Имя Мирсаида Хайдаргалиевича Султан-Галиева (1892 - 1940) долгое время было окружено заговором молчания. Поколения 40 - 80-х годов в нашей стране не знали ничего об этом выдающемся человеке, хотя и слышали (а иногда читали в учебниках) о борьбе с "султан- галиевщиной" как с опаснейшим видом "национал-уклонизма" и прочих смертных грехов в сталинские времена. Между тем "Мир Саид Султан Али Оглы", как его часто называют за рубежом, был крупным политическим деятелем эпохи Октябрьской революции 1917 г. и первых лет существования советской власти, одаренным литератором, талантливым публицистом, общественным мыслителем мирового масштаба, видным теоретиком освободительного движения народов ислама. Одни называют его "мусульманским Троцким", другие - "отцом революции Третьего мира", третьи - "самой крупной политической фигурой среди татарских лидеров Советской России". Л. Д. Троцкий и Л. Б. Каменев позднее раскаивались в том, что позволили Сталину "лизнуть крови" столь видного деятеля, как Султан-Галиев, и тем самым почувствовать свою безнаказанность. По их мнению, Султан-Галиев явился "первой жертвой генсека" ¹ .

С 1990 г. в России начался процесс серьезного изучения жизни и творческого наследия Султан- Галиева. Первым шагом в этом направлении явилась публикация научно-аналитического обзора и книги о его жизни. В Казани был создан общественный фонд его имени, проведена 12 июня 1992 г. международная научная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения Султан- Галиева, подготовлен к печати сборник его избранных трудов и ряда документов по его делу. В Москве были изданы материалы совещания - ЦК РКП, разбиравшего летом 1923 г. дело Султан- Галиева. На этих документах вплоть до 1992 г. стоял гриф "совершенно секретно", ибо они как бы открывали совершенно новый этап национальной политики в СССР, который был связан с отказом от многих принципов и тактических установок большевиков периода 1917 - 1922 гг., то есть периода до образования СССР. Именно сменой одного этапа этой политики другим и был во многом вызван трагический поворот в личной судьбе Султан-Галиева ² .

Однако масштабы личности Султан-Галиева и его идейного наследия выходят далеко за рамки крушения в 1923 г. его политической карьеры

Ланда Роберт Григорьевич - доктор исторических наук, профессор, заведующий отделом Института востоковедения РАН.

стр. 53

и последующей жизненной трагедии, во многом типичной для судьбы революционеров 1917г. в СССР периода 20 - 30-х годов. Критика и осуждение в советской прессе, особенно в Татарстане, преследовали Султан-Галиева до последнего дня жизни. Статьи вроде сочинения М. Кобецкого "Султангалиевщина как апология ислама" или "Победный путь латинизации в Татарии" Н. Хайрова, в которой осуждалось желание сторонников Султан-Галиева сохранить в Татарии арабскую графику, так же как сборник подобных статей в 1929 г. или целая серия "Идеология султангалиевщины" в журнале "Антирелигиозник", самым непосредственным образом свидетельствуют о том значении, которое придавала партийно-государственная верхушка СССР влиянию Султан-Галиева на образованных мусульман ³ .

То же самое продолжалось и позже, уже после гибели Султан-Галиева и окончания второй мировой войны. Американский историк и исламовед А. Беннигсен и французский турколог Ш. Лемерсье-Келькеже собрали внушительную подборку советских публикаций на русском и татарском языках, посвященных борьбе с "султангалиевщиной", особенно в 1957 - 1977 годах. Подчеркивая, что количество этих публикаций "очень велико" и "не может быть приведено полностью", они указывают, что главной особенностью изученной ими прессы и литературы по данному вопросу является обвинение в "фальсификации", предъявляемое почти всем зарубежным авторам, писавшим о Султан-Галиеве. "Мы не раз фигурируем на видном месте среди этих "фальсификаторов", - не без гордости отмечают Беннигсен и Лемерсье-Келькеже ⁴ .

Обилие статей и брошюр советского времени, в которых очернение Султан-Галиева дополнялось бранью в адрес его зарубежных исследователей, не имело ничего общего с подлинным изучением объективной роли и значения деятельности видного политика и мыслителя. Оно носило характер, по сути дела, примитивной контрпропаганды, имевшей целью максимально принизить и самого Султан-Галиева, и тех, кто серьезно его изучал, ослабить воздействие на мусульман СССР любой, даже нейтральной, информации на эту тему. А замолчать эту информацию было трудно. Султан- Галиева хорошо знали оказавшиеся в эмиграции представители политической элиты мусульман, такие, как видный татарский писатель Гайяз Исхаки, известный башкирский политический деятель и историк-востоковед Ахмет-Заки Валидов (Заки Валиди Тоган), осетинский лидер Ахмет- бей Цаликов (Цаликатты) и многие другие. Они почти все впоследствии упоминали о Султан- Галиеве в своих трудах и мемуарах. То же самое относится и ко второй волне мусульманских эмигрантов из СССР (М. Керими, Р. Мусабаю, Г. Файзуллину), публиковавшимся в 40 - 50-е годы в Мюнхене ⁵ .

Среди западных историков интерес к Султан-Галиеву проявился еще в довоенной Германии, в частности - в книге Г. фон Менде "Национальная борьба российских тюрок" ⁶ . Это, с одной стороны, было закономерно, так как Германия того времени, готовясь к войне с СССР, хотела все знать о возможности сыграть на просчетах Сталина в национальной политике. С другой стороны, вполне возможно, что именно это внимание к давнему оппоненту Сталина, казалось бы, политически уже похороненному, но физически еще существовавшему, сыграло трагическую роль в судьбе Султан-Галиева, спровоцировав Сталина на действия в духе любимого его изречения: "Нет человека - нет проблемы".

В Германии опубликовали свою первую работу о Султан-Галиеве и упоминавшиеся выше Беннигсен и Лемерсье-Келькеже. Она легла в основу их будущих трудов по данной тематике. О Султан-Галиеве они так или иначе упоминали и в других своих работах. Уделили внимание Султан-Галиеву также американский эксперт по России Р. Пайпс и известный французский историк-исламовед и знаток Востока М. Родинсон. Работающая в Англии Мария Беннигсен- Броксап (дочь А. Беннигсена) опубликовала в Оксфорде в 1984 г. сборник избранных статей Султан-Галиева. Различные стороны его деятельности освещали крупнейший арабист Франции Ж. Берк, профессор Американского университета в Бейруте Д. Гордон,

стр. 54

известный философ-диссидент Р. Гароди, японские ученые М. Ямаучи и Т. Курусава. Даже в Польше социалистических времен 50-летие начала борьбы Сталина с Султан-Галиевым отметили статьей А. Кручека. Наконец, Султан-Галиеву посвящены художественные произведения на татарском, русском и французском языках - романы алжирца X. Тенгура, француженки К. Мурад, татарского прозаика Р. Мухаммадиева ⁷ .

Так кем же был этот удивительный человек, о котором столько говорят и пишут уже 80 лет на разных языках в Москве и Казани, Париже и Алжире, Лондоне и Берлине, Оксфорде и Стамбуле? Какова была его действительная роль в истории? В чем значение его идей для судеб Востока? Был ли он "еретиком", "заговорщиком" и "пророком" или разработанная им концепция была "парадоксальным преломлением идей джадидизма в татарском обществе в условиях советской власти"? ⁸ .

Мирсаид Хайдаргалиевич Султан-Галиев родился 13 июля 1892 г. в дер. Елембетьево Уфимской губернии. Его отец был учителем в мектепе (татарской школе) дер. Кармаскалы округа Стерлитамака (на территории современного Башкортостана). Мектеп относился к числу работавших по "новому методу" (усули джадид), по которому учащиеся овладевали грамотой, основанной на арабской графике, за несколько месяцев, на что в традиционных мусульманских школах уходило иногда более 3 лет. Родоначальником этого метода явился известный крымско- татарский общественный деятель И. Гаспринский (1851 - 1914), которого мусульмане называли Исмаил-бей (или "Исмаил Мирза") Гаспралы и "дедушка тюркской нации". Именно Гаспаринский впервые ввел новый (звуковой) метод обучения арабскому алфавиту в школе, основанной им в Бахчисарае в 1884г., и включил в программу обучения светские дисциплины. Благодаря усилиям джадидов (так стали именовать сторонников "нового метода") уровень грамотности среди мусульман России стал быстро расти. В 90-е годы XIX в. это в первую очередь коснулось реформированных учреждений мусульманского образования (мектепов и медресе) в Казани, Уфе и Оренбурге. Характерно, что в 1897 г. среди татар Казани грамотных было 20,4%, а среди местных русских -18,3%. На Западе многие исламоведы считают, что к началу XX в. Казань стала "подлинной интеллектуальной столицей ислама и соперничала со Стамбулом, Каиром и Бейрутом" ⁹ .

Детство Султан-Галиева было трудным. Его семья нередко бедствовала, питаясь "лишь ржаным хлебом и чаем", постоянно переезжая с места на место вслед за главой семьи, которого переводили по службе из одной деревни в другую. "Постоянные переходы с одного конца Башкирии на другой, - вспоминал потом Мирсаид, - то по железной дороге (Уфа, Златоуст, Челябинск), то на лошадях (большей частью с переменой впечатлений, и самых разнообразных) создали во мне большую впечатлительность и наблюдательность. Жили мои родители очень бедно, имели кучу детей (двенадцать человек детей, из них двое умерли в детстве, одна - когда стала взрослой), и так как скудного учительского жалованья не хватало, то отец мой занимался еще столярством: делал шкафы, парты, стулья, а летом занимался в небольших размерах хлебопашеством... Родители мои не брезговали никакой физической работой. Отец косил, жал, боронил, рубил дрова, ухаживал за скотом, зимой учил ребят. Мать вела всю домашнюю работу: ухаживала за детьми, варила, мыла полы, шила". Все это мать Мирсаида, которую звали Айниль-Хаят, делала, несмотря на свое аристократическое происхождение: она была дочерью "прогоревшего татарского мурзы". Возможно, и отец Мирсаида претендовал на принадлежность к мусульманской элите и именно поэтому, как считают Беннигсен и Лемерсье-Келькеже, дал сыну символическое имя, сочетавшее указание на светскую власть эмира ("Мир") и духовную - сейида, то есть потомка пророка. Однако в повседневном быту это никак не проявлялось. Хотя Хайдар-Гали "в семейной жизни был немного деспотом", он, по воспоминаниям Мирсаида, "относился с уважением к человеческой личности. Он любил бедных и всегда помогал им. Учил этому и меня... и я полюбил труд. Ездил в лес мальчиком за дровами, ездил в деревню за водой, возил снопы, молол хлеб, ходил за коровой и лошадью, боронил и т. д."

стр. 55

Учиться Мирсаид начал в шесть лет, рано проявил способности и рвение к учебе, но в гимназию или реальное училище попасть не смог ввиду отсутствия у его родителей средств на оплату учебы. Это его страшно угнетало. Пришлось довольствоваться образованием полуконфессионального толка в школе отца. Это впервые побудило Мирсаида обратить внимание на социальные барьеры между ним и его родственниками с материнской стороны, которые учились в гимназиях, реальных училищах или кадетских корпусах. Он стал понимать, почему отец избегал общения с родней Айкиль-Хаят: "Мать моя была дочь мурзы - "дворянка", а отец - простой "мишар" (мещеряк). И отца моего частенько "кололи" этим в глаза".

"Но все же эти годы я постарался использовать для своего развития - писал впоследствии Мирсаид. - Я страшно любил читать и за эти годы прочел всю библиотеку отца: почти всех русских классиков, а из иностранных писателей - Вальтер Скотта, Александра Дюма, Майн Рида и т. д. Особенно я полюбил Короленко, Загоскина, Мамина-Сибиряка, Лермонтова и Гоголя". Впоследствии это многое определило в его жизни - стремление к взаимопониманию с русскими, к взаимодействию и взаимообогащению русской и татарской культур, уверенность в возможности и необходимости добиться свободы и справедливости для тюрко-мусульман России в тесном союзе с русским народом.

Отец с детства учил Мирсаида русскому языку, которым мальчик овладел так хорошо, что впоследствии даже пытался переводить с русского на татарский произведения Пушкина и Толстого. В отцовском мектепе он проучился с 8 до 15 лет, усиленно занимаясь в эти годы татарским и арабским языками, историей, географией и математикой, а также получая одновременно представление о Коране и шариате, о персидском и турецком (вернее- староосманском) языках. Упорные занятия в мектепе и дома, особенно - хорошее знание русского языка помогли ему поступить в 1907 г. в Татарскую учительскую школу, основанную в Казани в 1876 г. и явившуюся впоследствии подлинным питомником татарской политической элиты: в частности, среди ее выпускников были либералы, подобные Садри Максуди, эсеры Фуад Туктар, Гайяз Исхаки, А. Девлетшин, А. Фахретдин и другие, в том числе - будущие татарские меньшевики и большевики. Здесь же действовал первый татарский политический кружок, издававший несколько лет подпольную газету "Таракки" (Прогресс) и в дальнейшем преобразованный в ассоциацию сторонников реформы мусульманского образования и всей системы ислама среди мусульман Поволжья.

Все это не могло не оказать влияния на формирование духовного мира и убеждений юного Мирсаида. На его глазах набирало силу движение "новометодников" - джадидов: к 1912 г. только в Казанской губ. из 1088 мусульманских школ 90% были новометодными, а такие медресе, как "Хусейнийя" в Казани, "Алийя" и "Усманийя" в Уфе, "Мухаммадийя" в Оренбурге, считались одними из лучших в мире ислама. Наряду с этим противомусульманское отделение православной Казанской духовной академии только в конце XIX в. выпустило 46 сборников и публикаций, направленных на русификацию и "христианизацию" мусульман, что принесло определенные плоды: в 1867 - 1903гг. до 200 тыс. мусульман (татар, башкир и других), - в том числе - около 130 тыс. человек в Казанской губ., перешли в православие, что создало, по мнению мусульманской элиты, угрозу раскола татарского общества. Эта угроза была тем более велика, что в самом Татарстане в конце XIX в. татары составляли всего около 40% населения, а больше половины их проживали тогда вне родных земель - в Сибири, Туркестане, Маньчжурии, казахских степях, на Кавказе, даже на Украине и в Европе. Поэтому они раньше других мусульман России откликнулись на лозунг Исмаила Гаспринского: "Дильде, фикирде, иште бирлик" ("Единство языка, мысли и действия"). Следует отметить, что Исмаил-бей выступил с этой формулой задолго до того, как из Стамбула началась пропаганда пантюркизма. До начала XX в. османские власти делали упор

стр. 56

в основном на принципы панисламизма, то есть сплочения всех мусульман-суннитов под эгидой халифа, каковым считался османский властитель ¹⁰ .

Поражение России в русско-японской войне 1904 - 1905 гг., революционные события в империи 1905 - 1907 гг., младотурецкая революция 1908 - 1909 гг. также вызвали брожение среди российских мусульман. На первом в России всеобщем съезде мусульман, тайно проведенном в Нижнем Новгороде в августе 1905 г., были признаны необходимыми "сближение мусульман всех областей России", "уравнение мусульман с населением русского государства во всех правах политических, гражданских, религиозных". Было решено создать также фактически свою кофессионально-политическую партию "Иттифак аль-муслимин" ("Согласие мусульман"). На втором съезде мусульман (в январе 1906 г. в Петербурге) был принят устав партии, главным лидером которой стал Исмаил Гаспринский. На третьем съезде в августе 1906 г. была принята программа партии, во многом сходная с программой кадетов (конституционная монархия, пропорциональное представительство различных наций в Государственной Думе, свобода печати, защита собственности). Несмотря на стремление защититься от "христианизации" и "русификации" в целом партия заняла лояльную властям позицию. Это объяснялось как наличием среди преобладавших в составе "Иттифак аль-муслимин" джадидов - тех, кто готов был удовлетвориться автономией мусульман внутри Российской империи, так и огромным авторитетом Исмаила Гаспринского, который в целом положительно относился к включению мусульманских земель в состав России, считая это "исторической необходимостью". Поэтому власти хоть и внимательно следили за "неразрешенными сходками мусульман" вплоть до 1913 г., особенно не беспокоились по этому поводу ¹¹ .

В подобной обстановке М. Султан-Галиев окончил в 1911 г. учительскую школу и, как отмечает Б. Султанбеков и И. Тагиров, "начал свою жизнь полуголодным сельским учителем и библиотекарем". Одновременно (с 1912 г.) он стал печататься в различных газетах на русском и татарском языках, сначала под псевдонимами "Сухой", "Сын народа", "Учитель-татарин", "Карамас-калинец", а с 1914г. - под собственной фамилией. Тогда же он стал рассылать в библиотеки Уфимской губ. переведенные им на татарский язык рассказы Толстого и книгу детского писателя Засодимского "Печенька", а в "Мусульманской газете", издававшейся в 1912 - 1914гг. в Петербурге известным кавказским деятелем С. Габиевым и осетинским социал- демократом А. Цаликовым, печатал под псевдонимом "Кульку-Баш" свои стихи и рассказы на русском языке. В то же время он распространял в мусульманских селениях Уфимской губ. антиправительственные прокламации (тайно) и выступал против навязывания мусульманским школам русских и кряшенских (то есть из крещеных татар) учителей.

Его политические взгляды тогда еще не определились, и он сотрудничал и с далеким от политики журналом российских востоковедов "Мир ислама", и с левонационалистической татарской газетой "Тормыш", и с "Вакт" - органом татар-кадетов Оренбурга, и с рупором казанских джадидов "йолдыз", и с "Кояш" - изданием радикально настроенных панисламистов, и с газетами социалистического направления "Иль" ("Страна") и "Суз" ("Слово"), которые издавал в Петербурге его бывший однокашник по Казанской учительской школе писатель Гаяз Исхаки. Но, на наш взгляд, очень важно, что Султан-Галиев был тогда связан и с газетой "Терджуман" Исмаила Гаспринского, и с другими изданиями, близкими партии "Иттифак аль-муслимин". Иными словами, он примыкал к джадидам, постепенно сближаясь с их левым крылом, причем - с его элементами, наиболее втянутыми в русскую культуру и жизнь России. Стоит вспомнить, что именно в годы учебы Султан-Галиева, когда происходило его формирование как гражданина, Исмаил-бей сказал: "Мусульмане не будут устраивать против России революцию и не будут предателями в ее глазах". Еще раньше он совершенно недвусмысленно заявил: "Провидение передает под власть и покровительство России массу мусульман", делая ее "истинной посредницей между Европой и Азией". Султан-Галиев, судя по всему,

стр. 57

был еще более настроен пророссийски, что определялось и его широкими связями как в мусульманской, так и в общероссийской среде, его хорошим знанием русского языка и русской культуры, влиянием на него как на писателя, публициста и мыслителя позднего Толстого, Чехова, Мамина-Сибиряка, Горького ¹² .

Вместе с тем сам он позднее признавал, что именно во время учебы в Казани он получил "первые уроки" социализма. Его учителями в этом деле были будущий большевик А. Насыбуллин и будущий басмач (а до этого - революционный романтик) А. Ишмурзин. Они давали Мирсаиду книги по теории социализма и вели с ним соответствующие беседы. Однако, по признанию Мирсаида, он тогда всю эту теорию воспринял весьма поверхностно: "Осмыслил я ее и впитал в себя уже по выходе из семинарии".

Вскоре по окончании школы Мирсаид женится на своей дальней родственнице Раузе Чанышевой, сводной сестре его однокашника татарского князя Кудашева. Они вместе учительствовали около года в башкирской деревне Шарипово. До этого он некоторое время учился на летних педагогических курсах в Москве, а потом - заведовал первой в России Стерлитамакской народной земской библиотекой, состоявшей из книг на татарском языке. Впоследствии, будучи приглашены в Баку, Султан-Галиевы с только что родившимся ребенком на руках бедствовали и некоторое время существовали только на зарплату Раузы, преподававшей географию. Мирсаид стал журналистом и, освещая жизнь мусульман, постоянно сталкивался с проблемами, понятными, как он потом писал, "при том бешеном национальном антагонизме, который существовал между татарами и армянами" в Баку.

С началом первой мировой войны Султан-Галиев переезжает в Закавказье. С 1915 г. он выступает под псевдонимами "Кельке-Баш" и "Мирсаит" в газетах "Кавказское слово" (издававшейся лидером мусульманских националистов Азербайджана Мамед-Эмином Расул-Заде), "Баку" и "Кавказская копейка". Он использовал то обстоятельство, что отношения между мусульманами Кавказа и, как считает И. Тюркоглу, "Идиль-Урала" (то есть Поволжья и Сибири) были весьма интенсивными в экономическом, культурном и религиозном плане, тем более что закавказские джадиды были представлены на съездах мусульман в Нижнем Новгороде и впоследствии поддерживали тесные связи с единомышленниками в регионе "Идиль-Урала". В Баку Султан- Галиев написал много обращений к "русским, армянам и грузинам о нуждах и чаяниях мусульман", занимался организацией живших в Закавказье поволжских рабочих-татар и, по его собственному признанию, "бился и старался над созданием Советов еще тогда, когда среди мусульман России не было и слова "Советы" ¹³ .

Судя по всему, именно в Баку, в ходе тесного общения с интернациональной рабочей средой азербайджанцев, армян, грузин, русских, татар, иранцев, под влиянием нараставшего не только среди мусульман, но и по всей России социально-политического недовольства Султан-Галиев сделал первые шаги от сочувствия либеральному обновленчеству джадидов (и их культурно- религиозному реформизму) к революционному социализму. Он, конечно, и ранее был, очевидно, знаком со взглядами близких ему эсера Г. Исхаки или меньшевика А. Цаликова. Но это не мешало ему делать еще в 1914 г. упор на то, что "мусульмане должны позаботиться о себе сами, ведь мало кто заботится о нас". События военных лет, обстановка в Баку, известия о восстании мусульман в Средней Азии в 1916 г. должны были изменить его позицию, подтолкнуть его к разрыву с умеренными джадидами, лояльными Петербургу.

Февральская революция 1917 г. застала Султан-Галиева в Баку, где он вскоре стал одним из учредителей газеты "Известия Бакинских мусульманских общественных организаций". Он принял участие в Первом съезде мусульман России в апреле 1917 г. в Москве, где был избран секретарем Исполкома Всероссийского мусульманского совета. Но после этого он не вернулся в Баку, а отправился в Казань, где 7 апреля 1917 г. Мулланур

стр. 58

Вахитов (1885 - 1918), инженер-строитель, учившийся ранее в Петербурге и ставший там "пламенным марксистом", сплотил возникшие в феврале 1917 г. рабочие комитеты мусульман в единый Мусульманский социалистический комитет. Но, имея "темперамент предводителя и прирожденного борца, он не был теоретиком". Султан-Галиев стал его заместителем, другом и единомышленником. Последнее случилось, очевидно, не сразу, так как в ряды большевиков Султан-Галиев вступил только в июле 1917г., под сильным влиянием Вахитова, который был, по словам Беннигсена и Лемерсье-Келькеже, "выдающейся личностью, предназначенной руководить мусульманским коммунизмом". Однако можно предположить, что все было гораздо сложнее, так как вплоть до октября 1917г. в организации большевиков Казани почти не было татар, а Вахитов и Султан-Галиев приглашались с июля 1917г. на заседания комитета партии "сугубо персонально".

Конечно, вполне естественно, что Мусульманский социалистический комитет, объединявший многих бывших джадидов, действовал отдельно от большевиков, не стоял на их идеологических позициях и считал своей задачей прежде всего "борьбу против мусульманского феодализма и традиционализма", "за национальное освобождение мусульман" и "за распространение социализма на весь мир ислама". Но именно такие "слишком общие политические идеи", сходные, по мнению некоторых исламоведов, с теориями "иранских Моджахедин-и халк, одновременно марксистскими и мусульманскими", и могли привлечь в то время к делу подготавливавшейся большевиками революции представителей самых разных социальных кругов, пришедших из различных партий, - эсеров, меньшевиков, анархистов и даже "бывших активистов исламского движения". Кроме того, известно, что Мусульманский социалистический комитет "был первой татарской политической организацией, объявивший о своей приверженности марксизму". А дальнейшее сближение мусульманских социалистов с большевиками лучше всего объяснил впоследствии, в декабре 1917 г., сам Султан-Галиев: "Меня влечет к ним та любовь к моему народу, которая неотъемлемо сидит во мне... Лишь они прекратили войну. Лишь они добиваются того, чтобы национальностям передать их судьбы в собственные руки. Лишь они разоблачили тех, кто начал мировую войну... Ведь они провозгласили те слова, которых не было еще с сотворения мира в истории Российского государства" ¹⁴ .

В октябре 1917г. Вахитов и Султан-Галиев, совместно издававшие газету "Кызыл Байрак" ("Красное знамя") и "великолепно дополнявшие друг друга", активно участвуют в деятельности казанского Военно-революционного комитета и в свержении власти Временного правительства. Они внесли большой вклад в дело привлечения на сторону большевиков симпатий трудящихся мусульман, в дело подготовки самых первых шагов Советской России в политике по отношению к Востоку. В частности, мало кто знает, что знаменитое "Обращение ко всем трудящимся мусульманам России и Востока" от 20 ноября (3 декабря) 1917г. подписано не только Лениным, но и Вахитовым. В январе 1918 г. Вахитов возглавил Центральную военную мусульманскую коллегию при Наркомате по военным делам, Комиссариат по делам мусульман при Народном комиссариате России по делам национальностей, а в дальнейшем совмещал эти функции с обязанностями чрезвычайного комиссара по продовольствию в Поволжье и командира 2-го татарско-башкирского батальона, оборонявшего Казань от белогвардейцев. Во всех его делах его верным соратником и помощником был Султан-Галиев, также принявший активное участие в формировании мусульманских частей Красной Армии. Одновременно он был Казанским губернским комиссаром по делам мусульман, комиссаром просвещения в Казанском совнаркоме и продкомиссаром.

После гибели Вахитова в августе 1918г. (он был взят в плен и расстрелян) все его обязанности Султан-Галиев принял на себя, сыграв важную роль в ходе гражданской войны в Поволжье и Приуралье. В 26 лет он стал Председателем Центрального мусульманского комиссариата Наркомнаца РСФСР, Председателем центральной мусульманской военной коллегии при

стр. 59

Народном комиссариате по военным и морским делам РСФСР, позднее - главой Федерального земельного комитета, а с 1921 г. еще и читал лекции для слушателей Коммунистического университета трудящихся Востока (КУТВ). Он к этому времени был самой видной политической фигурой среди татарских коммунистов и ведущим знатоком мусульманских проблем в Советской России. Будучи членом коллегии Наркомнаца, он возглавлял в 1918 - 1921 гг. Центральное бюро коммунистических организаций народов Востока при ЦК РКП(б) ¹⁵ .

В июне 1918 г. в Казани на Всероссийском совещании коммунистов-мусульман была создана Российская мусульманская коммунистическая партия, преобразованная на съезде в Москве в ноябре 1918 г. в мусульманские организации РКП(б). Партию возглавил Султан-Галиев, представлявший ее себе как "орган, всех революционеров-мусульман, кто более или менее принимает программу РКП(б)". Он планировал также создание мусульманской Красной Армии (преимущественно из татар), которая должна была составить до половины всех вооруженных сил большевиков. Опорой ей должна была послужить созданная в марте 1918 г. Вахитовым и Султан- Галиевым Татаро-Башкирская Советская республика, представлявшая собой первый опыт социалистической мусульманской автономии в составе Советской России. Ее дополнило создание мусульманских секций РКП(б) и отделений союза юных социалистов-мусульман. В дальнейшем (по настоянию Сталина главным образом) съезд РКП(б) в марте 1919 г. отменил все национальные организации в партии, и Султан-Галиев с этого времени возглавлял уже Цебюро Комвостока, но его еще долго называли на Волге и Урале "председателем мусульманской коммунистической партии". В этом качестве он, в частности, вел в декабре 1918 г. - феврале 1919 г. переговоры с лидером автономной Башкирии Ахметом-Заки Валидовым, обеспечив переход войск башкирских автономистов на сторону Советов. Конечно, во многом этот переход был вызван недальновидной и враждебной по отношению к мусульманам политикой Колчака. Однако определенную роль сыграли здесь и личные качества Султан-Галиева, его доброжелательный и гибкий подход к оппонентам, умение добиться доверия и понимания с их стороны. Имело значение и то, что Султан-Галиев и Важидов были почти земляками и "личными товарищами" по школе ¹⁶ .

С мая по июль 1919 г. Султан-Галиев был членом Реввоенсовета 2-й армии Восточного фронта. Он много сделал для укрепления боевого духа полков и дивизий, в которых значительную часть составляли татары, башкиры, чуваши, представители других народов Поволжья, Урала и Сибири (в большинстве своем - мусульмане). Это повысило боеспособность армии. После этого Султан- Галиев около трех лет работал в Москве, во многом определяя политику РКП(б) по отношению к мусульманам. Эта политика преследовала своей целью не только привлечь мусульман на сторону советской власти, но и прежде всего избежать прямой конфронтации с ними, тем более что численность мусульман России в 1910 - 1923 гг. (несмотря на потери в первой мировой и гражданской войнах) выросла с 20 млн. до 30 млн. человек. Эта сила, встав на сторону белых, могла решить исход борьбы. То, что этого не случилось, было следствием исключительной гибкости политики РКП(б), чья программа в те годы прямо предписывала: "Необходима особая осторожность и особое внимание к пережиткам национальных чувств". Обеспечить осторожность и внимание могли лишь такие люди, как Вахитов и Султан-Галиев, интернационалисты - с одной стороны, знатоки культуры и самобытности своих народов - с другой. "Нет для меня ни русских, ни татар, ни китайцев", - писал Султан-Галиев еще в 1917 г., при этом выделяя, однако, татар и мусульман, которые "больше всех угнетены и больше всех растоптаны". Призывая мусульман к оружию, к борьбе против "капитализма российской и иностранной буржуазии", он вместе с тем выступал в защиту "свободного самоопределения народностей" и против отрицавших этот принцип демагогов и лево-экстремистов в РКП(б) ¹⁷ .

стр. 60

Принципиальная линия Султан-Галиева заключалась в последовательной реализации призывов "Обращения ко всем трудящимся мусульманам России и Востока": "Вы сами должны быть хозяевами вашей страны! Вы сами должны устроить свою жизнь по образу своему и подобию! Вы имеете на это право, ибо ваша судьба - в собственных руках!" В соответствии с этими призывами съезду мусульман в Петрограде в декабре 1917 г. был возвращен конфискованный в свое время царским правительством экземпляр Корана халифа Османа, в январе 1918 г. башкирам Оренбурга вернули мечеть "Караван-сарай", татарам Казани - башню Суюмбике. Публикация правительством Советской России в начале 1918 г. тайных договоров царя, затрагивавших судьбы мусульман Османской империи, также высоко подняла престиж правительства Ленина в глазах мусульман России. В июне 1918 г. Совнарком создал особые мусульманские комиссариаты в русских губерниях и в Средней Азии. При поддержке большевиков проводились мусульманские съезды, на которых революционные атеисты сидели рядом с муллами и вместе с ними провозглашали лозунг "веры, свободы и национальной независимости". Нередко в пропаганде большевиков использовался тезис о том, что коммунизм и шариат не противоречат друг другу, а взаимно друг друга дополняют. Ввиду этого даже часть мусульманского духовенства выдвинула лозунг: "За советскую власть, за шариат!" Не в последнюю очередь все эти обстоятельства учитывали и Валидов, подписывая в феврале 1919г. соглашение с Москвой о переходе на сторону советской власти 2 тыс. башкирских бойцов и образовании автономной Башкирии, и А. Байтурсун, вождь казахской Алаш-Орды, .в ходе переговоров в марте-июне 1919г. договорившийся с Москвой о "временном управлении" Казахстана. Последствия этих соглашений, по оценкам западных историков, "были для белых катастрофическими" ¹⁸ .

Возможно ли все это было, если бы среди большевиков не было людей, подобных Вахитову и Султан-Галиеву, отлично знавших и понимавших не только суть "мусульманского вопроса" в России в то время, но также историю, сложности и "подводные камни" этого вопроса, культуру и психологию мусульман, писанные и неписанные законы их общественной и политической жизни? Ясно, что это было бы невозможно.

А ведь порою дело доходило до того, что даже в 1921 г. "сам" нарком по делам национальностей Сталин поддерживал, как их тогда называли, "советских шариатистов", которые выдвинули к тому времени ряд видных лидеров и идеологов, каковыми были Бабахай в Туркестане, Расулов в Татарстане, Тарко-Хаджи в Дагестане, Али Митаев и Су-гаип-мулла в Чечне, Каткаханов в Кабарде. Да и позже, в 1922 г., когда новый подъем исламского повстанчества охватил Северный Кавказ, Татарию, Бухару и Хорезм, когда Мусульманский конгресс Туркестана в Самарканде в апреле 1922 г. торжественно провозгласил Туркестанско-тюркскую независимую республику с полным возрождением законов шариата, большевики снова пошли на уступки, восстановив в мае 1922 г. ранее ликвидированные в Средней Азии шариатские суды, вернув мечетям и медресе отобранное имущество, возродив управление вакфов, празднование пятницы вместо воскресенья, выборность имамов и т. п. В декабре 1923 г. было даже проведено совещание мулл под лозунгом "Советская власть не противоречит исламу". И так продолжалось примерно до конца 20-х годов ¹⁹ .

Другое дело, насколько искренни были вожди большевиков в своих "происламских" и "прошариатских" симпатиях. Большинство их после того, как победа была достигнута, круто поменяли эту столь не свойственную атеистам позицию терпимости и согласия. "Меры, принятые советским государством по отношению к исламу и его организациям, были не уступкой, а тактикой партии", - признал впоследствии секретарь ЦК Компартии Узбекистана Акмаль Икрамов, сам погибший в 30-е годы по обвинению в "национал-уклонизме". Но, может быть, действительно лучше было бы уступить, чем обманывать? История не любит, когда ее торопят, и жестоко мстит за все попытки ее подхлестнуть и искусственно ускорить, за что мы, собственно говоря, и расплачивались уже не раз.

стр. 61

Для Султан-Галиева политика терпимости и согласия была не тактической уловкой, а принципиальной сутью, стержнем его позиции. Глубоко связанный со своим народом, чутко реагировавший на все новое (а в революционные годы ситуация менялась каждый день, требуя молниеносного обобщения все прибывавшего и ранее небывалого опыта), Султан-Галиев был убежден в том, что осторожность и уважительное отношение к национальным и религиозным обычаям и традициям, к особенностям культуры, социального быта и духовной жизни народов Востока дают единственный шанс принятия этими народами социализма как учения и руководства к действию. Он клеймил "незнание Востока, с одной стороны, и обусловливаемый этим страх перед ним с другой". Он требовал принять во внимание, что "ислам как религия" имеет в глазах самих мусульман "характер угнетенной и защищающейся религии". Отсюда- надо обязательно учесть, что в этой "самой молодой, а потому самой крепкой и сильной по влиянию" религии есть много законов, "которые по своему существу носят вполне положительный характер", включая "отрицание частной собственности на землю, воду и леса".

Убеждения Султан-Галиева рано или поздно должны были войти в противоречие с линией Сталина на авторитарный централизм и бюрократическое насилие в решении всех вопросов, в том числе и в первую очередь - национального. Известный французский востоковед Ж. Берк не совсем прав, когда он объясняет отказ от тезиса Султан-Галиева, предложившего "базировать распространение марксизма среди народов степей на татарской самобытности, понимаемой "как "форма" социалистического содержания", верностью советской системы "индустриальным схемам и общим местам". Элемент подобного отношения к оригинально мыслившему теоретику со стороны догматиков и просто людей малограмотных, конечно, был. Но главное заключалось не в этом. Догматизм, узость мышления и просто невежество можно было преодолеть. Сумели ведь это сделать, пусть со многими ошибками и упущениями, в 1917 - 1921 год! Однако к 1922 - 1923 гг., когда, собственно, и началось то, что потом назвали "делом Султан-Галиева", а еще позднее "борьбой с султангалиевщиной", уже стал набирать темпы процесс перерождения руководящей части партийной элиты в партократов и хозбюрократов со всеми вытекающими из этого последствиями.

Не только со Сталиным, но и со многими другими советскими руководителями (Н. Крестинским, X. Петерсом, Е. Преображенским) у Султан-Галиева были разногласия. Они были против его политики "чрезмерных", по их мнению, уступок национальным меньшинствам, против создания территориальных автономий, опасаясь подрыва единства РСФСР. Они, как и многие другие руководители РКП(б), не понимали Султан-Галиева, когда он требовал "главное внимание... обратить на Восток... в том числе и на мусульманские страны", на то, чтобы "быстрее помочь встать на ноги татарам, башкирам, киргизам, мусульманам Туркестана и Кавказа". Он мечтал, "вооружив и объединив эти народы", направить их "через Иран и Афганистан... в Турцию, арабские страны, Индию для того, чтобы освободить их от западноевропейского капитала". При всей утопичности этого типичного для революционного 1919 г. лозунга его автор был, пожалуй, прав, утверждая: "Пока международный империализм имеет в своих руках Восток как колонию, где он является полновластным хозяином всех его природных богатств, ему гарантирован удачный для него исход всех отдельных столкновений его с рабочими массами метрополий на экономической почве". Более того, необходимость решения "восточного вопроса" для Султан- Галиева диктовалась и стремлением лишить западную буржуазию возможности "использовать великую национально-классовую ненависть, которая таится в груди Востока к Западу", в целях подавления рабочих Европы.

Но товарищи по партии, остававшиеся в своем большинстве (включая Ленина и Троцкого) "западниками", нетерпеливо ожидавшими победы революции в Европе, не понимали Султан- Галиева. Еще меньше они его

стр. 62

понимали (более того - относились к нему крайне подозрительно), когда он находил такие позитивные черты в исламе, как "обязательность просвещения" (в связи с изречением пророка: "Жажди познаний от колыбели до могилы"), "обязательность промышленности и труда", "обязанность родителей воспитывать своих детей до совершеннолетия", "допустимость гражданского брака", "отрицание суеверий, запрещение колдовства, азартных игр, роскоши, расточительности, золотоношения и шелконошения, употребления спиртных напитков, взяточничества и людоедства", а также - установление прогрессивно-налоговой системы, семейного и наследственного права ²⁰ .

Накануне XII съезда РКП(б) среди некоторых ее членов тайно распространялся документ, авторство которого приписывали лидерам фракции "демократического централизма". Авторы документа прямо требовали "уничтожить монополию коммунистов на ответственные места, лишить партбилет значения патента и тем ослабить засорение партии карьеристами и развитие карьеризма, приспособленчества, обывательщины в рядах партии". Документ содержал прямое требование вывести из руководства "одного-двух наиболее фракционно настроенных (наиболее разложивших партийную среду, наиболее способствовавших развитию бюрократизма под прикрытием лицемерных фраз) ответственных работников господствующей группы: Зиновьева, Сталина, Каменева". Несмотря на это, именно указанная группа и в первую очередь Сталин, с 1922 г. контролировавший партаппарат в качестве генсека, обеспечила на 83% укомплектование состава делегатов XII съезда РКП(б) исключительно зависящими от аппарата партработниками. Опираясь на этот состав, Сталин практически уже в 1923 г. мог навязывать партии любые угодные ему решения.

В подобных условиях Султан-Галиев, всегда думавший не об интригах, а о деле, не о власти, а о революции и ее целях, вступил в полемику со

стр. 63

Сталиным. Ранее Сталину нужен был Султан-Галиев, который гарантировал умелое, гибкое и умное осуществление провозглашенной в 1917 г. политики РКП(б) в национальном и религиозном вопросах. Однако Сталину-генсеку нужны были не самоотверженные борцы, а послушные чиновники, не оригинальные мыслители, а бездумные исполнители. Поэтому конфликт между будущим "отцом народов" и действительным знатоком национальных проблем был неизбежен. Султан-Галиев был незаменим, когда надо было завоевывать авторитет у народов Востока, привлекать мусульман на сторону советской власти, сбить первую волну национализма и басмачества в Крыму, Средней Азии, на Кавказе и в Поволжье. Но Султан-Галиев, стремившийся всерьез продолжать демократическую политику уважения национальных прав и особенностей, признания роли ислама и местных культур, самоопределения и самоуправления на деле, а не на словах, такой Султан-Галиев был Сталину не только не нужен, но и опасен.

Уже в сентябре 1920 г. Султан-Галиеву было отказано в поездке на съезд народов Востока в Баку. Учитывая посты, им тогда занимаемые, это означало лишь одно - его точка зрения начинала расходиться с линией его непосредственного начальника - Сталина, отношения с которым, как пишет Б. Султанбеков, "прошли различные этапы - от безусловного доверия вождя своему талантливому сотруднику... до личной ненависти, вплоть до отказа здороваться и подавать руку". Не только Сталин, но и руководивший съездом в Баку Зиновьев и другие "западники" в руководстве РКП(б) не хотели "дать толчок началу великой освободительной борьбы угнетенных народов Востока". Опасаясь панисламизма и пантюркизма (на съезде присутствовали Энвер-паша, Джемаль-паша и другие известные пантюркисты, пытавшиеся добиться своих целей путем временного блокирования с большевиками), руководители бакинского съезда добились, вопреки точке зрения Султан-Галиева, признания делегатами "первостепенности" революции на Западе. Характерно, что Валидов (тогда еще - председатель Башкирского ревкома и член ЦИК РСФСР) участвовал в работе съезда нелегально, с июня 1920 г. скрываясь от слежки, и впоследствии обвинял Зиновьева и Радека, что они в Баку "обращались с представителями Востока, как комиссары с темной массой на крестьянских съездах" и навязывали им "те решения, которые продиктовала Москва". Именно благодаря подобному игнорированию линии Султан-Галиева и последовали в дальнейшем неудачи Коминтерна на Востоке в целом, а большевиков - в затянувшейся борьбе с басмачами в Средней Азии (в которой басмачами руководили Энвер-паша и Валидов) и мусульманскими партизанами на Северном Кавказе.

Султан-Галиев выступил одним из первых с резкой критикой сталинского проекта "автономизации" в период подготовки Союзного договора 1922 года. На заседании фракции РКП(б) X Всероссийского съезда Советов в декабре 1922 г. он говорил об ошибочности предлагаемых Сталиным форм объединения республик в единый Союз и особенно - о неверном принципе разделения "советских республик на национальности, которые имеют право вхождения в союзный ЦИК, и на национальности, которые не имеют этого права". По его мнению (он приводил при этом пример "союзной" Грузии и не достигшего, по Сталину, этого уровня "автономного" Туркестана, гораздо более масштабного по территории, населению и политико- стратегическому положению), надо было ликвидировать это "разделение на пасынков и на настоящих сыновей". Удивительно, до чего точно Султан-Галиев предвидел возможность противоречий и трений, именно сегодня, через 70 лет, вышедших на поверхность и породивших кровавые конфликты в Нагорном Карабахе, Абхазии, Южной Осетии и в других местах. Однако Сталин в своем ответе счел, что позиции Султан-Галиева "подрывает... революционное объединительное движение" и вообще не идет дальше "самолюбия некоторых предсовнаркомов некоторых автономных республик, желающих прокричать эту самостоятельность". Для большей убедительности Сталин организовал также выступле-

стр. 64

ние Сеид-Галиева, земляка Султан-Галиева, который в свое время настоял на отзыве Сеид-Галиева из Татарии за допущенные ошибки в ходе продразверстки. В пику Султан-Галиеву Сеид-Галиев даже утверждал, что "между Крымской или Татарской республикой и Тульской губернией никакой разницы в этом отношении (то есть в смысле положения внутри будущего Союза. - Р. Л.) нет" ²¹ .

В принципе Султан-Галиев защищал примерно ту же точку зрения, что и Ленин, тогда же, в декабре 1922 г., заметивший: "Видимо, вся эта затея "автономизации" в корне была неверна и несвоевременна". Но с Лениным Сталин в открытую бороться, очевидно, не считал нужным. А вот на примере Султан-Галиева решил проучить и запугать всех своих возможных соперников. Тем более, что неугомонный оппонент и не думал отказываться от своих принципиальных позиций. На заседании секции XII съезда РКП(б) по национальному вопросу 25 апреля 1923 г. он снова заявил, что "та постановка вопроса, которая предлагается тов. Сталиным, не разрешает национального вопроса и мы принуждены будем опять возвращаться к этому вопросу, если не поставим его кардинально". Последующие десятилетия и горькая действительность наших дней более чем убедительно доказывают справедливость этих слов, так же, как и следующих: "Нельзя говорить, что эта национальность доросла до того, что ей можно предоставить автономию, а эта - не доросла... Если мы будем так рассуждать, то до чего мы дойдем?"

А тогда, после XII съезда, Сталин принял меры по нейтрализации своих оппонентов. Наиболее известные из них (X. Г. Раковский, Б. Мдивани) были отправлены на дипломатическую работу (то есть в почетную ссылку). Что же касается Султан-Галиева, то здесь генсек поступил иначе. "Сталин, - пишет А. А. Антонов-Овсеенко, - ударил неожиданно. По его указанию ГПУ установило за Султан-Галиевым специальное наблюдение - агентурное и по линии связи (почта, телефон)". Ничего не подозревавший член коллегии Наркомнаца между тем продолжал пропагандировать письмо Ленина об "автономизации" и резолюцию XII съезда, в которой указывалось на особую опасность не "уклона к национализму", как требовал Сталин, а уклона к великодержавию, который на XII съезде обличал Султан-Галиев, заявляя, что великодержавный шовинизм (в котором косвенно тем самым обвинялся Сталин) многие "прикрывают борьбой с местным национализмом". Некоторые письма Султан-Галиева того времени (например, наркому юстиции Крыма И. К. Фирдевсу от 9 апреля 1923 г.) заканчиваются словом "Сожги". Он к тому времени уже знал о слежке за ним ²² .

4 мая 1923 г. Партколлегия ЦКК РКП(б), рассмотрев дело М. X. Султан-Галиева, исключила его из партии "как антипартийный и антисоветский элемент", сняла со всех постов и передала его "дело" в ГПУ. Вскоре он был арестован по обвинению в создании националистической организации, выступавшей якобы против руководства партии и государства. Обвинение основывалось на перехваченных ГПУ конспиративных письмах Султан-Галиева ряду разделявших его взгляды руководителей Татарии, Башкирии и Крыма с призывом выступать на партийных собраниях и в рамках советских органов власти с защитой своих позиций. Осуждался он и за поддержку практики возрождения на Волге старинных татарских селений, и за выступления во время поездок в Крым, Калмыкию, Татарию и Башкирию. Самым "страшным" было обвинение в связи с Валидовым, в то время находившимся в рядах басмачей. В своих показаниях в ГПУ и письме в политбюро Султан-Галиев отрицал выдвинутые против него обвинения, но не отрекался от попытки установить связь с Валидовым (через народного комиссара Башкирии А. Адигамова) с единственной целью - воздействовать на Валидова, подобно тому, как это было в 1919г. при переговорах о переходе башкирских формирований на сторону советской власти.

Следует учесть, что все, связанное с Валидовым, вызывало тогда ярость не только у Сталина, но и у других лидеров партии. Столь крупный и авторитетный мусульманский деятель, успешно ускользнувший от ГПУ

стр. 65

и сумевший, тайно передвигаясь по советской территории, попасть и в Баку, и в Среднюю Азию, знал слишком много. В своих воспоминаниях он пишет, что Сталин "любил насмехаться над татарами и кавказцами, которые работали под его началом", а по поводу русских и польских беженцев в Башкирии предлагал Валидову (тогда - главе Башревкома): "Вы просто уничтожьте этих людей, и не будет никаких проблем". Хорошо отзываясь о Султан-Галиеве, Л. Д. Троцком и М. В. Фрунзе, Валидов был весьма критического мнения о большинстве советских лидеров, особенно - о Сталине, который вел с ним провокационные разговоры, "обвинял русских в шовинизме и ругал их". В письме некоторым членам ЦК РКП(б) 12 сентября 1920г. Валидов писал, что Сталин обманул его и что он опасается "неискреннего, замаскированного диктатора, который играет людьми, их волей". Сталин впоследствии не раз пытался вернуть Валидова в Москву, даже льстил ему, говоря, что Валидов, якобы, "много умнее Султан-Галиева и много энергичнее", что он - "человек незаурядный, сильный, с характером, с волей, человек практики", доказавший, что "умеет создать из басмачей армию".

Говорить об искренности Сталина в данном случае не приходится. Просто Султан-Галиев уже был у него в руках, а Валидов - нет. Хорошо зная истинную цену и тому, и другому, Сталин, возможно, если и ценил Валидова выше, то - за недоверие к нему, Сталину, который сам никому не верил. В то же время более открытая, принципиальная и честная позиция Султан-Галиева не должна была вызывать у него уважения, ибо, по его понятиям, таким людям в политике нечего было делать.

Сам же Султан-Галиев в своем письме из тюрьмы членам Центральной Контрольной Комиссии РКП(б) от 23 мая 1923 г. писал, что он стремился доказать Валидову гибельность басмаческого движения и характеризовал его как талантливого "самородка", который, "если бы мы не оттолкнули его от себя,., был бы один из честнейших работников Коммунистической партии на Востоке". Не отрекаясь от своего старого друга, Мирсаид Султан-Галиев даже критиковал себя за то, что не все сделал для сохранения Валидова в РКП(б) ²³ .

После ареста Султан-Галиева в его защиту выступили руководители Татарии, обратившиеся с письмом к Политбюро и секретариату ЦК. Но Сталин стремился использовать ситуацию до конца в свою пользу. На расширенном совещании в ЦК с участием актива национальных республик 9 - 12 июня 1923 г. был поставлен доклад председателя ЦКК РКП(б) В. В. Куйбышева "Об антипартийной и антигосударственной деятельности Султан-Галиева". Правда, и Куйбышев, и председательствовавший на совещании Каменев (тогда действовавший заодно со Сталиным), и представитель партийцев Татарии Ибрагимов признавали революционные заслуги и авторитет Султан-Галиева, но уже пущен был в оборот ярлык "султан-галиевщина", говорили о "националистическом уклоне, переходящем в измену", выдавали за "большевистскую принципиальность" исключение из партии 300 "уклонистов". В угоду Сталину Д. З. Мануильский на совещании вообще отрицал наличие великодержавного шовинизма, видя опасность лишь в "национальной стихии" на местах. Ему вторил Сеид-Галиев, который клеймил "природный национализм" в республиках, а про письмо Ленина к съезду (с отрицательной характеристикой Сталина) сказал, что оно "ужасного ничего не представляет".

Однако диктатуры своей Сталин тогда еще не установил, хотя начало уже было положено. Поэтому Сталину не удалось в тот раз добиться всего. Султан-Галиев не был тогда еще совсем одинок в партии. Его позиция разделялась многими большевиками из национальных республик, в том числе - не только мусульманских, но и Грузии, Украины. Возглавлявший тогда правительство Украины X. Г. Раковский говорил на XII съезде, что в отсутствие Ленина партия "в национальном вопросе совершает фатальные ошибки", а этот вопрос "сулит гражданскую войну, если мы по отношению к нему не проявим необходимой чуткости и необходимого понимания". Он указывал на "чувство равенства, которое у национальнос-

стр. 66

тей, бывших сотни лет угнетенными царским режимом, проникло гораздо глубже и сильнее, чем мы думаем". В связи с этим Раковский даже предлагал "отнять от союзных комиссариатов девять десятых их прав и передать их национальным республикам".

На совещании 9 - 12 июня также многие выступили с аналогичных позиций и персонально в защиту Султан-Галиева. Руководитель коммунистов Украины Н. Скрьпник прямо сказал: "Я опасаюсь, чтобы сама постановка дела Султан-Галиева в настоящем совещании не привела бы к какому-нибудь сдвигу в нашей линии". Троцкий, хорошо знавший Султан-Галиева по совместной работе на Восточном фронте в 1918 - 1919г., поддержал его: "Совершенно верно!" Но тем и ограничился, явно недооценив возможности дать принципиальный бой Сталину, когда это еще могло иметь результат.

Фрунзе осудил сталинский маневр с докладом ЦКК и стремление искусственно раздуть "дело Султан-Галиева" в ущерб борьбе с великодержавным шовинизмом и реальной помощи возрождению народов Востока. Надо полагать, Фрунзе, молдованин, родившийся и учившийся в Киргизии, воевавший в Туркестане, Бухаре, Хиве и Крыму, бывший в 1920 - 1924 гг. одним из руководителей Украины и три месяца работавший в Турции, имел немалый опыт в изучении проблем Востока. А это неизбежно привело его на сторону Султан-Галиева и против Сталина, как и узбекского лидера Икрамова, и председателя Совнаркома Туркестана Турара Рыскулова. Икрамов говорил о бюрократическо-циркулярном стиле руководства ЦК идейно-воспитательной работой на национальных окраинах, о множестве нерешенных вопросов национальной политики, по поводу которых никто с мест к Сталину не обращается из страха быть арестованным и расстрелянным. Так впервые, уже в 1923 г., еще при жизни Ленина, был затронут вопрос о сталинских репрессиях, жертвами которых впоследствии станут все выступавшие на совещании 9 - 12 июня против Сталина, в том числе и впервые заговоривший об этом Икрамов. Это относится и к Т. Рыскулову, который огласил на совещании письмо, направленное ему Султан-Галиевым с просьбой поддержать и защитить разумную национальную политику на окраинах. К сожалению, ответом на это явились призывы гнать из партии всех причастных к "делу Султан-Галиева" и даже тех, кто просто отказывался признать его "контрреволюционером".

Характерно, что материалы июньского совещания 1923 г. сразу же засекретили, предоставив их лишь некоторым ведущим партработникам. Прятать было что. Прав Антонов-Овсеенко, считающий, что все это "дело" - "политическая провокация, проведенная Сталиным на вполне профессиональном уровне", целью которой было "уточнить расстановку сил". Сталин еще не мог полностью добиться всего, чего хотел, но умело готовил условия для этого: впоследствии все так или иначе не поддержавшие его линию против Султан-Галиева были уничтожены в 20 - 30-е годы (кроме Фрунзе, погибшего во время хирургической операции при сомнительных, кстати, обстоятельствах) ²⁴ .

14 июня 1923г. Султан-Галиев был освобожден по предложению Р. В. Менжинского (тогда - начальника секретного оперативного управления ГПУ), дезавуировавшего агентурные сообщения о якобы поддержке Султан-Галиевым басмачества. Однако и после этого Сталин сделал все, чтобы просьба Султан-Галиева о восстановлении в партии была отклонена. Для Сталина это "дело" не было закончено. Оно только начиналось. Ему выгодно было утверждать, что Султан-Галиев якобы "перешагнул из лагеря коммунистов в лагерь басмачей".

Можно представить себе, что пережил Султан-Галиев в последующие годы, отстраненный от работы, оклеветанный, лишенный возможности применить на практике свои огромные знания и талант. Его "дело" во многом стало поворотом в отношении СССР и Коминтерна к Востоку. Возобладали грубый расчет, догматическая зашоренность. Оказалась нереализованной потенциальная возможность творческого восприятия и учета восточной, в первую очередь - исламской, реальности. Именно сегодня это

стр. 67

ясно во всей полноте. Ведь взгляды Султан-Галиева разделяли в 20 - 30-е годы такие деятели Коминтерна, как М. Нат Рой в Индии, Султан-Заде в Иране, Т. Малака в Индонезии, а в 60 - 70-е годы - такие известные деятели национально-освободительного движения, как А. Бен Белла и X. Бумедьен в Алжире и А. Шариати в Иране. И причина этого - не только в умелом учете в теоретических построениях Султан-Галиева своеобразных условий Востока, в частности - образа жизни и психологии его крестьянства (что особенно привлекало Вен Беллу), но особенно - в определении роли ислама в процессе революционного обновления общества. Можно лишь присоединиться к оценке Мухамедьярова: "Анализ Султан-Галиева оказался в этом отношении настолько глубоким и точным, что его значимость в подлинном масштабе раскрывается только в наши дни".

Однако после 1923 г. выдающийся теоретик, публицист и писатель был всего лишь консультантом "Охотсоюза", и ему не давали заниматься ни литературной, ни переводческой деятельностью. Его родных репрессировали, а тех, кто ему помогал, обвиняли в "поддержке контрреволюционера".

Репрессиям подверглись братья Мирсаида, его дочери Расида и Гульнар, сын Мурат. В концлагере погибла и Фатима Ерзина, ставшая в 1918 г. второй женой Султан-Галиева. Лишь некоторым из родственников Султан-Галиева удалось выжить - его брату Фариту, сестре Зулейхе, которые впоследствии смогли рассказать о его жизни. А в 20 - 30-е годы создавалось впечатление, что Сталин и его сторонники старались не только избавиться от самого Султан-Галиева, но и исключить из публичного употребления всякую информацию о нем, даже упоминание.

Дальнейшая судьба Мирсаида Султай-Галиева оказалась еще более трагичной. Взяв на заметку его сторонников еще в 1923 г, как "националуклонистов", Сталин после утверждения своей власти в 1927 г. развернул массовые репрессии против них и всех, кого к ним можно было причислить. В 1928 г. он сфабриковал новое дело о "султангалиевщине", приписав Султан-Галиеву совершенно необоснованное обвинение в связях с организацией крымских националистов "Милли-Фирка". Этой организации тогда в Крыму уже не существовало. Но в ней когда-то имел несчастье состоять Вели Ибраим (Ибрагимов), бывший наборщик в газете Ислама Гаспринского "Терджуман" и депутат курултая Крыма 1917 - 1918гг., ставший в 1923 г. председателем ЦИК Крымской автономной республики. Сталин не только казнил в 1928 г. Ибраима, но и сфабриковал "дело" о заговоре бывших милли-фирковцев, раздув его до всесоюзного масштаба и даже начав борьбу с "велиибраимовщиной", будто бы связанной с Султан-Галиевым в СССР и Заки Валидовым в Турции.

Султан-Галиеву и его друзьям, а также - многим деятелям Татарии (К. Мухтарову, Г. Мансурову, Р. Сабирову, М. Будайли и др.) были приписаны, также без каких-либо оснований, связи с Троцким, Зиновьевым и другими врагами Сталина, а заодно - попытки срыва коллективизации деревни, организация подпольного террора, сотрудничество с иностранными разведками. Из 76 привлеченных к "делу" лиц 21 человек был осужден на смерть.

28 июля 1930г. Султан-Галиев был приговорен к расстрелу, однако в январе 1931 г. расстрел был заменен десятью годами заключения, которые он отбывал на Соловках, работая конюхом лагпункта. В 1934 г. его даже внезапно освобождают, разрешая жить в Саратовской области. Любопытно, что тогда же Сталин сделал очередную попытку (неудачную) заманить в СССР Валидова, приехавшего в Финляндию из Турции.

В 1937 г. Султан-Галиев пережил повторный арест и допросы с применением самых жестоких методов. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к расстрелу в декабре 1939 года. 28 января 1940 г. приговор был приведен в исполнение. Эта смерть была частью гибели тысяч и тысяч представителей интеллигенции Татарстана, Башкирии, Крыма, Кавказа, Средней Азии и Казахстана, во многом подорвавшей то положительное, что было сделано там советской властью и за что упорно боролся Султан-Галиев ²⁵ .

стр. 68

Так завершился жизненный путь выдающегося татарского революционера и ученого, взгляды которого в случае их реализации могли бы очень многое изменить в судьбах не только мусульманских народов, но и всего СССР, более того - всего Востока. Султан-Галиев предвидел многое - и возможность "поражения революции" в СССР, и "неизбежность распада" старой России, что, по его мнению, "требовало необходимости "разрешения" нацвопроса, а не "изживания" его", и, наконец, неизбежность революционного подъема и освобождения Востока. Нельзя исключать полностью того, что осуществление его идей предотвратило бы многие беды, в том числе - развал СССР и всевозрастающую с 1970-х годов опасность исламо-экстремизма, причем, на путях не просто "симбиоза марксизма и ислама", как несколько прямолинейно представляют себе суть учения Султан-Галиева на Западе, одновременно удивляясь тому, как "этот человек, бывший скорее всего атеистом, стал образцом защитника ислама" ²⁶ .

Феномен Султан-Галиева как мыслителя - прежде всего в гуманизме, в последовательном антидогматизме, умении встать выше абстрактных формул идеологического или религиозного характера. Он стремился всегда исходить из реальности, из жизни людей и общества, из глубокого знания и уважения как своей культуры, так и культуры других народов. Он был из тех, кому чужды узость, фанатизм, национализм, хотя ему приписывали и второе, и третье. Он умел соединить, казалось бы, несоединимые постулаты социализма и ислама, ведя их к общему знаменателю идей социальной справедливости, общественного блага, взаимопомощи и взаимного доверия, традиционной нравственности и трудовой морали. Поэтому его духовно-теоретическое наследие сохраняет свое значение и в наши дни.

Примечания

1. МУХАМЕДЬЯРОВ Ш. Первая жертва генсека. - Исламский вестник, 1992, N 10, с. 21; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Sultan Galiev, le pere de la revolution tiers- mondiste. P. 1986, p. 7 - 8; МУХАМЕДЬЯРОВ Ш. УК. соч., с. 21; Тайны национальной политики ЦК РКП. Стенографический отчет секретного IV совещания ЦК РКП, 1923. М. 1992, с. 6.

2. САГАДЕЕВ В. В. М. Султан-Галиев и идеология национально-освободительного движения. М. 1990; СУЛТАНБЕКОВ Б. Первая жертва генсека. М. Султан-Галиев. Судьба, люди, время. Казань. 1992; Мирсаид Султан-Галиев. Статьи. Выступления. Документы. Казань. 1992.

3. Антирелигиозник. М. 1930 - 1935; Против султангалиевщины и самодержавия. Казань. 1929; Революция и национальности, М., 1933, N 7, с. 66 - 70.

4. BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Op. cit., p. 293 - 298.

5. DAWLETSCHIN I. Cultural Life in the Tatar Republic. N. Y. 1953; BENNIGSEN A., LEMERCIER- QUELQUEJAY Ch. Op. cit., p. 298 - 299.

6. VON MENDE G. Der Nazionale Kampf der Russlands Turken. Brl. 1936.

7. Forschungen zur Osreuropaischen Geschichte, Brl., 1959, N 8, S. 323 - 396; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Les mouvements nationaux chez les musulmans de Russie. Le sultangalievisme au Tatarstan. P. - La Haye. 1960; BENNIGSEN A., WIMBUSH S. E. Muslim National Communism in the Soviet Union. A Revolutionary Strategy for the Colonial World. Chicago - Lnd. 1979; BENNIGSEN A., LEMERCIAR-QUELQUEJAY Ch. Islam in the Soviet Union. Lnd. 1967; LEMMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Muslim National Minorities in Revolution And Civil War ("Soviet Nationalities in Strategic Perspectiwe. Lnd. 1985, p. 36 - 61); PIPES R. The Formation of the Sowiet Union. Cambridge (Mass.) 1954; RODINSON M. Communisme et Tiers-Monde. Sur un precurseur oublie. - Temps Modernes, P., decembre 1960 - Janvier 1961; Азия и Африка сегодня, 1994, N 1, с. 48; Kultura, Warszawa, 1973, N 9, s. 78 - 88; Исламский вестник, 1992, N 10, с. 22; TENGOUR Н. Sultan Galeiv. P. 1985.

8. Ислам в татарском мире: история и современность. Материалы международного симпозиума. Казань. 1997, с. 12; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Sultan Galiev, p. 191,211,255.

9. Сам Султан-Галиев писал: "Родился я в Башкирии в башкирской деревне Шипаево (по-русски, кажется, называется Белембеево..." (Мирсаид Султан-Галиев, с. 386). А. Беннигсен

стр. 69

и Ш. Лемерсье-Келькеже неверно относят дату рождения Султан-Галиева "к 1880 году" (BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Op. cit., p. 9, И); Ислам на территории бывшей Российской империи. Вып. 1. М. 1998, с. 30, 93; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Op. cit., p. 28 - 29).

10. Мирсаид Султан-Галиев, с. 11, 387 - 388, 390 - 391; Из истории нижегородских мусульманских общин в XIX - 30-х годах XX века. Нижний Новгород. 1997, с. 113; BENNIGSEN A., LEMERCIER- QUELQUEJAY Ch. Op. cit., p. 12, 18, 24, 43, 58 -59; DERINGIL S. L'empire ottoman et le panislamisme dans la Russie turcophone - Cahiers d'Etudes sue la Mediterranee Orientate et le Monde turcoiranien, P., 1993, N 16, p. 210, 211, 215.

11. АРШАРУНИ А., ГАБИДУЛЛИН X. Очерки панисламизма и пантюркизма в России. М. 1931, с. 24 - 26; Из истории нижегородских мусульманских общин, с. 114 - 115; Ислам в СНГ. М. 1998, с. 79 - 80; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Les mouvements narionaux chez les musulmans de Russie, p. 32 - 38, 49 - 50.

12. Мирсаид Султан-Галиев, с. 11, 26 - 31, 44 - 50; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Sultan Galiev, p. 62 - 63.

13. Мирсаид Султан-Галиев, с. 50 - 519, 398 - 399; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Op. cit., p. 62, 64; Islamic civilisation in Cauxasia. Baku. 1998, p. 45.

14 Мирсаид Султан-Галиев, с. 44, 51 - 52; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Op. cit., p. 65 - 67.

15. КУТВ был открыт в октябре 1921 г. для подготовки работников советских восточных республик и областей. В разное время в нем обучались представители 73 национальностей, а преподавали А. А. Губер, Л. Б. Красин, А. В. Луначарский, М. Н. Покровский, И. М. Рейснер и др. Авторханов А. Империя Кремля. М. 1991, с. 53 - 58; Азия и Африка сегодня, 1994, N 1, с. 49; Исламский вестник, 1992, N 10, с. 21; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Op. cit., p.79, 99 - 108.

16. ЗАКИ ВАЛИДИ ТОГАН. Воспоминания. Борьба мусульман Туркестана и других восточных тюрок за национальное существование и культуру. М. 1997, с. 190 - 197; Тайны национальной политики ЦК РКП, с. 48; ВЕРТ Н. История советского государства. М. 1992, с, 166 - 167.

17. АВТОРХАНОВ А. УК. соч., с. 53, 58; Мирсаид Султан Галиев, с. 12 - 13, 48, 70 - 80.

18. АВТОРХАНОВ А., УК. соч., с. 54; Документы внешней политики СССР. Т. 1. М. 1957, с. 34 - 35.

19. Азия и Африка сегодня, 1994, N 1, с. 50; Мирсаид Султан-Галиев, с 143 - 149; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Op. cit., p.87 - 88.

20. ИКРАМОВ А. Избранные труды. Т. 3. Ташкент. 1972 - 1974, с. 301; Мирсаид Султан-Галиев, с. 86 - 87, 92 - 93, 132 - 134; Тайны национальной политики ЦК РКП, с. 5 - 6; BERQUE J. Depossession du monde. P. 1964, p. 141.

21. ВЕРТ Н. УК. соч., с. 167; Вопросы истории КПСС, 1991, N 1, с. 53; ЗАКИ ВАЛИДИ ТОГАН. УК. соч., с. 256 - 268; Несостоявшийся юбилей. М. 1992, с. 157 - 167; Тайны национальной политики ЦК РКП, с. 5.

22. АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО А. А. Сталин без маски. М. 1990, с. 40; ЛЕНИН В. И. Полное собрание сочинений. Т. 45, с. 356; Мирсаид Султан-Галиев, с. 323 - 331; Несостоявшийся юбилей, с. 205 - 207.

23. ЗАКИ ВАЛИДИ ТОГАН. УК. соч., с. 197, 199, 256, 269, 611; Несостоявшийся юбилей, с. 145 - 246; Тайны национальной политики ЦК РКП, с. 6 - 8; Мирсаид Султан-Галиев, с. 379 - 383.

24. АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО А. А. УК. соч., с. 40 - 43; XII съезд РКП(б). Стеногр. отч. М. 1968, с. 576 - 582; РОГОВИН В. Была ли альтернатива? М. 1992, с. 93 - 94; Тайны национальной политики ЦК РКП, с. 14 - 274.

25. ЗАКИ ВАЛИДИ ТОГАН. УК. соч., с. 612; Мирсаид Султан-Галиев, с. 17 - 23; СТАЛИН И. В. Сочинения. Т. 5. М. 1947, с. 303; Исламский вестник, 1992, N 10, с. 21.

26. Мирсаид Султан-Галиев, с. 446 - 470; BENNIGSEN A., LEMERCIER-QUELQUEJAY Ch. Op. cit., p. 286 - 288.

Permanent link to this publication: