Историко-демографические проблемы, связанные с переходом от феодализма к капитализму, привлекают пристальное внимание многих западноевропейских ученых. Исследованию подвергаются такие аспекты, как демографическая ситуация на разных стадиях этого периода, хронологические и региональные различия в развитии демографического процесса, его взаимосвязь с экономическими и социально-культурными факторами развития общества¹ . В указанной сфере науки идет обостряющаяся борьба между реакционными и историко-материалистическими концепциями интерпретации демографического развития человечества. Это обстоятельство в немалой степени связано с остротой демографических проблем в развивающихся странах, играющих все более важную роль в мировой истории и политике. Сложные демографические процессы происходят и в других странах современного мира. В поисках ответа на вопросы, выдвигаемые современным демографическим развитием человечества, ученые обращаются к опыту прошлого, привлекают исторические материалы о демографическом поведении и обусловливающих его факторах.

На Западе вновь стало популярным имя английского ученого Т. Мальтуса, которому по недоразумению приписывают "открытие" противоречий между ростом населения и ограниченностью средств существования. На рубеже XVIII - XIX вв. усиление внимания к проблемам демографического развития было объективно обусловлено резким обострением в связи с развитием капитализма проблем народонаселения, в первую очередь социально- экономических² . Уже в первые десятилетия прошлого столетия обнаружилась глубокое различие между подходами к одной из основных проблем истории общества: является ли человек слепой и беспомощной марионеткой в руках "божественной воли" или же он способен "творить историю", учитывая и преобразуя существующие социально-экономические условия.

Мальтус³ утверждал, что народонаселение всегда растет в геометрической прогрессии (супружеская пара, по собранным им данным, всегда производила больше двух детей) и опережает темпы роста производства продуктов питания, который происходит в арифметической прогрессии. Это, считал он, и является причиной все усиливающейся нехватки последних. Такая ситуация фатально неизбежна, и никакие благотворительные мероприятия не могут помочь страдающему человечеству. Всякая помощь может только отодвинуть, но одновременно и углубить приближающуюся катастрофу. Мальтус был решительным противником любых социальных мероприятий, направленных на облегчение страданий народных масс. В обществе, заявлял он, действует "естественный закон народонаселения" - биологическая саморегуляция.

¹ См.: Boonstra O. W., Van der Woude A. M. Demographic Transition in the Netherlands. A Statistical Analysis of Regional Differences in the Level and Development of the Birth Rate and of Fertility, 1850 - 1890. - 'AAG Bijdragen', Wageningen, 1984, N 24, p. 1.

² См. Шелестов Д. К. Демография: история и современность. М. 1983, с. 79.

³ Malthus Th. R. An Essay on the Principle of Population. Lnd. 1798. Русск. пер.: Мальтус Т. Р. Опыт о законе народонаселения. Тт I - II. СПб. 1868.

стр. 147

В результате роста населения наступают голод и эпидемии, которые низводят количество людей до должного уровня. На короткое время их жизнь опять становится слоеной, пищи хватает, пока в результате нового роста народонаселения не наступит новый кризис.

Особое возмущение К. Маркса и Ф. Энгельса вызвали проповедуемые Мальтусом реакционные идеи, согласно которым, угнетенным и трудящимся нет никакого смысла бороться за лучшее будущее. Основоположники марксизма вели беспощадную борьбу с мальтузианством в течение всей своей жизни. Они при этом отнюдь не отрицали социально-экономическую обусловленность демографических процессов, в частности, того, что при определенном уровне развития производства и его эффективности природные условия могут ставить росту численности людей определенные границы. Но при этом они показали, что эти правильные идеи вовсе не были результатом интеллектуальных усилий Мальтуса, а были заимствованы им у предшественников. В письме Ф. А. Ланге от 29 марта 1865 г. Энгельс разделил все законы общественного развития на две категории. Первые относились только к конкретным общественным формациям. Во вторую вошли "законы, которые в большей или меньшей мере имеют силу для всей предшествующей истории, выражают только такие отношения, которые являются общими для всякого общества, покоящегося на классовом господстве и на классовой эксплуатации". К закономерностям второго порядка отнес Энгельс и то, "что есть правильного в так называемой теории Мальтуса", однако тут же добавлял: "Поп Мальтус просто украл у своих предшественников эту теорию, как, впрочем, и остальные свои идеи; ему в этой теории ничего не принадлежит, кроме чисто произвольного применения обеих прогрессий"⁴ .

"Тут происходит совершенно то же, что и со всяким другим товаром", - пишут основоположники марксизма, объясняя законы движения народонаселения в обществе, где господствует закон стоимости. "Если рабочих не хватает, цена на них, т. е. их заработная плата, повышается; им живется лучше, множатся браки, повышается рождаемость, больше детей остается в живых, пока не появится на свет достаточное количество рабочих; если рабочих слишком много, цены падают, начинается безработица, нищета, голод и вызванные всем этим болезни, которые устраняют "избыточное население"⁵ . При увеличении количества населения в обработку будут вовлечены качественно худшие земли. "Одним словом, земля ухудшается в той же мере, в какой возрастает спрос населения на ее продукты. Она становится относительно все менее плодородной. Именно это и послужило Мальтусу реальным основанием для его теории народонаселения"⁶ , - писал Энгельс. В то же время Маркс и Энгельс убедительно показали, что все эти принципы действуют только при условии, что способ производства не изменяется и производительность труда не повышается.

Уже при жизни основоположников марксизма в земледелии наблюдался прогресс, который опрокинул принципы землепользования, действовавшие при феодальном способе производства. "Площадь обрабатываемой земли ограничена - допустим, - писал Энгельс в другом месте. - Рабочая сила, применяемая на этой площади, возрастает с ростом населения; допустим даже, что величина урожая с увеличением затраты труда не всегда повышается в той же степени, что и труд; тогда остается еще третий элемент... - наука, а ее прогресс так же бесконечен и происходит, по меньшей мере, так же быстро, как и рост населения"⁷ . Трактовка Мальтусом характера связи между демографическим процессом и развитием производительных сил имела определенное значение, но лишь как обобщение опыта уже пройденных исторических эпох. Коренная ошибка Мальтуса заключалась в том, что он хотел проецировать этот опыт прошлого как некий "вечный закон" на все будущее человечества.

В последние десятилетия историки-демографы обработали внушительные массивы, построили модели, например, демографического поведения, составленные англий-

⁴ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 31, с. 393.

⁵ Там же. Т. 2, с. 316.

⁶ Там же. Т. 27, с. 149.

⁷ Там же. Т. 1, с. 568.

стр. 148

скими учеными Е. А. Ригли и Р. С. Скофилдом и французским ученым Ж. Дюпакье⁸ . Последний показал, какой "жизненный путь" прошли люди в период феодализма ("старого режима"). Эта модель образно продемонстрировала влияние как высокой рождаемости, так и высокой смертности. Была исследована группа, состоящая из I тыс. французских женщин. Из них 400 - 500 умирали еще в детском возрасте; но в то же время 375 - 460 оставшихся в живых и вышедших замуж рожали около 2 тыс. детей (из них около 1 тыс. девочек), и опять начинался цикл воспроизводства населения.

Однако отсутствие правильного, всесторонне обоснованного и должным образом систематизированного теоретического базиса в значительной мере обесценивает многие представляющие серьезный интерес конкретные историко- демографические исследования западных ученых. Р. С. Скофилд, который совместно с Е. А. Ригли внес серьезный вклад в выяснение "социально- экономического механизма" демографического поведения жителей Англии в XVI - XIX вв., писал, что его работы подтверждают будто бы учение Мальтуса⁹ . Из-за теоретической (и терминологической) путаницы участники ведущихся на Западе дискуссий о переходе от феодализма к капитализму¹⁰ зачастую просто не понимают друг друга. По той же причине оказался в конечном счете безрезультатным и спор о характере циклов аграрного развития в XVI - XVIII вв. и значении в них биологических и демографических факторов.

Французский историк Ж. Буа правильно отмечал, что точка зрения таких его оппонентов, как В. Абель, М. Постан и Е. Леруа Ладюри, "осталась исключительно демографической... И в результате продолжала доминировать неомальтузианская перспектива; суть дела по-прежнему сводилась к противопоставлению населения и ресурсов: более быстрый рост числа людей определил перенаселение, дробление земли и упадок производства; то же самое вызвало аграрный кризис. Отрицаем ли мы эти явления? Конечно, нет. В действительности слабость мальтузианского тезиса заключается не в том, что он утверждает, а в том, о чем он умалчивает, а именно роль, которую в этих колебаниях играла динамика повинностей"¹¹ . Другой участвовавший в дискуссии историк Р. Бреннер (США) подчеркивал то обстоятельство, что феодалы и в периоды экономического спада или военных разорений продолжали отнимать у крестьян часть производимого ими продукта, а это приводило к голоду и резкому спаду народонаселения¹² .

Советские ученые решительно выступают против распространившихся в буржуазной демографии биологических и другого рода идеалистических концепций. О принципиальной противоположности подходов марксистской и буржуазной науки писал Б. Ц. Урланис: "Демография, базирующаяся на учении марксизма-ленинизма, исходит из того, что решающее значение в демографических процессах принадлежит социально-экономическим факторам; биологические и географические факторы имеют подчиненное значение... Характерная черта буржуазной демографии - биологизация демографических явлений". В другом месте он отмечает: "Производственные отношения, складывающиеся в процессе хозяйственной деятельности, оказывают решающее влияние на уровень, интенсивность и характер процессов, происходящих в народонаселении, причем это влияние различно в тех или иных общественных формациях"¹³ .

⁸ Wrigley E. A. and Scho field R. S. The Population History of England 1541 - 1871. A Reconstruction. Lnd. 1981, pp. 454 - 484; Dupaquier J. Pour la demographie historique. P. 1984, p. 76.

⁹ Schofield R. S. The Impact of Scarcity and Plenty on Population Chainge in England 1541 - 1871. - Journal of Interdisciplinary History, Autumn 1983, Vol. XIV, p. 270.

¹⁰ О дискуссии по этому вопросу в журнале "Past and Present" см.: Е. В. Гутнова. О движущих силах перехода от феодализма к капитализму. - Вопросы истории (далее - ВИ), 1983, N 9.

¹¹ Bois G. Crise du Feodalisme. P. 1976, p. 357.

¹² См. Brenner R. The Agrarian Roots of European Capitalism. - Past and Present (далее - РР), November 1982, N 97.

¹³ Урланис Б. Ц. Народонаселение. Исследования, публицистика. М. 1976, с 17, 18.

стр. 149

В то же время советские исследователи предупреждают об опасности упрощенческого подхода к основополагающей проблеме соотношения демографических и социально-экономических факторов. "Нам представляется более убедительной мысль об отсутствии прямой, непосредственной связи между уровнем материального обеспечения и рождаемостью, - указывают В. З. Дробижев и Ю. А. Поляков. - Эта связь... проявляется... опосредованно, через ряд других факторов"¹⁴ . "Демографы, - продолжают авторы, - называют различные факторы, влияющие на рост населения. Но мало их назвать. Главная задача - выяснить степень влияния каждого из них, определить, насколько тесны их связи". Главное в историко-демографических исследованиях - "не просто назвать какие-либо цифры, а раскрыть необычайно сложные взаимосвязи общих социально-экономических и демографических процессов"¹⁵ . Именно по вопросам истолкования историко- демографических процессов, раскрытия их внутреннего механизма идет особенно острая идеологическая борьба.

Остановимся на некоторых результатах, достигнутых за последнее время западными историко-демографами¹⁶ . Одним из фундаментальных историко-демографических исследований последних лет можно считать уже упомянутую работу Е. А. Ригли и Р. С. Скофилда. Из метрик 404 английских приходов за период более чем 300 лет были извлечены и подвергнуты анализу данные о частоте рождений, браков и захоронений; было изучено 3688884 т. н. помесячных таблиц¹⁷ . Результаты исследования авторы опубликовали в отдельных статьях, вышедших вскоре после появления их монографии. Так, Ригли показал, что с конца XVII до начала XIX в. рождаемость в Англии поднялась с 3,07% до 3,96%, а смертность упала с 3,07% до 2,45%. К приросту населения привели позитивные сдвиги в обоих показателях, но более важное значение имел все же рост рождаемости. "В центре сцены, - пишет Ригли, - оказался брак". А заключение брака зависело от экономических условий: "Было очевидным, что люди вступали в брак более охотно во времена экономического подъема... Изменение долговременных тенденций интенсивности бракосочетания зависело главным образом от того, легко или трудно было молодым парам получить средства для создания и затем ведения самостоятельного хозяйства"¹⁸ .

Изучавший социально-экономическое и демографическое развитие Фландрии в XVIII в. американский историк Ф. Мэнделс пишет, что дробление земельных участков и другие экономические изменения привели к "снижению возраста вступления в брак и к повышению рождаемости". При этом он называет особенности, характерные для разных экономических районов Фландрии. В прибрежной зоне, где из-за характера почвы и социально-экономических отношений преобладали крупные фермы, требовавшие значительных капиталовложений, особенного роста населения не наблюдалось. Зато во "внутренней части, где интенсивно развивалась парцеллизация земли", количество населения с 1705 до 1794 г. удвоилось. В условиях экономического подъема "определенное количество людей, еще не вступивших в брак, ушло с ферм, где они до сих пор проживали (как члены семьи или слуги), и создало собственное хозяйство. Участок земли был необходимой предпосылкой для создания семьи". Развитие текстильной промышленности во Фландрии послужило стимулом для повышения рождаемости и среди самых бедных. "Когда они убедились, что работа в текстильном промысле всегда могла обеспечить дополнительный доход, а кроме того, в том, что и дети могут дополнительно увеличить доход ткача, работая без жалованья, старые факторы, задерживавшие размножение, стали падать"¹⁹ .

¹⁴ Дробижев В. З., Поляков Ю. А. Народонаселение СССР и история советского общества. - ВИ, 1974, N 4, с. 32.

¹⁵ Там же, с. 32, 35.

¹⁶ Более общий обзор проведенных за рубежом историко- демографических исследований дан в статьях: Самаркин В. В. Историческая демография западноевропейского средневековья - ВИ, 1977, N 2, с. 186 - 192; Шелестов Д. К. О современной, буржуазной исторической демографии. - ВИ, 1982, N 6.

¹⁷ Wigley E. A. and Schofield R. S. Op. cit.

¹⁸ Wrigley E A The Growth of Population in Eighteenth-Century England; A Condrum Resolved. - PP, February 1983, N 98, pp. 130, 133, 137, 140.

¹⁹ Mendels F. F. Industrialization and Population Pressure in Eighteenth- Century Flanders. N. Y., 1981, pp. 140 - 143, 248,

стр. 150

Е выводам о решающем влиянии экономических факторов на "демографическую революцию" пришли и многие другие историки, исследовавшие демографическое развитие в разных странах Европы. К. Коннел, изучавший процесс "чрезвычайно быстрого натурального роста населения" Ирландии с конца XVIII в., пришел к выводу, что настоящим "ключом к проблеме является то, что с 1780-х годов примерно на полвека имелись возможности основать собственное хозяйство почти для всех, кто этого хотел"²⁰ . "Региональные вариации в показателях брачности в Ирландии в 1841 г. можно интерпретировать как функцию двух показателей, сильно повлиявших на экономическое положение... наличие участков в горах и диких земель, которые можно было мелиорировать, и наличие возможностей получить работу в "домашних" текстильных мануфактурах"²¹ , - пишет Э. Л. Алмквист. Изучавший развитие сельского хозяйства и демографических показателей Верхней Силезии М. Хейнес пришел: к выводу, что прирост населения во второй половине XIX в. был здесь прямо связан с лучшими продовольственными условиями и с тем, что исчезала "повышенная смертность, связанная с неурожаями". Кроме того, росту населения, утверждает он, способствовали открывшиеся в связи с развитием промышленности возможности найти рабочие места вне сельского хозяйства²² .

В результате многолетних исследований к обобщающему заключению об определяющем влиянии социально-экономических факторов на демографическое развитие пришел и Ж. Дюпакье. "При старом демографическом режиме рост населения лимитировался не столько смертностью, сколько затруднениями, которые представители молодого поколения встречали в поисках занятий, заведении "своего очага"²³ .

Особенно широкие возможности создания новых семейно-хозяйственных единиц открылись в тех регионах Европы, где развивались рассеянная мануфактура и домашние промыслы. Высокая интенсивность бракосочетания среди ткачей связывается Х. Мэдиком с тем обстоятельством, что "создание новой хозяйственной единицы решительным образом зависело от возрастания трудоспособности обоих партнеров"²⁴ . В регионах, где наряду с сельским хозяйством развивались домашняя промышленность и рассеянная мануфактура, демографический рост оказался наиболее значительным. "Уже... в начале XVIII в. наблюдательные современники отметили рост населения в регионах с домашним промыслом и рассеянной мануфактурой, в то время как в регионах с преобладанием сельского хозяйства наблюдалась относительная стагнация", - пишет Д. Гонт. "Эта закономерность установлена исследователями применительно к Саксонии, Швейцарии и Фландрии"²⁵ . Западногерманский историк-демограф А. Э. Имгоф считает, что рост народонаселения с XVIII в. был вызван такими факторами, как "улучшение коммуникаций, расширение границ отдельных рынков, более эффективные административные меры (строгие карантины), увеличенный спрос на рабочую силу в сельских промыслах, развитие промышленности,.. улучшение пищи и кормов и лучшее питание, подъем гигиенических стандартов"²⁶ .

Эти примеры свидетельствуют, что многие западные исследователи преодолевают упрощенное представление о параллелизме демографического прироста и движения показателей материального благосостояния. Связь этих процессов имеет более сложный характер. Демографические изменения связаны с процессом созревания капиталистических производственных отношений. Вместо патриархально-замкнутого

²⁰ Connell K. H. Land and Population in Ireland 1780 - 1845. In: Glass D. V. and Eversley D. E. C. Population in History. Essays in Historical Demography. Lnd. S. a., p. 428.

²¹ Almquist E. L. Pre-Famine Ireland and the Theory of European Proto- Industrialization: Evidence from the 1841 Census. - The Journal of Economic History (далее - JEH), 1979, Vol. XXXIX, N 3, p. 713.

²² Haines M. P. Population and Economic Change in Nineteenth-Century Easten Europe: Prussias Upper-Silesia. - JEH, June 1976, Vol. XXXVI, N 2, pp. 348, 351.

²³ Dupaquier J. Op. cit, p. 49.

²⁴ Medick H. The Proto-Industrial Family Economy: the Structural Function of Household and Family during the Transition from Peasant Society to Industrial Capitalism. - Social History," 1976, N 3, p. 304.

²⁵ Gaunt D. Pre-Industrial Economy and Population Structure. The Elements of Variance in Early Modern Sweden. - Scandinavian Journal of History, 1977, N 2, p. 184.

²⁶ Irahoi A. E. Einfuhrung in die historische Demographic Munchen. 1977, S. 60 - 61.

стр. 151

мира перед людьми открывались более широкие возможности, что, однако, отнюдь не означало общего подъема уровня жизни. Речь отнюдь шла не столько о достижении благополучия, сколько о возможностях самостоятельного экономического существования (в большинстве случаев в качестве эксплуатируемого). Конкретные исторические данные свидетельствуют, что рост населения сплошь и рядом сопровождался массовой пауперизацией.

Социально-экономические факторы повлияли и на динамику смертности. На первый взгляд может показаться, и так это и воспринимали люди того времени, что катастрофические подъемы смертности были результатом стихийных факторов, таких, как влияние ухудшения погодных условий на земледелие (неурожаи и голодовки), распространение чумы и других эпидемий. Но большинство историков-демографов пришли теперь к выводу, что и тут имеют место очень сложные процессы, развивавшиеся под влиянием социально- экономических факторов.

Обобщая результаты проведенных им исследований, французский историк П. Губер образно характеризует сложный, но в конечном счете определяемый социально-экономическими факторами характер демографических кризисов: "Настоящий демографический кризис... вызван рядом метеорологических невзгод (чаще всего чередованием дождливых лет) в определенном экономико- социальном контексте. Друг за другом следуют посредственные урожаи, которые к тому же плохо сохраняются, запасы иссякают; цена пшеницы, а следовательно, и хлеба, основного продукта питания, безудержно растет: как правило, цены удваиваются, часто поднимаются в три и четыре раза... Вызванный как дороговизной, так и физическим отсутствием пищевых продуктов голод вызывает рост смертности... Подъем цен не сопровождается увеличением доходов народных масс. Как раз наоборот: простой народ должен обращаться к испорченным или плохого качества питательным продуктам (сомнительного качества мука, падаль, всякие травы и т. п.), на него обрушиваются эпидемические (в основном - желудочные) болезни, их распространяют нищие, бродяги, солдаты...; но чаще, чем нам представляется, это просто самый настоящий голод, который нес смерть"²⁷ .

Дюпакье считает, что резкие подъемы смертности, которые наблюдались во Франции XVIII в., были вызваны совокупным влиянием двух разных факторов: с одной стороны, повторяющимися вспышками эпидемических болезней, а с другой - продовольственными кризисами, вызванными неблагоприятными погодными условиями. Первые влияли прежде всего на смертность, вторые сильнее сказывались на брачности и рождаемости. Когда одновременно действовали оба фактора, то смертность принимала катастрофические размеры (например, в 1693 - 1694 гг. и 1709 - 1710 гг.). Голод, как подчеркивает Дюпакье, "предшествует, подготавливает почву" для таких скачков²⁸ .

Наблюдавшееся в XVIII - XIX вв. в Европе падение смертности было связано и с улучшением здравоохранения, в частности с исчезновением чумы. Но эти изменения были все же второстепенными. Они стали возможными на определенном уровне развития производительных сил. "В настоящее время участников спора вокруг этой проблемы можно разделить на два лагеря", - пишет один из авторов составленной международным коллективом "Экономической истории Европы", П. Бэйрох, характеризуя дискуссию о причинах прекращения влияния чумы на народонаселение и демографического подъема в XVIII столетии: "с одной стороны - приверженцы "экономического", а с другой - приверженцы "медицинского" объяснения. Однако и представители второго направления вынуждены признать, что, несмотря на благотворное влияние оспопрививания на рост народонаселения, все же именно увеличение экономических ресурсов сыграло более значительную роль в том, что большее количество людей осталось в живых"²⁹ .

Обобщая итоги историко-демографических исследований, проведенных по материалам Франции и Северной Америки, английский историк М. Макиннис также

²⁷ Goubert P. L'Ancien Regime. Т. 1. P. [S. a.], р. 36.

²⁸ Dupaquier J. Op. cit., p. 45.

²⁹ The Fontana Economic History of Europe. The Industrial Revolution. Glasgow. 1973, p, 483.

стр. 152

подчеркивает значение социально-экономических факторов. "Как сельские, так и городские семьи могут быть рассмотрены как социальные организмы, которые приспособляли свою активность в сфере рождаемости к тем материальным условиям, которые выражались в форме возможности заработать на жизнь, в относительных ценах на труд, недвижимости и потребительские товары... Социально-экономическое окружение оказало свое влияние на демографическое поведение людей через величину доходов и уровень цен", - подчеркивает Макиннис. "В самом обобщенном виде, - продолжает он, - эта экономическая, или по крайней мере потенциально социально-экономическая, модель, кажется, хорошо подходит для рассмотрения того многообразия, которое проявляется в рождаемости в Европе вплоть до того крупного спада, который наступит в конце XIX века"³⁰ . "Большое количество демографических исследований, которые были проведены английскими и французскими учеными, воссоздававшими историю семей и проводившими региональные исследования,.. - говорится в труде об европейском крестьянстве, - свидетельствует о том, что на селе как показатели рождаемости, так и брачности очень чутко реагировали на изменения в экономической ситуации"³¹ .

Таким образом, собранные западными учеными факты, должным образом осмысленные и обобщенные, подтверждают историко-материалистическую концепцию об определяющем значении для демографических процессов материальных условий жизни общества, развития производства.

Разумеется, характер связи между социально-экономическими и собственно демографическими факторами в ходе общественного развития изменяется. Но первые всегда имели определяющее значение.

Академик АН ЭССР Ю. Ю. Кахк

³⁰ McInnis M. The Fertility Transition in Europe and America. In: Family- Building and Family Planning in Pre-Industrial Societies. Uppsala. 1980, pp. 6, 7.

³¹ Europas Peasants and Their Markets. Essays in Agrarian Economic History. Princeton. 1975, p. 10.

Постоянный адрес данной публикации: