Ниже речь пойдет о событиях, имевших место в отношениях СССР и Китая, в которых я принимал участие в качестве переводчика.

Руководство СССР неоднократно подчеркивало, что решение спорных вопросов в отношениях с Китаем является важнейшей задачей внешней политики, и поэтому проводило активную работу в этом направлении. Наши разногласия касались различных сторон внутренней и внешней политики: вопросов о мирном сосуществовании государств с различным социальным устройством, оценки империализма как источника войн, политики "большого скачка", создания "народных коммун" и т. п. Кроме того, необоснованно острую реакцию китайской стороны вызвали советские предложения о создании совместных экипажей на нескольких советских боевых кораблях, о постройке длинноволновой радиостанции для управления подводными лодками ВМФ СССР в акватории Тихого океана и о выделении базы для отдыха моряков- подводников.

Цель первого предложения состояла в том, чтобы помочь КНР в деле быстрого создания современного военно-морского флота. Однако китайское руководство, толкуя советские предложения как стремление создать "совместный флот", утверждало, что это нанесет ущерб суверенитету Китая.

По вопросу о длинноволновой радиостанции также распространялось немало небылиц о "посягательстве на суверенитет Китая" и т. п. Суть же дела состояла в том, что советская сторона лишь поставила вопрос о том, что наиболее подходящим местом для создания длинноволновой радиостанции является пункт в юго-восточном Китае. И поскольку управление подводными лодками, их передвижение - дело сугубо секретное, на этом объекте должен был быть установлен режим строгой секретности. Когда же у китайской стороны возникли сомнения, то советская сторона не стала настаивать на своем предложении.

Руководство СССР стремилось использовать любые возможности для установления прямых контактов с китайскими деятелями, надеясь, что на высоком уровне будет легче решить многие вопросы. Такая возможность представилась в сентябре 1969 г., когда А.Н. Косыгин должен был лететь в Демократическую Республику Вьетнам на похороны президента Хо Ши Мина. Советское руководство сообщило об этом Китаю и предложило воспользоваться данной возможностью для организации встречи двух премьеров в Пекине.

Советская делегация летела в Демократическую Республику Вьетнам по южному маршруту, минуя Китай. Она пробыла в ДРВ несколько дней и приняла участие в траурных мероприятиях по случаю смерти Хо Ши Мина. А ответа от китайцев по поводу организации встречи на высоком уровне все не было. Косыгин досадовал на то, что никак не удается пробить стену китайской самоизоляции, и поскольку никаких встреч с китайцами в Ханое не предвиделось, попросил меня съездить в посоль-

Кудашев Ришат Шарафутдинович - Чрезвычайный и Полномочный Посланник.

стр. 136

ство СССР в ДРВ, побеседовать с послом СССР в ДРВ И.С. Щербаковым, который был моим давним товарищем и наставником. Посол подтвердил, что из Москвы не поступало информации о согласии китайцев на двустороннюю встречу в Пекине и решил лично сообщить об этом Косыгину. Щербаков, приехав в резиденцию Косыгина, которая располагалась около озера Возвращенного меча, имел довольно длительную беседу с председателем Совета министров СССР. После этой беседы Косыгин дал указание на следующий день быть готовыми к отлету в СССР.

Так и не дождавшись в Ханое ответа от китайской стороны с согласием на двустороннюю встречу в Пекине, Косыгин на следующий день вылетел в СССР. Прилетев в Бишкек, мы узнали, что руководство КНР наконец-то согласилось на проведение двусторонней встречи на высоком уровне в Пекине. Немного отдохнув после длительного беспосадочного перелета, делегация во главе с Косыгиным в тот же день вылетела из Бишкека в Иркутск, а утром 11 сентября 1969 г. - в Пекин. Там, в столичном аэропорту, состоялась советско- китайская встреча на высоком уровне.

Главное в высказываниях Косыгина на этой встрече сводилось к тому, что руководство СССР, исходя из высших интересов народов двух стран, считает необходимым принять все возможные меры для преодоления разногласий. Он подчеркнул, что с советской стороны имеется искреннее стремление вести переговоры на любом уровне для решения спорных вопросов. Чжоу Эньлай со своей стороны, не полемизируя прямо по поводу сказанного Косыгиным, всячески подчеркивал важность решения пограничного вопроса между двумя странами. Это, отмечал он, будет способствовать улучшению двусторонних отношений. Чжоу Эньлай неоднократно говорил, что на советско-китайской границе имеются "спорные участки", и что это надо признать. На советских и китайских географических картах линия государственной границы изображается по-разному. Он нарисовал на листе бумаги прохождение линии границы на гипотетическом "спорном участке", согласно китайским и советским географическим картам, и показал этот лист Косыгину. При этом он сказал, что на китайских картах линия государственной границы нередко заходит вглубь территории, которая на советских картах обозначена как территория СССР, а на картах СССР линия государственной границы довольно часто идет вглубь территории, которая на китайских картах обозначена как территория КНР.

У меня мелькнула мысль, что Чжоу Эньлай - тонкий и многоопытный дипломат - неспроста уделил так много внимания вопросу наличия на советско-китайской границе так называемых "спорных участков" и призывал Косыгина признать этот "неоспоримый факт". Советско-китайская граница на всем ее протяжении основывалась на российско- китайских договорах. В китайской печати имели место публикации о том, что эти договоры для Китая неравноправные. К тому же Мао Цзэдун в свое время заявил, что Россия захватила 1,5 млн кв. км китайской территории. И это заявление не было дезавуировано китайской стороной. Если к этому еще прибавится заявление председателя Совета министров СССР о том, что на советско-китайской границе действительно имеются "спорные участки", то будут созданы предпосылки для "размывания" юридической основы линии государственной границы между СССР и КНР на всем ее протяжении. Я поделился этой мыслью с секретарем ЦК КПСС К.Ф. Катушевым, который принимал участие во встрече. Видимо, наши мысли совпали. Катушев написал записку и передал ее Косыгину.

Косыгин был достаточно осмотрителен, и Чжоу Эньлаю так и не удалось добиться от него желаемого заявления. Однако, сам факт, что Косыгин дал Чжоу Эньлаю возможность втянуть себя в обсуждение наличия "спорных участков", при желании можно было выдать за его согласие с китайской постановкой вопроса о проблемах на советско-китайской границе. Тем более, что Косыгин не отрицал, что линия государственной границы на отдельных участках по-разному изображается сторонами на географических картах. Однако, председатель Совета министров СССР подчеркнул, что такой конкретный вопрос должен обсуждаться на уровне экспертов после всестороннего и тщательного изучения всех документов, касающихся того или иного участка государственной границы между СССР и КНР.

После завершения переговоров Косыгин уже в самолете пригласил меня к себе и поинтересовался моим мнением об итогах переговоров. Я ответил, что, по-моему, встреча была нужной и полезной. В результате состоявшегося обмена мнениями возобновятся переговоры по границе. Можно полагать, что несколько спадет напряженность в двусторонних отношениях. Вместе с тем, сказал я, у меня сложилось мнение, что китайская сторона не столько хотела добиться ослабления напряженности в двусторонних отношениях, сколько стремилась добиться от Косыгина заявления о признании наличия на линии советско-китайской границы "спорных участков". Это позволило бы ей повести дело в направлении "размыва" юридической

стр. 137

договорной основы линии прохождения государственной советско-китайской границы на всем ее протяжении. Тем более, что Пекин уже объявил российско-китайские договоры о границе неравноправными для Китая.

Косыгин, как мне показалось, был явно недоволен второй частью ответа и сказал, что многие специалисты по Китаю смотрят на внешнюю и внутреннюю политику КНР как бы через "темные очки". Затем, немного помолчав, сказал, что скоро конкретные действия китайцев покажут, каковы их подлинные цели.

Встреча Косыгина с Чжоу Эньлаем привела к ряду положительных результатов. В соответствии с достигнутой договоренностью 19 октября 1969 г. возобновились советско- китайские переговоры по пограничным вопросам. Советская сторона приняла меры для нормализации обстановки на советско-китайской границе. Китайцы заявили, что приняли аналогичные меры. Однако последующие шаги китайской стороны позволяют усомниться в искренности ее заявлений. Накануне начала переговоров по пограничным вопросам в Китае были опубликованы материалы, утверждающие, что пограничные договоры между Россией и Китаем являются неравноправными для Китая, допускались выпады в адрес СССР, а позднее усилилась и антисоветская пропаганда.

Довольно длительное общение с некоторыми советскими и китайскими деятелями позволило мне составить о них определенное мнение.

Многочисленные публичные заявления Н.С. Хрущева, а также высказывания, сделанные им в узком кругу, свидетельствуют о том, что он хорошо понимал важность преодоления разногласий между СССР и КНР и нормализации двусторонних отношений. Как мне кажется, он стремился сделать все от него зависящее, чтобы решить эту проблему. При этом он исходил из того, что отношения между двумя странами должны быть нормализованы на принципиальной основе путем достижения взаимоприемлемых компромиссов, а не за счет чьих-то односторонних уступок. Об этом свидетельствует, в частности, то, что он дважды лично выезжал в Китай (в 1958 и 1959 гг.) во главе представительных советских делегаций для встреч и переговоров с высшими китайскими руководителями. Об этом же говорят многочисленные шаги советской стороны, имеющие целью добиться прекращения открытой полемики и направить решение спорных вопросов в русло нормальной дискуссии. Советская сторона неоднократно прекращала в одностороннем порядке публичные выступления с критикой линии китайского руководства, надеясь на то, что и оно последует этому примеру и также прекратит публичную полемику.

Хрущев вначале был настроен очень дружественно к китайским деятелям и не позволял себе даже в узком кругу, по крайней мере в тех случаях, когда я был очевидцем, никаких резких высказываний в их адрес. Однако в ходе переговоров 1958 и 1959 гг. вполне определенно выявились подлинные цели руководителей КНР. Эти цели состояли в том, чтобы подчинить СССР руководству КНР, оттеснить КПСС с позиций ведущей партии в мировом коммунистическом движении, в том числе среди коммунистических и рабочих партий социалистических стран, и добиться того, чтобы КПК заняла позиции ведущей партии мирового коммунистического движения. В результате личные отношения между Хрущевым и Мао Цзэдуном испортились. Никиту Сергеевича задевали нападки китайских руководителей на СССР, КПСС и на него лично как руководителя. И в пылу полемики он порой стал публично допускать резкие высказывания в отношении лично Мао Цзэдуна, что, конечно, лишь подливало масла в огонь их взаимной неприязни. Помню, например, что Никита Сергеевич, в 1960 г. на пресс-конференции в Бухаресте во время работы Совещания коммунистических и рабочих партий уподобил Мао Цзэдуна "старым галошам", которые надо поставить в дальний угол. Разумеется, это само по себе создавало дополнительные трудности на пути нормализации двусторонних отношений.

Должен признаться, что я, будучи профессиональным дипломатом, не раз пытался осмыслить те или иные высказывания и действия Хрущева в отношении китайской стороны в свете общепризнанных канонов классической дипломатии. И нередко приходил к заключению, что Хрущев в свете этих канонов мог бы быть, как минимум более дипломатичным, гибким и, пожалуй, самое главное, должен был просчитывать на несколько ходов вперед, к каким последствиям могут привести те или другие высказывания и действия или, наоборот, молчание и бездействие. Помню, когда советская делегация после переговоров в 1959 г. возвращалась самолетом из Пекина в Москву, Никита Сергеевич в свободной беседе за столом спросил меня, в каких условиях работают советские дипломаты в Китае. Мне показалось, что Хрущев озабочен итогами состоявшихся в Пекине жестких советско-китайских переговоров. Я ответил, что оперативные сотрудники МИД КНР - люди грамотные и опытные. Работники посольства СССР в КНР внимательно следят за соблюдением, в

стр. 138

частности, дипломатического протокола. Это, в целом, дает положительный результат, позволяет сохранять канал непосредственной связи. Контакты советского посольства с МИД КНР поддерживаются на таком уровне, который позволяет решать немало вопросов. Никита Сергеевич, выслушав, сказал, что так и должно быть, и видимо, скорее отвечая самому себе на волновавший его вопрос, а может быть, уловив скрытый подтекст в моем ответе, вдруг, внимательно глянув на меня, сказал: но мы, руководители двух стран, вели переговоры как коммунисты, а не как дипломаты. А коммунисты должны говорить друг другу правду без дипломатических околичностей...

История неспроста распорядилась так, что в любом государстве имеются ведомства, которые занимаются вопросами внешней политики. Рабочий аппарат этих ведомств, как правило, формируется из дипломатов- профессионалов, хорошо знающих те или иные страны, их обычаи, нравы, историю, культуру, иностранные языки и имеющих навыки дипломатической работы. Задача дипломата состоит в том, чтобы уметь поддерживать деловые отношения даже с врагами, защищать интересы своего государства, знать политику страны пребывания, соответственно информировать о ней свое правительство и вносить предложения о том, какой должна быть политика его правительства в отношении страны пребывания. Мне думается, что выполнять такие задачи невозможно, не прибегая к выработанным в течение многих столетий приемам и методам дипломатической деятельности. Дипломатия - это искусство возможного, прежде всего умение находить взаимоприемлемые решения в самых неблагоприятных, казалось бы, безвыходных условиях и при этом никогда не сжигать за собой мосты, то есть не лишать себя возможности маневра, возможности отхода на запасные позиции.

Решение различных вопросов выносить на высший уровень надо только тогда, когда вопросы проработаны и подготовлены в ходе предыдущих переговоров на более низком уровне. Например, возникшие в 1958 г. недоразумения по поводу создания "совместных экипажей" на ряде советских боевых кораблей и "длинноволновой радиостанции" можно было бы обсудить и подготовить на уровне высокопоставленных представителей министерств иностранных дел двух стран. Это позволило бы обеим сторонам детально ознакомиться с позициями друг друга и только после этого принимать решение о том, что делать дальше. И самое главное, такой образ действия не привел бы двух высших руководителей к необходимости вести острую полемику, что было одной из причин ухудшения личных отношений между ними.

Хрущев был довольно импульсивным человеком. Это его качество особенно четко проявилось в отзыве из Китая советских специалистов. Как представляется, в сложившихся к июлю 1960 г. условиях, советских специалистов, видимо, действительно надо было отозвать из КНР. Однако по тактическим соображениям это можно было сделать в более "мягкой", менее демонстративной форме, например, по мере истечения сроков их командировок, а новых специалистов уже не направлять. Между тем, все советские специалисты выехали из Китая в предельно сжатые сроки, что произвело на многих китайцев буквально шоковое впечатление и дало возможность китайскому руководству утверждать, что СССР хотел де нанести ущерб развитию экономики КНР.

За 12 лет пребывания в Китае мне приходилось встречаться практически со всеми высшими руководителями КНР 1950- 1970-х годов, бывать у некоторых из них дома, в рабочих кабинетах, на дачах. Естественно, у меня сложилось свое мнение о многих из них. Должен признаться, наибольшее впечатление на меня произвели Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай и Дэн Сяопин.

Мне довелось много раз видеть Мао Цзэдуна, бывать в его личной резиденции в Чжуннаньхае, на даче под городом Ханчжоу (на юге Китая), наблюдать за ним во время его встреч с членом Политбюро ЦК КПСС А. И. Микояном, первым секретарем ЦК КПСС Н.С. Хрущевым, членом Политбюро ЦК КПСС В.В. Гришиным, послами СССР в КНР П.Ф. Юдиным, С.В. Червоненко, B.C. Толстиковым.

Насколько мне известно, Мао Цзэдун не знал ни одного иностранного языка и поэтому был лишен возможности знакомиться в оригинале с произведениями выдающихся мыслителей, политических деятелей, писателей. Мао Цзэдун только дважды, и то лишь на короткий срок, выезжал за границу: в 1949-1950 гг. - в СССР для встреч и переговоров с И.В. Сталиным, и в 1957 г. - опять-таки в СССР для участия в работе Международного совещания коммунистических и рабочих партий мира.

Я не могу припомнить ни одного случая, чтобы Мао Цзэдун в ходе встреч, на которых я присутствовал, сослался или хотя бы упомянул какого-либо видного некитайского политического деятеля, писателя, ученого или художника. Справедливости ради, нужно сказать, что иногда Мао Цзэдун, показывая на небо, говорил о своей будущей встрече с Карлом Марксом. Мао Цзэдун любил все китайское, гордился

стр. 139

всем китайским, считал вес китайское лучшим в мире. Он отлично знал историю и литературу древнего Китая, любил его героев; объединителя Китая императора Цинь Шихуана, видного государственного и военного деятеля древнего государства Вэй (периода, так называемого, троецарствия древнего Китая) Цао Цао, героев древних романов "Тросцарствие", "Речные заводи", "Сон в Красном тереме" Лю Бэя; Сун Цзяна, У Суна и многих других. В каком-то смысле это и понятно. Однако, недостаточное знание положения дел вне пределов Китая приводило к односторонности, национальной ограниченности, недооценке возможностей некитайского зарубежья.

Мао Цзэдун был человеком амбициозным. В первые годы после провозглашения Китайской Народной Республики он еще не утвердился и понимал, что Китай в то время был недостаточно силен политически и экономически, чтобы начинать борьбу за лидерство в социалистическом лагере и мировом коммунистическом движении. Немаловажным фактором, который сдерживал его до 1953 г., был также непререкаемый авторитет Сталина в мировом революционном движении. Однако, смерть Сталина в 1953 г. и первые успехи КНР в развитии промышленности и сельского хозяйства подтолкнули Мао Цзэдуна к поиску путей ускоренного наращивания политической и экономической мощи Китая. В результате в Китае в 1958 г. начали проводить политику "большого скачка" и "народной коммуны". Китайские деятели открыто заявляли, что они рассчитывают благодаря этой политике в исторически кратчайшие сроки догнать и перегнать не только СССР, но и все развитые капиталистические государства. Но политика "большого скачка" и "народной коммуны" обернулась трагедией для китайского народа. По появившимся в средствах массовой информации сведениям, в результате проведения этой политики от голода погибли многие миллионы китайцев.

Мао Цзэдун был вынужден перейти к политике "урегулирования". А в 1966 г. развернул, так называемую, "великую пролетарскую культурную революцию", которая на деле не была ни "великой", ни "пролетарской", ни "культурной", ни тем более "революцией" в точном смысле этих слов. Главная цель этого масштабного политического движения состояла в том, чтобы устранить с политической арены всех, кто не согласен с волюнтаристскими экспериментами Мао Цзэдуна, выдвинуть к власти лояльных ему людей и сделать коммунистическую партию Китая и государственный аппарат послушным инструментом в его руках.

В 1966-1976 гг. Мао Цзэдун, используя все возможности, которые он получил, подчинив себе лично партийный и государственный аппараты, стремился подорвать авторитет СССР и навязать мировой социалистической системе и международному коммунистическому движению свое руководство. Но достигнуть этих целей ему не удалось. Социалистический лагерь и мировое коммунистическое движение отвергли домогательства Мао Цзэдуна.

Рассказ о Мао Цзэдуне, пожалуй, был бы не полным без хотя бы краткой характеристики его жены Цзян Цин, которая была одним из наиболее рьяных проводников политики председателя Мао в годы, так называемой, "великой пролетарской культурной революции" и в первые годы после нее. Если говорить коротко, она была женщиной амбициозной и многоликой. Так случилось, что я впервые познакомился с ней еще будучи студентом 4-го курса Московского института востоковедения. Меня, как успевающего студента, в те годы уже привлекали к работе в качестве переводчика с китайского языка. В частности, мне предложили поработать с Цзян Цин, которая приехала в СССР в конце 1950 г. на обследование и лечение. Тогда она показалась мне очень тактичной и вежливой женщиной без больших претензий. Однако впоследствии, на основании бесед со многими китайскими друзьями, а также после ознакомления с ее выступлениями в период "культурной революции" я пришел к выводу, что эта женщина стремилась к власти, славе и имела непростой характер.

Прежде всего следует отметить, что Цзян Цин и Кан Шэн - одна из самых мрачных фигур среди китайских руководителей - давно и хорошо знали друг друга. Кан Шэн помог ей пробраться из Шанхая в Яньань. Когда Мао Цзэдун решил развестись с прежней женой и жениться на Цзян Цин, политбюро ЦК КПК обсуждало этот вопрос и дало согласие только после того, как Кан Шэн поручился за нее. Однако, политбюро ЦК КПК, давая согласие на женитьбу Мао Цзэдуна, оговорило это условием, что Цзян Цин никогда не будет заниматься политической деятельностью.

После победы революции в 1949 г. Цзян Цин одно время не работала и очень переживала, что не может "проявить себя". Председатель Мао помог ей устроиться на должность заместителя главы Комитета по делам кинематографии КНР. Затем он же перевел ее на работу в общий отдел ЦК КПК. Но Цзян Цин не смогла ужиться с работниками этих организаций. При этом отмечалось, что она пыталась говорить от имени Мао Цзэдуна. В конце концов, председатель Мао назначил ее одним из своих

стр. 140

секретарей и поручил ей обобщать и докладывать ему о самых важных публикациях в печати. Но она не справилась и с этой работой, которую за нее выполнял один из политических секретарей председателя.

Фактически до "культурной революции" Цзян Цин не работала. Во время "культурной революции" она стала членом политбюро ЦК КПК, первым заместителем главы Центральной группы по делам "культурной революции". Цзян Цин добилась того, к чему стремилась - власти и почета. Ее поведение резко изменилось. Болезней, лечением которых она ранее очень много занималась, как не бывало. Она прямо излучала энергию и решительность, часто появлялась в военной форме на публике. Цзян Цин курировала вопросы искусства и литературы.

Мне довелось видеть Цзян Цин с довольно близкого расстояния где-то в 1972 году. Тогда в одном из театров Пекина состоялась премьера балета "Красный женский батальон", который был отредактирован Цзян Цин. На премьеру был приглашен дипломатический корпус. Я был в числе приглашенных. Балет производил удручающее впечатление. Балерины, одетые в военную форму, с винтовками наперевес, без конца носились по сцене, демонстрируя виртуозное владение приемами ближнего боя. Надо отдать должное: их высокий профессионализм несколько скрашивал сюжетную скудость и ходульность балета. В зале стояла напряженная тишина. Зрители были в явном смущении, так как слишком уж откровенно восхвалялась война. Когда представление закончилось, аплодисменты зрителей были очень жидкими, явно предназначались артистам за их профессиональное мастерство. Я находился в партере недалеко от Цзян Цин. Было видно, что реакция зрителей ее очень сильно задела...

Но смерть председателя Мао в 1976 г. смешала все дальнейшие планы Цзян Цин. В 1978 г. Дэн Сяопин вновь вернулся к политической деятельности. Это стало началом политического конца "банды четырех" - Цзян Цин, Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюаня и Ван Хунвэня. Они были арестованы и преданы суду. По решению суда Цзян Цин оказалась в тюрьме, где покончила жизнь самоубийством...

Говоря о Чжоу Эньлае и Дэн Сяопине, прежде всего, хочется подчеркнуть, что эти два деятеля в моем сознании и памяти неразрывно связаны друг с другом как трезвомыслящие, прагматичные политики. Они познакомились еще в юности, находясь на учебе во Франции. Позже, став видными политическими деятелями КНР, они сохранили между собой добрые отношения. Помню, что в те годы, когда я работал в Китае, если Чжоу Эньлай куда-нибудь уезжал или уходил в отпуск, его обязанности, как правило, исполнял Дэн Сяопин. В 1950-х годах контакты между правительствами и партиями СССР и КНР были частыми и на высоком уровне. Если посольство получало какое-либо поручение от правительства или МИД СССР, то старшие работники посольства, как правило, посещали Чжоу Эньлая, который вплоть до своей кончины был бессменным премьером Государственного Совета (правительства) и длительное время министром иностранных дел КНР. Если посольство получало поручение от ЦК КПСС, встреча происходила с Дэн Сяопином, который в те годы был заведующим канцелярией ЦК КПК. Когда между нашими странами возникли разногласия, мне по-прежнему приходилось довольно часто встречаться с Чжоу Эньлаем, Дэн Сяопином и другими китайскими деятелями, которые активно участвовали практически во всех двухсторонних и многосторонних встречах и переговорах.

Впервые я познакомился с Чжоу Эньлаем еще в 1952 г. в Харбине, где я работал в 1951-1953 гг. на Китайской Чанчуньской железной дороге. Премьер в 1952 г. приезжал туда в связи с подписанием соглашения о безвозмездной передаче Советским Союзом этой дороги и всего ее имущества во владение Китаю. При встречах Чжоу Эньлай всегда находил теплые слова приветствия. Запомнились две встречи с ним в последние годы, так называемой, "великой пролетарской культурной революции". На одном из дипломатических приемов премьер, подойдя ко мне, поздоровался, а затем шутливо сказал, что не понимает, почему я постоянно хожу на приемы без Тамары - моей жены. Не связано ли это с тем, спросил он, что ты татарин и у тебя в семье поддерживается строгий мусульманский порядок? Я ответил, что хожу на дипломатические приемы по долгу службы. Что касается моей жены, то я не хочу подвергать ее потенциальным неприятностям в связи с действиями хунвэйбинов и цзаофаней. Чжоу Эньлай посерьезнел и затем сказал, что как премьер Госсовета КНР гарантирует, что никто не тронет ни меня, ни членов моей семьи.

На следующий прием я пришел вместе с женой. Чжоу Эньлай, увидев нас, подошел, тепло поздоровался и, обращаясь к моей жене по имени, рассказал о нашем разговоре на предыдущем приеме. Смеясь, он добавил, что, видимо, его "критика" помогла. Проявляя свою осведомленность, он спросил мою жену, как дела у наших сыновей, причем также назвав их по именам.

стр. 141

В целом, обещание премьера было выполнено - ни хунвейбины, ни цзаофани ни меня, ни мою жену действительно "не тронули". Однако три неприятных эпизода все-таки имели место, и я о них вспоминаю с тяжелым сердцем. Дважды китайские велосипедисты зимой бросались под мою автомашину. Оба раза это происходило около перекрестков, на которых находились полицейские. Но мне в обоих случаях каким-то образом удалось "увернуться" и не совершить наезда на велосипедистов.

Велосипедисты падали на землю и лежа ждали. Они явно симулировали наезд на них. Однако тут же подходившие полицейские, расстегивая одежду на велосипедистах, не могли обнаружить следов ударов. На машине тоже не было каких-либо вмятин или царапин. Я думаю, что велосипедистов подвела их "предусмотрительность". Как я заметил на них было одето по двое ватных брюк и по две ватные куртки. Полицейскому не оставалось ничего другого, как с миром отпустить нас.

А третий эпизод я до сих пор вспоминаю с откровенным отвращением. Я выехал на машине из посольства по делам. Машина была с дипломатическим номером. Я подъехал к светофору, на котором только что зажегся зеленый свет. Неожиданно полицейский включил красный свет. Я нажал на тормоз, машина со скрипом остановилась и ее тут же окружили хунвэйбины и цзаофани. Я немедленно заблокировал все двери машины. Приемник и мотор я не стал выключать. Окружавшие машину люди громко кричали, чтобы я вышел из нее для разговора с "революционными массами". Я проигнорировал их требования и, чтобы заглушить истошные крики бесновавшихся молодых людей, усилил громкость звучания приемника, где передавали пекинскую оперу "Даюй шацзя".

Так прошло минут 10-15. Моя машина перекрыла проезд, в результате довольно много машин не могли проехать и начали сигналить. Собралась большая толпа. Полицейский, видимо, поняв, что дело приобретает скандальный оборот, потребовал, чтобы хунвэйбины и цзаофани разошлись, и включил зеленый свет. Воспользовавшись моментом, я быстро развернулся на перекрестке и поехал в посольство, откуда я отправился по своим делам. Проезжая мимо полицейского на перекрестке, где мне устроили "осаду", я помахал ему рукой, а тот в ответ приложил руку к головному убору...

С 1955 г., когда я был переведен на работу в посольство в Пекине, мне приходилось довольно часто встречаться с Дэн Сяопином официально. А в 1959 г. я познакомился с ним уже в неофициальной обстановке. В один из летних дней этого года посол П.Ф. Юдин попросил меня сопровождать его в Пекинский госпиталь с целью навестить находящегося там на лечении Дэн Сяопина, который тогда уже стал генеральным секретарем ЦК КПК. В указанное время мы подъехали к госпиталю. Посла встретил главный врач и проводил его в палату к Дэн Сяопину. Одноместная палата была довольно большой. В ней стояла широченная кровать и прикроватная тумбочка, на которой были расположены телефонный аппарат и радиоприемник. Дэн Сяопин лежал на кровати и находился в центре хитросплетения из тросиков и довольно больших гирек. Одна его нога была в гипсе, находилась на растяжке, торча как пушечный ствол. Было такое впечатление, что Дэн Сяопин не лежит на кровати, а как бы парит в невесомости подобно космонавту.

Дэн Сяопин, как я сразу понял и неоднократно убеждался позже, обладал большим чувством юмора и умением стойко переносить трудности. Широко улыбаясь, он поприветствовал посла, извинившись, что не может это сделать стоя. Понимаете, товарищ посол, продолжал он, я люблю не только играть в бридж, но и гонять шары по бильярдному столу. На днях выдалось немного свободного времени, и я решил поиграть в бильярд. Игра шла успешно. Я забил несколько шаров. Мой коллега тоже. Шаров на бильярдном столе оставалось все меньше. После нескольких успешно забитых шаров следующие приходилось забивать из все более сложных положений. Так вот, пытаясь во что бы то ни стало забить хороший, но трудный шар, я распластался всем телом на бильярдном столе, опираясь одной ногой об пол. Шар успешно вогнал в лузу. Но ведь надо было становиться на обе ноги. Я сделал одно, как видно, не очень ловкое движение, стараясь встать на обе ноги. Нога, которой я опирался об пол, подкосилась. Обожгла острая боль в бедре... И вот я здесь на больничной койке в Пекинском госпитале "подвешен на растяжку". Врачи утверждают, что у меня сломалась шейка тазобедренной кости. А я, грешным делом, думаю, - и этим утешаюсь. - проговорил Дэн Сяопин, что врачи исподволь готовят меня к полету в космос. Все находившиеся в палате дружно рассмеялись. В ходе беседы Дэн Сяопин расспросил меня, сколько мне лет, где я изучал китайский язык, давно ли работаю в Китае. В ответ я рассказал о Московском институте востоковедения, о том, что в Китае работаю с 1951 года. Дэн Сяопин, выслушав, сказал, что я говорю на пекинском диалекте и меня легче понимать, чем его, Дэн Сяопина, с его сычуаньским выговором.

стр. 142

Судя по всему, Мао Цзэдун очень ценил высокие деловые качества и, в частности, организаторские способности Дэн Сяопина. Об этом свидетельствует, например, то, что во время одной из первых встреч с Хрущевым осенью 1958 г. Мао Цзэдун счел нужным, представляя Дэн Сяопина, сказать, что он (Дэн Сяопин) хотя и мал ростом, но является восходящей звездой на политическом небосклоне Китая. И тем не менее, в 1966 г. в самом начале, так называемой, "великой пролетарской культурной революции" Дэн Сяопин был объявлен "человеком номер два, идущим по капиталистическому пути" ("человеком номер один, идущим по капиталистическому пути", был объявлен председатель Китайской Народной Республики Лю Шаоци). Оба они исчезли с политической арены. Но отношение Мао Цзэдуна к Дэн Сяопину было лучше, чем к Лю Шаоци. Последний умер в Кайфэнской тюрьме от воспаления легких. Ден Сяопину были предъявлены более мягкие обвинения. После двух лет почти полной изоляции генеральный секретарь ЦК КПК был сослан в город Наньчан в провинции Цзянсу на юге Китая, где работал слесарем на заводе.

Дэн Сяопин понимал, конечно, что председатель Мао ждет от него заявления о поддержке своего курса и выжидал подходящего момента. И, когда в степях Монголии 13 сентября 1971 г. разбился самолет, на котором Линь Бяо летел в СССР, Дэн Сяопин, узнав об этом, немедленно написал в ЦК КПК письмо, в котором поддержал борьбу против "антипартийной клики Линь Бяо" и просил пересмотреть его дело. В феврале 1973 г. Дэн Сяопин получил письмо из ЦК КПК, в котором ему предлагалось вернуться в Пекин.

Можно почти с полной уверенностью утверждать, что политическая реабилитация Дэн Сяопина стала возможной благодаря большим усилиям его старого друга - Чжоу Эньлая. Надо думать, что свою роль сыграло и то, что к тому времени стали серьезно болеть и Мао Цзэдун, и Чжоу Эньлай, а Дэн Сяопин, по словам самого председателя Мао, был "восходящей звездой на политическом небосклоне Китая". Определенно можно сказать, что Чжоу Эньлай был за то, чтобы Дэн Сяопин еще при жизни премьера Госсовета КНР стал фактическим руководителем Государственного Совета (правительства) КНР.

Расскажу о своей неожиданной встрече с Дэн Сяопином летом 1973 года. В Доме Народных собраний проводился прием, на который был приглашен посол СССР в КНР Толстиков. Он был занят каким-то срочным делом и поручил мне пойти вместо него (я тогда был советником посольства). Приехав в Дом Народных собраний, я обошел своих китайских знакомых и коллег - иностранных дипломатов. И вдруг вижу среди китайских участников приема человека очень похожего на Дэн Сяопина. Он был одет в видавший виды френч цвета хаки. На лице лежала печать усталости. К тому же его лицо подергивал сильный нервный тик. Поначалу я не поверил своим глазам и какое-то время внимательно приглядывался к этому человеку. Почувствовав мой внимательный взгляд, он в знак приветствия кивнул мне головой. Тут я понял, что не ошибся: это действительно был Дэн Сяопин. Быстро подойдя к нему, я поздоровался и сказал, что очень рад вновь видеть его в Пекине живым и, как будто, здоровым. Мы обменялись рукопожатием. Дэн Сяопин в свою очередь сказал, что по указанию ЦК КПК он действительно вернулся в Пекин и назначен заместителем премьера Государственного Совета КНР. У меня мелькнула мысль, что уже серьезно больной премьер Чжоу Эньлай (врачи обнаружили у него рак) наконец- то смог добиться политической реабилитации своего давнего друга, вызволить его из ссылки и сделать своим заместителем.

После смерти в 1976 г. Мао Цзэдуна и вслед за ним Чжоу Эньлая к власти в соответствии с завещанием Мао Цзэдуна ("если ты будешь заниматься делами, то я буду спокоен") пришел Хуа Гофэн. Однако этот деятель, подражая в большом и малом Мао Цзэдуну, и не помышлял об изменении его ошибочной политики.

Между тем, наиболее авторитетным человеком в партии и государственном аппарате остался Дэн Сяопин, который сумел добиться ухода Хуа Гофэна с поста председателя ЦК КПК. Став фактически высшим руководителем КНР и КПК, Дэн Сяопин начал с 1979 г. осуществлять реформы. Цель их состояла в том, чтобы построить "социализм с китайской спецификой". Это означало создание многоукладной экономики, внедрение рыночных механизмов. Дэн Сяопин при этом, несомненно, использовал опыт СССР, который еще в 1920-х годах проводил "новую экономическую политику". Понимая, что он уже стар, Дэн Сяопин, оставаясь высшим руководителем партии и страны, ушел практически со всех официальных партийных и государственных постов и решил еще при жизни подобрать себе преемника. Сначала на пост председателя ЦК КПК он выдвинул бывшего 1-го секретаря ЦК Коммунистического союза молодежи Китая Ху Яобана, затем бывшего 1-го секретаря парткома крупнейшей в КНР по численности населения провинции Сычуанъ

стр. 143

Чжао Цзыяна, и наконец, остановился на бывшем 1-ом секретаре горкома КПК г. Шанхая Цзян Цзэмине.

Я тогда (в 1977-1984 гг.) работал старшим советником в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посланника в Представительстве СССР при Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке. В течение довольно длительного времени я собирал по крупицам соответствующую информацию, и на ее основе подготовил несколько информационно- аналитических материалов, которые были отправлены в Москву. В них говорилось, в частности, что уже в конце 1970-х - начале 1980-х годов Дсн Сяопин и его сторонники выступали за нормализацию отношений с СССР. Они высоко ценили успешный опыт и опыт ошибок СССР, настаивали на необходимости изучения Конституции СССР и Устава КПСС с тем, чтобы взять из них все полезное для реформ в КНР. Они подчеркивали, что нужно использовать опыт СССР в решении национального вопроса, демократизировать Компартию Китая путем расширения в Уставе КПК положений о правах членов КПК. так как по действующему Уставу КПК члены партии имели мало прав и много обязанностей. Говоря о внешней политике Китая, Дэн Сяопин отмечал, что КНР очень во многом ориентируется на США и другие западные страны, что наносит ущерб престижу КНР на международной арене и сужает ее возможности маневра. В этой связи он высказывался за отказ от односторонней ориентации на США и другие западные страны и за нормализацию отношений с Советским Союзом.

Проводимая Дэн Сяопином и его сторонниками внутренняя и внешняя политика кардинально отличается от политики Мао Цзэдуна, что лишний раз говорит о том, что он, Дэн Сяопин, не мог искренне поддерживать политику Мао Цзэдуна и особенно, так сказать, ее крайние проявления, - политику "большого скачка" и "народной коммуны", а также, так называемую, "великую пролетарскую культурную революцию".

Особо хочется отметить, что Дэн Сяопин сумел встать выше больших личных обид, нанесенных ему Мао Цзэдуном, и не стал разворачивать кампанию критики ошибок Мао Цзэдуна. Он ограничился констатацией того, что в деятельности Мао Цзэдуна 70% - это заслуги перед партией, страной и народом и 30% - ошибки.

Постепенно в средствах массовой информации прекратились нападки на Советский Союз. Нашу страну в Китае перестали называть "врагом N 1". Были восстановлены традиционно добрососедские отношения между нашими государствами. Одновременно Дэн Сяопин положил конец односторонней ориентации КНР на США, что наносило большой вред авторитету страны на международной арене. В основу внешней политики были положены национальные интересы Китая, что сделало ее более стабильной и предсказуемой.

Permanent link to this publication: