Продолжающийся исторический спор об инициативных и движущих силах Февральской революции 1917 г., как и прежде, часто приобретает политизированный характер. Место большевиков, в которых недавняя советская историография видела главных "устроителей" февральских событий, творцов великого социального блага, часто снова занимают теперь, но уже в качестве виновников рокового для России зла, масоны и евреи, как это изображалось в эмигрантской публицистике 20-х годов. Представляется, что одним из способов решения этого спора, причем наиболее разумным и надежным, является поденное рассмотрение хода революционных событий в Петрограде в дополнение к сделанному в литературе. Ниже речь пойдет о 25 февраля - последнем дне без стрельбы.

В градоначальстве, где расположился штаб военно- полицейских сил, теперь, к субботе, установился свой быт и распорядок. День начинался с того, что между 9 и 10 часами приезжал командующий войсками Петроградского военного округа генерал С. С. Хабалов, заслушивал доклад градоначальника генерала А. П. Балка, и в кабинете градоначальника начиналась деятельность хабаловского штаба. Полковник В. И. Павленков, начальник войсковой охраны Петрограда, являвшийся по должности главным распорядителем, страдал от грудной жабы и последствий контузии и не управлялся отдавать распоряжения по телефонам, которые звонили непрерывно. Требовавшуюся для этого распорядительность и решительность проявил адъютант Хабалова поручик Мацкевич.

Как и 24-го, Балк начал эту субботу с утреннего объезда столицы. "Впечатление получилось благоприятное, - писал он. - Уборка улиц идет во всю. Магазины открыты, уличное движение нормальное. Трамваи ходят". "Большая часть фабрик работает", - добавил было он, но затем зачеркнул и написал: "Хотя число бастующих достигло 240 тыс. человек". "Сенная площадь переполнена продуктами, - продолжал Балк. - Колбасная-шатер, устроенная принцем Ольденбургским, битком набита покупающими дешевые и вкусные колбасы (из гальо). Постовые городовые держатся и отвечают бодро. Видна полная готовность служить не за страх, а за совесть" ¹ .

Полную противоположность этому составляет описание наблюдательного участника событий И. Мильчика: "Заводы поголовно не работают,

Ганелин Рафаил Шоломович - член-корреспондент РАН.

стр. 94

газеты не вышли учреждения и торговля закрыты. Ворота дворов наглухо заперты, телефонная связь порвана. Движение трамваев, автомобилей, извозчиков замерло. Улицы завоеваны рабочими. Народ двигается сплошь, от тротуара до тротуара. Люди, вышедшие на улицу демонстрантами, превращаются в повстанцев. Окраины фактически в руках народа. Баррикад нет только потому, что масса не встречает препятствий. Ни малейших признаков какой-либо власти - полиция, солдаты, офицеры отсутствуют. Все враждебные силы стянулись, сосредоточившись в центре государственного аппарата, на Невском, от Зимнего дворца до Знаменской площади" ² .

При некоторой преувеличенности этого описания - газеты утром вышли не все, не появились "День", "Биржевые ведомости", "Русская воля"; вовсе не вышли вечерние; телефоны в городе работали, градоначальство вечером потеряло связь с полицией Выборгской стороны ввиду разгрома нескольких участков, а не из-за прекращения телефонной связи; учреждения днем и даже театры и кинематографы вечером работали - оно довольно полно отражало смысл происходившего в этот день.

На заводах Выборгской стороны он начался не так, как предыдущие. Приходя с утра на заводы, рабочие задерживались ненадолго и сейчас же устремлялись в город. Митинги на заводах имели характер летучих. Зато революционность и решимость ораторов возросли, много говорилось о привлечении солдат на сторону народа и необходимости вооружения рабочих. Забастовка в этот день стала фактически всеобщей. Балк, определяя число бастовавших в этот день в 240 тыс. человек, воспользовался телефонными сведениями, полученными утром от полицейских участков. По данным же Охранного отделения, бастовавших насчитывалось 200 тысяч (23 февраля - 90 тысяч, 24-го - 160 тыс.). Эти цифры указал министр внутренних дел А. Д. Протопопов в своей телеграмме в Ставку, о которой еще пойдет речь. Число стачечников, учтенных за 25 февраля, осталось наивысшим из всех цифр, фигурировавших в документах полиции и Охранного отделения. (26-го было воскресенье, а 27-го правительственный аппарат, фактически парализованный, уже не мог заниматься сбором подобных сведений). Впрочем, и 23 - 25 февраля характер событий затруднял властям точный учет стачечников. Подсчет, произведенный И. П. Лейберовым, дал следующие результаты: 23-го - 128 тыс., 24- го - 214 тыс. и 25-го - 306 тыс. человек ³ .

Но вернемся к утру ⁴ . Уже в 8 часов на Васильевском острове у дома N 5 по Косой линии толпа отняла шашку и револьвер у городового Франца Ваха, нанеся ему побои. Около 9 часов полиция рассеяла группу рабочих, пытавшихся проникнуть на Невскую ниточную мануфактуру на Лифляндской улице с тем, чтобы прекратить работу. Двое рабочих, остановивших несколько машин, были задержаны. Одновременно в Эртелевом пер., 13 была "снята" типография "Нового времени". В булочной швейцарского гражданина Крузи на Каменноостровском проспекте покупатели выбили стекла, обнаружив уложенные на телегу 300 булок, хотя приказчики говорили, что булок больше нет. Пристав распорядился тут же продать их.

В другом конце города в этот час прекратили работу 14 тыс. рабочих Обуховского сталелитейного завода. С красным флагом и революционными песнями они направились к центру города, "сняв" по дороге карточную фабрику, фарфоровый завод и другие предприятия, рабочие которых частично присоединились к колонне. На проспекте Михаила Архангела, рассеивая толпу, казаки били людей нагайками и обнаженными шашками (плашмя). Был задержан восемнадцатилетний рабочий Обуховского завода Михаил Масальский, у него отобран флаг с надписью: "Долой самодержавие, да здравствует демократическая республика".

В 10 часов толпа в 800 человек подошла к Государственной типографии на Петроградской стороне, чтобы "снять" рабочих, но была рассеяна полицией.

В это же время на Выборгской стороне несколько тысяч человек, как и в предыдущие дни, двигались к Литейному мосту. Полицмейстер

стр. 95

полковник М. П. Шалфеев с городовыми конной стражи и полусотней казаков выехал навстречу. Поставив заслон у Симбирской улицы, он потребовал, чтобы толпа разошлась, но был стащен с лошади, избит и ранен. Городовые пытались выручить его, завязалась схватка, в них кидали камни и куски льда. Согласно донесению, из толпы стреляли и городовые ответили выстрелами. Казаки 4-й сотни 1-го Донского полка после первых выстрелов уехали. Жертв стрельбы отмечено не было. Это происшествие, разумеется, обратило на себя внимание военного и полицейского руководства.

В 11 часов офицер Генерального штаба Э. А. Верцинский был у исполнявшего должность начальника штаба генерала М. И. Занкевича, с которым они прежде командовали полками в одной дивизии. В это время Занкевичу позвонила его мать (сестра Занкевича была замужем за Балком) и сообщила о случившемся с Шалфеевым. Однако Занкевич "особенно опасного значения беспорядкам не придавал" ⁵ . А на Васильевском острове около 11 часов при столкновении толпы с войсками офицер застрелил рабочего. Произошло это так. На Петроградский трубочный завод, куда пришла толпа для "снятия" завода, была вызвана рота Финляндского запасного батальона. Толпа не расходилась, из нее раздавались шутки по адресу командовавшего ротой подпоручика, и он выстрелил в слесаря Дмитриева.

Движение охватило различные части города. После 11 часов в градоначальство сообщения о происходившем на окраинах уже не поступали, так как там деятельность властей оказалась парализованной. По сведениям Балка, в районе Путиловского завода толпы рабочих несколько раз рассеивала конная полиция. Еще ночью в охранном отделении узнали о том, что 8000 колпинских рабочих (Ижорский завод) намереваются итти, по одной версии, в Петроград на помощь рабочим Московской заставы, а по другой - в Царское Село. На их пути были устроены засады, в том числе силами двух рот и учебной команды запасного батальона лейб-гвардии 2-го стрелкового царскосельского полка. По некоторым сведениям, кто-то успел предупредить двигавшихся в Петроград рабочих, и они пошли в город другим путем ⁶ .

Но главные события разворачивались на Невском. С 11 часов, как и в предыдущие дни, здесь появлялись небольшие группы рабочих, студентов и подростков. Приставы отмечали, что "отношение толпы к чинам полиции было весьма враждебно" ⁷ . Балк в своих записях за 25 февраля также отметил мрачные для властей предзнаменования, появившиеся еще до того, как произошли главные события дня. Хотя в его оценке ощущаются предубеждения, связанные с тем, что в этот день началась стрельба в народ, организованный характер движения он отрицал. "Во многих местах, - писал Балк, - стали появляться ораторы с призывами низвергнуть преступное, передавшееся на сторону немцев правительство. Призывали войска обратить штыки на изменников и избивать чинов полиции. Толпа уже не двигалась со стонами: "хлеба, хлеба" и не проявляла свойственное ей в предыдущие дни веселое настроение, впрочем, и состав толпы был уже иной: преобладали подонки и интеллигентная молодежь с немалым процентом молодых евреев. Многие поняли, что игра в прогулки превращается в торжество черни. Этот день был обилен происшествиями и явно носил бунтарский характер. Трамваи останавливались. Седоков с извозчиков ссаживали, причем по адресу прилично одетых сыпались остроты и ругань. В некоторых местах из лавок тащили съестные припасы, ну и, конечно, били фонари и стекла в окнах. Появлялись и красные флаги, но все пока еще было разрознено. Каждый руководитель действовал по своей инициативе и общего определенного выступления не было" ⁸ .

К 12 часам дня на Невском полиции удалось арестовать 60 участников движения. Их держали во дворе дома N 46, напротив Гостиного двора. Но со стороны Николаевского вокзала подошла большая толпа, потребовавшая их освободить. Пристав, находившийся при арестованных, послал за помощью к командиру разместившейся в Гостином дворе пехотной части, с которым имелась договоренность, что будет прислана воинская команда

стр. 96

для охраны арестованных. Но хотя из Гостиного видели происходящее напротив, никакую команду оттуда не прислали. Тогда пристав сам прорвался через толпу в Гостиный двор и обратился "с усиленной просьбой" о помощи к сотнику 6-й сотни 4-го Донского полка, но тот ответил, что его задача заключается только в охране Гостиного двора. Тем временем толпа освободила арестованных, избив полицейского надзирателя, и с пением революционных песен направилась к Казанскому собору. Было около часа дня, когда на нее бросились в атаку с обнаженными шашками конные городовые и сотня 4-го Донского полка. Завязалась короткая перестрелка между толпой и полицией.

В это же время красные флаги появились над толпой, собравшейся на Знаменской площади. Разгонять толпу явился со Староневского пристав Александровской части ротмистр Крылов, "один из выдающихся по службе офицеров", как характеризовал его Балк. Здесь вокруг памятника Александру III митинговали рабочие, студенты, курсистки. Лозунги были разные: "Долой войну", "Долой самодержавие" (В. Н. Каюров вспоминает, что один из таких плакатов он передал своему сыну Александру, а второй - М. Полякову); наряду с этим звучали призывы к поддержке Думы и ее требования ответственного министерства. Конная полиция разгоняла толпу, налетая со стороны Гончарной улицы. Каюров и другой рабочий, с завода Лесснера, сняв шапки, обратились к казакам с просьбой о помощи против полиции ⁹ . Когда Крылов с полицейским нарядом пробился через толпу, вырвал флаг у одного из знаменосцев и, задержав его, направился к вокзалу, он получил смертельный удар шашкой в голову. Балк считал, что это сделано неизвестным, вырвавшим шашку из ножен у самого пристава, хотя и добавлял, что "значительный наряд казаков находился тут же, но не оказал никакого содействия даже и тогда, когда вызванная конная полиция рассеивала толпу на площади". Полковник Троилин, командир казачьего полка, категорически отрицал возможность нападения казаков на Крылова. Однако донесший об этом по телефону в градоначальство полицейский чиновник сообщил, что пристав убит казаками. Так считают и исследователи. Е. Ефремов называет казака М. Г. Филатова. Лейберов называет другое лицо - подхорунжего Филиппова ¹⁰ .

Как бы то ни было, при подобном настроении казаков для подавления движения они не годились. Почти одновременно с гибелью Крылова около 2 часов к Казанскому мосту снова подошла толпа численностью до 5 тыс. человек с красным флагом и пением революционных песен. Часть ее бросилась к дому N 3 по Казанской улице, где во дворе находилось 25 арестованных под охраной городовых. Во двор въехал взвод казаков 4-го Донского полка с офицером. Казаки не только освободили арестованных, но и обругали городовых и даже ударили ножнами шашек двоих из них, приговаривая: "Эх, вы, за деньги служите!" Лишь когда казаки уехали, конным жандармам удалось рассеять толпу; "за подстрекательство к уличным беспорядкам" они задержали рабочего арсенала Николая Козырева 27 лет. Эти и другие факты показывали, что казаки слишком "мирволят" манифестантам, и Хабалов решил держать их впредь в казармах, вызвав им на смену кавалерийские части из Новгорода и Царского Села, сообщал Н. Ф. Акаемов. Он утверждал, что вопрос о том, чтобы отправить казачьи части, как ненадежные, в Финляндию, еще накануне поднимали хабаловские штабные. Однако полковник Павленков предложил подождать - может быть, казаки "исправятся" ¹¹ .

Вообще 25-го ясно определились отношения между рабочими, солдатами, казаками и полицией. После гибели Крылова и проявлений казачьего нейтралитета, а то и сочувствия движению, его участники сделали для себя вызывавший энтузиазм вывод: "Казаки за нас". Одновременно рабочие и особенно работницы начали обращаться с призывами присоединяться к стоявшим в строю солдатам. По словам И. Мильчика, именно поведение казаков уничтожило взаимную настороженность рабочих и солдат ¹² . Предметом их общей ненависти стали "фараоны" - чины полиции. Всё обратилось против нее: и то, что полицейский участок был наиболее близким

стр. 97

широкой массе олицетворением ненавидимой государственности (с учреждениями политической полиции соприкасались лишь те группы населения, которые участвовали в революционной деятельности), и наемный характер полицейской службы, трактовавшийся как продажность, и тыловое благоденствие "продажных шкур" (хотя многие городовые были старше призывного возраста). Ненависть к полиции еще не достигла своего апогея в этот день, но нарастала. Она с особой силой проявилась в разгроме полицейских участков на Выборгской стороне. Впрочем, при осаде 1-го участка прослуживший там более 40 лет пристав полковник Шелькинг, пользовавшийся расположением населения, был спасен рабочими, которые, переодев его в штатское, увезли в госпиталь под видом раненого.

Между тем в 4 часа на углу Невского и Литейного в разъезд конных жандармов были брошены две бомбы, не причинившие, впрочем, вреда. А в это же время у Городской думы демонстрация с флагами подверглась обстрелу войсками. Балк считал, что при этом было убито 4 и ранено 12 человек ¹³ .

Революционное настроение масс заметно усилилось в этот день как бы в ответ на объявление Хабалова, содержавшее угрозу, что если к 28 февраля забастовка не прекратится, то все новобранцы досрочных призывов 1917, 1918 и 1919 годов, пользующиеся отсрочками, будут призваны.

Утром Н. Ф. Свешников побывал у А. Г. Шляпникова в конспиративной квартире супругов Павловых на Сердобольской ул., 35, требуя выпустить манифест ЦК РСДРП. Однако Бюро ЦК сочло это преждевременным и ограничилось выпуском листовки с призывом к открытой борьбе за свержение самодержавия. Шляпников и В. М. Молотов составили ее текст, использовав набросок, присланный М. С. Ольминским. Листовка гласила, что надвинулось время открытой борьбы, и содержала призывы к организации по всей России комитетов РСДРП, "комитетов борьбы, комитетов свободы". "Отдельное выступление, - говорилось в листовке, - может разрастись во всероссийскую революцию, которая даст толчок к революции в других странах". При этом особая надежда возлагалась, по- видимому, на победу революции в странах враждебной коалиции ("В Германии, в Австрии, в Болгарии поднимает голову рабочий класс"). Но кончалась листовка словами, отражавшими мечты о победе мировой революции: "Да здравствует братство рабочих всего мира! Да здравствует социалистический интернационал!" Помимо этого, провозглашенные в листовке лозунги гласили: "Все под красные знамена революции! Долой царскую монархию! Да здравствует Демократическая республика! Да здравствует 8- часовой рабочий день! Вся помещичья земля народу! Да здравствует всероссийская всеобщая стачка! Долой войну!" ¹⁴ .

Специальная листовка Петроградского комитета (ПК) была обращена к солдатам ¹⁵ . Распространялись две листовки к рабочим и солдатам, выпущенные накануне межрайонцами ¹⁶ .

Согласно Н. Ф. Свешникову, на заводах появилось в этот день "стремление выбирать представителей в Совет рабочих депутатов, выборы которых [Выборгский] райком старается взять в свои руки" ¹⁷ . По агентурным полицейским данным, ПК в этот день решил немедленно образовать ряд заводских комитетов, которые должны были выделить представителей в "Информационное бюро". Это бюро, как стало известно полиции, должно было затем преобразоваться в Совет рабочих депутатов, подобный существовавшему в 1905 году. Эти сведения содержатся в документе, известном в двух опубликованных вариантах (первый озаглавлен "Из записки Департамента полиции о заседании ПК РСДРП 25 февраля 1917 г." ¹⁸ , второй, несколько более полный, - "Донесение Петроградского охранного отделения в Министерство внутренних дел о заседании Петербургского комитета РСДРП(б)" ¹⁹ ) и представляются вполне правдоподобными, как и содержащиеся в нем сообщения о намерении представителей эсеров (в документе отмечалось отсутствие общегородской организации этой партии) примкнуть к движению. Можно предположить, что достоверны были и сведения о террористических актах против представителей правительственной

стр. 98

власти, подготовлявшихся анархистами, "например", в виде взрыва охранного отделения и губернского жандармского управления, хотя на позициях террора стояли далеко не все петроградские анархисты, к тому же слово "например" лишало информацию точности.

Однако некоторые из перечисленных решений, якобы принятых ПК, вызывают сомнения. В документе говорилось: "Предположено, в случае непринятия правительством энергичных мер к подавлению происходящих беспорядков, в понедельник, 27 февраля, приступить к устройству баррикад, прекращению [подачи] электрической энергии, порче водопровода и телефонов". Между тем в строительстве баррикад не ощущалось необходимости, ибо они только мешали бы движению масс, что же касается прекращения подачи электричества и порчи водопровода, то не имели ли они значения поводов к принятию в понедельник тех "энергичных мер к подавлению беспорядков", о которых в документе говорилось. Ведь "целями пресечения подобных замыслов" объяснялось в документе намерение властей "сегодня в ночь произвести до 200 арестов среди наиболее активных революционных деятелей и учащейся молодежи". Еще вечером решено было арестовать остававшихся на свободе после январских арестов членов рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета.

С этим документом я ознакомил в 1967 г. хозяйку квартиры Русского бюро ЦК РСДРП М. Е. Павлову. Мне было поручено привезти ее (она почти не видела) на конференцию, посвященную 50-летию Февральской революции. Павлова была дочерью участника революционного движения 80-х годов XIX в. кузнеца Экспедиции заготовления государственных бумаг Е. А. Климанова (Афанасьева) - члена социал-демократической организации П. В. Точисского, и женой Д. Г. Павлова, одного из группы сормовских рабочих, переехавших в Петербург. Я впервые видел настоящую питерскую работницу-революционерку, поражавшую точностью и образностью языка и старой русской интеллигентностью, и не без любопытства ждал, каким образом она в своей речи станет называть трех членов Русского бюро ЦК, своих квартирантов, ведь Шляпников и П. А. Залуцкий еще не были тогда реабилитированы, а Молотов был неудобоупоминаем после событий 1957 года. "Приходит первый член Бюро, - твердо сказала она с трибуны, - и говорит второму: "Надо позвать третьего". Мой вопрос о полицейском документе вовсе не застал ее врасплох. Деятельность ПК в это время, объяснила она, "освещали" для полиции двое ее агентов - В. Е. Шурканов и Я. Озол. Думаю, что на сей раз это был Шурканов ²⁰ . У него было 11 детей, и тех денег, которые "ведший" его офицер давал за донесения, ему не хватало. Вот он и старался, чтобы донесение выглядело позначительнее, пострашнее, и можно было запросить за него подороже. Сам произносил на заседаниях речи сверхреволюционного содержания, а затем составлял об этом донесение без указания, кто именно что говорил.

Так наглядно и просто было мне объяснено, что отсутствие грани между деятельностью осведомителя и провокатора, которое могло, конечно, иметь и другую причину, более общего характера, - невозможность для осведомителя всегда оставаться в бездействии, но, во всяком случае, придавало действиям политического сыска опасный не только для общества, но и для режима характер.

В действительности большевистские организации были крайне осторожны в применении боевых средств борьбы, да и возможностей для этого они, в сущности, не имели. Шляпников вспоминает, что отвечал отказом на все требования оружия, боясь, что его применение могло бы "только спровоцировать какую-либо воинскую часть, дать повод властям натравливать солдат на рабочих". При этом нет свидетельств того, что оружие у большевиков было. В борьбе за войско большевики проникали в казармы и агитировали там за присоединение к революционному народу. "Во время уличных встреч, - писал Шляпников, - следовало быть крайне осторожным и не нападать на воинские солдатские части, а стараться сливаться с солдатами, вступать в разговоры, обращаться к ним с речами, стремиться к уличному братанию, распылению их в толпе, изолировать от них офицеров" ²¹ .

стр. 99

Исходя из того, что "время для дипломатических переговоров, соглашений уже прошло... и свидание с Чхеидзе, Керенским и другими интеллигентами уже не имело существенного интереса", Бюро ЦК отнеслось к приглашению на собрание у Н. Д. Соколова, полученному Шляпниковым, довольно безразлично. Решено было, что он пойдет туда, если позволит время, но ему это не удалось ²² . Вопрос о характере будущей власти на большевистских совещаниях, насколько можно судить по известным нам материалам, не поднимался. Но и на совещании у Соколова вопрос этот сколько-нибудь полному обсуждению не подвергся. Суханов был разочарован составом присутствовавших. "Пришли, главным образом, представители радикальной "народнической" интеллигенции", - писал он, назвав эсера В. М. Зензинова, старого народовольца, а затем эсера Н. С. Русанова, деятеля учительских съездов В. И. Чарнолуского, двоюродного брата А. В. Луначарского. "В такого рода собрании даже теоретическое выяснение интересующих меня вопросов не представляло интереса", - огорчался Суханов.

Вместо ожидавшихся представителей большевиков явился прямо с заседания думского сеньерен-конвента А. Ф. Керенский. Его рассказ, по словам Суханова, "как всегда возбужденный, несколько патетический и несколько театральный", свидетельствовал, что буржуазные думцы были в растерянности и панике, а думские лидеры отнюдь не собирались, как хотелось того Суханову, брать власть. "Все их помыслы и усилия сводились не к тому, чтобы оформить революцию, пристать к ней, попытаться овладеть ею и стать на ее гребне, а исключительно к тому, чтобы избежать ее. Предпринимались попытки сделок и комбинаций с царизмом, политиканская игра велась во всю. Но все это было не только независимо от народного движения, но явно вопреки ему, явно за его счет, явно ему на гибель", - сетовал Суханов ²³ . И Керенскому и некоторым другим из присутствовавших его постановка вопроса о присоединении буржуазии к революции и формировании буржуазной власти казалась никчемной и во всяком случае несвоевременной.

Но с Соколовым Суханова объединяло стремление не допустить антивоенных лозунгов. Впрочем, и Соколов опасался при этом не отказа буржуазии присоединиться к революции, а раскола в среде самой демократии и даже в среде пролетариата. Но так или иначе он, как оборонец, убеждал Суханова, выступавшего в печати против войны и даже с пораженческих позиций, выступить теперь против лозунга "долой войну", поскольку в его, Суханова, устах таких аргументы "будут лишены злостного контрреволюционного характера и будут более убедительны для руководителей движения".

От Соколова Суханов вместе с Зензиновым отправились к жившему неподалеку от Таврического дворца Керенскому. В районе Сергиевской, Тверской улиц и Таврического сада, в отличие от других мест города, было тихо и безлюдно. "Отметить это небезынтересно, - писал Суханов. - Народ не тяготел к Государственной думе, не интересовался ею и не думал ни политически, ни технически делать ее центром движения".

Дальнейший путь Суханова лежал к Горькому на Кронверкский проспект. Квартира Горького, связанного со всем Петербургом, превратилась в центр притяжения представителей левых сил различной ориентации. В числе прочих Суханов застал здесь членов редакции "Летописи" В. А. Базарова и А. Н. Тихонова. И хотя оба они, подобно прочим, сначала подтрунивали над сухановской идеей создания буржуазной власти, вскоре редакция "Летописи", в полном составе оказавшаяся здесь, начала отстаивать эту идею перед приходившими к Горькому "довольно ответственными руководителями большевиков", которые, по словам Суханова, являлись сюда "прямо от рабочих котлов и партийных комитетов". "Эти люди, - писал Суханов, - в эти дни варились совершенно в иной работе, обслуживая технику движения, форсируя решительную схватку с царизмом, организуя агитацию и нелегальную печать" ²⁴ . Разумеется, доказать им необходимость создания буржуазной власти было нелегко. Рассуждения и здесь имели отвлеченно- теоретический характер. Решено было снова собраться у Горького назавтра около полудня.

стр. 100

Но вернемся в градоначальство. "Можно допустить, - писал Балк, - что день 25 февраля дал лицам, заинтересованным в разрастании беспорядков, убеждение, что отсутствие популярного энергичного военного руководителя представляет им еще больше шансов рассчитывать на успех пропаганды в переутомленных войсках, тем более что запасные батальоны, перегруженные людьми местного призыва, доходящие до 15 тысяч штыков в батальоне, возглавлялись больными, ранеными офицерами или мало опытными только что окончившими ускоренные курсы военных училищ молодыми людьми". Балк отмечал неспособность Хабалова, "человека доступного, работящего, спокойного, не лишенного административного опыта, но тиходума", влиять на подчиненных "и, главное, распоряжаться войсками", сетовал на отсутствие начальника войсковой охраны Петрограда ген. А. Н. Чебыкина, знавшего "отлично весь гвардейский офицерский состав петроградского гарнизона, и до корней волос строевого офицера, умевшего говорить с солдатами и воздействовать на них". "День 25 февраля, - продолжал Балк, - был нами проигран во всех отношениях. Не только руководители выступлений убедились, что войска действуют вяло, как бы нехотя, но и толпа почувствовала слабость власти и обнаглела. Решение военного начальства импонировать силами (речь идет, вероятно, о демонстрации силы. - Р. Г .) и в исключительных случаях применять оружие не только подлило масло в огонь, но, замотавши войска, дало им возможность думать, что на хулиганские выступления начальство смотрит растерянно, как бы боится "народа", а помехой всему власть и полиция".

Балк сообщал далее: "На вечернем военном собрании по заслушании докладов начальников военных районов все высказались за энергичное применение назавтра оружия на всякое малейшее выступление. Генерал Хабалов без колебаний согласился и приступил к составлению воззвания к обывателям в самой решительной форме" ²⁵ .

Но за всем этим крылись весьма важные обстоятельства, о которых Балк не сообщает. Во второй половине дня и Хабалов, и Протопопов, наконец, сочли необходимым доложить о происходящем в столице царю. Министр внутренних дел в своей телеграмме дворцовому коменданту В. Н. Воейкову изложил события, начиная с 23-го и кончая убийством Крылова на Знаменской площади, связав начало движения с нехваткой хлеба ввиду усиленных закупок из-за слухов о его нормировании. "Движение носит неорганизованный стихийный характер, наряду с эксцессами противоправительственного свойства буйствующие местами приветствуют войска. К прекращению дальнейших беспорядков принимаются энергичные меры военным начальством. В Москве спокойно", - кончалась телеграмма Протопопова. В шифрованной телеграмме начальнику штаба верховного главнокомандующего генералу М. В. Алексееву, отправленной в пятом часу вечера, Хабалов в частности сообщал: "Толпа рассеяна, в подавлении беспорядков, кроме петроградского гарнизона, принимают участие 5 эскадронов 9- го запасного кавалерийского полка из Красного Села, сотня лейб-гвардии сводно-казачьего полка из Павловска и вызвано в Петроград 5 эскадронов гвардейского запасного кавалерполка" ²⁶ .

Протопопов направил письмо о происходившем и Александре Федоровне. Она переслала его царю, приложив к своему письму и добавив: "Оно, правда, немного стоит, так как ты, наверное, получишь более подробный доклад от градоначальника". Александра Федоровна хотя и продолжала видеть наибольшую опасность не в выступлениях рабочих, а в думских речах, была встревожена. "Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи.., - писала она царю. - Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, - просто для того, чтобы создать возбуждение, - и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Но это все пройдет и успокоится, если только Дума будет хорошо вести себя. Худших речей не печатают, но я думаю, что за антидинастические речи необходимо немедленно и очень строго наказывать, тем более что теперь военное время. У меня было чувство, когда ты уезжал, что дела пойдут

стр. 101

плохо" ²⁷ . Вслед за тем Александра Федоровна перешла к своим обычным настойчивым советам по поводу служебных перемещений высших должностных лиц, на сей раз она настаивала на увольнении генерала Н. С. Батюшина, председателя комиссии по расследованию злоупотреблений тыла, возбудившего дело против распутинского банкира Д. Л. Рубинштейна. Она инкриминировала Батюшину поддержку, которую ему оказывал начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Алексеев ("Уволь Батюшина, вспомни, что Алексеев твердо стоит за него"). Требовала она и других перемен. "Прежде всего твори свою волю, мой дорогой!" - заклинала Александра Федоровна.

В течение дня ее тревога по поводу происходившего в городе усилилась. Если в первой из двух ее телеграмм в Могилев говорилось, что "в городе все спокойно", то в другой, вечерней, сообщалось: "совсем нехорошо в городе" ²⁸ . По-видимому, сказалось влияние полковника Бойсмана и заменявшего дворцового коменданта генерала П. П. Гротена. Бойсман играл в этом главную роль. Именно с его слов Александра Федоровна написала, что "здесь необходимо иметь настоящий кавалерийский полк, который сразу установил бы порядок, а не запасных, состоящих из петербургского люда". С неизбежностью всплыл вопрос о том, почему так и не был выполнен царский приказ о возвращении в Петроград с фронта надежных частей. "Гурко не хочет держать здесь твоих улан, а Гротен говорит, что они вполне могли бы здесь разместиться, - писала царица далее. - Бойсман предлагает, чтобы Хабалов взял военные пекарни и пек немедленно хлеб, так как, по словам Бойсмана, здесь достаточно муки. Некоторые булочные также забастовали. Нужно немедленно водворить порядок, день ото дня становится все хуже. Я велела Б[ойсману] обратиться к Калинину (прозвище Протопопова в царской семье. - Р. Г .) и сказать ему, чтоб он поговорил с Хабаловым насчет военных пекарен. Завтра воскресенье, и будет еще хуже. Не могу понять, почему не вводят карточной системы, и почему не милитаризуют все фабрики, - тогда не будет беспорядков. Забастовщикам прямо надо сказать, чтоб они не устраивали стачек, иначе их будут посылать на фронт или строго наказывать. Не надо стрельбы, нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты... Этот продовольственный вопрос может свести с ума. Прости за унылое письмо, но кругом столько докуки" ²⁹ .

Царь получил это письмо утром 26-го, и рекомендации жены, в том числе и слова: "не надо стрельбы", опоздали. Накануне, получив телеграммы Протопопова и Хабалова, он после нескольких бесед с Алексеевым телеграфировал Хабалову: "Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией". Хабалов получил телеграмму около 9 часов вечера. "Эта телеграмма, как бы вам сказать? - [чтобы] быть откровенным и правдивым, - говорил впоследствии Хабалов, - она меня хватила обухом... Но что делать? - Царь велел: стрелять надо" ³⁰ . Примерно через час началось то совещание в градоначальстве, на котором, по словам Балка, "все высказались за энергичное применение назавтра оружия". Но на деле это отнюдь не было коллективным решением присутствовавших. Хабалов прочитал им телеграмму и отдал на 26-е приказ о стрельбе после троекратного сигнала, если толпа наступает, особенно в тех случаях, когда "толпа агрессивная, с флагами", в остальных случаях продолжать действовать кавалерией.

Между тем политическое положение в городе становилось все более напряженным даже в вечерние часы, когда толпы на улицах схлынули. В начале девятого часа в Городской думе открылось созванное городским головой П. И. Леляновым совещание, которое должно было рассмотреть вопрос о введении карточек на хлеб, "но вскоре приняло характер памятных по 1905 году революционных митингов", как сообщал в своем докладе Протопопову начальник Петроградского охранного отделения ген. К. И. Глобачев. Это был в сущности первый в дни Февральской революции такой митинг не под открытым небом, а в общественном помещении, в то время как для 1905 г. были характерны митинги в залах Соляного городка,

стр. 102

Вольного экономического общества, университета и других высших учебных заведений. Революционный характер собрания был подчеркнут в докладе язвительным упоминанием о том, что, кроме гласных Думы, представителей санитарных попечительств и попечительств о бедных, "к началу заседания в Думу пришли и многие рабочие "из сознательных" ³¹ .

Следует, однако, заметить, что не только рабочие, но и все многочисленные ораторы, независимо от социальной принадлежности и обычной политической ориентации выступали на сей раз с самой резкой критикой правительства. Кстати сказать, в редакции суворинской газеты "Вечернее время", где собрались ее сотрудники, тесно и постоянно связанные со всем городом, общее мнение было: "Единственное спасение - уход правительства и замена его ответственным кабинетом". Умеренность пытался отстаивать лишь один из выступавших - гласный В. В. Маркозов. Тон задал первый из ораторов - сенатор С. В. Иванов, в прошлом - товарищ государственного секретаря, который, по словам доклада Глобачева, стал доказывать, что "собрание не может ограничиться узкими рамками вопроса о карточной системе, а должно рассмотреть создавшееся положение в более общей форме". Он просил Лелянова сообщить, что происходило накануне в совещании по продовольственному вопросу у председателя Совета министров. Лелянов сказал, что Родзянко (его ждали в Городской думе, но он не приехал, потому что в Государственной думе в это же время слушалось законодательное предположение о расширении прав городских управлений в области продовольствия) ""в сильных выражениях" обрисовал создавшееся положение и призывал правительство в борьбе с продовольственным недугом обратиться за содействием общественных сил" ³² .

Выслушав этот ответ, Иванов подчеркнул, что "только теперь, когда положение стало критическим, правительство додумалось до передачи продовольственного дела в руки города, несмотря на то, что городское управление об этом хлопотало уже давно". Не менее враждебным правительству было выступление генерал-адъютанта П. П. Дурново, старейшего гласного городской Думы, ветерана высшей административно-полицейской службы, московского губернатора в 1870-х годах и генерал-губернатора в 1905 г., члена Государственного совета по назначению. (И в последующие дни позиция Дурново оставалась демонстративно вызывающей по отношению к старому режиму). "Оратор вообще скептически относится к обещаниям правительства", - говорилось о нем в докладе. Речь шла о том, что правительство обещало ежедневную доставку для Петрограда 27 вагонов муки, Дурново же требовал не менее 50 вагонов, хотя сам ссылался на незадолго до того установленную норму в 35 вагонов. "Если же правительство откажет, то довести до сведения населения о создавшемся положении", - предлагал он.

Поход против правительства, открытый двумя его недавними высшими сановниками, продолжался с нараставшей силой. Призыв Маркозова "перестать говорить зажигательные речи, а лучше заняться делом", поскольку "в продовольственном кризисе виновато не только правительство, но и общество", услышан не был. После доклада председателя городской продовольственной комиссии И. В. Никанорова, сообщившего, что муки у города и градоначальника хватит только на две недели, М. С. Маргулиес объяснил собранию смысл политической борьбы в Петрограде вокруг продовольственного вопроса. 11 санитарных попечительств уже приступили, по его словам, к организации районных комитетов для распределения продуктов между населением, согласно принятому еще в ноябре постановлению городской думы. Однако ведомство внутренних дел не без основания разглядело в этих комитетах зачатки новой власти, независимые от старой, тем более что районные комитеты намеревались избрать из своей среды центральный продовольственный комитет. Было решено по крайней мере не допустить избрания в продовольственные комитеты представителей рабочего класса. Тогда попечительства прибегли к организации районных комитетов с правом кооптации, чтобы привлекать в свой состав представителей рабочих. Когда же администрация запретила и это, санитарное попечительство Выборгской части приостановило свою работу.

стр. 103

Эти сведения подлили масла в огонь. Гласный Н. С. Чистяков доказывал, что думское постановление о районных комитетах надо исполнить "явочным порядком, в полном объеме, не считаясь с тем, что думают в сферах". А. И. Шингарев не только за допуск рабочих в состав районных комитетов при невмешательстве в это дело властей, но и добивался обещания с их стороны, что эти комитеты "не превратятся в те же ловушки для рабочих, какими оказались рабочие группы при военно-промышленных комитетах". "Только тогда городское управление может взяться за дело", - добавил Шингарев, сознавая изолированность правительства и необходимость для него сотрудничать с городом. Речь Шингарева вызвала аплодисменты, как и заявление гласного Н. Н. Шнитникова, который "доказывал, что нынешнее правительство, как совершенно неспособное, должно уйти и дать место коалиционному кабинету".

"После перерыва, - говорилось в докладе Глобачева, - собрание приняло совершенно революционный характер. Тем не менее никто из ораторов не был ни разу остановлен председателем". (Председательствовал председатель городской думы Л. А. Базунов.) Оратор по фамилии Каган, говоря о стрельбе в толпу на Невском, "доказывал, что надо что-то сделать, и не позже завтрашнего утра". Он не мог предложить тот или иной образ действий, но из зала раздались требования не допустить стрельбы в народ. По предложению рабочего И. Д. Волкова, представителя Петроградского союза рабочих кооперативов, объединявшего 23 общества, собрание почтило память павших рабочих. В его речи прозвучал новый, чисто политический мотив, который сейчас же стал господствующим. "Вспыхнувшее движение, кроме требований хлеба, таит в себе и другие требования рабочих, - сказал он, - ...только при демократизации современного строя можно бороться с продовольственными неурядицами". Он предлагал предоставить рабочим половину мест в продовольственных организациях, а выборы в них производить всем населением, сообщив, что на понедельник уже назначены собрания рабочих для этих выборов. Отвечая Шингареву, Волков заявил, "что никакой гарантии от правительства рабочим не надо, ибо они в посулы правительства совершенно не верят".

"Мы не верим "верховной власти", ибо она ведет братоубийственную войну и загнала нас в голод", - вторил ему член санитарного попечительства Петроградской части Савельев, говоривший о горькой участи и бесправии рабочего класса. Проф. М. В. Бернацкий, видный экономист, гласный Городской думы, заявил, что "если и утолить голод, то начавшееся движение не остановится, а "валом докатится до конца". Он поддержал требования рабочих и предложил "всем делать свое дело явочным порядком". Открыто антиправительственный характер собрания усилился, когда заговорил встреченный бурными аплодисментами Керенский. Он назвал передачу правительством продовольственного дела городу "даром данайцев", обвинил правительство в том, что оно не прислушалось к голосу общественности, когда продовольственный вопрос можно было решить, и пытается свалить ответственность на городские управления, "когда положение безвыходно". Он потребовал невмешательства правительства в продовольственное дело, и по его предложению собрание вынесло резолюцию о том, чтобы правительство не препятствовало собраниям обывателей и рабочих на заводах для обсуждения продовольственного дела и выборов членов в продовольственные организации ³³ .

Речь Керенского означала прямой конфликт с правительством. Перед началом собрания в Городской думе в помещении городского Союза потребительских обществ на Старо-Невском заседала по примеру предшествующих дней большая группа участников рабочего движения, кооператоров, руководителей рабочих профессиональных союзов преимущественно меньшевистской ориентации. По словам статьи в "Известиях", посвященной полугодичному юбилею Февраля, именно на этом заседании с участием главы социал- демократической фракции Государственной думы Н. С. Чхеидзе было принято решение о создании Совета рабочих депутатов. После заседания его участники разделились на две части. Большая часть направи-

стр. 104

лась в Городскую думу, другие - на Литейный, 46 в помещение Рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета, где около 50 человек, включая двух членов Рабочей группы, избегнувших ареста вместе с другими ее членами в январе, были арестованы в соответствии с принятым в этот день решением ³⁴ .

Когда Керенский сообщил об этом с трибуны в Городской думе, его рассказ вызвал, естественно, возмущение. Гласный тайный советник С. С. Григорьев предложил, чтобы городской голова вошел в переговоры с властями об освобождении арестованных рабочих. Собрание поручило эти переговоры Лелянову и Шингареву. Вернувшись после телефонных переговоров, они сообщили о своей неудаче. Лелянов звонил председателю Совета министров Н. Д. Голицыну, но тот ответил, что ничего не знает, и обещал поговорить с Протопоповым. Шингарев обратился к Родзянко. Председатель Государственной думы не застал военного министра, но Голицын заявил ему, что вызовет директора Департамента полиции по этому делу. Родзянко "просил председателя Совета министров также о том, чтобы стрельба в народ завтра не повторялась" ³⁵ . Все это было публично сообщено в Городской думе. О царской телеграмме Хабалову Голицын, если и знал, Родзянко ничего не сказал.

М. И. Скобелев, судя по докладу Глобачева, выступал еще резче, чем Керенский. "Правительство борется с продовольственным кризисом путем расстрела едоков, - гласила запись его речи. - Это предательство надо заклеймить, оно требует возмездия. Оратор предлагает использовать "растерянность правительства" и действовать решительно". "Правительство, проливающее кровь невинных, должно уйти", - заявил он под бурные аплодисменты.

Рабочий завода Лесснера Самодуров (деятель больничной кассы) протестовал против ареста товарищей "от имени "рабочих всей России"". "За требованием хлеба, - вещает он, - слышится другой крик, это крик о воле. Беда не в Протопоповых, а в системе. Дела мы не поправим, если на современный государственный аппарат будем накладывать заплатки; его надо уничтожить до основания. Только тогда наступит успокоение, если современная правительственная система будет вырвана с корнем", - так отражено в докладе его выступление.

Когда Маркозов призвал рабочих "не выходить на улицу и не повторять печальных событий 1905 года", Самодуров возразил: "Как же скажем своим товарищам - не выходите на улицу, когда их могут забрать и дома?.. нет, в знак протеста против арестов, рабочие должны выйти на улицу".

Председательствующий, подводя итоги, высказался за то, чтобы город взял на себя продовольственное дело при условии достаточного подвоза продуктов правительством и широкого участия в этом деле всех слоев населения. Собрание просило городского голову обратиться с воззванием по этому вопросу к населению. Горячий спор вызвал вопрос о предотвращении "эксцессов". Думу решили для этого не собирать, так как в воскресенье вечером должны были в некоторых районах состояться совещания по продовольствию ³⁶ . Собрание разошлось лишь около двух часов ночи.

С такой подробностью я изложил его ход не только из-за зловещего для царизма едва ли не всеобщего противостояния ему, продемонстрированного в Городской думе вечером 25 февраля, но и потому что действия властей в ближайшие часы были словно специально направлены к тому, чтобы это противостояние углубить. В самом деле, наутро предстояла стрельба в народ, решение о которой было принято как раз тогда, когда ораторы в Городской думе заклинали власти не стрелять. Вероятно, воззвание городского головы о переходе продовольственного дела в руки города еще могло оказать какое-то влияние на население. Но Протопопов поступил наперекор решению города, возложив по согласованию с Хабаловым контроль над распределением, выпечкой хлеба и учетом использования муки на заведующего продовольствием империи В. В. Ковалевского. "Надеюсь будет польза", - добавил он в своей телеграмме царю вечером 26-го ³⁷ . На самом же деле демонстративное отстранение города

стр. 105

и общественных организаций от продовольственного дела могло принести только вред существовавшему режиму. И, наконец, после бурных протестов перед самим председателем Совета министров против произведенного вечером ареста в ЦВПК предстояла ночь арестов по всему городу, подготовленная охранным отделением, начальник которого, известный нам генерал Глобачев, подписал тот доклад о собрании в Городской думе, которым я воспользовался.

"Охранное отделение сделало все от него зависящее, произведя ликвидацию всех подпольных организаций, правильно учитывая надвигающуюся на столицу угрозу", - вспоминал один из видных представителей жандармского корпуса П. П. Заварзин ³⁸ . С ордерами, кончавшимися фразой: "Подлежит аресту независимо от результатов обыска", полиция арестовала около 100 человек. Среди них были А. И. Ульянова-Елизарова и Е. Д. Стасова. Только в одном полицейском участке в Лесном, кроме секретаря большевистской ячейки Политехнического института А. И. Судакова и двух ее членов, оказались беспартийный председатель кассы взаимопомощи института, двое студентов Лесного института и несколько рабочих. Рано утром на Сампсониевском проспекте, 16, в квартире Куклина полсотни конных полицейских арестовали членов Исполнительной комиссии ПК большевиков А. К. Скороходова, А. Н. Винокурова и Е. Эйзеншмидта, хозяина квартиры А. С. Куклина. Провал прописывался Яну Озолу ³⁹ , по- видимому, именно к этой группе относились слова Протопопова в телеграмме царю об аресте "революционного руководящего коллектива".

Но арестная кампания затронула не только революционные организации, но и некоторых участников открывшегося было 25 февраля съезда представителей военно-промышленных комитетов. Съезд этот должен был состояться в Москве, но разрешен не был. По словам Балка, А. И. Гучков, надеясь с помощью Думы добиться разрешения съезда в Петрограде, собрал его участников в столице за несколько дней до начала революционных событий. Балк получил от Департамента полиции и Охранного отделения сведения о том, что съезд "займется не только специальными делами, но и чисто политическими вопросами дня и выразит первым делом недоверие правительству". "Съезд допущен не был, - писал Балк, избегая признания, что именно он добивался этого. - Гучков рвал и метал. Наконец, надежды съехавшихся оправдались. Родзянко принял горячее участие и добился, что 25 февраля съезд был неожиданно разрешен". Но Балк и после этого сделал все, что было в его силах, для срыва съезда. "Чины местного участка, не получив от меня уведомления о внезапном разрешении съезда, не допустили таковой открывать в одном из домов Троицкого переулка, - писал он. - Пожаловались Родзянко, и тот ничего лучшего не нашел, как протелефонировать мне взбешенным голосом, что "я сейчас сам поеду в Троицкий переулок и за шиворот выброшу пристава из помещения". Итак, съезд открылся. Что говорилось на съезде, не помню, но в ночь на 26-е некоторые члены съезда по представленным данным министру внутренних дел Департаментом полиции были арестованы и съезд закрыт" ⁴⁰ .

Таким образом, все без исключения приготовления властей к завтрашнему дню были чреваты губительными для режима последствиями. Приказ о стрельбе в рабочих на улицах должен был исполняться в условиях острого конфликта правительственной власти с представителями различных общественных слоев. Неприязненные отношения между царской четой, с одной стороны, и Родзянко и особенно Гучковым, - с другой, дополнились теперь их скандальным столкновением с градоначальником, который арестовал делегатов съезда военно-промышленных комитетов по согласованию с Голицыным.

Вечерний доклад Глобачева 25-го, по словам Балка, гласил, что руководители движения "ввиду удачи дня решили продолжать свою тактику бунтарства, но определенного согласованного плана у них до сих пор еще все-таки выработано не было". Как и предыдущие доклады Глобачева, этот доклад был составлен таким образом, что оправдался бы при любом развитии событий...

стр. 106

В 1 час ночи Балк был вызван в квартиру Голицына на Моховой ул., где собрался Совет министров. Присутствовал директор Департамента полиции, затем появились Хабалов и члены Государственного совета А. Ф. Трепов, кн. Алексей А. Ширинский-Шихматов и Н. А. Маклаков ⁴¹ . Балк сделал подробный доклад, встреченный молчанием и не вызвавший вопросов. Хабалов, ни словом не упомянув о телеграмме царя, добавил, что он приказал на завтра принять решительные меры к подавлению беспорядков, "пресекая таковые в корне оружием". До рассвета, - сообщил он, - на улицах будут в большом количестве расклеены предупреждения о том, что "всякая попытка к беспорядкам будет беспощадно подавлена огнем". "Но подъема и уверенности в успехе дела в его словах не было", - констатировал Балк, хотя, по словам Н. Н. Покровского, "о настроении войск неблагоприятного сообщения не было". Вялым, неуверенным, боящимся ответственности показался Балку военный министр ген. М. А. Беляев, кончивший свою речь словами: "Да, конечно, надо принять энергичные меры".

Протопопов решил дать характеристику политических партий и их влияния на события. "Он предложил вообразить круг, - рассказывал Балк, - а в нем соответствующие по величине сегменты, окрашенные в политические цвета: красный, оранжевый, черный и т. д. Не думаю, чтобы политические сегменты заинтересовали присутствующих. Момент был неподходящий. Время не ждало. Заключение министра было: немедленно, пока еще не поздно, принять решительные меры к подавлению беспорядков в столице. Министр земледелия Риттих со свойственным ему красноречием подавлял реальностью выводов и высказал, что только несокрушимая энергия и решимость могут завтра установить расхлябанный организм власти и порядок. Каждому необходимо проникнуться сознанием не останавливаться перед ужасом пролития крови, так как... в дальнейшем потребуется уже море крови. Министр Риттих сказал это таким непреклонным тоном, с таким подъемом, что невольно все притихли. Пауза длилась довольно долго и была тягостна".

В отличие от Покровского, Балк не упомянул, однако, в своем рассказе, что на заседании рассматривался вопрос о роспуске Думы. Между тем Покровский сообщал даже, что перевес оказался теперь на стороне тех, кто выступал за разгон. Это было связано с тем, что Голицын держал наготове царский указ о роспуске, в котором лишь не была проставлена дата, и он то предъявлял его, то, наоборот, предлагал думцам мировую ("Соберемся, поговорим. Нельзя постоянно жить на ножах") ⁴² .

Именно в связи с разгоном Думы Покровский предлагал не изменения в составе правительства, а, по словам Балка, отставку всего состава Совета министров. "Мы не снискали доверия страны, - передавал его слова Балк, - и, оставаясь на своих постах, ни в коем случае ничего не достигнем". Отдавая должное его искренности, Балк полагал, что в глубине души так же думало большинство министров, но они считали, что "складывать портфели, когда в столице бунтует чернь, несвоевременно и преступно". И все, кроме Покровского, требовали решительных действий. Трепов, Ширинский- Шихматов и Н. Маклаков настаивали на немедленном объявлении в городе осадного положения. На этот Совет министров не решился, но Хабалову было предписано принять самые решительные карательные меры. Одновременно Риттих и Покровский получили поручение переговорить с некоторыми видными думцами.

Впрочем, вступая в переговоры с оппозицией, Голицын на самом деле считал нужным преследование ее представителей. Его секретарь дважды во время заседания докладывал, что Гучков просит к телефону Балка, но премьер приказывал отказать Гучкову. Впоследствии выяснилось, что Гучков сейчас же после ночного ареста деятелей военно- промышленных комитетов приехал в градоначальство к Балку и, узнав, что тот у Голицына, несколько раз звонил туда. "Князь Голицын догадывался, с какой целью ищет меня Гучков, но, разделяя взгляд о необходимости ареста, не хотел по этому поводу допустить ходатайство Гучкова", - писал Балк. Результатами заседания Балк остался доволен. По его словам, "робкому генералу

стр. 107

Беляеву и нерешительному генералу Хабалову представилась возможность убедиться во всеобщей поддержке того образа действий, на котором они остановились, к сожалению, только в ночь на 26 февраля. Заседание министров в этом отношении принесло пользу: два генерала, далеко не воинственные, набрались энергии и освободились от страха ответственности перед царем и обществом" ⁴³ . О царской телеграмме опять ни слова...

А жизнь города, даже светская, еще не прерывалась. Верцинский отправился с женой в Царское село на музыкально-танцевальный вечер в запасном батальоне лейб- гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка в пользу пострадавших от войны чинов полка. Настроение было несколько омрачено вызовом части батальона в Колпино. "Все же вечер прошел очень мило, мы вернулись домой лишь около 6 часов утра в экстренном поезде, заказанном для гостей", - вспоминал Верцинский ⁴⁴ .

Примечания

1. БАЛК А. П. Последние пять дней царского Петрограда. - Сумерки (СПб.), 1991, N 13, с. 139.

2. МИЛЬЧИК И. Рабочий Февраль. М.-Л. 1931, с. 74.

3. ЛЕЙБЕРОВ И. П. На штурм самодержавия. М. 1979, с. 192, 242.

4. Донесения приставов см.: АКАЕМОВ И. Ф. Агония старого режима. - Исторический вестник, 1917, Апрель.

5. ВЕРЦИНСКИЙ Э. А. Год революции. Таллинн. 1929, с. 6.

6. СЕМЕНОВ Е. П. Февральские и мартовские дни 1917 г. - Исторический вестник, 1917, март, с. 6 - 7; ВЕРЦИНСКИЙ Э. А. Ук. соч., с. 6 - 7.

7. АКАЕМОВ Н. Ф. Ук. соч., с. XIX.

8. БАЛК А. П. Ук. соч., с. 140 - 141.

9. КАЮРОВ В. Н. Дни Февральской революции. В кн.: Крушение царизма. Воспоминания участников революционного движения в Петрограде (1907 - февраль 1917 г.). Л. 1986, с. 242.

10. БАЛК А. П. Ук. соч., с. 140; АКАЕМОВ Н. Ф. Ук. соч., с. XXI; ЕФРЕМОВ Е. Подвиг на Знаменской. - Нева, 1962, N 2, с. 218 - 219; ЛЕЙБЕРОВ И. П. Петроградский пролетариат во всеобщей стачке 25 февраля 1917 г. В кн.: Октябрь и гражданская война в СССР. М. 1966, с. 34.

11. АКАЕМОВ Н. Ф. Ук. соч., с. XX-XXI, XVI.

12. МИЛЬЧИК И. Ук. соч., с. 77.

13. БАЛК А. П. Ук. соч., с. 141. Ср. рассказ Каюрова об этом, ошибочно отнесенный в моей прежней работе к 26-му (Крушение царизма, с. 243 - 244, 398).

14. Пролетарская революция, 1923, N 1 (13), с. 285.

15. Листовки петербургских большевиков. Т. 2. 1907 - 1917. Л. 1939, с. 250 - 251.

16. БУРДЖАЛОВ Э. Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. М. 1967, с. 155.

17. СВЕШНИКОВ Н. Ф. Отрывки из воспоминаний. В кн.: Крушение царизма, с. 234.

18. БАРШТЕЙН Е. К., ШАЛАГИНОВА Л. М. Департамент полиции о плане петроградских большевиков в феврале 1917 г. - Вопросы архивоведения, 1962, N 1, с. Ill-112.

19. Февральская революция 1917 г. в России. Сб. док. и м-лов. М. 1996, с. 36 - 38.

20. Обстоятельствам разоблачения Шурканова через несколько дней после описываемых событий уделил внимание в своих воспоминаниях А. Тайми (ТАЙМИ А. Страницы пережитого. М. 1956, с. 136 - 142). В. Е. Шурканов (полицейская кличка - Лимонин), депутат III Думы, уже в самом начале февральских событий оценивал их с самых боевых позиций (ИОРДАНСКИЙ Н. И. Военное восстание 27 февраля 1917 г. - Молодая гвардия, 1928, N 2, с. 164 - 165).

21. ШЛЯПНИКОВ А. Г. Февральские дни в Петербурге. Л. 1925, с. 88, 89.

22. Там же, с. 87, 91.

23. СУХАНОВ Н. Записки о революции. Кн. 1. Пб. 1919, с. 31 - 32.

24. Там же, с. 34, 37, 39.

25. БАЛК А. П. Ук. соч., с. 142 - 143.

26. Полицейские сводки и донесения. - Пролетарская революция, 1923, N 1(13), с. 290; АВДЕЕВ Н. Первые дни Февральской революции. Хроника событий. - Пролетарская революция, 1923, N 1(13), с. 24.

стр. 108

27. Семейная переписка Романовых. - Красный архив, 1923, т. 4, с. 208.

28. АВДЕЕВ Н. Ук. соч., с. 25.

29. Семейная переписка Романовых, с. 209 - 210.

30. Там же, с. 212; Падение царского режима. Стеногр. отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Т. 1. Л. 1924, с. 190.

31. Полицейские сводки и донесения, с. 295.

32. СЕМЕНОВ Е. П. Ук. соч., с. 7; Полицейские сводки и донесения, с. 295.

33. Полицейские сводки и донесения, с. 296 - 298.

34. Известия. 27.VIII. 1917; СУХАНОВ Н. Ук. соч. Кн. 1, с. 40; АВДЕЕВ Н. Ук. соч., с. 24 - 25. Протопопов сообщал царю об аресте "запрещенного собрания 30 посторонних лиц" в помещении Рабочей группы Центрального Военно- промышленного комитета (Полицейские сводки и донесения, с. 292).

35. Полицейские сводки и донесения, с. 299. Суханов утверждал, что Лелянов обращался к градоначальнику и получил положительный ответ (СУХАНОВ Н. Ук. соч., с. 40).

36. Полицейские сводки и донесения, с. 300.

37. Там же, с. 292.

38. ЗАВАРЗИН П. П. Жандармы и революционеры. Париж. 1930, с. 237, 244. Можно предположить, что если бы не победа революции, за арестами в ночь на 26 февраля последовали бы новые карательные меры. "Я сравнил нас с врачами, у которых преждевременно умер их пациент", - передал Заварзин свой разговор с бывшим директором Департамента полиции генералом Е. К. Климовичем.

39. СУДАКОВ А. И. В последние часы самодержавия. В кн.: Крушение царизма, с. 286 - 287; СВЕШНИКОВ Н. Ф. Ук. соч., с. 234; ШЛЯПНИКОВ А. Г. Ук. соч., с. 95.

40. БАЛК А. П. Ук. соч., с. 144 - 145.

41. Там же, с. 143; Отечественная история, 1992, N 5, с. 158.

42. БУРДЖАЛОВ Э. Н. Ук. соч., с. 164 - 165.

43. БАЛК А. П. Ук. соч., с. 144. Ср. характеристику событий 25 февраля, данную А. Керсновским: "Избиваемая полиция начала применять оружие, но войска продолжали держаться пассивно. Хабалов запрещал стрелять, побуждаемый к тому ген. Беляевым, нывшим о том, "какое ужасное впечатление произведут на наших союзников трупы на петроградской мостовой"" (КЕРСНОВСКИЙ А. История русской армии, т. 4. Белград. 1938, с. 942).

44. ВЕРЦИНСКИЙ Э. А. Ук. соч., с. 6 - 7.

Permanent link to this publication: