Владимир Александрович Костицын (1883 - 1963) - ученый, внесший заметный вклад в развитие математики, астрофизики и экологии, не принадлежал к типу научных затворников и участвовал во многих поистине исторических событиях первой четверти XX века.

Командир университетской студенческой дружины во время декабрьского восстания 1905 г. в Москве, едва спасшийся от расстрела, и руководитель военно-боевых организаций РСДРП, отсидевший полтора года в петербургских "Крестах"; парижский эмигрант, которому В. И. Ленин предлагал войти в состав ЦК партии, и выпускник офицерских авиационных курсов в Петрограде; член оргкомитета революционно-оборонческой группы "Единство", общавшийся с Г. В. Плехановым, и помощник комиссара Временного правительства на Юго-Западном фронте, арестовывавший А. И. Деникина и других генералов-корниловцев; замдекана физико-математического факультета Московского университета, член Государственного ученого совета при Наркомате просвещения, организатор научных институтов и... профессорской забастовки¹, которому в самый критический ее момент передали "привет и сочувствие от Сталина"², - вот тот отрезок жизни, который описывает мемуарист в своей незаконченной автобиографии. Но впереди профессора ожидали не менее суровые испытания...

Хотя в августе 1922 г. беспартийный Костицын был единогласно избран исполняющим обязанности декана, заменив другого "забастовщика" - высланного за границу астронома В. В. Стратонова, он нередко "сцеплялся" с тогдашним ректором университета - коммунистом В. П. Волгиным, который убеждал его: "Владимир Александрович, я хорошо знаю, что вы - не реакционер, не враг, но в качестве декана физико-математического факультета вы невозможны: у вас всегда есть принципиальные возражения, и часто мы не знаем, как вам ответить; подайте в отставку - это будет самое разумное со всех точек зрения"³.

Костицын внял ректорскому совету, так как, по его словам, был "свыше головы" загружен научной, преподавательской и административной работой: заведовал теоретическим отделом в Государственном астрофизическом институте и магнитным отделом в Особой комиссии по изучению Курской магнитной аномалии, состоял ученым секретарем Научно-исследовательского

института математики и механики, а позже еще и директором Государственного научно-исследовательского геофизического института, возглавляя одновременно, с 1925 г., научный отдел Главного управления научными, научно-художественными и музейными учреждениями Наркомпроса РСФСР. Помимо этого Костицын выступал с докладами на Международном математическом конгрессе в Торонто (1924 г.) и I Всесоюзном геофизическом съезде (1925 г.), участвовал в редактировании "Математических сборников" и "Астрономического журнала", публиковал свои работы по математике⁴ и астрономии⁵, научно-популярные брошюры⁶ и рецензии.

Хотя в сентябре 1927 г. за двухмесячную задержку в парижской командировке Костицына освободили от должности заведующего научным отделом Наркомпроса, он все еще пользовался расположением своих бывших соратников по большевистскому подполью, и в постановлении Комиссии по выборам академиков в Академию наук СССР, утвержденном Политбюро ЦК ВКП(б) 23 марта 1928 г., предлагалось "выяснить возможность включения в список... Костицына"⁷. В августе того же года ему разрешили выехать на лечение во Францию, где на зоологической кафедре Сорбонны проходила научную стажировку его жена. Профессор думал вернуться в Москву через несколько месяцев, беспокоился в связи с "дурными сведениями" о здоровье Юлии Ивановны, у которой было слабое сердце, и размышлял о том, как-то она сумеет "приспособиться к московским условиям после года жизни в теплом климате"⁸.

Между тем в январе 1929 г. президиум коллегии Наркомпроса вынес решение "поручить Главнауке совместно с ГПУ проверить обстоятельства и порядок выезда профессора Костицына", а также справиться о его "политическом поведении" во Франции⁹. Но Костицын все тянул с отъездом на родину, и к концу года, пояснял он в дневнике, "когда окончательно выяснилась для меня невозможность возвращения ввиду уже начавшихся репрессий по моему адресу, мы получили от В. М. [Данчаковой]¹⁰ письмо, в котором она выражала удивление, что обо мне говорят в Москве как о враге народа и человеке, объявленном вне закона"¹¹.

Увы, Костицын подпал под действие постановления ЦИК СССР от 21 ноября 1929 г. "Об объявлении вне закона должностных лиц - граждан СССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в СССР", что влекло за собой "расстрел осужденного через 24 часа после удостоверения его личности"¹². Так Костицын, который в 1923 г. в Париже уговаривал академика В. И. Вернадского вернуться на родину, сам оказался на положении невозвращенца¹³. Позже, упоминая о печальной участи своего учителя, одного из выдающихся русских математиков, Костицын с горечью отметил: "Д. Ф. [Егоров] умер в тюрьме, а я - скоро тридцать лет в изгнании"¹⁴. И уже за полгода до смерти он писал: "Режим истребил всех тех, кому было дорого свое человеческое достоинство, кто находил в себе смелость возражать. Где они? Вот я - тут, а мне следовало быть там, я был нужен, но меня "истребили""¹⁵.

Оставаясь, как и его жена, советским гражданином, Костицын до марта 1931 г. работал в парижском Институте физики земли, а Юлия Ивановна - в зоологической лаборатории Сорбонны, но денег, которые они зарабатывали, "едва хватало на сведение концов с концами". После же того, как, "поссорившись", Костицын ушел из института, семье пришлось жить на одну зарплату Юлии Ивановны и ту "ничтожную" сумму, которую профессор получал "за составление библиографии по теории вероятностей" в Институте им. Анри Пуанкаре¹⁶. Хотя в предвоенные годы Костицын так и не имел постоянного жалования и "зарабатывал спорадически работой по приклад-

ной геофизике"¹⁷ (его финансовое положение улучшилось только в 1939 г. благодаря ассигнованиям французского Национального центра научных исследований), именно ему принадлежит заслуга первых опытов математического моделирования глобальных квазипериодических биогеохимических и климатических процессов. Сотрудничая с европейскими учеными, Костицын опубликовал два десятка научных работ на французском языке, в том числе книгу "Математическая биология" (с предисловием итальянского математика Вито Вольтерра), переведенную на английский, и еще несколько монографий по применению интегральных уравнений, об эволюции атмосферы, связи биологических и геофизических процессов¹⁸.

С началом второй мировой войны Костицын работал на национальную оборону Франции, а после ее оккупации, считая, что очередной мишенью гитлеровской агрессии станет Россия, решил вместе с женой вернуться на родину. О своем визите в советское посольство Костицын писал: "Я побывал на rue de Grenelle, мы заполнили опросные листы, и в своей анкете я упомянул о том, что был оборонцем во время той войны, продолжаю им быть и что, считая войну с Германией неизбежной, мы предпочитаем быть на родине и отдать все наши силы защите родины. К моему удивлению, служащий посольства, с которым я разговаривал, совершенно не одобрил моей точки зрения; я ему изложил тогда все свои наблюдения и все основания для моих предвидений. Он мне возразил, что ничто, решительно ничто не позволяет думать, будто немцы что-то замышляют против СССР, и мой упор на оборончество будет истолкован скорее неблагоприятным для меня образом. Тогда я тоже уперся и сказал, что менять ничего не буду; он пожал плечами и взял наши заявления. Ответа я не получил"¹⁹.

Не ограничившись визитом в полпредство, Костицын использовал "представившуюся оказию" и 22 декабря 1940 г. обратился к вице-президенту АН СССР О. Ю. Шмидту с личным письмом, в котором выражал желание "положить конец создавшемуся недоразумению и работать у себя и для своих". Но резолюция Шмидта гласит: "Автор письма, проф. Костицын, в свое время обманул Советскую власть и, воспользовавшись командировкой, сбежал. Не вижу в нем надобности для СССР. Оставить письмо без ответа"²⁰. А 22 июня 1941 г. в числе других "русских парижан" Костицын был арестован и интернирован в Компьенский лагерь, где и провел в заключении девять месяцев, что, впрочем, не повлияло на его боевой дух, левые убеждения и советский патриотизм. Когда еще до войны один из белоэмигрантов, зная о "ссоре" Костицына с большевиками, предложил ему разоблачить их в печати, тот ответил: "На это не рассчитывайте; я был и остаюсь социалистом и умею отделить свое маленькое огорчение от большого общего дела"²¹.

В воспоминаниях о времени, проведенном в Компьене, о своих товарищах, он упомянул фамилии почти 120 заключенных²², представлявших все слои русской эмиграции - от "светлейшего князя" императорской крови (В. А. Романовский-Красинский) и видных участников белого движения до университетских профессоров, священников, банкиров, инженеров, художников и музыкантов, а также совсем безвестных таксистов, портных, бакалейщиков и т.д. Среди узников Компьена оказались и недавние младороссы, и "нацмальчики" - руководители Национально-трудового союза нового поколения во Франции, и глава российского масонства ("великий командор Русского особого совета 33-й степени" генерал Н. Л. Голеевский), и представители национальных движений, и советские невозвращенцы.

С августа 1941 г. Костицын - ректор лагерного "университета". Здесь для заключенных проводились лекции и занятия по различным отраслям знаний, работали курсы и кружки с преподаванием языков, ремесел и т.д.,

устраивались вечера воспоминаний, где желающие (артисты, художники или, например, адвокаты) могли рассказать о своих учителях и дебютах, успехах и неудачах, странствиях и встречах. Это, отмечал Костицын, "давало большой душевный отдых" и слушателям и рассказчикам, предоставляя заключенным еврейских бараков "возможность не думать о будущем, которое было близко и ужасно, хотя бы в течение нескольких часов". На упрек Голеевского, не понимавшего, зачем профессор "возится с мужиками и иудеями", Костицын ответил: "Благословенно все, что позволяет нашим товарищам лучше выдержать их нелегкое существование", и в свою очередь спросил генерала: "Неужели масонская мораль настолько суха, что, заботясь чисто словесно о наибольшем благе, она исключает всякую реальную и конкретную заботу о том же?" Ответа он не услышал, но в отличие от генерала-антисемита, считавшего, что "истребление нескольких миллионов иудеев не изменит мир к худшему"²³, рискуя жизнью, защищал обреченных и делал все, чтобы облегчить их положение.

В лагере Костицын возглавлял патриотическую группу заключенных, которые верили, что немцы проиграют войну, хотя до разгрома вермахта под Сталинградом значительная часть правого крыла эмиграции лелеяла надежду, что, очистив Россию от "иудо-большевизма", Гитлер позволит навести там "порядок". Но, хотя Костицын указывал, что "большинство представителей старых фамилий оказались изменниками" или, в лучшем случае, "пассивными" германофилами ("Воронцов-Вельяминов, великий начетчик, приискивал у святых отцов аргументы, чтобы оправдать немецкий расизм и истребление евреев"), он нашел союзников и среди белой эмиграции. Это были, в частности, и граф П. А. Бобринский, и "настоящий патриот" И. А. Кривошеий (бывший штабс-капитан, сын царского министра земледелия и премьер-министра врангелевского правительства в Крыму), и отец Константин Замбржицкий (настоятель Свято-Троицкого храма в Клиши, в прошлом - полковник, который в лагере "заботился о слабых, о больных, ободрял, отдавал все, что мог, и для него не было ни эллина, ни иудея"), и "пресимпатичнейший" Романовский-Красинский (сын великого князя Андрея Владимировича и балерины М. Ф. Кшесинской). Отказавшись подписать "приветственный адрес" немцам, "светлейший" заявил, что "наша русская армия вычистит немецкую нечисть из России", после чего он и Костицын обменялись рукопожатием: "Нас с вами все разделяет, но в этом вопросе мы идем вместе".

Освобожденный из лагеря 23 марта 1942 г., Костицын вернулся к научным занятиям (за прикладные исследования в области математической геологии его удостоили премии имени Монтьона), но уже в августе приютил у себя на квартире профессора Марселя Пренана, который, заведуя в Сорбонне кафедрой зоологии и сравнительной анатомии, состоял с июля начальником штаба национального военного комитета организации "Francs-tireurs et partisans francais" ("Вольные стрелки и партизаны") или, сокращенно, ФТПФ. Так Костицын включился в движение французского Сопротивления, и позже вспоминал, что, несмотря на желание Пренана, чтобы их квартиру посещало возможно меньше подпольщиков, изредка там бывали и знаменитый "Фабьен" (Пьер Жорж), выстрел которого в парижском метро ознаменовал начало активной вооруженной борьбы с оккупантами, и "полковник Роль" (Анри Роль-Танги), ставший одним из руководителей Парижского восстания в августе 1944 года. Много чаще, тоже по конспиративным делам, приходили физик Жак Николь (ассистент Поля Ланжевена и Луи де Бройля), который вместе с Пренаном брал у Костицына уроки русского языка, и гидробиолог-"невозвращенец" В. А. Фролов²⁴. Костицын также дружил и регулярно встречался с известным поэтом Ю. К. Балтрушайтисом, который, являясь в тече-

ние многих лет послом Литвы в СССР, откуда его перевели советником во Францию, делился с ним сведениями, полученными из дипломатических кругов.

Осенью 1943 г. Костицына навестил Голеевский, который, заявив, что их масонская организация вступила на путь "патриотической борьбы", попросил связать пришедшего с ним Кривошеина с французским Сопротивлением, и того включили в группу разведки ФТПФ. Сам Кривошеий вспоминал, что, обратившись к своему "большому другу" - профессору Костицыну, "не подозревал тогда о его тесной связи с Марселем Пренаном". Но, подчеркивал Кривошеий, "зная патриотические убеждения Владимира Александровича, его связи и решительный характер, я просил помочь мне принять активное участие в Сопротивлении. Он вполне меня понял и устроил конспиративную встречу с одним человеком; это был полковник Бейер"²⁵. Примерно тогда же Голеевский организовал Костицыну встречу с еще одним масоном высшего "градуса", тоже членом Русского особого совета 33-й степени, - контр-адмиралом Д. Н. Вердеревским, бывшим морским министром Временного правительства, а Кривошеий от имени председателя распущенного немцами Эмигрантского комитета (Центрального офиса по делам русских беженцев) В. А. Маклакова, также являвшегося масоном 33-й степени, передал Костицыну приглашение на совещание по политическим вопросам²⁶.

Назначенное на 29 января 1944 г., совещание не состоялось в связи с происшедшим днем раньше арестом Пренана, о чем Костицын узнал от жены, прибежавшей из Сорбонны, куда немцы приходили с обыском. Они пытались выяснить, кто является секретарем Пренана по кафедре, и секретарь факультета чуть было не назвал Юлию Ивановну, но его вовремя толкнули. Во всяком случае из квартиры следовало уходить, но - предварительно уничтожить все хранившиеся там материалы Сопротивления: фальшивые документы, планы операций и карты с секретными пометками, донесения разведки, продовольственные карточки для нелегальных и т.д. Поскольку в доме не было ни печки, ни камина, объяснял Костицын, "мы взяли две кастрюли и стали в них сжигать все более плотные бумаги; менее плотные рвали и спускали в клозет", а "пепел собирали на бумагу, чтобы не оставлять в квартире следов". Операция длилась четыре часа, после чего объемистый пакет с пеплом был выброшен в люк городских стоков²⁷.

Выяснив в Сорбонне, что семья Пренана в безопасности, Костицыны решили вернуться домой, чтобы перед окончательным уходом оттуда захватить с собой необходимые вещи, но вспомнили, что вечером к ним должен прийти Кривошеий. С целью предупредить его об отмене встречи Костицыны зашли в лавку, принадлежавшую русскому эмигранту В. К. Рагге, и, связавшись по телефону с женой Кривошеина, предупредили ее, что в ближайшие несколько дней он должен воздержаться от всякой деятельности по линии Сопротивления. Поболтав несколько минут с лавочником, Костицыны направились к себе, не обратив должного внимания на три легковых автомобиля, которые стояли у входа в их сквер. О дальнейшем Костицын вспоминал так: "В подъезде, как всегда в то время, было темно. Мы подошли к лифту: около него возился какой-то высокий прилично одетый господин. Увидев даму, он очень вежливо, с поклоном уступил нам свою очередь. Вежливость и весь его облик пахли немцем. Что было делать? Мы вошли в лифт, закрыли за собой решетки, и я нажал кнопку седьмого этажа вместо нашего пятого. Лифт медленно пополз вверх, а незнакомец побежал наверх своими ногами. Ниже первого этажа его ожидал такой же незнакомец. Они быстро обменялись обрывками фраз: "Ну, где же?" - "Пятый этаж, направо", - на немецком языке. Все было ясно. Ты шепнула мне: "Это те самые; я видела их

утром в Сорбонне". Лифт поднимался. Я задал себе вопрос: какова вероятность, что нам удастся выйти из этого скверного положения, признал ее моральной и подумал, что для Бореля²⁸это равно невозможности. Лифт поравнялся с нашей площадкой пятого этажа; немцы, которые бежали вровень с лифтом, остались на ней. Мы поехали выше; на площадке шестого этажа было еще два немца. Вот мы и на седьмом этаже. Что делать? Пока мы колебались, некто снизу нажал на кнопку, и мы поехали вниз. Кабина была темна, на лестнице было темно, однако мы увидели немцев, которые спиной к нам возились с нашей дверью. Внизу оказалась наша бывшая femme de menage, полька, жительница восьмого этажа, которая недовольно буркнула, что мы задержали лифт. Мы вышли в сквер: никого; на улице продолжали стоять три автомобиля. Мы поняли, для кого они предназначались"²⁹.

Костицыны спаслись только благодаря своему хладнокровию и совершенно невероятному везению, связанному с их решением позвонить Кривошеину, ибо, отмечал профессор, "придя домой на несколько минут раньше, мы не встретились бы с немцами у входа, вошли к себе, и они захватили бы нас", а "с другой стороны, если бы мы запоздали, мы попались бы в ловушку, которая уже действовала у нас на квартире"³⁰. Вынужденные перейти на нелегальное положение, Костицыны переночевали у близкой подруги Юлии Ивановны - микробиолога Антонины Гелэн, вышедшей замуж за французского коммуниста, корреспондента "Humanite" в Москве, и работавшей в Институте Пастера. Затем на три дня их приютил французский математик, будущий академик, Морис Фреше, заведовавший кафедрой теории вероятностей в Сорбонне, а потом, до конца апреля, они жили у Фролова, мучаясь догадками, кто выдал их немцам.

О том, что произошло с Пренаном, выяснилось из записки, переправленной им из тюрьмы на волю. Когда его вели на первый допрос, он мысленно предусмотрел ответы на все вопросы, которые могли быть заданы гестаповцами, но ему и в голову не пришло, что немцев будет прежде всего интересовать, где Пренан скрывался. Упорно добиваясь ответа на свой вопрос, они пытали его "ледяной ванной": раз за разом погружая в воду, топили, не давали отдышаться и при этом жестоко избивали. После 22 таких погружений измученный Пренан не выдержал, хотя тем самым губил и значительную часть организации, в чем потом горько винил себя, оправдываясь, что ему требовалась передышка, и он всецело полагался на опыт Костицына. "Наши русские революционные традиции были иными, - писал Костицын в воспоминаниях, - и в наших организациях не относились снисходительно к человеческим слабостям такого рода. Как бывший начальник наших боевых дружин, я мог бы многое на этот счет рассказать"³¹. Но революционеров в царской России, за редким исключением, не пытали, и Костицын, зная о чудовищных муках раскаяния и ужасных страданиях Пренана, едва выжившего в концлагере Neuengamme в Германии³², не прервал старую дружбу.

Хотя ФТПФ собиралась нелегально переправить Костицына в Швейцарию, он, понимая, что больное сердце жены не выдержит тяжелого перехода через горы, отказался от этой затеи. До освобождения Парижа супруги под чужой фамилией скрывались в провинции, недалеко от Парижа, в деревнях Ашер и Нонвиль, постоянно переезжая с места на место. Благодаря этому они и спаслись при налете гестаповцев, явившихся в Ашер с целью захватить отряд маки, скрывавшихся в одной из пещер в лесу Фонтенбло в ожидании, когда их вооружат. Поскольку среди "лесных братьев" оказался сын Пренана - Андре, Костицын убедил его, что о частых посещениях деревни партиза-, нами, которые то поодиночке, то группами приходили туда за водой и продовольствием, станет в конце концов известно немцам, и отряду нужно по-

менять дислокацию. "Андрюшка, - вспоминал Костицын, - поверил моим предупреждениям, но, так как он, человек легко возбуждающийся, говорил со своим начальником резким тоном, его предупреждения не были оценены по достоинству". За распространение паники Андре вместе с его приятелем были отправлены в Париж, что спасло им жизнь, ибо, пока Костицыны находились в Нонвиле, в Ашер нагрянули немцы, и безоружных партизан расстреляли³³. Впоследствии Андре храбро сражался с немцами и был награжден орденом.

Кривошеина арестовали 12 июня 1944 г., и, не выдержав пыток, он, пояснял Костицын, так же "как и Пренан, и тоже для передышки, был вынужден выбросить балласт: признал, что с одной из обслуживаемых им организаций сносился через меня. На вопрос, где же мы находимся, он совершенно чистосердечно ответил, что по всей вероятности в Швейцарии. Ни нашего адреса, ни нашего приблизительного местонахождения он не знал"³⁴. Полагая, что его все равно расстреляют, Кривошеий попытался покончить с собой, после чего гестаповцы несколько ослабили свой нажим. Побывав в Бухенвальде и Дахау, Кривошеий, еле живой, вернулся в Париж и в конце 1945 г. организовал Содружество русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления во Франции; Юлию Ивановну избрали членом его правления, а Костицына - председателем контрольной комиссии, созданной "для оценки прав членов организации на звание резистанта"³⁵.

При этом Костицын наотрез отказался вступать в Союз советских патриотов, ибо, негодовал он, "туда устремились люди, которых я привык видеть на других ролях и в других организациях", вроде бывшего старосты русской части Компьенского лагеря графа С. А. Игнатьева, который, "забыв о своей близости к немцам, готовился к получению советского паспорта", или "бывшего офицера Емельянова и его жены, при немцах возглашавших, что "жидов и жидовок нужно шомполами, шомполами..."", а теперь распевавших "Страна моя, Москва моя, - ты самая любимая". "Можно было подумать, - писал Костицын, - что все прохвосты, двурушники, изменники сговорились заполнить эту организацию. И я решил остаться вне ее - и остался"³⁶.

Вместе с Романовским-Красинским и банкиром А. С. Альпериным Костицын участвовал в деятельности Общества бывших компьенцев и был избран в его "контрольную комиссию". А 3 июля 1947 г. Костицыны принимали у себя гостей - "светлейшего князя" ("ему было совсем не весело развозить от какой-то винной фирмы бутылки вина на трипортере³⁷", - замечал профессор), графиню О. А. Игнатьеву с ее "отвратительным братцем", отца Константина (через год он вернулся в СССР, где принял монашество и вскоре умер) и коммерческого директора группы радиотехнических заводов "Омега" И. И. Аванесова, тоже "компьенца", с женой и экономкой. "Вечер, - отмечал Костицын, - прошел очень хорошо. По обыкновению, мы несколько пикировались с о. Константином на богословские темы"³⁸.

В ноябре того же года Кривошеина выслали из Франции в составе большой группы активистов Союза советских граждан. "Я пошел сейчас же к Каплану [компьенец, владелец парижского "Дома книги"], - отмечал Костицын, - и он через французского журналиста Басса разыскал организацию, которая согласилась давать семье Игоря некоторое постоянное пособие. Этот источник действовал до самого отъезда Нины Алексеевны. Я обратился также к нашей организации компьенцев и встретил неожиданный отказ от правления - графа Игнатьева и о. Константина". Тем не менее Костицыны не оставляли Н. А. Кривошеину и ее сына Никиту своими заботами и, например, 21 декабря навестили их с "кучей полезных подарков" - теплыми вещами и книгами. А 22 февраля 1948 г. Костицыны пригласили Нину Алексеевну

к себе в гости, чтобы познакомить ее со своим другом - крупным математиком, одним из старейших французских академиков, Жаком Адамаром. "Нина Алексеевна, - пояснял Костицын, - которая все еще надеялась на возврат мужа в Париж, искала "связи", a Hadamard интересовался высылками с точки зрения Лиги прав человека, в которой был вице-председателем"³⁹.

Поскольку здоровье Кривошеиной "было чрезвычайно скверным: сердце давало себя знать, и врачи предписали ей лежать", хлопоты по подготовке к отъезду ее в СССР разделили между собой друзья и родственники. "На мою долю, - вспоминал Костицын, - пришлось получение разных документов во французских присутственных местах, что я благополучно и выполнил". Но так как родственники "совершенно не одобряли политических симпатий" Кривошеина, предрекая, что "на родине и Игоря, и Нину, и особенно Никиту ждет самая ужасная участь", "все это, конечно, действовало на больную женщину, которая и сама не имела прочной уверенности в будущем". Хотя, по словам Костицына, "каждый раз, как мы заходили к ней, приходилось заниматься расчисткой горизонта и опровержениями всякого вздора"⁴⁰, парижские родственники Кривошеиных оказались, увы, прозорливее.

Направленный для жительства в Ульяновск, где к нему присоединилась семья, Кривошеий в сентябре 1949 г. был арестован по обвинению в связях с... гестапо (!) и британскими и французскими спецслужбами и после двухлетнего пребывания во внутренней тюрьме МГБ за "сотрудничество с международной буржуазией" был приговорен к 10 годам заключения. Хотя в 1954 г. Кривошеина освободили, всего три года спустя за статью в "Le monde" с осуждением вторжения советских войск в Венгрию был арестован и его сын Никита, который провел три года в лагерях в Мордовии. Введенный в заблуждение письмами Голеевского из Москвы, Костицын не знал, верить или не верить слухам об аресте Кривошеина, но все-таки они подтвердились. Мог ли Костицын предположить, что в 1974 г. его друг навсегда вернется в Париж и, прожив там еще тринадцать лет, упокоится на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа!

После смерти жены, последовавшей 17 января 1950 г., пытаясь заглушить боль утраты, Костицын начал вести дневник, в котором, разговаривая с Юлией Ивановной, как с живой, описывал события каждого прожитого без нее дня или вспоминал о совместно пережитом: в 32 общих тетрадях, по 250 - 300 и более страниц⁴¹, систематически изложены события с конца 1918 г. по 1921 г. и за 1940 - 1948 гг., а также отдельные эпизоды других лет, включая незаконченную и недатированную автобиографию. Чуть ли не ежедневно, пока хватало сил, он ездил на родную могилу в парижское предместье Иврисюр-Сен, и, несмотря на советский паспорт и добровольный отъезд или принудительную высылку из Франции большей части близких ему по духу русских эмигрантов, так и не вернулся на родину.

Впрочем, у Костицына оставалось немало друзей и в Париже: А. Н. Алексеевский (в прошлом - городской голова Благовещенска, член Учредительного собрания и председатель Временного Амурского правительства в 1918 г.), физик Ф. Е. Волошин, упомянутые выше Тоня и Марсель Гелэн, биолог Люсьен Деорн, "компьенцы" И. И. Аванесов, М. С. Каплан, А. А. Улин, С. Фотинский и другие. Как всегда, он кого-то опекал, кому-то помогал. До конца жизни Костицын продолжал научную работу, обучал французских математиков русскому языку, общался с приезжавшими в Париж советскими учеными (особенно ему пришелся по душе фронтовик, замдиректора ленинградского Института цитологии АН СССР генетик Ю. И. Полянский). Часто заходил Пренан⁴², и старые друзья говорили о науке и политике, спорили, вспоминали Юлию Ивановну и вместе плакали.

Владимир Александрович Костицын скончался 29 мая 1963 г. в возрасте 80 лет.

Текст автобиографии и дополняющих ее воспоминаний о профессорской забастовке, а также комментарии и биографические справки подготовил к публикации В. Л. Генис.

Примечания

1. В "Обзоре деятельности антисоветской интеллигенции за 1921 - 1922 гг." Костицын назван в числе "инициаторов и организаторов" профессорского движения в Москве (Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. М. 2005, с. 142).

2. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 71, оп. 15, д. 402. Дневники и воспоминания В. А. Костицына. Тетрадь III, с. 209 (запись от 20 июня 1950 г.). Далее в ссылках приводятся тетрадь, страница и дата записи.

3. Тетрадь XXX, с. 225 - 226 (запись от 18 октября 1962 г.).

4. КОСТИЦЫН В. А. О некоторых интегральных уравнениях молекулярной физики. М. 1926; ЕГО ЖЕ. Интегральные уравнения с интегрально-логарифмическим ядром и сродные интегральные уравнения. - Математический сборник, 1923, т. 31, N 2; ЕГО ЖЕ. Об одном особом нелинейном интегральном уравнении. - Там же, N 3 - 4; ЕГО ЖЕ. Опыт математической теории гистерезиса. - Там же, 1924, т. 32, N 1. См. также его работы на французском языке: там же, 1922, т. 31, N 1; 1923, т. 31, N 2; 1926, т. 33, N 1.

5. КОСТИЦЫН В. А. Строение шарообразных звездных куч. - Труды ГРАФО [Главной российской астрофизической обсерватории], 1922, т. 1; ЕГО ЖЕ. О звездных массах. - Там же, 1923, т. 2; ЕГО ЖЕ. Классические космогонические теории и современная астрономия. В кн.: Классические космогонические гипотезы. М. -Пг. 1923; ЕГО ЖЕ. О строении звездных систем. - Астрономический журнал, 1926, т. 3, вып. 1; ЕГО ЖЕ. О строении спиральных туманностей. - Там же, вып. 3.

6. КОСТИЦЫН В. А. Курская магнитная аномалия. М. -Пг. 1923; ЕГО ЖЕ. Что дает геофизика человечеству. М. 1926; ЕГО ЖЕ. Происхождение Вселенной. М.-Л. 1926; ЕГО ЖЕ. Строение Вселенной. М. 1926; ЕГО ЖЕ. Н. И. Лобачевский и его значение в науке. М. 1926; ЕГО ЖЕ. Успехи астрономии в СССР. М. 1928.

7. Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б)-КПСС. 1922 - 1952. М. 2000, с. 53.

8. Тетрадь VII, с. 153 - 154. Запись от 10 января 1951 года.

9. См.: СИДОРОВ Н. А. Тридцать три тетради. В кн.: Российская научная эмиграция: Двадцать портретов. М. 2006, с. 33; ЕРМОЛАЕВА Н. Костицын Владимир Александрович. В кн.: Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. М. 1997.

10. Данчакова Вера Михайловна (1877 - 1950) - биолог, доктор медицины; в эмиграции - в Нью-Йорке (с 1915 г.): профессор Колумбийского университета; после возвращения в Россию (1925 г.) заведовала лабораторией экспериментальной морфологии в Биологическом институте им. К. А. Тимирязева; снова уехала за границу (1932 г. ?), откуда неоднократно обращалась с просьбами о разрешении вернуться в СССР (это ей не удалось из-за плохих отношений с наркомом просвещения А. С. Бубновым); зав. кафедрой гистологии и эмбриологии Ковенского университета в Литве (1934 - 1937 гг.); впоследствии работала в Чехословакии, Германии и США; умерла в Лозанне.

11. Тетрадь VII, с. 155. Запись от 10 января 1951 года.

12. Правда, 22.XI.1929.

13. О Костицыне: Чистка Наркомпроса: Берегите валюту. Прекратите заграничные командировки чуждых людей. - Комсомольская правда, 10.I.1930.

14. Тетрадь XXV, с. 83. Запись от 13 мая 1957 года.

15. Тетрадь XXX, с. 253 - 254. Запись от 1 декабря 1962 года.

16. Тетрадь X, с. 110. Запись от 12 августа 1951 года.

17. Тетрадь VIII, с. 81. Запись от 19 марта 1951 года.

18. KOSTITZIN V.A. Symbiose, parasitisme et evolution. (Etude mathematique). Paris. 1934; EJUSD. Applications des equation integrates (applications statistiques). Paris. 1935; EJUSD. Evolution de l'atmosphere: Circulation organique, epoques glaciaries. Paris. 1935; EJUSD. Biologie mathematique. Paris. 1937; EJUSD. Mathematical Biology. London-Bombay-Sydney. 1939. См. также: КОСТИЦЫН В. А. Эволюция атмосферы, биосферы и климата. Пер. с франц. Под ред. и с послесловием Н. Н. Моисеева. М. 1984.

Генис Владимир Леонидович - историк.

19. Тетрадь V, с. 105. Запись от 1 сентября 1950 года.

20. Природа, 2004, N 7, с. 78.

21. Тетрадь XXII, с. 30. Запись от 18 ноября 1954 года.

22. См.: КОСТИЦЫН В. А. Воспоминания о Компьенском лагере (1941 - 1942). М. 2009. Далее ссылки на это издание опущены.

23. В 1952 г. Голеевский был выслан из Франции по подозрению в связи с советскими спецслужбами и окончил свои дни в московском Доме ветеранов сцены им. Яблочкиной.

24. Тетрадь XI, с. 3 - 7. Запись от 23 сентября 1951 года.

25. КРИВОШЕИЙ И. А. Неожиданный союзник. В кн.: О чем не говорилось в сводках. Воспоминания участников движения Сопротивления. М. 1962, с. 364.

26. Тетрадь XI, с. 3 - 7. Запись от 23 сентября 1951 года.

27. Там же, с. 7 - 12. Запись от 24 сентября 1951 года.

28. Борель Эмиль (1871 - 1956) - французский математик, политический деятель; профессор Сорбонны (с 1909 г.), директор Высшей нормальной школы (1911 - 1920 гг.), академик (с 1921 г.), президент Парижской АН (1934 - 1941 гг.), основатель и директор Института им. Анри Пуанкаре (1927 - 1941 гг.); морской министр (1925 г.), член палаты депутатов Франции (1924 - 1936 гг.); участник движения Сопротивления. О понятии "моральная вероятность" см.: ЧАЙКОВСКИЙ Ю. В. О природе случайности. М. 2004, с. 54.

29. Тетрадь XI, с. 15 - 16. Запись от 25 сентября 1951 года.

30. Там же, с. 17.

31. Там же, с. 186 - 191. Запись от 15 ноября 1951 года.

32. В 1945 г. Пренан был избран от коммунистов в Учредительное собрание Франции, но в 1959 г. вышел из ФКП из-за идеологических расхождений.

33. Тетрадь XI, с. 256 - 261. Запись от 28 ноября 1951 года.

34. Там же, с. 242 - 245. Запись от 26 ноября 1951 года.

35. Вестник русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления во Франции, 1947, N 2, с. 37; Тетрадь XII, с. 269. Запись от 7 февраля 1952 года.

36. Тетрадь XII, с. 27. Запись от 8 декабря 1951 года.

37. Triporteur, трехколесный грузовой мотороллер.

38. Тетрадь XVI, с. 100 - 104. Запись от 26 сентября 1952 года.

39. Там же, с. 220 - 225. Запись от 19 ноября 1952 г.; с. 256 - 259. Запись от 21 декабря 1952 года.

40. Там же, с. 280 - 283. Запись от 30 января 1953 года.

41. Частично опубл. в кн.: Российская научная эмиграция. Двадцать портретов; КОСТИЦЫН В. А. Воспоминания о Компьенском лагере.

42. Пренан умер 15 июля 1983 г. в возрасте 90 лет.

28 мая 1883 года. Родился 28 мая 1883 г. в городе Ефремове Тульской губернии, где мой отец, Александр Васильевич Костицын, преподавал в местной гимназии историю, русский и немецкий языки. Он был потомком пугачевца Ивана Костицына¹, который проник в Оренбург, чтобы убить губернатора Клингенберга² и "поднять чернь", но был захвачен. Мать Ольга Васильевна, урожденная Раевская, происходила из рода Раевских, к которому принадлежал известный генерал Раевский³, прославившийся в 1812 г. под Смоленском и Бородином.

Переезд в Смоленск. В 1886 г. отец был переведен в город Смоленск преподавать в реальном училище русский язык и историю. В Смоленске семья оставалась до 1912 г.; там же родились две сестры и брат. Я поступил в смоленскую гимназию в 1894 г. - с большой неохотой, так как мне были противны древние языки и меня гораздо больше привлекало реальное училище. Последние годы XIX в. были, как известно, чрезвычайно бурными. Об обысках, арестах, забастовках все узнавали немедленно, и я помню, начиная с 1894 г., обсуждения всего происходившего. Родители мои не были чужды общественным интересам. Лето мы проводили в деревне, и родители на наглядных примерах показывали вопиющее бесправие и безграмотность населения.

От матери я узнал о родственниках-декабристах (в ответ на мои вопросы, что сделал мой двоюродный брат-студент, высланный в Сибирь, кажется, в 1894 г.). О марксизме я услышал в те же годы, когда ученик моего отца Клестов, впоследствии - коммунист Ангарский⁴, вернулся из Ясной Поля-

ны: он ходил туда "искать правду", был разочарован и нашел ее окончательно в марксизме. Коронация Николая II с Ходынкой потрясла многих, равно как и его речь о "бессмысленных мечтаниях".

Начиная с 1898 г. в гимназии появились кружки для чтения и обсуждения, быстро подпавшие под влияние марксистов. Для меня первым учителем был известный социал-демократ Янсон⁵, высланный в Смоленск, живший частными уроками и умело руководивший молодежью. Я помню чтение известной книги Михайлова "Пролетариат во Франции"⁶, которая давала представление об истории революционных движений XIX в. и растущей роли четвертого сословия. Мы читали "Историю революции 1848 года" Блоса⁷, не в переработке Степанова и Скворцова⁸, появившейся впоследствии, а в рукописном переводе Янсона. Мы ознакомились с "Коммунистическим манифестом" и с речами Лассаля⁹: руководитель призывал нас не поддаваться трескучей фразеологии последнего. Манифест I съезда [РСДРП] дошел до нас только в 1899 г., и я помню огромное впечатление, которое он произвел на нас, и первые строки с упоминанием о живительной буре 1848 года.

Чтения в кружке дополнялись чтением романов, которые ныне забыты, устарели, наивны, но в те годы будили мысль и поднимали настроения. Я имею в виду "Загадочные натуры" и "Сомкнутыми рядами" Шпильгагена¹⁰, "Отверженные" Гюго и т.д. Наоборот, "Что делать?" Чернышевского не произвело большого впечатления, и наш руководитель очень хорошо объяснил нам утопичность этих построений.

Помимо кружков, в гимназии образовалась секретная библиотека, которая содержала значительное количество нелегальной литературы, а также легальные книги, бывшие под запретом, например, книги по космологии и естествознанию. Сейчас это может показаться диким, но я несколько раз был наказан за чтение Дарвина, "Физиологии" Ферворна¹¹ и т.д. Эта библиотека была весьма основательно засекречена. В нее допускали лишь начиная с седьмого класса, далеко не всех, а руководили ею ученики восьмого класса. Таким образом и я в течение года занимал этот почетный пост.

Янсон покинул Смоленск около 1900 года. Его преемником, очень неудачным, был высланный студент Синявский. Тем не менее ему мы обязаны знакомством с экономической литературой и книгой Бельтова-Плеханова "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю".

Наши кружки играли и подсобную роль: 1) через наших отцов и родственников мы узнавали, иногда - вовремя, о готовящихся обысках и арестах, 2) собирали деньги, 3) прятали. Например, у нас дома, с согласия родителей, год хранился шрифт местной нелегальной типографии. Наилучший из моих гимназических друзей - Петр Иванович Барсов (умер в 1910 г. в Бутырской тюрьме на каторге) - "переработал" все свое традиционное семейство, и две из его сестер, как и он, принадлежали к партии.

Поступление в университет. В 1902 г. я кончил гимназию и поступил в университет на физико-математический факультет на математическое отделение. Предшествующий год в Московском университете был ознаменован большими волнениями и высылками виновных, и я помню, как мы, гимназисты 8-го класса, горевали, что не нам выпала эта счастливая доля - участвовать в борьбе. Наоборот, 1902/1903 учебный год оказался очень спокойным, и я по голову погрузился в науку, которая меня всегда привлекала.

О наших профессорах того времени я храню самое благодарное воспоминание. На факультете не было недостатка в крупных ученых. На кафедре физики - Лебедев¹² и Умов¹³, механики - Жуковский¹⁴ и на следующий год Чаплыгин¹⁵, математики - Бугаев¹⁶, Андреев¹⁷, Лахтин¹⁸, Егоров¹⁹, Млодзеевский²⁰. Все бегали слушать курс русской истории Ключевского и физиоло-

гию растений Тимирязева²¹. Среди приват-доцентов было много талантливых и живых людей, которые впоследствии оказались крупными деятелями.

На юридическом факультете привлекал общее внимание профессор финансового права И. Х. Озеров²²; это был человек с подмоченной политической репутацией, но живой и умный. Он читал два курса; один из них был посвящен развитию американского капитализма и империализма; путем дискуссии, графиков, формул, тенденций развития Озеров доказывал, что "Америка идет на Европу" (так называлась одна из его книг) и что, в сущности, наш континент уже наполовину завоеван.

Другой курс - о русском финансовом хозяйстве - являлся неприкрытой пропагандой: чрезвычайно остроумно, давая бесчисленные примеры из русской экономической жизни, Озеров доказывал, что царский режим находится в вопиющем противоречии с развитием производства и производительных сил, с ростом нашей культуры; все это - с абсолютной логикой и ясностью, но не называя вещей их именами; иногда, впрочем, он позволял себе и это. В те годы все гадали, к какой левой партии принадлежит Озеров; увы, он оказался октябристом, и в этом есть своя логика: он отождествлял будущее России с приходом к власти буржуазии. Ночью же все кошки серы.

Самый воздух, которым мы дышали в университете, казался особенным, несмотря на постоянное присутствие внутренней полиции - инспектора, субинспекторов и педелей. Ректором университета был зоолог Тихомиров²³, не без научных заслуг, но карьерный антидарвинист. Попечителем округа был математик Некрасов²⁴, прославившийся применением математики к доказательству неизбежной необходимости царского режима и охранного отделения; это последнее учреждение он в своей схеме именовал "социально-метеорологической обсерваторией", а тюрьмы и карцеры - "изоляторами свободы", поскольку сидящие там изолированы от влияния зловредных пропагандистов.

Режим в университете был совершенно полицейским и часто невыносимым. Запрещались всякие формы коллективной жизни, даже научные кружки. Год спустя, с особыми гарантиями, было разрешено студенческое историко-филологическое общество. Что касается до нас, математиков, то нам было отказано, и тогда Московское математическое общество обошло запрет, устраивая для слушателей внеочередные заседания со студенческими докладами. Первым секретарем этих заседаний был П. А. Флоренский²⁵, известный впоследствии богослов и электрик, а его преемниками - Н. Н. Лузин²⁶ и я. Председательствовал, очень мило, проф. Жуковский.

Помимо этих легальных форм самодеятельности были нелегальные кружки - марксистские, народнические и либеральные. Я вместе с П. И. Барсовым был участником марксистского кружка для подготовки к пропаганде, но интереса ради побывал несколько раз на либеральном кружке, возглавлявшемся неким М. И. Квасниковым. Кружок состоял из солидных молодых людей буржуазного круга, и в нем занимались чтением и критикой марксистской литературы. Не знаю, занимались ли они также опровержением народничества.

В начале 1904 г. университет зашевелился по мелкому поводу, но - довольно характерному. Один юрист-"белоподкладочник", из лицеистов - особенно ненавистная для нас категория, соблазнил швейку и покинул ее, [оставив] с ребенком без всяких средств. На всех факультетах и на всех курсах под председательством профессоров были созваны сходки, где единогласно прошло требование исключить этого студента. Требование было удовлетворено. Я не представляю себе волнений по такому поводу, например, в Парижском университете: насколько же наши мальчики были хорошими.

(Окончание следует)

Примечания

1. Отставной сержант Оренбургского гарнизона; подговаривал осажденных сдать город Е. И. Пугачеву; схваченный 1 октября 1773 г., показал на допросе, что имел намерение заколоть губернатора.

2. Правильно; Рейнсдорп Иван Андреевич (1730 - 1782) - Оренбургский губернатор, генерал-поручик.

3. Раевский Николай Николаевич (1771 - 1829) - генерал от кавалерии (1813 г.), участник войн с Турцией, Францией, Швецией; после отставки (1824 г.) - член Государственного совета (с 1826 г.).

4. Ангарский (Клестов) Николай Семенович (1873 - 1941) - член ВКП(б) с 1902 г.; подвергался арестам за хранение нелегальной литературы (1896, 1897 гг.); сотрудник "Искры" в Женеве (1903 г.), член Екатеринодарского (1904 г.) и Харьковского (1905 г.) комитетов РСДРП; сосланный в 1905 г., в Туруханский край, бежал из Омской тюрьмы; парторганизатор типографского района Москвы (1906 г.), член комитета военной организации (1907 г.); в 1909 - 1911 гг. в ссылке; организатор "Книгоиздательства писателей" в Москве; в 1917 г. член МК РСДРП(б); зав. отделом печати Моссовета, редактор, директор-распорядитель издательства "Недра", председатель Мосвнешторга и Мосгосторга, торгпред СССР в Литве и Греции, председатель объединения "Международная книга", ст. научный сотрудник Института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б); расстрелян 27 июля 1941 года.

5. Янсон ("Браун") Янис (1872 - 1917) - латышский социал-демократ с 1904 г.; учился на историко-филологическом факультете Московского университета и юридическом факультете Юрьевского университета; подвергался арестам и ссылке (1897 - 1903 гг.); член ЦК Латышской СДРП (1904 - 1905 гг.) и редактор ЦО ЛСДРП-СДЛК - газеты "Циня" (1904 - 1905, 1910 - 1914 гг.), делегат V съезда РСДРП (1907 г.), член Заграничного комитета СДЛ К; в эмиграции (с 1906 г.) - в Брюсселе и Лондоне; возвращаясь в Россию, погиб при взрыве парохода в Северном море.

6. Имеется в виду кн.: МИХАЙЛОВ А. Пролетариат во Франции. 1789 - 1852 (Исторические очерки). СПб. 1869. Шеллер Александр Константинович (псевд. А. Михайлов) (1838 - 1900) - прозаик, поэт, переводчик, автор социологических и политических исследований, редактор газеты "Сын отечества" (с 1893 г.).

7. БЛОС В. История Германской революции 1848 года. СПб. 1906 (нем. изд. 1893 г.). Блос (Bios) Вильгельм (1849 - 1927) - немецкий историк, социал-демократ, депутат рейхстага (1877 - 1878 и с 1890 г.), глава временного правительства в Вюртемберге (1918 - 1920 гг.).

8. Так в тексте; имеется в виду кн.: БЛОС В. Германская революция: история движения 1848 - 1849 года в Германии. Пер. В. Базарова, И. Степанова. М. 1920.

9. Лассаль (Lassalle) Фердинанд (1825 - 1864) - деятель германского социалистического движения, участник революции 1848 - 1849 гг.; философ, публицист; президент Всеобщего германского рабочего союза (1863 г.).

10. Шпильгаген (Spielhagen) Фридрих (1829 - 1911) - немецкий писатель, автор политических романов, выходивших в русском переводе с 1860-х годов.

11. Ферворн (Verworn) Макс (1863 - 1921) - немецкий физиолог, профессор Йенского и Геттингенского университетов, профессор и директор физиологического института в Бонне (с 1910 г.).

12. Лебедев Петр Николаевич (1866 - 1912) - физик; учился в Московском высшем техническом училище и Страсбургском университете, профессор Московского университета (1900 - 1911 гг.); ушел в отставку в знак протеста против действий министра просвещения Л. А. Кассо.

13. Умов Николай Алексеевич (1846 - 1915) - физик; окончил физико-математический факультет Московского университета; профессор Новороссийского университета, с 1893 г. - зав. кафедрой физики в Московском университете; ушел в отставку в 1911 г.; президент Московского общества испытателей природы (1897 - 1915 гг.).

14. Жуковский Николай Егорович (1847 - 1921) - основоположник современной аэродинамики; окончил физико-математический факультет Московского университета; преподавал математику и механику в Московском техническом училище и Московском университете; доктор прикладной математики, профессор, член-корреспондент Петербургской АН (с 1894 г.), организатор Аэродинамического института в Кучино (1904 г.), президент Московского математического общества (1905 - 1921 гг.), председатель научной коллегии Центрального аэрогидродинамического института (с 1918 г.), ректор Института инженеров Красного воздушного флота (с 1920 г.). См.: КОСТИЦЫН В. А. Н. Е. Жуковский (1847 - 1921) (некролог). - Математический сборник, 1922, т. 31, N 1.

15. Чаплыгин Сергей Алексеевич (1869 - 1942) - механик, один из основоположников аэродинамики; окончил физико-математический факультет Московского университета и там

же преподавал, профессор (с 1903 г.), организатор и директор Московских высших женских курсов (1905 - 1918 гг.), ректор 2-го МГУ (1918 - 1919 гг.), председатель коллегии (1921 - 1930 гг.) и директор ЦАГИ (1931 - 1941 гг.); член-корреспондент (1924 г.), академик АН СССР (1929 г.).

16. Бугаев Николай Васильевич (1837 - 1903) - математик; окончил Московский университет и Николаевское инженерное училище, профессор, декан физико-математического факультета Московского университета; член-корреспондент АН (с 1879); вице-президент, президент Московского математического общества (1891 - 1903); отец поэта А. Белого.

17. Андреев Константин Алексеевич (1848 - 1921) - математик; окончил физико-математический факультет Московского университета, профессор Харьковского университета, председатель Харьковского математического общества (1884 - 1899 гг.); профессор Московского университета (с 1898 г.), член-корреспондент АН (1884 г.).

18. Лахтин Леонид Кузьмич (1863 - 1927) - математик; окончил физико-математический факультет Московского университета, там же профессор (с 1896 г.), ректор (1904 - 1905 гг.), декан физико-математического факультета (1912 - 1918 гг.).

19. Егоров Дмитрий Федорович (1869 - 1931) - математик; окончил физико-математический факультет Московского университета, там же профессор (с 1903 г.); директор Института математики и механики при 1-м МГУ (1921 - 1929 гг.), президент Московского математического общества (1923 - 1930 гг.), член-корреспондент (с 1924 г.) и почетный член АН СССР (с 1929 г.); арестованный по делу "Всесоюзного центра истинного православия" (октябрь 1930 г.), сослан на пять лет в Казань, где объявил голодовку и умер в тюремной больнице.

20. Млодзиевский (Млодзеевский) Болеслав Корнелиевич (1858 - 1923) - математик; окончил физико-математический факультет Московского университета, там же профессор (с 1892 г.), президент Московского математического общества (1921 - 1923 гг.).

21. Тимирязев Климент Аркадьевич (1843 - 1920) - естествоиспытатель, ботаник-физиолог; окончил Петербургский университет, профессор Петровской сельскохозяйственной академии (1871 - 1892 гг.) и Московского университета (с 1877 г.), член-корреспондент АН (с 1890 г.); член Социалистической академии (1919 г.), депутат Моссовета (1920 г.).

22. Озеров Иван Христофорович (1869 - 1942) - экономист; окончил юридический факультет Московского университета, там же приват-доцент и ординарный профессор (с 1903 г., по кафедре финансового права); публицист (псевдоним "Ихоров"); член Государственного совета от Академии наук и университетов (с 1909 г.), действительный статский советник; член ЦК партии прогрессистов; председатель правления Ленского золотопромышленного общества (с 1915 г.), Центрального банка Общества взаимного кредита и Российского акционерного общества объявлений, член правлений ряда др. компаний; после революции работал в Наркомате финансов (до 1927 г.); арестован 28 января и приговорен 13 августа 1930 г. к расстрелу, замененному 10 годами лишения свободы; отбывал заключение на Соловках (1931 - 1933 гг.) и ссылку в Воронеже; позже - в Доме престарелых ученых в Ленинграде (с 1936 г.), где умер от голода в блокаду.

23. Тихомиров Александр Андреевич (1850 - 1931) - зоолог; окончил юридический факультет Петербургского университета и естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, там же профессор с 1888 г., секретарь физико-математического факультета (1891 - 1898 гг.), ректор (1899 - 1904 гг.), директор университетского Зоологического музея (1896 - 1904 гг.), директор департамента Министерства народного просвещения, попечитель Московского учебного округа (1911 - 1917 гг.); после революции жил в Сергиевом Посаде.

24. Некрасов Павел Алексеевич (1858 - 1924) - математик; окончил физико-математический факультет Московского университета, там же ординарный профессор (с 1890 г.), ректор (с 1893 г.); попечитель Московского учебного округа (с 1897 г.); вице-президент (с 1893 г.), президент Московского математического общества (1903 - 1905 гг.); служил в Министерстве народного просвещения; профессор Московского университета по кафедре чистой математики (с 1919 г.) и Московского института гражданских инженеров (с 1921 г.).

25. Флоренский Павел Александрович (1882 - 1937) - религиозный философ; окончил физико-математический факультет Московского университета и Московскую духовную академию, где и преподавал до ее закрытия; принял священство (1912 г.); редактор "Богословского вестника" (с 1912 г.); после революции - священник Сергиево-Посадского храма (до 1921 г.), затем - в Главэлектро ВСНХ; в 1928 г. сослан в Нижний Новгород; 26 февраля 1933 г. по делу "Национал-фашистского центра" осужден на 10 лет заключения, которое отбывал на Соловках; приговорен к расстрелу 25 ноября 1937 года.

26. Лузин Николай Николаевич (1883 - 1950) - математик; окончил физико-математический факультет Московского университета, там же профессор (1917 - 1930 гг.); позже работал в ЦАГИ, Физико-математическом институте им. В. А. Стеклова, Институте автоматики и телемеханики АН СССР (с 1939 г.); член-корреспондент (1927 г.), академик АН СССР (1929 г.), председатель ее Математической группы; подвергался травле за "раболепие" перед Западом (1936 г.).

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - В. Л. Генис:

Комментарии: