В историографии мусульманской Испании (Андалусии) 1990-е годы ознаменовались новой дискуссией об одном из наиболее интересных и драматических явлений в истории страны - серии мятежей конца IX - начала Х в. (фитна), которое по масштабам и длительности вполне заслуживает того, чтобы называться гражданской войной. Рассказывая о событиях того времени, источники сообщают о многочисленных мятежниках, захватывавших отдельные крепости и целые области и добивавшихся фактической независимости от правителей страны - эмиров Кордовы. Последним понадобилось более полувека, чтобы покончить с мятежами и восстановить свою власть на всей территории Андалусии.

В действиях мятежников сплелось так много устремлений, амбиций и иных побудительных мотивов, что найти для них однозначную трактовку довольно сложно. Традиционная, основанная на видении событий средневековыми мусульманскими авторами, интерпретация фитны заключается в том, что определяющим моментом была взаимная ненависть автохтонных испанских (независимо от религии) и пришлых арабо-берберских элементов, проявившихся в многочисленных случаях противостояния на различных уровнях. Другой характерной чертой фитны называлось появление большего числа удачливых разбойников, которые, пользуясь ослаблением центральной власти, безнаказанно грабили целые области ¹ .

И вот, в 1994 г. испанский ученый М. Асьен Альманса издал книгу "Между феодализмом и исламом. Умар Ибн Хафсун в изображении историков, в источниках и в истории" ² , в которой призвал к радикальному пересмотру устоявшейся точки зрения. Судя по названию работы, речь в ней должна идти об Умаре Ибн Хафсуне - наиболее замечательной и колоритной личности среди всех андалусских мятежников, однако уже с первых строк автор формулирует свою задачу следующим образом: не создать еще одну политическую биографию, а провести на данном примере комплексное исследование особенностей процесса распространения ислама в Андалусии (с. 7).

Начав свое исследование с рассмотрения традиционной интерпретации фитны, М. Асьен Альманса пришел к ее полному отрицанию. Его основной аргумент заключается в том, что имеющиеся сведения о деятельности мятежников (главным образом об их союзах между собой) не указывают на определяющее значение факторов этнокультурной общности для их практических действий. "Если объединяющим началом для людей служат не этнические и религиозные узы, необходимо искать иное объяснение [для их действий]", - заключает М. Асьен Альманса (с. 71) и предлагает в первую очередь проанализировать отношения мятежников и населения территорий, на которых им удавалось установить свою власть. Вывод, сделанный испанским ученым, примечателен: мятежники не только не стремились улучшить положение народных масс (как это, согласно сложившемуся стереотипу, делали вожди народных восстаний), но, наоборот, грабили население и разоряли его непомерно высокими налогами. Население, в свою очередь, сопротивлялось: люди укрывались в крепостях = (хусун) и обращались за помощью к центральной власти (с. 71-81).

Если мятежники ничем не напоминали народных вождей, кем тогда они были? М. Асьен Альманса категорически выступает против того, чтобы считать вождей мятежников удачливыми разбойниками и авантюристами. Его видение совершенно иное: вожди мятежников - потомки старой испано-готской знати, вернее тех родов, которые к тому времени еще сохраняли

стр. 179

преемственность по мужской линии и не слились с арабской и берберской аристократией. Представителями таких родов были, по мнению М. Асьена Альмансы Ибн Хафсун и Ибн аш- Шалийа, о происхождении которых источники сообщают хоть что-то определенное (с. 89-91).

Едва лишь вожди мятежников стали под пером М. Альена Альмансы отпрысками аристократических родов, картина отношений между ними приобрела совершенно иной вид. Браки между родами мятежников или их детьми стало возможным истолковывать как скрепление с помощью брачных уз союзов между ними. Не останавливаясь на этом, ученый предположил возможность существования целой иерархии вождей мятежников, построенной по классическому феодальному образцу: на вершине этой лестницы стоял Умар Ибн Хафсун, носивший титул "господь высочайший (ар- рабб ал-ала), а ниже - зависимые от него вожди низших рангов (асхаб) (с. 58,90).

Что заставило романо-вестготскую знать выступить против эмира? В трактовке М. Асьена Альмансы, несмотря на подчинение политическому господству мусульман и принятие ислама, романо-вестготской аристократии удалось сохранить главное - господство над крестьянами, положение, близкое к положению феодальных сеньоров. Но в IX в. создалась ситуация, когда такая система отношений между аристократами и населением оказалась под угрозой. Мусульманское государство устанавливало свою систему поземельных отношений, исключавшую прежние феодальные повинности; население все чаще проявляло недовольство, бежало в горы, укрывалось в крепостях и посадах. У старой аристократии почва уходила из-под ног, и изменить положение можно было только радикальным путем - подняв мятеж. Романо-вестготская знать пошла именно по этому пути. Ее представители стали явочным порядком устанавливать свою власть в различных областях страны. Они отстраивали крупные крепости (уммахат ал-хусун), позволявшие им держать в повиновении население и одновременно быть независимыми от кордовских эмиров. Фитна была, таким образом, бунтом старой романо-вестготской аристократии, боровшейся за сохранение своего феодального господства над населением. Этим и объясняет М. Асьен Альманса притеснения крестьян мятежниками (с. 122-124).

Теория М. Асьена Альмансы, предложившего принципиально новую интерпретацию одного из наиболее запутанных явлений в истории мусульманской Испании, вызвала неоднозначную реакцию в ученом мире. Вскоре после появления книги М. Асьена Альмансы вышла большая статья "Причина мятежа Умара Ибн Хафсуна в Андалусии. Исследование по социальной истории средневековья" ³ , автор которой Р. Марин Гусман выдвигает альтернативную интерпретацию деятельности мятежников. Он исходит из того, что "в большинстве восстаний сплелись воедино различные мотивы - от политических до социально-экономических, национальных и религиозных. Происходивший из мувалладов (потомки принявших ислам испанцев. - Д.М. ) вождь мог иметь и социально-экономические трудности, и политические устремления, используя при этом религию в качестве инструмента воздействия на массы и осуществления перемен". По его мнению, основными факторами, вызвавшими восстание Умара Ибн Хафсуна, были распределение земельной собственности, налогообложение, национальная дискриминация и его политические устремления (с. 180).

Констатировав такую поливариантность мотивов мятежников, Р. Марин Гусман, однако, сделал в дальнейшем упор на социально-экономические аспекты событий. Главной причиной мятежей он считает налоговый гнет (с. 195), вследствие которого население было доведено до полной нищеты (с. 219). Фитна, тем самым, объясняется опять-таки с социально- классовых позиций, однако если, согласно М. Асьену Альмансе, ее развязали феодалы, боровшиеся против центральной власти и одновременно против собственных крестьян, то в представлении Р. Марина Гусмана население восстало против гнета и злоупотреблений властей. "Можно заключить, что вожди этого движения не желали платить налоги центральному правительству. Они восстали, и в числе многочисленных причин этого было их желание покончить с тем, что, вероятно, казалось им тяжким бременем. Движение превратилось в политическое выступление и попытку обрести автономию таким же образом, как это происходило во многих других восстаниях, как в Машрике, так и в Андалусии" (с. 213). Сообразно с этим, в совершенно ином свете предстает и Умар Ибн Хафсун, "ставший символом надежды, человеком, в котором многие видели того, кто избавит их от социальных и экономических тягот" (с. 221).

Хотя с некоторыми мыслями Р. Марина Гусман (например о поливариантности мотивов мятежников) можно согласиться, не думаю, чтобы его построения могли рассматриваться как

стр. 180

серьезная альтернатива теории М. Асьена Альмансы. С одной стороны, выдвигая на первый план социально-экономические причины, необходимо прежде задаться вопросом, почему массовые восстания вспыхнули в период относительного благополучия, причем в одном из наиболее богатых регионов Андалусии. С другой стороны, для адекватного понимания причин восстаний необходимо проанализировать не только их возможные социально-экономические предпосылки, но и действия мятежников, которые, как представляется, лучше чем что бы то ни было раскрывают их побудительные мотивы. И здесь в построениях Р. Марина Гусмана можно найти немало пробелов. По какой-то причине он говорит только о мятежниках-мувалладах, совершенно игнорируя мятежников- арабов (Бану Хаджджадж в Севилье, Саввара и Джуди в Эльвире и т.д.) и христиан и упоминая лишь о людях, которых мятежники-муваллады, подчинив себе, обложили налогами (с. 201). Нетрудно понять, что этими людьми - не тождественными с мувалладами и составлявшими основную массу податного населения - могли быть только христиане. Но роль христиан в восстаниях отнюдь не исчерпывалась уплатой налогов. Христиане Андалусии активно участвовали в мятежах, и их роль в борьбе против эмирской власти еще более усилилась после крещения самого Умара Ибн Хафсуна (899 г.).

Аргументированный ответ на теорию М. Асьена Альмансы попыталась дать М. Фьерро, выступившая со статьей "Четыре вопроса относительно Ибн Хафсуна" ⁴ . Соглашаясь с М. Асьеном Альмансой в том, что "фитна второй половины III ⁵ (IX) в. была результатом трений, вызванных попыткой установить "исламское общественное устройство", наложив его на тенденции племенных или феодализирующихся обществ" (с. 298). М. Фьерро вместе с тем подвергла критике ряд положений его теории. Ее возражения вызвало, в частности, отрицание М. Асьеном Альмансой этнокультурных факторов фитны. М. Фьерро обращает внимание на некорректность одного из аргументов М. Асьена Альмансы - его интерпретации текстов средневекового хрониста Ибн Изари, где приводится знаменитый призыв Ибн Хафсуна к борьбе против арабов. "Долго угнетал вас султан, отнимая имущество ваше и обременяя повинностями непосильными, - говорит Ибн Хафсун. - Арабы же унизили вас и поработили. Хочу я отметить за вас и освободить вас от рабства" ⁶ . Далее Ибн Изари прибавляет фразу: фа кана Ибн Хафсун ла йуриду хаза ала ахад илла аджаба-ху ва шакара-ху - "и среди тех, кому говорил это (приведенный выше призыв. - Д.М. ) Ибн Хафсун, не было ни одного, кто не откликнулся бы положительно и не возблагодарил бы его". Между тем М. Асьен Альманса в своем стремлении к отрицанию этнокультурных факторов фитны трактовал указанную фразу таким образом, что Ибн Хафсун якобы высказывал свои идеи только тем, кто полностью поддерживал его ⁷ . Открытый призыв к восстанию против арабского господства превратился, таким образом, в тайную подрывную идею, сообщавшуюся лишь посвященным. М. Фьерро справедливо указала, что трактовка М. Асьена Альмансы основана на неточном переводе ⁸ . Хотя М. Асьен Альманса, как явствует из предисловия ко второму изданию его книги, остался при своем мнении ⁹ , сомневаться в правильности критики в данном случае не приходится.

Придавая большее, чем М. Асьен Альманса, значение этнокультурным факторам фитны, М. Фьерро высказала сомнение в правильности предложенной им "социально- классовой" трактовки действий вождей мятежников. По ее мнению, ни Ибн аш-Шалийу, ни Ибн Хафсуна нельзя однозначно считать выразителями интересов романо- вестготской знати. Знатное происхождение Ибн ал-Шалийи гипотетично и подкрепляется только одной строчкой из стихов его поэта-панегириста ¹⁰ , хотя, как замечает М. Фьерро, то, о чем говорится в дворцовых панегириках, вряд ли можно принимать на веру и считать историческим свидетельством" (с. 294). Что касается Ибн Хафсуна, то в его биографии М. Фьерро подмечает одну интересную деталь: прадед Умара в начале IX в. переселился из Ронды, где первоначально жил род, в район Малаги, начав там практически на пустом месте. Таким образом, Ибн Хафсун вряд ли вписывается в образ вестготского феодала, защищающего сложившуюся за несколько столетий систему отношений с крестьянами: восстание он поднял отнюдь не на родовых землях (с. 293- 296).

Расхождения между М. Асьеном Альмансой и М. Фьерро наблюдаются не только в социальной, но и в этнокультурной характеристике мятежников. По мнению М. Фьерро, муваллады, составлявшие главную движущую силу фитны, были испанцами, мусульманами и христианами, выросшими и воспитанными в арабской культурной среде. Вожди мятежников, тоже муваллады, предстают у М. Фьерро не как ревнители старых вестготских порядков, какими их видит М. Асьен Альманса, а как элементы арабо-мусульманского общества, занимающие в нем, однако, низшее, подчиненное положение по сравнению с арабами. Невозможность занять

стр. 181

в этом обществе достойное положение приводила мувалладов в лагерь врагов и арабов, и эмира (с. 311-312).

Дискуссия по истории андалусской фитны будет, без сомнения, продолжаться - слишком серьезны затронутые в ней вопросы. Речь идет не только о том, кто и зачем выступил в качестве движущей силы мятежа; теория М. Асьена Альмансы заставляет задуматься о характеристике исламского общественного устройства, противопоставляемого им феодализму и племенному строю. Мы, без сомнения увидим еще немало интересных работ, в которых история фитны будет подвергнута подробному анализу. Между тем представляется, что контуры будущей дискуссии можно предугадать уже сейчас. Концепция М. Асьена Альмансы выглядит стройной и вполне логичной. Можно спорить о происхождении и побудительных мотивах Умара Ибн Хафсуна и Ибн аш-Шалийи, но в принципе нельзя отрицать что остатки старых романо-готских знатных родов могли выступить против эмира, сохраняя, естественно, свою власть над населением. Дискуссия, по всей вероятности, коснется другого - анализа приводимых М. Асьеном Альмасой и его оппонентами аргументов.

Совершенно очевидно, что интерпретация М. Асьеном Альмансой данных источников не всегда корректна. Мы уже видели это на примере призывов Ибн Хафсуна. В другом фрагменте М. Асьен Альманса, стремясь убедить читателя в том, что союзы между мятежниками не зависели от их происхождения, ссылается на одного из предводителей арабов - Усмана Ибн Амруна, который, по его мнению, пренебрег этнокультурными мотивами и заключил союз с принявшими ислам испанцами (мувалладами и мусалима) (с. 66). Однако в источнике ¹¹ сообщение об этом выглядит так: таассаба ала-л-мувалладин ва -л -мусалима - "и ополчился он на мувалладов и мусалима". Трактовка данного эпизода, следовательно, должна быть противоположной той, которую предлагает М. Асьен Альманса: вождь арабов не союзничает с испанцами, а, наоборот, яростно выступает против них.

Если говорить в более общем плане, то ссылки на союзы между мятежниками-арабами и испанцами во время фитны - аргумент весьма сомнительного достоинства. Да, Умар Ибн Хафсун некоторое время выступал заодно с наиболее могущественным арабским мятежником Ибрахимом Ибн Хаджджаджем, и этот союз не поддается объяснению, если исходить из этнокультурной мотивации действий вождей восстаний. Но то был скорее тактический, нежели стратегический альянс, союз не "за", а "против", что видно хотя бы из того, что эмир Абдуллах (888-912) очень скоро и не прилагая почти никаких усилий, разрушил его. Такие тактические союзы, как показывает исторический опыт, часто объединяют весьма разнородные силы, выступающие с совершенно различными целями. Говорить в таких случаях о мотивации сторон следует очень осторожно.

Пример рода Бану Хаджджадж тоже может оказаться в центре намечающейся дискуссии. Мы уже видели, что адекватное понимание событий фитны возможно только при условии анализа действий всех мятежников - и мувалладов, и христиан, и мусульман (арабов и берберов). В более поздней работе Асьен Альманса распространяет свою теорию и на арабо-берберскую знать ¹² , однако тогда немедленно встает вопрос: были ли порядки, за которые боролись мятежники, унаследованы от вестготских времен, или же их установление произошло позднее, в период арабского господства? Участие арабской и берберской аристократии в мятеже свидетельствует в пользу второй альтернативы, что подрывает выдвигаемую М. Асьеном Альмансой идею сохранения в андалусской деревне старых вестготских порядков.

Столь же дискуссионным представляется вопрос о населении и его отношении к мятежникам. М. Асьен Альманса, как показано, полагает, что вожди мятежников грабили население и налагали на него непомерно высокие налоги. Однако односторонний характер такой трактовки очевиден. Да, источники много говорят о грабежах и бесчинствах мятежников, но не следует забывать, что большинство дошедших до нас текстов восходит к сообщениям придворных кордовских историков. Для них действия мятежников заведомо не могли представлять собой ничего иного, кроме сплошной череды злодеяний. Не становясь на позиции тех специалистов, которые видят следы проомейядской пропаганды буквально в каждой строке источников ¹³ , необходимо тем не менее сохранять критический подход к средневековым текстам. Следует также учесть, что в обстановке анархии, которой характеризовалась андалусская фитна, грабежи были обычным делом для обеих сторон. Сообщения мусульманских авторов о походах войск эмира против регулярно восстававших жителей Толедо свидетельствуют, что разорения и грабежи были неотъемлемой частью боевых действий. То же самое можно сказать и о нало-

стр. 182

гах. Один андалусский источник, подробно повествующий о событиях фитны, сообщает, что кордовский эмир Абд ар- Рахман III (912-961), борясь с мятежниками, вводил на занятых им территориях тяжелые некоранические подати (магарим сакила) ¹⁴ . Таким образом, при внимательном рассмотрении грабежи и высокие налоги перестают быть исключительным "атрибутом" мятежников, а ведь именно в этом М. Асьен Альманса видит восстановление ими старых порядков.

Бесчинства мятежников вызывали, согласно М. Асьену Альмансе, стихийный протест населения. Приводимые ученым в подкрепление этого тезиса доводы отнюдь не бесспорны. Он ссылается на хорошо известный фрагмент путешественника Х в. Ибн Хаукала о крестьянских выступлениях в Андалусии, заявляя без каких-либо доказательств, что Ибн Хаукал "повторяет то, что ему рассказывали о восстаниях IX в." ¹⁵ Между тем, судя по тексту соответствующего фрагмента, путешественник, посетивший Андалусию во времена Абд ар-Рахмана III, говорит о современных ему событиях ¹⁶ . Следовательно, крестьяне укрывались в крепостях не от бесчинств мятежников, а от злоупотреблений мусульманских властей. Для доказательства обратного нужны веские аргументы.

Не бесспорны и построения М. Асьена Альмансы относительно самих мятежников. Испанский ученый, как показано выше, создал целую феодальную иерархию во главе с Умаром Ибн Хафсуном. М. Фьерро, однако, резонно замечает, что эпитет "господь высочайший", которым однажды нарек себя Ибн Хафсун, представляет собой не титул, а заимствование из Корана ¹⁷ и не носит официального характера. Столь же сомнительным представляется и придание официального характера понятию асхаб: в данном контексте это - сторонники, сподвижники Ибн Хафсуна, пришедшие к нему разными путями; выводить из словоупотребления какие-либо закономерности относительно характера их взаимоотношений вряд ли правомерно. Вообще, связи между асхаб никогда не отличались прочностью, и внезапное расторжение союза или измена были возможны в любое время. Отношения между асхаб представляются скорее сложным конгломератом политических союзов вождей мятежников, чем феодальной иерархией.

Изложенные критические замечания в адрес работы М. Асьена Альмансы не следует понимать как призыв следовать за его оппоненткой М. Фьерро. Построения М. Фьерро тоже не безупречны. Еще предстоит, видимо, обсуждение вопроса о том, чего добивались муваллады в период фитны: равного положения с арабами, как полагает М. Фьерро, или слома арабо-берберского государства с заменой его новым, отвечавшим интересам коренного испанского населения. В своей статье М. Фьерро предпочла не обсуждать этот вопрос (с. 311), но правильное понимание характера борьбы испанцев в период фитны немыслимо без уяснения их политических целей.

Итак, проанализированные работы М. Асьена Альмансы, Р. Марина Гусмана и М. Фьерро, по всей вероятности, - начало новой интересной и плодотворной дискуссии о гражданской войне в Андалусии в конце IX - начале Х в. Думаю, ее потенциальным участникам необходимо обратить внимание на уроки, которые следовало бы извлечь из разбора этих трудов. Главный из них заключается в том, что выдвинуть для такого сложного, многогранного и неоднозначного явления, как андалусская фитна, единую, объясняющую все интерпретацию вряд ли возможно. Необходимо движение по нескольким направлениям, конкретное изучение целей и побудительных мотивов каждой группы мятежников, каждого социального или этнокультурного слоя. Кроме того, требуется новое детальное изучение всего комплекса сведений о фитне, ибо именно вокруг их интерпретации развернется, по всей вероятности, дискуссия. Надеюсь, что всесторонний анализ исторических фактов, а также гибкость и поливариантность интерпретаций помогут в конечном счете прийти к адекватному пониманию событий гражданской войны в мусульманской Испании.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См., например, классические работы по истории мусульманской Испании: Dozy R. Geschichte der Mauren in Spanien bis zur Eroberung Andalusiens durch die Almoraviden. Bd. 1. Leipzig, 1874. S. 360, 379-380, 393, 452, 460-461; Levi- Provencal E. Histoire de l' Espagne musulmane. T. 1. Paris- Leiden, 1950. P. 338-342.

² Aden Almansu М. Entre el Feudalismo у el Islam. 'Umar Ibn Hafsun en los historiadores, en las fuentes у en la historia. Jaen, 1994.

³ Marin Guzmun R. The Causes of the Revolt of 'Umar Ibn Hafsun in al-Andalus. A Study in Medieval Social History // Arabica. P. T. XLII, fasc. 2. Juin 1995. P. 180-221.

стр. 183

⁴ Fierro M. Four Questions in Connection with Ibn Hafsun // The Formation of al-Andalus. P. 1. Aldershot, Singapore, Sydney, 1998. P.291-328.

⁵ По мусульманскому летоисчислению.

⁶ Histoire de l' Afrique du Nord et de l' Espagne musulmane intitulee Kitab al-Bayan al-Mughrib par Ibn 'Idharri al- Marrakushi et Fragments de la Chronique de 'Arib. V. 2. Leyde, 1948. P. 114.

⁷ Aden Almansa M. Op. cit. P. 65.

⁸ Fierro M. Op. cit. P. 312-313.

⁹ Aden Almansa M. Entre el Feudalismo у el Islam. 'Umar Ibn Hafsun en los historiadores, en las fuentes у en la historia. 2 ed. Jaen, 1997. P. XXI-XXIV.

¹⁰ См.: Ihn-Haiyun. Al-Muktabis. Tome troisieme. Chronique du regne du calife umaiyade Abd Allah a Cordoue. Ed. M.M. Antuna. P. 1937. P. 10. " Ibid. P. 67.

¹² Aden Almansa M. Settlement and Fortification in Southern al-Andalus: the Formation of a Land of Husun // The Formation of al-Andalus. P. 1. Aldershot - Singapore - Sydney, 1998. P. 375.

¹³ См.: Martinez Gros. L' ideologie omeyyade. La construction de la legitimite du Califat de Cordoue (Xe-XIe siecles). Madrid, 1992.

¹⁴ Ахбар Маджму'а фи Фатх ал-Андалус ва Зикр Умара'и-ха... (Собрание известий о завоевании Андалусии и ее эмирах). Изд. И. ал-Абйари. Бейрут, 1981. С. 135.

¹⁵ Aden Almansa M. Entre el Feudalismo... (1994). P. 122.

¹⁶ Ибн Хаукал. Китаб Сурат ал-Ард (Книга об образе Земли). Бейрут, 1979. С. 106.

¹⁷ Fierro M. Op. cit. P. 326.

Permanent link to this publication: