Деятельность парткомов и в целом коллектива Института истории 1966 - 1968 гг. - это сколок с жизни советского общества 1960-х годов, часть трудной истории отечественной культуры1.
В свое время статью об этих парткомах собирались написать их секретарь В. П. Данилов и заместитель секретаря К. Н. Тарновский, но они не смогли получить в архиве соответствующие документы. Копии партийных документов, ранее находившиеся у Данилова и Тарновского, были отданы на хранение, казалось бы, в надежные руки (оба ожидали обыска), но, к сожалению, были безвозвратно утрачены. Теперь открылась возможность опираться на документы парткома, хранящиеся в Центральном архиве общественной и политической истории Москвы (ЦАОПИМ), дополняя их воспоминаниями бывших членов парткома - А. М. Анфимова, Я. С. Драбкина, И. Е. Зеленина, А. А. Курносова, Е. Г. Плимака, М. С. Симоновой, а также активно поддерживавших партком сотрудников Института М. Л. Богденко, М. А. Вылцана, С. Н. Гурвич, В. А. Емеца, А. Е. Иванова, А. П. Ненарокова, Р. Г. Стольниковой (технический секретарь парткомов), Э. Э. Урибес и др. Использованы также сохранившиеся в личном архиве Данилова некоторые копии документов.
Опираясь на решения XX и XXII съездов партии, осудивших преступления периода культа личности, оба парткома, работавшие с 1965 до начала 1968 г., добивались исполнения принципов, провозглашенных этими съездами, создания подлинно демократической обстановки и в Институте, и во всех сферах общественной жизни. Возможно, теперь их требования покажутся обыденными и элементарными, но для своего времени это был настоящий переворот, который резко повысил способность сотрудников Института отстаивать свои права на нормальную исследовательскую работу; он вызвал жесткие ответные меры партийного начальства и администрации против обоих парткомов и их ведущих членов.
Хотя оба парткома опирались на решения высших партийных органов, включая самые последние постановления ЦК КПСС, тем не менее партийная организация оказалась в состоянии конфронтации со Старой Площадью: там лишь формально провозглашали борьбу с последствиями культа личности, а на деле (особенно после партийно-государственною переворота 14 октября 1964 г.) пытались свести ее на нет и приглушить развертывавшееся демократическое движение. В аппарате ЦК (особенно в Отделе науки) задавали тон чиновники, стремившиеся к восстановлению режима сталинского времени. Просвет, возникший после XX и XXII съездов, стал сужаться, а после чехословацких событий 1968 г. и почти вовсе исчез.
стр. 44
Деятельность институтских парткомов органично вписывалась в общее движение передовой интеллигенции ("шестидесятников") с ее стремлением критически осмыслить путь, пройденный советским обществом, способствовать очищению общественной атмосферы от негативных явлений, не соответствовавших, по их убеждению, социалистическому строю. В среде интеллигенции и до XX съезда вызревало стремление освободиться от навязанной сверху идеологии, "очистить социализм" от исказивших его наслоений. Политическое пробуждение интеллигенции явилось естественным последствием Отечественной войны с ее колоссальными человеческими и материальными потерями; ему во многом содействовала и начавшаяся реабилитация невинно осужденных в сталинское время. Немалую роль в развитии протестного осмысления действительности сыграли и сами историки из числа бывших заключенных (И. Ф. Гиндин, А. В. Снегов, С. М. Дубровский, В. М. Далин и многие другие).
Идеи борьбы за свободу и демократию, за действительный социализм охватили значительную часть советской интеллигенции. Наиболее крупным и значимым общественным явлением в 1960-х годах выступал журнал "Новый мир", объединявший вокруг себя выдающихся писателей, философов, обществоведов; немалую роль играли и прогрессивные театры "На Таганке" и "Современник". Все это были притягательные центры для свободомыслящей части советского общества. Свободомыслящие историки довольно часто встречались на квартире сотрудника Института П. И. Якира с музыкантом и поэтом Ю. Кимом и с А. Галичем, бывали в мастерских загнанных в то время в андеграунд, а ныне широко известных художников и скульпторов (В. Лемпорт, Н. Силис, В. Сидур и др.). Разговоры на этих встречах шли не только о новых направлениях в музыке, поэзии, профессиональной живописи и архитектуре, но и о ситуации в стране, о зажиме демократии, который продолжался несмотря на решения партийных съездов.
Научным сотрудникам, занятым в гуманитарной сфере, в том числе историкам, решения XX съезда, подтвержденные XXII и даже XXIII съездом, открыли возможность вырваться из того ущербного состояния, в каком они оказались в период культа личности. На страже командно-репрессивной идеологии, сконцентрированной в "Кратком курсе", стояла вся партийная система, начиная от руководства низовых организаций и кончая центральными органами. В особо тяжелое положение попали специалисты по истории советского времени, для которых отступления от установленной схемы практически квалифицировались как политически чуждые взгляды. Огромные затруднения для них создавала недоступность архивных и библиотечных фондов, запрет, наложенный даже на упоминание в положительном духе многих крупных деятелей и событий прошлого. Хотя освобождение от общеобязательной схемы, на которой было воспитано не одно поколение исследователей, оказалось непростым делом, за короткое время "оттепели" историки успели немало сделать - вопреки установкам партноменклатуры, допускавшей лишь дозированную критику нарушений партийных норм, советской законности. Столкновения защитников наследия сталинского режима и демократически настроенного большинства сотрудников Института истории происходили на бурных партийных собраниях и не менее бурных заседаниях парткомов.
Члены обоих парткомов и наиболее активная часть сотрудников Института истории не замыкались в собственной среде и в своих профессиональных делах. Они принимали участие в диспутах в других академических институтах, особенно в Институте востоковедения и Институте философии, а также в Институте марксизма-ленинизма и других учреждениях, выходили и на более широкую аудиторию, откликаясь на события идейной жизни, подобные, например, выступлению скульптора Евг. Вучетича (Известия, 14.IV.1965) с претензией, по сути, оправдать сложившуюся в период культа личности теорию двух правд - "правды факта" и "правды жизни", разделявшую объективность и партийность. Разумеется, протестная статья историков-членов парткома,
стр. 45
защищавшая демократические перемены в стране, не была опубликована газетой.
Те же историки и другие сотрудники Института одними из первых выступили на защиту "Нового мира" и его главного редактора А. Т. Твардовского, когда над журналом нависла угроза расправы. Историки стремились опубликовать в "Новом мире" свои наиболее актуальные статьи, подобные упомянутому письму о статье Вучетича. В 1964 г. в "Новом мире" приняли к печати статью Данилова и СИ. Якубовской "О фигуре умолчания в исторической науке". Главлит не пропустил и эту статью (она была опубликована только в 1994 г. в "Арехографическом ежегоднике" за 1992 год). Плимаку удалось напечатать статью "Радищев и Робеспьер" (Новый мир, 1966, N 6), в которой ставился вопрос о трагической цикличности революций на примере социальных потрясений с древности до XVIII века. Но публикацию его следующей статьи "Чернышевский и Шлоссер" Главлит пресек, набор был рассыпан. В 1965 г. Гефтер в соавторстве с Драбкиным и В. Л. Мальковым поместил в "Новом мире" (N 1) статью "Мир за двадцать лет".
Члены обоих парткомов выступили с протестом против статьи "Высокая ответственность историков" (Правда, 30.I.1966), подписанной акад. Е. М. Жуковым, членом-корреспондентом В. Г. Трухановским и В. И. Шунковым, в которой так же, как и в статье Вучетича, провозглашался курс на смягчение и торможение критики культа личности. Подобного рода новости быстро становились известными за стенами Института и обсуждались в широких кругах интеллигенции.
По инициативе институтских коммунистов происходили неоднократные (в 1962, 1963, 1966 - 1967 гг.) официальные встречи историков с писателями для обсуждения злободневных вопросов того времени. Главной темой было сопоставление исторических исследований (особенно по аграрной проблематике) и тех ярких реалистических картин, какие представляли литераторы. При этом нередко возникали расхождения и споры. Некоторые писатели (в частности Ф. Абрамов и В. Белов) специально приезжали на встречу с секретарем парткома историком советской деревни Даниловым.
Новые по духу произведения писателей и поэтов, полотна художников, кинофильмы и театральные постановки привлекали к себе широкую аудиторию, но демократическое движение в академическом Институте истории партийные власти сочли более опасным для себя. Благодаря своему профессионализму историки в состоянии были дать квалифицированный анализ и прошлого, и настоящего положения в стране, выявить роль власти как причины бедствий, наметить путь действительного изживания тяжелейшего наследия недавнего прошлого. Между тем оберегавшая свои привилегии бюрократия, прикрываясь словесами о демократии (XXIII съезд), в конечном счете стремилась восстановить командно-управленческую систему, хотя и без крайностей, существовавших при Сталине. Так выглядела обстановка, в которой действовали парткомы 1966 - 1967 годов.
По устоявшейся за десятилетия традиции РК, МГК, отделы идеологии и науки ЦК КПСС жестко контролировали деятельность низовых партийных организаций разных учреждений. В МГК существовал Отдел науки и вузов (ранее - науки и культуры), который регулярно ревизовал деятельность различных научно-исследовательских институтов и характер преподавания в вузах2. Особенно тщательному контролю подлежали академические институты, прежде всего институты истории, философии, экономики, а также мировой экономики и международных отношений. По результатам проверок составлялись справки, как правило, не только о деятельности партийной организации, но и о профессиональной работе сотрудников (особенно это касалось общественных наук). Ознакомившись с такой справкой, институт представлял в Отдел науки горкома подробный отчет о реализации его указаний и об исправлении своих ошибок. Вторжение в научную деятельность некомпетентных экспертов вносило дезорганизацию, отнимало у научных сотрудников много времени и сил.
стр. 46
Историки несколько позже других представителей творческой интеллигенции подошли к переосмыслению сталинистских схем, ибо потребовалось немало времени для изучения источников, доступ к которым после XX съезда несколько расширился. Однако еще до появления новых парткомов начался пересмотр (хотя и не вполне последовательный) утвердившихся в 1930-х - начале 1950-х годов догм и концепций. В той или иной степени новые веяния коснулись всего коллектива Института, но главными секторами, где пересматривались концепции сталинского времени, формировались прогрессивные по тем временам взгляды, являлись сектор по истории России периода капитализма (ряд его сотрудников временно состоял в секторе многотомной "Истории СССР"), сектор методологии истории, группа по истории советского крестьянства, сектор истории древнего мира.
Первый после длительного периода застоя прорыв в исторических исследованиях коснулся сложившейся оценки экономики предреволюционной России. Исследователи подвергли критике концепцию подчинения государственного аппарата магнатам монополистической буржуазии, утвердившуюся в качестве единственно верной после выхода в свет работы Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР". Напротив, ими была выявлена высокая самостоятельность и активность государственной власти в экономической сфере.
В противовес старой схеме была предложена интерпретация, более реально оценивавшая социально-экономическую и в целом общественную обстановку в России. Точкой опоры для создания этой принципиально новой концепции послужило "новое прочтение" ленинского теоретического наследия, то есть освобождение от привнесенных в теорию наслоений сталинского периода. Большую роль играло также знакомство с материалами острых дискуссий 1920-х - начала 1930-х годов, свернутых по команде Сталина. Бурное обсуждение с разных позиций проблемы путей строительства социализма в стране с отсталым по сравнению с передовыми странами уровнем развития крупной промышленности и огромным преобладанием мелкокрестьянской стихии (во многом еще традиционной), побуждало к углубленной постановке вопроса об особом пути становления капитализма в России и его характерных чертах, отличиях от Запада, о неизжитой многоукладности общества. Признание факта сохранения в стране массы добуржуазных укладов, слабо подверженных деформации, вызвало ряд дискуссий о характере развития капитализма и о его месте в экономике страны, о степени зависимости российского капитала от Запада.
В этой связи возник также спор о том, в союзе с кем шел пролетариат в революционной борьбе - со всем крестьянством (как утверждали новаторы) или только с его бедняцко-батрацкой частью (мнение сторонников концепции, утвердившейся в сталинское время). Дискутировались проблема капиталистической трансформации деревни, разоренной реформой 1861 г., степень и формы социальной дифференциации крестьянства и, соответственно, вопрос о движущих силах революции 1905 - 1907 гг., о роли пролетариата и крестьянства в трех российских революциях.
Столь плодотворное обновление проблематики в секторе капитализма во многом объяснялось тем, что директор Института А. Л. Сидоров (1953- 1959 гг.) удачно дополнил в высшей степени квалифицированный состав этого сектора (акад. Дружинин, Л. М. Иванов, Б. П. Козьмин, В. К. Яцунский и др.) недавними аспирантами истфака МГУ (Аврех, Анфимов, Волобуев, Гефтер, Емец, Симонова, Тарновский). Разрабатывая принципиально новую концепцию развития капитализма в России, молодые исследователи поднимали пласты важнейших источников. Немало сделал и сам Сидоров, но особенно весомый вклад внесли его ученики и последователи. В трактовке некоторых вопросов (прежде всего учет роли крестьянских масс в революционном движении и оценка высоты развития капиталистического уклада) они существенно отошли от ленинских взглядов.
Первым и главным разработчиком концепции второго эшелона капитализма применительно к России и многоукладности российской экономики
стр. 47
был Тарновский, неоднократно к ней возвращавшийся на протяжении своей творческой жизни. Но в начальном ее варианте эта концепция прослеживается уже в самых ранних работах Гиндина (начиная с 1920-х годов), показавшего первостепенную роль государства в создании в России капиталистического уклада. В теоретическом и методологическом плане проблемами многоукладности, специфики российского экономического и политического развития много занимались Гефтер, Аврех, Анфимов.
Концепция многоукладности предреволюционной России с ее безраздельным преобладанием мелкособственнического крестьянства давала ключ к анализу не только буржуазно-демократических революций 1905 - 1907 гг. и Февральской, а также Октябрьской революции, но и первых преобразований советской власти по окончании гражданской войны. Она была поддержана специалистами, занимавшимися историей и экономикой первого периода советской власти, поскольку соответствовала реальной картине 1920-х годов. Более того, как показал Данилов, оскудение крестьянства, его патриархальность и общинность после семилетнего военного лихолетья даже усилились. Исследования Данилова по аграрной истории 1920-х годов смыкались с новой концепцией экономической ситуации в предреволюционной России.
У концепции неизжитой многоукладности России в период быстрого роста капиталистического уклада оказалось немало противников, представлявших эволюцию капиталистических отношений в России по старой схеме, в их числе были лица, занимавшие высокие посты в партийной и академической иерархии. В итоге плодотворные научные дискуссии вскоре стали невозможными, начались настоящие проработки приверженцев новой концепции. После проведения в 1969 г. в Свердловске конференции по проблемам многоукладности и выхода в свет ее материалов в 1972 г. эта первостепенной важности концепция была осуждена как антиленинская, а ее приверженцы жестоко пострадали.
Подчеркнем, что у сторонников "нового направления" не было расхождений с их оппонентами в оценке готовности российского общества на рубеже XIX-XX вв. к революции, хотя последняя представлялась им гораздо более сложной по составу общественных сил и прежде всего по той огромной роли, какую играло в ней крестьянство. Размежевание касалось главным образом оценки масштабов капиталистического уклада, способа его формирования и специфики, а также степени воздействия его на добуржуазные уклады, прежде всего на сохранявшую в основном еще традиционный общинный строй российскую деревню.
Не менее значимой составной частью нового подхода к истории России периода империализма явилось изменение концепции революционного движения с признанием роли в нем мелкобуржуазной демократии. При всех теоретических, программных и тактических отличиях "мелкобуржуазных" партий и объединений от "пролетарской" партии у них был общий враг - самодержавие и эксплуататорские классы, что служило основой для создания единого левого блока в общей революционной борьбе. С 1960-х годов развернулось новаторское исследование движения народовольцев и народников (Э. С. Виленская, Б. С. Итенберг, Г. М. Деренковский, Б. П. Козьмин, В. А. Твардовская и др.).
Роль важного центра выработки новых научных концепций играл также недавно созданный сектор методологии истории, объединявший вокруг себя теоретически мыслящих сотрудников разных секторов Института и многих специалистов из разных гуманитарных учреждений, в первую очередь философов. В острой полемике в этом секторе обсуждались наиболее трудные вопросы теории общественно-экономических формаций, которые обходили стороной специалисты марксистско-ленинской философии. Трудности подведения отдельных обществ древности и средневековья под азиатский способ производства, рабовладельческую или феодальную систему побуждали к признанию целесообразности пользоваться понятием единой постпервобытной докапиталистической формации, в основе которой лежит традиционная аграрная экономика.
стр. 48
Сектор концентрировал внимание на освоении марксистского теоретического наследия и исторической мысли XIX-XX веков. Особый интерес вызывали нерешенные проблемы социальных революций: их закономерности, цикличность подъемов и спадов в их развитии, в том числе и откатов, проблема цены революций. Эти дискуссии получили отражение в книге "Историческая наука и некоторые проблемы современности", где были затронуты и другие острейшие проблемы; выход этого сборника в свет в 1969 г. вызвал гнев высоких партийных инстанций, и вскоре сектор методологии истории был ликвидирован.
Существенный прорыв наметился в разработке проблем истории советского общества, хотя в этой области и после XX съезда работать было труднее всего. Вышел в свет и готовился к публикации ряд новых исследований по истории Октябрьской революции, промышленности и рабочего класса. Члены аграрной группы советского отдела - М. Л. Богденко, М. А. Вылцан, В. П. Данилов, И. Е. Зеленин, Н. А. Ивницкий, В. В. Кабанов, Р. Г. Стольникова, А. И. Тюрина - подготовили основанный на ранее недоступном архивном материале двухтомный труд по истории коллективизации объемом более 100 авт. листов; выход в свет первого тома ожидали в 1964 г., а второго - в 1965 году. При обсуждении в ведущих исторических учреждениях страны (МГУ, ИМЛ, ВПШ) подготовленная рукопись получила самую высокую оценку, но двухтомник был загублен высшими партийными инстанциями и их институтскими прислужниками, а его авторы (в первую очередь руководитель группы и ответственный редактор Данилов) попали в число ревизионистов, хотя их концепция целиком опиралась на ленинское наследие.
Негативные моменты - насильственные методы проведения коллективизации и, как следствие, массовые протесты, включая выход крестьян из колхозов и даже вооруженные выступления; неоправданные экономические потери, в том числе гибель половины рабочего и значительной части молочного скота, падение урожайности и т.д.; страшный голод на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье и в целом ряде других областей СССР - всего этого авторы касались с достаточной по тому времени осторожностью и с непременными ссылками на партийные документы (всегда возлагавшие вину на "стрелочников"). Последняя корректура первого тома, уже подготовленная к печати, была вынесена на повторное расширенное заседание Ученого совета Института с приглашением сотрудников ИМЛа, ВПШ, МГУ, партийных журналов и других учреждений. Несмотря на резкие оценки некоторых рецензентов из числа ретроградов, рекомендация к печати первого Ученого совета была подтверждена3.
Тем не менее судьба двухтомника была предрешена. Недовольный положительным решением заместитель директора Института истории Л. С. Гапоненко и его институтские советчики создали специальную комиссию, которая выискивала политические ошибки и умышленно затягивала сдачу труда в печать, что дало издательству повод рассыпать набор. В конце концов исследование затребовали в Отдел науки ЦК, для его обсуждения туда были приглашены руководители Института и Отделения истории АН СССР. Руководитель Отдела науки С. П. Трапезников (сам аграрник, еще недавно бывший докторантом в Институте истории, прикрепленным к ныне им шельмуемой аграрной группе) после выступления своего сотрудника Ф. М. Ваганова и некоторых других критиков предложил создать редколлегию для устранения в исследовании политических ошибок. Однако с подписями к печати членов этой редколлегии получилась такая же затяжная история, как и с институтской комиссией. Не поставил свою фамилию и сам Трапезников. Расправа с опасным для верхов исследованием закончилась. Двухтомник был загублен окончательно4.
Атака на двухтомник началась сразу после Октябрьского пленума ЦК КПСС 1964 г., когда партийные документы продолжали еще подтверждать решения XX и XXII съездов, а в действительности происходило систематическое свертывание критики и поощрялись выступления защитников ста-
стр. 49
линского режима. Уничтожение двухтомника о коллективизации было первым актом расправы с институтскими вольнодумцами. За ним последовали другие. Уже через два дня после 14 октября 1964 г. на столе заместителя директора Института истории, кроме первого тома истории коллективизации, лежали и другие работы сотрудников, срочно отозванные из издательств. Гапоненко, не стесняясь в выражениях, приклеивал их авторам политические ярлыки. Совсем недавно одобренные Ученым советом исследования вдруг оказались "очернительскими и ревизионистскими". Справедливости ради следует отметить, что директор Института В. М. Хвостов, далеко не во всем согласный с авторами критикуемых работ, значительно поумерил разоблачительную активность своего зама. Подвергавшиеся атаке работы и их авторов пытались защищать также М. П. Ким и А. Л. Сидоров (в то время - главный редактор "Исторических записок", откуда были изъяты некоторые статьи).
В марте-апреле 1966 г. партком столкнулся с крайне негативной реакцией партийных верхов на его доклад о задачах советской исторической науки. Публикация доклада в виде статьи была запрещена цензурой. Разумеется, и партком, и все сотрудники Института прекрасно понимали, какие силы в действительности стояли за Главлитом. История с запретом публикации парткомовского доклада и последующими проверками Института была вторым крупным актом наступления сталинистов на историков. Следующей по времени (самый конец 1960-х - начало 1970-х годов) стала расправа со сторонниками "нового направления", ликвидация сектора методологии.
Еще в предшествующие годы, когда партийную организацию Института возглавляли коммунисты, не выходившие за привычные рамки, на партийных собраниях звучали критические речи И. Б. Берхина, Богденко, А. М. Володарской, Гефтера, Драбкина, Емеца, Н. А. Ерофеева, П. А. Лисовского, Плимака, Симоновой, Тарновского, Я. Н. Щапова, Якубовской и других, требовавших обсуждать наиболее злободневные вопросы, волнующие коллектив Института. Эти выступления брались на заметку контролирующими партийными органами. В ноябре 1965 г. начал свою деятельность неординарный партком, открывший принципиально новую полосу в жизни парторганизации Института истории. В новый состав парткома прошли восемь активных шестидесятников, один их неустанный противник и пять умеренных членов. В сменившем его парткоме 1967 года, несмотря на явно ухудшавшуюся обстановку, число шестидесятников возросло до тринадцати, а умеренных членов оказалось лишь три5.
Прежде чем оценить то новое и живое, что они внесли в жизнь партийной организации и всего коллектива Института, необходимо сказать и о колоссальной рутинной нагрузке, которая лежала на их плечах, как практиковалось и в предшествующее и в последующее время. Беспросветная трудоемкая рутина (контроль за выполнением плановых заданий и за положением с кадрами, контакты с месткомом по поводу организации труда, распределение жилплощади и отпусков, разбор конфликтов между сотрудниками и даже забота о подготовке коллектива к гражданской обороне) чуть ли не полностью отрывала избранных в партком коммунистов от исследовательской деятельности. Как одно из ведущих идеологических учреждений, Институт проводил колоссальную пропагандистскую работу, которой всецело руководил партком. По словам секретаря Октябрьского РК, несмотря на то, что в районе числилось около 500 партийных организаций, Институт истории служил главным поставщиком лекционно-пропагандистских кадров. Каждый год он направлял до 150 лекторов в разные аудитории, начиная от простых фабрично-заводских кружков и до вечернего Университета марксизма-ленинизма и Учительского университета. А кроме того было немало заданий на чтение лекций от общества "Знание", МГК и ЦК КПСС. Партком руководил шефской помощью нескольким заводам и фабрикам ("Красный пролетарий", завод им. С. Орджоникидзе, ткацкая фабрика, кондитерская фабрика "Ударница" и др.), помогал колхозу "Путь Ленина", средней школе N 199, жилому дому и т.д. Немало времени отнимали выборы в Верховный Совет и местные Советы, хождения в суды по чужим
стр. 50
делам и т.д. Помимо этого, от райкома то и дело поступали единовременные задания (помощь овощехранилищам, уборка территории и пр.). Между тем главным делом партийного комитета была, конечно, подготовка партийных собраний, проведение заседаний парткома и работа с низовыми партийными бюро, решение личных дел сотрудников.
Оба парткома провели 13 партийных собраний. Одно из подготовленных собраний, посвященное научной организации труда в Институте, касавшееся остро стоявших вопросов резкого преобладания коллективных трудов над монографиями, обезличивания творчества индивидуальных авторов в коллективных трудах, соотношения творческих и научно-технических работников и т.д., из-за противодействия администрации и вышестоящих партийных органов не состоялось. Прошло не менее 78 заседаний парткома, на которых обсуждались важные, подчас судьбоносные вопросы жизни коллектива.
13 января 1966 г. вновь избранный партком провел первое открытое партийное собрание, посвященное совещанию Идеологической комиссии ЦК КПСС (октябрь 1965 г.). Проведение подобного собрания, по общепринятым правилам, было обязательным. С информацией выступили присутствовавшие на этом совещании А. П. Кучкин и С. Л. Утченко. Было задано несколько вопросов. Обсуждения информации сохранившаяся архивная запись не зарегистрировала. Совершенно иной характер имело закрытое партийное собрание, проведенное 19 февраля 1966 г., когда партком вынес на обсуждение подготовленный им доклад о состоянии исторической науки и задачах парторганизации Института.
Для партийных собраний, чаще всего посвященных очередному съезду, пленуму или Совещанию в ЦК, это был совершенно небывалый доклад (док. N 1), практически сразу же предопределивший противостояние парткома (и в целом коллектива Института) высшим партийным инстанциям. Партком выступил против застарелых форм административного и партийного руководства Институтом, некомпетентного вмешательства в выбор тематики и содержание научных исследований, против подбора и выдвижения научных кадров не по их деловым качествам, а по связи с номенклатурной системой. Партком требовал открытия архивов и свободного доступа к засекреченным документам, права свободного исследования и критики издержек социалистического строительства и массовых репрессий в нашей стране, снятия запрета на упоминание многих событий прошлого и связанных с ними имен, свободы творческих дискуссий. Началась открытая борьба против мешавших исследователям цензуры и контроля со стороны издательств с их многочисленными рецензентами и редакторами, против гнета Главлита с его жестким надзором за издательствами. Парткомы защищали право историков на свободное и объективное исследование исторического процесса, что в их понимании соответствовало принципам подлинной коммунистической партийности. В этой связи в докладе была дана резкая критика упомянутых статей Вучетича и трех авторов - Жукова, Трухановского, Шункова в главных газетах страны, где эта ложная теория поддерживалась.
В прениях выступили И. В. Бестужев, Ким, Н. А. Ерофеев, Э. Б. Генкина, А. А. Губер, К. Ф. Мизиано, Лисовский, Якубовская, В. Д. Мочалов, Аврех, С. О. Шмидт, Плимак, Я. И. Линков, Альперович, Зеленин, В. Ф. Зыбковец, Анфимов, Волин, Щапов, В. М. Растяпин, П. С. Смирнов, Ю. М. Игрицкий. Участники прений дали докладу самую высокую оценку. Атмосфера на собрании была взволнованной и напряженной. В конце заседания Авреху, выступившему с яркой речью, стало плохо, и скорая помощь увезла его в больницу с инфарктом.
Едва ли не единственным диссонансом в общем потоке прений по докладу парткома было выступление Мочалова - одного из авторов официальной биографии Сталина, честно не отказавшегося от концепции "Краткого курса" и, соответственно, негативно оценившего доклад. Двойственное впечатление оставило выступление Кима: при общей вполне положительной
стр. 51
оценке доклада он в то же время подчеркнул, что не следует концентрироваться только на негативном опыте 1930-х - начала 1950-х годов и призывал быть объективными в оценке Сталина и времени его правления.
Выступивший в конце собрания директор Института Хвостов положительно отозвался о докладе, прибавив, что он напоминает, скорее, научную статью, дающую анализ истории исторической науки. Однако по укоренившейся в партийной практике привычке он не преминул добавить оговорку, что задачи Института будут определены предстоящим XXIII съездом партии и придется проводить новое собрание. Хвостов призывал партком и всех коммунистов уделить больше внимания Октябрьскому пленуму 1964 г. и раскрытию субъективистских ошибок хрущевского времени, тоже нанесших ущерб исторической науке.
В итоге 19 февраля 1966 г. коллектив Института истории практически впервые открыто выступил против позиции, навязываемой руководящими органами партии. Доклад и прения сразу стали предметом обсуждения не только в академической среде, но и в широких кругах интеллигенции.
Единогласное голосование за программу доклада отнюдь не означало, что в Институте не было консерваторов и конформистов. Просто они еще не сориентировались в обстановке и ждали реакции "сверху", которая не заставила себя ждать. На всех последующих собраниях, где поднимались принципиальные проблемы, на заседаниях парткома П. Г. Жогов, С. М. Кляцкин, Д. А. Коваленко, В. Д. Кульбакин, Б. Я. Михайлов, Н. И. Салехов, Н. И. Саморуков, А. М. Синицын, П. Н. Соболев, С. П. Сурат, И. Г. Хлопова, А. И. Штрахов не жалели черных красок для характеристики деятельности парткома.
Ввиду исключительной значимости доклада для историков собрание 19 февраля 1966 г. единодушно высказалось за его публикацию. С общего согласия парткома авторы доклада6 доработали его с учетом только что прошедшего XXIII съезда КПСС (апрель 1966 г.), утвердили его на Ученом совете и сдали статью в очередной том сборника "История и историки". В конце апреля сборник был подписан к печати - но, увы, без статьи о задачах исторической науки. Ее изъял Главлит, несмотря на то, что перед сдачей статьи в издательство с ней были ознакомлены отделы науки и идеологии ЦК и их замечания были учтены, равно как и замечания директора Института Хвостова, подписавшего статью в печать.
Дело, конечно, заключалась не в конкретных замечаниях, тех или иных частных исправлениях. Еще 20 апреля на расширенном заседании Государственного комитета по делам печати при Совете министров СССР начальник Главлита А. И. Охотников заявил, что в статье протаскиваются чуждые партии взгляды по вопросам строительства социализма. Опровержение Данилова, выступившего на этом совещании, не помогло делу. В связи с таким заявлением Охотникова партком 29 апреля направил секретарю ЦК П. Н. Демичеву (док. N 2), а также в Отдел науки ЦК текст доклада, стенограмму выступлений и единогласно принятую резолюцию партийного собрания. 19 мая председатель Госкомпечати Н. И. Михайлов отослал официальное письмо президенту АН СССР М. В. Келдышу о политических ошибках в работе академического издательства "Наука". Были названы книга Некрича "1941. 22 июня" и статья членов парткома о задачах исторической науки. Келдыш поручил вице-президенту М. Д. Миллионщикову возглавить комиссию по рассмотрению этого дела. И парткому, и всем коммунистам Института было ясно, что Комитет по делам печати и Главлит действовали не по собственной инициативе. Началась упорная борьба парткома за отстаивание принципиальной позиции, за право публикации доклада, безоговорочно поддержанного партсобранием Института.
Со своей стороны, сделала попытку преодолеть цензурный запрет главный редактор сборника "История и историки" акад. Нечкина, обратившаяся к Михайлову с просьбой объяснить причины изъятия Главлитом статьи и разрешить публикацию, но она получила формальный ответ, будто это дело
стр. 52
касается не Комитета, а лишь издательства и Главлита. Предполагавшееся поначалу обсуждение статьи на совещании у президента АН не состоялось. Статья в печати так и не появилась, хотя она ни в чем не расходилась с решениями XX-XXIII съездов и с последними постановлениями ЦК по общественным наукам. Дело было не в отдельных фразах, к которым попусту придирались партийные чиновники, а в том, что статья в целом по своему духу и общественно-политическим взглядам ее авторов не устраивала партийное начальство.
Следующее после 19 февраля собрание, проведенное в мае 1966 г., было посвящено XXIII съезду КПСС. Показательно, что на нем, помимо обычных гостей из райкома, в президиуме собрания сидел инструктор Отдела науки ЦК И. Е. Ворожейкин. Его появление свидетельствовало о том, что в Отделе хорошо помнили доклад парткома о задачах исторической науки и, учитывая, что XXIII съезд подтвердил курс предыдущих съездов на осуждение культа личности, ожидали новых критических выступлений.
Партийное собрание 7 октября 1966 г. было посвящено опыту партийной организации ФИАНа. Физический институт АН СССР был одним из видных центров шестидесятников. Поэтому РК, МГК и ЦК КПСС держали его под неусыпным контролем. Данилов в докладе и в заключении к нему, а также выступавшие в прениях Драбкин, Тарновский, Симонова весьма удачно использовали прогрессивные устремления сотрудников этого института. Они подчерки вали, что пример ФИАНа дает возможность лучше понять условия, обеспечивающие повышение роли партийной организации в жизни научно-исследовательского коллектива. Это прежде всего традиция соблюдения равноправия и достаточной свободы при обсуждении любых вопросов любыми специалистами - от старших до младших, традиция, которая в Институте истории, к сожалению, не поддерживалась.
В полной мере отношение вышестоящих инстанций к парткому выявилось после очередного отчетно-перевыборного собрания в декабре 1966 г. (док. N 7), когда члены вновь избранного парткома (персонально он наполовину был идентичен прежнему составу) сразу же ощутили сильное давление со стороны представителей райкома и горкома. Власти предприняли все возможные меры, чтобы предотвратить переизбрание Данилова секретарем парткома. Дело дошло до того, что членов парткома поодиночке вызывали в райком и без обиняков обещали серьезные неприятности в случае нового избрания Данилова.
Трудные судьбы ждали не только членов парткома, а и Институт истории в целом. С лета 1967 г. Институт остался без директора. Не вполне ясно, ушел ли Хвостов по собственной инициативе или его отстранили из-за того, что он не смог справиться с мятежными парткомам и не очень-то позволял расправляться с неугодными сотрудниками. У парткома с ним установились более или менее нормальные отношения, о чем он сам сказал, когда партийные власти, угрожая карами, навязывали в секретари парткома более лояльного Волобуева, до прихода в Институт несколько лет работавшего инструктором Отдела науки ЦК. Хвостову предложили формально более высокую должность, хотя и не по специальности (президент Академии педагогических наук).
Два собрания состоялись 11 декабря 1967 года (док. NN 12 и 13). На одном из них (открытом) обсуждалось Постановление ЦК КПСС "О мерах по дальнейшему развитию общественных наук, повышению их роли в коммунистическом строительстве" и вытекающие из него задачи партийной организации Института истории. Выступая, члены парткома и его сторонники (Пашуто, Берхин, Тарновский, Ерофеев, Шмидт, Якубовская, Холодковский, Наджафов и др.) делали акцент на сходстве основных положений постановления ЦК и линии обоих парткомов. Второе (закрытое) собрание касалось трагического для парткома и для всего институтского коллектива постановления КПК при ЦК КПСС об исключении Некрича из партии за публикацию книги "1941. 22 июня". Инспирированная клеветническая рецензия Г. А. Деборина и
стр. 53
Б. С. Тельпуховского появилась в журнале "Вопросы истории КПСС" сразу же после решения КПК, хотя незадолго перед тем на обсуждении в ИМЛе оба суровых критика давали книге весьма положительную оценку.
Преследование известного ученого, участника Великой Отечественной войны, награжденного орденами и медалями, было предпринято для того, чтобы преподнести урок и парткому, членом которого был Некрич, и всем упорствующим. Это был один из крупных шагов в наступлении сталинистов не только на Институт истории, но и на всю демократическую интеллигенцию.
Тем же решением КПК отстранил от должности директора издательства "Наука" члена-корреспондента А. М. Самсонова и дал МГК поручение образовать комиссию по проверке партийной организации Института. Разумеется, руководству МГК было ясно, кого нужно пригласить в члены комиссии, а главное - к каким выводам она должна прийти. Члены комиссии, особенно та ее часть, которая проверяла деятельность парткома, сделали то, что им предназначалось сделать. Группа, проверявшая партком, явилась на его заседание, чтобы сначала устно доложить свои впечатления о работе. Накануне в МГК были вызваны Данилов и Драбкин, которым дали там прочитать текст доклада, но не разрешили взять его с собой, чтобы ознакомить с ним остальных членов парткома. Тем не менее почти все члены парткома дали обоснованную отповедь горкомовским назначенцам (док. N 9).
Возмущение выступавших вызвал прямо вытекавший из справки комиссии вывод, что люди с такой системой взглядов не могут оставаться в партии. По поводу доклада 19 февраля 1966 г. Комиссия умышленно умолчала о том, что доклад предварительно был показан в ЦК, МГК и РК КПСС и ниоткуда не поступило серьезных замечаний. Члены парткома отмечали передергивания и фактические ошибки членов комиссии в их критике выступлений институтских коммунистов (док. N 11).
В официальной справке, представленной в бюро МГК (док. N 10), комиссия кое в чем умерила резкость своих оценок, но в целом их суть осталась прежней. Этот погромный документ, предоставленный комиссией МГК парткому Института в ноябре 1967 г., даже спустя четыре десятилетия нельзя читать без возмущения. Решение бюро МГК дополнительно смягчило выводы комиссии, но и в нем проявилось подлинное лицо партийных чиновников, которые командовали академической наукой в брежневское правление. Партком вынужден был дать партийной инстанции официальный ответ на справку.
В центре критического разноса деятельности парткомов в справке был доклад от 19 февраля 1966 г. о задачах исторической науки, которому приписывался ряд политических ошибок. Критике комиссии подвергся даже не обсужденный на партсобрании доклад "О научной организации труда". Партийные следователи увидели прямую связь между всей политикой парткомов и книжкой Некрича, по их мнению, преднамеренно извратившей политику партии и советского правительства накануне и в первый период Великой Отечественной войны. Они сурово осуждали Данилова, Драбкина, Тарновского, Якубовскую, Курносова и других членов парткома, обратившихся с просьбой объяснить конкретные причины исключения Некрича. Их ярость вызвала критика со стороны членов парткома клеветнической рецензии Деборина и Тельпуховского.
В "Ответной записке" (док. N 14) партком подчеркнул, что итоговый вывод комиссии "о крупных ошибках партийного комитета основан на тенденциозно отобранных фактах и недобросовестно истолкованных свидетельствах". Партком отверг обвинения в антипартийном подходе к проблеме объективности и истины в исторических исследованиях и в оправдании членов правого и левого уклонов в ВКП(б), указав не только на недостаточное понимание членами комиссии этих проблем и их тенденциозность, но и на преднамеренное извращение текста парткомовского доклада и попытку оторвать партком от парторганизации в целом, представить партком как группу лиц, не выражаю-
стр. 54
щих мнения парторганизации, более того, направляющих ее работу по ложному, ошибочному пути.
Отчетно-выборное собрание парткома 1967 г. состоялось лишь 23 января 1968 года. Задержка объяснялась ожиданием заключительного решения МГК об институтских парткомах 1966 - 1967 годов. В президиуме собрания, помимо институтских коммунистов, сидели первый секретарь Октябрьского РК М. П. Давыдов, зам. заведующего Отделом науки ЦК С. А. Федюкин, заведующий отделом науки МГК Тищенков. Присутствие столь важных персон свидетельствует о том значении, какое придавалось усмирению Института истории. По сообщению Кульбакина, перед отчетным собранием второй секретарь райкома Б. Н. Чаплин пригласил парторгов секторских партийных организаций и просил их провести отчетное собрание без эксцессов. Но, конечно, ни Кульбакин, ни его единомышленники не удержались от тяжких обвинений по адресу парткомовского доклада о задачах исторической науки. С резким осуждением книги Некрича и деятельности парткома выступил Г. А. Трукан.
В изменившейся общественной обстановке лишь немногие из взявших слово в прениях осмелились дать объективную оценку деятельности обоих парткомов. Под конец взял слово первый секретарь райкома Давыдов, произнесший речь о стоящих перед коммунистами Института задачах, избегая оценки деятельности парткомов. На собрании дело о политических ошибках парткомов было спущено на тормозах. Расправа с ведущими членами ненавистных парткомов была направлена по линии помех в их научно-исследовательской работе и публикации трудов, их допуска в архивы, на международные конференции и в командировки и т.п. Конечно, это - не репрессии 1930-х годов, однако научные судьбы ряда членов парткомов во многом были сломаны.
В новом парткоме, избранном на 1968 год, оказались лишь четыре коммуниста из предшествующих двух. Иными стали и характер этого парткома, и его секретарь Волобуев. Запоздалое решение Бюро МГК, материал для которого дала комиссия, пришло лишь в апреле 1968 года (док. N 15). Волобуев доложил о нем членам парткома, и они безропотно приняли его к сведению. Никакого обсуждения этого решения на новом парткоме, судя по протоколу, уже не было.
По инициативе Отдела науки ЦК КПСС, вопреки реальному состоянию исторической науки, ради ослабления сильного в теоретико-методологическом, профессиональном плане коллектива и обуздания парторганизации, в августе 1968 г. Институт был разделен на два - Институт истории СССР (ныне Институт российской истории РАН) и Институт всеобщей истории. Между тем ранее он выступал в качестве объединяющего центра для нескольких исторических институтов Академии наук. Вредные последствия этого разделения до сих пор не удалось полностью преодолеть. Партийным властям, а им подчинялись власти академические, важно было ослабить демократическую партийную организацию, раздробив ее на части.
На последнем партийном собрании (3 октября 1968 г.) уже разделенного, но пока еще сохранявшего общую парторганизацию Института истории выступило лишь 6 человек. В их числе был Лисовский, который дал уничтожающую характеристику деятельности парткома 1968 года. Он показал, что роль партийной организации в Институте сведена этим парткомом к нулю, направлена на свертывание внутрипартийной демократии. Дело было, конечно, не только в том или ином составе парткома, позиции нового секретаря Волобуева, а прежде всего в коренном изменении общественной обстановки. Некоторые люди умели хорошо вписываться в любую ситуацию.
Оба парткома, о которых шла выше речь, действовали после Октябрьского пленума 1964 г., то есть в самом конце периода "оттепели", когда было еще возможно, хотя и трудно, критиковать исторические концепции и взгляды, сложившиеся в период культа личности. Впереди зримо маячил общественный застой. Необычные, непослушные парткомы 1966 - 1967 гг. были обречены. Это отчетливо понимало их руководящее ядро. Однако эти люди
стр. 55
не могли не взять на себя ответственность за главный исторический институт страны и не отступали перед трудностями. Парткомы упорно отстаивали право историков на объективное исследование исторического процесса, добивались демократизации общей обстановки в Институте.
Ввод войск в Чехословакию в августе 1968 г. положил конец периоду "оттепели", надеждам на изживание системы диктата. Наступило застойное почти двадцатилетнее брежневское правление - время господства неосталинистов, консерваторов и конформистов. Люди ценились не по научным, общественным заслугам, а по способности прислуживать начальству. В этой обстановке особенно тяжелыми оказались судьбы Некрича, Гефтера, Данилова, Тарновского, Гиндина.
Хотя в Институте всеобщей истории в целом положение было несколько лучше, чем в Институте истории СССР, тем не менее, лишенный партбилета, Некрич оказался в сверхтяжелом положении. Его работы не публиковались. Ему, специалисту по международным отношениям, был запрещен выезд за границу, Некрич не получал ответа из редакций журналов на свои письма по поводу непрофессиональных или откровенно клеветнических рецензий на его книгу. Неосталинисты пытались даже лишить его докторской степени, и ему пришлось потратить много времени и усилий, чтобы предотвратить это надругательство. Создавшаяся вокруг Некрича обстановка вынудила его покинуть страну.
В невыносимые условия был поставлен Гефтер. В 1969 г. он лишился созданного им огромным трудом сектора методологии истории и по состоянию здоровья вышел досрочно на пенсию.
В Институте истории СССР пострадало гораздо большее число сотрудников, и прежде всего секретарь обоих неугодных парткомов Данилов, его заместитель Тарновский, а также Гиндин. Данилов после его дерзкой просьбы к КПК разъяснить конкретные причины исключения Некрича тоже был предназначен к исключению из партии (такие известия уже поступали), и от этой участи его спасло лишь тяжелое заболевание. До последней возможности он дописывал доклад для перевыборного собрания. Его забрали в больницу с потерей сознания. Неделя неопределенности между жизнью и смертью и два месяца больницы - таков был результат сверхнапряженной работы секретаря мятежных парткомов. Отчетный доклад закончил и провел последнее собрание 23 января 1968 г. заместитель секретаря парткома Драбкин.
Если Некрич и некоторые другие члены парткомов защитили свои докторские диссертации до начала неравной борьбы, то перед Даниловым и Тарновским в этом отношении ставился прямой заслон. Им дали возможность выйти на защиту лишь через полтора десятилетия. Еще при защите Даниловым кандидатской диссертации в 1955 г. его главный оппонент Э. Б. Генкина предлагала присвоить диссертанту докторскую степень. Через два года Данилов опубликовал книгу, которая до сих пор является настольной у каждого советского аграрника. Защитить же докторскую ему разрешили только в конце 1982 г., лишь после длительных ходатайств его научного руководителя Кима в Отделе науки ЦК, перед Трапезниковым, визитов к вице-президенту АН СССР П. Н. Поспелову. Данилов защищался, имея более 300 статей и пять крупных монографий, две из которых были переведены за рубежом.
Тарновский вместо сектора истории СССР периода империализма, где он являлся ведущим научным сотрудником, оказался не по специальности в секторе исторической географии. Он попал в весьма благожелательный и ценивший его коллектив, но ему пришлось с трудом приспосабливаться к незнакомой проблематике. Он вынужден был представить на защиту две докторские диссертации. Одна из них, касавшаяся главной темы его исследований, имела три десятка положительных отзывов (в том числе несколько - из ИМЛа) и только один - отрицательный, но зато подписанный высокопоставленным чиновником из Отдела науки ЦК. Для того времени это было прямым указанием ВАКу не утверждать защиту. Пришлось писать другую диссертацию на более "проходную" тему, защита которой блестяще прошла в 1981 году.
стр. 56
Уволен был из Института Гиндин - один из главных разработчиков концепции развития капитализма в России, идей "нового направления". Несколько лет не включали в институтский план его тему и уволили из Института, не дав возможности полностью завершить свое новое ценное исследование и опубликовать его. В 1973 г. директор Института Волобуев предложил ему самому подать заявление об уходе на пенсию, чтобы не быть официально уволенным.
Трудно складывались научные судьбы Авреха и Анфимова. Выпуск их очередных монографий искусственно задерживался. Задержки длились чуть ли не десять лет. Последняя работа Анфимова о Столыпине вышла в свет лишь в новое время, уже после смерти автора. Надолго оторвана была от своей профессиональной деятельности Симонова, которую перевели в сектор исторической географии. Там ей пришлось заниматься технической подготовкой исторического атласа, который по окончании работы оказался на долгое время не нужным Институту. Немало неприятностей и трудностей пришлось пережить Васюкову, Емецу, Курносову, Тютюкину и другим активным сторонникам обновления: некоторых из них разбросали по разным секторам и временным группам вне зависимости от их профессиональной специализации. У Васюкова дирекция без его желания изменила исследовательскую тему. Наказание понес и директор Института Волобуев, который вместо возложенной на него высшими партийными инстанциями задачи по расправе с "ревизионистами" поддержал разработанную Тарновским, Гиндиным, Гефтером, Анфимовым и Аврехом концепцию "нового направления". Волобуев был снят с директорского поста и переведен "на исправление" в Институт истории естествознания и техники, куда, кстати, были сосланы также несколько лучших советских специалистов по марксистской теории, программированию и новейшим методам экономического управления.
Обоим парткомам и всему коллективу сотрудников Института истории, твердо стоявшим на позициях XX и XXII съездов КПСС, пришлось выдержать неравную борьбу с высшими партийными органами, а также с консерваторами и неосталинистами в собственной среде. Деятельность этих парткомов пришлась на период смены партийно-государственной власти, что негативно сказалось на всем общественном прогрессе. Пострадала и историческая наука, были сломаны судьбы наиболее талантливых и прогрессивных исследователей. Прорыв к демократизации был заглушён, а его инициаторы и активисты жестоко наказаны. И все-таки полностью достигнуть своей цели партийным и государственным властям не удалось. Они лишь придавили на известное время движение за демократию и свободы. Историческая наука не вернулась целиком на старорежимные позиции, хотя с конца 1960-х годов на первый план в ней вышли люди весьма осторожные, а подчас даже консервативные.
Но полностью и окончательно уничтожить протестное движение и в условиях застоя было уже невозможно. В правление Брежнева труднее всего приходилось прогрессивным историкам. В отличие от писателей и поэтов, художников, кинорежиссеров, решавших общезначимые проблемы через частные судьбы и сюжеты, историки имеют дело с обобщениями. Поэтому многим из них пришлось умолкнуть. По большей части они оставались приверженцами демократического социализма в его обновленном виде, не принимая крайностей диссидентства. В период деятельности протестных парткомов никто из шестидесятников Института истории - во всяком случае открыто - такой позиции не занимал. В годы "перестройки" разброс воззрений вчерашних единомышленников усилился. Одни из активных в прошлом участников борьбы, не выдержав ее напряжения, отошли в сторону, а другие порвали с этим движением, превратившись в столь же активных поборников капиталистического строя, даже такого криминального, как в нашей стране. Но фактом остается то, что и в начале 1990-х годов те же люди первыми выступили за реформы, за действительную свободу и демократию. Дети сво-
стр. 57
его времени, они не выходили за рамки демократических свобод, прорекламированных XX-XXII съездами партии. Но их движение было крупным шагом к этим свободам, за что они и были наказаны партийной и советской бюрократией.
* * *
Материалы, касающиеся деятельности двух парткомов Института истории АН СССР, избранных на 1966 - 1967 гг., взяты из Центрального архива общественной и политической истории Москвы (ЦАОПИМ), а также из личного архива В. П. Данилова, еще не полностью разобранного. К сожалению, пока не удалось дополнить собранные материалы документами из других архивов. Возможно, что копии парткомовских документов еще содержатся в той значительной части домашнего архива Данилова, которая случайно оказалась в Московской высшей школе социальных и экономических наук. (Туда она была привезена для ее разборки, так как в заваленной книгами и папками небольшой квартире Данилова сделать это было затруднительно.) Руководство названной школы не возвращает владельцам авторских прав Данилова его личные папки, не имеющие никакого отношения к этой школе. Две из них, по счастью, оказались у одной из сотрудниц Школы, которая любезно передала их семье. В них содержатся копии некоторых парткомовских документов: статья о задачах исторической науки (вариант доклада на закрытом партсобрании от 19 февраля 1966 г.), доклады на отчетно-выборных собраниях 10 декабря 1966 г. и 23 января 1968 г., несколько писем в высшие партийные и административные инстанции, в том числе письмо Некрича Брежневу и др.), сделанные Даниловым записи некоторых выступлений в прениях, записки с вопросами к нему на партийных собраниях и другие материалы.
Выдаваемый исследователям в ЦАОПИМ комплект документов парткома неполон. По-видимому, в более или менее целом виде в нем представлены лишь доклады и материалы обсуждений на открытых и закрытых партсобраниях7. К сожалению, там нет и текста доклада о научной организации труда. Неполна переписка парткома с МГК, Отделом науки и Отделом идеологии ЦК КПСС, с Президиумом и Отделением истории и философии АН СССР и другими инстанциями. Нет обширной переписки Некрича по поводу его книги "1941. 22 июня".
Публикация подготовлена Л. В. Даниловой, с благодарностью пользовавшейся консультациями Я. С. Драбкина и других коллег.
Примечания
1. Кроме изданной в Англии в 1979 г. книги А. М. Некрича "Отрешись от страха", а также сборника, посвященного его памяти, изданного Институтом всеобщей истории (Отрешившийся от страха. М. 1966), и кратких воспоминаний Плимака (ПЛИМАК Е. Г. На войне и после войны. М. 2005), в нашей историографии мало что сказано об историках этого круга. Однако широкое полотно их деятельности представлено в книге австралийского ученого Р. Марквика (см.: MARKWICK R. D. Rewriting History in Soviet Russia. The Politics of Revisionist Historiography, 1945 - 1974. Chippenham. 2001).
2. В этом отделе было 8 штатных сотрудников (заведующий, его заместитель, 5 инструкторов и технический секретарь). Кроме того, из ИМЛ, ВПШ, МГУ и др. учреждений привлекались внештатные сотрудники (ЦАОПИМ, ф. 4, оп. 135, д. 17, л. 1 - 2). Справки о работе отдела науки и вузов МГК КПСС по руководству партийной организацией и научными исследованиями Института истории см.: там же, д. 7, л. 1 - 28; д. 17, л. 1 - 5, 33 - 38; оп. 165, д. 5; оп. 2, д. 111, л. 48 - 85; ф. 211, оп. 2, д. 111, л. 48 - 85: ф. 211, оп. 2, д. 118, л. 62 - 66, 68 - 69, 92; оп. 165, д. 5, л. 1; и др.
3. К сожалению, по техническим причинам материалы этого заседания Ученого совета пока недоступны для исследователей. По воспоминаниям же авторов обсуждаемого труда и ряда
Данилова Людмила Валерьяновна - доктор исторических наук.
стр. 58
присутствовавших на нем сотрудников Института, полемика была весьма показательна. Честным ученым противостояли поверхностно или вообще не знавшие тему труда карьеристы, выслуживавшиеся перед начальством.
4. После многократного рецензирования и обсуждения в различных учреждениях с привлечением главных специалистов по истории коллективизации, многомесячной задержки с утверждением сверки из-за недоброжелательно настроенной по отношению к авторам двухтомника институтской комиссии, а на заключительном этапе и из-за пристрастного обсуждения в Отделе пауки ЦК, основные выводы первого тома двухтомника все же получили широкое распространение и были восприняты даже их недавними противниками. Ссылок на первоисточник таких выводов не делали даже те исследователи, которые хотели бы их сделать. Само собой разумеется, что участники аграрной группы были рады, когда сходные выводы появлялись в исследованиях, основанных на местном материале, или в трудах экономистов.
5. В партком 1966 г. вошли И. А. Булыгин, Е. Н. Городецкий, Данилов, Драбкин, Зеленин, А. М. Некрич, В. Т. Пашуто, Плимак, Симонова, Тарновский, Томашевич. С. Л. Утченко, Д. А. Чугаев, С. И. Штрахов; в партком 1967 г. - М. С. Альперович, Анфимов, М. С. Волин, Волобуев, Данилов, Драбкин, Еремеева, А. А. Курносов, Некрич, Пашуто, Симонова, Тарновский, Хвостов, Чугаев, Якубовская.
6. Доклад был написан тремя авторами: Даниловым (основная и преобладающая часть), Драбкиным (об исследованиях по всеобщей истории), Тарновским (проблематика истории России конца XIX - начала XX в.). Некрич, Плимак, Утченко, Городецкий и Пашуто сделали краткие вставки либо дали редакционные замечания. Копии представленных ими справок находятся в личном архиве Данилова.
7. Среди записей текстов выступлений на собраниях и резолюций нет никаких материалов о собрании 17 января 1966 г., кроме сообщения Кучкина и Утченко, присутствовавших на Идеологическом совещании в UK. По-видимому, эти материалы до сих пор хранятся в закрытом фонде.
N 1. Из стенограммы общего закрытого партийного собрания Института истории АН СССР 19 февраля 1966 года
[Доклад:] Советская историческая наука и некоторые вопросы работы партийной организации Института истории АН СССР
[В. П. Данилов]
Товарищи!
В соответствии с решением отчетно-выборного собрания нашей организации на сегодняшнее собрание партийный комитет выносит вопрос о состоянии исторической науки и работе парторганизации Института истории АН СССР.
Состояние науки - тема чрезвычайно широкая и многосторонняя. Имеется специальная отрасль исторического знания - историография, которая призвана анализировать развитие исторической мысли, направление исторических исследований, оценивать состояние разработки конкретных научных проблем, значение выполненных исследований, вклад отдельных историков или их коллективов. Совершенно очевидно, что доклад не претендует на подобное раскрытие темы. Доклад парткома фиксирует внимание на партийно-политическом аспекте темы, на основных чертах и тенденциях развития нашей науки за последние 10 - 12 лет, на уяснении причин, характера и масштабов имеющихся недостатков, чтобы тем самым определить важнейшие направления дальнейшей работы нашего коллектива. Осмыслить состояние своего участка идеологической работы - такова основная цель доклада. Именной такой подход к теме представляется необходимым в преддверии XXIII съезда нашей партии, чтобы затем, на основе решений партсъезда, наметить конкретные задачи и решать эти задачи, добиваясь максимальной эффективности.
Доклад подготовлен партийным комитетом при активном участии секторских парторганизаций.
стр. 59
I. Советская историческая наука после XX съезда КПСС
Современная полоса в идеологической жизни нашей страны и в развитии советской исторической науки связана с XX и XXII съездами Коммунистической партии Советского Союза.
Преодоление чуждого марксизму-ленинизму культа личности и связанных с ним ошибок и извращений, освобождение от оков догматизма и субъективистских представлений создали условия для действительного подъема исторической науки, для восстановления ее подлинных функций в общественной жизни, для объективного, подлинно партийного освещения событий прошлого и настоящего.
Глубокие перемены проявились в разработке всех основных проблем исторической науки, затронули все ее стороны - и методологию, и технику исследований, и их конкретно-историческую основу. Процесс этот требовал времени. Естественно, что работы историков последних 10 - 12 лет несут на себе печать этой перестройки, вначале еще в известной степени формальной и поверхностной, но постепенно все более и более глубокой. Процесс перестройки еще не завершился. Однако характерные черты развития исторической науки на современном этапе, основные направления исследовательских работ определились достаточно четко.
На основе решений XX и закрепившего его курс XXII съезда КПСС началась широкая демократизация общественной и научной жизни, что явилось главным фактором, определявшим развитие исторической науки по новым путям. В борьбе за дальнейшую демократизацию важную роль сыграли Октябрьский (1964 г.) и последующие пленумы ЦК КПСС, устранившие ряд серьезных отступлений от линии XX и XXII съездов партии. Эти отступления, как известно, проявлялись в попытках возрождения субъективистских решений, в пренебрежении к объективным данным и выводам науки, в нарушении ленинских норм руководства, в появлении элементов угодничества и славословия.
Демократизация в развитии исторической науки за последние 10 - 12 лет проявилась, прежде всего и главным образом, в восстановлении за научными дискуссиями права основного метода решения спорных научных проблем. Это право было закреплено открытой критикой ошибочных методов руководства научной жизнью в 30-х - 40-х годах, предоставлением фактической возможности выступать с новыми научными выводами и отстаивать их в печати, наконец, проведением больших, представительных конференций и сессий по широкому кругу проблем отечественной и всеобщей истории, в частности, созданием системы Научных советов, с привлечением к их работе не только специалистов Москвы, но и работников научно-исследовательских и высших учебных заведений других городов нашей страны. Напомним в этой связи и о состоявшемся в декабре 1962 г. Всесоюзном совещании историков, в работе которого приняли участие около двух тысяч человек - научные работники, преподаватели вузов, архивисты, съехавшиеся со всех концов страны. Так представительно и в таком числе историки не собирались со времени 1-й Всесоюзной конференции историков-марксистов (1928 г.). В центре работы совещания был, как известно, вопрос об улучшении подготовки научно-педагогических кадров историков. Однако обсуждение этого вопроса не могло не затронуть более широкого круга проблем, связанных с состоянием и развитием исторической науки в целом. На наш взгляд, следовало бы в ближайшее время рассмотреть на Ученом совете Института вопрос о том, насколько выполнены рекомендации, принятые совещанием.
Расширение фронта исторических исследований, обращение исследователей к творческой разработке основных процессов и явлений - такова главная черта современной полосы развития исторической науки. Особенно наглядно она проявилась в изучении новейшей истории, прежде всего в изучении истории советского общества. Именно за последние 10 - 12 лет создана литература по этому наиболее важному, наиболее актуальному разделу истории. Перелом, со-
стр. 60
вершившийся в работе историков после XX съезда партии, создал реальную базу для выполнения таких больших задач, как написание "Всемирной истории" и 12-томной "Истории СССР", обобщающих исторический процесс в целом.
Характеристика историографии первых лет рассматриваемого периода (1956 - 1961 гг.) облегчается наличием двухтомного сборника статей "Советская историческая наука от XX к XXII съезду КПСС", подготовленного сотрудниками нашего Института. Анализ содержащихся в нем материалов показывает, во-первых, что, хотя исследовательская работа велась в то время в основном в рамках ранее установившейся тематики, трактовка ряда конкретных вопросов претерпела существенные изменения. Постепенно рос интерес к проблемам, ранее относившимся к числу запретных или нежелательных. Началась и прямая критика общих концепций и представлений, сложившихся в 30 - 40-х годах. Речь идет, например, о трактовке опричнины и личности Грозного, об освещении революционного народничества, оценке многих деятелей большевистской партии, трактовке ряда проблем, событий и явлений истории Великой Октябрьской революции, гражданской и Великой Отечественной войны, коллективизации сельского хозяйства.
К началу 60-х годов процесс накопления и осмысления конкретно-исторического материала достиг уже такой стадии, такой ступени, что развернутая критика ошибочных представлений и концепций сделалась очередным закономерным шагом и вместе с тем непременным условием поступательного движения нашей науки. Сегодня мы уже можем подвести некоторые итоги этой работы.
Из концепций, относящихся к ранним периодам истории, наши исследователи ныне отказались от пресловутой формулы "революция рабов". В этой связи по-новому вырисовывается одна из наиболее сложных проблем: переход от рабовладельческого общества к феодальному. По-новому стала оцениваться роль рабов в социальных и политических движениях античного общества.
Подвергся переосмыслению ряд проблем истории дореволюционной России. Всеобщее внимание нашего коллектива привлекла дискуссия по такой крупной проблеме, как проблема перехода России к капитализму. Сделаны серьезные попытки отойти от неверного освещения политической истории и эволюции государственного строя России в эпоху феодализма, высказаны новые точки зрения на природу российского абсолютизма XVII-XVIII веков. Существенно изменился подход к объяснению причин возникновения и сущности барщинно-крепостнической системы хозяйства.
В области изучения истории России периода империализма развернутой критике была подвергнута концепция полуколониальной зависимости России от западноевропейских держав, данная в Кратком курсе "Истории ВКП(б)". Новейшие исследования опровергают положение о слабости и недоразвитости системы монополистического капитализма в России. Примитивную трактовку вопроса о роли иностранных капиталов в России на основе подсчетов их удельного веса в народном хозяйстве сменило исследование характера связей между русскими и иностранными монополиями и финансовыми группами.
В настоящее время большая часть исследователей истории империализма гораздо шире и иначе, чем раньше, рассматривает вопросы о взаимоотношениях государственного аппарата и капиталистических монополий. Раньше, как известно, отрицались какие-либо хозяйственные функции буржуазного государства и возможности регулирования экономики капиталистических государств, а подчинение государственного аппарата монополиям трактовалось как единственно возможный тип отношений между ними. Дискуссия по этой проблеме еще не завершена. Важно, что в ней участвуют историки и экономисты, работающие в самых различных направлениях - от проблем истории России начала XX столетия до вопросов новейшей истории империалистических государств Запада и бывших колоний и полуколоний Востока. Большая работа
стр. 61
по переосмыслению истории России в эпоху империализма открыла возможность для глубокого изучения проблемы материально-организационной подготовленности победы Великой Октябрьской социалистической революции - проблемы, которая фактически не разрабатывалась в литературе 30-х - 40-х годов.
В области изучения истории советского общества задача очень часто состояла не в проверке истинности уже имеющегося взгляда на ту или иную проблему, уже сложившейся концепции, а в заполнении пустоты - в выработке первого взгляда, в создании первой концепции по тем вопросам, которые раньше казались нежелательными или неважными. В то же время именно здесь историки должны были проделать наибольшую работу по пересмотру неверных или односторонних схем и концепций, искажавших историческую действительность. Нельзя обойти здесь ложные теоретические формулы об "усилении сопротивления последних остатков умирающих классов" по мере укрепления социализма и о превращении осколков внутрипартийной оппозиции "в фашистскую банду убийц, диверсантов, шпионов, вредителей". Эти формулы лежали в основе "концепции", обосновывавшей массовые репрессии. Всем памятны концепции "двух вождей" Великой Октябрьской революции, "особой роли" Сталина в гражданской войне. Уместно напомнить также "концепцию" первого этапа Великой Отечественной войны - неизбежность неудач и поражений в начале войны.
Преодолены или преодолеваются односторонние схемы в таких важных вопросах истории Октябрьской революции, как, например, вопрос о союзе рабочего класса и крестьянства, о роли и месте национально-освободительной борьбы на колониальных окраинах, о блоке с мелкобуржуазными партиями и их участии в Советах, о ходе обобществления средств производства.
В последнее время началась большая и перспективная работа по исследованию и обсуждению сущности политики военного коммунизма и ее соотношения с нэпом, развернулась дискуссия о переходе к новой экономической политике. Об итогах этой работы говорить еще рано, но уже сейчас ясно, что наши представления о жизни советского общества в 1917 - 1921 гг., о первых шагах социалистического строительства становятся более полными, более точными, более яркими и рельефными, наконец, более соответствующими ленинским оценкам и указаниям.
Острые дискуссии после XX съезда развернулись вокруг проблем аграрной истории советского общества, где особенно довлели субъективистские и догматические построения. Характерна в этом отношении крайне упрощенная схема развития революции в деревне, нашедшая наиболее четкое и полное выражение в "Кратком курсе истории ВКП(б)". Эта схема начисто снимала вопрос о соотношении буржуазно-демократических и социалистических задач, решенных Октябрьской революцией в деревне, хотя Ленин считал его важнейшим теоретическим и политическим вопросом (Ленин В. И. Соч. Т. 28, с. 281). В результате этого в сложившейся у нас исторической концепции выпадал целый этап развития революции в деревне - этап, когда пролетарская революция решала в деревне буржуазно-демократические задачи. Многократные высказывания Ленина на этот счет оказались под запретом. Реальные события и явления замалчивались, поскольку объяснить их с позиций сталинской схемы было невозможно. В 1960 - 1961 гг. состоялся ряд широких дискуссий, которые привели к восстановлению ленинской концепции аграрной революции в нашей стране, позволяющей понять и объяснить ее содержание и итоги как на отдельных этапах, так и в целом. Именно этим была создана основа для научного изучения истории первых преобразований Советской власти в деревне.
Подверглась существенному пересмотру оценка характера социально-экономических отношений в советской доколхозной деревне. Идет обсуждение вопроса о месте различных экономических, социальных и политических факторов, обусловивших переход к сплошной коллективизации. В ходе этого обсуждения были отвергнуты некоторые ошибочные или упрощенные представления. Таким был,
стр. 62
например, взгляд на коллективизацию как на простои результат создания новой материально-технической базы в сельском хозяйстве. В ряде работ, вышедших в последние годы, показано, что новая техническая база в сельском хозяйстве создавалась в ходе и главным образом после завершения коллективизации. Ведется работа по анализу исторического значения коллективизации сельского хозяйства в нашей стране, по переоценке причин и источников серьезных ошибок и перегибов в проведении коллективизации.
Немало односторонних представлений было преодолено и в истории международного рабочего движения: например, тезис о "целой полосе господства оппортунизма II Интернационала", находившийся в противоречии с коренным ленинским положением о борьбе двух тенденций в рабочем движении каждой страны. Только сейчас полностью восприняты и конкретизированы в исторической литературе идеи VII Конгресса Коминтерна, в частности - данная им критика сектантской оценки социал-демократии как левого крыла фашизма. Исследование практической борьбы международного рабочего класса раскрывает, что эти неверные представления нанесли ему большой урон в борьбе с фашизмом и империалистической буржуазией. Сурово осуждая предателей рабочего класса из среды социал-демократических лидеров, мы в то же время должны воздавать должное тем, кто искренне боролся задело рабочего класса, кто стремился к его единству, хотя и находился на позициях, отличных от коммунистических. Немало сделано в области изучения рабочего движения Англии, Италии, Испании, Соединенных Штатов Америки, Латинской Америки, но огромная работа еще предстоит. С другой стороны, наша историография не может еще похвастать глубокими исследованиями, показывающими историческую несостоятельность левосектантских и правооппортунистических течений в коммунизме, тот вред, который они нанесли рабочему движению.
Можно было бы увеличить число примеров старых концепций и взглядов, пересмотренных на основе линии XX и XXII съездов КПСС. Однако и приведенных достаточно, чтобы охарактеризовать значение этой работы для развития исторической науки, особенно для изучения новейшей истории нашей страны.
Происходившая после XX съезда партии перестройка исторической науки вызвала повышенный интерес к историографии. И это понятно. Познание путей и этапов развития исторической науки, ее поисков, открытий и ошибок, совершенствование ее научных методов позволяет лучше понять реальное содержание и значение тех или иных концепций. Познавая прошлое своей науки, мы раскрываем внутренние закономерности ее развития, результаты воздействия внешних условий, а тем самым способствуем решению назревших задач. Изучение дискуссий, идейной борьбы в историографии 20-х - начала 30-х годов оказало большую помощь в научной постановке вопросов теории социально-экономических формаций, характера и основных этапов развития народничества, перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую и др.
В области историографии за последние годы удалось в основном преодолеть концепцию, которая рассматривала начальные этапы развития советской исторической науки как цепь сплошных ошибок и заблуждений. Это нигилистическое отношение к ценностям своей науки, добытым ею результатам являлось серьезным тормозом на нашем пути. Значительно расширился круг исследований по проблемам историографии. Впервые поставлены исследования по истории советской исторической науки, таких ее важных отраслей, как историография советского общества, новейшей истории, истории партии, востоковедения и др. В настоящее время развертывается работа по изучению основных школ и направлений в нашей науке. Таких исследований еще мало, но стала уже очевидной их действенность в критической проверке утвердившихся в нашей науке концепций.
Подводя итоги проделанной работы в области критической проверки и пересмотра взглядов и концепций, необходимо подчеркнуть, что ее материальной основой были расширение фронта и углубление конкретно-исторических и историографических исследований. Этим именно обстоятельством
стр. 63
определяется основательность, фундаментальность критической работы последних лет.
II. Некоторые новые черты в развитии нашей науки
Освобождение от пут догматизма и начетничества, субъективизма и конъюнктурщины, рост творческой мысли, широкое развертывание исследовательских работ должны были привести и действительно приводят к постепенному изменению характера ведущихся сейчас исследований.
Одна из самых перспективных и интересных тенденций развития науки последних лет заключается в преодолении узости хронологических или национальных рамок специализации исследователя. Так случилось, например, при рассмотрении проблемы государственно-монополистического капитализма в России, когда обращение исследователей к вопросам экономической политики царского правительства второй половины XIX в., с одной стороны, и к практике проведения социалистических преобразований в нашей стране - с другой, помогло понять причины раннего возникновения в России государственно-монополистических тенденций и уяснить структуру органов государственно-монополистического регулирования, сложившихся в годы первой мировой войны.
Стала совершенно очевидной необходимость объединения усилий историков аграрных отношений эпохи империализма и советской эпохи, чтобы добиться правильного решения ряда весьма сложных проблем: об уровне развития капитализма в сельском хозяйстве России до 1917 г., о характере классовой борьбы в деревне, о соотношении буржуазно-демократических и социалистических задач Октябрьской революции, о содержании и итогах первых советских аграрных преобразований, и некоторых других вопросов.
Особенно много может дать выход за пределы "собственной" страны и обращение к изучению аналогичных или сходных явлений и процессов в других странах. Некоторые сдвиги уже есть. Сравнительный анализ стал применяться, например, при разработке проблемы генезиса феодализма и генезиса капитализма в России, при изучении особенностей "прусского пути" развития капитализма в сельском хозяйстве дореволюционной России. Может быть, еще в большей мере это необходимо при исследовании истории социалистического общества - общества еще очень молодого, первое время развивавшегося только в одном, советском варианте. Сравнительно-историческое изучение опыта социалистических стран - весьма эффективный способ решения проблемы общего и особенного в их развитии, раскрытия закономерностей социалистического преобразования общества и выяснения его специфики для каждой отдельной страны. Преодолевается сугубо ложная тенденция устанавливать разные критерии для оценки событий - один для происходящих в своей стране и другой - для происходящих в других странах.
Наконец, выяснение специфики региональных и национальных процессов привело к более глубокому пониманию общего и особенного в закономерном развитии человечества. Следует целиком поддержать авторов статьи "Высокая ответственность историков" (Правда, 30 января с.г.), когда они пишут, что одной из главных задач исторической науки является "исследовать многочисленные варианты поступательного движения человечества от низших к более высоким общественным формам".
В возросшем интересе историков к теоретическим и методологическим проблемам мы видим один из существенных признаков современной полосы развития нашей науки. Остановимся на этой стороне дела несколько подробнее.
Теоретические и методологические вопросы занимали определенное место на проходивших в последнее время конференциях и симпозиумах. Назовем для примера вопрос о характере аграрных отношений в России начала XX века (май 1960 г.), вопрос о сущности военно-феодального империализма в России (сентябрь 1961 г.), вопрос о содержании и структуре производствен-
стр. 64
ных отношений в доколхозной деревне (апрель 1961 г.), проблему перехода России к капитализму (июнь 1965 г.) и др.
В январе 1964 г. на расширенном заседании только что созданной Секции общественных наук Президиума АН СССР историки и философы обсудили доклад академиков П. Н. Федосеева и Ю. П. Францева "О разработке методологических вопросов истории". Заслуживает внимания, что работа по методологии истории ведется не только в Москве, но и в научных центрах других городов. Лишь один пример: Томский университет опубликовал уже три выпуска сборников статей "Методологические и историографические вопросы исторической науки".
В нашем Институте создан сектор методологии истории, который сосредоточивает свои усилия на трех основных направлениях: марксизм и историческая мысль XIX-XX веков; всеобщие законы истории и конкретные формы всемирно-исторического процесса; диалектико-материалистический метод и историческое исследование. Сектор сумел установить контакты с научными коллективами Института, с философами и представителями других смежных дисциплин, провел ряд интересных дискуссий (назовем для примера дискуссию об азиатском способе производства).
К сожалению, пробудившийся интерес к методологии истории пока еще явно недостаточно реализуется в научных работах нашего Института - коллективных трудах и монографиях. В связи с этим партком предполагает в ближайшее время специально рассмотреть вопрос о постановке методологической работы в Институте.
Успешное продвижение вперед в области методологии немыслимо без творческого освоения теоретического наследства классиков марксизма-ленинизма. Ныне для научного марксоведения и лениноведения созданы благоприятные условия по крайней мере в двух отношениях. Во-первых, преодоление догматизма и цитатничества, снятие наслоений, связанных с культом личности и субъективизмом, открывают простор для подлинно творческого подхода к наследию великих основоположников научного коммунизма. Во-вторых, завершение второго издания Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса и пятого, Полного собрания сочинений В. И. Ленина создает фундамент для более широкого и глубокого изучения многих важнейших вопросов. Центральным для нас, историков, должно быть овладение марксовым и ленинским методом исторического исследования, раскрытие творческой лаборатории великих мастеров диалектического анализа и синтеза исторических явлений и процессов, что будет способствовать обогащению всей нашей работы в области методологии.
Дальнейшее развитие марксоведения и лениноведения нуждается в координации усилий сотрудников нашего Института, Института марксизма-ленинизма и других учреждений. Кое-что уже делается. Начата работа над статьями и книгами, призванными раскрыть те стороны деятельности Маркса, Энгельса, Ленина, которые связаны с созданием ими исторических концепций и трудов. При этом крайне необходимо преодолеть свойственные некоторым прежним работам такого рода схематизм и односторонность. Многое в наследии Маркса, Энгельса и Ленина останется непонятым, если не будет сделан акцент на динамику их мысли, если выдвижение ими тех или иных идей, теоретических положений, концепций не будет рассматриваться с всесторонним учетом полемики и борьбы, в которых они рождались, отстаивались, развивались, видоизменялись. В этой связи важно шире освещать также деятельность их соратников в борьбе, видных популяризаторов марксизма в разных странах, теоретиков международного коммунистического движения.
Парторганизация и весь коллектив Института должны поддержать постановку комплексных исследований по двум крупным проблемам: "Маркс и историческая наука" и "Ленин и пути развития исторической науки в XX веке", которые приобретают особо важное значение в свете приближающегося 100-летия со дня рождения Ленина. Эти исследования не только помогут познать всю глубину и масштабы переворота, совершенного Марксом и Лениным в мировой исторической науке, но и раскрыть закономерности ее развития на
стр. 65
современном этапе, рост влияния марксизма-ленинизма в зарубежной историографии.
В свете современных достижений науки и исторического опыта стала очевидной необходимость дальнейшего совершенствования теоретических представлений об общественном развитии, серьезной разработки вопросов о всеобщих законах истории и конкретных формах всемирно-исторического процесса. Ныне ярче, чем прежде, выявляется огромное значение открытой марксизмом возможности научного изучения истории "как единого, закономерного во всей громадной разносторонности и противоречивости, процесса" (Ленин).
Общепринятая в настоящее время концепция всемирной истории в основных своих чертах была сформулирована в начале 30-х годов, когда советская историография находилась в стадии становления и источниковедческая база во многих отраслях была еще узка. Появившиеся исследования расширили и углубили наши знания о развитии отдельных стран и народов, вплотную подвели к уточнению и обогащению обшей теории. На основе учения Маркса о последовательной, прогрессивной смене общественно-экономических формаций конкретная схема всемирной истории приобретает ныне новые черты. Главной из них является учет реального многообразия и неравномерности исторического процесса, которые долгое время практически игнорировались.
Одной из важнейших задач марксистской исторической науки на современном этапе является изучение взаимосвязей и взаимовлияния народов в общем движении человечества, воздействия исторической среды на развитие отдельных человеческих коллективов. В настоящее время завоевывает все больше сторонников мысль о том, что влияние исторического окружения - один из основных факторов, порождающих многообразие форм процесса общественного развитая, вариантов и типов общественных структур.
Изданная нашим Институтом совместно с другими гуманитарными институтами Академии наук десятитомная "Всемирная история" подвела своеобразный итог развития советской историографии и в плане конкретных исследований и в плане теоретического осмысления процесса общественного развития. Над "Всемирной историей" плодотворно трудились работники как секторов всеобщей, так и отечественной истории. Но это лишь определенный этап той большой работы, которую еще предстоит выполнить. Сектор методологии истории и секции Научного совета по изучению закономерностей общественного развития наметили ряд дальнейших мероприятий, в том числе подготовку к печати изданий, ставящих коренные вопросы теории и методологии истории. В настоящее время ведется работа над серией выпусков "Всеобщие законы истории и конкретные формы всемирно-исторического процесса", историко-социологическими очерками "Революции в мировой истории", трехтомным обобщающим трудом "Генезис капитализма".
В этой связи полезно поставить и обсудить вопрос о постановке историко-социологических исследований. В последнее время стала общепризнанной полезность проведения конкретных социологических исследований. От разговоров здесь пора переходить к делу, продумав, что может дать практически наш Институт в этом отношении.
Повышение теоретического уровня нашего знания предполагает активную разработку гносеологических проблем исторической науки, совершенствование методики исторических исследований. К сожалению, гносеологические вопросы не заняли еще должного места в работе сектора методологии, что, несомненно, связано с отсутствием кадров, обладающих философской подготовкой.
Важное значение имеют вопросы источниковедения, и в первую голову разработка его теоретической основы. В этой области накоплен немалый опыт. О больших запросах, предъявляемых к науке преподавателями вузов, свидетельствуют дискуссии, проведенные журналами "Вопросы истории", "Новая
стр. 66
и новейшая история", "Вопросы истории КПСС". Стоит пожалеть, что в свое время было прекращено издание сборников статей "Проблемы источниковедения" и закрыт журнал "Исторический архив".
В последнее время активно выдвигаются и дебатируются предложения о внедрении в исследовательскую работу историков естественнонаучных методов, прежде всего об использовании математики, кибернетики и т.д.
Предпринимались попытки освоения новых методов обработки и анализа источников и в нашем коллективе. Была достигнута договоренность с университетом об организации курса лекций по математической статистике и использованию машиносчетной техники. При Совете по кибернетике создана историческая комиссия. Нужно сказать, что преподаватели истфака МГУ уже добились первых результатов. Но в нашем коллективе дело пока еще не сдвинулось с места. Освоить новые методы в порядке внеурочной, сверхплановой работы невозможно. Задачу эту нужно решать сознательно, в плановом порядке, выделив небольшую группу людей, готовых взяться за трудное, новое дело, создав для них необходимые условия.
С другой стороны, можно, конечно, понять тех сотрудников, которые говорят, что для нас сейчас актуальнее добиться улучшения традиционной, "докибернетической" техники, что мы еще вынуждены тратить 70 - 80% времени на переписывание от руки источников в архиве или библиотеке, что для нас остается проблемой элементарное копирование документов. Думается, что руководству Института следует настойчиво добиваться решения этого важного вопроса в Главном архивном управлении, в органах управления библиотеками, в Президиуме Академии наук СССР.
Недавно на встрече с секретарями парткомов академических институтов М. В. Келдыш сказал, что институты общественных наук не представляют в Президиум заявок на инструментарий, облегчающий исследовательскую работу. Очевидно, следует создать комиссию Ученого совета, которая учла бы потребность Института в таком инструментарии и выработала аргументированную заявку.
Однако, не забывая о развертывании исследовательской работы в целом, добиваясь улучшения ее техники, парторганизация должна держать в поле своего зрения новые направления, новые тенденции, раздвигающие горизонты в нашей науке.
III. О "падении престижа" исторической науки и его причинах
Подводя самые общие итоги современной полосы развития исторической науки, мы можем сказать, что вряд ли можно назвать какой-либо другой период в истории науки в целом, который оказался бы столь результативным, как период, прошедший со времени XX съезда партии. Никогда ранее наша наука не знала такого расширения фронта и углубления исследовательской работы.
Но почему же именно сейчас стали особенно громко раздаваться среди нашей интеллигенции, преподавателей истории, представителей издательств и книготоргующих организаций, наконец, среди самих историков-исследователей, голоса о падении интереса к истории, о падении "престижа" исторической науки?
Правда, следует подчеркнуть, что подобные разговоры касаются не только исторической науки. На последнем заседании Идеологической комиссии многие товарищи с тревогой отмечали снижение авторитета общественных наук в целом. Был назван ряд причин, вызвавших эти явления: известное пренебрежение к теории и научным кадрам, попытки отождествить науку и практику, узкий эмпиризм и субъективистские ошибки, характерные для последних лет деятельности Хрущева.
Все это верно. Названные здесь явления действительно имели место, и их устранение будет способствовать развитию общественных наук. Однако необходим дальнейший и более глубокий анализ объективного положения дел в каждой общественной науке, чтобы выяснить как общие, так и специфи-
стр. 67
ческие причины падения их престижа. В частности, нам, работникам крупнейшего в стране научно-исследовательского института, следует прежде всего уяснить сложившуюся ситуацию: несмотря на успехи последних 10 - 12 лет, интерес к представляемой нами науке ниже, чем к другим отраслям знания. Почему это произошло? Самый общий ответ на вопрос может быть такой: мы оказались не в состоянии дать достаточно полные и аргументированные ответы на вопросы, с которыми обращается сейчас к истории наше общество. Наблюдается определенный разрыв между сдвигами в творческой мысли историка и выражением этих сдвигов в готовой продукции. Этот разрыв особенно ощутим в обобщающих трудах. В результате читатель часто не получает ответов на наиболее волнующие его вопросы. Общепризнано, что историки до сих пор не выполнили указания партии - особенно решения ЦК от 30 июня 1956 г. - и не создали исторических исследований об условиях возникновения и развития культа личности, его соотношении с другими коренными процессами в жизни нашего общества, которое вопреки культу двигалось по пути, открытому Октябрьской революцией и социалистическими преобразованиями, осуществленными под руководством партии.
Падение престижа общественных наук произошло не вчера. Это явление восходит ко времени установления культа личности Сталина. Это важно подчеркнуть, поскольку падение престижа исторической науки часто связывается прежде всего с субъективистскими ошибками последних лет. Так, в частности, трактуют этот вопрос Е. Жуков, В. Трухановский и В. Шунков в статье "Высокая ответственность историков".
Подчеркивая то большое положительное значение, которое имело для исторической науки развенчание партией культа личности, авторы статьи пишут, что в процессе преодоления "этого серьезного недостатка" были допущены некоторые новые ошибки, в основном субъективистского характера, которые "бросали тень на историческую науку". В чем же состоят эти "новые" ошибки? Оказывается - мы цитируем статью - "в отдельных работах на исторические темы появилось преувеличение роли тех или иных лиц в истории, была отдана дань беспринципной конъюнктурщине". Нетрудно видеть, что к разряду "новых ошибок" авторы относят те ошибки, недостатки и пороки, которые типичны как раз для культа личности, являются его последствиями.
Те ошибки волюнтаристского и субъективистского характера, которые имели место в практике последних лет, были связаны с отступлениями от линии XX и XXII съездов КПСС, явились результатом не до конца изжитых последствий культа личности. По сути своей субъективизм и волюнтаризм Хрущева и субъективизм и волюнтаризм Сталина были явлениями одного порядка, хотя между ними имелись существенные различия - как в объеме и характере проявлений, так и с точки зрения их воздействия на развитие исторической науки.
Незыблемость сталинской исторической концепции охранялась режимом, созданным в общественных науках, когда за малейшие отступления от официальной трактовки тех или иных процессов, явлений и фактов применялись самые различные меры воздействия, в том числе, как известно, не только идеологического характера. Незыблемость этой концепции охранялась и тем обстоятельством, что из сферы изучения и анализа был исключен весьма обширный фактический материал, который мог бы поколебать "официальную" точку зрения. Даже ряд ленинских текстов и документов долгое время был исключен из научного обращения. Длительное существование системы догматических построений Сталина и его субъективистских оценок обеспечивалось, наконец, атмосферой скованности и страха, что и привело к фактическому прекращению творческих дискуссий и обсуждений главнейших вопросов и проблем исторической науки. Отсюда тот застой в разработке ряда существенных проблем, та "робость мысли историков" в 30-х - 40-х годах, о которой пишется в упомянутой статье.
Иное положение теперь. Под благотворным влиянием XX и XXII съездов КПСС коренным образом изменились условия, в которых проходило развитие исторической науки и которые исключали такое вмешательство в реше-
стр. 68
ние научных проблем, которое позволял себе Сталин. Кстати говоря, успехи науки сыграли известную роль в том, что субъективистские оценки Хрущева были быстро уяснены и отвергнуты. Вот почему никак нельзя согласиться с авторами недавней статьи в "Правде", пытающимися приравнять последствия культа Сталина и последствия субъективистских ошибок последних лет, приравнять их влияние на развитие советской исторической науки.
XX и XXII съезды КПСС, пробудив мысль, пробудив желание познать развитие процесса в полном виде и до конца, должны были вызвать и вызвали интерес к истории, к специальным историческим исследованиям. И если эти исследования отвечают на запросы читателя - они читаются нарасхват, прорабатываются и изучаются, словно и нет вопроса о "престиже". Если же читатель не находит в нашей работе действительного ответа, если он сталкивается с замалчиванием фактов, с искажением правды, то она неизбежно будет отложена в сторону.
Ввиду этого представляется необходимым специально остановиться на вопросе о не преодоленных еще последствиях культа личности, тем более что они-то и составляют основу современных субъективистских ошибок.
На первое место среди последних нужно поставить фигуру умолчания.
К настоящему времени сделано уже немало для изживания этой фигуры из арсенала историка. Однако немало еще нужно сделать.
Нет нужды доказывать, что освещение внутрипартийной борьбы имеет весьма важное значение для понимания истории социалистического строительства, да и всего развития нашей страны в годы Советской власти. Это делается в нашей литературе, но с такими упрощениями и умолчаниями, которые неизбежно порождают недоумения, а подчас и недоверие ко всей трактовке проблемы.
На этом собрании незачем рассказывать о непримиримости, которая была свойственна в идейно-политической борьбе Марксу, Энгельсу, Ленину. Но никогда для них факт принадлежности того или иного лица к оппозиции не означал, что всегда и все его идеи и взгляды, действия и поступки были ошибочны и вредны.
В. И. Ленин, борясь с меньшевизмом Г. В. Плеханова, с его постоянными колебаниями по вопросам тактики и организации, в самый разгар полемики подчеркивал личные заслуги Плеханова в прошлом, а после смерти Г. В. Плеханова В. П. Ленин счел необходимым заметить в "скобках" (для молодых членов партии, которые знали Плеханова в основном как меньшевика), что "нельзя стать сознательным, настоящим коммунистом без того, чтобы изучать - именно изучать - все, написанное Плехановым по философии, ибо это лучшее во всей международной литературе марксизма" (Полн. собр. соч., т. 25, с. 222; т. 42, с. 290). Страстная полемика, которую В. И. Ленин ведет с ренегатом Каутским на страницах "Государства и революции", не мешает ему вспомнить добрым словом о тех ранних работах Каутского, которые относились к "лучшим произведениям лучшей в мире социал-демократической литературы". Он отмечает (наряду с зародышами будущих неправильных взглядов) очень много чрезвычайно ценного в брошюре Каутского "Социальная революция"; специально обращается к последнему и лучшему произведению Каутского против оппортунистов - к брошюре "Путь к власти". В. И. Ленин вспоминал об этих прошлых заслугах своих нынешних идейных врагов не ради чистого академизма. Объективность помогала лучше уяснить суть идейных процессов, происходивших в партиях - те же марксистские работы Каутского служили В. И. Ленину "мерилом для сравнения того, чем обещала быть германская социал-демократия перед империалистической войной и как она низко пала (в том числе и сам Каутский) при взрыве войны" (Полн. собр. соч., т. 32, с. 104, 107, 110).
Ленинскому подходу к вопросу целиком отвечают те указания, которые были даны Центральным комитетом нашей партии в связи с подготовкой многотомного труда по "Истории КПСС". В статье "Правды", опубликованной в этой связи 22 июня 1962 г., говорилось: "В труде должна быть охаракте-
стр. 69
ризована деятельность активных участников революционного движения, видных деятелей партии и Советского государства, в соответствии с той ролью, которую они играли, а также с той позицией, которую они в каждый данный момент занимали в принципиальных вопросах политики партии".
С сожалением приходится отмечать, что эти четкие указания Центрального комитета реализуются медленно, с опаской. До сих пор еще из поля зрения исследователей выпадает деятельность ряда организаций на том только основании, что во главе их стояли Каменев, Зиновьев, Бухарин, Пятаков, Троцкий и т.д. Только поэтому, например, у нас нет обстоятельных исследований по истории Петербургского Совета рабочих депутатов в 1905 г., Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов в 1917 г., и по тем же самым причинам не изучается должным образом история Совета народных комиссаров и Совета труда и обороны, Реввоенсовета республики. Явно сужено также изучение деятельности некоторых органов Коминтерна.
В последнее время фигура умолчания стала широко применяться и по отношению к самому Сталину. В этом можно видеть своего рода "историческое возмездие", но в результате проигрывает наука. Появилось мнение, что умолчание является наилучшим методом борьбы с культом личности. Но борьба с культом личности методами, им порожденными, не может дать положительных результатов. Хотелось бы подчеркнуть, что объективное изучение и освещение деятельности руководящих деятелей партии и Советского государства ни в коей мере не должно вести к концентрации внимания на этих лицах, чрезмерной акцентировке их ошибок или заслуг. Центр внимания, акцент должен лежать здесь на изучении объективных процессов, происходящих в стране, в развитии партийной жизни, и только на фоне этих процессов, только в связи с ними должны изучаться и оцениваться действия личностей и вождей. Между тем фигура умолчания распространилась и на научные проблемы. Вот один из характерных примеров.
В теории и практике социалистического строительства важнейшее место занимает вопрос о содержании новой экономической политики, ее хронологических рамках и значении. Основы нэпа были разработаны В. И. Лениным. Он направлял осуществление этой политики на первых этапах. Партийные съезды и конференции, пленумы ЦК - при жизни Ленина и после его смерти - рассматривали нэп как политику, обеспечивающую разрешение всех основных задач перехода от капитализма к социализму. Однако с начала 30-х годов вопрос о нэпе все больше отодвигался в тень. Прежде всего прекратилось теоретическое осмысление практики применения принципов новой экономической политики на завершающем этапе социалистического строительства.
За последние годы произошло известное улучшение и в разработке истории новой экономической политики. Однако заключительный этап новой экономической политики, ее соотношение с политикой и практикой индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства все еще не освещены в нашей литературе. До сих пор в исследованиях на конкретные темы и в обобщающих трудах сохраняется удивительное положение: повсюду дается обстоятельная характеристика перехода к нэпу, но нигде нет анализа "выхода" из нэпа. Развитие страны с 1927 по 1929 г. освещается безотносительно к новой экономической политике. В дальнейшем изложении исчезает даже упоминание о нэпе. Чтобы убедиться в этом, достаточно перелистать страницы как изданных, так и подготовленных к изданию трудов по истории советского общества.
Между тем давно назрела необходимость анализа экономической действительности с точки зрения принципов, сформулированных В. И. Лениным при разработке основ нэпа. В наши дни совершенно очевидна прямая связь решений мартовского Пленума ЦК КПСС по сельскому хозяйству с ленинскими указаниями об использовании материальных интересов людей в строительстве нового общества. Вопрос о соотношении нэпа и социализма
стр. 70
имеет животрепещущее значение не только для СССР, но и для всех стран, строящих социализм. Поэтому опыт нэпа в нашей стране должен быть изучен во всей полноте: не только в начальной, но и в заключительной стадии.
Применение фигуры умолчания часто наблюдается при характеристике ошибок, просчетов и извращений, которые допускались в ходе социалистического строительства, особенно в борьбе за индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства. В результате этого становится неполным, односторонним, безжизненным освещение коренных процессов в социально-экономическом и политическом развитии страны.
В последнее время часто можно слышать такие, например, суждения: нужно ли детально ворошить прошлое, подробно говорить о просчетах и ошибках. Так или иначе социализм построен, отсталая аграрная страна стала могущественной индустриальной державой. Не лучше ли показывать, разъяснять, пропагандировать этот главный, основополагающий факт? Разумеется, разъяснение, пропаганда главного и основополагающего факта - первостепенная задача. Но умалчивать об ошибках или затушевывать их тоже нельзя. Во-первых, только осмысление просчетов и ошибок может дать более или менее прочную гарантию от их повторения. Во-вторых, только всесторонняя история строительства социализма в нашей стране - со всеми его достижениями, ошибками и неудачами - может помочь нашим друзьям за рубежом добиться успеха быстрее и лучше, с меньшими издержками, сократить ошибки. Наконец, в-третьих, это позволит показать действительный масштаб трудностей, которые преодолевал наш героический народ в ходе строительства нового общества, что не ослабит, а напротив, усилит воспитательное значение нашей науки.
Другой пример влияния фигуры умолчания на освещение исторического процесса мы приводим уже из области политической жизни. С середины 30-х годов в исследованиях по истории Октябрьской революции и гражданской войны в СССР исчезает конкретный анализ положения, состава и идеологии контрреволюционных сил, исследование их эволюции. Было полностью свернуто изучение истории буржуазных и мелкобуржуазных партий (и не только в послеоктябрьское, но и в дооктябрьское время).
И здесь мы имели дело с прямым отступлением от марксистско-ленинских принципов изучения общественных явлений, да и от прямых указаний В. И. Ленина. Напомним следующий факт.
Летом 1919 г. В. И. Ленину попадают "немногие, разрозненные номера" эсеро-меньшевистских журналов и сборников, издававшихся на белогвардейском тогда Юге. Это послужило поводом для замысла большой статьи, специально посвященной анализу этих изданий. Примечательна первая же фраза этой статьи: "Товарищи привезли с Юга несколько меньшевистских, эсеровских и т.п. изданий, позволяющих бросить взгляд на "идейную жизнь" по ту сторону баррикады, в том лагере" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, с. 139). Это было необходимо, чтобы во всей полноте осмыслить такое чрезвычайно сложное, многогранное и драматическое явление, как революция.
Изучение враждебных сил, их состава и идеологии, их стратегии и тактики в борьбе против Советского государства необходимо, чтобы показать банкротство буржуазных и мелкобуржуазных партий в России, историческую неизбежность утверждения диктатуры пролетариата, чтобы во всей полноте познать сложный и трудный путь отсталой крестьянской страны к социализму.
Известный поворот к исследованию мелкобуржуазной революционности, к изучению истории мелкобуржуазных партий обозначился в самое последнее время. При этом выяснились три характерных момента, о которых здесь необходимо сказать.
Во-первых, критика теоретических, программных, тактических воззрений и деятельности мелкобуржуазных партий стала более принципиальной, глубокой, аргументированной. Прошедшая в декабре прошлого года научная сессия, посвященная 60-летию первой русской революции (ее инициатором
стр. 71
выступил наш Институт совместно с Институтом марксизма-ленинизма), специально отметила это обстоятельство.
Изучение истории мелкобуржуазных партий привело, во-вторых, к более глубокому пониманию ленинской тактики на этапе буржуазно-демократических революций в России. Во всяком случае только сейчас вновь и во всей полноте начинает восстанавливаться ленинское положение о трех лагерях в русской буржуазно-демократической революции - реакционно-монархическом, либерально-буржуазном и революционно-демократическом. Только сейчас во всей своей многогранности выступила одна из центральных идей ленинской тактики того же периода - тактика "левого блока".
И, наконец, в-третьих, обращение исследователей к разработке указанной темы оказалась на редкость политически актуальной темой, ибо проблема использования мелкобуржуазной революционности, проблема блока всех революционных сил является в настоящее время задачей непосредственной революционной практики братских компартий, особенно в странах Востока. И в данном случае, таким образом, марксистское изучение и освещение истории революции в России оказывается злободневной, политически острой задачей.
Приведенные факты с достаточной убедительностью свидетельствуют, что фигура умолчания в исторической науке занимает еще большое место. Она продолжает скрывать многие лица и факты, накладывает запрет на разработку некоторых существенных проблем, порождает односторонность, схематизм в освещении важнейших процессов.
Расхождение между словом историков и историческим фактом нетерпимо. Оно ведет к уничтожению науки, противоречит духу времени, требованиям жизни, линии XX и XXII съездов КПСС. Выше мы уже говорили о следствиях фигуры умолчания для исторической науки, для познания и осмысления действительности. Но у исторической науки имеются еще воспитательные функции. Она может и должна выполнить большую и важную работу по воспитанию молодых поколений, всего населения "в духе научного коммунизма, добиваясь, чтобы трудящиеся глубоко понимали ход и перспективы мирового развития, правильно разбирались в событиях внутри страны и на международной арене, сознательно строили жизнь по-коммунистически" (Программа КПСС).
Как можно справиться с этой задачей, не будучи в полной мере искренним, откровенным, правдивым? Фигура умолчания наносит колоссальный ущерб воспитательной работе, подрывая в массах, особенно в молодежи, доверие к воспитателю, к его идеологии и аргументам. Слово преподавателя, исследователя станет пользоваться должным доверием, когда оно перестанет приходить в противоречие с фактами. Объективное, без упрощений и умолчаний, освещение событий прошлого и настоящего позволит молодому человеку овладевать марксистско-ленинскими взглядами на жизнь не в порядке зазубривания аксиом, а в порядке размышления, сделает эти взгляды глубокими и прочными убеждениями.
Следует подчеркнуть и еще одну сторону вопроса. Без преодоления фигуры умолчания наша борьба с буржуазной реакционной историографией не сможет дать настоящего эффекта, которого требует долг работников идеологического фронта коммунистического движения.
Эта тема требует специального рассмотрения. В данном докладе мы отметим только, что буржуазная историография в особенности активно выступает именно в тех областях, где историками-марксистами не ведется исследовательская работа или где марксистские исследования не заняли своего подлинного места. Необходимо, следовательно, в интересах успеха идейной борьбы не ослаблять внимания к различным эпохам и разным разделам исторической науки, не предоставлять буржуазной историографии монополии ни на одну из проблем.
Не вполне изжиты наслоения культа личности и в понимании соотношения интернационализма и патриотизма. Мы знаем, что в исторической науке
стр. 72
30 - 40-х годов были случаи к принятию всего прошлого, без достаточной классовой дифференциации, с выпячиванием национально-государственных традиций и умалением доминирующего значения традиций революционной, освободительной борьбы. В ряде случаев имел место прямой рецидив дворянско-буржуазных концепций, в особенности при изучении феодальной эпохи истории России. Очевидно также, что отход от ленинизма в оценке исторических традиций сыграл немалую роль в формировании идеологии культа личности (апология "сильных правителей", царистско-великодержавных методов достижения и упрочения централизованной государственности).
В процессе преодоления последствий культа личности был восстановлен правильный принцип сочетания патриотизма и интернационализма. Но в последнее время появились тревожные признаки возврата отдельных историков к взглядам, казалось бы, уже преодоленным. Хотя эти взгляды получили отпор в печати, они настораживают.
В наше время, когда позиции марксистско-ленинской идеологии атакуются, в частности, со стороны националистов, прикрывающихся марксистским флагом, особенно важно укрепить в сознании народа, молодежи революционные традиции партии, рабочего класса, народов СССР, традиции, являющиеся самым ценным и национальным и вместе с тем интернациональным нашим историческим достоянием.
Закономерен вопрос: почему же оказались столь устойчивыми такие явления, как неправильное понимание принципа партийности, соотношения патриотизма и интернационализма, использование фигуры умолчания и т.п.? Почему на десятом году после XX съезда КПСС приходится еще говорить о преодолении остатков неправильных взглядов? Ответ на этот вопрос не может быть однозначен. Здесь сказываются и живучесть традиций, и навыки, давно ставшие профессиональными, и стремление облегчить себе работу, и боязнь возможных неприятностей. За этими традициями и навыками стоят живые люди, которые с трудом расстаются с фигурой умолчания, поскольку она - их давний коллега и соавтор.
И среди историков и среди деятелей литературы и искусства еще можно встретить людей, которые ищут различие между правдой события и правдой жизни, между правдой факта и правдой идеи. Им кажется естественной жертва "маленькой" правды ради вящей убедительности, чистоты и прямолинейности правды "большой". Оформленным выражением этих взглядов стала статья Евг. Вучетича "Внесем ясность" (Известия, 14 апреля 1965 г., N 88). Здесь концепция двух правд - большой и маленькой, партийной и беспартийной - получила наиболее четкую формулировку. В этой статье говорится о литераторах, которые "усиленно напирают" на поражения и неудачи в начальный период войны и не видят, не учитывают главного - величайшей победы советского народа, социалистического государства над фашизмом. Не вдаваясь в спор о литераторах, отметим, что критика односторонних позиций совсем не нуждается в возрождении ложной концепции двух правд, в жертве "маленькой" правдой во имя "большой".
Мы хорошо помним то время, когда в историографии Великой Отечественной войны господствовала концепция "двух правд". И мы знаем, что на самом деле эта концепция порождала фальшь, неправду в освещении начального этапа войны. Тогда появились кощунственные утверждения об "организованном", "планомерном" отступлении "с целью изматывания врага". Неудачи и поражения 1941 г. превращались в осуществление некоего заранее разработанного "плана активной обороны".
Автор статьи "Внесем ясность" затемнил действительно ясный вопрос - в истории есть только одна правда, и от историков наше марксистско-ленинское мировоззрение, наша коммунистическая партийность требуют познания этой правды в полном объеме. Именно такой подход - исследование правды во всем объеме, со всей смелостью и глубиной - является ленинским подходом. Людям, которые выступают против правдивого освещения ошибок и поражений, считая, что в таком изучении корень "уныния", стоило бы
стр. 73
поглубже изучить ленинскую постановку вопроса, скажем, в дни Брестского кризиса, перехода к нэпу. "Если бы мы допустили взгляд, что признание поражения вызывает, как сдача позиций, уныние и ослабление энергии в борьбе, то надо было бы сказать, что такие революционеры ни черта не стоят... - говорил Ленин. - Сила наша была и будет в том, чтобы совершенно трезво учитывать самые тяжелые поражения, учась на их опыте тому, что следует изменить в нашей деятельности. И поэтому надо говорить напрямик. Это интересно и важно не только с точки зрения теоретической правды, но и с практической стороны. Нельзя научиться решать свои задачи новыми приемами сегодня, если вчерашний опыт не открыл глаза на неправильность старых приемов" (Полн. собр. соч., т. 44, с. 205).
В условиях отчаянных трудностей для Советской власти Ленин не боялся говорить партии и народу всю правду. Он боролся за престиж марксистской теории только одним единственно верным способом - безбоязненно смелой партийной, принципиальной постановкой самых острых вопросов, и советские историки могут и должны идти только по этому пути.
Теории, подобные изложенной в статье "Внесем ясность", опираются на неправильное толкование принципа партийности в науке, соотношения партийности и объективности. С сожалением приходится констатировать, что четкого решения этих вопросов не содержится и в статье "Высокая ответственность историков".
Авторы ее не раз подчеркивают, что "историки обязаны писать правдиво, безусловно не отходить в своих работах от исторических фактов", что "наш народ ждет от историков безусловно объективного освещения истории советского общества". Вместе с тем в той же статье говорится и о том, что "абстрактной, внеклассовой исторической "правды" в классовом обществе не существует и не может существовать, как не может быть и беспартийного отношения к истории".
Вторая часть только что приведенного положения о том, что не может быть беспартийного отношения к истории - является бесспорной. Но она вовсе не вытекает из первой его части. Поиски правды в исторической науке - это поиски объективной истины, то есть истины, не зависящей от воли отдельных лиц и даже отдельных классов. И такая объективная истина существует вне зависимости от того, какой отрезок всемирно-исторического процесса исследует историк. "Правда не должна зависеть от того, кому она должна служить", - говорил Ленин (Полн. собр. соч., т. 54, с. 446). Другой вопрос, что эта правда, эта объективная истина наиболее полно и глубоко познается с позиции восходящих прогрессивных классов, что только таким классам, и прежде всего пролетариату, практически выгодно познать ее в наиболее полном объеме. "Искать истину нужно такой, как она есть, в ней ничего нельзя подправить, дополнить, изменить", - справедливо пишет акад. А. Александров в опубликованной "Правдой" на днях статье "Коммунист в науке". Партийность в науке, то есть исследование исторической действительности с позиции пролетариата, предполагает, следовательно, стремление познать истину в ее наиболее полном объеме. Именно на эту сторону дела должен быть сделан особый упор сейчас, когда партия стала остро ставить вопрос о преодолении всех и всяческих проявлений субъективизма.
Нужно, наконец, назвать еще один чрезвычайно важный фактор устойчивости субъективизма в исторической науке - конъюнктурщину.
На прошлом партийном собрании в ряде выступлений рассказывалось о том, как в целях восхваления Хрущева некоторыми руководящими работниками Института делались попытки навязать исследователям тему о "великом десятилетии", какие усилия предпринимались, чтобы принудить писать историю села Калиновки.
Тогда же говорилось о том отрицательном влиянии, которое оказывают некоторые работники цензуры, когда они, явно превышая полномочия, не только сохраняют государственную тайну, но и определяют, можно ли упоминать того или иного государственного деятеля, можно ли писать о тех или
стр. 74
иных событиях и фактах, заведомо тайны не составляющих. Больше того, цензура берет на себя задачу определять, может ли исследователь приходить к тем или иным выводам или не может. За последний год активность цензуры в решении подобных вопросов резко возросла, и это обнажило противоестественность, ненормальность положения, при котором один член партии - как правило, неспециалист - определяет за другого члена партии - специалиста - содержание научных выводов, оценок, позиций. Ведь не так давно отдельные работники цензуры доходили до того, что стали вычеркивать упоминания о XX и XXII съездах партии, о культе Сталина и т.д.
Иногда, впрочем, и в наших собственных публичных выступлениях имеют место непродуманные и поспешные рекомендации. Так, например, в уже цитированной статье трех авторов говорится: "получил распространение немарксистский термин "период культа личности"". Между тем этот термин содержится в резолюциях XXII съезда и его подтверждение или отмена является прерогативой съезда партии.
Коммунисты нашей организации с большим удовлетворением услышали, что на идеологическом совещании в ноябре 1965 г. П. Н. Демичев говорил о необходимости решительно покончить с таким вредным явлением в общественных науках, как стремление угодить тому или иному лицу, как готовность легко менять выводы и точки зрения и т.п., то есть со всем тем, что не должно быть так: ученый выступает с позиций, угодных тому или иному лицу, а затем, когда уходит это лицо, оказывается вынужденным опровергать себя.
Этот урок должен сделать для себя каждый коммунист нашей организации.
Для нас, историков-коммунистов, принцип партийности является обязательным, непреложным принципом научного исследования. Связь истории с современностью, воплощенная в принципе партийности, питает развитие нашей науки, обогащает ее проблематику, выдвигает новые аспекты исторического исследования. Но эта связь не имеет ничего общего с конъюнктурщиной, с искажением исторической правды в угоду сегодняшним настроениям, а тем более в угоду интересам одних лиц.
Сказанное приводит к выводу, что глубокая перестройка, начавшаяся в исторической науке на основе решений XX съезда, еще не завершена. Сделано уже немало. Мы видим, насколько значительны происшедшие сдвиги. Но вместе с тем становится все более очевидной необходимость решительного преодоления еще сохраняющихся субъективистских ошибок. Мы видим, что эти недостатки - прямое следствие неполного, непоследовательного проведения линии XX-XXII съездов КПСС.
IV. О некоторых вопросах развертывания исследовательской работы в Институте
Из анализа развития и состояния исторической науки вытекают и некоторые соображения о путях ее дальнейшего развития.
Сразу же скажем, что партком не считает ни нужным, ни возможным предлагать партийному собранию перечень тем и проблем, разработкой которых следовало бы заняться в первую очередь. Для этого потребовался бы внимательный анализ каждой из отраслей исторического знания, что является компетенцией дирекции и соответствующих научных коллективов - ученых и научных советов, отделов, секторов, групп. Позвольте лишь выразить уверенность, что сейчас, в канун XXIII съезда КПСС и после его окончания, такая работа будет выполнена и что партийная организация нашего Института примет в ней самое активное участие.
Однако партийной организации следует вдумчиво разобраться в некоторых общих вопросах нашей работы, касающихся направления и условий развития науки.
Здесь на первое место мы ставим вопрос о связи и зависимости между нашей наукой и практикой коммунистического строительства. В программе
стр. 75
нашей партии указывается, что наука должна служить основой нашей политики, основой руководства всей жизнью страны. Именно поэтому мы не можем обходить молчанием того, что это важнейшее положение применительно к исторической науке очень часто трактуется крайне упрощенно, односторонне. Разве не об этом свидетельствует такая характерная черта нашей продукции, как комментаторство. Уместно вспомнить также, сколько было написано за последние годы о воспитательной функции исторической науки и как мало - о ее главной задаче, о задаче познания исторической действительности. Между тем только через познание закономерностей и форм общественного развития историческая наука может наиболее полно, действенно, эффективно служить делу коммунизма, внося в сознание его строителей понимание путей дальнейшего движения, вселяя уверенность в правоте и в неизбежном торжестве идей коммунизма.
Между тем и воспитательную функцию свою историческая наука выполняет лучше и эффективнее через познание. Именно познание исторической действительности во всей полноте может воспитать и воспитывает молодежь в духе марксистско-ленинской идейности, воспитывает преданность коммунистическим убеждениям, Советской социалистической Родине.
Большой вклад в строительство коммунизма историческая наука может внести разработкой проблем, связанных с практикой современности. Специалисты по истории советского общества должны уделять особое внимание проблемам, непосредственно связанным с практикой коммунистического строительства, исследование которых могло бы оказать непосредственную помощь партии и правительству в решении вопросов текущей хозяйственной, политической и культурной жизни.
В этой связи необходимо остановиться еще на одном вопросе. За последнее время часто приходится слышать следующее суждение: исследователь должен изучать и познавать действительность во всей полноте и, следовательно, может и должен формулировать свои выводы не оглядываясь на конъюнктуру. Однако не все исследования, не все выводы и наблюдения следует публиковать, поскольку нужно учитывать при этом соображения политической целесообразности. На одном из наших собраний подобное предложение было сделано А. М. Румянцевым.
Эти предложения нужно хорошо продумать. Возможно, что известное рациональное зерно в них имеется. Однако значение этой меры будет зависеть от того, кто именно станет определять целесообразность публикации результатов исследования. И здесь, думается, первое слово должно принадлежать Ученому совету. Результаты этой меры могут быть чисто отрицательными, если решение судьбы исследовательской работы будет определяться методами администрирования.
Одним из важных условий развития науки следует также считать ликвидацию - не на словах, а на деле - неравноправного положения некоторых разделов исторической науки. Хотя сейчас никто не выступает с нигилистическими заявлениями по поводу изучения истории античного общества или эпохи феодализма, но фактически эти отрасли исторического исследования влачат довольно жалкое существование: кадры не готовятся (а наличные - вымирают), завершенные работы с трудом и ограничениями включаются в издательские планы, целые отрасли вспомогательных дисциплин ликвидированы (нумизматика, палеография, папирология); все еще бытует понятие "актуальности", базирующееся на хронологическом принципе.
Важнейшим условием развития науки является сохранение и дальнейшее развертывание творческих дискуссий. Принципиально этот вопрос ясен. За научные дискуссии выступают все. Тем не менее приходится констатировать затухание научных дискуссий на страницах исторических журналов. За последние два-три года журнал "Вопросы истории" не смог организовать ни одного сколько-нибудь широкого обсуждения. Попытки вызвать обмен мнениями по проблеме перехода к нэпу в 1964 г. или по вопросам источниковедения в 1965 г. не привели к развертыванию дискуссий. Журнал "История
стр. 76
СССР" после весьма полезной дискуссии о периодизации советской историографии также ослабил внимание к задаче проведения творческих обсуждений наиболее острых проблем.
И это в то время, когда в других научных журналах дискуссии приобретают все более и более важное значение. И поскольку потребность в дискуссиях по коренным проблемам развития исторической науки велика, наблюдается тенденция перенесения дискуссий по вопросам истории на страницы других, не исторических журналов. Так случилось, например, с проблемой азиатского способа производства и ранних классовых обществ - при участии сотрудников нашего Института она обсуждалась на страницах журнала "Вопросы философии", "Народы Азии и Африки". То же самое приходится сказать и относительно обсуждения проблемы общественных формаций: и здесь историки ушли к философам, не имея возможности выступить на страницах собственных журналов.
Нет необходимости говорить о том, что отказ от постановки, от обсуждения дискуссионных вопросов снижает роль исторических журналов в развитии науки.
Основной трибуной творческих дискуссий стали в последние годы Научные советы, на сессии которых и были вынесены наиболее важные и принципиальные вопросы. Однако и здесь есть моменты, которые тревожат. Во-первых, в последние годы сессии Научных советов все чаще и чаще стали проводиться в связи с той или иной датой и приобретать тем самым в какой-то мере парадный характер. Во-вторых, обилие докладов и сообщений, выносимых на сессии, приводит к тому, что действительно творческого обсуждения не получается. И, наконец, в-третьих, плохо, что в сборниках материалов сессий Научных советов в последнее время публикуются только доклады и сообщения. Все это может привести к падению интереса к сессиям Научных советов, к утрате ими ведущего места в постановке и обсуждении наиболее актуальных вопросов развития науки.
Сейчас, в связи с выходом 2-го номера журнала "Коммунист", можно говорить о том, что поставленный акад. М. В. Нечкиной вопрос об усилении внимания к монографическим исследованиям получил свое принципиальное решение. Надо думать, что для серьезных капитальных исследований по важнейшим проблемам отечественной и всеобщей истории дорога открыта. В связи с этим должна несколько измениться плоскость обсуждения вопроса о правильном сочетании коллективных и монографических изданий. Нет никакого сомнения в том, что последние должны служить прочной основой первых, - на этом сходятся все.
Но в настоящий момент, когда в Институте закончена десятитомная "Всемирная история", когда наступает завершающая стадия работы над многотомной "Историей СССР", необходимо очень серьезно проанализировать их содержание и результаты с целью выявления нерешенных или недостаточно разработанных вопросов, требующих монографического исследования.
Говоря обо всем этом, следует со всей определенностью подчеркнуть, что обобщающие труды и в будущем должны занимать видное место в нашей работе и что сейчас нужно приложить максимум усилий для успешного завершения начатых коллективных работ.
Разумное и более широкое использование международных связей в интересах всемерного развития нашей науки - важный вопрос, который должен привлечь внимание партийной организации.
Речь идет об установлении прочных, деловых контактов с учеными социалистических стран и исследователями-марксистами капиталистических стран для совместного обсуждения конкретно-исторических и методологических проблем нашей науки, а также о кооперировании творческих усилий историков-марксистов различных стран при постановке конкретных исследований. Приходится с сожалением констатировать, что мы имеем довольно отдаленное представление о состоянии и развитии исторической мысли в братских социалистических странах - о нас они знают гораздо больше. Мы по
стр. 77
большей части проходим мимо крупных научных дискуссий, которые проводят зарубежные историки-марксисты, хотя некоторые весьма интересные вопросы теории и методологии они ставят раньше, чем мы. Одна из причин этого - неудовлетворительная постановка научной информации. Отсутствие специального научно-информационного журнала становится прямым тормозом развития нашей науки, и вопрос о создании такого журнала нужно решать безотлагательно. Однако и существующие исторические журналы нужно шире использовать для аннотирования, рецензирования и перепечатки наиболее интересных статей, выходящих за рубежом. Стоит обсудить также вопрос о выпуске сборников с переводами наиболее интересных материалов, появляющихся в социалистических странах. Он может быть издаваем на ротапринте.
И наконец, последняя группа вопросов касается проблем организации и руководства наукой.
Начать приходится с вопроса, возникшего отнюдь не по инициативе нашей партийной организации. По решению Президиума АН СССР была создана комиссия, имевшая своей задачей выработку мер по улучшению работы Института истории. В ходе работы этой комиссии вновь были сформулированы предложения о необходимости разделения нашего Института на два новых Института. Поскольку все остальные предложения об улучшении нашей работы так или иначе связаны с судьбой Института как целого, партком докладывает собранию свое мнение по данному вопросу, совпадающее с мнением дирекции.
Историческая наука по мере своего развития - впрочем, как и любая другая, - подвержена процессу все более глубоко идущей дифференциации. Приобретают определенную самостоятельность некоторые ее разделы и направления, возникает сравнительно узкая специализация по странам или по периодам. Это - естественный и закономерный процесс. Но, строго говоря, это лишь одна сторона двуединого процесса, и его можно признать закономерным лишь в том случае, если достаточно ярко представлена и другая сторона - интеграция научного знания. Отсюда вытекают такие задачи, как планирование и координация научной работы, методологические проблемы, обобщающие труды и т.п.
Указанные процессы нашли определенное отражение и в организационных формах развития исторической науки в нашей стране. Когда-то в системе АН СССР существовал только один Институт истории. За последние 15 - 17 лет были созданы: Институт славяноведения, Институт народов Азии, Институт народов Африки, Институт Латинской Америки. Проект разделения Института истории на два привел бы, в случае его реализации, к созданию Института истории СССР и Института народов Европы и Северной Америки.
Таким образом, наблюдаемый за последние годы процесс дифференциации и отпочкования исторических институтов имеет своим результатом создание научно-исследовательских учреждений по отдельным континентам. Едва ли подобный принцип членения исторического исследования может быть признан удовлетворительным с точки зрения задач марксистского учения об обществе. Мы уже не говорим о том, что подобный процесс, доведенный до его логического конца, был бы сугубо односторонним и в конечном счете возникла бы настоятельная необходимость наново ставить вопрос о создании некоего интегрирующего научно-исследовательского исторического института.
Такую роль и выполняет ныне Институт истории АН СССР, может быть, не всегда достаточно полно и эффективно. В этой связи встает вопрос о внутренней структуре Института и о методах руководства. Здесь могут быть намечены два пути: в организационном плане - некоторая децентрализация управления Институтом, в плане общественном - демократизация руководства.
В Институте существуют, как известно, следующие научно-организационные ячейки: директор и его заместители, Ученые советы, отделы, сектора, группы. Нужно основательно продумать вопрос о функциях и правах всех перечисленных выше ячеек, а также о системе их связей и взаимоотношений.
стр. 78
Сектора должны оставаться основной и главной ячейкой руководства научно-исследовательской работой. Как показал многолетний опыт, они, как правило, вполне способны справиться с этими задачами. Одновременно следует более широко и гибко, чем до сих пор, практиковать создание подвижных и временных групп (коллективные труды, специальные задания и т.п.). Особо стоит вопрос об отделах. Принцип деления Института на отделы проведен недостаточно последовательно (сектора всеобщей истории не объединены в отделы). Функции заведующих отделами не определены сколько-нибудь точно. Очевидно, следует считать основной задачей заведующих отделами руководство научной жизнью секторов и групп.
Все эти вопросы нуждаются в глубоком изучении. Партком ставит их в предварительном порядке, рассчитывая очередное партийное собрание целиком посвятить вопросам структуры нашего Института.
Что касается вопроса о демократизации руководства Института, то недавно, в связи с обсуждением постановления ЦК КПСС об улучшении работы с руководящими кадрами, партком принял принципиальное решение о недопустимости сосредоточения в одних руках двух и более административных должностей, поскольку это ведет объективно к созданию монополии отдельных ученых в науке. Вместе с тем, несомненно, заслуживает внимания предложение о более широком распространении принципа выборности. Не следует ли принцип выборности распространить и на заместителей директора, на заведующих отделов, учитывая при этом мнение коллектива в целом, то есть производственного собрания Института. То же самое следует, очевидно, сказать и относительно редакторов и редколлегий наших научных журналов. Известный отрыв редколлегий от исследовательских организаций - неоднократно отмечавшийся на наших партийных собраниях факт. Как преодолеть этот отрыв? Можно, конечно, идти по пути совмещения должностей, то есть ставить во главе журнала ученого, занимающего более или менее значительный административный пост. По изложенным выше мотивам мы не считаем такое решение принципиально правильным. Выход, на наш взгляд, состоит в том, чтобы должности редакторов и членов редколлегий также сделать выборными. Это, с одной стороны, теснее свяжет редакции исторических журналов с коллективом Института, а с другой стороны - поставит работу редколлегий под контроль коллектива ученых, компетентных в вопросах того или иного раздела исторической науки.
В непосредственной связи с названными выше вопросами находится и вопрос о расширении прав Ученых советов в интересах повышения их ответственности за идейно-политический уровень и качество научной работы. Сейчас Ученые советы - консультативный, совещательный орган при дирекции. Это подчеркивается и принципом конституирования Советов - члены их назначаются. Не подлежит сомнению, что указанное обстоятельство, с одной стороны, открывает возможность для односторонних решений, для навязывания своего мнения, идущего вразрез с мнением научного коллектива. С другой стороны, положение Ученых советов как инстанции с правом совещательного голоса ограничивает ответственность Ученого совета за свои рекомендации, порождает формализм в их работе. Тут за примерами далеко ходить не надо. Достаточно сказать, что Ученый совет советского отдела рекомендовал к публикации явно не готовый к печати 7-й том "Истории Москвы", и лишь вмешательство парткома предотвратило выход в свет недоработанной книги.
На наш взгляд, следовало бы, с одной стороны, серьезно продумать вопрос о выборах членов Ученых советов, с другой стороны - нужно точно установить, решение каких именно вопросов входит в исключительную компетенцию Ученых советов, по каким вопросам его мнение является окончательным. Полагаем, в частности, что решение вопроса о публикации исторических исследований должно стать исключительной компетенцией Ученых советов. Наконец, для усиления контроля за деятельностью Ученых советов, для усиления партийного влияния на их работу целесообразно обсудить пред-
стр. 79
ложение о создании партгрупп Ученых советов, созываемых по мере надобности секретарем парткома (или бюро), входящего по должности в Ученый совет Института (отдела). Кстати говоря, в некоторых академических институтах такие партгруппы уже созданы и работают. Партком намерен в ближайшее время ознакомиться с опытом их работы и обсудить этот вопрос на своем заседании.
Обобщением всех названных только что предложений является предложение об отмене содержащегося в Уставе нашей партии ограничения относительно права контроля со стороны институтских парторганизаций за деятельностью администрации. По мнению парткома, в настоящих условиях такое ограничение уже не является необходимостью.
Таковы некоторые предложения о демократизации работы Института и роли наших партийных организаций, которые партийный комитет считает нужным внести на обсуждение данного партийного собрания.
Товарищи!
Партия идет навстречу своему очередному съезду. Партия требует от всех своих членов большей активности и сознательности, большей ответственности за наше общее дело.
Нет никакого сомнения в том, что партийная организация нашего Института может и должна находиться на уровне современных задач, современных требований, предъявляемых партией и ее Центральным комитетом к партийным организациям и работникам идеологического фронта.
(Продолжение следует)
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
 |
Editorial Contacts |
About · News · For Advertisers |
 Digital Library of Kazakhstan ® All rights reserved.
2017-2024, BIBLIO.KZ is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Kazakhstan |
|
US-Great Britain
Sweden
Serbia
Russia
Belarus
Ukraine
Kazakhstan
Moldova
Tajikistan
Estonia
Russia-2
Belarus-2
