Миру известны имена немногих выдающихся личностей, жизнь и деятельность которых столь полно и ярко отражали бы характерные черты и особые приметы нескольких исторических эпох, как Токугава Иэясу.

Все, что связано с этой личностью, занимает особое место в истории Японии и исторической памяти ее народа. Какая-то незримая нить соединяет жизнь современных японцев с их прошлым. Все явственнее проявляется стремление сохранять и укреплять связь времен и поколений как важнейшую составную часть национальной культуры и национального духа, ментальности народа, его традиций, нравов и обычаев. Токугава Иэясу, который обладал удивительной прозорливостью и уникальной интуицией, не раз выручавших и спасавших его в самых, казалось бы, безвыходных и опасных жизненных ситуациях, по праву можно отнести к тем историческим личностям, которые творят историю.

Еще в пору своей молодости он сумел распознать и глубоко осознать опасность, нависшую над страной в результате жестоких и безжалостных межфеодальных войн, продолжавшихся целое столетие (1467 - 1568), вошедшее в историю как "эпоха воюющих государств" (сэнгоку дзидай), крупных феодальных княжеств, занимавших иногда территорию нескольких провинций. В стране, переживавшей тогда "смутное время", мало кто верил, что нещадно раздираемой на части Японии удастся сохранить свою государственность: так сильны были центробежные тенденции, против которых центральная власть, слабеющая с каждым годом, утратившая способность управлять страной, оставаясь в значительной мере чисто номинальной, даже не пыталась бороться. Придворные интриги и праздный образ жизни предпочитались важным государственным делам.

Натерпевшись страху за жизнь свою и родных и близких, Иэясу твердо решил посвятить себя борьбе за установление мира в стране и возродить ее национальную государственность. С этой целью он примкнул к Ода Нобунага, феодалу средней руки из провинции Овари, который возглавил движение за объединение японских земель. С этим именем связано наступление той эпохи, в которой Иэясу как талантливый и успешный военачальник сыграл значительную и весьма прогрессивную роль. Этот важный, в определенном смысле знаменательный, период в японской истории, продолжавшийся в общей сложности немногим более трех десятилетий (1568 - 1600), можно определить как "эпоху великих полководцев". Ее основным содержанием

Искендеров Ахмед Ахмедович - член-корреспондент Российской академии наук.

стр. 74

было движение, развернувшееся под лозунгом объединения страны и образования единого централизованного японского государства. Именно Иэясу, и в этом состояла его главная историческая миссия, суждено было завершить объединительный процесс, успешно начатый Нобунага, а после его трагической гибели в 1582 г. продолженный убежденным последователем его дела

- Тоетоми Хидэеси. С уходом из жизни последнего в 1598 г. пришел черед Иэясу, который положил начало следующей эпохе, ознаменованной рождением нового единого государства, просуществовавшего без внутренних войн и внешних вторжений 265 лет (1603 - 1868). Не случайно время Иэясу, когда образовались третий в истории страны сегунат и государство Токугава, часто и не без основания считают переломным этапом в истории этой страны, а его самого называют основателем новой Японии ¹ .

Личность Токугава Иэясу и его вклад в развитие своей страны высоко оценивали ученые и политики не только Японии, но и ряда зарубежных государств. Граф Окума Сигэнобу, премьер-министр и министр иностранных дел Японии конца XIX и начала XX вв., основатель известного своей приверженностью к либеральным взглядам университета Васэда, говоря о высокой оценке, которую давал Иэясу германский канцлер Отто фон Бисмарк, относивший его к великим историческим личностям, сумевшей, несмотря на выпавшие на его долю многочисленные превратности судьбы, создать систему управления государством благодаря своему гению и накопленному богатому опыту, писал: "Я полагаю, что великий немец дал вполне заслуженную оценку Иэясу. Как сквозь черные грозовые тучи пробивается яркая молния, точно так же из темных веков вышли многие гении. Однако они, как и яркая вспышка молнии, довольно быстро исчезали. Успех сопутствовал лишь Иэясу, который спас людей от мучений и страданий, а страну - от анархии. Эти успехи стали возможны благодаря тому, что он в одинаковой мере хорошо владел как военным искусством, так и умением оберегать и укреплять мир" ² .

Токугава Иэясу родился 26 декабря 1542 года. Его отец Хиротада (1526- 1549) владел небольшим замком Окадзаки по соседству с деревней Мацудайра в предгорной части провинции Микава. Как того требовала традиция, все члены этого рода носили фамилию Мацудайра. Мать Иэясу - Одаи (1528- 1602) была дочерью Мидзуно Тадамаса, владельца замка Кария в той же провинции. Когда родился Иэясу отцу не было и 17 лет, а матери и того меньше - неполных 15. При рождении мальчику дали имя Такэтие, как утверждают некоторые исследователи, в честь деда Киеясу (1511 - 1535), который в молодости носил такое же имя ³ .

Из основателей рода Мацудайра более или менее достоверные сведения имеются лишь о Тикаудзи, жившем в этих местах на рубеже XIV-XV веков. Лишь через шесть поколений его потомки начали расширять свои владения, установив впоследствии полный контроль практически над всей провинцией Микава, включая и наиболее плодородные земли на южном побережье. В японской исторической литературе можно встретить слабо аргументированное утверждение, согласно которому родословная Иэясу уходит в значительно более отдаленные времена и имеет определенное касательство к одной из ветвей императорской фамилии ⁴ .

Как бы то ни было клан Мацудайра, зажатый с двух сторон более сильными соседями - феодальными домами Ода на западе и Имагава на востоке, не чувствовал себя в безопасности, ибо его владения в любой момент могли подвергнуться вооруженному нападению с той или другой стороны. Сколько-нибудь надежной защиты от этого не было. Сами условия, в которых находился клан Мацудайра, требовали от него искать пути примирения со своими грозными соседями как, в сущности, единственно возможного условия своего самосохранения. Вопрос для этого клана заключался лишь в том, кого выбрать в качестве своего покровителя: главу клана Ода - Нобухидэ (1510 - 1551) или Есимото (1519 - 1560), возглавлявшего феодальный дом Имагава. Для отца Иэясу - Хиротада, который после смерти Киеясу в 1535 г. возглавил клан Мацудайра, это был непростой выбор. Ему тогда едва испол-

стр. 75

нилось 19 лет и он не имел еще необходимого опыта в руководстве всеми делами клана, особенно в военной области.

Положение этого клана осложнялось еще и тем, что район трех провинций - Овари, Микава и Суруга все больше напоминал пороховую бочку. Он превращался в очаг крупных военных столкновений, клан Мацудайра со всеми его владениями могла ожидать очень незавидная участь. Чтобы не оказаться яблоком раздора между сильными феодальными домами, Хиротада должен был спешить с принятием решения. Он отдал предпочтение феодалу Есимото, исходя при этом исключительно из того обстоятельства, что тот располагал достаточно сильной армией, способной, как ему казалось, удержать этот важный стратегический регион, близкий к столице Киото, от участия в нескончаемых вооруженных столкновениях, в которых гибли люди и приходило в упадок хозяйство.

Вверяя Есимото свою собственную судьбу и судьбу всего клана, он в знак признательности за покровительство, оказанное клану Мацудайра, и демонстрируя свою вассальную преданность этому феодальному дому, направил к нему в качестве заложника своего сына Такэтие, которому едва исполнилось четыре года. Однако по дороге в город Сумпу, где размещалась штаб-квартира Есимото, мальчика перехватили специально посланные для этого люди Нобухидэ и доставили его в замок Нагоя, где он находился в заточении два года. Этот неожиданный шаг был предпринят для того, чтобы заставить Хиротада отказаться от сотрудничества с Есимото и вступить в союз с Нобухидэ. Однако Хиротада не пошел на предательство по отношению к своему восточному соседу, хотя и ясно осознавал, что его отказ может стоить жизни ему и его малолетнему сыну. Тем не менее спустя два года каким-то образом удалось извлечь Иэясу из плена, и вскоре он оказался в городе-замке Сумпу, где прожил в заточении еще долгих десять лет.

Двенадцать лет, проведенных в качестве заложника, не прошли для Иэясу бесследно. В нем выработались такие черты характера, как осмотрительность, терпимость, смиренность, выдержанность, целеустремленность, не раз выручавшие его в самых сложных и опасных ситуациях и всякий раз помогавшие делать правильный выбор. Суровая школа жизни, пройденная Иэясу за годы пребывания в заложниках, вместе с врожденной интуицией не раз позволяли ему своевременно и достойно уклоняться от участия в сомнительных и малоперспективных акциях, терпеливо ожидая наступления своего часа.

Когда после двенадцатилетнего отсутствия Иэясу вернулся к родным пенатам, он застал там совершенно безрадостную картину. Самым печальным, о чем он узнал, лишь возвратившись домой, было известие о смерти отца, которого он очень любил и никогда не осуждал за то, что тот отдал его в заложники, прекрасно понимая, что это была вынужденная мера. Лишенный своего лидера клан Мацудайра, который и до этого был не слишком процветающим, хотя и сохранял свое лицо и строго оберегал семейные традиции, постепенно приходит в упадок. Многие его вассалы, лишенные средств к существованию, покидают прежних хозяев, а некоторые из них занялись разбоями и грабежами. Боевые дружины, еще недавно обеспечивавшие мирную жизнь этого края, теперь мало походили на воинские подразделения. Даже члены клана и его домочадцы, опасаясь за свою жизнь, покидают родные места, все больше напоминавшие разоренные птичьи гнезда. Система управления и социально-экономическое положение провинции Микава пребывали в состоянии глубокого кризиса, ей угрожало наступление настоящего хаоса и голода.

Молодому Иэясу, заменившему отца и возглавившему клан Мацудайра, было над чем поломать голову. Необходимо было принимать срочные и энергичные меры для того, чтобы возродить еле теплившуюся жизнь как самого клана, так и подвластных ему территорий и их жителей. При этом он прекрасно понимал, что его деятельность будет находиться под неусыпным наблюдением далеко не миролюбивых соседей как с запада, так и с востока, могущих использовать любой повод для военного вторжения на территорию его провинции с целью ее покорения. При всей невероятной сложности про-

стр. 76

блем внутри провинции, которые тяжелейшим грузом легли на его еще неокрепшие плечи, все же необходимость любой ценой отстоять свою территорию, была для него решающей. Тем более, и это осознавал Иэясу, регион становился главной ареной тотальной и жесточайшей борьбы за власть над всей страной, борьбы, уклониться от которой вряд ли кому бы удалось. Время настоятельно требовало принятия неординарных, тщательно продуманных решений и действий. Именно этого ожидали от него члены его клана и те, кто сохранили ему верность и долг.

Новый глава клана Мацудайра не спешил разрывать союзнические отношения с феодальным домом Имагава, установленные его отцом, но он тем не менее, анализируя складывавшуюся в регионе довольно напряженную военно-политическую ситуацию, не исключал полностью возможность переориентации на феодальный дом Ода, тем более, что в нем также произошла смена лидера: после гибели Нобухидэ этот клан возглавил Нобунага, который был лишь на восемь лет старше Иэясу, тогда как разница в возрасте между ним и Есимото составляла 23 года. Разумеется, возраст в данном случае не имел решающего значения, однако не учитывать это обстоятельство также не следует. Как повелось в Японии в ту пору, когда все воевали против всех, война шла впереди политики. Не случайно появился даже термин "феодальный магнат междоусобной войны" (сэнгоку дайме), который подчеркивает не столько экономическое могущество и политическое влияние крупнейших феодальных магнатов, сколько их военную мощь. Об этом же свидетельствует и их происхождение как крупных местных землевладельцев, вытеснивших назначавшихся центральным правительством военных губернаторов (сюго) с их главным образом полицейскими функциями по обеспечению общественного порядка на вверенной им территории. Кроме генерал-губернаторов, присланных из центра, в сэнгоку дайме вырастали и местные землевладельцы. Как раз клан Токугава вырос из местных собственников земли, тогда как представители дома Ода вышли из среды важных вассалов сюго дайме, а глава дома Имагава сам был сюго дайме. Процесс превращения сюго в местных землевладельцев протекал сложно и сопровождался длительными междоусобными войнами, в ходе которых решался вопрос, кому какими владеть территориями: частью ли провинции, одной провинцией или несколькими. Военная мощь служила главным аргументом в территориальных спорах местных феодальных магнатов, которые все меньше считались с центральным правительством, пытавшимся отстаивать общегосударственные интересы, и все больше заботились о своей самостоятельности и независимости.

Чем больше и глубже Иэясу вникал в дела своего клана, тем острее понимал, что ставка на феодала Имагава Есимото, которую сделал его отец, рассчитывая таким путем укрепить собственные позиции, оказалась ошибочной и не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Этот выбор не только не оградил клан Мацудайра от всевозможных неприятностей, исходивших от западного его соседа, но значительно ослабил этот клан как в социально- экономическом, так и особенно в военном отношениях. Это отнюдь не означало, что новый глава клана готов был сломя голову немедленно броситься в объятия Нобунага. Оценив сложившуюся ситуацию, Иэясу выбрал выжидательную позицию, считая, что события сами подскажут ему, как следует поступать. Так, собственно, и произошло, когда на поле брани в жаркой схватке схлестнулись армии Есимото и Нобунага, каждый из которых претендовал на свою гегемонию в этом регионе. Первый, решив, что легко одолеет молодого и недостаточно еще опытного в военном деле Нобунага, собрал огромную армию численностью в 25 тысяч человек, мобилизовав воинов с территорий трех провинций - Суруга, Тотоми и Микава, и двинул ее против сил Нобунага, который мог противопоставить этому нашествию лишь трехтысячное войско ⁵ .

Однако, несмотря на численное превосходство, армия Есимото в сражении при Окэхадзама, которое произошло на территории родовой провинции Нобунага - Овари в 1560 г., потерпела сокрушительное поражение, а ее предводитель был убит. В этой битве молодой Нобунага (ему было тогда 26

стр. 77

лет) проявил себя как талантливый военачальник, который умело осуществлял меры по организации и развертыванию войск, их маневрированию на местности, по осуществлению контратак, проводя их там, где противник меньше всего ожидал, а также успешно применяя тактику смелых кавалерийских рейдов в тылы противника, используя в этих целях даже непогоду (сильные ливни и ураганные ветры).

Сражение 1560 г. во многих отношениях имело историческое значение. Был окончательно повергнут и удален с политической сцены некогда могущественный феодальный дом Имагава, реально претендовавший на власть в этом важном регионе страны. Громко и властно заявил о себе новый деятель, чьи амбиции не ограничивались местными целями. В результате этой победы состоялась встреча Нобунага и Иэясу, отношения которых вскоре переросли в крепкую дружбу и тесный союз, что имело существенное значение для коренного изменения положения в стране. И самое главное - у идеи объединения Японии и превращения ее в единое и сильное государство, которую все это время вынашивал в своих мечтах молодой Нобунага, появились вполне конкретные очертания. Она перестала быть только мечтой, на пути ее реализации был сделан первый и достаточно крупный шаг.

Сразу же после жестокого поражения Есимото в битве при Окэхадзама Иэясу порывает с феодальным домом Имагава и окончательно становится на сторону Нобунага. Этому способствовало не только блестящая победа Нобунага в этом сраженьи, но и встреча, которая вскоре произошла в замке Киесу. Приглашение Иэясу в родовой замок Нобунага было вызвано, очевидно, тем, что последний хотел лично убедиться в том, насколько Иэясу отвечает той характеристике, которую давали ему ближайшие советники Нобунага. Как отмечают некоторые японские историки, Нобунага был приятно удивлен, увидев перед собой человека огромного самообладания и, как он заключил, гениального ⁶ . В ходе этой первой их личной встречи проявились удивительное единодушие и полная заинтересованность в сотрудничестве как в военной, так и в политической сфере. Союз двух выдающихся полководцев позволил Нобунага заключить аналогичные соглашения с некоторыми другими феодалами как соседних, так и более отдаленных провинций. Такие союзы, как правило, скреплялись узами родственных связей, которые, по утверждению японских исследователей, в рассматриваемую эпоху японской истории "почти во всех случаях использовались как политический ход" ⁷ .

В тот момент Иэясу, как впрочем и Нобунага, вряд ли осознавал все политические и социальные последствия принятых на этой встрече решений. Но одно ему было безусловно ясно: в лице Нобунага он обрел настоящего друга и сильного покровителя. Все двадцать два года, в течение которых судьба оберегала их дружеские, почти родственные отношения, между ними существовало полное взаимопонимание и тесное сотрудничество во всех делах. Иэясу относился к Нобунага как к старшему брату, доверял ему во всем, делился с ним своими самыми сокровенными мыслями, никогда не претендовал на власть; он был глубоко убежден, что она должна принадлежать именно Нобунага, которого считал наиболее выдающимся из всех, кто выступал тогда за единую и сильную Японию. У Иэясу было два кумира, которыми он всю жизнь восхищался и искренне поклонялся. Это - Минамото Еритомо (1148 - 1199), основатель первого сегуната Камакура, находившегося у власти почти сто пятьдесят лет (1185 - 1333) и Ода Нобунага, с которым судьба свела его в годы тяжелых испытаний, когда в ходе боевых сражений решалась судьба страны и зарождалась, по существу, новая Япония. И Нобунага не скрывал своего особенного расположения к Иэясу, относился к нему с неизменным пиететом, благоволил к его более знатному происхождению.

Однако больше всего их сближала преданность идее объединения страны, которая настолько сильно увлекала, что они часто, забывая о своих личных интересах и целях, целиком отдавали себя служению этой идее. Они намного раньше и значительно глубже, чем другие представители феодальных верхов осознали опасность и губительность разрушительных процессов,

стр. 78

происходивших в тогдашней Японии, вызванных к жизни междоусобными войнами, развязанными не в меру амбициозными и опьяненными военными успехами местными феодалами, которые во имя своекорыстных интересов готовы были принести в жертву целостность страны и ее национальную государственность. Способностью мыслить категориями и масштабами всего государства обладали тогда немногие. У местных феодальных магнатов, постоянно враждовавших друг с другом и стремившихся к захвату земель своих соседей, чувство национального самосознания было не настолько развито, чтобы понимать, где заканчиваются собственные и начинаются государственные интересы.

Позиция, которую отстаивал Нобунага и активно поддерживавший его Иэясу, была скорее исключением, чем правилом. Она была вызвана не только необычайно сложной ситуацией, сложившейся в тогдашней Японии, но главным образом дальновидностью этих выдающихся людей (к ним следует присоединить также одного из наиболее талантливых и преданных Нобунага генералов - Тоетоми Хидэеси), которые опередили свое время и со своей прямо-таки неистовой верой в возрождение единой Японии постепенно и целеустремленно двигались по избранному пути, закладывая основы новой Японии. Именно в этом состоял глубокий след, который каждый из них в отдельности и все они вместе оставили в истории своей страны.

К тому времени, когда Нобунага, проявивший себя талантливым военачальником и зрелым политиком, начал реализовывать свою объединительную миссию, в Японии еще бушевали феодальные войны, окончательно парализовавшие деятельность центрального правительства - второго сегуната Муромати, правившего страной 235 лет (1338 - 1573). Это привело к расстройству всей системы управления, экономическому и социальному хаосу. Государство все больше разваливалось и шло к своей неминуемой и скорой гибели.

Центральная власть, вконец надломленная и ослабленная, все заметнее теряла свои функции. В то же время местные феодалы, открыто пренебрегая общегосударственными интересами, использовали сложившуюся ситуацию для наращивания собственной военной и экономической мощи и усиления своего влияния в провинциях, выдавливая оттуда власть и влияние центра. Наиболее амбициозные даже вынашивали планы захвата столицы и провозглашения себя правителем всей страны. Главными политическими фигурами той эпохи становились владельцы крупных феодальных княжеств - дайме (буквально "большие имена"), основные выразители центробежных тенденций, определявших главное содержание той исторической эпохи.

В боевых сражениях участвовали многотысячные феодальные армии, достаточно хорошо обученные и оснащенные новейшими по тому времени видами оружия, включая огнестрельное. Средние и мелкие феодалы вынуждены были делать выбор в пользу того или иного феодального магната; часто такой выбор оказывался смертельно опасным, поскольку военное поражение покровителя почти всегда вело к их разорению, а нередко и к физическому уничтожению. Но суровая действительность не оставляла альтернативы.

Иэясу рано понял, что речь идет не только о благополучии его клана, но и о будущем страны, недопущении окончательного ее распада на самостоятельные княжества, которых бы ничто не объединяло: ни прошлое, ни настоящее, ни тем более будущее. Поскольку эти феодальные дома объективно олицетворяли собой противоборствующие тенденции, четко проявившиеся в тогдашнем японском обществе (Есимото - центробежную, а Нобунага - центростремительную), то от выбора Иэясу во многом зависело, какая из этих тенденций одержит верх. На начальном этапе своей военной карьеры Иэясу, возможно, и не воспринимал указанную идею слишком глубоко, но его последующие деяния вполне определенно подтверждают его приверженность идее объединения страны. Цели Нобунага стали ему очень близкими и привлекательными.

Ода Нобунага обладал большим мужеством и огромным военным талантом. Его познания в военном деле, особенно в искусстве подготовки и ведении сражений, использования широкого арсенала средств и приемов для

стр. 79

достижения победы, удивляли современников, восхищали друзей и союзников и вызывали ярость у многочисленных врагов. Он первым успешно применил на японской земле огнестрельное оружие, в большом количестве доставлявшееся сюда европейскими купцами. Он громил вражеские войска, в несколько раз превосходившие численность его собственных. Иэясу не однократно имел возможность лично убедиться в том, насколько тактика Нобунага превосходила способности других феодалов.

Как раз тогда, когда наметилось сближение Иэясу и Нобунага, первый решил сменить свою прежнюю фамилию Мацудайра на Токугава. В исторической литературе высказываются разные мнения относительно причин, побудивших его к этому. Одни полагают, что Иэясу намеревался четко обозначить своего рода разграничительную линию между ним - главой клана Мацудайра - и всеми остальными его членами, чтобы ни у кого не возникало соблазна претендовать на наследование власти и не только внутри клана. Однако более правдоподобной, хотя в какой-то мере и близкой к первой, представляется точка зрения, согласно которой фамилия Токугава, напоминающая о его древних аристократических корнях, открывала перед Иэясу возможность при определенных условиях претендовать на титул сегуна, которого удостаивались лишь лица знатного происхождения. Сторонники этой версии исходят из признания единой генеалогической линии, связывавшей Иэясу со знаменитым родом Минамото, из среды которого вышел первый японский сегун Минамото Еритомо.

Имея такую фамилию можно было на вполне "законных основаниях" претендовать на это самое высокое, после императора, звание в стране, если, конечно, в будущем появятся для этого соответствующие условия. Как бы то ни было, своим решением Иэясу показал, во- первых, насколько высоко он ценит древние японские традиции, в частности, ту систему правления, которая по вине бездарных правителей на его глазах саморазрушалась и приходила в полный упадок, а во-вторых, весьма явственно проявилась такая черта его характера, как политический прагматизм.

После победоносного исхода битвы при Окэхадзама и дружеской встречи в замке Киесу, в конце которой Нобунага и Иэясу неожиданно для присутствовавших, как отмечают некоторые японские историки, обменялись крепким рукопожатием ⁸ (скорее всего это была открытая демонстрация нерушимости их союза), произошел своеобразный раздел сфер влияния: Иэясу отводилась роль покорителя территорий, лежащих на востоке страны, прежде всего принадлежавших феодальному дому Имагава провинций Суруга и Тотоми, а Нобунага должен был целиком сосредоточиться на южном и западном направлениях с целью покорения центральной части страны и в первую очередь провинций Мино, Оми и Исэ.

Десять лет Нобунага и Иэясу, оставаясь верными букве и духу заключенного между ними союза, успешно выполняли, каждый на своем участке, эту миссию, побеждая общих противников и постепенно расширяя свои территориальные владения. Первое крупное сражение, в котором участвовали объединенные войска Нобунага и Иэясу, разгромившие грозных противников - феодалов Асаи и Асакура, произошла летом 1570 г. у реки Анэгава в северной части провинции Оми, всего в семи километрах от замка, где сосредоточивались войска последних численностью 18 тысяч человек. Им противостояли объединенные силы Нобунага и Иэясу - не менее 23 тысяч человек. Войско Иэясу насчитывало около 6 тысяч. Общая численность задействованных с обеих сторон в этой битве войск составила 47 тысяч ⁹ .

Еще за два месяца до этой битвы обстановка в этом районе складывалась не очень удачно для Нобунага. Его войска, относительно легко овладевшие соседней с Мино провинцией Этидзэн, вскоре вынуждены были покинуть ее по причине предательства мужа родной сестры Нобунага, принадлежавшего к феодальному дому Роккаку, владения которого находились как раз в северной части провинции Мино. Есиката - шурин Нобунага - поддержал противников последнего, что резко изменило соотношение сил.

стр. 80

Лишившись надежного тыла - северной части провинции Мино - и оказавшись отрезанным от преданных ему феодалов, Нобунага со своими войсками вынужден был срочно покинуть провинцию Этидзэн и вернуться в свой замок в Гифу, на юге провинции Мино.

Едва оправившись от неожиданного поворота событий, Нобунага предпринял энергичную атаку на замок Одани, принадлежавший дому Асаи и превращенный в крепость, оснащенную мощными оборонительными сооружениями. Боевые действия разворачивались у реки Анэгава, примерно в семи километрах от этого замка-крепости. Несмотря на то, что на помощь Асаи подоспели войска Асакура, прибывшие из провинции Этидзэн, их войска не могли устоять перед объединенной армией Нобунага и Иэясу, оказавшейся намного сильнее противника, превосходя его во всем, но особенно во владении тактическими приемами.

В этом бою с наилучшей стороны проявил себя Иэясу, продемонстрировавший и тонкое понимание характера боя, и методов его ведения. Он проявил также большое личное мужество, храбрость и решительность. В этой военной кампании участвовал и Тоетоми Хидэеси. Союз трех самых крупных и выдающихся военных вождей того времени - Ода Нобунага, Тоетоми Хидэеси и Токугава Иэясу - блестяще выдержал испытание, он помогал этим полководцам одерживать одну победу за другой. Для всех троих победа в крайне важной в стратегическом отношении битве при Анэгава явилась еще одним подтверждением правильности и реальности избранного курса. Это сражение, хотя не все цели были достигнуты (не удалось, в частности, овладеть замком Одани, где скрывалась часть войск Асаи и Асакура, провинция Этидзэн осталась в руках неприятеля), позволило разблокировать стратегически важный район Киото-Осака и тем самым открыло путь к завоеванию новых территорий, которыми владели мятежные феодалы, отвергавшие претензии Нобунага на установление диктатуры.

Тем временем Япония плавно переходила в новую историческую эпоху, главные события и само содержание которой так или иначе были связаны с именами трех великих полководцев. От их понимания характера переживаемого момента и четкого представления, как преодолеть затянувшийся кризис и как необходимо действовать в этих чрезвычайно сложных и весьма специфических условиях, зависело многое, но прежде всего сохранится ли целостность Японии как единого государства и какое будущее ей уготовано. Это были, пожалуй, ключевые вопросы, вокруг которых разворачивались жестокие схватки, никого не оставляя в стороне, жестко требуя от каждого занять вполне определенную позицию.

Это время некоторые исследователи определяют как эпоху личных диктатур, добавляя иногда к ним эпитет "демократический". Историческую эпоху, связанную с именами Нобунага и Хидэеси, в ряде случаев определяют как эру "демократического абсолютизма" ¹⁰ . Данный достаточно краткий период японской истории - немногим более двух десятилетий - при всей его значимости вряд ли может быть отнесен к демократическому этапу. Не только потому, что диктатура и демократия - понятия несовместимые, а главным образом потому, что личности, с именами которых справедливо олицетворяется эта эпоха, по своим политическим и идейным взглядам и практическим деяниям были далеки от принципов и норм демократии. Японское общество, в котором власть как по форме, так и по содержанию представляла собой диктатуру личности, сначала Нобунага, а затем Хидэеси, по своим базовым характеристикам и признакам мало чем отличалось от режима, существовавшего в предшествовавшие времена. В структуре общества, целиком выстроенного по принципу тотального и жесточайшего контроля над людьми, мыслями, нравами и всем укладом жизни, не оставалось места для демократии, даже в самой зачаточной ее форме.

Тем не менее изменения, происходившие в японском обществе во второй половине XVI и начале XVII вв., были достаточно важными, чтобы не оценить их должным образом и не попытаться понять их подлинный смысл

стр. 81

и значение. Это время несло на себе сильную печать переходной эпохи и представляло собой своеобразный рубеж, разделивший две во многом противостоявшие друг другу Японии - старую, уходящую, и новую, нарождающуюся. Нобунага и Хидэеси выступили больше как разрушители старых порядков, а Иэясу в роли созидателя новой Японии. Однако вклад всех троих в фундамент здания будущей Японии был исключительно велик. Существенные перемены претерпел главный вектор развития японского общества: феодальные войны, оставаясь по-прежнему жестокими и свирепыми, постепенно обретают новые черты. Они как бы утрачивают свой личностный характер, перестают играть самоопределяющую роль в жизни общества, превращаясь в борьбу двух противоборствующих лагерей: одного, выступавшего за ликвидацию феодальной раздробленности страны и ее объединение под властью единого верховного правителя, одежды которого уже успел примерить на себя Нобунага, и второго, боровшегося против объединительного движения и пытавшегося сохранить за собой, по существу, неограниченную власть на местах, а если появится возможность, то и продолжить территориальную экспансию.

Эпоха "воюющих государств", когда все воевали против всех, расколола класс феодалов на сторонников и противников воссоздания единого японского государства. Последствия этого еще долго давали о себе знать в переходную эпоху, когда прошлое и будущее не только соседствовали друг с другом, но и вели смертельную борьбу между собой, воздействуя на ту или иную форму исторического и культурного процесса. Возможно, впервые за многовековую японскую историю страна оказалась под властью людей, которые ни своим происхождением, ни социальным положением, казалось бы, не могли и мечтать, что когда-нибудь окажутся у кормила правления в стране, где родословие и принадлежность к знатным домам и фамилиям соблюдались неукоснительно. Этим требованиям не отвечали ни Нобунага, ни тем более Хидэеси. Первый, хотя и происходил из феодальной семьи, но не вполне знатной. Что касается Хидэеси, то он и вовсе был без рода и племени, даже в кругу близких ему людей считался "выскочкой". В силу случайного стечения обстоятельств он оказался на гребне политической жизни, что позволило ему проявить природную одаренность и недюжинный талант военачальника.

Новые времена оказались для Иэясу началом его бурной и блестящей карьеры как выдающегося военного и мудрого государственного деятеля. Многим он был обязан знакомству, сотрудничеству и дружбе с Нобунага. Это позволило ему осуществить самые дерзновенные, с детских лет вынашиваемые планы по захвату и подчинению обширных территорий на востоке страны. Нобунага не только поддержал воинственные устремления Иэясу, но и всячески содействовал их осуществлению. Так было, в частности, когда на пути реализации этих планов встал могущественный феодальный владетель Такэда Сингэн (1521 - 1573), властвовавший на огромном пространстве восточной части страны, владевший провинциями Каи и Синано. Обеспокоенный заметно растущей военной мощью Иэясу, который, собственно, и не скрывал планов расширения своих владений за счет присоединения соседних территорий, в том числе и принадлежавших клану Такэда, последний решил нанести упреждающий удар. Его войска вторглись на территорию граничившей с его владениями провинции Тотоми и стали стремительно продвигаться по направлению к Хамамацу, важному пункту на главной дороге страны - Токайдо.

Поначалу Иэясу предполагал, что захват этого города-замка не входит в планы Сингэна, преследовавшего более важную цель - захват столицы. Иэясу установил слежение за продвижением его войск на запад, одновременно, опасаясь осложнения военной ситуации, он обратился за помощью к Нобунага с просьбой о подкреплении. Нобунага быстро откликнулся и направил в провинцию Тотоми свои войска, которые во взаимодействии с армией Иэясу остановили продвижение войск Сингэна, а затем и вступили в бой с ним. Сражение произошло 6 января 1573 г. у местечка Микатагахара к севере-

стр. 82

западу от Хамамацу, где располагалась ставка Иэясу. Это был скоротечный и беспорядочный рукопашный бой, который длился всего два часа и проходил в темное время суток. Более подготовленная и лучше обученная для ведения подобных боев армия Сингэна имела очевидное преимущество. Ее солдаты забросали камнями воинов Иэясу и Нобунага, которые, не имея достаточного опыта ведения ночных боев, вынуждены были отступить, оставив на поле битвы сотни своих солдат. Число жертв с обеих сторон составило примерно две тысячи человек ¹¹ .

Сражение, хотя и имело в сущности местное значение, оказало немалое влияние на расстановку сил в этом регионе, явилось фактором, сдерживавшим осуществление планов Иэясу по установлению в этой части страны своего полного и безоговорочного господства. Такэда Сингэн, силу которого явно недооценили должным образом ни Нобунага, ни Иэясу, мог сорвать осуществление их объединительной миссии, ибо он сам надеялся выступить в этой роли. Неизвестно, как развивались бы события и как сложилась бы судьба этих двух военных вождей, да и всей страны, если бы не скоропостижная смерть Сингэна от до конца не выясненной тяжелой инфекционной болезни. Его сын двадцатидевятилетний Кацуери, возглавивший после смерти Сингэна клан Такэда, уступал своему отцу во всех отношениях, но особенно по части полководческого искусства. Все это отрицательно сказалось на состоянии некогда могущественной, профессионально хорошо обученной армии, которая, собственно, не могла сколько- нибудь серьезно противостоять армиям Нобунага и Иэясу. Сокрушительное поражение Кацуери в битве при Нагасино, в ходе которой войска Нобунага и Иэясу впервые широко использовали пехотинцев (асигару), вооруженных огнестрельным оружием, отбило у нового главы этого клана всякую охоту продолжать дело отца и вести борьбу против своих смертельных врагов. Он прожил еще семь лет в своей родной провинции Каи, отошел от активных дел и вел, по существу, затворническую жизнь. Он умер в 1582 г. в возрасте 36 лет.

Между тем Иэясу, пользуясь полной поддержкой Нобунага, продолжал наращивать силы, шаг за шагом расширяя и укрепляя свою власть и влияние на востоке страны. Казалось, что события в этом регионе развиваются именно так, как они были задуманы новыми фактическими властителями, и ничто не могло изменить ход и исход событий. Время работало на них. И вдруг свершилось то, чего меньше всего ожидали не только Иэясу, но и все сторонники Нобунага, расценившие это как удар ножом в спину. Ода Нобунага стал жертвой заговора, организованного одним из его боевых генералов Акэти Мицухидэ. Трагические события, разыгравшиеся на рассвете 1 июня 1582 г. в столичном храме Хоннодзи, где остановился на ночлег прибывший в Киото Нобунага, в результате которых погибли Нобунага и его старший сын - Нобутада, привели его союзников в шоковое состояние. Печальная весть с быстротой молнии облетела всю страну, вызвав у одних искреннюю скорбь, а у других нескрываемую радость и бурное ликование, поскольку они искренне поверили в реальность восстановления старых порядков. Пока в стане противников Нобунага, включая высших столичных сановников, судили и рядили, как будут дальше развиваться события, среди генералов, сохранявших верность его идеалам, обсуждался другой вопрос: кто станет его преемником. Наиболее реальными претендентами на власть были Хидэеси и Иэясу. Шансы последнего оценивались даже выше, но события развернулись так, что Хидэеси оказался ближе к власти. Этому не в последнюю очередь способствовал и сам Иэясу, занявший, как всегда, выжидательную позицию.

Между тем Иэясу был не только ближе всех к Нобунага, но и располагал серьезной военной силой, которую мог применить в схватке за лидерство. Отношения между ними были настолько близкими и теплыми, что окружение воспринимало этих двух военачальников как одно целое. Их тянуло друг к другу. Они часто встречались, проводили многочасовые беседы, обсуждая самые важные вопросы, в том числе связанные с будущим устройством Японии, участвовали в чайных церемониях, посещали театрализованные пред-

стр. 83

ставления, которые специально для них организовывались, выезжали вместе на соколиную охоту, любовались красотами столицы и ее окрестностей.

Нобунага питал к Иэясу теплые и нежные чувства, высоко чтил его полководческий талант, добропорядочность, деловые и человеческие качества, прислушивался к его мнению, высоко ценил ум и удивительную проницательность. Со своей стороны, Иэясу преклонялся перед Нобунага, обожествлял его, признавал его лидерство, восхищался его качествами прекрасного полководца, талантливого государственного деятеля, способного организатора. Их отношения отличались полным взаимным доверием, открытостью, искренностью и откровенностью.

Казалось, что все это позволяло Иэясу занять четкую и решительную позицию и заявить о своих вполне обоснованных претензиях на власть. Он мог использовать и то обстоятельство, что первым узнал о разыгравшейся в столице трагедии, поскольку находился неподалеку от Киото, во всяком случае намного ближе, чем остальные военачальники, занятые военными кампаниями на окраинах страны. Ему не стоило бы большого труда захватить столицу, подавить мятеж, ликвидировать заговорщиков и провозгласить себя верховным правителем. Но он почему-то не воспользовался благоприятной для него ситуацией и предпочел иное решение. Тем временем его шансы захватить власть, казавшиеся вполне реальными, быстро улетучивались, разбиваясь о его нерешительность и медлительность. Время уходило, и вместе с ним несбыточными становились упущенные возможности.

Почему же все-таки Иэясу не решился на шаг, который открывал перед ним прямой и кратчайший путь к власти? На этот вопрос до сих пор нет достаточно ясного и убедительного ответа. Возможно, промедление Иэясу с принятием решения было продиктовано стремлением выждать момент и действовать наверняка, а может быть уверенностью, что его звездный час еще не настал.

Некоторые японские исследователи полагают, что Иэясу, находившийся в момент разыгравшейся в столичном храме Хоннодзи трагедии в небольшом портовом городе Сакаи, близ Осака, намеревался направиться в столицу, но не поступил так, опасаясь за собственную жизнь. Не решившись атаковать Акэти, он в сопровождении немногочисленной свиты направился в провинцию Исэ, а уже оттуда вернулся к себе, в провинцию Микава. Те, кто сопровождал Иэясу и тем самым спас его от возможных дорожных неприятностей, были жители провинции Ига, доказавшие ему свою преданность. В дальнейшем, придя к власти, он из этой категории набирал охрану для своего замка ¹² .

Известный японский историк Кувата Тадатика, пытавшийся на основе изучения и сопоставления ряда исторических документов восстановить хронологию событий, считает, что у Иэясу не было каких-либо поползновений встревать в дела с неизвестным исходом, тем более, что, как пишет этот автор, Иэясу всегда был весьма рассудительным и никогда не действовал сгоряча. При обсуждении кризисной ситуации, на которое Иэясу созвал всех, кто сопровождал его в этой поездке, было решено немедленно покинуть Сакаи и направиться в свою провинцию Микава. Самое опасное, что могло угрожать его жизни, так это дорога, которая пролегала через весьма неспокойную провинцию Ига. Впрочем, на сей раз все обошлось благополучно. Жители этой провинции продемонстрировали к Иэясу вполне дружеское расположение, а 200 их представителей, в основном из числа владельцев небольших поместий (так называемые дзисамураи), сопровождали его до побережья Сиранохама в провинции Исэ, откуда Иэясу и его свита, погрузившись на судно, приплыли в порт Оминато в провинции Микава. Отдавая должное боевым заслугам жителей провинций Ига, Иэясу, став сегуном, приглашал их на службу в администрации и в охране ¹³ . Как бы то ни было, вполне очевидно, что в тех действительно сложных условиях, когда ход событий невозможно было предугадать, Иэясу по-прежнему придерживался своей излюбленной тактики выжидания, которая не раз позволяла ему выходить невредимым из самых трудных ситуаций.

стр. 84

Между тем время шло, и то, что в силу своего характера не решился сделать Иэясу, с успехом осуществил Хидэеси, у которого не возникало никаких сомнений, как следует ему поступать в неожиданно сложившейся ситуации. И хотя он со своими войсками находился далеко от столицы, готовясь атаковать боевые позиции одного из наиболее могущественных феодалов западной Японии - Мори Тэрумото, это не помешало ему принять быстрое решение и немедленно двинуть войска на Киото для подавления мятежа генерала Акэти. В открытом бою Хидэеси нанес сокрушительное поражение войскам Акэти, никак не ожидавшего столь стремительного броска Хидэеси, сумевшего за короткое время настичь и уничтожить предателя. В завязавшемся на подступах к столице бою Акэти был убит, а Хидэеси победителем вошел в город, тем самым заявив о себе как о единственно реальном претенденте на верховную власть в стране.

Летом 1582 г., когда погиб Ода Нобунага, закончилась его эра и начался отсчет новой эпохи - эпохи Тоетоми Хидэеси. Правление Нобунага длилось всего 17 лет, если началом считать 1565 год, когда, воспользовавшись резким обострением отношений внутри правящей сегунской династии, результатом чего стала смерть сегуна Еситэру, он вошел с войсками в столицу, продемонстрировав тем самым свою силу и готовность самолично управлять страной. Если же за исходный пункт брать 1573 г., когда был низложен пятнадцатый по счету тридцатишестилетний сегун Есиаки (1537 - 1597) из правившей тогда династии Асикага, назначенный самим Нобунага, и когда, в сущности, был ликвидирован институт сегунов, то срок его пребывания у власти сократится до девяти лет. Так или иначе, он пребывал у власти непродолжительное время. К тому же подвластными ему были далеко не все японские земли. Можно считать, что он находился лишь в самом начале пути к объединению Японии и созданию единого государства на японской земле. Теперь остававшийся еще очень длинным и тяжелым отрезок этой трудной дороги предстояло пройти уже под водительством Хидэеси, мужественно взвалившего на свои плечи эту тяжелую ношу.

Что касается Иэясу, то ему предстояло пережить трудные дни: необходимо было срочно и, по существу, заново выстраивать свои отношения с новым правителем. Конечно, наступившая эпоха сохраняла многие черты, связывавшие ее с эрой Ода Нобунага, да и главное ее содержание тоже не изменилось, поскольку неизменными оставались цели объединительного процесса, однако характер отношений между главными его участниками не мог не претерпеть определенных изменений. И хотя внешне взаимоотношения Хидэеси и Иэясу оставались вполне респектабельными и уважительными, на самом деле они были не такими уж безоблачными. То, что Хидэеси прилюдно называл Иэясу "человеком долга" (ритигимоно) ¹⁴ , еще ни о чем не говорило и тем более не могло скрыть неприязнь Хидэеси к Иэясу, порожденную чувством зависти и скрытым соперничеством. Стремление быть как можно ближе к Нобунага, различия в происхождении и социальном положении, не говоря уже о способностях в области военного искусства, лишь усиливали соперничество между ними, заставляя при этом соблюдать определенный декорум, чтобы скрывать свои подлинные чувства и мысли.

При жизни Нобунага разногласия между Иэясу и Хидэеси не выходили за рамки личных отношений и не влияли сколько-нибудь существенно на определение целей борьбы, разработку тактики и стратегии. Слишком велик был авторитет Нобунага для обоих. Тогда никому и в голову не могло прийти желание сравнивать Нобунага и Хидэеси, а тем более противопоставлять их.

То, что не позволяли себе военачальники, нисколько не смущало впоследствии японских историков. Некоторые из них, пытаясь выявить различия между Нобунага и Хидэеси, утверждают, что Нобунага был не столь выдающейся личностью, как его представляют, что он был якобы психически неуравновешенным, откуда проистекают его необузданная жестокость и крайнее высокомерие. Именно это, считают они, отличало Нобунага от Хидэеси,

стр. 85

который был более уравновешенным, терпимым и покладистым по отношению к своим подчиненным ¹⁵ .

Однако для умного и хитрого Иэясу такого вопроса никогда не существовало. Сравнение этих двух личностей было для него абсолютно неприемлемым. Высоко оценивая Нобунага, он считал его одним из самых выдающихся военных и государственных деятелей едва ли не за всю историю Японии. Правда, Еритомо он все же ставил выше Нобунага. Хидэеси же он рассматривал как выскочку "смутного времени", случайно оказавшегося на гребне политических событий и не обладавшего для своего выдвижения необходимыми качествами. Тем не менее судьба движения за объединение японских земель и создание единого государства оказалась в руках Хидэеси, и Иэясу ничего не оставалось, как налаживать нормальные отношения с новым лидером, не забывая при этом, разумеется, и о своих собственных интересах.

Внезапная гибель Нобунага повергла в состояние панической растерянности не только его противников, но и сподвижников из числа военачальников и влиятельных феодальных кругов, поддерживавших его планы воссоединения страны и укрепления японской государственности. Сложившуюся крайне тревожную ситуацию многие оценивали по- своему, пытаясь определить свое место и свою роль в событиях, развитие которых могло принять и совершенно иную конфигурацию. Стремительное восхождение Хидэеси встретило понимание и поддержку далеко не у всех авторитетных военачальников из лагеря Нобунага. Некоторые в этой роли видели сына Нобунага - Нобукацу, который вначале принял сторону Хидэеси, а затем отказался от этого, посчитав, что своим слишком пышным и неоправданно помпезным восхождением Хидэеси, сопровождавшимся прямо-таки карнавальным шествием, оскорбил память о его отце и поэтому не может считаться продолжателем дела Нобунага. В этом активно поддерживал его и Иэясу, хотя это противоречило его обычной выжидательной тактике. Негативное отношение Нобукацу к Хидэеси выразилось и в таком коварном и жестоком поступке, как принуждение троих своих советников к самоубийству на том только основании, что они питали дружеские чувства к Хидэеси.

Все указывало на то, что избежать открытого вооруженного столкновения двух армий - так называемой Западной, которой командовал Хидэеси, и Восточной, объединившей войска Иэясу и Нобукацу, не удасться. Широкомасштабные военные действия развернулись весной 1584 г. на территории четырех провинций - Овари, Ига, Исэ, владельцем которых был Нобукацу, и Микава, родовой провинции Иэясу. Главные сражения проходили в районе населенных пунктов Комаки и Нагакутэ. В начале кампании превосходство было на стороне Хидэеси, что в определенной мере объяснялось тем, что он использовал момент внезапности для вторжения своих войск в пределы провинции Овари и захвата замка Инуяма, имевшего стратегическое значение. Однако Иэясу и Нобукацу, укрепив оборонительные линии своих войск, расположили их примерно в 10 км от главных сил Западной армии в окрестностях Комаки.

Развивая наступление, ударные силы армии Хидэеси вошли на территорию соседней с Овари провинции Микава, где они были перехвачены и полностью разгромлены. В битве при Нагакутэ, которая произошла 18 мая в "час лошади" (полдень), войска Хидэеси потерпели сокрушительное поражение. Вскоре он вынужден был покинуть театр военных действий и возвратиться в свой Осакский замок, опасаясь, что его столь длительное отсутствие (более двух месяцев) может спровоцировать крупного феодала Тесокабэ Мототика, владевшего тремя провинциями на острове Сикоку, на захват главной цитадели Хидэеси и всего прилегающего к замку и городу района. Военная кампания, начатая Хидэеси, в которой, по некоторым оценкам, с обеих сторон было задействовано более ста тысяч войск, завершилась убедительной победой Иэясу. Обе армии понесли тяжелые потери, оцениваемые в более чем десять тысяч человек. Большую часть этих потерь понесла армия Хидэеси ¹⁶ .

стр. 86

Из всех сражений, проведенных до этого Хидэеси, это было, пожалуй, самым крупным его поражением. Как справедливо отмечают некоторые японские историки, военная кампания Комаки-Нагакутэ имела далеко не только местное или локальное значение. Сражения армий Хидэеси и Иэясу происходили и на других территориях, в частности, в провинциях Исэ, Идзуми, Синано и др. Однако данное сражение, как для Хидэеси, так и для Иэясу, имело куда большее политическое и дипломатическое, нежели военное значение. Иэясу сумел одержать победу в этом местном бою, хотя в войне, которая охватывала, по существу, всю страну, он по-прежнему находился в подчинении Хидэеси ¹⁷ . Рассказывают, что однажды в кругу своих сподвижников Хидэеси, бахвалясь своими боевыми успехами, заявил, что ни в одной из многочисленных битв, в которых он участвовал, не терпел поражения. Присутствовавший на этой встрече Иэясу тут же отреагировал на его слова, воскликнув: "Вы что забыли Комаки? В военных делах нужна точность". Хидэеси ничего не ответил и тут же покинул помещение ¹⁸ .

Одним из важных результатов победы в военной кампании Комаки - Нагакутэ стало то, что Иэясу помимо ранее принадлежавших ему провинций Микава, Тотоми и Суруга, стал обладателем еще двух - Каи и Синано. Теперь он владел уже пятью провинциями.

Иногда высказывается мнение, что Иэясу сознательно обострял ситуацию, доводя ее до военной развязки, используя в этих целях сына Нобунага - Нобукацу и стремясь продемонстрировать Хидэеси свою реальную военную мощь. Эти расчеты сводились к тому, что в случае, если эта сложная интрига возымеет определенное действие, то может возникнуть ситуация, когда он готов будет признать власть Хидэеси, но и себе обеспечить выгодное положение в руководстве новой военной коалиции, складывавшейся уже после гибели Нобунага ¹⁹ . Похоже, этот его план, если он действительно существовал, был успешно реализован, и Иэясу тем самым получил практически полную свободу действий, что позволило ему расширять свои владения на востоке страны.

К концу 1584 г. между Хидэеси и Иэясу было заключено перемирие, которое отвечало интересам обеих сторон, но и оно, как прекрасно понимали и Хидэеси, и Иэясу, лишь на какое-то время снимало напряженность в их взаимоотношениях, внося необходимое успокоение в ряды их сторонников и сподвижников. Каждый из них тем не менее продолжал рассчитывать на свой собственный успех. Хидэеси казалось, что, обеспечив надежную безопасность на восточном фланге, ему удасться сконцентрировать свои силы на западном участке, продолжить кампанию по покорению мятежных территорий, расположенных к западу от столицы. Лишь после этого он предполагал серьезно заняться восточным регионом, где безраздельно хозяйничал Иэясу. Последнему тоже выгодно было сковать действия Хидэеси границами западной Японии, а самому тем временем поставить под свой контроль все восточные земли, превратившись в единственного и полновластного хозяина этой огромной территории. Не трудно предположить, что подобные настроения Иэясу были хорошо известны Хидэеси, постоянно следившего за поведением и действиями своего союзника, которому он, пожалуй, никогда не доверял полностью. Главным для Хидэеси было не допустить слишком быстрого роста военного могущества Иэясу и стремительно растущего его влияния на события не только местного, но всеяпонского масштаба.

Все эти годы каждый из них старался не отходить слишком далеко от той позиции, при которой даже плохой мир лучше вполне возможного вооруженного противостояния сторон. К тому же они полностью погрузились в решение своих неотложных задач. Хидэеси втянулся в масштабные военные операции, которые он вел на островах Сикоку и Кюсю, а Иэясу усиленно занимался обустройством своих провинций, совершенствуя систему их административного управления. В то же время он продолжал расширять свои владения, покоряя все новые земли на востоке страны. Серьезной угрозой этой его территориальной экспансии был могущественный феодал Ходзе

стр. 87

Удзимаса, владения которого располагались в одном из самых богатых районов страны - Канто, состоявшем из восьми провинций, протянувшихся к востоку от столицы. Понимая, что собственными силами ему не одолеть столь грозного соседа, он призвал на помощь Хидэеси. Два полководца вновь объединили свои силы и в 1590 г. после пятимесячной осады захватили главный замок противника - Одавара. В этом сражении Ходзе был убит, а его армия, лишившаяся своего предводителя, распалась и не являлась уже реальной военной силой.

Свержение клана Ходзе открыло перед Иэясу возможность беспрепятственно продвигаться и захватывать все новые земли, превращая их в подвластные себе территории. Восточная Япония была близка к тому, чтобы стать подлинной вотчиной Иэясу. Для Хидэеси победа над Ходзе тоже имела важное значение. С ней он связывал свои надежды на скорое завершение долгой и тяжелой войны за объединение страны. Правда, и после совместных боевых действий против Ходзе образ строптивого и непокорного Иэясу окончательно не рассеялся, а, возможно, еще больше укрепился в сознании Хидэеси. Это заставило его искать новые, более эффективные средства, способные сдерживать непомерные территориальные притязания Иэясу. Одно из таких средств сводилось к тому, чтобы побудить Иэясу добровольно отказаться от принадлежавших ему пяти провинций (включая его родную провинцию Микава), а взамен получить четыре другие провинции - Мусаси, Идзу, Кодзукэ и Симодзукэ, которые по общей площади не уступали прежним, даже превосходили их. Тем не менее такой "обмен" имел и очевидные минусы для Иэясу. Во-первых, этот район был не очень хорошо ему знаком, а во-вторых, предстояло практически заново обустраивать его, возводить здесь новые оборонительные сооружения, решать множество сложных задач экономического и административного характера, оборудовать места расквартирования войск и т.д. и т.п. Поэтому поначалу Иэясу воспринял это без особого энтузиазма и даже с некоторым огорчением. Но зная крутой нрав Хидэеси и не желая нового обострения отношений, он вынужден был согласиться с этим его решением. Цель Хидэеси, очевидно, заключалась в том, чтобы держать Иэясу как можно дальше от столицы и вообще от главных политических событий, ограничив его действия пределами восточной Японии, искусственно отгородив ее от остальной территории страны.

Уже в то время стали отчетливо проступать признаки того, что в развитии Японии вновь обозначились две линии - "западная" и "восточная". Первая была представлена Хидэеси, а до этого его предводителем Нобунага, а вторая - Иэясу, судя по всему, начавшему возвращаться к временам первого сегуна Минамото Еритомо, который являлся для него выразителем подлинно японских традиций и нравов, служил тем образцом, которому необходимо во всем подражать. За пять столетий до этого Япония уже проделывала сложный исторический зигзаг, развиваясь по ломаной линии - от сегуната Камакура, возникшего как выразителя духа и интересов именно восточных феодалов, к сегунату Муромати, появление которого означало победу Запада над Востоком. Теперь движение японской истории как бы вновь вышло на путь, овеваемый сильными восточными ветрами. Эта линия окончательно утвердится несколько позже, а пока еще в течение ряда лет Иэясу будет вести нелегкую борьбу за остававшиеся неподеленными между членами новой элиты территории на востоке и исподволь готовиться к строительству нового японского государства, которым, в чем у него не было сомнений, править будет именно он.

Лишившись в результате обмена территориями своего родового замка Оказаки в Микава, Иэясу стал лихорадочно подыскивать новое место, где можно было бы разместить свою администрацию и откуда было бы удобно управлять принадлежавшей ему огромной территорией на востоке страны. Его выбор пал на небольшой рыбацкий поселок под названием Эдо (дословно "Речные ворота"), расположенный на тихоокеанском побережье основного острова Хонсю, где залив вдавался в широкую часть суши. Здесь же располагалась небольшая крепость, построенная в середине XV в. с оборо-

стр. 88

нительной целью местным маловлиятельным феодалом Ота Докан. Это место устраивало Иэясу, по крайней мере, по трем причинам. Во-первых, оно располагалось в той части острова Хонсю, откуда он мог управлять своими владениями эффективно. Во-вторых, здесь пролегали жизненно важные не только сухопутные, но и водные пути, приобретавшие все большее как экономическое, так и политическое значение. Наконец, отсюда было недалеко до города Камакура, где когда-то располагалась ставка Еритомо (очень важный для Иэясу факт).

Строительство нового города, где предполагалось разместить резиденцию Иэясу, его администрацию, членов дома Токугава и многочисленных вассалов, с самого начала приняло такие масштабы и размах, которые не знал ни один из многочисленных замков- городов, возникавших в те времена по всей Японии. Непременным и главным атрибутом таких городов был замок, служивший одновременно и крепостью, и резиденцией крупных местных феодалов. План застройки был тщательно продуман, а строительные работы настолько грандиозны, что не оставалось сомнений: на побережье, на сильно заболоченной территории, отделявшей сушу от океанских просторов, сооружается нечто невиданное. Было очевидно, что речь шла о закладке города, которому суждено стать новой столицей новой страны. В этом отношении строительство города Эдо можно в чем- то сравнить с возведением Санкт-Петербурга, разумеется, не по облику и тем более не по размерам этих городов, а по некоторой схожести их судеб как столиц, вобравших в себя новые веяния и тенденции в развитии этих государств. Правда, будущий Токио (как Эдо стал называться после падения дома Токугава) начал возводиться на целое столетие раньше Санкт-Петербурга.

Строительство новой резиденции Иэясу проходило в обстановке, когда Хидэеси, обуреваемый навязчивой идеей военной экспансии на материк, вел подготовку к этому вторжению и не мог лично следить за тем, как шло гигантское строительство новой штаб- квартиры Иэясу и города-замка, а тем более помешать этой стройке, в которую вовлекались все новые массы людей, доставляемые из близлежащих провинций. Иэясу в полной мере использовал эту ситуацию в свою пользу. Когда в 1592 г. началось вторжение в Корею, которой отводилась роль первой жертвы на длинном и долгом пути покорения Китая, а в случае военных успехов, и Индии, градостроительные работы находились уже в самом разгаре. Иэясу выступал против посылки войск в Корею, считал японскую экспансию на материк большой ошибкой, могущей в будущем обернуться большой бедой для самой Японии. Мнение Иэясу, о котором знал или, по крайней мере, мог догадываться Хидэеси, не повлияло на принятое последним решение. Более того, какое-то время, пока шли военные действия в Корее, Иэясу находился на Кюсю, где располагалась военная ставка Хидэеси, осуществлявшего общее руководство военной кампанией на Корейском полуострове.

Между тем строительные работы в Эдо и в отсутствие Иэясу не только не останавливались, но приобретали все более широкие масштабы: проводились сложные дренажные работы по осушению болот, создавались судоходные каналы, практически заново возводилась система обеспечения жителей города питьевой водой и т.д. Однако главным объектом строительства стал огромный замок, который представлял бы собой не только мощную военную крепость и место постоянного обитания членов токугавской фамилии, но и являлся бы символом будущей Японии. И хотя Эдо, по замыслу его создателей, предстояло быть главным городом страны, его планировка отличалась от древних столиц - Нара и Киото, которые, четко следуя классическому китайскому образцу, возводились в форме квадрата, внутри которого проходили прямые улицы - с севера на юг и с запада на восток. В Эдо же улицы расходились радиально из одного центра, представленного массивным замком-дворцом. Своеобразны были и многочисленные городские постройки.

Замок Эдо, более двух с половиной столетий служивший постоянной штаб-квартирой сегуната Токугава, вызывал у современников чувство и удив-

стр. 89

ления, и восхищения. Поражали прежде всего масштабы сооружения, равного которому в то время не было в мире. Длина высоких и мощных крепостных стен со множеством сторожевых башен и встроенными в них бойниц, составляла по периметру 16 км. Крепость окружали широкие рвы, наполненные водой. Внутри ее был воздвигнут еще один ряд укреплений в виде крепостного вала длиною 6,4 км и высоких стен. Огромная замковая территория была поделена на четыре участка, на которых располагались различные строения, как правило, одноэтажные, предназначавшиеся для проживания в них членов сегунской династии, а также служебные помещения, где располагалась администрация сегуна.

Однако главной достопримечательностью замка была высокая башня, которую можно было видеть на огромном расстоянии со всей округи. В проектировании и строительстве замка принимал непосредственное участие сам Иэясу. Замок предназначался прежде всего для военных целей и должен был представлять собой настоящий бастион. Впрочем эту роль ему не суждено было сыграть. Предназначение замка в конечном счете свелось к трем основным функциям: резиденция сегуна; местопребывание его правительства или администрации; место проведения официальных приемов знатных феодалов и высоких государственных сановников.

На некотором расстоянии от замка через небольшую речку - приток главной водной артерии города Сумидагава в его самой узкой части был построен деревянный мост длиною почти в 70 и шириной немногим более 8 м. Берега реки с обеих сторон были выложены гранитом, который использовался и на строительстве замка. Его доставляли на стройку из близлежащих провинций, главным образом морем. Сооружение, по тем временам достаточно большое, получило название Мост Японии (Нихомбаси). Это было самое оживленное в городе место. На нем густой сетью располагались торговые лавки. Мост, наряду с замком, стал исторической достопримечательностью города. Существуют разные объяснения происхождению его наименования. Одним из них является утверждение, что в строительстве моста принимала участие вся Япония. По мнению А. Л. Садлера, бывшего профессора центра восточных исследований университета Сиднея, более правдоподобна версия, согласно которой именно от этого места начинался отсчет расстояний, фиксируемых на главных магистралях, расходившихся по разным направлениям от Эдо. На этих трактах через каждый ри (четыре километра) устанавливались каменные столбы, отмечавшие расстояние от Моста Японии ²⁰ .

В ходе застройки Эдо постоянно шло наступление на море с целью расширения территории города. Город отвоевывал у моря все новые пространства. Сам замок подступал к заливу настолько близко, что во время прилива океанские волны достигали его крепостных стен. Небывало быстрыми темпами строились новые улицы, фешенебельные особняки, в которых селились представители знатных домов, кварталы ремесленников и торговцев, прибывавших в Эдо из разных частей страны, объединявшихся в цехи и гильдии, и создававших здесь свои поселения.

Современников, наблюдавших за ходом строительства города, помимо его размаха и темпов, поражали еще две особенности. Во-первых, здесь возводились более широкие и длинные улицы по сравнению с другими японскими городами с их невероятно тесными и узкими улочками, на которых часто трудно было разъехаться двум рикшам. Во-вторых, необычайно быстро росло население города, чего не наблюдалось, пожалуй, ни в одной другой стране мира. Уже в начале XVII в. в Эдо проживало 150 тыс. жителей, причем их численность продолжала стремительно увеличиваться, достигнув к концу этого века 350 тыс. человек ²¹ . Таких темпов роста городского населения не наблюдалось ни в одной другой стране мира. Эти цифры особенно впечатляют на фоне данных об общей численности населения Японии, в конце XVI в. составлявшей 18 млн. человек, а за следующее столетие возросшей еще на 6 млн. и достигшей 24 млн. человек ²² . Если в конце XVI - начале XVII в.

стр. 90

население города Эдо составляло 0,8% всего населения страны, то к концу XVII в. этот процент достиг 1,5.

Примерно треть всего населения Эдо составляли самураи, в число которых входили как непосредственные вассалы Иэясу (хатамото), переселившихся в большом количестве в Эдо, чтобы быть поближе к своему сюзерену, так и многочисленные представители военного дворянства (самураи), сопровождавшие крупных местных феодальных владетелей во время их пребывания в Эдо, как того требовала жесткая система посменного нахождения дайме при дворе сегуна (санкин-котай), обязывавшая так называемых посторонних дайме в течение года проживать со всей своей свитой в Эдо, демонстрируя таким образом свою лояльность к центральной власти. Влиятельные феодалы, соревнуясь друг с другом, возводили в городе роскошные особняки для себя и членов свой семьи, а также жилые строения для домочадцев и личной охраны. Огромное число воинов, постоянно и временно проживавших в Эдо, давало повод именовать этот город "столицей самураев".

Среди гражданского населения города преобладали торговцы и ремесленники. Последние прибывали в большом количестве отовсюду и были самых разных специальностей - плотники, столяры, кузнецы, мастера по ковке металла, изготовлению изделий из серебра, портные, сапожники и т.д. Они кучно селились в отведенных им кварталах, получивших названия в соответствии с наименованием профессии проживавших там мастеров. Неподалеку от этих кварталов располагались торговые лавки, в которых продавали рыбу, овощи, фрукты, всякую иную снедь, доставляемую со всей округи. Не только местные жители, но и иностранцы, впервые посетившие Японию, не скрывали своего восхищения архитектурой нового города, величественным видом замка, очень привлекательными в своем колоритном национальном убранстве улицами, каждую из которых украшали искусно разрисованные ворота.

До сих пор многих поражают сроки, за которые практически на пустом месте был воздвигнут город, сохраняющий славу одной из самых крупных и красивых столиц мира. Первый этап городского строительства занял всего 15 лет. Этот срок мог быть и того меньше, если бы Иэясу не приходилось довольно часто отвлекаться на другие дела. В частности, когда Хидэеси после завершения военной кампании на Корейском полуострове возвратился в свою постоянную резиденцию в Осака, ему пришла идея построить новый замок, где бы уставший от жизни и заметно постаревший диктатор мог провести свои последние годы в окружении близких и дорогих ему людей. Место для замка было выбрано примерно на полпути от Осака до Киото. В строительстве замка вместе с другими феодалами, входившими в круг ближайших сподвижников Хидэеси, должен был продемонстрировать свое усердие и Иэясу. Фактически же это означало, что он должен был ослабить внимание к строительству своего детища - Эдо, вкладывая свои средства и направляя строителей на стройку замка Фусими, дабы не навлечь на себя гнев и подозрение со стороны Хидэеси. На сроки завершения строительства города Эдо повлияли и неожиданно возникшие трудности, связанные со сложными дренажными работами на прилегающей к морю территории, а также с устройством обводных каналов, рытьем колодцев и артезианских скважин, призванных решить проблему хронической нехватки питьевой воды, особенно в связи с быстрым ростом городского населения.

Политическая и военная ситуация в стране не располагала Хидэеси к беззаботной жизни, которую он бы вел, отгородившись от насущных проблем толстыми стенами замка Фусими. Два вопроса беспокоили его особенно: ухудшение состояния здоровья, что вызывало серьезную тревогу как у него самого, так и у ближайшего окружения, а также передача власти после его кончины малолетнему сыну Хидэери.

Хидэеси понимал, что с его решением вопроса о наследовании власти могут не согласиться даже его сторонники, поскольку это противоречило многовековым японским традициям, согласно которым передача власти по

стр. 91

наследству - исключительная прерогатива императоров и сегунов. Больше всего он опасался позиции Иэясу.

Находясь на смертном одре, Хидэеси вызвал к себе пятерых своих самых могущественных и влиятельных сподвижников и сообщил им, что хотел бы, чтобы после его смерти власть перешла к сыну, а они служили бы ему так же преданно и искренно, как служили отцу. В этот Совет старейшин (го-тайро), которому Хидэеси вверял не только опекунские функции, но и судьбу страны, вошли Токугава Иэясу, Маэда Тосииэ (1538 - 1599), Мори Тэрумото (1553- 1625), Уэсуги Кагэкацу (1555 - 1623) и Укита Хидэиэ 1573 - 1655). Никто из них, в том числе и сам Хидэеси, не сомневался, что главной фигурой в этом раскладе является Иэясу, у которого больше, чем у кого-либо имелись основания претендовать на верховную власть после ухода из жизни их лидера. Хидэеси потребовал, чтобы все члены Совета принесли клятву и пообещали, что будут строго соблюдать ее. В то же время, зная амбициозные наклонности Иэясу и желая теснее привязать его к своему роду, он прибег к ставшему уже традиционным средству, предложив немедленно заключить брак между своим малолетним наследником и внучкой Иэясу, искренне надеясь, что это удержит последнего от попыток вероломного нарушения клятвы и захвата власти, которая и впредь будет принадлежать его роду. Иэясу поклялся, что передаст всю полноту власти по управлению страной сыну Хидэеси - Хидэери сразу же, как тот достигнет совершеннолетия, то есть примерно через 10 лет.

Вся эта затея с созывом Совета старейшин и обрядом клятвенной присяги на верность нужны были Хидэеси лишь для того, чтобы придать хотя бы видимость законности передачи власти по наследству, поскольку он прекрасно понимал всю незаконность этого шага, ибо Хидэеси не был сегуном и в силу своего плебейского происхождения не мог им стать. Может быть, именно поэтому клятва эта так и осталась неисполненной.

Летом 1598 г. Хидэеси умер в своем замке Фусими. Перед смертью в течение нескольких дней он тяжело страдал от болей в желудке и расстройства кишечника ²³ . Можно предположить, что у него был рак.

Невероятно быстрое забвение клятвы, принесенной старейшинами Хидэеси, во многом объясняется тем, что не прошло и года, как умер Маэда Тосииэ, наиболее сильный из пяти членов Совета старейшин и по-настоящему преданный Хидэеси феодал (его годовой доход исчислялся в миллион коку риса). Ему удавалось сдерживать амбиции тех, кто пытался использовать в своих корыстных целях образовавшееся после смерти Хидэеси своего рода междуцарствие. В первую очередь это касалось Иэясу, который все откровеннее рвался к единоличной власти.

Настойчиво домогаясь власти, Иэясу вызывал растущее недовольство со стороны остальных членов Совета старейшин, сохранявших добрую память о Хидэеси и опасавшихся за жизнь его родных и близких, особенно наследника. Это недовольство постепенно приобретало форму подготовки вооруженного сопротивления действиям и поведению Иэясу, что в тех условиях должно было рано или поздно вылиться в открытое сражение между сторонниками и противниками Иэясу. Возглавил антитокугавскую оппозицию один из руководителей администрации Хидэеси Исида Мицунари, призвавший под ее знамена всех, кто признавал законность власти наследника Хидэеси и готов был с оружием в руках защищать его. Иэясу тоже не дремал. Он посылал своих гонцов не только к своим сторонникам, но и к феодалам, занимавшим нейтральную позицию, с тем, чтобы склонить их на свою сторону. Становилось все более очевидным, что дело идет к конфликту, еще более масштабному и жестокому, чем те, что еще недавно сотрясали всю страну, когда эти же силы выступали как союзники.

К лету 1600 г. в стране практически оформились две крупные противостоявшие друг другу военные группировки, которым предстояло померяться силой и в ожесточенной схватке определить, какая окажется сильнее и завоюет право на управление страной. Пожалуй, единственное, в чем были согласны все члены Совета старейшин, так это в неприятии ими японской

стр. 92

экспансии на материк, которую они решительно осудили, считая такую политику опасной для страны, и приняли решение о незамедлительном выводе японских войск из Кореи. Особенно непримиримую позицию по этому вопросу с самого начала занимал Иэясу. Сохранилось письмо Хидэеси, из которого следует, что несмотря на все его усилия склонить Иэясу на свою сторону по данному вопросу (с этой целью был направлен специальный посланник в Эдо), Иэясу упорно настаивал на том, что война против Кореи будет иметь очень тяжелые последствия для Японии ²⁴ .

Между тем события становились все более тревожными. К этому времени уже сформировалась так называемая Западная армия под командованием любимца Хидэеси Исида Мицунари и опытного военачальника Мори Тэрумото. За короткое время им удалось сколотить довольно мощную военную группировку, состоявшую из тех, кто был недоволен действиями Иэясу. В нее вошли такие влиятельные феодалы и военачальники, как Кониси Юкинага, которого европейцы прозвали христианским дайме за то, что тот при-

стр. 93

нял христианскую веру, Анкокудзи Экэй, участвовавший в походе против Кореи, Укита Хидэиэ, выдавший удочеренную им дочь Маэда Тосииэ замуж за Хидэеси, Тесокабэ Моритика, сын знаменитого феодала Тесокабэ Мототика, автора административного кодекса для местных землевладельцев, Мори Тэрумото, ставший после гибели Нобунага союзником Хидэеси, Симадзу Есихиро, чьи владения находились на юге о. Кюсю, который одним из первых среди японских феодалов принял христианство. Так называемая Восточная армия, которой командовал Иэясу, приняла вызов Мицунари и Тэрумото и готова была вступить в решающее сражение.

Битва произошла ранним утром 15 сентября 1600 г. у деревни Сэкигахара в провинции Мино. Всю ночь шел проливной дождь, войска с обеих сторон находились в напряженном ожидании, когда он закончится и можно будет начать военные действия. Но непогода уже не могла предотвратить сражение, с первых же минут вылившееся в яростные атаки войск Восточной армии. Всего с двух сторон действовали более 200 тысяч воинов (до 120 тыс. приходилось на Восточную армию и около 85 тысяч - на Западную). Впрочем непосредственно в боевых действиях участвовало меньшее количество: в Восточной армии около 117 тысяч солдат, а в Западной несколько менее 45 тысяч. Во всяком случае численность Восточной армии была почти в 2,5 раза большей, чем Западной. Если исходить только из этих цифр, Западная армия была обречена на поражение. За один только день 15 сентября (а именно столько продолжалась эта битва) ее потери, включая все входившие в ее состав части, составили свыше 8 тыс. убитыми. Данные о потерях Восточной армии неизвестны ²⁵ .

Токугава Иэясу одержал оглушительную победу. Он проявил себя не только великим полководцем, великолепно владевшим всеми приемами и методами военного искусства, но и выдающимся дипломатом, сумевшим еще до начала сражения различными посулами, обещаниями и сложными интригами привлечь на свою сторону некоторых мятежных феодалов, не говоря уже о тех, кто занимал нейтральную позицию, терпеливо выжидая. Японские исследователи, тщательно анализируя причины победы Восточной армии и поражения Западной, практически единодушны в том, что боевые действия Западной армии, хотя и соответствовали поставленным задачам, но ее генералам явно не хватало согласованности и необходимой координации своих усилий. По сути дела у нее не было единого командования, что не могло не отразиться отрицательно на действиях, особенно на передовой линии. В противоположность этому Восточная армия отличалась лучшей организацией, более высоким уровнем верховного командования и разнообразием тактических приемов, что обеспечило ей успех ²⁶ . Это была самая крупная и значимая битва в истории Японии как по численности вовлеченных в нее сил, так и по влиянию на ход дальнейшего развития страны. Битва при Сэкигахара ознаменовала начало новой эры в японской истории, связанной с установлением в стране политического режима дома Токугава.

И хотя формально отсчет новой эпохи в японской истории начинается с 1603 г., когда император Гоедзэй пожаловал Иэясу титул сегуна, фактически она началась раньше. После его более чем убедительной победы в сражении при Сэкигахара всем стало ясно, кому реально принадлежит власть в стране. Правда, до установления полного контроля над всей страной Иэясу предстояло провести еще две военные кампании - в 1614 и 1615 гг., чтобы до конца уничтожить последний оплот мятежных сил, укрывавшихся в замке Осака, и учинить физическую расправу над всеми членами дома Тоетоми, не пощадив и сына Хидэеси - малолетнего Хидэери, которого покойный Хидэеси мечтал видеть своим преемником.

Таким образом, власть в Японии перешла в руки нового, третьего по счету, сегуната Токугава, просуществовавшего вплоть до второй половины XIX в., когда Япония вступала в капиталистичесскую эру.

Часто историки, исследующие эпоху Токугава, резонно ставят вопрос, насколько изменился характер японского общества, после того как власть в

стр. 94

стране полностью перешла к дому Токугава и как происходило его реформирование. Попробуем высказать некоторые суждения по этим непростым вопросам. Небходимо иметь в виду, что Токугава Иэясу знаменит прежде всего как выдающийся военачальник и великий полководец, вся жизнь которого была связана с постоянными войнами. Первый раз он вступил в боевое сражение, когда ему было 16 лет, а последний свой бой он провел за несколько месяцев до кончины, когда ему шел 75-й год. Как говорится в его Завещании, речь о котором пойдет ниже, он участвовал в 73 боевых сражениях и 18 раз находился на грани жизни и смерти ²⁷ . И хотя он никогда не уходил от политики, а часто она сама втягивала его в свои хитро запутанные сети, тем не менее он был прирожденным военным человеком и обладал полководческим гением. Не случайно и Ода Нобунага, и Тоетоми Хидэеси испытывали неприкрытую зависть к его удивительным военным успехам, что побудило их направлять Иэясу на самые опасные участки боевых действий в надежде на то, что в каком-нибудь бою он все-таки будет сражен. Но судьба оказалась к нему более чем благосклонной. Из всех, даже самых безнадежных ситуаций он выходил победителем, вызывая раздражение не только у своих врагов, но и соратников, вынужденых, разумеется, скрывать свои подлинные мысли и чувства.

Неудивительно, что, после прихода к власти, его первой и, пожалуй, самой важной задачей стала реализация давней мечты о создании мощной, хорошо вооруженной и обученной армии. Но не такой, которую надо было бы наспех сколачивать в случае военной опасности из отрядов, присланных из разных мест и часто слабо подготовленных для проведения боевых операций в сложных и недостаточно знакомых им условиях. Армия в его представлении должна стать постоянно развивающимся организмом, строиться на принципах строжайшей дисциплины и четкой внутренней организации, готовой беспрекословно выполнять все приказы и распоряжения сегуна. Только такая армия, по его мнению, способна обеспечить спокойствие и порядок в стране, своевременно подавляя волнения и беспорядки, не давая им перерастать в массовые выступления против существующего строя, и вместе с тем сможет успешно отражать возможные внешние угрозы.

Указанные цели вполне отвечали складывавшейся системе власти, в центре которой находилось фактически военное правительство во главе с сегуном. Этим целям служила военная реформа, которой Иэясу уделял весьма большое внимание. Пожалуй, главная ее цель состояла в том, чтобы в единую систему управления всей государственной жизнью были органично вплетены представители военного сословия, главного социального слоя страны и действующие в рамках правительственной военной организации ²⁸ . По существу, все преобразования, которые планировал осуществить Иэясу, в большей или меньшей степени несли на себе военный компонент. Это и понятно, поскольку японское общество по своим главным характеристикам оставалось военно-феодальным. Иэясу стремился еще больше усилить военную составляющую и прежде всего за счет расширения влияния в нем военного сословия и более сильного и глубокого внедрения в систему власти и управления методов, заимствованных из арсенала военного командования, основанного на приказах, наставлениях и инструкциях.

Нельзя сказать, что Иэясу полностью исключал возможность использования гражданских методов, в частности, в налаживании жизни остальных слоев общества: крестьян, жителей городов, становившихся центрами не только ремесла и торговли, но и культуры, искусства, науки, литературы. Тем более, что он обладал определенным опытом управления, накопленным в ту пору, когда ему приходилось решать вопросы административного устройства провинций, длительное время находившихся в его исключительном ведении. Тем не менее этого опыта было явно недостаточно для того, чтобы выстроить такую систему власти и управления, которая отвечала бы требованиям эпохи и в то же время несла в себе элементы гражданского общества. Дело даже не в том, что своих идей на этот счет у него, похоже, не было. Главное состояло

стр. 95

в другом, а именно в неприемлемости для него иных рычагов власти, за исключением военно-силовых методов и средств. И это Иэясу прекрасно понимал, как и то, что ничего нельзя было взять от той политической системы, которая саморазложилась из-за неспособности властей обуздать столетнюю междоусобную войну, развязанную местными феодальными магнатами, в разрушении которой немалая роль принадлежала и Иэясу, и его предшественникам - Нобунага и Хидэеси. Взять из этой системы что-либо полезное для будущего Японии ему не представлялось возможным. Вот почему, наверное, он стал все чаще обращаться к более древним периодам японской истории, пытаясь найти в них ответы на волновавшие его вопросы, в том числе и на главный - как переустроить страну. С этой целью он приглашал к себе ученых из разных областей знания, подолгу расспрашивал их о том, как была устроена жизнь в древних обществах Японии и Китая, об идеях древних мудрецов, особенно китайских. Среди тех, к кому благоволил новый правитель Японии и к советам которых он прислушивался, были его духовный наставник Тэнкай (1536 - 1643), конфуцианский ученый Хаяси Радзан (1583 - 1657), известный ученый Фудзивара Сэйка (1561 - 1619), дзэнский монах Исин Судэн (1569 - 1633) и др. ²⁹ . Вполне возможно, что именно под впечатлением услышанного он стал проникаться все большим доверием к древним учениям, особенно китайских философов, призывавших политиков искать решение насущных проблем современности в идеальном прошлом, которое "должно было, по замыслам Конфуция, играть роль образца идеального будущего" ³⁰ .

Иэясу таким прошлым представлялось время правления Минамото Еритомо, деятельность которого приходится на конец XII века. В этой личности его восхищало многое. Во- первых, в нем Иэясу видел своего пращура, ставшего сегуном за особые заслуги, связанные с его борьбой за независимость Японии и отстаивание ее государственности от посягательств "варваров". Иэясу тоже выступал за единую Японию и тоже заслужил за это высокий титул и пост сегуна. Во-вторых, при Еритомо была предпринята попытка законодательно регламентировать жизнь японского общества, выстроить ее так, чтобы каждый знал свое место и строго исполнял предписанные ему обязанности, соблюдал установленный порядок. Это соответствовало и помыслам Иэясу, который, работая над законами, призванными четко упорядочить отношения между членами общества, постоянно обращался к Еритомо и того же требовал от своих подчиненных. Наконец, в- третьих, Еритомо был ярким представителем так называемой восточной ветви развития японского феодализма, отличавшейся более жесткими формами общественных отношений и более грубыми методами управления, основанными, как правило, на военно- деспотическом принуждении. На западе страны господствовали такие же по своему характеру социальные отношения, но они были облачены в несколько более просторные и менее сковывающие одежды. Запад Японии географически был ближе к азиатскому материку и уже в силу этого имел возможность чаще и активнее соприкасаться с культурой, формами общественной и хозяйственной жизни Китая, Кореи, других континентальных государств, что, несомненно, оказывало благотворное влияние на социальное и культурное развитие этого региона. Иэясу же был представителем, если можно так выразиться, грубого феодализма и, возможно, поэтому ему были так близки взгляды и деяния Еритомо, тем более что оба они происходили из восточной Японии.

Конечно, было бы неправильным изображать Иэясу деятелем, полностью лишенным собственных мыслей по переустройству японского общества и устремленным исключительно в прошлое страны. Попытки осмыслить происходящее и выразить свое понимание будущего развития Японии он предпринимал, и не единожды, хотя, возможно, достаточно ясных представлений об этом у него не было. К тому же следует учитывать и то, что Иэясу официально правил страной в качестве сегуна всего два года (с 1603 по 1605 гг.). Конечно, и после того, как он добровольно ушел в отставку,

стр. 96

передав власть своему старшему сыну Хидэтада, Иэясу не устранился от государственных дел и продолжал активно ими заниматься, переключившись в основном на вопросы внешней политики. Такой необычный шаг он предпринял, очевидно, для того, чтобы дать возможность новому сегуну, с одной стороны, проявить себя на этом посту, а с другой - и самому убедиться в правильности этого решения. К этому шагу его могло подтолкнуть и то, к чему он был лично причастен, а именно силовое отстранение от власти наследника Хидэеси. Он, конечно же, не хотел, чтобы подобное произошло и с его сыном.

Тем не менее срок пребывания Иэясу у власти был слишком мал, чтобы можно было говорить о сколько-нибудь существенных переменах в характере японского общества. И все же об одном аспекте этой проблемы следует сказать. Конечно, японское общество за столь короткое время существенно не изменилось, как не изменился в своей основе и сам характер японского феодализма, хотя некоторые важные тенденции и перемены в этом направлении стали проявляться. Они коснулись, возможно, не столько самой сущности общественного строя и характера социальных отношений, сколько форм, в которых эти изменения происходили, ставших более жесткими и строгими. Эти тенденции свидетельствовали о появлении некоего нового монстра, который можно было бы определить как централизованный феодализм. Иначе говоря, на смену раздробленному обществу, в котором практически не действовали законы центральной власти, а все было подчинено интересам собственных поместий и провинций, пришла, по существу, новая общественная организация в виде необыкновенно сильной централизованной системы власти, подчинившей себе некогда могущественных феодальных магнатов не только административно, но и экономически, заставившей их чуть ли не силой служить интересам государства и исполнять его законы. Можно, очевидно, говорить о зарождении на японской почве дотоле неизвестного социального феномена, отличного от общепринятого типа феодальных отношений, которые постепенно перерастали в феодально-государственные, строжайшим образом регламентировавшие жизнь в обществе. Каждому классу, сословию и отдельной личности было определено место, которое они могут и должны занимать, каким законам и наставлениям им надлежит следовать. По существу, все общество и каждый его член пребывали в системе постоянного военно-полицейского надзора, которого никто не мог избежать, включая самые высокие государственные чины.

И еще одно обстоятельство необходимо иметь в виду: при Иэясу лишь закладывались основания для будущего японского дома, воздвигать который предстояло его потомкам. Какими они окажутся на деле, смогут ли выполнить заветы основателя новой Японии и какой она станет в конечном счете, могло показать только время. Тенденция развития могла проявиться лишь по прошествии определенного исторического периода.

Исторический портрет Токугава Иэясу будет неполным, если хотя бы кратко не остановиться на вопросе о так называемом Завещании Иэясу. До сих пор ведутся споры вокруг этого документа. Высказываются различные мнения относительно авторства и времени его появления, существуют разные переводы текста, комментарии, толкования и оценки. Правда, в последние годы наметилось определенное сближение точек зрения исследователей, которые в своих работах все чаще опираются на этот документ и обильно его цитируют, хотя не все разногласия полностью преодолены.

Основной аргумент тех, кто по-прежнему сомневается в авторстве данного документа самого Иэясу, сводится к тому, что он был обнародован лишь спустя два с половиной века в 102-томном Своде законов, указов и распоряжений за весь период Эдо (1600 - 1868 гг.), составленном Министерством юстиции Японии и опубликованном в 1878 - 1890 годы. К тому же помещенное в этом Своде Завещание Иэясу является копией, найденной в архиве замка Эдо. Данный Свод законов (Токугава кинрэйко) является бесценным источником информации по вопросам управления страной, ее экономичес-

стр. 97

кой жизни, судебно-правовой системы, социальных отношений в эпоху Токугава.

Можно, разумеется, присоединиться к тем японским историкам, которые сетуют на существование различных списков данного документа, принадлежавших разным феодальным домам, что затрудняет полную и окончательную идентификацию всех списков и определение их соответствия оригиналу. Вместе с тем само наличие списков и копий, кстати, отличающихся друг от друга не столь существенно, как раз и доказывает, что данный документ реально существует и что главным автором Завещания был сам Иэясу, хотя нельзя исключать и того, что у него могли быть и соавторы. Во всяком случае сам текст документа как нельзя лучше подтверждает это ³¹ .

Все большее число исследователей как японских, так и зарубежных приходят к мнению, что данный манускрипт был подготовлен еще при жизни Иэясу либо им одним, либо с участием ближайших советников и скорее всего предназначался для очень узкого круга лиц, в основном членов Совета старейшин (родзю), существовавшего при сегунате Токугава. Это была попытка выработать строгие правила внутреннего устройства жизни страны, нравственные нормы поведения людей и тех, кто призван ими руководить, а также отражение того образа мыслей, который бы отвечал духу времени и способствовал укреплению существующей в стране власти, ограждая ее от всевозможных случайностей и непредвиденных осложнений. Именно потому, что функционально данный документ был рассчитан на кардинальные изменения существовавших представлений о роли государства в жизни японского общества и выработку новых принципов социальных отношений, это придавало ему важное политическое и практическое значение как своего рода инструкции, устанавливающей новый порядок в стране. Завещание в течение длительного времени держалось в строгом секрете и стало всеобщим достоянием лишь спустя довольно длительное время. Разумеется, за это время текст мог претерпеть определенные изменения, но они вряд ли могли изменить сущность и основные положения документа, позволяющие составить более или менее верное представление об этой исторической личности, человеческих и деловых качествах Иэясу, о характере власти, отождествляемой с его именем, политических и идейно-нравственных взглядах сегуна, отношении к прошлому и будущему Японии.

В официальном издании автором Завещания назван Тосегу. Этим именем Токугава Иэясу был наречен посмертно по аналогии с названием синтоистского храма, специально построенного в Никко, на территории которого был выстроен знаменитый мавзолей, куда в 1617 г., через год после кончины, были перенесены его останки. Вначале Иэясу был похоронен на горе Куно в провинции Сидзуока, но затем, исполняя его волю, останки были перенесены в Никко, где покоятся и два других выдающихся военных лидера - Ода Нобунага и Тоетоми Хидэеси. Все три могилы располагаются рядом, побуждая всякий раз вспоминать о том, что их объединяло и делало похожими друг на друга, а что разъединяло и как все это повлияло на ход японской истории.

В определенном смысле Завещание можно рассматривать как своего рода политический манифест, в котором в сжатом, но достаточно ясном и четком виде изложены основные положения, цели и задачи, которым намерена была следовать новая власть. Это добротный и весьма интересный источник, своеобразная энциклопедия японской жизни начала XVII в., освещающая различные ее стороны и во многом дающая ответ на главный вопрос, который до сих пор вызывает острые дискуссии, а именно: каким Токугава Иэясу хотел видеть японское государство и каким оно стало, в том числе и в результате политики этого незаурядного государственного деятеля.

Большое место в документе отведено нравственно-этическим нормам и правилам поведения людей, которые вырабатывались сегуном Иэясу в значительной мере под влиянием близких ему неоконфуцианских взглядов и которые он пытался насаждать и в японском обществе, придавая им такую же силу и влияние господствующей идеологии, какими они пользовались в

стр. 98

Китае. Трудно сказать, чего в этом документе больше: нравоучений, связанных с внедрением в японское общество определенных этико-политических правил и принципов или вполне конкретных социально-экономических преобразований. Некоторые исследователи этого документа, особенно на первом этапе ознакомления с ним, подсчитали, что из ста пунктов, изложенных без необходимой логической последовательности, семь касаются частных моментов, относящихся к самой личности Иэясу; содержание шестнадцати составляют определенные моральные правила и детальные инструкции по управлению страной для наследников Иэясу; четырнадцать посвящены описанию особых привилегий для самураев и их обязанностей. Не остались без внимания авторов Завещания и простые люди. Ряд пунктов касаются брака, наследования и усыновления, ведения сельского хозяйства, сооружения жилищ для крестьян, ремонта и содержания дорог, а также строительства деревень, сбора налогов, общей заботы о людях и г. д. Остальные пункты Завещания напоминают об успехах сегуната, касаются конституирования исполнительной власти, свободы религий (исключая христианство), уголовного права, системы наказаний и награждений, введения порядка старшинства среди феодалов-дайме, поддерживания в хорошем состоянии замков сегунов и т.д. ³² .

Значительный интерес японских и зарубежных исследователей к Завещанию связан с рядом обстоятельств. Прежде всего надо подчеркнуть стремление оценить саму личность Иэясу благодаря возможности получить информацию, так сказать, из первых рук, поскольку основная часть документа составлена им самим при участии небольшого числа ближайших советников. Вставок и добавлений в первоначальный текст, сделанных в последующие годы, не так много и они не меняют основное содержание и сущность этого документа. Это позволяет воссоздать личность Иэясу, лучше представить себе особенности его характера, некоторые стороны биографии, мировоззрения, систему взглядов, в частности, касающихся роли династии Токугава, методов наследования государственной власти, целей и принципов управления страной, отношения к прошлому и будущему Японии и т. д.

В определенном смысле этот документ можно рассматривать как уникальный исторический источник, содержащий массу интересных сведений о политической, социальной, культурной и других областях жизни японского общества того времени. В ста пунктах Завещания концентрированно изложены наиболее важные основные контуры плана токугавского правительства, нацеленного на переустройство японского общества и создание новой системы управления государством. Документ в полной мере отражает замыслы Иэясу: построить новое японское общество, которое вобрало бы в себя все лучшее (в его понимании), что было в истории Японии, и отражало бы современные ему тенденции общественного развития. Возможно, именно потому, что в Завещании содержались некоторые сокровенные мысли и идеи, предназначавшиеся для узкого круга лиц, которым надлежало выступить в роли исполнителей этих замыслов, оно длительное время и оставалось под запретом, а его содержание не получило широкой огласки в японском обществе.

Начнем с характеристики личности Токугава Иэясу, как она представлена в Завещании и о которой упоминается в ряде мест. Именно в области законотворчества, где Иэясу особенно преуспел, наиболее полно раскрылась неординарная личность этого выдающегося государственного деятеля.

Как отмечается в Завещании, власть сегуна, назначаемого на эту должность императорским указом, простирается на все 66 провинций, общий доход которых составляет 28190000 коку (1 коку - около 150 кг.) риса. Из этого количества 20 миллионами распоряжаются местные владетельные князья (дайме), честно служащие сегуну, а 8190000 идут в доход сегуна, который часть этих средств обязан расходовать на постройку императорских дворцов и их охрану. Такие правила существовали со времен первого сегуна Минамото Еритомо, с которым, как многократно подчеркивается в Завещании, Иэясу находился в близких родственных отношениях, что позволяло ему причис-

стр. 99

лять себя к потомкам императора Сэйва (850 - 880 гг.), к одной из ветвей которого относилась и фамилия Минамото. Сам Иэясу говорит о себе следующее: "И хотя моя родословная идет от императора Сэйва, однако в своей жизни я испытал все трудности неспокойного времени. Я беспрестанно боролся со своими недругами... И всегда я ощущал милосердную помощь буддийских священников, исповедовавших учение секты Дзедо, что позволяло мне всякий раз избегать опасности и достичь моего нынешнего положения". Выражая признательность и благодарность этой секте, Иэясу повелел возвести вокруг Эдо 18 буддийских храмов секты Дзедо, учению которой следовал сам, и наказывал своим потомкам всячески ей покровительствовать.

"В детстве, - говорится далее в Завещании, - моей самой заветной мечтой было желание завоевать и подчинить своей власти недружественные провинции и таким образом отомстить врагам моих предков, и я наказал их. Но впоследствии, после глубоких размышлений, я пришел к убеждению, что помогать народу это значит установить мир на всей территории империи. Этому правилу я следую неуклонно. И пусть мои преемники так же твердо придерживаются его, как это делал я, иначе они не достойны быть моими потомками. Именно в этом заключается сила империи".

"С молодых лет, - признает Иэясу, - я не считал серебро, золото и драгоценные камни за подлинную драгоценность, а считал ею добродетель, и благодаря этому достиг того положения, в котором сейчас пребываю. Знание само уже является наградой. Эти слова не должны быть забыты. Мои преемники обязаны помнить о них и стремиться к осуществлению этих моих наставлений". Эти слова вполне созвучны Конфуцию, считавшему, что знание - это любовь к людям, знание людей ³³ .

Едва ли не главным качеством сегуна должно быть умение при решении важных государственных дел не впадать в крайности, а занимать среднюю, умеренную позицию. Как сказано в документе, "если относиться к делам не очень строго, то непременно возникнут беспорядки, если же относиться к ним слишком строго, то трудно придется народу. Поэтому сегун должен уметь находить середину между проявлением слабости и строгости, и держаться этой середины".

Иэясу предостерегал своих преемников: пусть не вводят их в заблуждение родственники жены или наложниц, заставляя пользоваться услугами лишь близких им лиц, пренебрегая при этом услугами других, вполне заслуженных людей. Если среди ближайших к сегуну служащих окажутся такие, кто понравится ему, он не должен немедленно предоставлять им высокие должности, ибо этим он может лишить влияния тех, кто уже их занимает.

В Завещании перечисляются обязанности сегуна и говорится о требованиях к нему. Так, например, сегуну предписывается один раз в месяц знакомиться с решениями судов по различным вопросам; если в них обнаруживаются какие-либо недостатки и изъяны, то ему следует разобраться в этом деле и поправить положение. Сегун должен заботливо относиться к высшим сановникам, когда те по старости уже не могут исполнять своих обязанностей. Без глубокого знания военного дела и своих функций чиновник не может быть назначен сегуном. Вопрос о назначении нового сегуна, если у династии не окажется прямого наследника, способного продолжить управление страной, должен решаться высшими советниками, представляющими четыре самые влиятельные феодальные дома, наиболее близкие к клану Токугава. Это - Ии, Хонда, Сакакибара и Сакаи. Им надлежит собраться на совет и после проведения тщательного обсуждения и соответствующих консультаций, не допуская никакой предвзятости и пристрастности, избрать самого достойного и порядочного из кандидатов на этот пост, способного сохранять и укреплять существующий порядок.

Согласно Завещанию, вся феодальная элита страны была поделена на две основные группы. В первую входили те феодалы, которые активно поддержали Иэясу во время захвата им принадлежавшего Хидэеси замка в Осака и тем самым продемонстрировали свою вассальную преданность сегуну. Этот

стр. 100

наиболее привилегированный слой феодалов стали называть фудай, что означает вассал дома Токугава. Таковых насчитывалось 8023 человека. Из них 18 находились на службе у этого дома еще в пору его пребывания в провинции Микава. В несравненно более униженном положении оказались те из влиятельных феодалов, которые присоединились к Иэясу уже после того, как Осакский замок пал. Их было всего 88 человек и именовали их тодзама (то есть посторонними). Каждый из них обязан был попеременно проживать в течение одного года в Эдо, прислуживая сегуну и демонстрируя свою вассальную преданность, а в течение второго года находиться в своих владениях и заботиться о жителях. Из вышеназванных восемнадцати наиболее приближенных к сегуну вассалов, принадлежавших к старинным домам и служивших еще клану Мацудайра в родной провинции Иэясу-Микава, надлежало назначать регентами. Правда, в Завещании предусматривались некоторые исключения и для побежденных феодалов, если они докажут свою преданность дому Токугава и будут ему верно служить. В частности, их можно назначать на должности, которые занимали исключительно "свои" феодалы, то есть фудай.

Главной опорой власти сегуна, основной его поддержкой всегда являлась армия, усилению которой уделяется первостепенное значение. Сильная армия необходима как для усмирения и подавления внутренних мятежей и беспорядков, так и для отражения возможных внешних угроз. В Завещании четко расписано, какое количество воинов обязан, в случае необходимости, поставлять тот или иной феодал, учитывая его реальные возможности. Так, в случае войны феодалы, чей доход составлял 1000 коку, обязаны поставлять в армию сегуна 5 воинов, феодалы с доходом 10000 коку - 50 воинов, а те, доход которых равнялся 100000 коку - 500 воинов и больше всего - 1000 воинов должны были поставлять феодалы с доходом 200000 коку ³⁴ .

Воину-самураю отводилось центральное место в социальной структуре японского государства того времени и поэтому, естественно, ему уделено так много места и внимания в Завещании. Из четырех сословий, подчеркивается в документе, а именно: военных (они же чиновники), земледельцев, ремесленников и купцов, военные управляют земледельцами, а земледельцы содержат военных. Поэтому эти два сословия стоят выше двух других. Самурай мог убить простолюдина, если тот недостаточно вежливо с ним обошелся. Если служащий феодала-дайме проявлял невежливое отношение к служащему сегуна, то последний вправе был убить своего обидчика. "Меч - душа воина и терять его непозволительно", - провозглашается в документе. Военные доспехи самурая должны постоянно находиться в полной боевой готовности. Самураям за совершенное ими убийство обыкновенно приказывалось вспороть себе мечом живот (совершить харакири).

Судя по Завещанию, важное значение его составители придавали вопросам, связанным с соотношением и взаимозависимостью таких понятий, как государство, общество, народ, конкретный человек. В подходах к этим вопросам и в их толковании явственно просматривается достаточно сильное влияние конфуцианского учения, благодаря своему откровенному прагматизму, нравственно-этическим нормам и правилам, очевидно, особенно близкого сегуну Иэясу и тем его помощникам, которые участвовали в подготовке данного документа.

В Завещании в строгом соответствии с этим учением изложены некоторые положения о государстве и обществе, особенно о власти, дарованной небом, и идеальных правилах, существовавших, согласно учению Конфуция, только в древности, которыми следует руководствоваться во все времена. Идеализация древности была одним из краеугольных камней в учении Конфуция, которого некоторые исследователи не случайно называют "певцом древности". Он фактически создал вокруг древности ореол, ориентируя "свою модель государства как бы в прошлое" ³⁵ . "Знакомясь с древней историей Японии и других стран, - приводятся в Завещании слова Иэясу, - я все больше убеждался в том, что предки наследовали власть от неба, но их по-

стр. 101

томки недолго ее удерживали, поскольку не следовали заветам предков". По этой причине, говорится далее, погибли все древние китайские династии. Что касается знатных родов древней Японии, то и их недолгое существование объясняется тем, что потомки этих знаменитых домов забыли о наказах и наставлениях своих предков. Поэтому, чтобы избежать гибели, потомки сегуна должны сообразовывать свое поведение и свои действия с правилами, изложенными в Завещании.

Приводя одно из принципиальных положений конфуцианского учения о государстве, гласящее, что "содержимый народом, управляет им, а тот, кто управляет народом, от народа же и должен получать свое содержание", на этой основе покоится Поднебесная, авторы Завещания пытаются объяснить причины социальных конфликтов и беспорядков, происходивших в разных странах, потерю императорами своих престолов, гибель знатных военных фамилий. Предупреждением от такого гибельного хода событий может стать человеколюбие. Эта нравственная категория также восходит к взглядам Конфуция, для которого морально-нравственные ценности были исключительно важны с точки зрения приобщения правителей к цивилизованным формам и методам управления государством и обществом, а в дальнейшем, возможно, замены государственного управления специально выработанными этическими нормами и правилами поведения, одинаково обязательными как для верхов, так и низов, как для управляющих, так и для управляемых. По мысли Конфуция, "человек, не обладающий человеколюбием, не может долго жить в условиях бедности, но он не может жить и в условиях радости. Человеколюбивому человеку человеколюбие приносит успокоение. Мудрому человеку человеколюбие приносит пользу" ³⁶ . Именно о таком человеколюбии мечтал Иэясу, когда задумывался над тем, как управлять страной, чтобы избежать социальных взрывов.

В самих законах, призванных регулировать социальные отношения и предотвращать возникновение различных беспорядков и правонарушений, большое место занимали морально-нравственные мотивы, характерные для более древних эпох, когда, по мнению Конфуция, существовали идеальные правила, а в обществе царили порядок и культура. Может быть, именно поэтому многие политики, в том числе и Токугава Иэясу, искали ключ к решению насущных современных им проблем в прошлом, представлявшемся им идеальным образцом не только для настоящего, но и для будущего. И в этом, вероятно, тоже кроется одна из причин появления Завещания.

Законы, говорится в нем, должны основываться на человеколюбии, ибо только ему подчиняется народ, а не какому-то определенному человеку. Лишь тот может управлять народом без особых усилий и с помощью одних наставлений, кто проявляет человеколюбие. "Если государь ничего не знает о материальных затруднениях, которые испытывает народ, а народу ничего неизвестно о заботах своего государя, то не избежать беспорядков в стране. Если государь человеколюбив, то у государства не будет особых врагов". И еще: "Если вся империя будет проникнута человеколюбием, то и разлада не будет между высшими и низшими слоями, а человеколюбие, подобно солнцу и луне, будет освещать и чистые, и грязные места (то есть те места, где пребывают высшие классы, и те, где проживает простонародье). Ради этого древние мудрецы и создавали законы". В другом месте Завещания говорится: "Как сказано во всех военных книгах, существуют различные способы подчинить себе военных. Если нельзя их подчинить умом, то этого можно добиться с помощью человеколюбия. Если высшие чины будут чтить человеколюбие, то и низшие полюбят преданность". На человеколюбии основываются и письменность, и военное искусство. И хотя существуют тысячи учений и великое множество предположений и установлений, спокойствие и законы Японии строятся не на них, а на человеколюбии. Впрочем сколько бы ни говорилось в Завещании о необходимости следовать принципам человеколюбия и законности, сам этот документ служит убедительным доказательством того, сколь суровы были тогда законы и каким жестоким

стр. 102

наказаниям подвергались люди даже не за очень значительные проступки и преступления.

Законы Токугава Иэясу и вся законотворческая деятельность в годы его правления преимущественно строились на законодательной базе, уходившей своими корнями в далекое прошлое, главным образом в период сегуната Камакура, имея своим исходным образцом для подражания китайскую законодательную систему ³⁷ . В то же время это не было слепым следованием законам прежних эпох. Иэясу, о чем можно с полным основанием судить по Завещанию, требовал всесторонне учитывать новую внутриполитическую ситуацию, в соответствии с которой и следовало выстраивать и укреплять систему правления страной.

Призывы к максимально бережному отношению к древним правилам, особенно тем, что вырабатывались в эпоху Камакура, были продиктованы не только приверженностью Иэясу к Еритомо как основателю системы сегуната, но и тем, очевидно, что его модель государства, опиравшаяся на так называемую восточную ветвь социально-политического развития страны с более жесткими правилами, методами и традициями, присущими деятельности первого японского сегуна, была близка и привлекательна Иэясу.

Может быть, больше всего суровость нравов времен Еритомо, перенятая Иэясу, отражалась в системе судопроизводства и наказаний, исправно действовавшая при Иэясу, и которую он призывал сохранять своим потомкам. В Завещании говорится, что осуществлять судопроизводство необходимо по древним правилам, не обращая внимание на принадлежность того или иного лица к знати и его родословие, не притеснять простой народ, чтобы каждый знал, что законно, а что нет. Назначать на посты судей надо после тщательного обсуждения всех кандидатур со старшими вассалами (росин). К выбору судей не следует относиться легкомысленно. Тот, кто совершает правосудие, не должен испытывать чувство жалости, а сурово карать каждого преступника.

За особо тяжкие преступления закон предусматривал пять видов смертной казни: 1) выставление напоказ отрубленной головы казненного, 2) распятие на кресте, 3) сожжение на костре, 4) обезглавливание и 5) казнь виновного вместе с его родственниками вплоть до десятого колена (в том числе отца, матери, деда, бабки, сыновей, дочерей, братьев, сестер, жены, ее родителей). Самым тяжким преступлением, за которое полагалась казнь виновного вместе с его родственниками, считалось убийство своего родителя или хозяина (сюдзин).

В Завещании специально говорилось о смертной казни для чиновников администрации сегуна, в том числе и достаточно высокого ранга, за взяточничество, которое приравнивалось к государственному преступлению, равносильному предательству и измене. Если сановники сегуна или правители провинций (кокуси), как бы ни были велики их владения, не исполняют должным образом свой долг по успокоению народа, то они подлежат лишению своих чинов и постов и переселению в другие, худшие, места.

По тексту Завещания можно проследить определенную тенденцию - попытку связать правовую деятельность власти с некоторыми морально-нравственными установками, ею проповедываемыми, хотя в системе укрепления власти главенствующая роль отводилась все же закону, ибо он способен разрушить "правила нравственности, а правила нравственности не могут разрушить силу закона". Поэтому древние мудрецы, предварительно установив правила нравственности, ввели законы, чтобы руководствоваться ими в делах правления. При хорошем управлении каждому необходимо найти подходящее место. Нельзя бросать людей на произвол судьбы.

Следование правилам нравственности, по мнению авторов Завещания, проявляется, с одной стороны, в отношении к буддийским бонзам и синтоистским добродетелям. Доброта и щедрость служат основанием процветания Японии, удаляют от нее несчастья и приближают счастье. С другой стороны, это проявляется в отношении к несчастным и обездоленным людям, служит показателем человеколюбивого правления.

стр. 103

К числу человеческих качеств, которыми должен уметь управлять каждый, наделенный силой воли, относится и терпение. Твердость характера человека, говорится в Завещании, выражается в одном слове - "терпение". Терпение означает умение управлять такими своими чувствами, как радость, гнев, печаль, беспокойство, огорчение, страх, трусость. В свою очередь, умение управлять чувствами проистекает от терпения. Терпелив тот, кто не предается страстям. Хотя я и нетерпелив, но не забываю о важности терпения. Мне, как и моим потомкам, необходимо воспитывать в себе терпение.

Появление в этом документе понятия "терпение" вряд ли можно считать случайным. В известном смысле оно является ключевым, поскольку достаточно четко выражает одно из важнейших буддистских заповедей, а именно о смиренности и сострадательности, без чего человек не может познать своего счастья, а с другой, - отражает жизненный опыт самого Иэясу, который жизнь человека сравнивал с длинной дорогой, по ней он бредет с тяжелой ношей, но не должен спешить, ибо только терпение служит основой благополучия ³⁸ .

Понятна и очевидна цель, которую преследовали составители Завещания. Она состояла в укреплении системы власти и недопущении возврата к беспорядкам, угрожавшим лишением страны государственности, насчитывавшей более тысячи лет. Эта цель достаточно четко выражена в Завещании, в котором отмечается, что оно "должно служить основанием управления и успокоения Японии, что является главной обязанностью сегуна". При этом, однако, надо было проявить определенную осторожность: с одной стороны, четко и жестко заявить о приверженности сегуна и его администрации твердой политике, не допускающей компромиссных сделок с крупными феодальными магнатами, которые позволяли себе не подчиняться распоряжениям центральной власти и даже проявляли непокорность. С другой стороны, составители Завещания понимали, что одними жесткими мерами по отношению к "чужим" феодалам можно добиться противоположного результата и даже вызвать к ним сочувствие народных масс. Поэтому власть готова была пойти на некоторые послабления, чтобы сократить, насколько это возможно, все увеличивавшуюся пропасть между властью и народом и тем самым лишить мятежные феодальные дома возможности использовать недовольство масс в своих интересах.

Такая "гибкая" политика сегуна и его окружения во многом объясняет то, что в тексте Завещания содержится немало разночтений, противоречивых положений, недостаточно четких формулировок и оценок. Так, если к "своим" феодалам фудай-дайме (то есть вассалам дома Токугава), даже совершающим какие-либо противозаконные действия, власть проявляет снисхождение, то по отношению к "чужим" феодалам, так называемым тодзама-дайме (то есть феодальным князьям, не принадлежащим к роду сегунов), за те же проступки применяется более суровое наказание. Подобные исключения оправдываются необходимостью, как сказано в Завещании, пользоваться услугами фудай-дайме. Если же прибегать к услугам тодзама-дайме, то это может возбудить зависть у фудай-дайме и вызвать к ним непочитание со стороны тодзама-дайме. Однако в одном власть должна придерживаться единой линии поведения: владения как фудай-дайме, так и тодзама-дайме должны время от времени меняться. В противном случае их хозяева настолько сильно привыкнут к своим территориям, что начнут своевольничать и притеснять народ. При переселении крупных земельных магнатов из одних владений в другие необходимо сообразовываться с их поведением. Тем не менее основу своей власти сегун видел прежде всего в фудай-дайме, которых он считал настоящими приверженцами традиций дома Минамото Еритомо, а следовательно и Токугава Иэясу. Другие дома не заслуживали доверия последнего. Поэтому при назначении "чиновника-фудай" и при лишении его должности, сколь бы ни были малы его желания и незначительна занимаемая им должность, должен поступить приказ от руководителя администрации сегуна или от высших его советников.

стр. 104

Поскольку одной из главных целей новой власти было не допускать беспорядков, она должна была бороться против любых нарушителей общественного порядка. К таким раздражающим факторам Иэясу относил взятки, распутство и роскошь, против которых предусматривались весьма жесткие меры наказания. Как свидетельствует история иностранных государств и наша собственная, отмечалось в Завещании, гибель режимов происходила от пьянства и распутства правителей. Тем, кто предается пьянству и распутству, лучше самим отказаться от занимаемой должности и совершить самоубийство. Дайме и другие правители должны вести себя сообразно со своими доходами и не предаваться роскоши. Нарушителей данного наставления, даже если это важные сановники, необходимо заставить следовать примеру сегуна.

В Завещании затрагиваются, хотя часто и без необходимой логической последовательности, разнообразные вопросы, которые, очевидно, в момент составления документа особенно привлекали внимание сегуна. К таким вопросам следует отнести в первую очередь отношение к различным религиям, понимание Иэясу роли и места искусства, особенно в воспитании самурайства, к развитию научных знаний, внешнеполитическим делам и т. д. "Религии, - говорится в Завещании, - синто, буддизм и конфуцианство, хотя и разнятся по своим догматам, преследуют одну общую цель: провозглашают добро и осуждают зло. Пусть люди сами, по собственному разумению, почитают ту из религий, которая им больше нравится. Нельзя мешать им в этом выборе. Нужно лишь строго запрещать вести споры на религиозные темы. Изучая древнюю историю Японии, я пришел к убеждению, что все ее несчастья происходили от религиозных споров". В документе названы шесть видов искусств, которым следует отдавать предпочтение: правила церемонии, музыка, стрельба из лука, верховая езда, калиграфия и умение считать. Но они не должны противопоставляться пяти добродетелям: преданности господину, преданности родителям, дружеским отношениям с женой, хорошим отношениям с товарищами и помощи братьям. К области военного искусства относится владение основными видами оружия, среди которых лук, ружье, копье, алебарда, сабля и др. Сюда же относились и праздники, которые проводились по тщательно разработанной церемонии, не допускавшей никаких отклонений от установленных законом правил. К особому виду искусства относилась соколиная охота, которая дозволялась только самураям. "Соколиная охота, - говорится в Завещании, - не простая забава. В Японии и других странах она с давних пор считалась развлечением, приличествующим только военным. Охота является средством, позволяющим приобретать навык в верховой езде и стрельбе из лука".

В Завещании выражается определенное сожаление, что Япония не достигла такого развития научных знаний, как некоторые другие страны мира. "Япония, - отмечается в документе, - хотя и существует с незапамятных времен правления императора Дзимму, но науки в ней находятся еще на низком уровне по сравнению с другими странами. Изменить такое положение к лучшему можно лишь устройством школ и распространением образования. Это определенно прославит страну".

В нескольких местах Завещания содержатся указания, как следует поступать при разрешении споров, возникающих на почве неурегулированных проблем, касающихся народного хозяйства и жизни японской деревни. Так, в одной из статей в приказной форме запрещается "рубка деревьев, служащих границами провинций, селений, владений, межами полей, приусадебных земель, рисосушилен и т. п.". И еще: "В случае просьб о разрешении распахивать поля вновь, необходимо предварительно провести расследование и давать соответствующее разрешение лишь в том случае, если в этом нет злого умысла". Составители Завещания не обошли своим вниманием и замок сегуна в Эдо, который, как говорится в документе, "приспособлен к тому, чтобы в случае сбора войск жители окрестных мест тоже могли в нем защитить себя и в то же время защищали бы и замок. Море и горы благоприят-

стр. 105

ствуют этому. Земля вокруг замка плодородная. Я хочу, чтобы для моих потомков это был главный замок".

Важной сферой деятельности Иэясу были внешние дела. Можно, пожалуй, утверждать, что они были предметом особой его заботы и постоянной головной болью. Корейская авантюра Хидэеси беспокоила Иэясу до конца жизни, грустным эхом напоминала о себе, заставляя пребывать в состоянии предчувствия внешней угрозы, которая, как отместка за совершенную непростительную ошибку, может обрушиться на него и его страну. Отсюда его крайняя осторожность и неторопливость в принятии решений по внешним делам, могущим иметь негативные последствия. Настроенный миролюбиво по отношению к другим государствам и иностранцам вообще, он должен был постоянно думать, как уберечь страну от непредвиденных опасностей извне, прежде всего посредством установлением мира и спокойствия в собственной стране и предостережением своих потомков от бредовых завоевательных идей и планов. Несмотря на то, что большую часть своей жизни Иэясу провел в нескончаемых боевых сражениях, а, может быть, именно благодаря этому, он лучше, чем кто-либо из его соратников знал цену войны. Его можно отнести к числу миротворческих политиков и государственных деятелей. Любопытно в этом отношении высказывание, которое, несомненно, отражает настроения и мысли Иэясу: "Назначение красивой сабли лежать в ящике и служить только в случае нападения иностранцев. Обнажение сабли, хотя бы и против врага, больше уже не похвально. Предназначение силы состоит в том, чтобы уметь подчинять, не прибегая к боевому сражению. Вступление в войну уже делает того, кто ее начал, не достойным называться сильным и не достойным уважения".

Иэясу серьезно опасался широкого наплыва в Японию иностранцев (в основном миссионеров и купцов). Об этом можно судить по характеру встречи Иэясу с Уильямом Адамсом, первым англичанином, прибывшим в Японию на голландском корабле "Лифде". Главное, что вынес Адаме из этой беседы, это настороженность Иэясу, его подозрительность и желание выяснить истинные намерения иностранных держав в отношении Японии ³⁹ . Для этого у него были основательные причины. Во-первых, в то время в Азии во всю свирепствовал колониализм и Япония никак не хотела оказаться под его властью и влиянием. Во-вторых, он опасался, что слишком активная деятельность европейцев на территории Японии может существенно подорвать еще не до конца укрепившийся в стране общественный порядок. Была еще одна немаловажная причина, которая сводилась к опасению, что миссионерская пропаганда могла существенно ограничить влияние буддизма, служившего надежным оружием сегуна и его правительства в создании и укреплении нового японского государства.

В то же время он проявлял большую заинтересованность в налаживании связей с заморскими странами и развитии внешней торговли, выгодность которой для Японии он представлял очень хорошо.

В целях безопасности сегунат пытался всячески ограничивать районы проживания и деятельности иностранцев. Таким местом на первых порах был портовый город Нагасаки на западе Японии. В Завещании по этому поводу говорится: "Город Нагасаки провинции Хидзэн является местом, куда приходят иностранные суда. Для управления этим городом туда необходимо направить важного сановника из числа непосредственных вассалов сегуна (хатамото). Кроме того, следует приказать соседним дайме быть готовыми защитить Нагасаки, чтобы весть о силе Японии дошла до всех стран мира. Вход иностранных судов в другие порты должен быть строго воспрещен". При этом указывалось, что "при приеме посланцев иностранных государств следует строго руководствоваться древними правилами. Не дозволяется наносить им какие-либо оскорбления, а следует проявлять по отношению к ним доброжелательность и уважение".

Итак, при внимательном изучении текста Завещания становятся вполне очевидными причины его появления, а также цели и задачи, которые стави-

стр. 106

ли перед собой составители и прежде всего сам сегун Иэясу, чьи мысли и надежды были сосредоточены не только на текущих делах, но и устремлены в будущее, думах о судьбе династии Токугава и всей Японии.

Токугава Иэясу умер 17 апреля 1616 г. на 75 году жизни. Причиной его смерти, как полагают некоторые исследователи, явилось неумеренное употребление в его довольно строгом рационе питания блюда под названием тэмпура, готовящегося из ломтиков рыбы или овощей, зажаренных в тесте ⁴⁰ . Приготовлению этого блюда (tempero) японцев научили португальцы, впервые появившиеся в Японии в середине XVI века. Похоже, Иэясу любил это блюдо, которое со временем получило широкое распространение в Японии и стало одним из излюбленных блюд японской кухни. Данная версия представляется несколько странной, если учесть, что Иэясу отличался умеренностью в еде.

Судьба Токугава Иэясу сложилась куда более благосклонно, чем у двух его соратников и предшественников - Ода Нобунага, которого он пережил на двадцать шесть лет, и Тоетоми Хидэеси, дольше которого он прожил на тринадцать лет. У него удачнее сложилась и личная жизнь. У Нобунага из трех сыновей выжил только один, а у Хидэеси был всего один сын, тогда как Иэясу имел пятнадцать детей, из них десять сыновей, старший - Хидэтада еще при жизни Иэясу получил пост сегуна. Трое его сыновей стали крупными землевладельцами, получив в свое личное владение каждый по провинции - Овари, Кии и Мито.

Иэясу был похоронен на горе Кунодзан недалеко от его замка в Сумпу в провинции, где в молодости он в течение десяти лет находился в заложниках у местного феодала. Когда он добровольно отказался от высшей в стране административной должности сегуна, передав власть своему старшему сыну, он поселился в этих краях, внимательно наблюдая за ходом государственных дел и устраивая приемы важных японских персон и иностранных визитеров.

Позднее прах Иэясу был перенесен в Никко в специально вооруженный для этих целей мавзолей, по своей массивности, пышности и помпезности превзошедший все когда-либо воздвигавшиеся в Японии сооружения подобного рода. Существует мнение, что перезахоронение останков производилось согласно воле самого Иэясу, желавшего быть похороненным именно в Никко. Впрочем это никак не вяжется с его отрицательным отношением к любым проявлениям роскоши и богатства. Бросающаяся в глаза грандиозность данного сооружения, если и передает дух и нравы дома Токугава, то во всяком случае более позднего, постиэясовского периода. Да и с точки зрения архитектурного искусства оно меньше всего отвечает вкусам японцев и их представлениям о почитаемых ими символах, помогающих сохранять и оберегать память о великих предках. В свое время И. Эренбург, впервые посетивший вскоре после окончания войны Японию, оставил такую запись: "В десятках английских и французских книг пагода-мавзолей сегунов Токугава в Никко описывается как шедевр японского зодчества. Этот храм, построенный в семнадцатом веке, громоздок, пестр, пожалуй даже криклив. А сила японского искусства в его необычайной простоте, наготе, в пренебрежении ненужными подробностями, в понимании материала, который подается незамаскированным, скажу больше - в лирическом, взволнованном подходе к материалу. В Никко можно найти множество искусных деталей, но искусность еще не означает искусства: это, если угодно, японское барокко. Достаточно сравнить мавзолей в Никко с пагодой Хорюдзи в Нара, с более поздними дворцами Киото, чтобы понять, насколько украшательство, пышность, внешняя эффектность чужды японскому духу" ⁴¹ . Можно вполне согласиться с мнением известного писателя, который к тому же знал толк в искусстве. Единственным, пожалуй, оправданием может служить то, что останки трех великих полководцев - Ода Нобунага, Тоетоми Хидэеси и Токугава Иэясу покоятся ныне в одном месте, посещение которого побуждает современников напрягать свою историческую память, испытывать трепет в отношении к своей истории.

стр. 107

О жизни и деятельности Токугава Иэясу написаны горы книг и статей. Но несмотря на обилие литературы, взгляды на эту историческую личность, оценки его роли в японской истории и его вклада в развитие страны неоднозначны.

Большое внимание уделяют исследователи выявлению характерных черт и особенностей данной личности, сопоставляя ее с Нобунага и Хидэеси. Главными чертами натуры Иэясу некоторые из них считают такие, как честность, сдержанность, старательность, терпеливость, скромность, бережливость ⁴² . Если при этом Нобунага, как правило, характеризуется как человек горячий и нетерпимый, а Хидэеси как находчивый и сообразительный, то у Иэясу чаще всего выделяют такую черту, как терпеливость, что, считают некоторые исследователи, позволяло ему одерживать нелегкие победы над многочисленными врагами.

С именем Иэясу многие поколения японцев справедливо связывают установление длительного и устойчивого мира на японской земле. Свыше двух с половиной столетий Япония жила, не зная междоусобных войн, ранее нещадно разорявших страну и уносивших сотни тысяч человеческих жизней. Этому способствовала не только введенная им жесткая система государственного управления и контроля, но и умение добиваться баланса внутриполитических сил в интересах стабильности государства. К этому следует добавить огромные усилия, которые он прилагал к развитию экономики, социальной сферы, образования, научных знаний, культуры и, что очень важно подчеркнуть, проведению очень гибкой, осторожной и в то же время твердой внешней политики.

Несмотря на весьма короткий период пребывания Иэясу у власти, ему удалось заложить основы и подготовить предпосылки для преобразований, предусматривавших коренное реформирование японского общества и придания ему значительно большего динамизма. Воплощение же в жизнь мечты и надежд Токугава Иэясу всецело зависело от продолжателей его дела.

По масштабности поставленных им задач и созидательных целей Токугава Иэясу превосходил всех предшествовавших ему правителей Японии. Из исторических личностей мирового значения его можно было бы, пожалуй, сравнить с Петром Великим, кардинально изменившим социальный облик России, или с Бисмарком, собирателем немецких земель и создателем Германской империи.

Токугава Иэясу вошел в японскую историю - именно в этом состоит его главная заслуга - тем, что заложил прочный фундамент, на котором было воздвигнуто здание новой Японии.

Примечания

1. См. SADLER A.L. The Maker of Modern Japan. The Life of Tokugawa leyasu. Lnd. 1937, p. 9.

2. Fifty Years of New Japan. Compiled by count Shigenobu Okuma. Vol. I. Lnd. 1910, p. 56.

3. См. КИТАДЗИМА MACAMOTO. Токугава Иэясу. Портрет организатора. Токио. 1963, с. 4 (на яп. яз.).

4. См. МУРАОКА СОИТИРО. Деяния Токугава Иэясу. Токио. 1902, с. 48 (на яп. яз.). Однако эта версия, основанная на том, будто члены клана Мацудайра, а следовательно, и Токугава Иэясу, являлись потомками старинного рода Нитта, активно выступавшего на стороне императора Го-Дайго и имевшего родственные связи с домом Минамото (или Гэндзи - китайское прочтение), не получила поддержки в научных кругах Японии, которые считают, что у этой версии нет сколько-нибудь прочной доказательной базы (КИТАДЗИМА МАСАМОТО. УК. соч., с. 6).

5. Военные сражения в истории Японии. Т. 4, ч. 2. Соперничество местных феодалов. Токио. 1978, с. 25 (на яп. яз.).

6. Там же. Т. 5. Ода Нобунага. Токио. 1978, с. 28 (на яп. яз.).

7. См. ТОКУТОМИ ИИТИРО. Эпоха Иэясу. Битва при Сэкигахара. - История японского народа в новое время. Т. 1. Токио, 1925, с. 10 (на яп. яз.).

8. Военные сражения в истории Японии. Т. 5, с. 28.

9. Там же, с. 109.

стр. 108

10. См. КОНРАД Н. И. Очерки японской литературы. М. 1973, с. 26. 11. См. Все о Такэда Сингэн. Токио. 1983, с. 246 - 247 (на яп. яз.).

12. См. ИСИИ РЕСУКЭ. Жизнь сегунов. Токио. 1990, с. 96 (на яп. яз.).

13. См. КУВАТА ТАДАТИКА. Токугава Иэясу. Письма и люди. Токио. 1971, с. 44 - 45 (на яп. яз.).

14. См. КУВАТА ТАДАТИКА. Интересные эпизоды японской истории. Токио. 1982, с. 210 (на яп. яз.).

15. См. ТАМУРА ЭЙТАРО. Истинная натура Хидэеси, какой она предстает из исторических документов. Т. 1. Токио. 1965, с. 63 - 64 (на яп. яз.).

16. Военные сражения в истории Японии. Т. 7. Токугава Иэясу. Токио. 1978, с. 26 - 27 (на яп. яз.).

17. См. ХАРАДА ТОМОХИКО. История эпохи Эдо. Токио. 1983, с. 30 - 31 (на яп. яз.).

18. См. SADLER A.L. Op. cit., p. 365.

19. ХАРАДА ТОМОХИКО. УК. соч., с. 31.

20. См. SADLER A.L. Op. cit., p. 225.

21. КАВАСАКИ ФУСАГОРО. Эдо: политика и общество. Токио. 1987, с. 9 (на яп. яз.).

22. См. RYOICHI ISHII. Population Pressure and Economic Life in Japan. Lnd. 1937, p. 3 - 4.

23. См. ДИКСОН В. Япония, ее история, правительство и внутреннее устройство. СПб. 1871, с. 187.

24. См. ТАМУРА ЭЙТАРО. УК. соч. Т. 2. Токио. 1965, с. 258 - 259 (на яп. яз.).

25. См. Военные сражения в японской истории. Т. 7, с. 205.

26. Там же, с. 205 - 207.

27. См. Законы Токугава. Т. 1, ч. 1. Токио. 1959, с. 56 (на яп. яз.).

28. См. ФУТАКИ КЭНЪИТИ. Оборотная сторона военных действий. Токио. 1974, с. 147 (на яп. яз.).

29. См. ЛЕЩЕНКО Н. Ф. Япония в эпоху Токугава. М. 1999, с. 67; Буддизм в Японии. М. 1993, с. 280; SADLER A.L.Op. cit., p. 326.

30. См. ПЕРЕЛОМОВ Л. С. Конфуций. "Лунь юй". М. 1998, с. 178.

31. Текст Завещания на английском и русском языках см. LONGFORD J.H. The Story of Old Japan. Lnd. 1910, p. 375 - 399; MURDOCH D. A History of Japan. Vol. III. The Tokugawa Epoch. 1652 - 1868. Lnd. 1926, p. 796 - 814; SADLER A.L. Op. cit., p. 387 - 398; ДИКСОН В. УК. соч., с. 100 - 112; КОСТЫЛЕВ В. Я. Очерк истории Японии. СПб. 1888, с. 334 - 350; ФИЛИППОВ А. В. "Стостатейные установления Токугава" 1616 г. и "Кодекс из ста статей" 1742 г. СПб. 1998, с. 10 - 37.

32. LONGFORD J.H. Op. cit., p. 223 - 224.

33. См. Беседы и суждения Конфуция. М. 1999, с. 439.

34. После смерти Иэясу эта статья Завещания была изменена и разнарядка выглядела следующим образом: на 500 коку требовалось выделить одно ружье и 3 копья, на 1000 коку - 9 воинов, на 2000 коку - 18 воинов, на 3000 коку - 28 воинов, на 10000 коку - 20 ружей, 10 луков, 50 копий и 14 всадников (См. КОСТЫЛЕВ В. УК. соч., с. 339).

35. См. ПЕРЕЛОМОВ Л. С. УК. соч., с. 177.

36. См. Беседы и суждения Конфуция, с. 116.

37. Английский исследователь В. Диксон, изучавший законотворческую деятельность Иэясу и его отношение к законам, объясняя обращение последнего к сочинениям китайских мудрецов Конфуция и его последователя Мэн-цзы, о чем подтверждает наличие в Завещании многих положений и выражений, заимствованных из сочинений этих авторов, отмечал, что Иэясу потому признавал в качестве основополагающих идеи китайских мудрецов, что в них он видел необходимые ему обоснования своего правления, а упоминания о Еритомо были вызваны тем, что у сановников первого сегуна было гораздо больше возможностей для изучения сочинений китайских мудрецов, чем у людей, "воспитанных в смутное время юности Иэясу". Многие законы, принятые в годы правления Иэясу, по его мнению, долгие годы оставались в силе потому, что дух этих законов во многом соответствовал господствовавшим тогда в стране социальным отношениям и вызовам времени. Законы Иэясу, считает автор, основывались "на пяти обязанностях, которым подчинены все, а именно обязанности государя и министра, отца и сына, мужа и жены, старшего и младшего братьев и друзей между собою; они основаны еще на том принципе, что главное дело при управлении - отыскивать годных людей и что найти их можно лишь при надлежащем характере самого правителя". (См. ДИКСОН В. УК. соч., с. 261, 262).

38. Возможно, именно это заставляет японских историков, в том числе таких, как известный медиевист Харада Томохико не сомневаться в том, что знаменитое Завещание было написано самим Иэясу и даже назвать точную дату его появления - январь 1603 года. (См. ХАРАДА ТОМОХИКО. УК. соч., с. 33).

39. См. РОДЖЕРС Ф. Дж. Первый англичанин в Японии. М. 1987.

40. См. ЛЕЩЕНКО Н. Ф. УК. соч., с. 69.

41. ЭРЕНБУРГ И. Г. Собрание сочинений в девяти томах. Т. 6. М. 1965, с. 270.

42. См. КИТАДЗИМА МАСАМОТО. УК. соч., с. 222.

Постоянный адрес данной публикации: