Изучение истории общественно-политической мысли вообще и периода феодализма в России в частности представляет собой весьма актуальную задачу: с увеличением размаха социально-преобразовательных процессов и вовлечением в них все более широких масс возрастает необходимость проанализировать духовную жизнь общества на разных этапах его развития, выявить ее влияние на ход истории. Решение этой задачи требует кропотливой и вдумчивой работы.

Сложности начинаются с самого определения понятия общественной мысли, увеличиваются при исследовании ее содержания и отборе источников для ее изучения. Пытаясь уяснить, что следует понимать под историей общественной мысли, мы не найдем ответа на вопрос даже в наиболее авторитетных справочных изданиях, включая энциклопедии, словари и т. п. И это не случайно. Исследователи эпохи феодализма до сих пор не пришли к единому мнению, какие явления и факты следует включать в историю общественной мысли, как отграничить эту область исторических знаний от социологии, философии, этики, эстетики, истории литературы и искусства, юриспруденции, историографии, педагогики и т. д. Это объясняется тем, что указанные области человеческой мысли в то время еще не размежевались. Не случайно даже в XVIII в., когда уже совершался процесс превращения знаний в науку, т. е. знания складывались в систему и человеческая мысль стремилась выработать соответствующую уровню ее развития теоретическую базу, все еще было возможно появление энциклопедистов, таких, как М. В. Ломоносов, С. П. Крашенинников, Г. С. Лебедев, Н. И. Новиков и др.

Методологические основы изучения истории общественной мысли были заложены К. Марксом и Ф. Энгельсом. Решение проблем взаимосвязи общественного бытия и общественного сознания, выделение и объяснение основных закономерностей социального развития, роли классов и классовой борьбы связано в их трудах с материалистическим объяснением генезиса, сущности и роли общественных идей. В. И. Ленин развил методологию истории общественной мысли, раскрыл основные направления ее в современную ему эпоху, показал значение идеологической борьбы в жизни общества. Более того, основоположники марксизма-ленинизма дали блестящие примеры анализа проблем и явлений в истории общественной мысли. Несмотря на незавершенность и известные методологические изъяны, до сих пор сохраняет научное значение также "История русской общественной мысли" Г. В. Плеханова.

стр. 45

Среди новейших работ по теоретическим проблемам изучения общественной' мысли имеется несколько выпусков дискуссионных материалов Научного совета по истории общественной мысли АН СССР, монографии А. И. Новикова, В. А. Малинина, М. Т. Иовчука, Е. Г. Плимака, Л. А. Когана и других исследователей, Результаты, достигнутые в теоретическом осмыслении этого предмета, содержательные научные разработки позволяют сделать вывод, что история общественной мысли включает совокупность социально- мировоззренческих идей, отражающих отношение представителей определенного общества, класса или слоя в конкретный исторический период к современности и воздействующих на ход исторического развития.

Каково же состояние изучения истории общественной мысли России XVII века? Многие аспекты проблемы нашли отражение в специальных исследованиях историков, источниковедов и филологов. Достаточно назвать хотя бы работы М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина, В. В. Малышева, Д. С. Лихачева и др. Но остается немало слабо разработанных или запутанных вопросов. Расплывчатое и крайне нечеткое понимание сущности и течений в общественной мысли того времени в целом нашло отражение в учебных пособиях, изданных Ю. В. Курсковым¹ . Справедливо отмечая, что "вопрос о содержании, компонентах, границах, круге источников, необходимых для раскрытия понятия общественная мысль, в литературе еще не получил достаточного освещения", он считает возможным рассматривать в качестве предметов ее изучения любые политические, экономические, исторические, правовые, эстетические, этические "и иные взгляды и представления классов, общественных групп на том или ином историческом этапе развития общества"² .

Необъяснимым представляется выбор автором такого отрезка времени, как 40 - 60-е годы XVII века. Выстраивая гуманитарные отрасли знания по убывающей, Ю. В. Курсков исходит из презумпции, что "наибольшее развитие получила в 40 - 60-е гг. XVII в. экономическая мысль. Затем следует социально-политическая, правовая. Далее - дипломатическая и военно-теоретическая. Затем - философская (в форме религиозно-схоластической). Далее - эстетическая и т. д.". Автор не дает обоснования этой схеме, умозрительный характер которой предопределен ограниченностью источников его сведений.

В одном лагере носителей "прогрессивной общественной мысли" вместе с такой фигурой, как А. Л. Ордин-Нащокин, в пособиях оказываются почти все сколько- нибудь известные его современники: царь Алексей Михайлович, Б. И. Морозов, Ф. М. Ртищев, патриарх Никон, А. С. Матвеев, Ю. Крижанич, Г. К. Котошихин, Н. Г. Спафарий-Милеску, С. Полоцкий, а также "авторитетные представители как украинской старшины, так и духовенства" (И. Гизель, Л. Баранович и др.). Отсутствие определенных критериев для той или иной оценки взглядов названных деятелей, естественно, создает большие затруднения. Автор находит, что такой анализ "требует специального исследования", которое считает делом будущего. А пока, пишет он, "мы не могли также провести сопоставление, выявить соотношение и взаимодействие прогрессивных и непрогрессивных тенденций"³ . Но прогрессивность или, наоборот, реакционность той или иной мысли, программы, ее социаль-

¹ Курсков Ю. В. Ведущее направление общественной мысли и проекты государственных преобразований России 40 - 60-х годов XVII века. Чита. 1973; его же. Вопросы государственного управления в социально-политических программах прогрессивных русских деятелей второй половины XVII века. Чита. 1973; его же. Прогрессивные тенденции развития общественной мысли и проекты государственных преобразований России 40 - 60-х годов XVII века. Иркутск. 1974.

² Курсков Ю. В. Прогрессивные тенденции, с. 8.

³ Там же, с. 20, 28 - 31, 82.

стр. 46

ная сущность определяются именно ее местом в конкретной, исторически обусловленной идейной борьбе. Без этого нельзя было достигнуть ясности и в оценке взглядов центральной фигуры исследований Ю. В. Курскова - А. Л. Ордина-Нащокина. Акцентируя внимание на развитии "буржуазных" отношений в XVII в., автор, однако, вынужден признать, что этот прогрессивный деятель был выразителем интересов дворянства.

Ю. В. Курсков считает, что "общественная мысль отразилась в устном народном творчестве, литературе, зодчестве, скульптуре и резьбе, живописи, музыке и театре". Может быть, это и так, но необходимо показать, какими своими компонентами, гранями эти отрасли материальной и духовной культуры входили в понятие общественной мысли. Нельзя же отождествлять это понятие со всей духовной культурой общества. В таком случае оно как бы растворится в многообразных ее проявлениях. В то же время социально-философская, мировоззренческая сторона общественной мысли должна быть рассмотрена в целом, в основных своих чертах. Из нее нельзя упускать такие важнейшие показатели кризиса религиозной идеологии, как раскол русской церкви, еретические и другие течения. Особого внимания заслуживают народные социально-утопические легенды. Следует отметить также развитие приемов логического и диалектического анализа, столкнувшееся с сильным сопротивлением "мудроборцев" во главе с патриархом, и т. п.

Если говорить о действительных трудностях, которые ощущаются при разработке этих значительных для истории каждой страны проблем, то они нашли отражение в исследовании автора многих работ о русской культуре XVII в. и по теоретическим проблемам источниковедения Л. Н. Пушкарева⁴ . Общественно-политическая мысль времени крестьянской войны и мощных городских восстаний, складывания предпосылок абсолютизма и начала кризиса средневекового религиозного мировоззрения, роста культурных связей России, выхода ее на широкую международную арену действительно чрезвычайно богата и своеобразна, но историческое изучение ее находится все еще в начальной стадии. Поэтому Л. Н. Пушкарев имел все основания избрать форму изложения в виде очерков.

В качестве источника для изучения "общественно-политической мысли трудового народа" автор использует прежде всего пословицы и поговорки, которые вошли в рукописные сборники XVII в., изданные Л. Н. Майковым, П. К. Симони, В. П. Адриановой-Перетц и др. Л. Н. Пушкарев обращает внимание на слабые стороны этого вида источников, указывает на невозможность точно определить хронологические, социальные и географические границы происхождения и бытования пословиц, ограниченность материала, когда "многое приходится иногда восстанавливать гипотетически" (с. 95). К осторожности в толковании смысла и значения фольклорных материалов взывает, например, вывод о том, что они "убедительно и неопровержимо" свидетельствуют о "религиозном свободомыслии русского крестьянина и ремесленника" во второй половине XVII в., "с хитрой ухмылкой знающего себе цену человека" высмеивавшего "гнилую мораль покорности и богопочитания" (с. 125), дают "богатый материал для характеристики антицерковных, антиклерикальных взглядов народа" и разве что не свидетельствуют "о сознательной антирелигиозности трудовых масс России" (с. 135). Очевидно, и "религиозность" и "антирелигиозность" имели место в сознании народа в диалектическом сочетании.

⁴ Пушкарев Л. Н. Общественно-политическая мысль России. Вторая половина XVII века. Очерки истории. М. 1982. В дальнейшем ссылки на страницы этой монографии даны в тексте.

стр. 47

Понятие "народ" автору следовало бы, конечно, расшифровать. Замена его "трудовым народом", под которым, как можно догадаться, подразумевается наименее зажиточная часть податных сословий, не может быть признана основательной: используемые автором пословицы и поговорки невозможно "изъять" из домов не только богатых крестьян, купцов, но и духовенства (особенно белого), дьяков и подьячих, дворян и даже бояр, где они не только произносились, но и записывались, вставлялись в разнообразные четьи сборники, праздничные орации и т. п. Тем более не сводится понятие трудового народа к весьма неоднородному в имущественном отношении крестьянству, с которым автор неправомерно отождествляет в области социального сознания посадских людей (а в их среде были, как известно, работные люди, ремесленники, владельцы мастерских, мелкие, средние и богатейшие купцы, откупщики и др.).

Л. Н. Пушкарев по возможности отбросил те поговорки, которые славят бога и церковь, царя, справедливых судей, храбрых воевод и т. п. Однако тот факт, что фольклорный материал частично, после детального анализа и в основном лишь в качестве вспомогательного источника может использоваться при исследовании массового сознания, в монографии показан.

Материалы, приведенные Л. Н. Пушкаревым в разделах о суде, школе и грамотности, военном деле, деньгах и торговле, семейно-бытовых отношениях, передают мнения, в равной мере присущие представителям всех слоев российского общества, отразившиеся и в литературе царского двора и церкви. При этом можно заметить, что три последних из перечисленных разделов не содержат материалов по истории общественно-политической мысли, а проблема образования стала предметом острой идейной борьбы лишь в литературе господствующих сословий.

Хотя пословицы и поговорки, безусловно, представляют собой ценный источник, они не позволяют охватить основное содержание общественно- политической мысли эксплуатируемых сословий, социальной борьбы во второй половине XVII века. Рассматривая актуальные, т. е. широко распространенные и связанные с этой борьбой взгляды, суждения и оценки податных слоев, следует различать политическую мысль и общественное сознание угнетенных сословий. Для понимания мотивов поведения масс в XVII в., характера их участия в политических событиях приходится рассматривать не только специфические черты собственно их массового сознания (например, идеи несправедливости крепостнической эксплуатации, народные социальные утопии и т. п.), но и те элементы, которые были присущи политической мысли общества в целом.

Последние невозможно трактовать однозначно. Так, во второй половине XVII в. процесс складывания национальных связей сопровождался развитием патриотических идей. Это было прогрессивное общенародное явление. Однако стараниями идеологов церкви страна представлялась широким массам именно как Российское православное государство. Это, очевидно, следует рассматривать как продукт векового внедрения господствующей идеологии в сознание масс, лишь сравнительно небольшая часть которых уже в то время была охвачена социально-утопическими идеями.

Сложнее дело обстоит с представлением о Российском государстве как самодержавном. Разумеется, и здесь во всеобщем распространении идей самодержавной власти видно преобладание идеологии политически и экономически господствующего класса, но рассматривать их в целом как привнесенные вряд ли возможно. Между представлениями официальных идеологов абсолютизма и монархизмом крестьян и поса-

стр. 48

да были различия, не слишком заметные формально, но важные по существу: государь с той и иной точек зрения является единым и неподотчетным главой государства, держателем законодательной и исполнительной власти, он "богом данный" правитель, охраняющий "общее благо" и "правый суд". Но как только речь заходит о природе этого "блага" и "правосудия", видимость общенародности политической мысли исчезает. Если для придворных публицистов источником "правды" является православный монарх (иногда вместе с патриархом), то податные сословия не раз выражали свою уверенность в том, что они сами имеют представление о содержании "правды", в то время как монарх является лишь ее стражем. В народных выступлениях середины и второй половины XVII в. явно прослеживается эволюция взглядов восставших - от представления о справедливом по природе государе, обманутом "злыми" советниками (например, Московское восстание 1648 г.), до убеждения в том, что царю необходимы постоянные "ближние представители" из народа, которые "правду глаголют" (Московское восстание 1682 г.).

Другим существенным моментом является неоднородность политической мысли разных слоев податных сословий. Сама социальная история, в изучении которой советской историографией уже накоплен большой материал, указывает основные тенденции, которые необходимо должны были отразиться в истории общественной мысли. Соответственно процессу формирования и консолидации основных сословий русского общества историк не может не учитывать своеобразия складывавшихся у них политических стремлений и взглядов.

Энгельс неоднократно указывал на "сложный переплет интересов" отдельных сословных групп в условиях феодализма, порой зависевший даже от местных условий⁵ . Здесь нет возможности проследить общественные устремления этих сословных групп и их трансформацию, происходившую иногда при прямом вмешательстве самодержавной власти. Достаточно отметить, что если в среде закрепощаемых крестьян вызревали идеи непримиримой борьбы с дворянством, то посадских людей в гораздо большей степени волновал вопрос об ограничении позиций боярско-дьяческой группировки, поощрении отечественной торговли и развитии муниципальных форм управления. Несколько меньшее значение имела в тот период разница в политических позициях, отражавшая процесс имущественной дифференциации (особенно заметный на посаде), но и его изучение важно для понимания истории социальных идей.

Источники отразили сложные пути преодоления внутренних противоречий между различными слоями посада, процесс осознания общности интересов и в среде класса-сословия крестьян. Показателен пример московских стрельцов, которые в 1648 г. заявляли, что им "с чорными посацкими людми дратца не уметь", а в 1682 г. сами возглавили восстание жителей столицы и многих других городов. Неустойчивая позиция стрельцов объяснялась отчасти двойственностью их положения: по происхождению и фактическому положению они были близки посаду и даже некоторым группам крестьян, являясь в то же время частью государственной машины и выполняя не только военные, но и охранно-полицейские функции.

Со своей стороны, господствующие группировки усиленно и небезуспешно навязывали податным сословиям идею справедливости и богоустановленности существующих социальных порядков, рациональности "распределения обязанностей" между сословиями, препятствовали осознанию закрепощаемыми группами общности их социальных интересов. Проблема изучения хода и результатов этой борьбы имеет первосте-

⁵ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 7, с. 357 - 358.

стр. 49

пенное значение. Она может решаться лишь при условии изучения всей совокупности политических взглядов и политического сознания определенных групп податного населения.

Необходимо учитывать и различную степень обобщения в общественно- политической мысли класса эксплуатируемых, ибо схватка с господствующей идеологией шла на всех этих уровнях. Уже стихийное возмущение притеснениями помещиков и администрации сталкивалось с пропагандой и демонстрацией мощи феодального государства, церковной проповедью смирения и страдания. Легко заметить, что признаки слабости правительства (так же как и дискредитирующее поведение церковных иерархов) сопровождались активизацией народного возмущения. Чувство справедливости, оценки, направленные против "неправых судей", подавлялись идеями господствующего класса об утверждении "правды" как исключительной прерогативе государя и его слуг, "отводились" от государственного аппарата как целого обличениями отдельных "нерадивых воевод". Представления о справедливой организации общества должны были пробивать себе дорогу в борьбе с усиленно разрабатывавшейся и пропагандировавшейся словом и делом идеологией самодержавия.

К концу XVII в. можно констатировать значительный прогресс в общественно- политических настроениях и идеях податных сословий. После второй Крестьянской войны и восстаний 1682 г. само правительство, не отказываясь от политики все большего закрепощения, используя все средства для укрепления позиций дворянства как главной карательной силы государства, вынуждено было проводить некоторые законодательные мероприятия в пользу посада и наводить порядок в "правосудии".

Размышляя об основных аспектах проблемы и направлениях их разработки, нельзя не вспомнить, что имеется достаточное количество источников для изучения общественно-политической мысли податных сословий. Сочинения, вышедшие из среды эксплуатируемых слоев населения во второй половине XVII в., многочисленны и разнообразны. Они в своем большинстве уже введены в научный оборот, тщательно изучены советскими исследователями. Помимо столь ярких памятников политической публицистики, как "прелестные письма" С. Т. Разина и его сподвижников, следует назвать такой поистине массовый источник, как челобитные, исходившие от самых разных слоев населения.

Чего стоит, например, диалог, состоявшийся на площади Карпова, крохотной крепости Белгородской сторожевой черты, рассказ о котором попал в столбец известной челобитной, подкинутой в октябре 1650 г. на стол влиятельного боярина И. Д. Милославского. Атаман донских казаков в прошлом, городовой сын боярский А. Покушелов и его сторонники возбужденно говорили на площади перед городскими воротами: "Только бы де они в то время, как учинилось смятенье, были на Москве (имеется в виду восстание 1648 г. - Авт. ) и они б де весь боярский корень повывели". Дворовый дворянин И. Хлыновской укорил их, что "они про бояр такие речи говорят не делом, и в Московском де государстве без великих людей быть не уметь! Которое де окресное государство без великих людей может стоять?". Быстрый ответ Покушелова свидетельствовал об обдуманности его позиции: "На Дону и без бояр живут, а в Литве де черкасы панов больших побили и повывели" (имеется в виду восстание на Украине под предводительством Б. Хмельницкого. - Авт ). Холопские же аргументы Хлыновского: "Как де мужику великим человеком быть? Всегда де наш брат мужик - свинья", - были заглушены негодующими криками служилых людей⁶ .

⁶ Акты Московского государства. Т. II. СПб. 1894, N 444.

стр. 50

Таких высказываний о государственной организации содержится множество в различных челобитных, следственных материалах и "обидных делах". Игнорировать их при рассмотрении общественно-политического сознания масс просто невозможно.

Исследования последних десятилетий показали, какими бесценными источниками по истории общественно-политической мысли являются памятники демократической литературы: сатирические произведения, городские повести, краткие летописцы, составленные часто по горячим следам очевидцами событий. Они отразили не только взгляды авторов на общие вопросы социальных отношений и политики феодального государства, но и позиции участников конкретных народных выступлений (например, Соловецкий летописец, Барсовская повесть о Московском восстании 1682 г., написанная его участником в разгар событий, и др.). Советскими исследователями показано, что важные черты общественной мысли податных сословий выразились и в религиозно-полемической литературе. Сочинения, обличавшие официальную церковь и поддерживающее ее государство, свидетельствуют не только об упорстве представителей податных сословий в отстаивании собственных воззрений, но и о важнейшей тенденции к формированию позитивных представлений об общественном устройстве, отличающихся от взглядов господствующего класса. Ясно, что анализ этих основных источников может лишь дополняться изучением фольклорных материалов: преданий, легенд и исторических песен, раешников, пословиц и поговорок.

Современные методы источниковедения позволяют с успехом использовать сведения об общественных воззрениях эксплуатируемых, содержащиеся в сочинениях и документах, созданных представителями противоположного лагеря. Летописи часто не только описывают действия, но и позволяют восстановить требования восставших. Летописные произведения свидетельствуют о том, что, как и правительство, участники народных выступлений создавали и распространяли собственные версии событий, выбирая из своей среды и рассылая вестников, которых представители господствующих сословий называли "смутниками". Объявительными грамотами правительство часто вынуждено было противодействовать распространяемым восставшими взглядам и оценкам.

Позиции восставших отражены и в многочисленных делопроизводственных документах: грамотах, отписках воевод, приказных и наказных памятях, сообщающих нам как о крупных, так и о локальных проявлениях недовольства. Помимо объявительных грамот, взгляды и действия восставших обличались в многочисленных полемических сочинениях: окружных грамотах церковных иерархов, историко-публицистических повестях, приговорных записях, "сказках у смертной казни и наказания", печатных книгах (как то делалось во время движения старообрядцев в столице). В последней четверти XVII в. каждое крупное народное движение навлекало на себя громы и молнии церковных проповедников, обрушиваемые на наиболее опасные с точки зрения господствующего класса "возмутительные" взгляды.

При анализе народных движений следует учитывать, что действия их участников сообщают об их взглядах не меньше, чем словесное изложение их позиций. Так, установление восставшими летом 1682 г. контроля над деятельностью приказов, получившее косвенное отражение в документах и приказной переписке, наполняет реальным содержанием утверждение Сильвестра Медведева о том, что они "чаяли, безумнии и глупии, государством управляти", "хотели правительство стяжати". Эти факты имеют для исследователей не меньшую ценность, чем рассказы того же автора, составителя летописца 1619 - 1691 гг., и других современников о том, как сами восставшие излагали свои политические цели.

стр. 51

Наконец, изучая взгляды и действия представителей класса эксплуатируемых, нельзя упускать из виду такой сложный, но вместе с тем содержательный источник, как донесения иностранных дипломатов и сочинения иностранцев, изучавших политическую обстановку в стране, особенно нидерландских, датских и шведских постоянных резидентов (Иоганна фан Келлера, Бутенанта фон Розенбуша, Гильдебранда фон Горна и др.). Комплексное исследование этих источников, учитывая, конечно, всю их тенденциозность, несомненно, дополняет ниши представления о развитии общественно-политического сознания и идей населения России.

Господствующий класс во второй половине XVII в. мог использовать большую степень обобщения своих взглядов, опираться на идеи и концепции, создававшиеся при царском (и патриаршем) дворе. В монографии Л. Н. Пушкарева выдвинута важная задача изучения содержания и форм деятельности этих крупнейших идеологических центров, разрабатывавших основные проблемы социальной организации, государственного устройства, внутренней и внешней политики. Спорным кажется нам вывод автора о том, что основной чертой "придворной" общественно-политической мысли была ее "необыкновенная чуткость и восприимчивость к всевозможным влияниям из чужих стран" (с. 157 - 158). К острым вопросам, поставленным социально- экономическим и политическим развитием государства, была чутка стоявшая на страже интересов господствующих сословий придворная публицистика, использовавшая в своих целях все средства, как "домашние", так и разработанные в других странах. Только понимание внутренних закономерностей развития общественно-политической мысли, связанное с изучением всей совокупности отразивших ее памятников в конкретных исторических условиях, может дать правильный взгляд на находящуюся в Центре внимания Л. Н. Пушкарева важную, хотя, быть может, и не первостепенную проблему "влияния зарубежной культуры на русскую общественно-политическую мысль" (с. 157).

Как верно подмечено в монографии, "обсуждение вопросов преподавания и обучения" не носило узкоспециального характера, оно развернулось в публицистике и литературе, "имело более широкое общественное звучание, представляло собой факт общественно-политической жизни" (с. 201). В этой связи важно было бы обратить внимание на бурную полемику конца 1670 - 1690-х годов по вопросам просвещения в России, в которой приняли участие такие видные общественные деятели и публицисты, как Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев, Карион Истомин, Евфимий Чудовский, братья Лихуды и др. Тогда действительно многие публицисты утверждали, что в России "до днесь наука не окрепеваше" (это подчеркивает и Л. Н. Пушкарев - с 200 и др.), но говорили и писали они о высшем образовании: "заведение науки совершенной", как легко убедиться из содержания памятников, означало основание университета. Борьба развернулась не вокруг начальной или средней специальной школы (уже существовавшей), а по вопросам содержания и целей именно высшего образования, о кадрах преподавателей. Передовые публицисты и педагоги выступали за подготовку собственными высокообразованными специалистами как церковных, так и светских деятелей и изучение "внешних мудростей", необходимых в государственном управлении и юриспруденции, военном деле и ремеслах, торговле и мореходстве, "да слава России всюду пронесется"⁷ . Их противники, метко окрещенные "мудроборцами", стремились ограничить образование церковными нуждами, придать ему ис-

⁷ См., напр.: Памятники общественно-политической мысли в России конца XVII в. (Литературные панегирики). Вып. 1 - 2. М. 1983.

стр. 52

ключительно теологический характер, при помощи греческих учителей и отечественных палачей утушить "малую искру", разгоравшуюся в России, по их словам, в "пламень западного зломысленнаго мудрования". Жестокая борьба, приведшая тогда к расправе над сторонниками просвещения и временному торжеству "мудроборцев", непосредственно подготовила крупные победы светской науки в XVIII веке.

Точно так же в трактовке проблем войны и мира анализ сочинений Симеона Полоцкого не может заменить изучения острых дискуссий о целях и основных направлениях внешней политики России, в которых приняло участие большинство крупных русских и украинских публицистов изучаемого периода. Только к регентству царевны Софьи (168 2- 1689 гг.), например, относится десять ярких публицистических памятников, написанных Карионом Истоминым и Игнатием Римским-Корсаковым, Иоанникием и Софронием Лихудами и другими для прочтения перед толпами слушателей во дворце, в соборах, на кремлевской площади и даже "в поле" под Москвой. В них эти вопросы трактовались с различных идейно-политических позиций. Проблемы войны, мира, армии, внешней политики нашли отражение и во множестве других историко-публицистических трудов. К этому следует прибавить проповеди и книги (Лазаря Барановича, Иоанникия Галятовского, Варлаама Ясинского, Иосифа Богдановского), изданные в черниговской и киевской типографиях. В этих публицистических памятниках даны четкие и обоснованные по правилам логики и риторики ответы на вопросы о моральной оценке войны как таковой и конкретно интересующей того или иного автора в частности, о ее целях и перспективах, историческом значении и смысле для тех лиц, к которым обращались сочинения.

Развитие русской общественно-политической мысли по вопросам внешней политики, позиции и взгляды царского правительства нашли выражение в дипломатической переписке как с европейскими странами, так и с восточными, в речах, в статейных списках русских послов, посланников и гонцов, в сообщениях, регулярно и различными путями передававшихся в иностранные газеты, в сочинениях, изданных тщанием Посольского приказа за границей (таких, как "Истинное и верное сказание" о Крымском походе 1687 г. И. В. фан Келлера) и т. п.

Изучение развития этого аспекта общественно-политической мысли Невозможно без предварительного детального анализа выработки внешнеполитического курса Российского государства, связанной с нею борьбы в "верхах", без исследования основ внешнеполитических позиций крупнейших русских дипломатов, таких, как А. Л. Ордин-Нащокин, А. С. Матвеев, В. В. Голицын, Е. И. Украинцев. Крупные государственные деятели в большинстве своем "не писали трактатов, подобных "Политике" Ю. Крижанича" (который, кстати сказать, не был при жизни в России ни государственной фигурой, ни заметным публицистом), но это не значит, что в сфере внешней политики, как и в отношении экономики, они "не были теоретиками"⁸ . Нам представляется перспективным реконструировать логику политических действий (анализируя знания государственных деятелей о ситуации и отданные ими письменные указания), свидетельствующую о наличии во второй половине XVII в. долгосрочных внешнеполитических программ, выработка которых едва ли была возможна без теоретического осмысления места России в системе международных отношений. Впрочем, не следует думать, что русские политические деятели не брали в руки пера. Ордин-Нащокин, например, помимо писем и записок оставил чрезвычайно интересные произведения о международной политике и дипломатиче-

⁸ Шульгин В. С. Общественная мысль. В кн.: Очерки русской культуры XVII века. Ч. 2. М. 1979, с. 44.

стр. 53

ской практике (например, "Ведомство желательным людем" и записки о русско- польских отношениях второй половины XVII в., опубликованные в 1960-е годы Т. Н. Копреевой), в которых он ставил вопросы о мире, роли торгово- экономических связей и др.⁹ .

Сопоставление реальных позиций русского правительства с международной и внутренней публицистикой зачастую заставляет вносить существенные коррективы в определение относительной значимости тех или иных идей, часть которых входила в основы международных концепций правительства, часть - использовалась в качестве прикрытия его истинного курса. В результате такого анализа выявляются не только единство, но и весьма важные для понимания событий и их последствий (особенно в первой четверти XVIII в.) расхождения во взглядах государственных деятелей, широких кругов дворянства и церковных иерархов в оценке целей и перспектив внешней политики.

В специальном разделе книги Л. Н. Пушкарева дан обстоятельный анализ общественно-политического значения исторических концепций, отразившихся в предисловиях к русскому переводу сочинения М. Ю. Юстина, к "Хронике" Феодосия Сафоновича и в творчестве Юрия Крижанича. На наш взгляд, к числу исторических трудов, получивших большое общественно-политическое звучание, относятся также "История" Федора Грибоедова, "Созерцание краткое" С. Медведева, "Скифская история" А. И. Лызлова, "История о невинном заточении" А. А. Матвеева, а также книги, вышедшие из стен Посольского приказа. Говоря об официальной историографии, невозможно миновать крупнейшие произведения патриаршего летописного скриптория (летописные своды 1652 г., 1670-х, 1680-х годов, редакцию Нового летописца по списку Оболенского, летописцы 1619 - 1691 и 1686 гг., краткую и особую краткую редакции Латухинской Степенной книги Тихона Макарьевского, Мазуринский летописец Исидора Сназина, возможно, Хронограф редакции 1680-х годов). К ним примыкают памятники новгородского митрополичьего центра: Уваровская, Забелинская, Погодинская летописи и их промежуточные компиляции и извлечения; "Сокращенный временник" в редакции Иоасафа Лазаревича; "Синопсис" и многочисленные украинские летописи.

Если поставить задачу изучать борьбу идей в русской историографии второй половины XVII в., то нельзя ограничиваться названными официальными светскими и церковными сочинениями. Необходимо учитывать произведения, возникшие по следам Крестьянской войны под руководством С. Т. Разина (Астраханский летописец П. Золотарева и др.), крупных городских движений.

Находят в летописях отражение исторические взгляды дворянства. Помимо таких оригинальных памятников, как свод И. Римского-Корсакова, летописцы Черкасских, Ф. Ф. Волконского, А. Я. Дашкова, исследователь располагает множеством редакций и летописных дополнений к Новому Летописцу, хронографам, Степенной книге, Краткому Московскому летописцу, Летописцу выбором и другим популярным памятникам, созданным представителями всех слоев феодалов - от виднейших бояр до провинциальных городовых дворян. С развитием торгово-промышленного населения городов к уже известным памятникам прибавляются городские летописцы: Московский, Двинский, Нижегородский, Тобольский (Сибирский летописный свод), Ростовский, Ярославский, Костромской, Тамбовский, позже - Вологодский и Казанский. Некоторые из их редакций создавались при митрополичьих кафедрах и в монастырях: русские и украинские монахи работали и над оригинальными сочинениями, посвященными современным им событиям.

⁹ Проблемы источниковедения. Т. IX. М. 1961; Археографический ежегодник за 1964 г. М. 1965.

стр. 54

Актуальные политические оценки, связанные с общеисторическими взглядами, отразились в историко-публицистических памятниках краткого летописания (таких, как "хронографцы" 1682 г. и Боголепа Адамова), многочисленных повестях и поденных записках современников о народных движениях второй половины XVII в.: городских восстаниях, Крестьянской войне, борьбе за воссоединение Украины с Россией, раскольничьих выступлениях. В числе их авторов были представители господствующего класса, духовенства, подьячие, посадские, стрельцы, сельские дьячки, идеологи раскола.

Особенности историографии изучаемого периода - массовость сочинений, их острая социальная направленность, широта источниковой базы - позволяют использовать ее многопланово. В исторических концепциях того времени выделяются три "слоя" идей: философские взгляды на смысл и движущие силы исторического процесса (варьировавшиеся от провиденциализма до довольно развитого прагматизма); историческое обоснование, с разных позиций, устройства Российского государства и его места на международной арене; оценки описываемых древних и особенно новых событий, раскрывающие взгляды и место авторов в тогдашней политической и идейной борьбе. Два последних слоя непосредственно и неотъемлемо входят в область истории общественно-политической мысли. Хотя отраженные в летописях и историко- публицистических памятниках идеи относятся ко многим ее направлениям, извлекать их из контекста развития отечественной историографии в целом нецелесообразно, пока не появились исследования, обобщающие данные об основной части сочинений, их происхождении, источниках, приемах их обработки, развивавшихся во второй половине XVII века.

В тщательном изучении нуждается проблема обмена историческими и политическими памятниками, историческими знаниями между Россией и другими странами. Ведь русские исторические сочинения XVII в. дополнялись десятками новых переводов как со славянских, так и с западноевропейских языков: только "Двор цесаря турецкого" С. Старовольского был переведен шесть раз, а "Хроника" М. Стрыйковского переводилась в 1670 - 1680-х годах четырежды. Вместе с тем иностранные авторы стали больше интересоваться историей России и использовать в своих трудах русские исторические сочинения: часть работ этих авторов затем переводилась в России. Многие русские авторы второй половины XVII в. охотно цитировали зарубежные исторические труды, заимствовали из них ряд суждений (особенно о пользе исторических знаний). О характере этой работы можно судить на основе одного из популярнейших в конце XVII в. сочинений по всемирной истории - "Скифской истории" А. И. Лызлова. Широко используя европейские хроники, он, однако, отдавал предпочтение русским летописям и построил оригинальную историческую концепцию, развивавшую в новых политических условиях и на новом материале традиции отечественной историографии. Труд Лызлова нес большой общественно-политический заряд: он был направлен на сплочение славянских народов под эгидой России перед лицом растущей османской опасности.

В последнем разделе своей книги Л. Н. Пушкарев рассматривает роль придворных литераторов "в борьбе за формирование общественного сознания", приводит примеры из жанра церковной проповеди (С. Полоцкого, Е. Славинецкого и отчасти К. Истомина), "богослужебных книг" ("Псалтыри рифмованной" Полоцкого), школьной декламации и пьес придворного театра (его же). К сожалению, выбор жанров и их представителей в книге не мотивирован. Неясным остается отличие содержания проповедей "придворных" авторов - чудовских и заиконоспасских монахов - от официальной церковной пропаганды, аналогичных сочинений, созданных в Москве, других городах России,

стр. 55

на Украине. Остались нераскрытыми социальные рамки того "общественного сознания", на которое оказывали влияние школьные декламации и дворцовый театр.

Можно ли упрекать за это автора? Очевидно, нет. Книга содержит ряд весьма интересных наблюдений над фольклорными и литературными источниками различных жанров и происхождения. Дальнейшее изучение затронутой проблемы требует анализа борьбы идей, причем идей общественно- политических. Для этого необходимо составить ясное представление о социальной структуре общества и тенденциях его развития, выделить основные экономические и политические противоречия последнего. Исследование столь сложной проблематики невозможно без длительной и кропотливой реконструкции источниковой базы, которая включает литературные и фольклорные материалы, раскрывающие борьбу идей в словесной форме, в публицистике, а также документы, отражающие политические действия. Наконец, изучение борьбы в сфере общественно-политической мысли диктует необходимость выявления противоборствующих идейных течений.

В общественной мысли различных социальных слоев выделяется ряд компонентов. В их числе и стихийно-массовое сознание, и общественные идеи, их система, теоретическое осмысление; взаимосвязь между ними имеет характер диалектического скачка. В этом отношении содержание общественной мысли шире идеологии как в предметном, социальном, так и в хронологическом отношениях. Она не сливается с последней благодаря двум важнейшим своим особенностям: актуальности и конкретности. Идеи, знания и настроения тогда становятся именно общественными, когда они овладевают массами и являются реальной силой, когда мысль "порождается известной социальной обстановкой и может действовать на известную социальную среду, а не остается личной причудой"¹⁰ .

Функциональная характеристика общественной мысли подсказывает нам особенности ее содержания и формы: очевидно, что актуальность мыслей, представлений, оценок связана как с их объективной значимостью для данного общества в определенное время, так и с наиболее доступной, убедительной для масс формой их выражения. К общественной мысли относятся лишь те элементы духовной жизни, которые в тот или иной момент отражают основные тенденции развития исторической общности социальной структуры.

Социально-политическая мысль составляет часть общественной мысли, связанную со взглядами, оценками, идеями общества в целом и различных его слоев, относящимися к устройству и функционированию государства, его взаимоотношениям с классами, сословиями и социальными группами, к борьбе между ними и государством; она отражает назревшие вопросы исторического развития каждого народа, частично включает такие элементы, как социально- философские и научные, литературно-общественные идеи и представления, концептуальные аспекты искусства и т. п.

Тесно связанное с определенными этапами социально-экономического и политического развития государства, с соотношением классовых сил, с острой идейной борьбой, со сменой международной обстановки, содержание общественно-политической мысли любой страны стремительно изменяется: одни проблемы снимаются с повестки дня, острота других притупляется, третьи приходят им на смену, определяя поведение масс, способствуя подъему классовой борьбы или поражению крестьянских войн, укреплению государственного аппарата или отмене крепостного права. При этом общественно-политические взгляды и

¹⁰ Ленин В. И. ПСС. Т. 30, с. 141.

стр. 56

оценки предстают в наиболее своеобразных, особенных формах, порожденных всей, предшествующей историей народа, национальными традициями и характером, спецификой ситуации¹¹ . Выделение проблем общественно- политической мысли конкретного времени, скрытых за своеобразными формами, установление их относительного значения для общества в данный момент и степени влияния на дальнейший исторический процесс - таковы задачи ее изучения.

В настоящее время исторической наукой накоплен достаточный материал для определения и разработки основных направлений, по которым развивалась общественно-политическая мысль в России переломного времени, во многом определившего дальнейшие пути ее экономического и политического развития и обусловившего скачок в ее культурном развитии в первой четверти XVIII века. Широкомасштабное исследование может раскрыть богатство идей и представлений русского общества предпетровского времени, остроту развернувшейся в нем социально-политической борьбы, в ходе которой укреплялась и развивалась, отвечая на новые запросы социальной действительности, идеология господствующего класса, крепло национальное самосознание, зарождались и в жестоких политических и идейных схватках пробивали себе дорогу самостоятельные, антикрепостнические взгляды эксплуатируемых масс. Все это будет способствовать разработке истории общественно-политической мысли начала "нового периода русской истории" на современном источниковом, методическом и теоретическом уровне.

¹¹ См.: Коган Л. А. К вопросу о предмете истории общественной мысли. - Вопросы, философии, 1977, N 5, с. 137.

Постоянный адрес данной публикации: