Российским исследователям-востоковедам принадлежит большое число работ, посвященных специфике традиционного господства и процессу современных режимных трансформаций в странах Ближнего Востока (БВ) и Северной Африки (СА)1. "Арабская весна" выявила глубину кризиса модели авторитарной модернизации. Сравнительный анализ существующих теоретических подходов в отечественном востоковедении - тема отдельного исследования. Здесь будут рассмотрены особенности и причины методологического кризиса в современных зарубежных сравнительных страноведческих исследованиях, посвященных судьбе различных типов политического господства и политических режимов в странах Ближнего Востока) и Магриба. Этот кризис выявили события "арабской весны" 2011 г., опровергшие тезис о прочности региональных режимов гибридного типа и их способности осуществить частичную модернизацию своих обществ.

Ключевые слова: политический режим, авторитаризм, модернизация, общество гибридного типа, "арабская весна", патримониализм, неопатримониализм, султанизм.

"АРАБСКАЯ ВЕСНА" И КРИЗИС АВТОРИТАРИЗМА

И российские, и зарубежные исследователи признают, что авторитаризм - социально и политически неоднородное явление. Он представляет собой отдельный вид политического режима с собственной внутренней логикой развития, внутренней динамикой и противоречиями, а не "промежуточное" состояние [Kramer, 2012, S. 27-28]. Авторитаризм XX в. продемонстрировал известную жизнеспособность, успешно трансформируя свои институциональные основания и социальную базу, принимая различные формы в зависимости от особых условий конкретных обществ и государств, иногда успешно решая проблемы их развития. Вместе с тем в современную эпоху переживают глубокий кризис как традиционные, так и "модернизированные" типы авторитаризма, оказываясь все менее способными справиться с вызовами, возникающими в рамках современного публичного пространства. Определенный шанс современному авторитаризму дает его способность осуществить модернизацию, о возможности которой применительно к незападным обществам начиная с конца 1960-х гг. писали такие исследователи, как Д. Лернер, П. Хайнц и др. [Lerner, 1958; Heintz, 1962; Zapf, 1969]. Модернизация требовала от власти перехода к более совершенному технологическому укладу. Однако именно модернизация становится для авторитаризма ловушкой, ведь изменение социальной базы режима порождает масштабные вызовы, с которыми тот не в силах справиться. Положение режима усугубляется использованием протестными группами современных информационных технологий.

События, получившие название "арабская весна", представляют собой волну демонстраций и протестов, которые начались 18 декабря 2010 г. Волнения вспыхнули стремительно в большом макрорегионе мира. Они затронули Тунис, Египет, Ливию (в которой ранее пал режим М. Каддафи2), Бахрейн, Сирию и Йемен. Массовые проте-

1 В этой связи следует особо отмстить работы В.М. Ахмсдова, П.В. Густсрина, Б.В. Долгова, А.В. Малашенко, В.В. Наумкина, Б.Г. Ссйраняна, А.О. Филоника и др. [Ахмедов, 2008(1); Ахмедов, 2008(2); Густсрин, 2008(1); Густсрин, 2008(2); Густсрин, 2011; Долгов, 2009; Косач, 2012; Малашснко, Музикарж, 1991; Наумкин, 2007; Наумкин, 2008; Ссйранян 1992; Ссйранян, 2000; Сейранян, 2007; Ссйранян, 2008; Филоник, 2008(1); Филоник 2008(2)1.

2 Что было ускорено внешним вмешательством, как и в Ираке.

стр. 30
сты произошли в Алжире, Иордании, Марокко и Омане, Кувейте, Ливане, Мавритании, Саудовской Аравии, Судане и Западной Сахаре. Нередко в научной литературе и СМИ используется и выражение "арабские революции", что является дискуссионным. Однако очевидно, что наступил конец "авторитарной эпохи", олицетворявшейся рядом известных имен [Ланда, 2012]. Среди возможных результатов этого процесса- замещение старых форм авторитаризма новыми, возможен также каскад распада государств (state failure) [Wolff, 2011, S. 951-972].

В качестве сопутствовавшего "арабской весне" феномена отмечается превращение "публики" в значимого политического деятеля3, выход на арену новых политических игроков, таких как молодежные и женские организации, религиозные объединения, возникновение и усиление исламских движений и партий, переход к политической и экономической нестабильности с непредсказуемыми последствиями [Cohen, 2012, р. 34-36].

Одна из ключевых проблем авторитаризма в странах Магриба и третьего мира в современных условиях - дефицит внутренних регуляторов, которые бы не допускали преждевременной трансформации "авторитаризма развития" (имеющего своей целью модернизацию неевропейских обществ) в "авторитаризм стабилизации" (имеющий целью сохранение статус-кво) и в "паразитарный авторитаризм" (означающий паразитирование элиты за счет ресурсов страны). Авторитарная модернизация в странах арабского Востока не менее двадцати последних лет "дрейфовала" в инерционной фазе, в результате чего авторитарная система оказалась неспособной справиться со слабостью экономической структуры, дефицитом гражданской политической культуры при доминировании идеи арабской исключительности, отсутствием консолидированной политической нации [Magen, 2012, р. 15-16]. В итоге попытка либеральных политических реформ в арабском мире оказалась неудачной, а "авторитаризм развития" зачастую сменялся регрессивными формами авторитаризма [Kedouri, 1992].

Авторитаризм в инерционной фазе характеризовался стремлением авторитарных руководителей к упрощению и "рутинизации" системы управления. Последнее не позволяло возглавляемым ими режимам адекватно реагировать на современные комплексные вызовы и разрешать возникающие в обществе конфликты, что разрушало систему изнутри. Усугубляли ситуацию ригидность властных структур авторитаризма, отсутствие действующих обратных связей и слабость горизонтальных структур, а также масштабная коррупция, последовательно разрушавшая самый фундамент авторитарной системы. Последнее сделало ее особенно уязвимой перед лицом проявлений массового недовольства, что и подтвердили события4 2011 г.

В результате стали возможными изменения глубокого характера и масштаба. Такой силы потрясения этот регион не переживал в течение последних пятидесяти лет. Однако характеризовать их как революции преждевременно [Schluemberger, 2012, S. 72]. Столь же осторожно следует рассматривать события "арабской весны" в рамках концепта демократизации арабского мира. Например, в Марокко произошла лишь косметическая реформа конституции, весьма мало ограничившая власть короля Мухаммада V. В Тунисе сегодня идет реорганизация политической системы в направлении создания партийного ландшафта плюралистического типа, сопровождаемая масштабными политическими кризисами [Wistrich, 2012, р. 23-32]. Процесс трансформаций Египта после отстранения от власти в июле 2013 г. военными избранного годом ранее М. Мурси далек от исхода.

Одновременно сохраняются почти в неизменном виде традиционные нефтяные монархии Персидского залива (Саудовская Аравия, Бахрейн, Кувейт, ОАЭ, Оман, Катар),

3 Явление это в XX в. пристально изучала марксистско-ленинская теория. Альтернативное ей исследование "Восстание масс" принадлежит X. Ортсга-и-Гасссту.

4 При этом не стоит сбрасывать со счетов и такой фактор, как международная политика ведущих западных держав, проводящих в жизнь идею всеобщей демократизации.

стр. 31
также столкнувшиеся в 2011 г. с массовыми длительными протестными выступлениями. Можно с высокой долей вероятности предположить, что монархические режимы Залива с рентной экономикой сохранят свои форматы, поскольку ключевые мировые игроки скорее заинтересованы в поддержании здесь статус-кво, нежели в масштабной демократизации [Burnell, Schlumberger, 2010, p. 1-15].

"АРАБСКАЯ ВЕСНА" И ИСХОД ПОЛИТИЧЕСКОГО ГОСПОДСТВА

События "арабской весны" поставили перед учеными, изучающими политическое развитие стран Ближнего Востока, помимо политических целый ряд концептуальных и методологических вопросов [Schluemberger, 2012, S. 75-78]. Исчерпан ли на сегодня полностью потенциал авторитарной модернизации в странах БВ и третьего мира в целом? Существуют ли предпосылки для установления в странах БВ стабильной институциализированной демократии? И если нет, то возникновение какого типа политического режима наиболее вероятно в результате крушения авторитарных режимов?

Отвечая на вопрос о том, какие формы примет господство на БВ, следует принять во внимание политическую разнородность этого региона, включающего в себя двадцать государств. В их числе - традиционные монархии Персидского залива (с Саудовской Аравией во главе), президентские режимы с социалистическим прошлым в духе идей арабского социализма или панарабизма (Египет, Сирия, Алжир, до известной степени Тунис и Республика Южный Йемен в ранний период ее политического развития), а также государства, в отношении которых трудно говорить о существовании определенной формы политического господства, поскольку не очевидно их соответствие критериям функционирующей государственности (Ливия, Ирак, Йемен, Палестина).

В будущем на БВ вследствие крушения национальных государств с авторитарным типом правления возможно возникновение открытых или закрытых военных режимов, режимов "исламской демократии"5, режимов смешанного типа, в которых формы традиционного племенного господства будут сочетаться с элементами современности, скорее декоративными. При этом сохранятся монархии, приспосабливающиеся к особенностям современного развития6 [Kramer, Kleinwachter, 2011, S. 11].

Несмотря на разнообразие форм политического устройства входящих в него государств, БВ традиционно рассматривался зарубежными исследователями как зона недемократического правления. Это позволяло исследователям считать существующие там режимы авторитарными, опираясь на определение авторитаризма, предложенное в 1964 г. X. Линцем. При этом Линц констатировал существование в регионе полутрадиционных форм господства, которые не включались им в число современных авторитарных режимов [Chehabi, Linz, 1998]. Современные процессы в странах БВ требуют расширения методологии исследования, и в том числе с опорой на классические теории политического господства.

Ряд исследователей рассматривают современные процессы трансформации североафриканских и ближневосточных обществ и государств в рамках концепции неопатримониализма. Она развивает идею М. Вебера об особом типе патримониального господства, соединяющего элементы традиционного и легально-рационального типов господства и сопровождается квазидискретной системой распределения политических ресурсов [Eisenstadt, 1973]. В итоге вплоть до сегодняшнего дня авторитаризм, патримониализм и султанизм (см. ниже) представляли собой три самостоятельных концепта, с помощью которых исследовались политические режимы, существующие в странах БВ и Магриба.

5 Среди которых фундаменталистские государства будут скорее исключением.

6 Имеется в виду "включенность" правящих элит в транснациональные структуры.

стр. 32
Для понимания феноменов патримониализма и султанизма необходимо разъяснить, чем является традиционный режим. Господство в традиционных режимах осуществляется одним лицом, власть которого опирается на традицию и на штаб управления или военный штаб. Выделяя различные варианты традиционного господства, М. Вебер, в частности, говорил о патернализме (Patriarchalismus) на микроуровне и патримониализме (Patrimonialismus) на макроуровне. В качестве особой формы патримониализма Вебер рассматривал султанизм (султанический режим).

Согласно Веберу, патернализм и патримониализм отличаются друг от друга способами своей организации [Weber, 1980, S. 580]. Социолог рассматривал патернализм в качестве идеального типа, понимаемого как способ осуществления господства в рамках общности семейно-домашнего типа. Патримониализм, напротив, представляет собой вторую форму традиционного господства, развивающуюся на уровне макросоциальной общности в результате государственного строительства, бюрократизации и социальной стратификации. Его характерной чертой является создание особых политических инструментов принуждения, используемых личным штабом определенного сюзерена. Подобным характерным способом в рамках патримониализма формируются вертикальные клиентарные структуры, со свойственными им отношениями между патронами и клиентами по поводу распределения выгод и предоставления взаимной поддержки [Eisenstadt, 1973, р. 16-18].

Патримониалистские режимы стран БВ и Магриба, по признанию ряда исследователей, действительно имели немало сходных черт. Обладатель власти традиционно позиционировал себя как выразитель воли народа. Сам народ рассматривался как целостная, относительно однородная масса, ведомая по верному пути, что оставляло совсем немного пространства для артикуляции интересов [Eikelman, 1998, р. 328]. Властитель выступал как носитель идеологической власти, занимая "двойную позицию в системе вертикальных связей как данный от Бога и от праотцев клана в качестве главы патриархального семейства" [Roth, 1968, р. 194-206].

Помимо этого патримониализм характеризуется наличием бюрократии, которая, хотя и пронизана личными отношениями клиентарного типа, является результатом модернизации традиционного типа политического господства. В то же время патримониальные отношения сравнительно менее персонализированы и поэтому менее надежны, чем те, что возникают на основе взаимных феодальных обязательств [Lemarchand, Legg, 1972, p. 149-178].

В итоге вместо твердо установленных сфер компетенции патримониальная бюрократия характеризуется меняющимся набором поручений и полномочий, предоставленных и дарованных по тому или иному случаю сюзереном. При отсутствии четких сфер компетенции та или иная степень присвоения служебных функций и обязанностей является неизбежной. В крайних случаях децентрализованного патримониализма все правительственные полномочия могут рассматриваться как частное владение, что в итоге снижает общую эффективность системы управления.

При этом патримониализм вовсе не является статичной политической моделью, но в своих различных формах может выступать как механизм перехода от традиционного общества к современному. Общества стран Магриба являются хорошим примером того, как историческое наследие доколониальных политических и социальных структур и их трансформация в рамках различных моделей колониального господства способны влиять на политическое развитие после обретения независимости, создавая предпосылки для складывания патримониалистских и неопатримониалистских режимов.

По заключению Е. Хермасси, сопоставившего результаты политического и экономического развития в Марокко, Тунисе и Алжире, колониальное господство часто усиливало традиционные социальные структуры и институты и в то же время побуждало новые социальные силы включиться в борьбу за независимость [Hermassi, 1972]. В XIX в. все страны Магриба прошли через патримониализм- употребление

стр. 33
в частных целях армии и полиции, отсутствие прозрачности в отношении карьерных назначений. При этом личное осуществление власти ограничивалось религиозными и традиционными нормами, и прежде всего - племенной основой общества, бросавшей вызов территориальной и социальной целостности государств.

Перспективы традиционных, в частности патримониалистских, режимов неоднозначны. В течение последних 20 лет, по признанию исследователей, происходило не исчезновение, но приспособление различных форм традиционного господства к современности. Это в равной степени относится к полутрадиционным режимам (Марокко, Алжир и Тунис), к неопатримониализму в форме клептократии (режим Мобуту в Заире), феномену "временного государства" (Сомали) и др. Равно и традиционные в своей основе монархии стран Залива продемонстрировали высокую способность приспособления к современности, что позволило им сохраниться.

Однако и патримониализм неизбежно обнаруживает известный предел своих модернизационных возможностей - порог рационализации властно-управленческой и политической систем, низкая эффективность патримониальной бюрократии и низкие мобилизационные возможности. Патримониализм не справился с задачами развития но причине дефицита в арабских обществах необходимых ресурсов развития и неизбежной вследствие этого активизации традиционалистских элементов, отвергающих саму идею преобразований. Он оказался не в силах преодолеть разнородность, затрудняющую реформы ближневосточных обществ, и уступил место неопатримониализму как своей модификации.

НЕОПАТРИМОНИАЛИЗМ КАК АЛЬТЕРНАТИВНАЯ МОДЕРНИЗАЦИОННАЯ СТРАТЕГИЯ

Специфической модификацией патримониализма является неопатримониализм, который выступает как инструмент преодоления дефицита ресурсов развития, существующих в рамках патримониальных режимов. В немецкоязычной литературе со времен анализа, осуществленного П. Павелкой, патримониальный характер большей части ближневосточных и арабских политических режимов практически не подвергается сомнению [Pawelka, 1985]. В равной степени и в англосаксонской литературе в большинстве исследований неопатримониализм рассматривается как основная форма политического господства в ближневосточных обществах [Bill, 2010]. В числе характерных элементов неопатримониализма принято выделять: 1) доминирование неформальных институтов и процессов над формальными; 2) концентрацию власти в руках единого патрона (патримона); 3) распределение благ через прямое либо непрямое взаимодействие между патроном и его клиентами; 4) партикулярное использование публичных средств и благ [Erdmann, Engel, 2007, p. 95-115].

На мой взгляд, неопатримониализм - попытка преодолеть слабость изначально патримониальных государств, компенсировать недостаточный уровень развития экономики и социума за счет усиления и консолидации собственно политических факторов развития. Для этих целей укрепляется институт президентства, формируются либо укрепляются правящие партии картельного типа, создаются сверху профсоюзы и новые общественные движения. Главная цель неопатримониализма- поддерживать такое соотношение традиционных и современных элементов в структуре общества и в системе власти, которое бы способствовало поступательному процессу модернизации при сохранении относительной социальной стабильности и политической управляемости.

Многие африканские и азиатские президенты воплощали в себе политическую и символическую власть в своих государствах, предлагая обществу собственный проект преобразований. Все они утвердились у власти через многочисленные изменения, внесенные за определенные промежутки времени в конституцию и политическое устройство своих стран, достигая при этом известного успеха. Некоторым из возник-

стр. 34
ших режимов удалось добиться прагматического восприятия собственным населением авторитарных практик и порядка, используя в качестве позитивных аргументов быстрый экономический рост и эффективное управление, а также ссылки на традиции национальной культуры, которая, будучи основанной на ценностях общественной гармонии и порядка, якобы делала модель западной демократии для них неприемлемой [Thompson, 2012, S. 42-45]. В результате режим "гибридного социума" обретал достаточно высокую степень прочности. В то же время синтез традиционных и современных элементов не удался в полной мере в ряде стран арабского Востока, где местные авторитарные правители не добились столь масштабных экономических успехов и не проявили необходимой политической гибкости.

Между тем эффекты незавершенной модернизации давали о себе знать и в условиях неопатримониализма. К ним относятся разъединенные сырьевые и полуаграрные экономики со значительными немонетаризированными секторами, неразвитыми системами коммуникаций, низким уровнем грамотности и общим недостатком ресурсов, включая квалифицированную рабочую силу [Diamond, 2005, р. 98].

Модель государства-рантье, богатеющего благодаря нефтедолларам, обеспечивала правящей элите некоторое подобие независимости от внутренних групп [Moaddel, 2002, р. 359-386]. Одновременно существенные сферы экономик стран третьего мира находились вне контроля государства, что делало их ВВП зависимым от нефти и газа, а не от производящей экономики и налогообложения физических лиц. Указанные страны попадали в порочный круг недоразвитости, ибо их способность консолидировать ресурсы серьезно затруднялась административной слабостью. Слабость управления компенсировалась гипертрофией личной власти, берущей на себя функции обеспечения развития и интеграции гетерогенных социумов. В итоге лидер страны рассматривался как всемогущий и неограниченный (персонально или институционально) господин [Bessinger, Young, 2002, p. 222].

Ключевой функцией государств подобного типа стала мобилизация ресурсов с целью инвестирования в обеспечение собственной стабильности. Последнее становилось возможным благодаря взаимодействию между формальными и неформальными институтами [Zuercher, 2004]. В рамках новой системы отношений между государством и обществом формировались клиентарные сети, включавшие в себя различные сегменты элиты и различавшиеся от страны к стране [Koehler, Zuercher, 2003, S. 1-22].

Как следствие при формальном верховенстве конституционно-правовых норм конституционные и гражданско-правовые основания режима неопатримониалистского типа воспроизводились лишь постольку, поскольку соответствующие нормы получали ценностное обоснование и применялись на практике. И если императивность правил зависела от ситуативных договоренностей о возможности и необходимости их применения, то реальность формально-правовых норм оказывалась условной.

Вместе с тем локальная эффективность неформальных структур согласования политических практик создавала барьер на пути институциональной универсализации. При этом не только экономические, но и политические (избирательные, партийные и т.д.) практики попали в институциональную ловушку. Настойчивые усилия государства, включая введение новых правил, означали перераспределение прав и полномочий в пользу власти, что способствовало расширению рутинного, а не рационального поведения, стимулируя традиционалистскую мотивацию, укрепляло соответствующие нормы. Процессы легализации, легитимации, институционализации и консолидации политического порядка оказались разобщенными, а институциональный порядок не становится универсальным и общепринятым.

Таким образом неопатримониализм, несмотря на свою способность решить некоторые проблемы развития переходных обществ, постепенно исчерпал свой модернизационный потенциал, поскольку он позволял игнорировать такие принципы, как разделение властей, неиспользование властного ресурса ради личного обогащения,

стр. 35
автономия структур гражданского общества по отношению к власти и др. Ограниченность неопатримониализма, как и его исторического предшественника, состояла во внутренней нестабильности, в подверженности политическим переворотам в результате появления конкурирующих центров власти.

Когда общество в целом или отдельные его сегменты приходили в движение, кризис любой из разновидностей иатримониалистского режима становился неизбежным. Формы этого кризиса - массовые выступления с перехватом власти тем или иным сегментом элиты, насильственная революция с прорывом к власти контрэлит и ряд других. В этом обнаруживался общий кризис патримониальных режимов как разновидности авторитаризма.

СУЛТАНИЗМ КАК ПОПЫТКА ПРЕОДОЛЕНИЯ ПРОТИВОРЕЧИЙ НЕОПАТРИМОНИАЛИЗМА

Специфическим подвидом авторитарного и иатримониалистского режима считается султанический режим. Сам X. Линц в некоторых местах своих сочинений спорит с утверждением о том, что ближневосточные режимы могут быть классифицированы как авторитарные, и говорит о существовании в этом случае другого, самостоятельного типа политических режимов - султанизма [Linz, 2009, S. 121-122].

Автор понятия - М. Вебер. На этой основе X. Линц вместе с X. Чехаби развил теорию султанического режима [Chehabi, Linz, 1998]. Линц отличает султанизм "вомногих отношениях" от собственно авторитарного режима [Linz, 2000, р. 111]. Однако отличие султанизма от патримониализма в работах Ш. Эйзенштадта [Eisenstadt, 1973], Р.Теобальда [Theobald, 1982, р. 548-559], П. Павелки [Pawelka, 1985] и позднее у Г. Эрдманна и У. Энгеля [Erdmann, Engel, 2007, p. 95-119] выражено недостаточно четко.

По мнению X. Линца, неограниченная власть руководителей султанического типа по форме близка к произвольному осуществлению власти. Однако в отличие от тоталитарного режима при султанизме идеология является лишь фасадом, скрывающим единоличное осуществление власти [Linz, 2009, S. 113].

Султанизм имеет много схожих черт с авторитарным режимом. Принуждение и страх, существующие при султанизме, сближают его с тоталитарным типом господства. Однако истоки и особенности функционирования этого режима в корне отличаются. При султанизме именно персонализм делает "нормативно приемлемым" наследование власти, тогда как при тоталитаризме последнее никак не легитимировано с точки зрения идеологии7.

Согласно распространенному среди исследователей заключению, султанический режим - особая форма "тирании современности", проявлениями которой оказываются чрезмерное злоупотребление властью и масштабный объем личной власти. Среди признаков султанического режима обычно называют: 1) целенаправленный террор против оппозиции традиционной элите; 2) "защищенность" масс, приведенных в состояние "покоя" через целенаправленную "благотворительность"; 3) полное бесправие населения страны; 4) отсутствие власти у традиционных институтов; 5) смешение публичного и частного начал, проявляющееся прежде всего в экономике, что ведет к последовательному обогащению семей и кланов; 6) сильный культ правителя с выраженной династической тенденцией; 7) создание парамилитарных формирований как противовеса кадровой армии; 8) массированную внешнюю поддержку [Kramer, 2011, S. 86].

По моему мнению, султанизм - попытка преодолеть внутренние противоречия, расколы и дисфункции, присущие неопатримониализму за счет создания гипериерсонализированного типа власти, возвышающегося над обществом и принудительными

7 Данные рассуждения не экстраполируются на положение в других регионах, поскольку у читателя может возникнуть вопрос: не является ли "султанический" режим в Северной Корее.

стр. 36
методами обеспечивающего его единство, а также нормальное функционирование государства. При султанизме происходит закрепление рудиментов семейного типа власти на уровне общегосударственного управления, когда общегосударственные интересы подменяются корпоративно-клановыми. Ресурсов для проведения глубокой модернизации в обществе, по-видимому, не хватает, идеологическая мобилизация практически невозможна, а частичная опора на традиционную легитимность и устоявшиеся в национальном сознании властные архетипы обеспечивают лишь относительный эффект. Персонализированная авторитарная власть возвышается над традиционными институтами семейно-патерналистского и трайбалистского характера и пытается по мере возможностей ослабить их влияние на систему государственного управления.

Султанический режим, сделав преимущественную ставку на инструменты насилия и принуждения, сужает для себя возможности политического маневрирования. В итоге он загоняет себя в политический тупик, из которого не существует выхода при помощи легитимных политических средств. Недовольство, одновременно накапливающееся как в традиционалистских, так и нацеленных на дальнейшие преобразования социальных группах, а также конфликты, выстраивающиеся по одной линии (против власти) и усиливающие друг друга, неизбежно ведут к масштабному социальному взрыву.

Примеры султанических режимов в странах региона БВ и СА — режимы X. Мубарака в Египте и М. Каддафи в Ливии. С известными оговорками к ним были близки режимы отца и сына Асадов в Сирии и режим А.А. Салеха в Йемене, оставившего власть в 2011 г., но сохранившего значительное влияние на политический процесс [Густерин, 2011].

Предпосылки для возникновения султанических режимов сложились не во всех ближневосточных обществах [Hermassi, 1972]. Собственно, и переход от патримониализма к султанизму мог иметь для них неодинаковые политические последствия. Так, в случае Алжира, где французские колонизаторы разрушили структуры "внутреннего общества", патримониальный режим не устоялся. Атомизированное расколотое общество было легко подчинено власти военных, которые стремились осуществить масштабный проект в духе арабского социализма. Традиционные элиты были ослаблены, и единственный вызов власти смогли бросить исламисты. Лидеры Фронта национального спасения отменили победу последних на парламентских выборах 1992 г., что привело к гражданской войне, последствия которой алжирское общество переживает до сих пор.

В случае Туниса прямое французское влияние и слабость власти беев (традиционной элиты) привели к тому, что здесь сложились некоторые формы гражданского общества, которые формировали и на которые одновременно опирались мобилизационные режимы X. Бургибы и Бен Али, сумевшие таким образом расширить свою социальную базу. Ресурсов мобилизационного режима, реализовавшего стратегию либеральной модернизации, хватило для подавления сопротивления исламистов, и переход к султанизму не потребовался. Манипулятивный политический режим был низвергнут в результате массовых протестных выступлений 2011 г., оцененных на Западе как стремление к демократизации.

В Марокко, где французы помогли султанской власти сформировать структуры государственного суверенитета, но не позволили создать собственную вертикаль власти, сложилась ситуация неустойчивого равновесия между центральной властью и традиционной племенной элитой, пользующейся поддержкой на местном уровне. В итоге с помощью национального движения, опиравшегося на городские слои, султан сумел добиться фактической независимости, возвысившись над традиционной элитой и племенным разделением. Марокканская монархия превратилась в институт, гарантирующий прочность патримониального режима, успешно соединяя в себе элементы традиционной и легально-рациональной легитимности и сохранив за собой статус общенационального арбитра. Это позволило ей устоять во время событий "арабской

стр. 37
весны" 2011 г., ограничившись частичной либерализацией в виде ограниченных изменений, внесенных в конституцию страны.

В Египте левый мобилизационный режим социалистического толка Г.-А. Насера, свергнувший малопопулярную монархию, сменился режимом А. Садата, ориентированным на усеченную либеральную модернизацию при поддержке Запада. Последнее вызвало масштабное недовольство исламистов, жертвой покушения которых и пал глава режима. На смену ему пришел режим X. Мубарака, который в условиях управляемой многопартийности эволюционировал в направлении султанизма со всеми характерными для того особенностями. Он также потерял поддержку и традиционных, и ориентированных на более глубокую модернизацию социальных групп и был низвергнут неконсолидированным массовым движением весны 2011 г., а Египет остается в состоянии политической неопределенности без ясных перспектив урегулирования ситуации [Hasche, 2012, S. 65-73].

В Ливии слабость монархии в условиях расколотой в этническом и племенном отношении стране открыла дорогу к власти мобилизационному режиму вождистскохаризматического типа полковника М. Каддафи. Он после неудавшихся попыток левой модернизации и экспромтов на тему мировой революции законсервировал политическую систему специфического типа, постепенно переориентировавшись на усеченную либеральную модернизацию. Заметно ослабленная идеологическая легитимность власти побудила Каддафи к формированию собственной версии султанического режима с характерными для него издержками и отсылками к некоторым традиционным национальным и религиозным ценностям. Размытая социальная база режима в условиях репрессий и снижение социально-экономической эффективности привели к массовым выступлениям весны 2011 г., которые закончились падением режима при активном участии международного сообщества. Страна погрузилась в состояние гражданской войны, сопровождаемое усилением влияния трайбалистских и локально-региональных игроков, что ставит под вопрос сохранение Ливии как единого государства.

Таким образом, султанизм, первоначально представлявшийся вариантом форсированного политического выхода из кризиса неопатримониализма, оказался в социальном и политическом тупике, подведя своеобразный итог существованию традиционных и авторитарных форм политического господства в странах БВ и СА.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Пагримониализм - дуалистическая структура, основанная на сочетании современных (легально-рациональных и формализованных), по преимуществу являющихся результатом заимствования и неформальных (связанных с традиционной национальной культурой и социальной структурой) институтов, что предопределило гибридный характер политических режимов в большинстве стран БВ и СА.

Султанические режимы, существовавшие в странах Магриба, во многих случаях являлись порождением кризиса социальных оснований патримониального порядка, когда институты патримониального господства не могли примирить и консолидировать как ориентированные на модернизацию, так и традиционалистские слои общества. Причины неудач модернизационного проекта - сопротивление социальной среды, дефицит социального, культурного и экономического капитала, который не могла компенсировать система персонализированной власти. Султанический режим, пытавшийся стабилизировать общество гибридного типа за счет создания экстраординарного типа персонализированной власти и отказа от дальнейшей модернизации, лишь усугубил этот кризис, сузив пространство для политического маневра, превратившись в главный объект общественного недовольства.

В итоге ни неопатримониалистскому, ни султаническому режимам не удалось устоять над схваткой, артикулируя разнообразные социальные интересы. Фактически

стр. 38
все слои общества оказались недовольны авторитарным стилем правления, корпоративизмом, коррупцией, неэффективностью социальной политики, низким уровнем жизни и отсутствием социальных перспектив. Стабильность неопатримониализма и султанизма оказалась призрачной.

Как результат - не справляющийся с внутренним кризисом режим патримониалистского или султанического толка оказался ослаблен или свергнут из-за проявлений недовольства очень узкого слоя сторонников модернизации и демократизации. При этом на более поздних этапах революции на первый план выходили традиционалистски ориентированные социальные и политические деятели, что угрожало сворачиванием переходных обществ с пути модернизации. При крайнем варианте развития событий разрушенным оказывалось само государство (случай Ливии). И даже ситуация, при которой существует консенсус основных элитных групп относительно путей развития страны, не гарантировала стабильности. Масштабным вызовом для ряда государств БВ (Египет, Тунис, Йемен) стала сама поставторитарная ситуация.

Наряду с этим "арабская весна" при всей неопределенности ее итоговых результатов разрушила социальный фундамент патримониальных и султанических режимов. Государства, пережившие "арабскую весну", сталкиваются с ситуацией институционального вакуума. Создание устойчивого авторитарного режима (светского или религиозного типа) едва ли возможно в обозримой перспективе. Установление той или иной версии исламского порядка неизбежно столкнется с сопротивлением как внутри самих ближневосточных обществ, так и со стороны стран Запада. Даже успешные попытки сформировать переходный режим консенсусного толка (своеобразный вариант "со-общественной" демократии) еще не гарантируют политической устойчивости и решения накопившихся (и усугубившихся в последнее время) социально-экономических проблем. Долговременная нестабильность, в свою очередь, способна превратить многие страны БВ и СА в обширное поле напряженности и спровоцировать новые этноконфессиональные конфликты.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Ахмедов В.М. Социально-политические процессы в арабских странах Ближнего Востока. М., 2008.

Ахмедов В.М. Ближний и Средний Восток в канун перемен: политика, государство, армия // Азия и Африка сегодня. 2008. № 1.

Густсрин П.В. Президентские выборы в Мавритании 2007. Российско-мавританские отношения на современном этапе // Ближний и Средний Восток: история и современность. Томск, 2008.

Густсрин П.В. Трайбализм в Йемене // Восточные языки и культуры: Материалы II международной научной конференции. М., 2008.

Густсрин П.В. Йемен без будущего // Трибуна. 2011, 13 декабря.

Долгов Б.В. Алжир в XXI в.: Демократия и радикальный исламизм // Вестник РГГУ. 2009. № 13.

Косач Г.Г. "Арабская весна ", подъем исламских движений, позиция внерегиональных игроков, выводы и рекомендации: доклад аналитиков совета сотрудничества II http://www.iimcs.ru/rus/framc_stat.html.

Ланда Р.Г. Арабский мир: конец "эпохи Насера" // Восток (Oriens). 2012. № 6.

Малашснко А.В., Музикарж Й. В поисках альтернативы: Арабские концепции путей развития. М., 1991.

Наумкин В.В. Исламская концепция устойчивого развития // Ислам в современном мире. М., 2008.

Наумкин В.В. (отв. ред.). Арабские страны Западной Азии и Северной Африки. Вып. 6. М., 2007.

Ссйранян Б.Г. Египет // История Востока. Восток в новейший период (1945-2000). Т. VI. М., 2008.

Ссйранян Б.Г. Египет. 40 лет революции: Три цвета времени // Азия и Африка сегодня. 1992. № 7.

Ссйранян Б.Г. К. вопросу о критериях классификации современных арабских стран // Арабские страны Западной Азии и Северной Африки. Вып. 4. М., 2000.

Ссйранян Б.Г. Основные этапы развития политической системы Саудовской Аравии (1924-2005)// Восток (Oriens). 2007. № 5.

Филоник А.О., Исаев В.А. Королевство Бахрейн. М., 2008.

Филоник А.О. Сирия: с высокого старта - в будущее // Азия и Африка сегодня. 2008. № 2.

Arkoun М. Locating Civil Society in Islamic Contexts // Civil Society in the Muslim World: Contemporary Perspectives. L., 2002.

Bessingcr M.R. Beyond Stale Crisis:. Post-colonial Africa and Post-Soviet Eurasia in Comparative Perspective. W., 2002.

стр. 39
Bill J. Politics in the Middle East. N.Y., 2010 (6th Ed.).

Burncll P., Schlumbcrgcr O. Promoting Democracy Promoting Autocracy? International Politics and National Political Regimes // Contemporary Politics. 2010. № 16(1).

Chchabi H., Linz J.J. Sullanistic Regimes. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 1998.

Cohen Sh. Looking behind the "Arab Spring" // Israel Journal of Foreign Affairs. Vol. 6. 2012/5773. N 3.

Diamond L. The State of Democratization at the Beginning of the 21st Century // The Whitehead Journal of Diplomacy and International Relations. 2005. № 13-18.

Eikclman D.P. The Middle East and Central Asia: An Anthropological Approach. 3rd ed. New Jersey: Prentice-Hall, 1998.

Eiscnstadt S. Traditional Patrimonialism and Modern Neo-Patrimonialism. N.Y.: Beverly Hills, 1993.

Erdmann G., Engcl U. Ncopatrimonialism Revisited Critical Review and Elaboration of an Elusive Concept // Journal of Commonwealth and Comparative Politics. 2007. № 45(1).

Haschc Th. Acgyptcn am Schcidcweg // Welttrends. 2012. № 83.

Hcintz P. Soziologie der Enlwicklunglander. Koln, 1962.

Hcrmassi E. Leadership and National Development in North Africa: A Comparative Study. Berkeley and Los Angeles, 1972.

Kcdouri E. Politics in the Middle East. N.Y., 1992.

Kochlcr J., Zucrchcr Ch. Introduction Potentials of Disorder in the Caucasus and in Former Yugoslavia. Manchester, 2003.

Kramer R. ResPuhlica - Eine Einfuhrung in die Politikwissenschaft. WeltTrends-Lehrtcxte 18. Potsdam, 2011.

Kramer R. Autoritarismus Global. Gcdanken zu cincm aktucllcn Phanomen // Welttrends. 2012. № 82.

Kramer R., Klcinwachter L. Der Aufstand des Jahrcs 1432. Aktucllc Umbruchc im Nahcn Ostcn und die Wcltpolitik // Welttrends. 2011. № 77. Marz/April.

Lcmarchand R., Lcgg K. Political Clicntclism and Development // Comparative Politics. 1972. № 4(2).

Lcrncr D. The Passing of Traditional Society: Modernizing the Middle East. Glcncoc, 1958.

Linz J.J. Totalitarian and Authoritarian Regimes. Boulder, 2000.

Linz J.J. Totalitare und autoritare Regime. Potsdam, 2009.

Magcn A. On Political Order and the "Arab Spring" // Israel Journal of Foreign Affairs. Vol. 6. 2012/5772. N 1.

Moaddcl M. The Study of Islamic Culture and Politics: An Overview and Assessment // Annual Review of Sociology, 28. 2002.

Pawclka P. Herrschaft und Entwicklung im Nahen Osten. Agypten. Heidelberg, C.F. Meyer, 1985.

Roth G. Personal Rulcrship, Patrimonialism, and Empire-building in the New States // World Politics. 1968. № 20(2).

Schlucmbcrgcr O. Nach dem arabischen Fruchling // Welttrends. 2012. № 82.

Thompson M.R. Nichtdcmokratischc Systcmc in Ostasicn // Welttrends. 2012. № 82.

Weber M. Wirlschaft und Gesellschaft. Grundriss der verstehenden Soziologie (zucrst 1921). Tucbingcn, 1980.

Wistrich R.S. Post-Mubarak Egypt: The Dark Side of Islamic Utopia // Israel Journal of Foreign Affairs. Vol. 6. 2012/5772. N 1.

Wolff S. The Regional Dimensions of State Failure // Review of International Studies. XXXV 11: 3(2011).

Zapf W. (Hrsg.). Theorien des sozialen Wandels. Koln Wicn, 1969.

Zapf W. Die Modernisierungstheorie und die untcrschicdlichcn Pfadc dcr gcscllschaftlichcn Entwicklung // Leviathan 24. 1996.

Zucrchcr Ch. Einbcttung und Entbcttung: Empirische institutioncn-zcntricrtc Konfliktanalysc // Anthropologie der Konflikte. Bielefeld, 2004.

стр. 40

Permanent link to this publication: