Шестинедельная "военная тревога" 1875 г. - важный эпизод истории международных отношений. После поражения Франции во франко-прусской войне 1870- 1871 гг. и финансового ее ограбления возникшей тогда Германской империей¹ ,побежденная страна, которой война обошлась в целом в 10 млрд. франков² , начала медленно приходить в себя, восстанавливая экономику и вооруженные силы. Руководство Германии стремилось не допустить этого, оставить Францию в международной изоляции и, пока та не оправилась от поражения, вновь разгромить ее. Кульминация напряженности пришлась на апрель - май 1875 г., когда казалось, что война неминуема. Но неблагоприятная для немецкой агрессии европейская ситуация помешала О. Бисмарку и германскому генералитету реализовать их план. Основную роль в спасении не готовой к войне Франции сыграла Россия, что наряду с комплексом других причин привело в дальнейшем к постепенному охлаждению русско-германских отношений и заложило основу для русско- французского сближения.

Таким образом, речь идет о предыстории империалистических союзов: с одной стороны, блока Центральных держав, с другой - Антанты. "Война 1870 г. так же неизбежно чревата войной между Германией и Россией, - отмечали К. Маркс и Ф. Энгельс, - как война 1866 г. была чревата войной 1870 года"³ . В специальной литературе данной теме уделяется большое внимание. "Военная тревога" 1875 г. описана в десятках монографий и сотнях статей. Тем не менее оценка этих событий неоднозначна. В буржуазной историографии постоянно происходит пересмотр фактов: что-то замалчивается, а что-то выпячивается; на действия одних лиц кладется тень, а поступкам других придается повышенное значение. Внешняя политика той или иной страны либо нарочито чернится, либо облагораживается.

Такое впечатление подтверждается новейшими работами западных авторов. Искажение действительности идет преимущественно по четырем линиям. Первая состоит в тенденции представить Россию в невыгодном свете. Смысл этой концепции заключается в замалчивании остроты тогдашних разногласий между державами. На деле, дескать, ничего особенного не происходило, но в Петербурге воспользовались ситуацией в корыстных целях восстановления российского приоритета, утерянного в Крымской войне. Развивающая эту идею американский буржуазный историк Б. Брайтфилд (Джелавич) подчеркивает, что "военная тревога" возникла лишь "в результате случайной комбинации обстоятельств", которые обострили германо-французские противоречия; Россия же сыграла на обострении в свою пользу, искусственно раздувая искру, а потом выступила как умиротворитель⁴ .

Вторая концепция представляет собой доведение до крайних пределов дейстствительно предпринимавшейся тогда французским правительством попытки не остаться в одиночестве против Германии и обрести необходимую поддержку на меж-

¹ См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 26, стр. 312. Подробнее об этом периоде истории Франции см.: "История Франции". Т. 2. М. 1973; В. И. Антюхина- Московченко. История Франции 1870 - 1918 гг. М. 1963; А. 3. Манфред. Внешняя политика Франции 1871 - 1891 годов. М. -Л. 1952. Об ущербе, причиненном Франции, и путях преодоления тяжелых последствий войны см.: А. Л. Зеваэс. История Третьей республики 1870 - 1929. М. -Л. 1930, стр. 49 - 52; А. Д. Люблинская, Д. П. Прицкер, М. Н. Кузьмин. Очерки истории Франции с древнейших времен до окончания первой мировой войны. Л. 1957, стр. 304 - 308, 314 - 316.

² Ю. В. Борисов. Советско-французские отношения и безопасность Европы. М. 1960, стр. 6.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 17, стр. 272.

⁴ В. Jеlaviсh. A Century of Russian Foreign Policy, 1814 - 1914. Philadelphia. 1964, pp. 160 161.

стр. 111

дународной арене. Исходным пунктом сторонников этой концепции является мысль о том, что ничто серьезное Франции не грозило, но ее правящие круги ловко приспособились к обстоятельствам, чтобы натравить Россию и Англию на Германию. Еще в 1930-е годы американские буржуазные историки И. М. Каррол и У. Л. Ленджер сформулировали основы этой концепции, возобновленной затем другими авторами. Ее развил дальше английский историк У. Н. Медликотт. Первые двое увидели виновника напряженной ситуации во французском министре иностранных дел герцоге Л. Деказе, занимавшемся хитрыми международными интригами⁵ . Третий тенденциозно истолковал стремление Парижа предать международной огласке действительно имевшую место опасность⁶ .

Третья концепция опирается на высказанную ранее Ленджером мысль о том, что ходячее суждение о двойственности и осторожности английской политики весной 1875 г. неверно: Лондон, дескать, вовсе не следовал в фарватере более решительно выступившей России, но, напротив, сам сыграл в успокоении Берлина первую роль⁷ . Развивающий эту идею швейцарский дипломат, публицист и биограф А. Валоттон подает события той поры в таком изложении, что выпячивается примат "миротворческой" политики Англии, Россия же отходит на второй план⁸ .

Наконец, четвертая концепция преследует цель всячески обелить Бисмарка, который был организатором дела и направлял его на ужесточение и ускорение конфликта. Особенно активно в защиту "железного канцлера" выступает буржуазная историография ФРГ, хотя перепевы этой концепции встречаются и в работах иных западных авторов. Оказывается, как пишет В. Моммзен, развязанная немецкой официозной прессой антифранцузская кампания была предпринята без ведома Бисмарка⁹ . Канцлер, уверяет Д. Фриде, хотел лишь быть другом друзей Германии и врагом ее врагов, но выступал при этом не инициатором, а ответчиком¹⁰ . Политика Бисмарка весной 1875 г., отмечает Х. Кобер, была политикой с позиции вовсе не силы, а обеспечения мира в Европе¹¹ "Бисмарк и не помышлял ни о какой превентивной войне, - приходит к выводу В. Рихтер... - Его высшая цель заключалась в максимально длительном сохранении европейского мира"; обеспокоенный французским перевооружением, он хотел лишь попугать Францию, чтобы остановить ее¹² . Вероятность стремления канцлера к войне, считает французский буржуазный публицист И. Гроришар, крайне мала¹³ . Признание "миролюбия" Бисмарка весной 1875 г. наличествует и в статьях энциклопедических изданий ФРГ, рассчитанных на широкие круги читателей¹⁴ .

Справедливы ли вышеприведенные утверждения? Известно, что по условиям Франкфуртского мирного договора, которым окончилась война 1870 - 1871 гг., Германия отторгла от Франции Эльзас и Лотарингию и получила явные стратегические преимущества для новых наступательных действий. Как писали Маркс и Энгельс, это был "безошибочный способ превратить будущий мир в простое перемирие"¹⁵ . "Вся буржуазия (германская. - Н. Е .) была опьянена победами над Францией"¹⁶ , и в этом коренилась одна из основных причин назревания нового конфликта между двумя странами. Правительственным кругам Германии оставалось только в угоду буржуазии и юнкерству довести возникшую напряженность до апогея. А это не составляло труда для опытных германских политиков и военных деятелей. "Не проходило

⁵ E. M. Carroll French Public Opinion and Foreign Affairs 1870 - 1914. It Ed. - 1931. Hamden (Conn.). 1964, p. 58; W. L. Langer. European Alliance and Alignments 1871 - 1890. It Ed. -1931. N. Y. 1962, pp. 43, 45.

⁶ W. N. Medlicott. Bismarck and Modern Germany. L. 1965, p. 114.

⁷ W. L. Langer. Op. cit., p. 49.

⁸ H. Vallotton. Bismarck. P. 1961, p. 320.

⁹ W. Mommsen. Bismarck. Ein politisches Lebensbild. Munchen. 1959, S. 174.

¹⁰ D. Friede. Der verheimlichte Bismarck. Wurzburg. 1960, S. 39 - 40.

¹¹ H. Kober. Studien zur Rechtsanschauung Bismarcks. Tubingen. 1961, S. 238.

¹² W. Richter. Bismarck. Frankfurt a. M. 1962, S. 348, 351.

¹³ Y. Grosrichard. Les cent visages rie Bismarck. P. 1970, p. 238.

¹⁴ "Brockhaus Enzyklopadie". Bd. 10. Wiesbaden. 1970, S. 645; "Meyers enzyclopadisches Lexikon". Bd. 6. Mannheim. 1972, S. 549.

¹⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 17, стр. 271.

¹⁶ В. И. Ленин. ПСС. Т. 20, стр. 144.

стр. 112

года, чтобы зловещие птицы не предвещали нам войны на следующее лето! - вспоминал о своей юности, совпавшей с ростом напряженности между Германией и Францией, Р. Роллан... - Мы чувствовали себя висящими на краю пропасти"¹⁷ . И действительно, Бисмарк открыто говорил о "втором издании войны", которое будет "беспощаднее первого"¹⁸ .

Франция оказалась беззащитной перед агрессором не только потому, что она была сильно ослаблена предыдущей войной. В значительной степени уязвимость Франции объяснялась ее неустойчивым внутренним политическим положением. Ее правительство могло бы рассчитывать на эффективность сопротивления германскому натиску, если бы опиралось на поддержку большинства французского народа. Но после подавления первой попытки установления диктатуры пролетариата - Парижской Коммуны 1871 г. пропасть между трудящимися Франции и ее правительством стала еще глубже. Реакционная буржуазия грезила монархическим переворотом, а существовавшая "республика без республиканцев" не чувствовала под собой прочной основы для уверенного противостояния внешнему врагу. Французские правители в основном беспокоились о личном благополучии, о защите собственной жизни. Как отмечал известный французский писатель Эдмон де Гонкур, палач Коммуны А. Тьер "постоянно боялся покушения на свою жизнь и окружил себя стражей из 400 человек, - и это в те дни, когда вообще насчитывалось (во Франции. - Н. Е .) не более полутора тысяч солдат, способных стоять под ружьем"¹⁹ .

Не случайно в Германии некоторые влиятельные круги не считали нужным противиться укреплению французской армии. Они находили, что это было бы полезно для восстановления внутреннего "порядка" и гарантировало Европу от новой Коммуны²⁰ . Во французскую печать просочились сведения, что Бисмарк поддерживает французских ревнителей старых порядков, так как Германии выгодна реставрация монархии во Франции²¹ . Тем не менее реакционеры так и не сумели запугать обывателей страхом перед новой Коммуной и перед Интернационалом. А закон от 1872 г., запрещавший участие в Интернационале, не бросил массы трудящихся в объятия реакции. Даже крестьяне выступали за упрочение республики и, как свидетельствовал Ж. Клемансо, "первые частичные выборы показали, что налицо имеется сдвиг влево,., провинция не испугалась"²² . Реакции во многом помешало то обстоятельство, что различные фракции монархистов рьяно соперничали между собой²³ . В 1875 г. республика во Франции была утверждена законодательно, и не случайно именно в тот год европейский мир сильно заштормило от германского "военного ветра".

Русские дипломатические круги были весьма озабочены складывавшейся на западе Европы обстановкой²⁴ . Привлекал внимание тот факт, что военный бюджет Германии продолжал бурно расти, заметно увеличивалась полевая артиллерия, был удлинен срок службы в запасных частях. В то же время стало очевидным, что в экономике Германии появились признаки кризиса. В апреле 1875 г. там закрылись многие промышленные предприятия, на некоторых заводах и фабриках уволили до половины рабочих. Экономический кризис подталкивал Германию к новой агрессии. Во Франции кризис был менее глубоким, а экспорт промышленной продукции в год "военной тревоги" начал заметно увеличиваться²⁵ .Милитаристские круги воспользовались этим поводом, чтобы разжечь аппетиты немецкой буржуазии на лакомый французский кусок. Война сулила новые прибыли германским промышленникам.

¹⁷ Р. Роллан. Спутники. М. 1938, стр. 30 - 31.

¹⁸ Ю. В. Борисов. Указ. соч., стр. 9.

¹⁹ Э. и Ж. де Гонкур. Дневник. Т. II. М. 1964, стр. 236 - 237.

²⁰ А. С. Ерусалимский. Военная тревога 1875 г. "Ученые записки" Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук. Т. 6. М. 1928, стр. 148.

²¹ "Journal des debats", 23.V.1875.

²² J. Jaures. Discours parlementaires. T. 1. P. 1904, p. 65.

²³ "История Франции". Т. 2, стр. 461.

²⁴ Подробнее см.: Ю. В. Борисов. Русско-французские отношения после Фрп'гс фуртского мира. М. 1951, стр. 199 - 208, 214 - 250.

²⁵ "Мировые экономические кризисы". Т. I. М. 1937, стр. 182 - 183.

стр. 113

Осенью 1873 г. Франция рассчиталась с Германией по контрибуции, установленной Франкфуртским миром, и немецкие оккупационные войска были выведены с французской территории. Это обстоятельство усилило раздражение германских военных деятелей. Они начали лихорадочно настраивать общественное мнение на мысль о необходимости и неизбежности новой войны. Германские политики приложили усилия, чтобы нейтрализовать и французскую прессу. Немецкий дипломат Г. Арним получил крупную сумму с точно обозначенной целью - для "защиты" германской политики во французских газетах. Это признание сделал впоследствии сам Бисмарк, крайне уязвленный тем, что Арним будто бы не использовал полученные ассигнования по назначению, а вместо того повел огонь по своему лагерю²⁶ .

Пропаганда "оправданности", "законности" войны с Францией особенно усилилась именно в 1875 году. Бисмарк имел достаточно рычагов, чтобы моментально привести прессу Германии в боевую готовность. Свое влияние он проводил через различные бюро печати, в том числе министерства иностранных дел и прусского совета министров. Русские дипломаты доносили в Петербург, что Бисмарк "принимает журналистов чуть ли не два раза в день"²⁷ и что наблюдение за печатью проводится самым тщательным образом. Не случайно, как отмечал русский посол в Берлине П. П. Убри, "сообщения официозной (немецкой. - Н. Е. ) газеты вполне совпадают с ... высказываниями кн. Бисмарка". В частности, поджигательские публикации в "Norddeutsche Allgemeine Zeitung", как две капли воды, были похожи на то, что говорил Бисмарк Убри в личной беседе. Почерк "железного канцлера" все явственнее просматривался в каждой газетной строчке, касавшейся Франции. А статьи в "Eolnische Zeitung" оказались идентичными содержанию германской секретной дипломатической переписки и являлись почти стенограммой устных выступлений Бисмарка. Что же по воле главы агрессивных германских кругов внушалось прессе? Новое направление "рептильной", пресмыкавшейся перед канцлером прессы метко охарактеризовал Энгельс: получив приказ трубить в военные трубы, она вопреки действительности доказывала, будто "безбожная, вырождающаяся Франция ни за что не желает оставить в покое богобоязненную Германию" и намерена вот-вот "напасть на невинную миролюбивую империю Бисмарка"²⁸ .

В этой ситуации у канцлера возникло опасение, как бы русская дипломатия не разоблачила его комбинаций с прессой. Это послужило бы весомым доказательством агрессивности Германии. Не случайно в беседах с русскими дипломатами Бисмарк настойчиво и упорно отрицал свою причастность к газетным нападкам на Францию. Пройдут многие годы, а он все еще будет уверять русских дипломатов, будто его "искренность" и "привязанность" к поддержавшей Францию России никогда не уменьшались вследствие газетной полемики, от которой он "стоял совершенно в стороне"²⁹ . Эта "сторонняя" позиция не помешала, однако, Бисмарку дать отбой прессе, когда ее активность стала нежелательной. Он сумел даже натравить одну газету на другую, якобы помышляя выявить тот источник, со страниц которого подул "военный ветер" 1875 года.

С первых же попыток раздуть пожар новой войны Берлин явно ощутил, что главное препятствие на пути осуществления его замыслов представляла Россия. С малыми державами можно было не церемониться, а в окружении Франции не обнаруживалось сильных стран, которые были бы готовы оказать ей весомую поддержку перед лицом агрессора. С берегов туманного Альбиона доносились лишь убаюкивающие вариации на тему, что Франции нечего опасаться, ибо Германия скорее всего нападет на Австрию. Правда, Англия не хотела бы видеть воинственную Германию вместо поверженной Франции и желала в своих целях поддержания "европейского равновесия". Но напрасно французский поверенный в делах пытался вызвать английского министра иностранных дел Э. Дж. С. Стэнли (графа Дерби) на откровенный разговор. Тот внушал французскому представителю в Лондоне самое

²⁶ О. Бисмарк. Мысли и воспоминания. Т. II. М. 1940, стр. 153.

²⁷ "Красный архив", 1938, N 6, стр. 122.

²⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 18, стр. 557.

²⁹ "Красный архив", 1922, т. 1, стр. 87.

стр. 114

благодушное настроение, так что последнему порой начинало даже казаться, что германской угрозы действительно не существует³⁰ .

В чем же заключалась причина "нейтралитета" Англии? Она обнадеживала себя возможностью выждать и рассчитывала, что ей удастся остаться сторонним зрителем в схватке континентальных держав. Лондону представлялось, что в будущем Британия, как не раз прежде, снова будет таскать чужими руками каштаны из огня войны. Практически дело заключалось в том, что британские политики считали тогда главными противниками в борьбе за колонии Россию и Францию, а еще не Германию³¹ . Кроме того, в Лондоне рассчитывали, столкнув Германию с Россией, подорвать Союз трех императоров³² . Европейским государствам стала очевидной уклончивая позиция Англии. Французский министр иностранных дел Деказ недвусмысленно высказывался об этом: "Мы не должны забывать и игнорировать тот факт, что только после приезда Шувалова и по его настоянию лорд Дерби обратился в Рим и в Вену с приглашением этих двух дворов присоединиться к демаршу" против Германии³³ .

Очень скоро французская дипломатия поняла, что лишь в лице России Париж может иметь надежного союзника. Это становилось тем более очевидным, что попытки Франции заручиться доверием Германии не удались. Французский посол в Берлине виконт А. -А. -Э. де Гонто-Бирон пускал в ход все свои возможности и проявлял большую выдержку, стараясь расположить влиятельных немецких лиц в пользу Франции. Бисмарк буквально не находил себе места, видя, что посол пользуется благосклонностью у императрицы Августы, а француз Жерар, домашний чтец, вхож в императорскую семью и посвящен в дворцовую переписку³⁴ . Однако французская дипломатия не могла полагаться на эти скромные успехи. Недаром Гонто-Бирон вынужден был сделать хорошую мину при плохой игре, когда на одном из посольских обедов Бисмарк с солдафонской непосредственностью начал развивать идею о неизбежности и справедливости превентивной войны против Франции. Посол сделал вид, будто эти слова сказаны Бисмарком в шутку, и ответил ему, что согласно теории превентивной войны ни одна держава не могла бы долго сохранять с другой дружественные отношения и на всякий случай должна была бы атаковать всегда первой своего соседа³⁵ .

Французская дипломатия не могла действовать против Германии достаточно эффективно, поскольку Париж боялся подать Берлину повод для любого раздражения. Кроме того, во Франции имелись круги, настроенные откровенно прогермански, готовые поощрять Бисмарка во всех его начинаниях и изображавшие канцлера "как жертву провокации" со стороны Франции. Эта снисходительность зародилась в то время, когда Тьер "отпустил Бисмарку все грехи" за его проверсальскую позицию во время Коммуны³⁶ . Те же мотивы продолжали играть свою роль в ориентации французской политики в разгар "военной тревоги" 1875 года.

Объективная реальность диктовала Франции курс на сближение с Россией. Некоторым казалось, будто ослабленная войной республиканская Франция не могла рассчитывать на самодержавную Россию, проведшую в 1874 г. военную реформу. Но между двумя странами не существовало тогда серьезных противоречий ни по одному важному международному вопросу. Более того, их общественное мнение оказалось вполне подготовленным к тому, чтобы одобрить намечавшееся сближение³⁷ . После франко-прусской войны этот сдвиг был далее необходим. Не случайно

³⁰ Ch. Gavard. Un diplomate a Londres. Lettres et notes. 1871 - 1877. P. 1895, pp. 241 - 243.

³¹ А. З. Манфред. Внешняя политика Франции 1871 - 1891 годов, стр. 77.

³² А. С. Ерусалимский. Бисмарк: дипломатия и милитаризм. М. 1968, стр. 125, 130.

³³ G. Hanotaux. Histoire de la France contemporaine. Vol. III. P. 1908, p. 280.

³⁴ О. Бисмарк. Указ. соч., стр. 157.

³⁵ A. Dreux. Dernieres annees de l'ambassade en Allemagne de M. Gontaut- Biron (1874 - 1877). D'apres ses notes et papiers diplomatiques. P. 1907, pp. 91 - 95.

³⁶ Э. и Ж. Де Гонкур. Указ. соч., стр. 177.

³⁷ О настроениях демократических кругов Франции по отношению к России см.: Е. de Cyon. La France et la Russie. P. 1890. p. 13; J. Adam (Lambert). Nos amities politiques. P. 1908, p. 207.

стр. 115

былой антагонист России, участник Крымской войны генерал М. Мак-Магон, став в 1873 г. президентом, заявил Александру II, что располагает достаточными возможностями для укрепления дружбы с Россией и что французская нация "охотно окажет... помощь в разрешении этой задачи"³⁸ . Размышляя о возможности сближения с Россией, современники обращали внимание на мнение и народа и правительства Франции. "Всякий понимает, - писал один из них, - что нет для Франции в войне с Германией действительного союзника, кроме России. Так думает французский народ, так думают во Франции люди, делающие направление политики"³⁹ .

Что касается России, то ее позиция в год "военной тревоги" также не может быть понята, как это делается в некоторых зарубежных изданиях, без учета настроений передовой русской общественности, для большей части которой Франция оставалась страной прогрессивных традиций и сокровищницей высочайших достижений культуры, науки и искусства. Поражение Франции в войне с Пруссией было воспринято многими русскими людьми не только как национальное бедствие Франции, но и как катастрофа общеевропейского масштаба. Известный ученый и писатель-демократ В. В. Берви-Флеровский, отражавший в этом вопросе точку зрения практически всей русской прогрессивной интеллигенции, гневно клеймил немецких оккупантов: "До какой степени война и все вытекающие из нее воззрения деморализуют народы, мы лучше всего видим на примере современной Германии, громящей Францию... Жестокость и жажда уничтожения слабого, презрение к свободе и ценности страны сделались общими стремлениями победителя"⁴⁰ . Некоторые газеты писали, рискуя заслужить недовольство официальных кругов, что в Германии "человек посвящает свою жизнь штыку". Несмотря на то, что дворянско-буржуазная Россия и часть ее деловых кругов тяготели к буржуазно- юнкерской Германии, и несмотря на желание Александра II и придворных дружить с германским руководством, царское правительство не могло игнорировать настроения либеральной России. Классовые симпатии самодержавия не совпадали здесь с тем, чего требовали государственные интересы страны. И в конечном итоге перетянула боязнь иметь на западных границах могущественного агрессивного соседа. Когда "военный ветер" стал крепчать с каждым днем, Россия должна была выступить, как считали в Париже, "арбитром европейского мира"⁴¹ . Под давлением хода событий в Петербурге твердо решили не допускать больше, чтобы Франция была разбита, не допускать исчезновения этой страны "как мощной европейской державы"⁴² . Россия, преследовавшая собственные интересы, отказалась идти в фарватере германской политики.

Берлин в те месяцы использовал все средства, чтобы усыпить бдительность других столиц, и прежде всего стремился уверить их, будто Германия вынуждена просто отвечать на военные приготовления Франции, которые имели место. Известный германский политический деятель Б. фон Бюлов сожалел, что "не было тогда таких завоевательных планов", которые не приписывались бы Германии, между тем как она "холодно отвергла все попытки увлечь ее в военные осложнения". Оказывается, напряженность исходила исключительно от Франции, Германия же вынуждена была "оградить себя" от попыток "поколебать спокойствие", так что во Франции без всяких на то оснований считали "грубым насилием" такие меры, которые для Германии являлись лишь "национальной необходимостью"⁴³ . Во всех странах немецкие политики развернули бурную деятельность, убеждая общественность, будто возрождение Франции после поражения принимает "угрожающий" характер. В действительности же военные специалисты в Германии нисколько тогда не сомневались, что французская армия пока небоеспособна и не станет иной в ближайшее время.

В Германии срочно производились пушки нового образца. Фирма Круппа заключила сделку на ежемесячную поставку 400 пушек⁴⁴ . В спешном порядке делались запасы снаряжения и провианта. На германо-французской границе шла интенсивная

³⁸ "Красный архив", 1938, N 6, стр. 139.

³⁹ В. И. Модестов. О Франции. СПБ. 1889, стр. 30.

⁴⁰ "Дело", 1871, N 1, стр. 282.

⁴¹ A. Dreux. Op. cit., p. 127.

⁴² E. de Cyon. Op. cit., p. 30.

⁴³ Б. Бюлов. Внешняя политика Германии. Одесса. 1915, стр. 28, 52.

⁴⁴ "La Republique Francaise", 21, 22, 23.III.1875.

стр. 116

перегруппировка войск. Все это ясно указывало на возможность военных действий⁴⁵ . Вызывающим моментом явилось вето Германии на продажу во Францию лошадей. Эта мера не осталась незамеченной, но от вопроса русского посла Бисмарк поспешил отделаться шуткой: хотя "обычно от указа, запрещающего вывоз лошадей, пахнет порохом", однако в данном случае эту меру продиктовали "интересы сельского хозяйства"⁴⁶ . Но было ясно, что подобное решение не мотивировалось экономической причиной. Вето даже усугубило кризисное состояние германской экономики. А статистические данные свидетельствовали, что Франция вывозила в другие страны лошадей некоторых пород больше, чем приобретала полевых лошадей в Германии⁴⁷ .

Постепенно наметилась согласованность действий французской и русской дипломатии. Многое из того, что удавалось узнать французским дипломатам относительно позиции Германии, передавалось в Петербург. Он, в свою очередь, доводил до сведения Парижа часть своей информации. В апреле 1875 г. из французских источников стало известно, что баварский военный министр просил Бисмарка уточнить дату готовящегося нападения на Францию. А вскоре пришло другое тревожное сообщение: в Баварии состоялось совещание генералов, на котором впрямую говорилось, что военные действия против Франции последуют в самое ближайшее время⁴⁸ .

Бисмарк пытался уверить Петербург в своем расположении к России. Еще в 1872 г., очаровывая царя пышным приемом, немецкие правители провозгласили существование общей цели двух стран - "заботу о поддержании всеобщего мира"⁴⁹. Когда на следующий год Вильгельм I вместе с Бисмарком посетил Петербург, то при русском дворе обратили внимание на то, что канцлер ранее "не обнаруживал более чарующей любезности" и одновременно никогда так старательно не избегал разговора о взаимоотношениях Германии с Францией⁵⁰ . Как признавался позднее Бисмарк, ему всегда приходилось действовать весьма активно, чтобы "успокоить русское общественное мнение и поддерживать уверенность в ненаступательном характере" германской политики⁵¹ . Одновременно он старательно внушал царю находившую у того отклик идею, что "если монархические правительства не проявят понимания необходимости сплотиться", то "предстоящая международная революция и социальная борьба примут еще более опасные формы"⁵² .

Берлин настойчиво твердил, что в напряженности обстановки виновата Франция. Но долголетний руководитель российской внешней политики А. М. Горчаков осторожно охлаждал пропрусские симпатии Александра II⁵³ . Германские правители рассчитывали, однако, не только на родственные и политические симпатии царя. Они опирались и на более весомые факторы: в России достаточно прочные корни уже имели немецкие капиталы, особенно внедрившиеся в текстильную и металлургическую промышленность⁵⁴ . В Берлине надеялись также отвлечь внимание России от немецко-французского конфликта, пустив в ход "восточную карту". Бисмарк не сомневался, что "буйный русский слон" будет в этом вопросе "ходить между двумя прирученными слонами - Германией и Австрией"⁵⁵ . Подталкивая Петербург к активности против Турции, Берлин заверял: "Единственным средством для Пруссии проявить свою благодарность является предоставление в распоряжение России всего того влияния, каким Пруссия обладает на Востоке"⁵⁶ . Германские правительственные круги рассчитывали связать Россию выгодными для них обязательствами и таким об-

⁴⁵ "Documents diplomatiques franijais (1871 - 1914)". Ie serie. Vol. 1. P 1929. NN 374, 406 (далее - DDF).

⁴⁶ Ibid., NN 371, 372.

⁴⁷ "La Republique Franchise", 18.IV.1875.

⁴⁸ DDF. Vol. 1, NN 424, 387.

⁴⁹ С. С. Татищев. Император Александр И. Его жизнь и царствование. Т. II. СПБ. 1903, стр. 92 - 93.

⁵⁰ Там же, стр. 99.

⁵¹ О. Бисмарк. Указ. соч., стр. 229.

⁵² Там же, стр. 209.

⁵³ А. З. Манфред. Образование русско-французского союза. М. 1975, стр. 72.

⁵⁴ P. Milza. Les relations internationales de 1871 a 1914. P. 1968, p. 25.

⁵⁵ Б. Бюлов. Указ. соч., стр. 47.

⁵⁶ "Красный архив", 1922, т. 1, стр. 21.

стр. 117

разом нейтрализовать ее как фактор общеевропейской политики. Еще и через несколько лет после 1875 г. Бисмарк пытался использовать при переговорах с Россией "восточную приманку": "Наша ставка есть сохранение Эльзаса- Лотарингии; обеспечь вы нам обладание этой провинцией, я был бы готов следовать за вами "в огонь и в воду" и посвятить все силы Германии служению вашим интересам на Востоке"⁵⁷ .

В феврале 1875 г. в Петербург с рекомендательным письмом к Александру II от германского императора прибыл немецкий дипломат Й. М. фон Радовиц- младший. Он был представлен как "специалист по Востоку". Это служило достаточно прозрачным намеком, выдававшим намерение вовлечь Россию в обсуждение проблемы черноморских проливов. И Радовиц действительно предпринял, хотя и с большой осторожностью, такую попытку⁵⁸ . Но при первых же шагах его остановило сразу же обнаружившееся нежелание России вести подобный торг. Напрасно он намекал, что именно на Востоке Россию ждут блестящие перспективы⁵⁹ . А вот одно из последующих признаний Бисмарка: для Германии было бы полезно, "если бы русские тем или иным путем, физически или дипломатически, утвердились в Константинополе и должны были бы защищать его"⁶⁰ .

Берлин пытался тогда изобразить миссию Радовица как германское посредничество в отношениях между Россией и Англией, а в конце апреля и в мае 1875 г. канцлер делал вид, будто настойчиво ищет путей сближения с Францией. Этот дипломатический маневр служил немецким политикам для того, чтобы развеять серьезно пугавший их призрак англо-русского союза и одновременно представить Францию как "неуступчивую" и "несговорчивую" державу, которая в конце концов способна довести Германию до войны. В конце апреля эти разговоры попытался возобновить германский представитель в Петербурге генерал Б. -Ф. Вердер. Но ему дали понять, что Россия готова защищать интересы Франции как свои собственные; что касается Германии, то ее положение иное: достаточно всего 15 дней, чтобы ее 500-тысячная армия оказалась под стенами Парижа; ей хватило бы и двух недель, чтобы взять французскую столицу, а через шесть недель Германия могла бы превратить две трети Франции в свои владения⁶¹ . Известный русский публицист Е. И. Утин, автор очерка "Вильгельм I и Бисмарк", писал тогда, что агрессивные устремления Германии очевидны; что в устах Бисмарка слова "оборонительная война" получают крайне растяжимый смысл и нет такого препятствия, которое помешало бы ему любую войну подвести под это понятие. "Оборона при посредстве наступательных действий" - таково кредо Бисмарка⁶² .

Для европейской стабильности Петербург считал необходимым возрождение Франции. Европа нуждается в "сильной Франции" - вот мнение Горчакова⁶³ . Но Франция также не должна была угрожать стабильности. Определенные круги французской буржуазии, поскольку это вообще присуще буржуазии, питали более чем реваншистские настроения. "Шовинисты, глупость которых выходит за пределы всего дозволенного, вообразили, что Французская республика располагает в лице самодержавной России верным союзником, готовым во всякое время обнажить свой меч, чтобы помочь отвоевать Эльзас-Лотарингию"⁶⁴ , - писал П. Лафарг о тогдашних настроениях некоторой части французского общества. Чтобы обеспечить себе поддержку Петербурга, Париж дал заверения, что французы хотят быть "вооруженными, быть сильными, но исключительно для упрочения, в согласии с Россией, мира". В подтверждение Франция брала на себя обязательство "ничего не делать иначе, как вместе с Россией и в согласии с ней"⁶⁵ .

⁵⁷ Там же, стр. 74 - 75.

⁵⁸ Изложение его миссии см.: В. М. Хвостов. Франко-русский союз и его историческое значение. М. 1955, стр. 54.

⁵⁹ H. Holborn. Bismarcks europaische Politik zu Beginn der 70-er Jahre und die Mission Radowitz. B. 1925, S. 140.

⁶⁰ О. Бисмарк. Указ. соч., стр. 239.

⁶¹ "Красный архив", 1938, N 6, стр. 124.

⁶² Е. Утин. Из литературы и жизни. Т. П. СПБ. 1896, стр. 155.

⁶³ P. Milza. Op. cit., p. 25.

⁶⁴ П. Лафарг. Сочинения. Т. I. М. -Л. 1925, стр. 127.

⁶⁵ A. Dreux. Op. cit., p. 133.

стр. 118

В свою очередь, Петербург гарантировал свою поддержку. Н. П. Игнатьев, в ту пору российский посланник в Стамбуле, приписывал себе заслугу, что это именно он сразу после разгрома Франции в войне 1870 - 1871 гг. дал понять Тьеру, что ни одна держава не пойдет на сближение с Францией и что только Россия - ее "единственный возможный союзник... в будущем"⁶⁶ . Но дело было не в позиции Игнатьева, а в объективных условиях. В 1875 г. стало очевидным, что "какая бы партия ни находилась... у власти во Франции", союз ее с Россией возможен в принципе, "ибо в вопросе столь великой важности интерес партий исчезает"⁶⁷ . А в Париже с удовлетворением отмечали, что миссия Радовица не удалась, и он уехал из Петербурга без русского ордена, который ему полагался по тогдашнему дипломатическому обычаю и в связи с настойчивыми хлопотами Бисмарка.

Таков общий исторический и дипломатический фон, на котором развертывалась "военная тревога". Рассмотрим теперь ход событий. Еще в 1871 г., едва окончилась франко-прусская война, Бисмарк заговорил о том, что незачем ждать возрождения Франции; напротив, как только этот процесс начнется, нужно будет тотчас вновь нанести ей удар⁶⁸ . И тогда же Главный штаб России впервые приступил, ввиду возрастания немецкой военной опасности, к разработке плана войны против Германии, если таковая вспыхнет⁶⁹ . Немецкие военные приготовления нарастали с каждым месяцем. Уже к марту 1872 г. Берлин готов был атаковать Францию⁷⁰ . Вынужденное думать о защите, французское Национальное собрание в том же году принимает закон о всеобщей воинской повинности. Именно тогда развернулась первая серия провокационных нападок немецкой печати на западного соседа.

В августе 1873 г. епископ г. Нанси обратился с посланием к своей пастве, призвав ее молиться за возвращение Лотарингии и Эльзаса в лоно родины. Бисмарк потребовал, чтобы правительство Франции наказало епископа. Однако министр иностранных дел герцог Ж. -В. -А. де Брольи занял уклончивую позицию. Последовала вторая волна яростных нападок немецкой печати на Францию, а вскоре начальник германского Генерального штаба генерал- фельдмаршал Г. Мольтке призвал ускорить военный разгром французов⁷¹ . И тогда же Петербург осудил эту линию. Французский посол сообщил своему правительству, что Франция может рассчитывать на "дружественное вмешательство" России⁷² . Определенную роль в русско-французском сближении сыграл в те месяцы салон писательницы Ж. Ланбер (по мужу - Адан), которая через проживавшую в Париже свою подругу, доверенное лицо Горчакова княгиню Е. К. Трубецкую, вела активную и успешную агитацию в пользу "романо-славянского альянса"⁷³ .

Очередное обострение германо-французских отношений пришлось на весну - лето 1874 года. После того, как в феврале Бисмарк пустил пробный шар насчет возможной войны⁷⁴ и вновь наткнулся на отпор со стороны России⁷⁵ , рейхстаг в апреле демэнстративно утвердил закон о дополнительных ассигнованиях на армию и семилетнем военном бюджете. Расчеты Бисмарка на то, что Россия, ввязавшись в конфликт с Турцией при благосклонном невмешательстве Берлина, в свою очередь, подтвердит незыблемость немецкой принадлежности Эльзаса-Лотарингии, лопнули⁷⁶ .

⁶⁶ "Записки гр. Н. П. Игнатьева". "Исторический вестник". Т. 135. 1914, N 1, стр. 71 - 72.

⁶⁷ С. С. Татищев. Из прошлого русской дипломатии. СПБ. 1890, стр. 566.

⁶⁸ A. Waldersee. Denkwurdigkeiten. Bd. 1. Stuttgart. 1925, S. 139.

⁶⁹ В. М. Хвостов. Проблемы истории внешней политики России и международных отношений в конце XIX - начале XX в. Избранные труды. М. 1977, стр. 121 - 122.

⁷⁰ "История дипломатии". Изд. 2-е. Т. II. М. 1963, стр. 41 cл.

⁷¹ Там же, стр. 43.

⁷² F. Buchler. Das Verhaltnis Frankreichs zu Russland 1871 - 1878. Aarau. 1944, S. 25.

⁷³ J. O. Baylen. Mme Juliette Adam, Gambetta, and the Idea of a Franco- Russian Alliance. "Arts and Sciences Studies", Social Studies Series, N 4. Stillwater. 1960 ("Oklahoma State University Publications", vol. 57, 20.V.1960, N 15), pp. 4 - 6.

⁷⁴ "Die groBe Politik der europaischen Kabinette 1871 - 1914". Bd. I. B. 1922, S. 238.

⁷⁵ В. М. Хвостов. Проблемы истории.., стр. 124.

⁷⁶ R. Freiherr L. von Ballhausen. Bismarck-Erinnerungen. Stuttgart. 1921, S. 93.

стр. 119

А в июле ряд французских епископов выступил против проводившегося Бисмарком "культуркампфа" с католической церковью и поддержал последнюю. На этот раз, после грозных протестов из Берлина, французское правительство сочло целесообразным призвать своих церковных деятелей к умеренности⁷⁷ .

Наступил 1875 год. Уже в феврале начались осложнения. Бельгийская печать писала в сочувственных тонах о преследуемых в Германии католиках. В ответ Бисмарк потребовал от Брюсселя так изменить бельгийские законы, чтобы были исключены любые нападки на Германию, и предупредил о возможной оккупации Бельгии Францией, намекая тем самым на то, что лучше бы Брюсеель посматривал в иную сторону. 13 марта в Париже Национальное собрание вотировало закон о военных кадрах, согласно которому возрастала численность находящихся в строю офицеров: при сохранении прежнего количества солдат каждый полк будет состоять не из трех, а из четырех батальонов. С учетом роста вспомогательного персонала вооруженные силы страны увеличивались на 28800 человек. Однако, по немецким подсчетам, речь шла о 144 тыс. человек. Германские газеты подняли отчаянный шум. Как уже упоминалось, Бисмарк в марте распорядился не продавать во Францию лошадей. Французы стали закупать их в австрийской Чехии, а фураж - в Швейцарии. Шум в немецкой прессе усилился. Помещались статьи подстрекательского характера. Францию обвиняли в милитаризме, а берлинское правительство способствовало военному ажиотажу. Происходило то, что Энгельс назвал "официозным воем о войне"⁷⁸ . Одновременно продолжался германский нажим на Бельгию.

31 марта "National-Zeitung" поместила сообщение о том, что французская армия готова нанести удар по Германии. Эта заметка послужила сигналом к яростной антифранцузской кампании, которую повела пресса, находившаяся на содержании Бисмарка и получавшая подачки из так называемого Вельфского фонда. Георг V Вельф до 1866 г. управлял Ганновером. Как союзник Австрии, это королевство было после ее поражения захвачено Пруссией, ведшей с нею войну. Георга лишили трона. Он бежал в Париж, где в 1868 г. начал формировать Вельфский легион вторжения. Тогда Бисмарк подверг секвестру его имущество, оцененное в 48 млн. марок. Обозвав сторонников Вельфа рептилиями, канцлер использовал этот фонд в имперских интересах. Но вскоре немецкие либералы, притесняемые Бисмарком, обратили то же прозвище против журналистов, которые по его указанию сочиняли статьи любого содержания, за что получали свою мзду⁷⁹ .

Колесо "пресмыкающейся" печати было раскручено, и 5 апреля в "Eolnische Zeitung" появилась статья "Корреспонденция из Вены". Написанная в берлинском МИДе, она через журналиста Г. Крузе была передана в редакцию и напечатана как передовица. В ней говорилось, что Франция сколачивает против Германии Лигу католических держав⁸⁰ . 8 апреля в газете "Post" была опубликована статья "Предстоит ли война?", составленная журналистом К. Рёсслером по тексту, присланному главой пресс-бюро берлинского МИДа⁸¹ . На поставленный в названии статьи вопрос ее автор давал утвердительный ответ. Наконец, 11 апреля "Norddeutsche Allgemeine Zeitung", считавшаяся бисмарковским полуофициозом, дополнила все эти известия крикливой заметкой о направленных против Германии французских вооружениях⁸² .

Париж забил тревогу. 14 апреля Убри извещает Горчакова о резком обострении ситуации⁸³ . Французский посол в Петербурге А. -Э. -Ш. Лефло говорит Горчакову, что немецкое нападение ожидается не позднее сентября, и просит Россию о заступничестве⁸⁴ . 29 апреля русский посол в Париже князь Н. А. Орлов подтверждает

⁷⁷ J. Bach-Thai. Chronologie des relations Internationales de 1870 a nos jours. P. 1957, p. 19.

⁷⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 18, стр. 557.

⁷⁹ I. Fischer-Frauendienst. Bismarcks Pressepolitik. Munster. 1963, S. 69.

⁸⁰ А. С. Ерусалимский. Бисмарк.., стр. 119.

⁸¹ I. Fischer-Frauendienst. Op. cit., S. 110.

⁸² G. P. Gooch. Franco-German Relations 1871 - 1914. N. Y. 1967, p. 12.

⁸³ "Международные отношения 1870 - 1918 гг". Сборник документов. М. 1940, стр. 12 - 13.

⁸⁴ С. С. Татищев. Император Александр II.., стр. 108.

стр. 120

в письме Горчакову, что во Франции надеются лишь на российскую помощь⁸⁵ . Одновременно Бисмарк, приняв бельгийского посланника барона Нотомба, требует прохода для немецких войск через Бельгию в случае нападения на нее Франции, которое якобы вот-вот ожидается. Ветер близящейся войны начинал перерастать в шквал. 2 мая в письме Горчакову Убри докладывает, что в Берлине только и говорят о необходимости поскорее атаковать Францию⁸⁶ . В его депеше на следующий день приводятся результаты предстоящей войны, заранее спланированные в Берлине: захват Люксембурга, Бельфора и контрибуция с Франции в 10 млрд. франков⁸⁷ . Идентичные известия слали в свои столицы послы других государств. В Лондоне решили, что дело зашло слишком далеко: разгром Франции не входил в английские расчеты. Дерби поручил 3 мая своему послу в Берлине О. Расселу выяснить русскую линию и, если Россия станет сдерживать Германию, занять такую же позицию, а через два дня премьер Б. Дизраэли, сравнив Бисмарка в его агрессивных действиях с Наполеоном I, подтвердил Расселу необходимость следовать российской политике в этом вопросе.

Серьезную роль в ходе событий сыграл шаг, предпринятый французским министром иностранных дел Деказом. Он был сделан после того, как 21 апреля Радовиц заявил Гонто-Бирону, что в данной обстановке война Германии против Франции оправдана и с политической, и с философской, и даже с христианской точки зрения. Получив это сообщение, Деказ передал ответ, что Франция в случае войны не окажет сопротивления и уведет свою армию за р. Луару⁸⁸ . А сам связался с парижским корреспондентом лондонской "Таймс" Г. Оппер де Бловицем и продиктовал ему статью "Паника в Париже" о неминуемом немецком вторжении во Францию. Кроме того, он снял копии с берлинского донесения Гонто-Бирона и направил их в Петербург, Лондон, Вену, Рим, Брюссель и Гаагу. 6 мая статья увидела свет и произвела сильнейшее впечатление на общественность. Правительства же ряда стран расценили полученные ими копии донесения как явное подтверждение агрессивных замыслов Германии, тем более что сутками раньше немецкий посол в Париже князь X. цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрст предпринял перед правительством исполнявшего обязанности премьера Франции Л. Бюффе дипломатический демарш и сделал прозвучавшее ультимативно заявление об "угрожающих действиях" Франции⁸⁹ , после чего покинул Париж⁹⁰ .

8 мая Орлов доносил Горчакову, что, по мнению бывшего президента Тьера, только Россия может еще спасти мир в Европе⁹¹ . Французское правительство уже знало о намерении Петербурга вмешаться, чтобы не допустить германского нападения на Францию⁹² . Готовилась поездка Александра II и Горчакова в Берлин. Правительство России теперь уверилось в немедленном стремлении Германии воевать⁹³ . 10 мая в Берлине состоялась встреча царя с кайзером, в ходе которой было сделано недвусмысленное предостережение, что Россия в случае войны будет на стороне Франции. Вильгельм I примирительно заявил, что воевать никто в Германии и не собирался. В Берлине забили отбой. Бисмарк в тот же день заверил Горчакова о наличии простого недоразумения и отмежевался от провокационных газетных статей⁹⁴ . Что касается происшедших событий, то германский канцлер разъяснил их так: великие державы "похожи на путешественников, не знакомых друг с другом и случайно очутившихся: в одном вагоне. Они наблюдают друг за другом, и когда один из них сует руку в карман, то сосед готовит свой револьвер, чтобы иметь возможность выстрелить первым"⁹⁵ . Вечером Бисмарк успокоил и английского посла. Когда

⁸⁵ "Международные отношения 1870-1918 гг.", стр. 17_.

⁸⁶ Там же, стр. 19.

⁸⁷ Там же, стр. 22.

⁸⁸ J. Bach-Thai. Op. cit, p. 19.

⁸⁹ E. Dodet. Souvenirs de la Presidence du Marechal Mac-Mahon. P, 1880, p. 118.

⁹⁰ "История дипломатии". Т. II, стр. 50.

⁹¹ "Международные отношения 1870 - 1918 гг.", стр. 23.

⁹² DDF. Vol. 1, N 393.

⁹³ Д. А. Милютин. Дневник 1873 -1875. М. 1947, стр. 193 - 196.

⁹⁴ "История дипломатии" Т. II, стр. 52.

⁹⁵ "Красный архив", 1922, т. 1, стр. 87.

стр. 121

же печать поместила телеграмму Горчакова насчет того, что теперь мир обеспечен, "железный канцлер" пришел в бешенство и позднее неоднократно язвил в адрес Горчакова, будто тот приписал себе заслугу сохранения мира, так что в Париже могут аплодировать ему за этот спектакль⁹⁶ .

Однако шквал уже сменился штилем. Последствия же апрельско-майских событий 1875 г. оказались далеко идущими. А главное заключалось в том, что "германский милитаризм потерпел крупную дипломатическую неудачу. Он стремился к тому, чтобы закрепить международную изоляцию Франции, но его планы превентивной войны и раздутая им военная тревога привели к обратным результатам"⁹⁷ . Определенное значение имели эти события и для других держав. Возрос международный авторитет Петербурга. Как писала ведущая парижская газета, "Европа никогда не забудет, что она обязана в настоящее время миром России"⁹⁸ . Демократическая французская общественность тоже считала, что "именно Россия сохранила мир между Францией и Германией"⁹⁹ . Что касается Англии, то ее руководство оценивало свои действия достаточно скромно и недвусмысленно. 4 июня 1875 г. Дерби заявил в палате общин, что во время майского кризиса, узнав о линии России, Англия решила поддержать ее, хотя и "не взяла на себя никаких обязательств, которые могли бы в какой-нибудь мере стеснять свободу ее действий в будущем"¹⁰⁰ . Дизраэли, в свою очередь, отмечал, что английское вмешательство в события породило впечатление, "будто мы гораздо существеннее содействовали достижению цели, нежели это имело место в действительности"¹⁰¹ .

Таковы исторические факты. Они позволяют охарактеризовать концепции буржуазных авторов, о которых шла речь в начале очерка, как несостоятельные.

⁹⁶ А. С. Ерусалямский. Военная тревога.., стр. 178.

⁹⁷ А. С. Ерусалимский. Бисмарк.., стр. 134.

⁹⁸ Ю. В. Борисов. Уроки истории Франции и современность. М. 1955, стр. 20.

⁹⁹ П. Лафарг. Указ. соч. Т. I, стр. 127.

¹⁰⁰ "Международные отношения 1870 - 1918 гг.", стр. 29.

¹⁰¹ W. F. Monypenny, G. Buckle. The Life of Benjamin Disraeli Earl of Beaconsfield. Vol. V. L. 1920, p. 424.

Постоянный адрес данной публикации: