"Нижнелужицкий и кашубский могут рассматриваться как вымирающие (=нефункционирующие)". Недавно этим лапидарным высказыванием О. Кронштайнер [1. S. 136] снова напомнил о господствующем еще со времен А. Гильфердинга [2] opinio communis славистики о кашубском языке. Этот тезис находит поддержку, кроме того, в тревожных данных Х. Хаармана [3. S. 62], который насчитывает всего 4500 носителей кашубского языка. Экспериментально подтвержденная информация об употреблении кашубского языка тем не менее нигде не представлена, хотя уже давно востребована в исследованиях [4; 5].

Даже в последние годы, когда усилиями в первую очередь А. Д. Дуличенко [6] удалось повысить уровень науки о славянских литературных микроязыках, внимание к ним, как в исследованиях, так и в преподавании, уделяется лишь время от времени. Если даже говорам лужицких сербов, защищаемым официально как язык национального меньшинства, трудно укорениться в университетской славистике [7], то ситуация с кашубским в вопросе о политическом статусе кашубов или в дискуссии о лингвистическом статусе их языка (самостоятельный язык наряду с польским или диалект польского? [8]) намного сложнее и деликатнее [9; 10].

В оценке состояния кашубского языка современными исследователями наблюдается стремление найти поддержку у именитых славистов прошлого, таких, как А. Гильфердинг [2], С. Рамулт [11], Ф. Лорентц [12], и проецировать прошлое в настоящее. До последнего времени господствовало мнение, что количество говорящих по-кашубски постоянно уменьшается [3. S. 469], что языковая территория все больше сокращается [13. S. 9], что наблюдается общий языковой регресс кашубского [14. S. 285; 4. S. 12] и что с 80-х годов XX в. первичная социализация молодого поколения происходит на основе польского языка [15. S. 5; 16. S. 165].

В некоторых современных работах [14; 4] недооценивается то обстоятельство, что после преобразований 1989 г. языковая ситуация в Кашубии принципиально изменилась: кашубская интеллигенция инициировала процесс оживления (ревитализации) языка [17. S. 9]. Кашубский язык стал языком преподавания в некоторых школах (созданы университетский учебник и оригинальный бук-

Ахтерберг Йорг, Порембска Марлена - научные сотрудники факультета славистики университета Эрланген-Нюрнберг (Германия).

стр. 38

варь), на нем ведется литургия в церкви, он все чаще используется в средствах массовой информации¹ ; отчетливые симптомы возвращения к жизни своего "приговоренного к смерти" языка кашубы видят в языковом поведении детей [5. S. 185]. Таким образом, признаки оживления кашубского этнолекта нельзя отрицать [18. S. 63]. В последние два десятилетия продолжается процесс формирования кашубского литературного языка² , который, согласно одним исследователям, находится в фазе зарождения (in statu nascendi) [19. S. 323; 20. S. 236); согласно другим, существует уже со времени создания алфавита Цейновы в 1843 г. [8. S. 92].

Чтобы точнее охарактеризовать языковую ситуацию у кашубов и прогнозировать ее развитие, необходимы обстоятельные междисциплинарные полевые исследования. Однако, хотя вопрос о жизнеспособности кашубского языка интенсивно обсуждается в польской науке [18; 21 - 23], количество практических исследований в этой области невелико [14; 5], к тому же они носят преимущественно социологический характер и рассматривают язык как один из многих признаков этнической идентичности. Заполнить эту научную лакуну стремятся исследователи Кашубского Института и университета в Гданьске, а также Института славистики в Эрлангене. Совместные проекты предусматривают описание автохтонных кашубов в Польше и кашубов-эмигрантов в Германии. С социологической и исторической точки зрения кашубы активно изучаются гданьскими исследователями [5; 15; 18; 24 - 26], с лингвистической - известными польскими учеными Й. Тредером и Е. Брезой [8; 19; 22; 27], а также в последние годы специалистами из Эрлангена [28 - 32].

В 2000 г. М. Порембска в рамках своей магистерской работы под руководством проф. К. Штайнке (ун-т Эрланген-Нюрнберг) провела в Глоднице фронтальный опрос об отношении кашубов к своему языку после политических перемен. В 2003 г. в своем диссертационном проекте исследовательница распространила опрос на другие части Кашубии. В общей сложности в четырех регионах северной, южной, западной и центральной Кашубии на основе стандартной анкеты должно быть фронтально исследовано языковое поведение около 1500 кашубов. До сих пор в двух первых районах, в общинах Стшепч, Сераковице, Липница и в Гданьске, было опрошено около 650 человек. Поскольку обработка анкет, заполненных весной 2003 г., еще не закончена, приводимые в настоящей статье данные отражают результаты первого обследования, проведенного весной 2000 г. в Глоднице.

Выбор не случайно пал на Глодницу, маленькую деревню в 50 км западнее Гданьска. Этому анклаву уже давно приписывается особая роль в кашубском языковом и культурном ландшафте. Глодницу, названную в журнале "Spiegel" (1995. N 51. S. 147) "бастионом кашубской культуры", пишущий на диалекте Я. Джежджон считает местом, избранным богом для сохранения кашубского языка и культуры от вымирания [33. S. 101]. Здесь уже в 1991 г. была создана первая общеобразовательная школа, в которой польский и кашубский введены как равноправные языки преподавания. Поэтому именно в Глоднице имело

¹ Тредер в своей энциклопедии [8] посвящает несколько коротких статей сферам актуального употребления кашубского в СМИ и учреждениях: кашубский в интернете, в костеле, в прессе, на радио и телевидении, в школе.

² Опыты нормирования кашубского языка предпринимались задолго до политических преобразований 1989 г.

стр. 39

смысл выяснить, произошло ли в действительности в последние десять лет возрастание роли кашубского языка среди молодого поколения.

После того как была опрошена первичная целевая группа - дети из общеобразовательной школы в Глоднице, а также их семьи, нам удалось распространить исследование на весь район, охватываемый школой. Были созданы вопросники, проведены наблюдения и беседы, на основе которых предполагалось описать жизнеспособность кашубского языка.

Под термином жизнеспособность (витальность) [34. S. 329] мы понимаем жизненную силу, сопротивляемость, а также способность к развитию языка меньшинства в конкуренции с доминирующим языком в многоязычном обществе. Языковое поведение меньшинства в условиях полилингвизма относится к компетенции контактной лингвистики и таких ее разделов, как психо- и социолингвистика языковых контактов [35. S. 518]. Поэтому в качестве исходного пункта исследования была выбрана модель этнолингвистической жизнеспособности [36], используемая не только в западноевропейской научной традиции [37 - 40], но и в славянской социолингвистике [41-47. С. 265; 48 - 50]. Ср. следующее определение термина: "Жизненность языка зависит от целого ряда объективных (социальных, культурных, демографических, экономических), а также субъективных факторов - этническое самосознание, ценностные ориентации носителей языка. Более того, некоторые ученые, особенно за пределами России, склонны считать субъективные факторы наиболее значимыми в процессе сохранения языков национальных меньшинств" [50. С. X]. Тем самым можно прибегнуть к опробованному на практике междисциплинарному подходу, согласно которому status quo языкового меньшинства вначале изучается в зависимости от внеязыковых переменных.

Модель этнолингвистической жизнеспособности, предложенная в [36] и усовершенствованная в [51], учитывает три группы факторов: 1) демографические (абсолютная численность, соотношение рождаемости и смертности, число смешанных браков, иммиграция, эмиграция); 2) институциональные (формальные и неформальные институты, регулирующие языковой узус: политика, образование, армия, промышленность, бизнес, культура, спорт, религия); 3) статусные (социо-исторический, экономический, социальный, лингвистический статус).

Для оценки жизнеспособности этнолекта была предложена пятиступенчатая шкала: высокая степень, умеренно высокая, умеренная, ниже умеренной и низкая (high, medium-high, medium, low-medium и low) [36], и составлена универсальная анкета [52], что создало основу для изучения жизнеспособности как раздела контактной лингвистики.

В настоящей работе внимание сконцентрировано на одной из трех названных групп факторов - на изменениях в сфере институциональной поддержки языка. Именно здесь признаки оживления (ревитализации) должны ощущаться раньше всего. Ни демография, ни статус кашубов не могут серьезно измениться за короткий срок, прошедший со времени политических перемен; обе эти сферы характеризуются невысокими показателями витальности: от средней до низкой степени. Мероприятия, направленные на возрождение языка, связаны в основном со сферой институциональной поддержки и регулирующих факторов. Поэтому анкеты касаются в первую очередь ее.

Речь идет о том, в какой степени исследуемый социум пользуется своим языком как официальным способом коммуникации в государственных, региональных и общественных институтах и средствах массовой информации, обладает ли

стр. 40

этот язык (диалект) поливалентностью и полифункциональностью. Несмотря на то, что кашубский этнолект в известной мере избавился от недооценки, повышение его престижности до сих пор нельзя назвать значительным [5. S. 207 ff.].

Средствам массовой информации, и прежде всего телевидению, принадлежит особая роль, однако, некоторые кашубские журналы и газеты, а также теле- и радиопрограммы выходят в эфир всего лишь раз в неделю. Более перспективной для жизнеспособности кашубского языка, чем употребление в СМИ, можно считать его безусловно возрастающую функцию носителя этнокультурных ценностей. В культурной жизни региона кашубский язык снова играет заметную роль: регулярно проходят литературные викторины для взрослых, конкурсы декламации для детей и молодежи; представления кашубских фольклорных и театральных групп, звукозаписи кашубской музыки, выставки изделий народных промыслов, презентации кашубской народном традиции в музеях и ресторанах привлекают внимание туристов. Многочисленные культурные акции и инициативы поддерживают языковую самобытность региона и способствуют положительному восприятию кашубского языка в самой Кашубии.

Учитываемые в анкете факторы различаются по их формальному или неформальному характеру. Под "неформальным регулированием" понимается то, в какой мере социуму удается организовать себя "снизу", защитить свои частные и общественные интересы и представить себя в различных институтах. "Формальное регулирование" факторов - это способность группы вмешиваться "сверху" в решения правительства и в сферы индустрии, культуры, средств массовой информации, образования, религии и т.п. Для кашубского языка в ходе его возрождения обозначилось повышенное стремление к праву голоса и самореализации как "снизу", так и "сверху".

В политической жизни кашубский язык представлен слабо; в государственном секторе услуг, индустрии и торговле или в армии он употребляется лишь в том случае, если это позволяет ситуация общения, чаще всего неформальная, и знание языка говорящими. В связи с этим возрастает значимость (как на локальном, так и на надрегиональном уровне) элиты общества, представляющей весь этнос и пользующейся общим признанием, а также отдельных авторитетных личностей, способных пробуждать интерес общества к собственному языку и культуре.

Угасание кашубского языка было остановлено благодаря возрастающему использованию его в церкви. Так как кашубы выделяются среди других групп населения особой религиозностью, употреблению кашубского в церкви придается ведущая роль в повышении престижа диалекта. Фундаментом для дальнейшего развития кашубского как литургического языка считается перевод Библии и создание кашубских молитвенников в 1990-е годы. Кроме того, произведения кашубской литературы переводились и переводятся на другие языки так же, как и классики мировой и детской литературы - на кашубский. Поэзия и проза на кашубском развиваются в последнее время с особой интенсивностью и содействуют письменному распространению диалекта, несмотря на то, что по-кашубски читают все же редко.

Отчетливым знаком внимания к кашубскому языку в научных исследованиях и преподавании стало учреждение в университете Гданьска кашубского лектората; в этих целях уже в 1992 г. была разработана концепция учебника кашубского языка [53]. С недавнего времени ученики и учителя общеобразовательных школ успешно используют первые учебники [54; 55]. В дальнейшем

стр. 41

будет создан институт повышения квалификации, задача которого - подготовка учителей кашубского. Однако в первую очередь необходимо уделять внимание базовым знаниям, чтению и письму на родном языке, поскольку кашубский функционирует прежде всего как устный язык.

Обратимся теперь непосредственно к ситуации в Глоднице. В оценке жизнеспособности кашубского в Глоднице мы учитывали ряд дополнительных факторов. Это характерная сфера (домен) употребления языка, языковая компетенция, а также культурное сознание и престиж этнолекта.

С марта по май 2000 г. мы беседовали с информантами об их биографии, а также проводили устные и письменные опросы в стандартизированной форме (на польском языке). После предварительного теста для проверки анкетных данных, в особенности полученных от детей, применялись параллельные тесты в форме внешнего наблюдения (по [56. S. 48 ff.]), чтобы свести к минимуму случайность выводов [57. Р. 209].

В общей сложности было опрошено 86 человек, т.е. практически все жители Глодницы, причем данные 77 человек вошли в статистический анализ. Распределение опрашиваемых по социальным параметрам выглядит следующим образом: дети и молодежь школьного возраста составляют более половины (54%). В тестируемой группе, почти полностью состоящей из местных кашубов, оба пола представлены одинаково. Для опроса выбирались школьники, домохозяйки, рабочие и владельцы сельских хозяйств с начальным образованием, которые были разделены на молодое поколение (дети школьного возраста) - 41 человек, среднее (их родители) - 22 человека и старшее (их дедушки и бабушки) - 14 человек.

Изучение языковой ситуации в Глоднице показало, что нельзя говорить ни о драматическом процессе вытеснения этнолекта польским языком, ни о гибели кашубского языка. Хотя польский проник во все сферы жизни, кашубский завоевывает свои позиции и все чаще используется практически во всех ситуациях повседневной жизни.

Признак пола не оказывает существенного влияния на языковое поведение: кашубский язык одинаково популярен среди мужчин и женщин. Традиционно женщины проявляют больший интерес к фольклору и художественной литературе, тогда как мужчины с большим вниманием следят за течением политической жизни по кашубским журналам.

В противоположность этому фактором возраста обусловлены значимые различия в ответах на вопросы, поэтому он находился в центре нашего внимания при интерпретации результатов исследования в таких областях, как языковая компетенция, территория употребления языка, а также культурное самосознание и престиж.

Исследование языковой компетенции тестируемых демонстрирует типичную картину рецессивных диалектов. Различия между навыками устной и письменной речи сильно зависят от возраста, особенно они заметны в чтении и письме. В то время как представители старшего поколения отличаются "кашубской неграмотностью" - только около 40% могут читать и 20% писать, то среди молодого поколения почти 90% владеют чтением и письмом благодаря изучению кашубского языка в школе.

В отношении знания польского языка большинство старших информантов обладает недостаточными навыками и говорит на смешанном польско-кашубском языке. Молодое поколение благодаря средствам массовой информации,

стр. 42

особенно телевидению, обладает более высокой компетентностью не только в письме и чтении по-кашубски, но и в устной и письменной польской речи.

Принимая во внимание, что большая часть информантов не может ни писать (45%), ни читать (35%) по-кашубски, роль кашубского языка в чтении и письме следует назвать скромной. Лишь каждый третий представитель старшего поколения вообще знаком с кашубским книгами, в том числе детскими, при этом молодое поколение с его 85% поднимает уровень всей группы до 60%. Дети и молодежь знакомятся с кашубской литературой не дома, а в школе. Если родители или дедушка с бабушкой знакомы с кашубскими книгами, то часто только потому, что им в руки попадают книги их детей или внуков. Половина тестируемой группы не имеет кашубских книг, а если имеет, то благодаря молодому поколению. Только пятая часть среднего поколения и менее десятой части старшего имеют книги на кашубском, в то время как среди молодого поколения три четверти имеют хотя бы одну собственную книгу.

Нередко опрашиваемые высказывали большое сожаление о том, что у них не было возможности научиться читать по-кашубски. Неоднократно нам сообщали о неудачных попытках самостоятельного изучения правил чтения, поскольку кашубский - цитируем одно высказывание - воспринимается как "язык, на котором довольно трудно читать". Среди представителей старшего поколения только одна пятая хотя бы раз читала кашубскую книгу. То, что чтение легче дается детям, доказывает показатель в 85%, благодаря которому более половины жителей Глодницы читает или читали кашубские книги.

В этой ситуации кашубские газеты и журналы не играют большой роли в жизни испытуемых. Только каждый третий знает кашубские печатные издания, и только каждый пятый читает их. Поскольку кашубских журналов для молодежи нет, она устремляется к изданиям на польском языке, и совсем не удивительно, что в этом случае доля ее позитивных ответов минимальна и составляет 5%. Таким образом, восприятие кашубского в средствах массовой информации ограничивается, главным образом, аудиовизуальной сферой. Кашубские передачи на радио и телевидении пользуются существенно большей популярностью -почти все опрашиваемые регулярно слушают и смотрят их. После того, как стало ясно, что в Глоднице читает или пишет по-кашубски в основном молодое поколение (хотя очень хорошие навыки в сфере устной речи представлены повсеместно), необходимо более точно установить, когда, где, и как часто жители используют кашубский.

Чтобы выяснить, в какой степени польский язык вытеснил этнолект в качестве повседневного языка, мы рассматривали, пользуясь методикой Фишмана [58. S. 50 ff.], сферы семья, дружба, школа/работа и религия. Тестируемые опрашивались по четырехступенчатой шкале, отражающей частоту (почти всегда, часто, редко, почти никогда) использования кашубского в вышеупомянутых речевых ситуациях.

Наши исследования показали, что кашубский как разговорный язык абсолютно доминирует, хотя и представлен в каждой из этих областей не автономно, а наряду с польским. В отличие от трех первых сфер - семья (88%), дружба (90%), школа/работа (87%), где кашубский употребляется почти всеми говорящими, его употребление в сфере религия (22%) ограничивается только пятой частью жителей Глодницы. Сигнификантом при этом всегда является зависимость употребления кашубского от возраста.

стр. 43

Пропорционально возрасту увеличивается количественное употребление кашубского. Так происходит у старшего поколения, которое в первых трех сферах использует почти исключительно кашубский этнолект. Среднее поколение применяет кашубский в меньшей степени, но также в основном как первичный язык. Дети выбирают частично кашубский, частично польский. Так как частота употребления языка зависит от сфер применения и возраста, далее необходимо в деталях выделить особенности тестируемых с точки зрения специфики поколений.

В общей сложности 88% тестируемой группы указали, что используют кашубский в семье, причем доля позитивных ответов в зависимости от поколения повышается от 83% до 91 и 100%. Более трех четвертей (78%) опрашиваемых говорят по-кашубски дома почти всегда или часто, только 10% редко и 12% (почти) никогда. При этом старшая группа почти всегда употребляет в этой области кашубский до 100%, средняя до 77% и самая молодая - почти наполовину. Соответственно каждый третий ребенок сообщает, что пользуется кашубским дома редко (20%) или (почти) никогда (17%). В некоторых семьях наблюдается языковое поведение, которое Беренд [59. S. 66]) назвал "многоязычным диалогом": среднее и старшее поколение говорит по-кашубски, молодое отвечает по-польски. Это особенно актуально для семей с детьми, посещающими школы в других городах, где доминирует польский язык. Ученикам только в школе объясняют, что в тех случаях, когда они на вопрос, заданный по-кашубски, отвечают по-польски, речь идет о двух различных идиомах.

Тем не менее в семьях этнолект однозначно манифестируется как доминирующий язык. Более трех четвертей (80%) всех родителей используют в разговоре со своими детьми кашубский, аналогичное явление актуально для общения братьев и сестер между собой (75%). Супруги, по-видимому, говорят между собой почти исключительно по-кашубски (94%). Более половины внуков (54%) используют кашубский в разговорах с бабушками и дедушками, разговор с родителями по-польски также остается скорее исключением, так как 86% всех опрошенных общается с ними по-кашубски.

Со своими друзьями почти 90% всех опрошенных говорят по-кашубски, причем и здесь усиленное употребление этнолекта коррелирует с возрастом (83% -95% - 100%). Доля тех, для кого кашубский является наиболее часто используемым в кругу друзей языком, превышает половину (57%). Лишь каждый третий (33%) в тестируемой группе употребляет кашубский как второй язык - т.е. редко - и только каждый десятый (почти) никогда (10%).

Здесь также ясно прослеживается зависимость частоты использования языка от возраста. В то время как почти все говорящие старшего (93%) и среднего (82%) поколений в исследуемой области почти всегда пользуются кашубским, у молодого поколения соответствующая оценка приближается к нулю. Более четверти детей обращается к кашубскому часто (27%) и более половины (56%) редко. Правда, почти пятая часть из них (17%) (почти) никогда не говорит в кругу друзей по-кашубски. В среднем поколении, напротив, доля тех, кто с друзьями почти всегда говорит по-кашубски, достигает 82% и увеличивается среди старшего поколения до 93%.

Тем самым в неформальных сферах семья и друзья в обеих старших возрастных группах в противоположность молодой не проявляются различия. Принципиальным стало, однако, следующее наблюдение: дети не меняют свое языковое поведение в зависимости от окружения или языковой ситуации, хотя они используют свой говор существенно чаще дома, чем вне его.

стр. 44

Доказательством жизнеспособности кашубского в Глоднице, без сомнения, является то, что преобладающее большинство тестируемой группы (87%) употребляет кашубский даже на работе и в школе, причем переменная возраст колеблется незначительно (83% - 91% - 93%). Каждый третий информант говорит в этой формальной области даже почти всегда (33%) по-кашубски, а еще каждый четвертый (23%) часто использует кашубский. Исключительно польский, напротив, использует десятая часть всех опрошенных (13%).

Значимые различия в этом контексте снова проявляются в корреляции переменных возраст и частота. В то время как на работе кашубский использует почти всегда более половины среднего поколения (59%) (и еще 27% часто), а более старое поколение употребляет его почти без исключения (86%), ни один из детей ни разу не сообщил, что говорит по-кашубски в школе почти всегда (0%).

Из-за пропагандируемого двуязычия в школе дети придерживаются codeswitching, чтобы обучаться на обоих языках. Тем не менее три четверти детей указывают, что предпочитают польский. Правда, каждый четвертый ребенок (27%) говорит также часто по-кашубски и еще каждый второй (56%) редко. Выясняется, что кашубский достаточно часто употребляется в школе, но в сравнении с польским с меньшей интенсивностью.

В соответствии со статистикой языковое поведение детей в школе идентично языковому поведению с друзьями. В обеих сферах употребления языка по-кашубски говорят редко (56%) или (почти) никогда (17%). Это показывает, что дети используют языки скорее в зависимости от ситуации и субъектов общения, особенно, если их друзья одновременно являются их школьными товарищами. По нашим наблюдениям, дети выбирали тот же язык общения в школе, что и вне школы.

В Глоднице во всех трех сферах употребления языка по-польски говорит пятая часть молодого поколения. Представители старших поколений, напротив, почти никогда не употребляют здесь польский. Небольшие различия проявляются у них только в сфере работа, где кашубский употребляется немного реже, поскольку многие люди ездят на работу в крупные города или работают вместе с поляками, которые не владеют кашубским. Дети, скорее всего, обращаются к польскому языку, руководствуясь соображениями удобства и автоматизма, предпочитая пробовать себя в одном из языков или выбирать в определенных ситуациях и с определенными людьми один и тот же язык.

В сфере религия отчетливо проявляются более низкие оценки кашубского, в этой сфере однозначно доминирует польский язык. Хотя молитва актуальна для всех тестируемых, только четверть опрошенных (22%) молится по-кашубски -при этом прежде всего молодое поколение (37%). У представителей других поколений молитва на кашубском составляет исключение (5 - 7%).

Усиленное употребление диалекта как сакрального языка у детей можно объяснить главным образом ежедневными молитвами на кашубском в школе. Кашубы старшего возраста ассоциируют церковь с польским языком, не молятся на кашубском и скептически относятся к расширению сферы употребления кашубского в сфере религии. Стереотип кашубского как бытового языка, который будто бы не создан для высоких сфер, кашубы преодолевают с трудом. Это мнение настолько устойчиво, что даже кашубская поэзия почти не содержит религиозных мотивов [60. S. 38]). Симптоматичны неудавшиеся попытки В. Бобровского проводить на кашубском традиционную майскую литургию (majowka), на которую собираются жители Глодницы. Свободными от предубеждений оказались только дети. Они не восприняли молитву на кашубском как что-то нео-

стр. 45

бычное, поскольку с первого дня занятий в школе начинают день кашубской молитвой и после обеда заканчивают его таким же образом, хотя вечером, перед сном, молятся по-польски.

Ассоциация церкви и молитвы с польским языком особенно характерна для информантов старшего поколения, так как она восходит к языковой ситуации у кашубов во времена власти немцев. Немецкий был официальным языком школы и делопроизводства, кашубский - языком семьи и польский - языком церкви и религиозного преподавания.

Последние статистические данные говорят о том, что 85% старшего поколения при покупках в местных магазинах используют кашубский (в магазине расположенного неподалеку города на это отваживается только четверть) и что 45% взрослых подтверждают употребление своего этнолекта в местных органах власти и при посещении врача.

Знание традиционной кашубской культуры, в особенности легенд, сказок и т.п., остается ограниченным. Только две трети опрошенных (68%) ответили утвердительно на этот вопрос, причем это в большей степени дети, чем родители или еще более старшее поколение (85% - 36% - 64%). При этом молодое поколение, согласно нашим данным, знает сказки на 88% из школы; лишь пятая часть указывает источником знания родителей (20%) или дедушек и бабушек (22%) (возможны перекрестные упоминания). Видимо, старшее поколение потеряло в свое время интерес к собственным обычаям или он был насильственно подавлен, и элементы этнической культуры не передавались следующим поколениям. Вместе с тем активное участие кашубов в фольклорных мероприятиях, театральных инсценировках, встречах и вечерах свидетельствует о том, что интерес к собственной культуре присутствует у всех поколений.

Единственная в своем роде попытка закрепления регионального языка в системе образования в Глоднице была поддержана населением. Большинство информантов (83%) высказались за обязательное преподавание кашубского. При этом обозначился перевес опрошенных лиц мужского пола, которые почти без исключения (94%) выступили за это; реакция поколений отличается мало (88% - 77% - 79%). Эта установка социума обусловлена влиянием местной элиты, в данном случае учителей кашубского. В школах региона, где таким директорам, как Бобровский, удалось показать преимущества двуязычного воспитания, к обязательным занятиям кашубским относятся в большинстве случаев позитивно. Когда в сентябре 2000 г. школе в Глоднице угрожало закрытие, ее активно защищали; сформировались "группы давления" (pressure group), и они даже добились учреждения более высоких ступеней обучения. Свыше трех четвертей всех родителей в Глоднице считают важным, что их дети учатся читать и писать по-кашубски. Остальные полагали эти навыки избыточными и считали достаточным, если их дети будут читать и писать только по-польски.

На вопрос, принуждают ли их к употреблению польского языка, положительно ответило только 15%. Такое принуждение может исходить от родителей, братьев и сестер, учителей, дедушек и бабушек, дальних родственников и школьных друзей. Иногда даже дедушки и бабушки вынуждены отказаться от этнолекта в раговоре со своими внуками, поскольку этого хотят родители.

Об ущемлении кашубского в самой группе в прямом смысле слова, несмотря на все, не может быть речи, хотя и престижным кашубский также не является. И тем не менее можно говорить о культурном возрождении кашубского меньшинства и росте культурного самосознания кашубов в Глоднице.

стр. 46

Прогнозы развития позитивных тенденций, обозначившихся в Глоднице в возрождении кашубского, применительно ко всей языковой территории кашубов являются в настоящее время предметом дальнейшего, более объемного исследования.

Перевод с немецкого М. Кондратенко

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Kronsteiner O. Sind Burgenlandischkroatisch, Kaschubisch, Niedersorbisch und Russinisch eigene Sprachen? // Die slavischen Sprachen (63). Salzburg, 1999.

2. Гильфердинг А. Остатки славян на южном берегу Балтийского моря. СПб., 1862.

3. Haarmann H. Soziologie der kleinen Sprachen Europas. В. 1: Dokumentation. Hamburg, 1973.

4. Labuda G. O potrzebie badan nad spoJecznoscia, kaszubska. // Kaszubi. Monografia socjologiczna. Rzeszow, 1990.

5. Synak B. Kaszubska tozsamosc. Ciaglosc i zmiana. Gdansk, 1998.

6. Дуличенко А. Д. Славянские литературные микроязыки. Вопросы формирования и развития. Таллин, 1981.

7. Im Wettstreit der Werte. Sorbische Sprache, Kultur und Identitat auf dem Weg ins 21. Jahrhundert. Bautzen, 2003.

8. Treder J. Jezyk kaszubski. Poradnik encyklopedyczny. Gdansk, 2002.

9. Steltner U. Sprache und Literatur der Kaschuben // Polen, Deutsche und Kaschuben: Alltag, Brauchtum und Volkskultur auf dem Gut Hochpaleschken in Westpreufien um 1900. Marburg, 1997.

10. Steinke K. Dialekt oder Sprache? Zu einigen aktuellen Kontroversen in der Slavia // Ars Philologica. Festschrift fur Baldur Panzer zum 65. Geburtstag. Frankfurt-am-Main, 1999.

11. Ramuit S. Statystyka ludnosci kaszubskiej. Krakow, 1899.

12. Lorentz F. Geschichte der pomoranischen (kaschubischen) Sprache. Berlin, 1925.

13. Neureiter F. Geschichte der kaschubischen Literatur. Versuch einer zusammenfassenden Darstellung. Miinchen, 1978. (=Slavistische Beitrage 117).

14. Iskierski J. Problematyka etniczna wybranych spofecznosci lokalnych mikroregionu puckiego: tozsamosc, wie_z, jezyk // Kaszubi. Monografia socjologiczna. Rzeszow, 1990.

15. Synak B. Tozsamosc kaszubska dzis i jutro // Pomerania (9). Gdansk, 1990.

16. Kaszubi. Monografia socjologiczna. Rzeszow, 1990.

17. Neureiter F. Geschichte der kaschubischen Literatur. Versuch einer zusammenfassenden Darstellung. Munchen, 1991. (=Slavistische Beitrage 272).

18. Synak B. Die kulturelle und ethnische Identitat der Kaschuben im Wandel. Eine soziologische Skizze // Letopis. 1999. Bd. 46.

19. Breza E. Merkmale der kaschubischen Literatursprache // Language minorities and minority languages in the changing Europe. Gdansk, 1997.

20. Zieniukowa J. Z problemow etnolingwistyki // Jedrzejko E. Nowe czasy, nowe je_zyki, nowe (i stare) problemy. Katowice, 1998.

21. Latoszek M. Pomorze. Zagadnienia etniczno-regionalne. Gdansk, 1996.

22. Treder J. Jezyk, pismiennictwo i kultura duchowa Kaszubow // Borzyszkowski J., Mordawski J., Treder J. Historia, geografia, jezyk i pismiennictwo Kaszubow. Gdansk, 1999.

23. Zieniukowa J. On the languages of small multicultural ethnic groups - the case of Sorbian and Kashubian // Language minorities and minority languages in the changing Europe. Gdansk, 1997.

24. Borzyszkowski J. Kaszubi о sobie i swoim jezyku - dawniej a dzis // Problem statusu JQzykowego Kaszubszczyzny. Gdansk, 1992.

25. Borzyszkowski J., Mordawski J., Treder J. Historia, geografia, jezyk i pismiennictwo Kaszubow. Gdansk, 1999.

26. Obracht-Prondzynski C. Kaszubi mie.dzy dyskryminacja. a regionalna. podmiotowoscia.. Gdansk, 2002.

27. Breza E., Treder J. Zasady pisowni kaszubskiej. Gdansk, 1975.

28. Porebska M. Untersuchungen zur Vitalitat des Kaschubischen. Eine empirische Studie in Glodnica. Unveroffentl. Mag. -Arbeit. Erlangen, 2000.

29. Porebska M. Bastion kultury kaszubskiej // Pomerania (11). Gdansk, 2001. S. III-V.

30. Steinke K. Aspekte der ethnolinguistischen Vitalitat staatenloser Minderheiten (Am Beispiel der Banater Bulgaren, der Altglaubigen und der Kaschuben) // Slavistica Vilnensis. Kalbotyra 50 (2). 2001.

стр. 47

31. Steinke K. Zum Begriff "Vitalitat" in der Soziolinguistik // Gajda S. JQzyk w przestrzeni spoiecznej. Opole, 2002.

32. Steinke K. Zur Typologie der sprachlichen Vitalitat slavischer Minderheiten. // Funktionale Beschreibung slavischer Sprachen. Beitrage zum XIII. Internationalen Slavistenkongress in Ljubljana. Munchen, 2003.

33. Bobrowski W. Kaszubska szkoJa na GJodnicy // Jana Drzezdzona nie dokonczony tryptyk spoJeczny a edukacja regionalna. Gdansk, 1995.

34. The Ecology of Language. Essays by Einar Haugen / Selected and Introduced by Anwar S. Dil. Stanford, 1972.

35. Nelde P.H. Migrantensprache // Lexikon der romanistischen Linguistik. B. 7: Kontakt, Migration und Kunstsprachen. Kontrastivitat, Klassifikation und Typologie. Tubingen, 1998.

36. Giles H., Bourhis R.Y., Taylor D. M. Towards a Theory of Language in Ethnic Group Relations // Language, Ethnicity and Intergroup Relations. London, 1977.

37. McConnell G.D., Gendron J. -D. International Atlas of Language Vitality. Quebec, 1993 - 1998. Bd. l^t.

38. Ethnolinguistic Vitality / Eds. R. Landry, R. Allard. Berlin et al, 1994. (= International Journal of the Sociology of Language, 108).

39. Breeder P., Extra G. Language, Ethnicity and Education. Case Studies on Immigrant Minority Groups and Immigrant. Minority Languages, Clevedon et al., 1999. (= Multilingual Matters, 111).

40. Assessing Ethnolinguistic Vitality. Theory and Practice. Selected papers from the Third International Language Assessment Conference. Dallas, 2000. (= Summer Institute of Linguistics. Publications in Sociolinguistics. 3).

41. Strukel I. Nekatere razseznosti etnolingvisticne vitalnosti // Uporabno jezikoslovje / Ed. I. Strukelj. Isola, 1989. Bd. 2.

42. Achterberg J., Porebska M. Analiza witalnosci kaszubszczyzny na podstawie empirycznych badari na Gtodnicy // Slavia Occidentalis (в печати, 2005).

43. Dubisz S. O jezyku srodowisk polonijnych // Jezyk - kultura - spoJeczeristwo. Warszawa, 1990.

44. Wqsik Z. Systemowe i ekologiczne wJasciwosci jezyka w interdyscyplinarnych podejsciach badawczych. Wroclaw, 1997. (- Studia Linguistica XVIII, Acta Universitatis Wratislaviensis. 1948).

45. Satava L. Zachowanje a rewitalizacija identity a rece etniskich mjerisin. Aktualne trendy a procowanja. Bautzen, 2000.

46. Запрудст С. М., Лаужалъ Г. М. Суб'ектыуная этнамоуная жыццёвасць i этнічная ідэнтыфікацыя // Беларуская мова у другой палове XX стагоддзя. Матэрыялы Міжнароднай навуковай канферэнцьй (Мінск, 22 - 24 кастрычніка 1997 г.). Мінск, 1998.

47. Беликов В. Л., Крысин Л. П. Социолингвистика. М., 2001.

48. Белоусов В. Н. Социально-лингвистические факторы витальности русского языка в межнациональном общении // Язык и общество на пороге нового тысячелетия: итоги и перспективы. Тезисы докладов международной конференции. Москва, 23 - 25 октября 2001 г. М., 2001.

49. Кибрик А. Е. О факторах, отрицательно влияющих на жизнеспособность языков малочисленных народов // Русский язык и языки народов Крайнего Севера. Проблемы описания контактных явлений. Тезисы докладов Всесоюзной научно-практической конференции (Ленинград, 12 - 14 марта 1991 г.). Ленинград, 1991.

50. Письменные языки мира. Языки Российской Федерации. Социолингвистическая энциклопедия / Ред. В. М. Солнцев, В. Ю. Михальченко М., 2000. Т. I.

51. Bourhis R. Y. Reversing Language Shift in Quebec // Can Threatened Languages Be Saved? Reversing Language Shift Revisited: A 21st Century Perspective. Clevedon, 2001 (= Multilingual Matters).

52. Bourhis R.Y., Giles H., Rosenthal D. Notes on the Construction of a "Subjective Vitality Questionnaire" for Ethnolinguistic Groups // Journal of Multilingual and Multicultural Development 2 (2), Clevedon, 1981.

53. Cybulski M., Wosiak-Sliwa R. Kaszubski JQzyk literacki. Podre_cznik dla lektoratow. Gdansk, 1992.

54. Bobrowski W. Kaszebscze abecadJo. Gdansk, 2000.

55. Pioch D. Kaszebe. Zemia i ledze. Gdansk, 2001.

56. Schlobinski P. Empirische Sprachwissenschaft. Opladen, 1996.

57. Labov W. Sociolinguistic Patterns. Pennsylvania, 1972.

58. Fishman J.A. Soziologie der Sprache. Eine interdisziplinare sozialwissenschaftliche Betrachtung der Sprache in der Gesellschaft. Munchen, 1975.

59. Berend N. Sprachliche Anpassung. Eine soziolinguistisch-dialektologische Untersuchung zum Rupianddeutschen. Tubingen, 1998.

60. Kucharska J. Poszukiwania tozsamosci kulturowej ludnosci kaszubskiej w Polsce i Kanadzie. - Lodz, 1993.

Постоянный адрес данной публикации: