Среди руководителей Советского Азербайджана видное место принадлежит Рухулле Али оглы Ахундову (1897-1938). Как и многие советские партийно- государственные деятели 20-30-х годов, он стал жертвой репрессий. Его следственное дело за номером Пр 16629 в пяти томах хранится в Архиве Министерства национальной безопасности Азербайджана в Баку (*). Обширные материалы дела содержат сведения не только о самом Р.А. Ахундове, но и о сложившейся обстановке в азербайджанском руководстве в 1920-1937 гг., о масштабах и особенностях репрессивной кампании 1936-1938 гг. в Азербайджане, дают характеристики ряда азербайджанских коммунистов.

Рухулла Али оглы (Алиевич) Ахундов родился 1 (13) января 1897 г. в Шувелянах около Баку, но всю недолгую жизнь прожил в Баку (кроме периодов пребывания в Москве и за границей, о которых - ниже). Как он сам писал в протоколе допроса, его отец происходил из духовного звания, имел двухкомнатный дом в Баку и сад в Шувелянах (т. 1, л. 29) (**). Рухулла учился в медресе; в Большой Советской Энциклопедии сказано, что он также окончил реальное училище и торговую школу (1). Никаких данных об этом в деле нет, во всяком случае если он там и учился, то по каким-то причинам не смог закончить курс обучения: дважды в деле упомянуто, что в 1925-1926 гг. Р.А. Ахундов, в то время уже секретарь ЦК ВКП(б) Азербайджана, сдавал экзамены экстерном за курс средней школы (т. 1, л. 29; т. 4, л. 40). Во всех имеющихся в деле анкетах его образование названо средним, тем не менее в советское время он, безусловно, выделялся среди азербайджанских руководителей образованностью, что признавали все, включая его главного врага М.Д. Багирова (т. 4, л. 347). С детства Р.А. Ахундов свободно владел русским языком и знал русскую культуру, которую, несомненно, как показали дальнейшие события, он оценивал выше, чем традиционную мусульманскую.

С 1916 г. Р.А. Ахундов начал трудиться в одной из бакинских типографий и продолжал эту работу при мусаватистах, правивших Азербайджаном в 1918-1920 гг. (т. 1, л. 29). Одновременно Р.А. Ахундов начал и политическую деятельность. По показаниям бывшего эсера X. Зейналлы, еще в 1916 г. оба они сблизились в эсеровской организации (т. 2, л. 330), но формально членом левоэсерской партии "Анинчи" Р.А. Ахундов стал в 1917 г., после Февральской революции (т. 1, л. 1). Не приняв мусаватистский режим, он вел подпольную деятельность, перейдя в 1919 г. от эсеров к большевикам; продолжая работать в типографии, он выпускал редактируемую им газету "Коммунист". В подполье Р.А. Ахундов работал с будущим троцкистом Саркисом и будущим "национал-уклонистом" Г. Джабиевым, вместе с ним перешедшим от

* Авторы выражают благодарность руководству архива за предоставленную возможность ознакомиться с делом.

** Здесь и далее в тексте даны том и лист следственного дела Р.А. Ахундова.

стр. 91

эсеров к большевикам. В марте 1920 г. Р.А. Ахундов нелегально на парусной лодке отправился из Баку в Красноводск, будучи направлен в Москву в качестве делегата IX съезда РКП(б) (т. 4, л. 1). Вернулся после съезда в Баку он уже легально: там в апреле 1920 г. установилась советская власть.

После этого Р.А. Ахундов занимал высокие партийные и государственные должности в Азербайджане. В 1920-1921 гг. он был зав. отелом ЦК КП(б), редактором газеты "Коммунист". В начале 1921 г. он женился на Фриде Шлемовой (р. 1901), также активной коммунистке, занимавшей впоследствии руководящие должности; в 1922 г. у них родился сын Ферид (погиб в 1941 г. под Москвой).

Среди азербайджанских коммунистов в 20-е годы начались разногласия и выяснения отношений. Как свидетельствовала в период реабилитации Р.А. Ахундова старая коммунистка О.Г. Шатуновская, шла борьба между национально ориентированными коммунистами во главе с председателем Совнаркома, а затем ЦИКа Азербайджана Нариманом Наримановым, и интернационалистами, стремившимися как можно быстрее порвать с прежними традициями; к последним примкнул Рухулла Ахундов (т. 4, л. 2). Такого рода борьба шла в те годы и в других мусульманских республиках (султан-галиевцы и сеид-галиевцы в Татарстане и др.). На это накладывались и отголоски московских событий. Азербайджанская парторганизация, как и другие местные парторганизации, оказалась втянута в дискуссию о профсоюзах, проходившую перед Х съездом РКП(б). Обстоятельства этой дискуссии в Баку детально описываются в деле: формальным поводом к аресту Р.А. Ахундова спустя 15 лет послужил чей-то донос о том, что в 1921 г. он голосовал за платформу Л. Д. Троцкого и, следовательно, является "троцкистом". Именно этим, в частности, обосновывался арест в подготовленной НКВД Азербайджана справке (т. 1, л. 1). Как можно понять из показаний Р.А. Ахундова и из данных свидетелей во время реабилитации, он на первом этапе дискуссии в Баку голосовал за платформу Троцкого (факт, который подследственный не отрицал и тогда, когда еще отказывался признать себя в чем-либо виновным), но, приехав в Москву на съезд, изменил точку зрения и на съезде голосовал за ленинскую платформу (т. 1, л. 30; т. 4, л. 2); последний факт подтвердила и полученная при подготовке реабилитации справка из Института марксизма-ленинизма (т. 5, л. 7).

После XI съезда, делегатом которого был Р.А. Ахундов, он некоторое время оставался в Москве и преподавал в Коммунистическом университете трудящихся Востока (т. 4, л. 27). По свидетельству О.Г. Шатуновской, Р.А. Ахундов вынужден был оставаться в Москве из-за разногласий с Н. Наримановым; она указывала и на то, что тогда у него установились тесные отношения с И.В. Сталиным, который сначала, по крайней мере до конца 20-х годов, покровительствовал ему (т. 4, л. 2).

Спустя год после XI съезда Р.А. Ахундов вновь был откомандирован в Баку; по- видимому, к этому времени Москва решила поддерживать ту бакинскую группировку, к которой он принадлежал. Сначала Р.А. Ахундов был секретарем Бакинского комитета партии, а с 1924 г. наступает пик его карьеры: он становился вторым секретарем Центрального комитета Компартии Азербайджана. В то время Азербайджан еще не был союзной республикой и подчинялся Тбилиси, входя в Закавказскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику (ЗСФСР); азербайджанскую парторганизацию в те годы последовательно возглавляли азербайджанцы: С.М. Киров, Л.И. Мирзоян, Н.Ф. Гикало, В.И. Полонский; пост, который занимал Р.А. Ахундов, был высшим в партийной иерархии, отводившимся неазербайджанцу. Это было связано, по-видимому, с тем, что главной опорой партии в этом регионе считались нефтепромыслы, а азербайджанцев на них, как и вообще в промышленности, тогда еще было немного. Правда, вдова Р.А. Ахундова упоминает в показаниях 1955 г. о том, что в 1926 г. после отъезда С.М. Кирова в Ленинград ее мужу предлагали стать первым секретарем, но он отказался (т. 4, л. 31). Тем не менее в этот период

стр. 92

Р.А. Ахундов отвечал (наряду с идеологией) за национальные азербайджанские проблемы.

Безусловно, Р.А. Ахундов был убежденным коммунистом-интернационалистом, ориентировавшимся на русскую и мировую культуру. Отметим в связи с этим его длительную поездку за границу, занявшую большую часть 1924 г. Несколько месяцев Р.А. Ахундов вместе с женой находился на лечении в Италии в связи с инфекционной болезнью глаз, а оттуда был направлен в командировку в США, куда, однако, его из-за той же болезни (а может быть, и из-за коммунистических взглядов) не пустили: долго продержали в фильтрационном пункте для иммигрантов на острове Эллис-Айленд, а затем отправили назад. О поездке за границу и "контрреволюционных связях" в это время Р.А. Ахундова подробно допрашивали на следствии (т. 1, л. 121-134); впрочем, никаких существенных показаний о "связях" он не дал.

О культурных ориентациях Р.А. Ахундова, в том числе и в быту, не раз говорилось и на следствии, и в период реабилитации. О.Г. Шатуновская отмечала: он "женился на еврейке, что никак не могло увязаться с представлением о возможном национализме", все его окружение начала 20-х годов не было азербайджанским (т. 4, л. 7). Ф.Н. Шлемова заявляла о том же: "Выбрав себе в жены партработника еврейку, т.е. русскую по культуре и привычкам, Ахундов уже определил этим строй своей семейной жизни, в которой не было никакой восточной специфики" (т. 4, л. 30). Его официально именовали Рухуллой Алиевичем, но он любил, когда его называли Рудольфом Алексеевичем; переход на такое обращение с русскоязычными был как бы знаком близких товарищеских отношений (т. 1, л. 63).

Ориентации Р.А. Ахундова проявились, в частности, в вопросе об азербайджанском алфавите. Азербайджан стал первой мусульманской республикой СССР, где отказались от арабского алфавита и провели латинизацию. Сторонниками латинизации были многие видные азербайджанские коммунисты: совпали взгляды интернационалистов и людей, в культурном отношении ориентировавшихся на Турцию, где тогда также перешли на латинский алфавит. Одним из наиболее активных сторонников латинизации был и Р.А. Ахундов (т. 4, л. 3, 30). Его неудачная поездка в США была (по крайней мере, официально) связана с закупкой типографских шрифтов ввиду перехода на новый алфавит. Р.А. Ахундов не был чужд и собственно лингвистических интересов: как раз в период работы в ЦК КП Азербайджана он составил изданный в 1927 г. русско-азербайджанский словарь (т. 4, л. 26). Под его руководством и при его участии осуществлялся перевод сочинений классиков марксизма на азербайджанский язык, этой работой Р.А. Ахундов занимался с перерывами вплоть до ареста.

Будучи убежденным сторонником интернациональной культуры, Р.А. Ахундов, тем не менее, старался не обострять отношения с продолжавшими еще работать азербайджанскими и, шире, тюркскими интеллигентами дореволюционной формации; он считал необходимым использование их опыта и знаний. Когда во время следствия необходимо было доказать "буржуазный национализм" бывшего секретаря ЦК КП Азербайджана, то "фактов" для этого оказалось достаточно. И в деле самого Р.А. Ахундова, и в деле крупнейшего тюрколога, крымского татарина по происхождению Б.В. Чобан-заде неоднократно упоминается о том, как Р.А. Ахундов поддерживал ученого в годы, когда тот жил в Баку (с 1925 г.). В 1923 г. вышла в свет книга Фридунбека Кочарлинского "Материалы по истории литературы Азербайджана", хотя ее автор, связанный с мусаватистами, к тому времени был расстрелян. Издание книги состоялось благодаря тому, что Р.А. Ахундов дал на него разрешение (т. 1, л. 103). Он также санкционировал издание книги работавшего некоторое время в Баку турецкого профессора Исмаила Хикмета (т. 1, л. 102), разрешил публиковать стихи обвинявшегося в "контрреволюционности" видного поэта, в прошлом мусаватиста Ахмеда Джавада (т. 2, л. 330).

Нельзя, разумеется, представлять Р.А. Ахундова только как покровителя наук и

стр. 93

искусств. Это был человек своего времени, достаточно жесткий, убежденный в своем праве выступать от имени народа. Вот один пример, правда приведенный в показаниях подследственного, но не вызывающий сомнений в достоверности. Друг Рухуллы еще с дореволюционных времен X. Зейналлы жаловался на него за вмешательство в выбор им профессии. После установления советской власти в Азербайджане X. Зейналлы решил осуществить свою давнюю мечту и стать врачом. Несколько лет он учился в мединституте, но в 1925 г. его вызвал Р.А. Ахундов и заявил о том, что ему надо ехать в Москву учиться в Институте красной профессуры, сказав при этом: "Или партийный билет, или медицина. Мы в партийных врачах не нуждаемся, а ты нам нужен в литературе". X. Зейналлы все-таки не послушался и получил медицинский диплом, но Р.А. Ахундов так и не дал ему возможности работать врачом (т. 2, л. 339). Тогда, в 1925 г., X. Зейналлы, правда, сохранил партбилет, но в 1930 г., когда началась борьба с "буржуазным национализмом", при участии его старого друга был исключен из партии, в частности за редактирование той же самой книги Исмаила Хикмета (последний избежал репрессий, успев вовремя вернуться в Турцию).

На протяжении всех 20-х годов продолжалась борьба в азербайджанском руководстве. Сначала боролись с троцкизмом. После 1921 г. сам Р.А. Ахундов никогда ни в какие троцкистские блоки не входил, но долго ему приходилось "отмежевываться" от Саркиса и других товарищей по подполью. Впоследствии на первых допросах после ареста Р.А. Ахундов заявлял: "Я всегда считал и считаю, что партийный долг и обязанности члена ВКП(б) выше каких бы то ни было личных дружеских отношений. Саркис был моим другом, но когда он стал на позиции врага партии - он перестал быть моим другом" (т. 1, л. 31). Там же речь шла о том, как в 1927 г., когда Р.А. Ахундов временно перестал быть секретарем ЦК (об этом - ниже), исключенный из партии Саркис пришел к нему домой и предлагал примкнуть к оппозиции. Р.А. Ахундов заявил на допросе, что предложение он отклонил, однако вынужден был сказать: "Я признаю, что совершил грубейшую политическую ошибку, что я не попросил его тогда же немедленно оставить мою квартиру и не отобрал от него нелегальную контрреволюционную троцкистскую платформу" (т. 1, л. 34).

Но в 20-е годы борьба с троцкизмом не принесла Р.А. Ахундову значительных неприятностей. Они возникли у него в связи с разногласиями по национальным вопросам. И здесь проблема заключалась в его взаимоотношениях со старым другом и соратником. Это был Габиб Джабиев, когда-то под влиянием Р.А. Ахундова перешедший от левых эсеров к большевикам, потом, по признанию самого Рухуллы Алиевича, вместе с ним боровшийся с "наримановщиной" (т. 1, л. 44). Однако в 1924-1925 гг. Г. Джабиев был объявлен "скрытым мусаватистом", начались разбирательства его дела, он попытался опереться на авторитет Р.А. Ахундова. Согласно позднейшим показаниям Ф.Н. Шлемовой, тот не стал поддерживать старого друга и говорил ей в этот период: "Габиб всегда был упрямцем и сумасбродом, а теперь становится сволочью" (т. 4, л. 29). От этого периода осталось "вещественное доказательство" - письмо Г. Джабиева Р.А. Ахундову (т. 5, л. 64 - 66), где автор излагает суть своих расхождений с С.М. Кировым и другими руководителями Азербайджана, просит у Рухуллы Алиевича помощи и называет его своим единомышленником. Письмо Г. Джабиева - яркий документ эпохи - Р.А. Ахундов сохранил у себя. Изъятое при аресте, оно было приобщено к делу и стало для следствия важным документом, "изобличающим" бывшего секретаря ЦК КП Азербайджана в "контрреволюционных связях".

В 1924 - 1925 гг. кампания борьбы с "национализмом" не привела к кадровым изменениям руководства, даже Г. Джабиев до конца 20-х годов продолжал занимать ведущие посты вплоть до зав. орготделом ЦК КП Азербайджана (на новом витке борьбы с "национализмом" он будет отстранен от этой должности и направлен на работу вне Азербайджана). Но борьба партийных группировок продолжалась.

стр. 94

Как рассказывал в 1955 г. бывший третий секретарь ЦК КП Азербайджана Юсуф Ибад оглы Касимов, по-видимому единственный из видных азербайджанских деятелей тех лет, кому посчастливилось дожить до реабилитации, во второй половине 20-х годов в азербайджанском руководстве боролись две группировки: в одну входили Р.А. Ахундов, Г. Джабиев, У. Рахманов, М. Нариманов, Г.С. Фарадж-заде; в другую - Г.М. Мусабеков, С.М. Эфендиев, М.Г. Караев и сам Ю.И. Касимов (все они будут арестованы в 1936-1937 гг., и всех, кроме осужденного на 20 лет Ю.И. Касимова, расстреляют). Как отмечал Ю.И. Касимов, между группировками не было политических разногласий (т. 4, л. 270). Шла борьба за власть.

Позиции Р.А. Ахундова были прочны при С.М. Кирове, но, когда в 1926 г. С.М. Кирова сменил Л.И. Мирзоян, первенство перешло к другой группировке. Отношения между прежним вторым и новым первым секретарями не сложились. Сначала Р.А. Ахундова начали прорабатывать за его выступление в марте 1928 г, на театральном совещании, где он ругал деятелей профсоюза работников искусств, членов партии в присутствии беспартийных (т. 3, л. 13). А вскоре, 18 апреля 1928 г., произошло событие, сильно уронившее авторитет Р.А. Ахундова и использованное его противниками. В поезде он повздорил с неким Хохловым, членом партии с 1917 г. О дальнейшем писал М. Кольцов в "Правде": "Член ЦИКа тов. Рухулла Али Оглы Ахундов ударил по лицу пассажира в вагоне-ресторане поезда Москва-Харьков за то, что пассажир отказался закрыть занавеску у окна. При составлении дознания тов. Ахундов выложил свой циковский билет" (2).

Выступление "Правды" означало широчайшую огласку происшедшего. Вскоре откликнулся В.В. Маяковский, опубликовавший стихотворение "Помпадур" с эпиграфом из текста газетной статьи, приведенного выше. Там он, в частности, писал:

Выдающийся советский помпадур

выезжает отдыхать на воды...

Победу масс, позволивших ему

надеть незыблемых мандатов латы,

немедля приписал он своему уму,

почел пожизненной наградой за таланты...

Расселся, хоть на лбу теши дубовый кол, -

чего, мол, буду объясняться зря я?!

Величественно положил мандат на протокол:

"Прочесть и расходиться, козыряя!" (3)

В.В. Маяковский не знал Р.А. Ахундова и даже не представлял, как тот выглядел: в соответствии с типическими чертами "помпадура" он пишет о его "лысой голове", хотя Ахундов, судя по фотографиям, не был лыс. Поэту надо было бить тревогу о действительно серьезном общественном явлении, и ему попался под руку человек, который был, может быть, в меньшей степени "помпадуром", чем другие. А потом много лет стихотворение было единственным свидетельством того, что Р.А. Ахундов существовал: его имя (как и имя автора газетной статьи о нем) находилось под запретом, но стихи Маяковского вместе с эпиграфом продолжали перепечатываться. За происшествие в поезде Р.А. Ахундов был снят с должности секретаря ЦК; несколько позже, 14 декабря 1928 г., его дело разбирала Центральная контрольная комиссия ВКП(б); выписка из протокола заседания имеется в деле (т. 3, с. 14-16). Р.А. Ахундов пытался доказать, что он не виноват, и даже требовал привлечь к ответственности М. Кольцова. Однако с ним не согласились, он получил выговор с занесением в учетную карточку. Не беремся судить о том, что на самом деле произошло в поезде, но несомненно, что противники Р.А. Ахундова во главе с Л.И. Мирзояном постарались использовать эту историю. Из следственного дела видно, что она тяготила Р.А. Ахундова до конца жизни: "признавшись" под пытками в самых

стр. 95

невероятных преступлениях, он так и не признал свою вину в избиении Хохлова. Впрочем, этот эпизод, хотя и фиксируется в деле, вряд ли был очень важен для следователей.

На год Р.А. Ахундов уехал в Москву, где был зачислен в Институт красной профессуры. В реабилитационной части дела имеется справка о том, что он действительно там учился в течение года и, несмотря на плохой отзыв профессора Д.П. Марецкого (человек из окружения Н.И. Бухарина), был переведен на второй курс (т. 5, л. 29-30). Но дальше учиться ему не пришлось: снова отозвали в Баку.

В это время Л.И. Мирзояна сменил Н.Ф. Гикало, который решил вернуть опытного работника. В деле имеется бумага о том, что ЦКК, несмотря на строгий выговор, вынесенный Р.А. Ахундову, не возражает против восстановления его в Президиуме ЦК КП Азербайджана и назначения редактором газеты "Бакинский рабочий" (т. 3, л. 17). Документ датирован 2-3 августа 1929 г., видимо, в эти дни Р.А. Ахундов вернулся в Баку. Очень скоро он вновь становится вторым секретарем ЦК. Однако на этой должности он был недолго. Н.Ф. Гикало быстро покинул свой пост, прошла новая перестановка кадров. В 1930 г. Р.А. Ахундов переезжает в Тбилиси, его выдвигают на должность третьего секретаря Заккрайкома ВКП(б) (напомним, что тогда ему подчинялись парторганизации всего Закавказья). Но это назначение стало началом конца карьеры Рухуллы Алиевича. Первым секретарем крайкома был В.В. Ломинадзе, а в том же году начались разоблачения "антипартийной группы Сырцова - Ломинадзе" и все окружение В.В. Ломинадзе подверглось гонениям.

В деле имеется новая выписка из протокола заседания Президиума ЦКК от 15 ноября 1930 г. о "фракционной борьбе в Закавказской организации" (т. 3, л. 21- 23). Ломинадзе был исключен из партии, Ахундову был объявлен строгий выговор. Судя по всему, тогда еще к нему был расположен Сталин. В третий раз пришлось временно переехать в Москву. В это время Р.А. Ахундов не занимал никаких должностей, формально считалось, что он выполняет работу по переводу трудов классиков марксизма-ленинизма на азербайджанский язык (т. 4, л. 34).

В 1933 г. Р.А. Ахундов в последний раз был откомандирован в Баку. К тому времени после нескольких смен руководителей парторганизации из числа людей со стороны впервые ее возглавил азербайджанец. Это был Мир Джафар Багиров, который оставался на своей должности 20 лет, с 1933 по 1953 г. Об этом человеке, в конце концов уничтожившем Р.А. Ахундова и многих других партийно- государственных работников, в деле Р.А. Ахундова содержится не меньше сведений, чем о самом Рухулле Алиевиче.

М.Д. Багиров был ровесником Р.А. Ахундова и также появился среди азербайджанских руководителей сразу после победы советской власти. Но занимался он не идеологией, а безопасностью. Показания во время следствия по его делу в 1954-1955 гг. свидетельствовали о том, что М.Д. Багиров, сын "крупнейшего духовного лица Кубинского уезда", некоторое время был на стороне мусаватистов и занимал должность помощника уездного начальника в Кубе (т. 4, л. 126). Однако вскоре после победы Красной Армии он стал начальником Азербайджанской ЧК, затем - Азербайджанского ГПУ, занимая эту должность до 1930 г. Среди его подчиненных был и Л.П. Берия, тесные связи между ними сохранились на многие десятилетия. И их падение произойдет почти одновременно.

По свидетельству Ю.И. Касимова, в 20-е годы "Багиров никакого политического веса не имел и авторитетом не пользовался. Он занимал пост председателя Азербайджанской ЧК" (т. 4, л. 271). Тогда этот пост многими партийными руководителями рассматривался как чисто служебный: карательные органы еще не имели той власти, которую они приобретут в 30-е годы. В то же время уже в те годы М.Д. Багиров собирал компромат на всех азербайджанских руководителей, что было хорошо известно (т. 4, л. 271). В упомянутой выше борьбе двух группировок он, по-видимому, примыкал к той, в которой состоял и Р.А. Ахундов; во всяком случае, Ю.И. Касимов

стр. 96

отмечает, что обоих в какой-то степени объединяла неприязнь к Л.И. Мирзояну (т. 4. л. 270). Об отношениях между Р.А. Ахундовым и М.Д. Багировым в показаниях реабилитационного периода все достаточно единодушно говорили, что внешне они выглядели хорошими почти до самого ареста Р.А. Ахундова, но со стороны Багирова всегда чувствовалась скрытая зависть и неприязнь к Р.А. Ахундову. Он осознавал, что главный азербайджанский идеолог культурнее и авторитетнее его. Пока их функции мало пересекались, это не очень проявлялось, но в 30-е годы зависть Багирова станет, может быть, главной причиной гибели Рухуллы Ахундова.

В частности, Ф.Н. Шлемова отмечала, что Багиров всегда "ревновал авторитету" ее мужа, и приводила такой эпизод, видимо относящийся уже к 30-м годам: "Сталин однажды потребовал написать книгу против ислама и мусавата, указав, что ее должны написать теоретически грамотные азербайджанцы - Р. Ахундов, Г. Мусабеков и др., а о Багирове не было сказано ни слова, что, конечно, не могло не задеть самолюбия Багирова"(т. 4, л. 19).

В свидетельских показаниях Ф.Н. Шлемовой имеется и оценка культурных ориентации М.Д. Багирова. Она резко противопоставляет его своему мужу, далекому от "восточной специфики". Вспоминая, как Багиров однажды ночевал у них в Москве и рассказывал о своей семье, она подчеркивает, что слушала об этом, "как о старом мире" (т. 4, л. 30). Выходец из мусульманского духовенства (об этом свидетельствовало само его имя с приставкой Мир), Багиров был традиционен в привычках и вкусах. Многие показания свидетелей в 1954-1955 гг. подтверждают, что он был куда большим "помпадуром", чем заклейменный Маяковским Ахундов, причем "помпадуром" с "восточной спецификой".

Что касается порядков в Азербайджанских ЧК и ГПУ при Багирове, то упомянем лишь показания A.M. Тагиева, надзирателя внутренней тюрьмы ЧК-ГПУ-НКВД- НКГБ-МГБ-МВД-КГБ Азербайджана с 1921 г. по день допроса (17.05.1954). Он свидетельствовал: подследственных "всегда били" (т. 4, л. 329); "Били арестованных все начальники и следователи, которые вызывали арестованных на допросы" (т. 4, л. 330); при Багирове и Берия "воды в камерах было так много, что арестованные должны были там плавать", а один даже утонул (там же); в 1921- 1922 гг. Тагиев "лично сам привязывал камни к арестованным, которых увозили в море", что, впрочем, пришлось запретить, когда в Баку начались массовые отравления рыбой (т. 4, л. 334).

На какое-то время М.Д. Багирова и Р.А. Ахундова сблизили общие неприятности: в одном и том же, 1930 г. их сняли с руководящих должностей, обоим пришлось временно уехать в Москву, где они поддерживали отношения между собой. Но в 1932 г. М.Д. Багиров был назначен председателем Совнаркома Азербайджана, а несколькими месяцами позже - первым секретарем ЦК КП Азербайджана. Несомненно, ему помог Л.П. Берия, возглавивший незадолго до этого Заккрайком. Считая необходимым на первых порах укрепить свои позиции с помощью привлечения авторитетного в Азербайджане Р.А. Ахундова, Багиров вызвал его в Баку. Ф.Н. Шлемова вспоминала об этом: "Работать на оперативной работе он вообще не хотел, а вместе с Багировым в особенности. Он считал его организатором, очень дельным, но честолюбцем, самодуром и нести прямую политическую ответственность за его действия не мог" (т. 4, л. 37). Поэтому он, по ее мнению, даже был рад тому, что при Багирове больше занимался организацией науки и культуры, чем руководством всей республикой.

Формально Р.А. Ахундов вновь занял место в азербайджанском руководстве. Он снова был введен в Бюро ЦК, выступал на пленумах и партконференциях, ездил в Москву на съезды Советов и на XVII партсъезд. Во время этого, последнего в его жизни, съезда он был при публике обнят Сталиным (т. 4, л. 39). В 1935 г. Р.А. Ахундов был награжден орденом Ленина, тогда еще редкой наградой. М.Д. Багиров внешне оказывал знаки расположения авторитетному руководителю. Но

стр. 97

скрытая неприязнь сохранилась. Ф.Н. Шлемова вспоминала, как вскоре после возвращения Р.А. Ахундова в Баку в 1933 г. тогдашний председатель Совнаркома Азербайджана Усейн Рахманов провозгласил в присутствии Багирова тост за Рухуллу Алиевича: "За лучшего большевика в Азербайджане". И дальше: "Багиров поддержал его (Рахманова. - Ф.А., В.А.). Все приветствовали Рухуллу, а мне стало страшно от взгляда Багирова, но я решила, что мне показалось из-за очков" (т. 4, л. 36).

Впервые прямой конфликт между М.Д. Багировым и Р.А. Ахундовым произошел в 1934 г. на XIV съезде Компартии Азербайджана. По воспоминаниям Ф.Н. Шлемовой, во время съезда "многие часто употребляли в выступлениях слова "под руководством т. Берии", а Р. Ахундов был против этого возвеличивания Берия и, выступив на съезде, не употребил этого стандартного тогда выражения, что было замечено и обращено на это внимание, особенно Багировым" (т. 4, л. 18). Недовольство первого секретаря вызвало и то, что Р.А. Ахундову после его выступления долго аплодировали. Началось разбирательство. Даже после своего ареста в 1953 г. М.Д. Багиров в показаниях вспоминал, что Ахундов на том съезде выступал "неправильно по национальному вопросу" (т. 4, л. 356). По мнению Ф.Н. Шлемовой, в 1934 г. конфликт был временно сглажен самим Л.П. Берия, присутствовавшим на съезде: он заявил, что не усматривает ничего плохого в выступлении Р.А. Ахундова, и тот остался в бюро (т. 4, л.18).

Но после возвращения в Баку Р.А. Ахундов занимал лишь второстепенные посты, формально не соответствовавшие рангу члена Бюро ЦК КП Азербайджана. С 1933 г. и до самого ареста он был председателем Комитета по делам искусств при Совнаркоме республики и заместителем председателя Азербайджанского филиала Академии наук СССР (уже после его гибели филиал будет преобразован в Академию наук Азербайджанской ССР). Не имевший вузовского диплома Р.А. Ахундов реально руководил всей текущей работой филиала: его председатель академик И.И. Мещанинов жил в Ленинграде и лишь изредка приезжал в Баку. Кроме того, за Р.А. Ахундовым оставалось редактирование всех изданий классиков марксизма-ленинизма на азербайджанском языке, нередко он и сам их переводил. Позже Ф.Н. Шлемова в показаниях говорила о том, что даже после его ареста переводы не были изъяты и оставались в употреблении (т.4, л. 15).

В следственном деле Р.А. Ахундова нет практически ничего о естественнонаучной части филиала: там в те годы почти не было азербайджанских ученых. Для фабрикации дела о "националистическом подполье" гораздо интереснее было сосредоточиться на двух гуманитарных институтах: Институте истории и археологии и Институте языка и литературы, тем более что первым по совместительству руководил сам Рухулла Ахундов (Институт языка и литературы возглавлял А.Р. Зифельд-Симумяги, который погиб в 1939 г. на Колыме). В институтах работали люди разных национальностей, но ведущую роль играли азербайджанцы и представители других тюркских народов.

Деятельность филиала почти не затронута в реабилитационной части дела, а в следственной части представляется крайне тенденциозно, поэтому нередко трудно понять, как проходила там работа на самом деле. Но скорее всего соответствуют действительности не раз фигурирующие в деле заявления о том, что Р.А. Ахундов стремился прежде всего ориентироваться на азербайджанских и других тюркских ученых. Так, X. Зейналлы на допросе приписывал ему заявления о том, что со временем в филиале русские кадры должны быть целиком заменены азербайджанскими (т. 2, л. 339). Сам же Р.А. Ахундов в более достоверных показаниях, относящихся к периоду, когда он еще не был сломлен пытками, подчеркивал свой конфликт с неазербайджанской профессурой из числа высланных в Баку троцкистов: Б.Н. Тихомировым, Х.Г. Гарбером и др. С их подачи член-корреспондент АН СССР С.Г. Томсинский, сам в прошлом связанный с оппозицией, написал в партком АН СССР

стр. 98

жалобу на то, что "руководство АзФАН'а коммунистов не тюрок к работе в АзФАН'е не допускает" (т. 1, л. 69). Из Москвы для разбирательства дела приезжала специальная комиссия.

Из списка перечисленных Р.А. Ахундовым на одном из допросов сотрудников института филиала (т. 1, л. 73-74) видно, что там преобладали азербайджанцы и люди других тюркских национальностей. Они делились на две категории. К первой относились представители беспартийной тюркской интеллигенции, например Б.В. Чобан-заде или видный татарский историк Г.С. Губайдуллин; ко второй - национально ориентированные азербайджанские коммунисты, например X. Зейналлы или заместитель Р.А. Ахундова по Институту истории Вели Хулуфлу. И те и другие, хотя и в разной степени, имели плохую репутацию у партийно-государственного руководства Азербайджана. Интеллигенты старшего поколения давно были объявлены "буржуазными националистами"; Б.В. Чобан- заде и Г.С. Губайдуллин еще в 20-е годы были вынуждены уехать из своих республик в Азербайджан, а в конце 20 - начале 30-х годов подвергались травле; их азербайджанским коллегам напоминали о былых связях Б.В. Чобан-заде и Г.С. Губайдуллина с мусаватистами. Коммунисты, работавшие в филиале, также имели клеймо "национал-уклонистов", как, например, X. Зейналлы, в 1930 г. исключенный из партии, но в 1932 г. восстановленный (т. 2, л. 331). Потом можно будет говорить о "засоренности" филиала "контрреволюционерами". Но до начала 1937 г. их не трогали, во многом благодаря авторитету Р.А. Ахундова. После же ареста Р.А. Ахундова все эти люди разделят его судьбу.

Работа филиала была связана с немалыми трудностями. И в деле Р.А, Ахундова, и в делах его сотрудников постоянно говорится о невыполнении научных планов, задержках со сдачей работ, их низком качестве. Судя по всему, это соответствовало действительности, но причина, конечно, была не во "вредительстве", а в нехватке кадров и плохой организации работы.

И несомненно, фактический руководитель филиала постоянно находился меж двух огней. С одной стороны, он должен был выдерживать партийную линию. Например, он побоялся взять в филиал человека, про которого донесли, что тот ходит в иранское консульство (т. 2, л. 242); он побоялся издать сочинения средневекового поэта Хатаи (Шах Исмаил), которые подготовил к печати Б.В. Чобан-заде (т. 2, л. 241). С другой стороны, он очень ценил Бекира Вагаповича, пытался направить его на Международный конгресс лингвистов в Копенгаген и помочь стать членом-корреспондентом АН СССР (там же). Покровительство Р.А. Ахундова распространялось лишь на представителей европеизированной тюркской интеллигенции, к традиционной тюркской культуре и, особенно, к исламу он всегда относился резко отрицательно.

На допросах другие арестованные приписывали Р.А. Ахундову высказывания вроде: "Готовят не специалистов, а агитаторов"; "Язык (азербайджанский. - Ф.А.. В.А.) изуродован и является предметом издевательства" (т. 2, л. 242); "На Азербайджан смотрят (в Москве. - Ф.А., В.А.) как на базу нефти и хлопка"; развитие татского, лезгинского и прочих языков и письменностей национальных меньшинств Азербайджана - "политика расчленения единого азербайджанского народа" (т. 2, л. 422). Не раз речь шла об упоминавшемся выше выступлении Р.А. Ахундова на азербайджанском партсъезде. Его близкому другу А. Триничу арестованный А. Керимов приписал такое высказывание: "Это выступление Рухуллы программное. Он, конечно, не мог говорить всего, но ясно, что он выступил против русификации" (т. 2, л. 418).

Разумеется, все эти показания очень субъективны. Трудно судить о том, насколько они выдуманы, а насколько имеют в основе что-то реальное. Добывали у арестованных и такие показания: "Пока здесь Багиров, мы ничего не добьемся. Надо добиться, чтобы секретарем ЦК АКП(б) стал Рухулла Ахундов" (т. 2, л. 420); "Азербайджан неравноправен. Грузия живет за счет Азербайджана. Если Рухулла будет секретарем ЦК, то он кое-что сумеет сделать" (т. 2, л. 421).

стр. 99

Говорили так или нет, но недовольство поведением М.Д. Багирова и проводимой им политикой зрело. В деле зафиксированы относящиеся, правда, уже к первой половине 1937 г. попытки некоторых азербайджанских коммунистов (бывший нарком просвещения М.И. Джуварлинский, Г. Султанов) передать в Москву жалобу на Багирова, закончившиеся для этих людей трагически (т. 5, л. 231-241). В М.Д. Багирове раздражало многое. Раздражали методы его деятельности. Когда надо было выполнять план по заготовке шерсти, он провел по всему Азербайджану "насильственное изъятие шерсти из подушек, одеял и тюфяков"; недовольным сразу же предъявлялись обвинения в "антисоветской агитации" (т. 5, л. 254). Раздражали его кадровые методы. Один из местных руководителей "был снят с работы секретаря РК партии за срыв выполнения плана по сбору хлопка и назначен директором консерватории" (т. 5, л. 250). Раздражало его барство, демонстративная роскошь быта. Раздражало поведение его родственников. Жившая в Кубе его сестра в течение многих лет "буквально терроризировала руководящих работников района" (т. 4, л. 253). Раздражало его грубое и невежественное окружение. На пост руководителя карательных служб Азербайджана, который в прошлом занимал сам Багиров, он выдвинул хорошо известного и ему, и Л.П. Берия Ювеналия Сумбатова. Этот практически неграмотный человек, не способный сам даже написать автобиографию (т. 4, л. 295), больше всего любил избивать подследственных. Сумбатов был "своим человеком" для Багирова и часто бывал у него в доме (т. 4, л. 122). Еще один близкий к Багирову работник карательных органов А.С. Атакишиев, столь же малограмотный, "еще в 1920-21 годах выполнял мусульманский обряд... и сам занимался пропагандой этого обряда" (т. 4, л. 321). Коммунистов- интернационалистов, воспитанных на традициях первых лет советской власти, раздражало то, что Багиров, по выражению одного из пострадавших в его правление, "старался окружить себя людьми прошлого" (т. 4, л. 127).

Как бы ни вел себя в таких условиях Р.А. Ахундов, само существование в Баку столь авторитетного руководителя, более образованного, чем Багиров, и более соответствовавшего революционным традициям, было для Багирова опасно. Показательно даже то, что семья Р.А. Ахундова жила достаточно скромно. Член Бюро ЦК, его жена, в 1936 г. зав. отделом школ и науки Бакинского горкома, и двое детей (в 1933 г. родилась дочь Анелла) занимали три комнаты коммунальной квартиры (т. 4, л. 17).

Страна входила в полосу массовых репрессий. М.Д. Багиров, чувствуя непрочность своего положения и заручившись поддержкой Л.П. Берия, стал принимать меры. Аресты начались весной 1936 г. Они проходили по двум направлениям. Арестовали группу бывших троцкистов, работавших в Баку в области гуманитарных наук. Как уже говорилось, у Р.А. Ахундова с ними были плохие отношения, но ему приходилось иметь с ними контакты, а один из них, X. Гарбер, заведовал в академическом филиале сектором языка. В троцкизме был обвинен и Рахметов, связанный с Р.А. Ахундовым по переводам произведений В.И. Ленина. Но началось и преследование "националистов". Первым был арестован старый друг Рухуллы Алиевича, албанец по происхождению А. Тринич, работавший директором издательства, а затем директором театра (т.е. прямой подчиненный Р.А. Ахундова как председателя Комитета по делам искусств). А. Тринич давно враждовал с Багировым, тот в апреле 1936 г. на заседании Бюро ЦК КП Азербайджана прочитал где-то откопанное (или сочиненное) заявление А. Тринича, относящееся к 1918 г., с просьбой принять в охрану мусаватского парламента; это заявление послужило основанием для немедленных исключения из партии и ареста (т. 4, л. 22). А. Тринич во время следствия покончил с собой, проглотив пуговицу.

Атмосфера вокруг Рухуллы Ахундова все сгущалась. В ноябре 1936 г. впервые за 16 лет он не был избран делегатом съезда Советов, который должен был принять

стр. 100

новую Конституцию (т. 4, л. 41). Это говорило о многом. К этому времени его уже прорабатывали за связи с А. Триничем, X. Гарбером и Рахметовым, впервые всплыл вопрос о голосовании в 1921 г. по дискуссии о профсоюзах. В 50-е годы бывший работник Наркомпроса Азербайджана Г. Нуриев вспоминал о последнем разговоре с Р.А. Ахундовым в первой половине декабря 1936 г.: "Он был расстроен и взволнован, рассказал, что разругался с Багировым по какому-то вопросу, причем он ругал Багирова за то, что последний хочет единолично управлять Азербайджаном и совершенно не считается ни с кем" (т. 1, л. 257).

По воспоминаниям Ф.Н. Шлемовой, ее муж в это время "почти совершенно перестал заниматься текущей работой" (т. 4, л. 40). А Багиров, подвыпив, заявил ей незадолго до катастрофы: "Если есть несколько людей, кому верю, так ты - одна из них... Сердишься, еще не так будешь сердиться. Ты у меня заплачешь" (т. 4, л. 41). Чуть ли не за день до ареста Р.А. Ахундов получил приглашение из Москвы - стать директором учебного Московского института востоковедения. Он обрадовался и сказал жене: "Уедем, они (Багиров и другие) бесчестные, нельзя с ними работать" (т. 4, л. 42). Но в это время уже составлялась справка на его арест.

Арестованный М.Д. Багиров в показаниях 14 сентября 1954 г. заявлял, что санкцию на арест Р.А. Ахундова он запрашивал у И.В. Сталина; тот будто бы лишь спросил: "Сможем ли заменить его как знатока азербайджанского языка?" (имелись в виду переводы, которые он редактировал); получив утвердительный ответ, Сталин санкционировал арест (т. 4, л. 348). Впрочем, в другом месте того же допроса Багиров заявил, что не запрашивал у Сталина эту санкцию и послал ему уже готовое следственное дело (т. 4, л. 363).

Р.А. Ахундов был арестован 17 декабря 1936 г. в подъезде дома при выходе на работу (т. 4, л. 42). Начатое в этот день дело открывается стандартными документами: справкой на арест, санкцией прокурора, протоколами обысков в квартире и в служебном кабинете, а также протоколом личного обыска, при котором изъяты "потяшки, галстук, три штуки маленких ключей" (т. 1, л. 24), анкетой арестованного. Справка на арест составлена зам. начальника 3-го отделения Секретно-политического (т.е. следственного) отдела НКВД Азербайджана Шером и утверждена В. Герасимовым, заместителем наркома Ю.Д. Сумбатова. В день ареста Р.А. Ахундов был исключен из партии (т. 1, л. 26), а 29 декабря - из членов Азербайджанского ЦИКа (т. 1, л. 25) как "контрреволюционный троцкист".

Первый имеющийся в деле допрос датирован 23.12.1936 г., он целиком посвящен связям арестованного с троцкистами, а также с членами "блока Сырцова - Ломинадзе" (т. 1, л. 29-35). Р.А. Ахундов признал голосование в 1921 г. за платформу Л.Д. Троцкого, бывшую дружбу с троцкистом Саркисом, встречи с В.В. Ломинадзе, сожалел о "грубейшей политической ошибке" по отношению к Саркису (цитату мы приводили выше), но отверг обвинения в участии в "уклонах". Далее последовал перерыв на полтора месяца, а затем - два протокола допросов от 9 и 11 февраля 1937 г., где речь идет в основном об упоминавшемся выше письме Г. Джабиева, отобранном при обыске и приобщенном к делу (т. 1, л. 44-47). Арестованный кается в "преступлении перед партией", заключающемся в том, что он не разоблачил "двурушника-мусаватиста", а спрятал его письмо у себя (т. 1, л. 46); однако подчеркивал, что никогда не был согласен со взглядами Г. Джабиева и контрреволюционной деятельности не вел. Отметим, что "контрреволюционер" Г. Джабиев в дни этих допросов оставался членом партии и директором сахарного завода в Купянске на Украине; арестуют его лишь 26 июня 1937 г. (т. 5, л. 50-53).

В протоколе допроса от 9 февраля 1937 г. есть весьма знаменательное заявление Р.А. Ахундова: "Я вижу, что Вы не пишете того, что я говорю; Вы хотите обязательно добиться своего. Пишите, что хотите" (т. 1, л. 45). После этих двух допросов снова наступил перерыв на два месяца. Очевидно, что старый подпольщик почти

стр. 101

четыре месяца выдерживал давление следствия, хотя его допрашивали "профессионалы" во главе с самим Ю.Д. Сумбатовым.

Следующая серия допросов относится к 9, 10 и 11 апреля 1937 г. К тому времени было арестовано большинство из окружения Р.А. Ахундова по Азербайджанскому филиалу Академии наук, в том числе Б.В. Чобан-заде, Г.С. Губайдуллин, X. Зейналлы, В. Хулуфлу, а также ряд его подчиненных в Комитете по делам искусств, среди которых и А. Керимов. У всех пытками выбили показания на Рухуллу Алиевича как на "руководителя подпольной контрреволюционной организации". Первоначальное обвинение в "троцкизме" отошло на второй план: кампания борьбы с троцкизмом после январского процесса 1937 г. стала подходить к завершению, на очереди стояла борьба с "националистическим подпольем". В деле появляется большое число новых фамилий. И именно в эти дни Р.А. Ахундов впервые поддался агрессивной силе следствия.

На допросе от 9 апреля (т. 1, л. 48-72) подследственный еще не признал себя "контрреволюционером", однако его заставили написать длинный список азербайджанских "националистов в партии и вне", состоящий из 54 человек. В него входили едва ли не все наиболее видные партийные и государственные деятели, писатели, художники, музыканты Азербайджана. Кто-то из списка уже был арестован; кто-то был на очереди; не менее шести человек в конечном итоге уцелели, например: партийный деятель Мир Башир Касумов, писатели М.С. Ордубады и Самед Вургун, композитор Узеир Гаджибеков. На допросе Р.А. Ахундова также спрашивали о всех знакомых ему троцкистах, о которых он отзывался резко отрицательно. Следующий допрос от 10 апреля (т. 1, л. 73-78) целиком посвящен деятельности академического филиала; Р.А. Ахундов признал "потерю бдительности" в связи с "засоренностью" филиала бывшими мусаватистами, но "контрреволюционером" не назвал себя и тогда.

Все изменилось на следующий день, 11 апреля (т. 1, л. 99-105). Вначале подследственный еще заявлял о том, что "ни к какой организации не принадлежал" (т. 1, л. 99), но к концу допроса уже был вынужден признать, что "стоял на позициях борьбы с советской властью с 1926 г." (т. 1, л. 103). Он покаялся также в том, что "в практической своей работе в АзФАН'е проводил контрреволюционную националистическую деятельность, что в основном сводилось к неразоблачению периода господства мусаватистов в Азербайджане" (т. 1, л. 100), а также к борьбе против русского языка и унификации азербайджанского алфавита с другими тюркскими (т. 1, л.104).

После этих признаний какие-либо документы отсутствуют на протяжении почти двух месяцев, до 5 июня. По-видимому, Р.А. Ахундов взял свои признания обратно. Затем значительную часть дела (т. 1, л. 121-205) занимают многочисленные протоколы июньских допросов. В них чередуются признания и отказы от них. 17 июня зафиксирован отказ допрашиваемого от подписки под протоколом, где он признает себя контрреволюционером (т. 1, л. 153). Но в тот же день Р.А. Ахундов вновь оговаривает себя и ставит свою подпись (т. 1, л. 154- 156). 18 июня он вновь отрицает вину, заявляя, что оговаривавший его Б.В. Чобан-заде "говорит неправду" (т. 1, л. 159). 19 июня зафиксировано его извинение за еще февральскую фразу: "Прошу изобличать меня дальше" (т. 1, л. 177). 21 июня записано новое подтверждение вины (т. 1, л. 178-182), на следующий день подписал показание: "Да, именно речь шла о свержении советской власти" (т. 1, л. 184). Но в тот же день, 22 июня, составлен акт, в котором говорится: "Составлен настоящий акт в том, что отв. Ахундов во время допросов не отвечал в течение 3 часов на поставленный ему вопрос, злостно саботируя следствие" (т. 1, л. 190); на следующем листе - акт об отказе от всех показаний, данных 21 и 22 июня (т. 1, л. 191). Далее, с 23 по 28 июня, еще два признания и два отказа. После отказа от показаний 28 июня (т. 1, л. 202 - 205) последовал перерыв почти на месяц. Затем обширные "признательные показания" 24 и 27 июля

стр. 102

(т. 1, л. 206-226), далее зафиксирован отказ от них (т. 1, л. 227-228). 29 и 31 августа Р.А. Ахундов еще дважды заявлял о невиновности (т. 1, л. 229, 230), но 5 сентября его допрашивали о только что арестованном председателе Совнаркома Азербайджана У. Рахманове, и он признает, что вел с ним "антисоветские разговоры" (т. 1, л. 232-236). На этом бакинская часть следственного дела заканчивается.

Если давно напуганные властью такие интеллигенты, как Б.В. Чобан-заде и Г.С. Губайдуллин, быстро сдавались и многократно подтверждали свою "контрреволюционность", ошибочно надеясь таким образом получить снисхождение, то Р.А. Ахундов пытался бороться со следствием. Как было зафиксировано в период реабилитации (т. 1, л. 254), аналогичные многократные признания и отказы от них зафиксированы также и в следственных делах ряда других азербайджанских коммунистов.

Протоколы допросов свидетельствуют лишь о малой части того, что происходило на самом деле. В большей степени информация была собрана в 1954-1955 гг. при подготовке реабилитации Р.А. Ахундова. Так, 12 октября 1954 г. бывший оперуполномоченный Секретно-политического отдела НКВД Азербайджана В.М. Дудиев показал, что в июле 1937 г. один из его начальников (или зам. наркома Герасимов, или начальник отдела Лев Цинман) дал указание: "От хозяина (т.е. Багирова) поступило распоряжение любыми путями в течение суток добиться признания Рухуллы Ахундова в принадлежности к к.-р. организации" (т. 4, л. 134). Именно тогда появились обширные показания от 24 и 27 июля, от которых подследственный потом отказался. Затем, как зафиксировано в следственном заключении по делу от 5 декабря 1955 г., "работники НКВД в целях фальсификации дел, связанных с именем Р. Ахундова, размножили протоколы его допросов от 24 и 27 июля 1937 г., копии их приобщили к другим делам, а самый акт об отказе Ахундова от этих показаний скрыли" (т. 1, л. 250-251).

О том, что значило "добиться признания любыми путями", 28 августа 1954 г. показывал еще один бывший сотрудник НКВД Азербайджана И.А. Ханумов: "В кабинете Сумбатова систематически избивали Рухуллу Ахундова, которого допрашивали Сумбатов и Багиров. Багиров часто приезжал в НКВД для допроса арестованных. Рухуллу Ахундова избивали до того, что после допросов его буквально выносили из кабинета Сумбатова на носилках. О том, что Рухуллу Ахундова зверски избивали у Сумбатова, знали многие оперативные работники. Мы даже удивлялись, как он, будучи человеком болезненным, выдерживал все испытания, которые над ним проделывались" (т. 4, л. 235).

Р.А. Ахундов и другие азербайджанские коммунисты много раз под пытками подписывали показания, а потом, когда пытки временно прекращались, пытались доказать истину. Они не знали, что для следствия было достаточно однократного признания, последующие отказы, согласно традициям НКВД, "теоретически обоснованным" А.Я. Вышинским, никакого значения не имели. Облегчить участь, а иногда и спасти могло лишь одно: полный и последовательный отказ от всяких обвинений. При многократных избиениях ни разу ничего не признать было очень трудно, но непризнавшиеся все-таки были. На заседаниях выездных "троек" Военной коллегии Верховного суда СССР, почти всегда выносивших смертные приговоры, рассматривались дела только тех, кто хотя бы раз признался в "контрреволюционной деятельности". Так было и в Баку, куда "тройки" приезжали дважды - в октябре 1937 г. и в январе 1938 г.; тех, кто не признался к октябрю, но сдался позже, отправляли на смерть на втором заседании. А дела непризнавшихся азербайджанских интеллигентов уже летом 1938 г. отправили на заочное рассмотрение Особого совещания, органа с ограниченной компетенцией, лишенного права выносить смертные приговоры; поскольку на осуждении этих людей настаивал Багиров, они были приговорены к заключению в лагерь. Среди них были умерший в лагере крупный писатель Гусейн

стр. 103

Джавид, лингвист Идрис Гасанов и др. (4) В иных ситуациях непризнание могло и спасти человека: известный киргизский писатель Аалы Токомбаев находился в заключении с сентября 1937 по июль 1939 г. и не признал себя виновным; поскольку киргизское руководство, в отличие от азербайджанского, за этот период сменилось полностью, его, А. Токомбаева, в конце концов признали подвергшимся оговору и освободили (5).

Но главным в той ситуации, которая сложилась в Баку, было все же не поведение заключенного на следствии. Все решал Багиров, который, уничтожив очень многих, мог кого-то и помиловать. Например, как сказано в другом следственном деле, он сначала приказал арестовать поэта Самеда Вургуна (показания на него как на "националиста" давали и Р.А. Ахундов, и многие другие), а затем, спустя короткое время, велел доставить в свой кабинет, где заявил поэту, что прощает его (6). Освобожден был по повелению Багирова также писатель Сулейман Рагимов (т. 4, л. 102) и некоторые другие, о которых мы скажем ниже.

Дело Р.А. Ахундова содержит информацию, выходящую далеко за пределы того, что произошло с самим бывшим секретарем ЦК КП Азербайджана. После смерти И.В. Сталина и ареста Л.П. Берия были арестованы М.Д. Багиров, Ю.Д. Сумбатов (в 1938-1947 гг. - начальник Хозяйственного управления НКВД-МВД) и еще несколько людей из их окружения. При реабилитации Р.А. Ахундова к трем томам его дела добавились еще два, в которых речь шла в основном о том, что вообще творилось в Азербайджане в 1936-1938 гг. и отчасти в более ранние и более поздние годы при Багирове.

Весь четвертый том занимают показания выживших подследственных, свидетелей из числа бывших оперативников и надзирателей, новых подследственных: самого М.Д. Багирова и его подручных в НКВД Азербайджана. В пятом томе собраны данные о тех заключенных, которые были уничтожены; в том числе приведены заявления многих из них об отказе от показаний, полученных под пытками, и о самих пытках (7). В допросах постоянно участвовал и М.Д. Багиров. Судя по всему, сам он не избивал, но давал указания. Шло соревнование, кто больше "выбьет" показаний. В 1954 - 1955 гг. те из выполнявших указания, кого смогли найти, дружно доказывали свою непричастность к пыткам, но охотно рассказывали про других. Например, бывший оперативник П.В. Хентов доказывал, что он никого не избивал, но упоминавшийся выше надзиратель Тагиев рассказал, что именно у Хентова один из подследственных умер прямо на допросе, не выдержав пыток (т. 4, л. 331).

Из многих показаний приведем два, любопытных с точки зрения дальнейшей судьбы жертв. 13 февраля 1954 г. был допрошен A.M. Гиндин, человек, долго входивший в близкое окружение М.Д. Багирова, большую часть 1937 г. - главный редактор газеты "Бакинский рабочий" (именно там после ареста Р.А. Ахундова, Б.В. Чобан-заде, Г.С. Губайдуллина и др. печатались статьи с их разоблачениями). 3 ноября 1937 г. он был снят с должности, а на другой день при входе в здание ЦК - арестован.

О дальнейшем A.M. Гиндин рассказывал: "Они отвели меня в другую комнату, раздели догола, и Клименчич резиновой палкой стал меня бить по голому телу, сначала по спине, затем перевернули и были по животу и груди. Я кричал, просил разобраться. Затем поставили к стене и требовали рассказать о контрреволюционной работе. Когда я заявил, что я честен перед партией, меня снова положили и били, бил Сонкин. Сколько времени меня били, я не помню. Затем поставили меня к стене, и после очередного вопроса ко мне Клименчич, будучи в сапогах, сильно пнул меня в половые органы, и я потерял сознание. Через сколько времени я пришел в сознание, я не знаю, слышал я только, как женщина говорила: "Вот уже третий укол камфоры сделала, а он все не приходит в себя". У меня же были сильные боли, встать я не мог, половые органы оказались разбитыми. Я на руках был отнесен в подвал, где я несколько дней пролежал" (т. 4, л. 141-142). Потом он был "помещен в камеру, залитую

стр. 104

грязью и водой" (т. 4, л. 142). После нового отказа от показаний Гиндина "посадили в карцер, представлявший из себя каменный мешок, в котором нельзя было ни сидеть, ни лежать. Сколько дней я содержался в этом каменном мешке, я не знаю, так как тогда дошел до состояния полной прострации и потерял всякую ориентировку" (там же).

A.M. Гиндина обвиняли в подготовке терактов против Берия и Багирова. Из его показаний видно, что с самого начала ему было понятно личное участие Багирова в его деле. Однако потом вдруг пытки прекратили, а 26 апреля 1938 г. Гиндин был освобожден. Выйдя на свободу, он... вновь начал работать под руководством Багирова и занимал руководящие посты в Бакинском горкоме до 1945 г., когда, почувствовав возможность новых неприятностей, уехал в Москву, где в 1954 г. стал доцентом кафедры истории КПСС Всесоюзного заочного машиностроительного института (т. 4, л.139,143).

Бывший работник ЦК комсомола Азербайджана П.П. Можнов был арестован уже в 1938 г., когда состав следователей сильно изменился. Но нравы оставались те же. 17 июля 1954 г. он рассказывал: "Я... буквально на коленях ползал у Коршева в ногах и просил расстрелять меня, но он мне говорил, что нет, мы пока тебя не расстреляем, это сделаем позднее, а теперь ты подпиши признание" (т. 4, л. 319). На очной ставке он встретился с другим руководителем азербайджанского комсомола - Сандуловым, тот ему сказал: "Петя, подпиши, нас замучили эти гады, чтоб скорей расстреляли" (там же). Но это был уже период спада репрессий. Можнова осудили на пять лет, а Сандулова освободили. Спустя несколько лет Сандулов воевал в партизанском отряде и был казнен гитлеровцами (там же). Спасшись от одних "гадов", он погиб от рук других.

Но вернемся к Рухулле Ахундову. В сентябре 1937 г. его дело получило неожиданный поворот. Подследственных по делу N 12493 о "контрреволюционной националистической организации", которых к тому времени насчитывалось уже более 100 (в частности, в июне 1937 г. прошли аресты среди азербайджанских писателей), рассортировали на две группы. Заключенных менее высокого ранга - ученых, писателей, актеров и др. - оставили в Баку; 13 октября большинство из них будет расстреляно после приезда в Баку выездной "тройки" Военной коллегии Верховного суда СССР. А группу азербайджанских партийно-государственных деятелей, в том числе Р.А. Ахундова, отправили в Москву, что продлило им жизнь на несколько месяцев.

В Москве дело пошло по новому кругу, им занимались московские следователи, к двум томам дела, заведенным в Баку, прибавился третий, московский. К этапированным из Баку добавили некоторых азербайджанских коммунистов, арестованных вне Азербайджана, в том числе Г. Джабиева.

Причина поворота дела до конца не ясна. Можно предполагать, что вмешалась Москва. К сентябрю 1937 г. было арестовано все высшее руководство Азербайджана, кроме М.Д. Багирова и его правой руки - Ю.Д. Сумбатова. По- видимому, в Москве кто-то готовил и их арест; не исключено, что подготавливались материалы и против Л.П. Берия, тогда еще работавшего в Тбилиси (с декабря 1936 г. ЗСФСР была упразднена и Баку стал подчиняться не Тбилиси, а непосредственно Москве, но тесные контакты между Берия и Багировым сохранялись). Эти материалы предстояло получить у арестованных азербайджанских руководителей, которых, возможно, для этого и отправили в Москву. Во всяком случае, первые месяцы в Москве и Р.А. Ахундов, и его товарищи по несчастью дружно давали показания против Багирова. Например, бывший председатель Совнаркома Азербайджана У. Рахманов показывал 16 декабря 1937 г.: "На допросах в Азербайджане я не называл Багирова, так как это означало давать показания на Багирова самому же Багирову" (т. 5, л. 9). В тот же день другой бывший председатель Совнаркома (до Рахманова)

стр. 105

Д.Х. Буниат-заде говорил: "Багиров через Сумбатова принимает меры к ограждению участников к.-р. организации от разгрома" (там же). Секретарь Бакинского горкома М.А. Нариманов 23 ноября 1937 г. описывал "ряд сборищ, проводимых троцкистами, на квартире Багирова" (там же). Сам же Р.А. Ахундов в декабре 1937 г. упоминал Багирова "как лицо, возглавлявшее националистическую организацию", и утверждал, что "по директивам Багирова проводились вредительство и диверсионные акты... эта к.-р. деятельность проводилась в блоке с троцкистами, другими к.-р. организациями и организацией иранских националистов" (т. 5, л. 8).

Показания одновременно брали и против Л.П. Берия. Позже, когда Р.А. Ахундова уже не было в живых, а Берия стал наркомом, один из арестованных сотрудников НКВД формулировал это так: Ахундов "сеет клевету на т. Берия" (т. 5, л. 14). И именно тогда у одного из арестованных бакинцев, Сефа, взяли показания на Л.П. Берия как бывшего сотрудника мусаватистской контрразведки; эти показания станут широко известными в 1953 г. и попадут в решения Пленума ЦК КПСС. По свидетельству Б.В. Родоса, в 1937 г. работавшего в Секретно-политическом (четвертом) отделе ГУГБ НКВД СССР, уже тогда он слышал об этих показаниях (т. 4, л.74).

В Москве следствием по делу азербайджанских коммунистов руководил Л.С. Альтман, ветеран ОГПУ-НКВД, в 1933-1934 гг. активно участвовавший в фабрикации так называемого "дела славистов", по которому пострадали многие видные ученые (8). В эпоху Ежова карьера Л.С. Альтмана шла вверх. Он сам ездил в Баку за заключенными (там же). Под его руководством допросы вели Б.В. Родос, К.А. Самохвалов, З.Н. Глебов, Я.Н. Матусов (т. 4, л. 304).

В Москве пытки практиковались не в меньшей степени, чем в Баку. В 1954 г. Я.Н. Матусов рассказывал, что "видел Родоса расхаживавшим с черной резиновой дубинкой по Лефортову" (т. 4, л. 293): сам Б.В. Родос отрицал участие в избиениях, заявив: "У меня очень слабая память, это мой недуг" (т. 4, л. 81). Но о том, как били азербайджанских подследственных в Москве, у нас нет конкретных данных. Кроме того, показания на М.Д. Багирова и Л.П. Берия не обязательно могли быть результатом пыток: арестованные могли надеяться, что их свидетельства как-то им помогут.

Решающие события произошли, по-видимому, в конце января - начале февраля 1938 г. Во время проверки дела в 1955 г. в архиве Л.П. Берия нашли документ, в котором приводились выдержки из показаний против М.Д. Багирова (часть из них приведена выше); на нем резолюция наркома: "Всех передопрошу лично. Затем в ЦК. Ежов. 30/I" (т. 5, л. 10). В эти же дни Ю.Д. Сумбатов был снят с должности и вызван в Москву; его подчиненные не сомневались в его предстоящем аресте (т. 4, л. 171). А в Баку выехала комиссия НКВД во главе с начальником Секретно- политического отдела М.И. Литвиным. Результатом работы комиссии стала чистка кадров в НКВД Азербайджана: в феврале 1938 г. были арестованы многие сотрудники, в том числе упоминавшиеся выше Герасимов, Цинман, Шер, Клименчич (незадолго до этого награжденный орденом за "образцовое выполнение заданий"). Герасимова расстреляли, остальных осудили на длительные сроки за фальсификацию дел и применение незаконных методов следствия. Позднее Цинмана один из пострадавших от него, инструктор Бакинского горкома В.Н. Бегларьян, встретил в Норильске (т. 4, л. 146); до 1954- 1955 гг. ни он, ни Шер, по-видимому, не дожили. Клименчича в 1955 г. нашли в Сибири, где он был рабочим в сельпо (т. 4, л. 335).

Однако в итоге власти отыгрались на второстепенных исполнителях прежних приказов. Сумбатов не был арестован, а, наоборот, стал начальником Хозяйственного управления НКВД. Багиров остался во главе Азербайджана на многие годы. А Берия, поначалу также сохранивший за собой прежнюю должность, менее чем через год переедет в Москву и станет заместителем наркома внутренних дел, а затем, в декабре

стр. 106

1938 г., - наркомом. Несомненно, так решил Сталин. Ввиду этого о показаниях Р.А. Ахундова и др. против Берия, Багирова и Сумбатова мы знаем лишь из "выжимки", приготовленной для Ежова, и из позднейших показаний сотрудников НКВД:

в следственном деле Р.А. Ахундова и других делах все эти протоколы отсутствуют; их изъятие зафиксировано в период реабилитации (т. 5, л. 24). Документ, подготовленный для Ежова, Берия хранил в собственном сейфе, вероятно на всякий случай: вдруг придется пожертвовать Багировым.

Пострадали и сотрудники НКВД, готовившие материалы против Берия и Багирова. Как свидетельствовал позже следователь Самохвалов, на Лубянке уже в начале 1938 г. говорили о "большой липе" по азербайджанскому делу (т. 5, л. 14). Альтман, видимо, тогда же был арестован на три дня за то, что "незаконными методами добился у заключенных бакинцев компромат на Берия и Багирова" (т. 4, л. 307). Тогда его на время отпустили, но после воцарения на Лубянке Берия произошла расправа: Альтмана и Глебова расстреляли, Самохвалова осудили на восемь лет. Каким-то образом не пострадали Родос (он будет арестован в 1953 г.) и Матусов. В 1955 г. к делу приобщили заявление арестованного З.Н. Глебова от 14 января 1939 г. на имя Л.П. Берия, где он называет дело Р.А. Ахундова одним из звеньев в "цепи провокаций" (т. 5, л.19-20).

Но, конечно, никто не был заинтересован в пересмотре этого дела. После прекращения "разработки" Берия, Багирова и Сумбатова подследственные азербайджанские руководители были уже не нужны, с делом надо было заканчивать. Как уже было сказано, третий том дела Р.А. Ахундова, содержавшегося с 13 сентября 1937 г. по 20 апреля 1938 г. во Внутренней тюрьме НКВД (Лубянка) (т. 5, л. 28), дошел до нас со значительными изъятиями.

В апреле 1938 г. было составлено обвинительное заключение по делу Р.А. Ахундова, подписанное начальником 6-го отделения 4-го отдела (9) ГУГБ НКВД СССР З.Н. Глебовым и его помощником Б.В. Родосом (т. 1, л. 237-241); 13 апреля 1938 г. его утвердил Прокурор СССР А.Я. Вышинский. В нем Ахундов признан виновным по пунктам 6, 7, 8, 9, 10 и 11 статьи 58 УК РСФСР, объявлен организатором и руководителем с 1929 г. "националистической организации", шпионом в пользу Англии, Германии и Турции, организатором "повстанческого штаба", руководителем неудавшегося покушения на К.Е. Ворошилова во время его проезда через Баку в 1936 г. и пр.; перечислено 20 фамилий "уличивших" его в этой деятельности.

20 апреля Р.А. Ахундов был переведен на одни сутки в Лефортовскую тюрьму, а в 9 часов утра 21 апреля предстал перед Военной коллегией Верховного суда СССР (судьи Зарянов, Матулевич, Ждан, секретарь Батнер). Суд продолжался 15 минут (т. 1, л. 244). Далее в деле следуют приговор к высшей мере (т. 1, л. 245) и справка о приведении его в исполнение в тот же день, 21 апреля 1938 г. (т. 1, л. 246).

В этот же день были осуждены и расстреляны: Газанфар Махмуд оглы Мусабеков, Султан Меджид Меджид оглы Эфендиев, Дадаш Ходжа оглы Буниат- заде, Габиб Джабиев, Али Гейдар Ага Керим Караев, Аскар Мамед оглы Фарадж- заде, Усейн Паша оглы Рахманов, Музафар Акпер оглы Нариманов, Гасан Гулам оглы Сафаров, Мирза Давуд Гусейнов и другие азербайджанские руководители. В тот же день уничтожили и группу писателей, среди которых были Б.А. Пильняк, И.И. Катаев, Б.А. Губер, Н. Зарудин.

Жена Рухуллы Алиевича Ф.Н. Шлемова была арестована 10 июля 1937 г. и в июне 1938 г. осуждена на восемь лет, освобождена досрочно в 1944 г. (т. 4, л. 14-15). После смерти И.В. Сталина, расправы с Л.П. Берия и ареста М.Д. Багирова она начала хлопотать о реабилитации мужа. Письмо Ф.Н. Шлемовой (в то время жившей в Бухаре и работавшей начальником производственного отдела оросительной системы) от 13 сентября 1954 г. (т. 4, л. 13-15) стало основанием для начала пересмотра дела. В течение года было собрано значительное количество материалов, многие из которых

стр. 107

упоминались выше. 5 декабря 1955 г. заместителем Генерального прокурора СССР П. Барановым было утверждено "Заключение по делу", составленное военным прокурором полковником юстиции Струковым (т. 1, л. 247-257). В нем сказано: "Расследованием дела по обвинению Багирова, Сумбатова и др. ... установлено, что Р. Ахундов был осужден по сфальсифицированным следственным материалам" (т. 1, л. 248). "Свидетели подтвердили, что Багиров проявлял особую заинтересованность в деле Ахундова и связанных с ним лиц. Он лично руководил следствием, допрашивал арестованных, в том числе и Р. Ахундова, и давал указания о последующих арестах" (т. 1, л. 250); вывод - "полагал бы реабилитировать" (т. 1, л. 257).

Уже через два дня, 7 декабря 1955 г. (скорость редкая для реабилитационных дел), Военная коллегия Верховного суда СССР в составе полковников юстиции Лебедева (председатель), Боброва и подполковника юстиции Остапенко приняла решение о посмертной реабилитации Р.А. Ахундова. К этому времени подследственный Ю.Д. Сумбатов умирал в тюрьме от рака, а следствие по делу М.Д. Багирова и пяти его подручных близилось к завершению, 27 мая 1956 г. в газетах будет опубликована информация о расстреле М.Д. Багирова, Т.М. Борщева, Х.И. Григоряна, Р.А. Маркарьяна и осуждении на 25 лет А.С. Атакишиева и С.Ф. Емельянова.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Большая Советская Энциклопедия. Т. 2. М. 1970, с. 529.

2 Правда. 15.05.1928.

3 В. В. Маяковский. Сочинения в двух томах. Т. I. М., 1987, с. 529-531.

4 См.: Пр. N 18846 (дело Гусейна Джавида), Пр. N 28306 (дело И.М. Гасанова), хранятся там же, где и описываемое в статье дело.

5 См.: Дело Пр. N 7692, Архив Министерства национальной безопасности Кыргызстана. Т. I. Бишкек, л. 26.

6 Об этом рассказал 14 мая 1954 г. П.В. Хентов, бывший сотрудник НКВД Азербайджана: дело ПР. N 22316 (Ахмед Джавад), л. 164.

7 Ф.Д. Ашнин, В.М. Алпатов. Дело профессора Б.В. Чобан-заде. - Восток. 1998, N 5, с. 130-131.

8 См.: Ф.Д. Ашнин, В.М. Алпатов. "Дело славистов": 30-е годы. М., 1994.

9 С декабря 1936 г. отделы НКВД были зашифрованы под номерами, имелся в виду Секретно-политический (следственный) отдел.

Permanent link to this publication: