И.Г. ДОБРОДОМОВ, доктор филологических наук

24 июля 1438 года из южноиранского города Шираза выехал по своим торговым делам купец Ходжа Шамс ад-Дин Мухаммад с товарами. Три года спустя отчет об этой торговой поездке попал в энциклопедическое сочинение "Шамс ас- сийак" ("Солнце науки ведения счетных книг"), составленное в Герате неким Али ибн Мухаммадом ал-Куми (или аш-Ширази). На эту рукопись, хранящуюся в стамбульской библиотеке Айя- София, обратили внимание востоковеды: немецкий - Вальтер Хинц и советский - Борис Николаевич Заходер (Hinz W. Eine orientalische Handelsuntemehmung im 15. Jahrhundert // Die Welt des Orients. Stuttgart, 1949, N 4; Заходер Б.Н. Ширазский купец на Поволжье в 1438 г. // Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967. Т. II).

В весьма интересном отчете ширазского купца особое внимание обращает на себя мера русского полотна: его было куплено 10 лубубов стоимостью 20 сомов за каждый лубуб; всего на сумму 200 сомов.

Лубуб как единица измерения тканей неизвестна ни в восточной, ни в русской метрологии (Хинц В. Мусульманские меры и веса с переводом в метрическую систему. М., 1970; Каменцева Е.И., Устюгов Н.В. Русская метрология. М., 1975. М., Изд. 2-е). Смелую попытку выяснить содержание этого слова предпринял Б.Н. Заходер.

О знакомстве Востока с русским полотном известно из многих источников: "у славян и русов одежда из льна" (Худуд ал- алем. Рукопись Туманского с введением и указателем В. Бартольда. Л., 1930; Hudud al-'Alam. The Regions of the World. A. Persian Geography 327 А.Н. - 982 A.D. Translated and explained by V. Minorsky (-GMS, NS, vol. X). London, 1937; Бартольд В. Отчет о поездке в Среднюю Азию с научною целью

стр. 78

1893-1894 гг. // Записки импер. Академии наук, VIII серия по историко-филологическому отделению. СПб., 1897, Т. I). Русское полотно упоминается и у ал-Омари как один из видов экспорта в Индию. "Отчет же ширазского купца вносит нечто новое в наши знания об этой широко распространенной торговле русским полотном; мера, которой измерялось полотно в Сарае, названа в отчете лубуб, в переводе издателя текста документа [Вальтера Хинца] - "тюки", "Ballen"; каждый такой тюк оценивался в 20 сомов. Слово лубуб - множественное] ч[исло] от лубб - означает в арабском языке "сердцевина", "лучшая часть" и никакого отношения к метрологии не имеет. Это арабизированное лубуб весьма сходно по звучанию с русским луб, которое, кроме всем известных значений "слой древесной коры", "лыко" имеет и следующее специальное значение "волокна конопли, льна, крапивы, употребляемые для выделки пряжи" (Толковый словарь русского языка. Под ред. Д.Н. Ушакова. М., 1938, т. II). Не напоминает ли это также лубяную тару, Лубянку? Нам представляется, что имеется достаточно оснований под упомянутым в отчете ширазского купца нумеративом видеть не арабское, а более или менее искаженное, как это обычно бывает в передаче арабской графики, русское слово" (Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967. Т. II). В другом месте этой же книги Б.Н. Заходер обращает внимание на разные начертания слова для названия ткани у славян и русов.

Б.Н. Заходер (1898-1960) не располагал доказательным русским словарным материалом, необходимым для подтверждения своей остроумной гипотезы о метрологическом значении русского слова луб, возникшем из обозначения тары для товара. Такой материал не попал в поле его зрения.

А между тем в "Материалах для Словаря древнерусского языка" И.И. Срезневского (СПб., 1895. Т. I) содержится небольшой материал по употреблению слова лубъ в качестве обозначения "лубяного короба" и "определенной меры" (применительно к соли), причем луб входил в систему мер, которые, вероятно, имели разную территориальную приуроченность, например: "(...) кто купитъ, мехъ соли, или кадь соли (...) или рогозину соли, или лубъ соли, или пошев соли (...) безъ весу, на два рубля (...) ино съ нихъ заповеди два рубля, рубль на продавце, а другой на купце..." (Таможенная Весьегонская грамота 1563 г. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедицией имп. Академии наук. Т. 1: 1294-1598. СПб., 1836).

Смелые этимологические соображения Б.Н. Заходера получили некоторую поддержку, когда Новгородской археологической экспедицией под руководством А.Ф. Медведева (1969-1970) в Старой Руссе была обнаружена берестяная грамота. Хронологически она относится (по стратиграфическим соображениям археологов) к первой четверти XV века, т.е. весьма близка по времени к отчету ширазского купца.

стр. 79

В этой берестяной грамоте дважды упоминается лубъ в качестве обозначения крупной меры соли: "а прося(т) зде(сь) соли по семи лубовъ за рубль, а наши хотя(т) давать, а на д(е)нь ни луба ни продать" (Арциховский А.В., Янин В.Л. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1962-1976 гг.). М., 1978; Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 1995). "Словарь русского языка XI-XVII вв." приводит еще одну цитату из "Копий царских грамот 1547-1598 гг.": Покупали де они в Русе на год по осмидесятъ лубов соли" (М., 1981. Вып. 8. Далее СлРЯ Х1-ХП вв.).

На основании этих старорусских текстов, где речь идет о мерах соли, "СлРЯ XI-XVII вв." смело формулирует слишком широкое значение: "Лубяной короб как тара и мера для сыпучих и влажных [?] продуктов", ставя его на второй план после значения "Короб из луба" на основании единственной поздней цитаты из рукописной "Приходо-расходной книги Иверского Валдайского монастыря 1668-1669 гг."; "Куплено дватцат четыре луба в чом яблока весть в Ыверской м(о)н(а)ст(ы)рь".

На основании одного документа 1639 года от солеваров Старой Руссы специалисты по русской исторической метрологии установили, что в лубе вмещалось 5 пудов соли: "А в лубе соли весом 5 пуд" (Каменцева, Устюгов. Указ. соч.).

Позже такое же метрологическое содержание скрывалось и за уменьшительной по происхождению формой лубокъ в "Таможенных книгах Успенского Тихвинского монастыря XVII века": "Лубокъ икры весу пять пудъ" (СлРЯ XI-XVII вв. Вып. 8).

Как видно из приведенных примеров, употребление существительного лубъ в качестве обозначения тары и соотносимой с ней метрологической единицы существовало исключительно на новгородской территории (Старая Русса, Валдай, Тихвин), поэтому на смежных территориях иногда вставал вопрос о соотношении новгородского луба с принятыми там другими мерами.

Аналогичная мера на других русских территориях именовалась пошевъ (наряду с рогозина, рогожа, мехъ ) , например: "а съ пошеву соли Русюя съ луба имати тамгу и весу и узолцового по три московки, по старине" (Таможенная уставная грамота 1571 г., данная по наказу царя Иоанна Васильевича боярину и новгородскому наместнику Петру Даниловичу Пронскому, Алексею Михайловичу Старому и дьяку Семену Федоровичу Мишурину, о взимании в Великом Новгороде на Торговой стороне, в Государевой опришне, всяких пошлин // Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной Коллегии иностранных дел. М., 1819. Ч. II).

В царской жалованной грамоте Василия Ивановича Шуйского от 24 июня 1610 года Борисоглебскому монастырю в Торжке на владение монастырскою отчиною, пашнею, мельницами и лугами по прежним

стр. 80

жалованным грамотам три луба соли приравнивались одной рогоже:

"рогожа соли, или противу рогожи три луба соли" или же "рогожа соли, или три луба соли", в связи с чем и определялся характер пошлин: "а съ лубовыя соли имати съ трехъ лубовъ, противъ подъему, по четыре денги съ луба" (Акты собранные... 1598-1615. Т. 2).

В качестве мер для соли на разных территориях Русского централизованного государства конца XV - начала XVII вв., кроме старорусского (новгородского) луба, употреблялись: сапца (пермск.), пуз (двинск.), рогожа или рогозина, мех, пошев, лукно, соотношения между которыми не всегда ясны, и некоторым из них метрологи, едва ли основательно, отказывают в метрологической значимости, считая их просто обозначениями тары (рогожа, мех). В течение XVII века все эти местные соляные меры выходят из употребления, поскольку соль стала продаваться на вес, но некоторое время для соли объемное и весовое измерения сосуществовали (Каменцева, Устюгов. Указ. соч.). Этот процесс замены объемных мер для сыпучих веществ весовыми заслуживает специального рассмотрения.

Термин лубъ применительно к таре для тканей и единицы их измерений при оптовой продаже в русских текстах пока не обнаружен, но лубовой короб для ткани упоминается в 1694 году в "Книге расходной Холмогорского архиерейского дома 1694-1695 гг." (Рукоп. ЛОИИ, к. 11, N 107, л. 29): "Под вышеписанные крашенины купленъ короб лубовой десять денег дано" (СлРЯ XI-XVII вв. Вып. 8).

Этот пример следует рассматривать как еще один шаг к подтверждению весьма остроумной гипотезы Б.Н. Заходера о связи загадочной меры тканей лубуб у ширазского купца ходжи Шамс ад-Дина Мухаммада с русским словом лубъ. Все старые русские текстовые примеры метрологического употребления названия лубъ связаны с новгородскими территориями. Именно такие новгородские употребления термина лубъ помогли объяснить термин лубуб из отчета ширазского купца в духе соображений Б.Н. Заходера.

Permanent link to this publication: