., их доля уменьшилась до 14%, а удельный вес находящейся у них земли упал с 39 до 12%. Сократилась и доля хозяйств собственников-арендаторов с 17 до 8% (площадь - с 23 до 15%) (р. 144).

При этом крупные собственники, превратившись по экономической роли в фермеров, не утратили традиционных позиций господства в сельской местности. В гервую очередь это касается южных регионов Пакистана - Синда, юга провинции Панджаб и смежных с ними орошаемых районов Белуджистана. Подобно тому как в доколониальную эпоху джагирдары были представителями верховной власти на местах, в нынешнее время их потомки ле потеряли инструменты, позволяющие им использовать государство для социального доминирования (р. 119-120). Характерно, что речь идет не только о символическом превосходстве земельных аристократов, но и нередко о фактическом внеэкономическом принуждении к труду завитых и традиционно подневольных групп. Несвободный (bonded) труд используется как вне аграрной сферы, например на примитивных заводах по обжигу кирпича, так и в хозяйствах влиятельных землевладельцев, не боящихся содержать частные тюрьмы для запугивания и наказания по традиции зависимых от них людей (р. 146-147).

Значительная часть деревенской экономики (30-40%) не связана непосредственно с сельским хозяйством. Это занятия подсобного типа - ремесло, оказание услуг и мелочная торговля. Хотя профессиональный и кастовый состав в этом секторе во многом совпадают, именно здесь нередко происходит, как отмечает Т. Рахман, зарождение малых форм капиталистического предпринимательства и эксплуатация наемного труда (р. 123-124).

Последний сюжет получает развитие в четвертой, заключительной главе книги, посвященной отношениям в промышленности и прочих индустриальных отраслях. Здесь автор оттеняет некоторые хорошо известные по нашей литературе аспекты - распространение неформального, неорганизованного сектора применения наемного труда, концентрацию основной части занятых в обрабатывающей промышленности на мелких предприятиях, которые в сумме дают (по данным на 2000-е гг.) около трети добавленной стоимости, в то время как на крупных предприятиях, дающих остальную ее часть, работают лишь 17% (р. 183-184).

В целом около трех четвертей наемных рабочих, занятых вне сельской экономики, трудятся, по статистике 2007-2008 гг., в заведениях с числом занятых менее 10 человек (р. 186). Развитие малого предпринимательства и концентрация в нем основной массы используемого наемного труда представляется автору книги проявлением особенностей нынешнего этапа преобразования АСП в капиталистический. Дешевый труд традиционно низших слоев создает условия для их эффективной эксплуатации.

Тому же содействует репрессивная политика властей в отношении организованного рабочего класса. Подавление сопротивления со стороны рабочих приводит к снижению цены их рабочей силы и позволяет эксплуатировать всю массу наемного труда с наименьшими для капитала издержками. Автор отмечает, что рабочее движение, пережив подъем в конце 1960-х - начале 1970-х гг. и получив определенные возможности для самооргaнизации от правительства З.А. Бхутто, "склонного к проведению социал-демократической политики", затем было жестоко разгромлено военным режимом М. Зия-уль-Хака и не смогло оправиться в дальнейшем. Степень организованности рабочего класса в последние десятилетия снижалась. По данным на 1995 г., в десяти ведущих отраслях (промышленность, транспорт, банки, услуги, торговля и т.п.) действовали всего 1635 профсоюзов, насчитывавших 341 тыс. членов. К 2002 г. число профессиональных союзов уменьшилось на 25%, а членство в них сократилось до 138 тыс. Соответственно с уменьшением охвата рабочих и служащих профсоюзами падает и забастовочное движение: потерянные из-за стачек рабочие дни сократились с 63 тыс. в 1995 г. до 12 тыс. в 2002 г. (р. 224).

Весьма показательна для специфического пути развития индyстриального капитализма в Пакистане и динамика изменения численности собственно промышленного пролетариата, т.е. занятых на фабрично-заводских предприятиях обрабатывающих отраслей. Если судить по

данным правительственного Бюро по труду о подающих отчеты предприятиях, пик численности рабочего класса пришелся на 1970-е гг. (375 тыс. человек). Затем количество занятых на крупных предприятиях стало сокращаться вместе со снижением числа отчитывающихся предприятий (до 140 тыс. в 2006 г.) Вместе с тем количество зарегистрированных фирм после 1970-х гг. стабильно росло с 6 до 10 тыс.; категория работающих заведений также выросла, хотя и меньше до 8 тыс. Доля отчитывающихся предприятий по отношению к зарегистрированным и работающим постоянно падала, так что автор книги имеет основания предположить, что численность пролетариата на самом деле существенно больше, но объяснить причины статистического парадокса он не берется, отмечая лишь, что наиболее полно в данных о занятости отражены сведения о госпредприятиях. Согласно имеющейся статистике, организованный наемный труд в промышленности занимает незначительное место в общей массе (около 50 млн) экономически активного населения, равняясь всего 2% занятых вне сельского хозяйства (р. 203-208).

В заключение автор делает вывод, что в период независимости развитие капитализма в Пакистане, безусловно, ускорилось. Колониализм, хотя и инициировал это развитие, служил тормозом, поэтому марксисты и националистически настроенные историки оказались более правы в его оценке, чем их либеральные оппоненты (р. 227). Но неизжитые черты АСП сказываются на особенностях капиталистического способа производства в Пакистане и других азиатских странах. Среди этих особенностей замедленный рост крупного капитала (или, как выражается автор, капитализма крупных форм) с одновременным более широким распространением мелкотоварного производства и капитализма малого масштаба. Причины этого автор видит, в частности, в политике правящих кругов, которые свернули социал-демократические реформы 1970-х гг. и вернулись, особенно с начала 1990-х гг., к поощрению крупного частного бизнеса. Тот, в свою очередь, монополизировал ключевые и наиболее прибыльные отрасли, используя такой унаследованный от АСП инструмент, как семейно-кастовую сплоченность. АСП сыграл, по мнению автора книги, определенную роль и в широком распространении мелкого капиталистического и мелкотоварного производств, ибо там также сильны кастовые традиции, размывающие классовую солидарность (р. 229).

Заканчивая обзор книги Т. Рахмана, хотелось бы сделать некоторые общие замечания. Без сомнения, проделанный им труд позволяет отечественным специалистам по Пакистану и другим странам Востока, обратить внимание на некоторые давно, казалось бы, сданные большинством из них в архив сюжеты и темы научного исследования. Пакистанский марксист и сам несколько раз отмечает серьезный спад интереса к разрабатываемой им проблематике (р. 241-242). Как человек, соединяющий в себе теоретика и практика, он, видимо, испытывает горечь из-за узких возможностей, которые имеют рабочее движение и левая политика в Пакистане.

Однако с теоретической точки зрения книга Т. Рахмана вызывает живой интерес. Она помогает увидеть некоторые особенности не только политэкономических, формационных, но и социокультурных, цивилизационных и политических реалий. При этом следует еще раз отметить, что, отталкиваясь от одной теоретической "печки" и опираясь во многом на те же источники и литературу, советские специалисты по Пакистану и другим странам Азии, прежде всего Южной Азии, пришли к ряду сходных выводов и заключений.

Выше это обстоятельство уже было отмечено в связи с анализом классовой структуры в пакистанской деревне. Не менее ярко проявляется сходство в оценке капитализма, паразитирующего на докапиталистических отношениях, и дуализма в виде параллельного развития крупного и мелкого капиталистического укладов, наконец, это касается и фактора касты, семейно-родственных кланов. Остается сожалеть, что пакистанский автор не имел возможности ознакомиться с большей частью востоковедной литературы на русском языке. Он, впрочем, использовал более широко, чем другие авторы, немногие переведенные на английский язык книги. В частности, им упомянута работа А.И. Чичерова [Chicherov, 1971] как примыкающая к школе сторонников прерванной колониализмом, т.е. уже почти начавшейся капиталистической эволюции Индии (р. 71).

Ссылается он и на мою книгу [Belokrenitsky, 1991], хотя из семи ссылок на нее шесть касаются периода аграрной эволюции конца XIX в. (р. 103-105), а одна помогает ему охарактеризовать ситуацию в той же сфере в 1950-х гг. (р. 129). Между тем в моей книге постулируется, между прочим, существование колониально-феодального синтеза, обсуждается проблематика консервативного типа пакистанского капитализма. Рахман предпочел не замечать отраженную в цитированной им книге распространенную в советской литературе концепцию "большой феодальной

формации" и восточной разновидности феодализма, так как она предлагает альтернативный взгляд на специфику доколониального строя. Более тонкими и точными, чем в рецензируемой книге, являются, пожалуй, советские исследования о кастово-клановом составе и происхождении крупной буржуазии [Левин, 1970], хотя книга Т. Рахмана и содержит интересные уточнения и освещает современный этап формирования класса пакистанских монополистов (р. 217-219, 262). Более взвешенной представляется и наша оценка политики З.А. Бхутто, который на первых порах дал рабочему движению определенную свободу действий, но затем подготовил условия для пресечения его активности [Пакистан, 1991, с. 70-71]. Впрочем, эти замечания лишь оттеняют принципиальное сходство подходов и выводов отечественной и мировой (западно-восточной) академической науки определенного идеологического направления.

Параллелизм в эволюции национальных научных школ наталкивает на мысль, что работа Т. Рахмана может быть одной из первых ласточек, возвещающих приход новой историографической весны. В мировой политике с некоторых пор ощутим недостаток левого фланга, то же заметно и в теории. Не исключено, что в обновленном виде классовый подход, учитывающий такие очевидные ныне реалии, как коррупция, феномен бюрократической буржуазии и неэффективность государственных монополистических схем, вернется на передний план исследований по Востоку и не только.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Левин С.Ф. Формирование крупной буржуазии Пакистана. М.: Наука, 1970.

Морозова М.Ю. Современная пакистанская деревня. Особенности социально-экономической эволюции. М.: Наука, 1986.

Пакистанское общество. Экономическое развитие и социальная структура. М.: Наука, 1987.

Пакистан. Справочник / Отв. ред. Ю.В. Ганковский. М.: Наука, 1991.

Bclokrcnitsky V.Y. Capitalism in Pakistan: A History of Socioeconomic Development. New Delhi: Patriot Publishers, 1991.

Chichcrov A.I. Indian Economic Development in the Sixteenth-Eighteenth Centuries: Outline History of Crafts and Trade. M., 1971.

McFarlanc В., Cooper S., Jaksic M. The Asiatic Mode of Production: A New Phoenix // Journal of Contemporary Asia. 2005. Vol. 35, N 3.

Sawcr M. Marxism and the Question of the Asiatic Mode of Production. The Hague: Martinus Nijhoff, 1977.

Постоянный адрес данной публикации: