В советских исследованиях было принято непосредственному изложению событий 1917 года предпосылать разделы, посвященные социально-экономическим и политическим предпосылкам революции. Подсчитывалось количество фабрик и заводов, выяснялась степень их синдицирования, устанавливался удельный вес пролетариата в составе общества и проч. Чаще всего все это мало увязывалось с последующим изложением материала и играло лишь формальную роль.

Когда эти формальности отпали, в качестве пролога революции у разных авторов стали выступать самые разные обстоятельства: одни смещали акценты на дворцовые интриги, распутинщину, шпиономанию, другие указывали на деятельность масонских лож, третьи - на тот факт, что военные власти неосмотрительно призвали в армию столичных булочников и тем самым спровоцировали стихийный бунт женщин, сутками простаивавших в очередях за хлебом и т. д.

При этом исследователи часто проходили мимо иных заслуживающих внимания факторов. Речь идет о вполне реальных тенденциях и силах, которые сформировались в начале XX века. В то время страна подошла к выбору: или продолжить свое существование в форме абсолютистской монархии и тем самым ускорить взрыв революции, или перейти на рельсы буржуазной монархии, чтобы с ее помощью отодвинуть революционные потрясения, или, мобилизовав все силы, сделать прорыв к демократическому переустройству страны и подняться до уровня наиболее развитых стран Европы. Не исключалось также, что Россия отправится искать счастья на совершенно новых путях социалистического переустройства общества.

Уже тогда имелись потенциальные возможности для реализации каждого из этих направлений: и глубокие исторические корни, и соответствующая социальная среда, и многочисленные сторонники, организованные в политические партии, и крупные теоретики, и признанные лидеры с опытом практической деятельности. Именно опыт дал критерии состоятельности стратегии и тактики каждого из этих объединений.

Пройдя большой исторический путь, абсолютистская монархия овладела многими секретами обеспечения своей стабильности и долголетия. Власть монарха получила сакральный характер; под ее основание была подведена солидная философская и идеологическая база, основными составляющими

Герасименко Григорий Алексеевич - доктор исторических наук, профессор.

стр. 3

которой были самодержавие, православие, народность; монархическая система управления приобрела довольно стройную организационную форму, и каждый чиновник знал свое место в структуре власти и предписанные ему права и обязанности. Все это на столетия обеспечило монархии высокую жизнестойкость.

Однако потенциальные возможности любой формы правления оказываются не беспредельными и в конечном счете наступает период, когда она растрачивает свои силы и теряет поддержку в обществе. Длительное существование самодержавной формы правления привело к тому, что ее потенциал был выработан едва ли не полностью, и этот факт заявил о себе к началу XIX века. Не зря Александр I в письме к В. Кочубею жаловался на то, что при существовавшей тогда системе правления одному человеку - даже гению - невозможно успешно управлять такой страной, как Россия. Абсолютистская монархия все же сохранялась и оказывала определяющее влияние на ход событий.

Делать это становилось все труднее и, чтобы сохранить основы существовавших порядков, власти занялись модернизацией страны. Проведенные преобразования, получившие название "Великих реформ", по их социальной сути должны были стать праздником на улице буржуазии, на деле же организаторами и распорядителями этого праздника оказались помещики, а буржуа попали в положение людей, справлявших в чужом пиру похмелье. Там все делали помещики, являвшиеся социально-экономическим антиподом буржуазии. Ясно, что и политические дивиденды были записаны на их счета.

Однако такие преобразования мало отвечали потребностям развития России. Возможности существенного прогресса при сохранении основ самодержавия иссякли. Свидетельство тому - итоги деятельности трех последних императоров. Несмотря на все усилия Александра II, Александра III и Николая II, направленные на оздоровление обстановки в стране, Россия удерживала за собой последнее место в Европе по производству промышленной продукции на душу населения, по урожайности зерновых культур, тоннажу торгового флота и т.д. Наиболее наглядно отставание России проявлялось в гуманитарной сфере - по уровню грамотности населения, количеству людей с высшим образованием, эффективности здравоохранения и расходам на социально-культурные цели. Серьезного улучшения жизни людей за полвека деятельности этих правителей не произошло.

К началу XX в. форма правления закоснела настолько, что уже не поддавалась сущностным изменениям. В "Основных законах Российской империи", изданных в апреле 1906 г. - после революционных событий, опубликования и Манифеста от 17 октября, и указа об избрании законодательной Государственной думы, вновь была зафиксирована неограниченная власть монарха. Он по-прежнему имел право самолично управлять страной через правительство, ответственное только перед ним, командовать армией и флотом, руководить внешней политикой, между сессиями Государственной думы издавать законы и пр. После всех реформ, проведенных со второй половины XIX в., традиционные основы строя остались неизменными. Между тем, чтобы предотвратить "великие потрясения", необходимо было упразднить старую монархию и заменить ее более прогрессивной формой правления. Таким радикальным средством либералам представлялась буржуазная монархия, хотя, как уже говорилось, обрисовались и другие пути развития после абсолютистской монархии: и демократическая республика, и социалистические эксперименты. Но буржуазная монархия была ближе и понятнее идеологам и практикам либерального движения.

Годами страна жила ожиданием радикальных перемен, однако никто не предполагал, какими потрясениями они будут сопровождаться. Даже в канун Февральской революции большинство прогнозов сводилось к тому, что дело закончится дворцовым переворотом и установится конституционная монархия. "Все чувствовали необычайную тревогу, сознавали, что что-то готовится и надвигается на нас, - вспоминал В. Н. Коковцов, - но никто не давал себе

стр. 4

отчета, и едва ли я ошибусь, если скажу, что все ждали просто дворцового переворота"¹ . Конституционную монархию либералы расценивали как средство спасения от надвигавшихся катаклизмов. Во времена М. М. Сперанского такая реформа могла бы вывести Россию на путь прогрессивного развития и тем самым круто изменить ход российской истории. Но к концу XIX - началу XX в. шанс был упущен. Как показали события, буржуазная монархия была отброшена народом сразу же, как только сошла со сцены абсолютистская.

К 1917 г. в обществе накопилось столько ненависти к царизму, горючего материала оказалось так много, что общественный взрыв превзошел все ожидания. Наконец-то закончилась агония монархии. Оказавшись в политической изоляции, Николай II отрекся от престола. Этим актом прервался бесконечно долгий путь абсолютистской монархии в России.

С отречением Николая II от трона связывалась возможность перевести Россию на путь конституционной монархии. Как известно, Николай II от себя лично и наследника Алексея передал власть своему младшему брату Михаилу Александровичу, который в тех условиях мог договориться и разделить власть с любым полномочным органом, то есть форма правления в случае, если бы он принял власть, могла быть конституционной монархией. Тогда же на митингах и собраниях энергично пропагандировали эту идею П. Н. Милюков, А. И. Гучков, В. В. Шульгин и другие сторонники монархии. Однако народ решительно отверг такой путь. Трезво оценив сложившуюся обстановку, Михаил Александрович 3 марта отказался воспринять власть, переданную ему Николаем II, и конституционная монархия ушла в небытие, так и не родившись. В манифесте, подписанном Михаилом, вопрос о власти решался в пользу Временного правительства.

В те дни громадное большинство населения с ликованием стало под знамена демократической республики. Этот вариант, казавшийся в начале века весьма проблематичным, стал свершившимся фактом. Общественно-политический взрыв оказался в состоянии не только ликвидировать монархию, но поднять Россию на уровень демократической республики, минуя стадию конституционной монархии. Началось шествие России по пути свободы и народовластия. Активные участники революционных событий оценивали наступившие времена как самый демократический период во всей истории России. По возвращении из Швейцарии, под влиянием личных впечатлений, В. И. Ленин назвал Россию самой свободной из всех воевавших стран Европы ² . А его политический противник И. Г. Церетели, который вернулся из сибирской ссылки, оценил обстановку в стране как "подлинно демократическое народовластие", обеспечившее народу свободу самодеятельности и организации. "Вся атмосфера освободившейся от векового гнета страны, - писал он, - была проникнута идеалами свободы и народовластия"³ .

Разумеется, эта демократия существенно отличалась от того, что было в странах Западной Европы, хотя и там имелись различия в общественно-политическом и государственном устройстве Франции и Англии, Австрии и Голландии, Швеции и Норвегии. Демократия в России возникла в очень сложной и крайне противоречивой обстановке. В ней имелись элементы и классического парламентаризма с его главным свойством - осуществлением власти через политические партии, и традиционного уклада русской жизни, основанного на принципах соборности, когда все более или менее важные вопросы решались посредством совета с коллективом, патриархальности, то есть веры в честность и добропорядочность общественных и государственных деятелей (неприятие политиканства), в патриотизм людей и их ответственность за судьбу народа и общества. В ходе революции 1917 г. народ, ставший главным действующим лицом великой политической драмы, демонстрировал и решимость, и смелость, и волю, с одной стороны, и нетерпение, и агрессивность, и даже ярость, с другой. Радикальные настроения в обществе нарастали по мере углубления социального раскола и ухудшения жизни людей.

стр. 5

Поначалу революционные события захватили столицу и смели вершину власти. Установилось двоевластие: с одной стороны, Временное правительство - правительство буржуазии и помещиков, с другой - Петроградский совет, по определению Ленина, "главное, неофициальное, неразвитое еще, сравнительно слабое рабочее правительство, выражавшее интересы пролетариата и всей беднейшей части городского и сельского населения"⁴ . Эти учреждения выступали одновременно центрами притяжения и отталкивания различных слоев населения, поскольку выражали интересы прямо противоположных частей общества. Между ними неизбежно должна была развернуться борьба за полноту власти. В этом отношении Временное правительство обладало преимуществом: оно сумело в короткий срок прибрать к рукам все властные структуры, оставшиеся от прежнего режима. Раньше всех этим делом занялось руководство Государственной думы, на базе которой и возникло Временное правительство. В ее распоряжении находились тогда сотни депутатов. Самые активные из них вошли в различные комиссии, остальные, по словам С. П. Мансырева, "слонялись без дела и никуда не могли приткнуться". Вот их-то и направили на "комиссарские" места в столичные учреждения. Единственный критерий, который при этом принимался в расчет, была их партийность. Институт комиссаров, писал Мансырев, комплектовался из тех, кто "входил в Прогрессивный блок или склонен был ему сочувствовать, прочие оставались под подозрением"⁵ . Благодаря такой мере прежний административный аппарат, в целом высшее звено государственной власти, оказался в ведении депутатов Думы, то есть нового правительства.

Одновременно формировал свой политический базис Петроградский совет. В отличие от Временного правительства он занимался организацией рабочих и солдат, обеспечением порядка в столице и решением жизненно важных проблем, продовольственной прежде всего.

Разная социальная направленность и расхождение интересов и занятий сразу же вызвали трения между этими властными структурами. Однако до открытого противоборства дело дошло не сразу. Первоначально антагонизм между Временным правительством и Петроградским советом сглаживался важнейшей политической проблемой, стоявшей перед обществом в целом - борьбой за окончательную ликвидацию монархии; антицаристский фронт объединил едва ли не все слои общества. Положение, однако, менялось по мере того, как отступала угроза реставрации монархии и обострялись социальные противоречия, происходило осознание всеми слоями собственных интересов и, как следствие этого, самоорганизация и сплочение вокруг своих общественно-политических центров.

Раньше других оформился и открыто заявил о себе буржуазно-помещичий лагерь, главным штабом которого и стало Временное правительство. Состав его отразил социальную и партийную структуру правого крыла российского общества. "Властью завладела буржуазия", - заявил 20 марта на собрании Петроградского совета Церетели⁶ . В состав нового правительства вошли известные в стране политические и общественные деятели либерального толка. Возглавил его лидер земского движения и помещик князь Г. Е. Львов. Он же занял пост министра внутренних дел. Председатель ЦК партии кадетов П. Н. Милюков стал министром иностранных дел, а лидер октябристов, капиталист А. И. Гучков получил портфель военного и морского министра; министерство торговли и промышленности досталось главе прогрессистов, фабриканту А. И. Коновалову, а министерство путей сообщения - кадету Н. В. Некрасову. Портфель министра финансов оказался в руках капиталиста-сахарозаводчика и землевладельца М. И. Терещенко, земледелия - кадета А. И. Шингарева, просвещения - кадета А. А. Мануйлова, министра по делам Финляндии - кадета Ф. И. Родичева. Членами Временного правительства стали также Государственный контролер октябрист И. В. Годнев и обер-прокурор Синода центрист В. Н. Львов. И лишь два портфеля - министров юстиции и труда - руководители Думы предложили

стр. 6

представителям социалистических партий А. Ф. Керенскому и Н. С. Чхеидзе, но согласился занять предложенный ему пост министра юстиции лишь Керенский.

Тот факт, что среди министров преобладали кадеты, стоявшие тогда на левом фланге буржуазно-помещичьего стана, объясняется обстановкой революционного подъема и крайней политизации общества, когда из всех буржуазных партий лишь кадеты открыто выступили на политической арене со своими требованиями. Все же остальные, стоявшие правее, не посмели этого сделать, а затем утратили всякие надежды на самостоятельную политику и объединились с кадетами. Февральская революция явилась катастрофой для откровенно правых партий. Еще до 1917 г. они исчерпали свой потенциал и оказались неспособными влиять на события. "В 1916 г. ясно виделось, - писал Мансырев, - что у правых кредита в массах нет почти никакого"⁷ . Кадетская партия сделалась "складочным местом для всего, что было когда-то правее ее. Партия кадетов, - писал В. М. Чернов, - не заметила, не осознала или намеренно закрыла глаза на это затопление ее рядов справа". В силу этого она получила признаки самой правой партии России. Это не могло не сказаться на отношении народа и к кадетам, и к тому лагерю, который они представляли. Как считал Чернов, прямым следствием такого превращения для буржуазно-помещичьего стана явился его "все более резкий отрыв от революционной демократии"⁸ .

Временное правительство возникло на капиталистической почве, проводило политику в интересах предпринимателей и действовало на основе законов, направленных на защиту частной собственности. Лишь по мере нарастания народного движения Временное правительство пополнялось представителями социалистических партий и несколько смещалось влево, но коренным образом свою социальную природу и характер политики не меняло.

Настороженное отношение к нему отразилось в соглашении, заключенном им 2 марта с исполкомом Петроградского совета. В нем содержалось признание того, что новая власть создана "из умеренных слоев общества". Исходя из такой посылки, совет заявил, что демократия поддержит лишь те пункты правительственной программы, которые отвечают ее интересам, и только "в той мере, в какой нарождающаяся власть будет действовать в направлении осуществления этих обязательств"⁹ . Здесь впервые выдвигалась знаменитая формула "постольку-поскольку", с помощью которой Временное правительство и весь буржуазно-помещичий лагерь как бы выносились за границы прежде единого фронта. "На правительство, - писал Милюков, - набрасывалось подозрение в классовой односторонности"¹⁰ .

Эти перемены не замедлили сказаться на политической ситуации: из прежде единого фронта вышла крупная буржуазия и либеральные помещики. Антицаристский фронт трансформировался в народный, в рамках которого остались и продолжали действовать рабочие, солдаты и средние слои населения. Этот фронт, изначально нацеленный против монархии, стал разворачиваться и против крупной буржуазии. Противостояние в обществе получило иные очертания: линия политического разграничения на этот раз прошла между народным фронтом и цензовой частью общества. А поскольку Временное правительство выражало интересы данного слоя, народ и на него перенес настороженность и отчуждение. Н. Н. Суханов назвал такое чувство "подозрительностью по отношению к правительству враждебного класса"¹¹ . Рабочие и солдаты, представлявшие леворадикальный лагерь, по мере развития революции становились откровенным противовесом правому, буржуазно-помещичьему лагерю. Такое противостояние наметилось сразу же после возникновения Временного правительства, несмотря на все его привлекательные заявления.

В декларации, опубликованной 3 марта, правительство обещало дать свободу слова, печати, союзов, собраний и стачек, отменить сословные и национальные ограничения, провести амнистию, заменить полицию народной милицией, реорганизовать систему местного самоуправления и начать подготовку к созыву Учредительного собрания¹² . Тем не менее уже в

стр. 7

этот самый день в Измайловском полку враждебно встретили депутатов Думы. После их выступлений на трибуну поднялся солдат средних лет и стал убеждать слушателей не верить им, поскольку они капиталисты и враги народа. "Произошла суматоха, - писал позже один из депутатов, - большинство все-таки было на нашей стороне, но и сочувствующих солдату оказалось достаточно. Раздавались крики: "Вон, буржуи!" ...и даже голоса об аресте"¹³ .

В первые недели революции основной политической силой являлся народный фронт. Народ впервые почувствовал возможность реально влиять на ход событий и на деле стал субъектом истории, под воздействием которого формировалась главная коллизия событий. С этим невиданным ранее положением считались политические партии, задабривая, угождая и даже заискивая перед народом с единственной целью заполучить власть и решить политические и социально-экономические задачи в своих интересах. Партии вынуждены были корректировать свои программы и уставы. Даже кадеты, в массе своей сторонники буржуазной монархии, стали выступать от имени народа и во имя народа. Свое прежнее название конституционных демократов, принятое ими в период первой русской революции, они заменили на партию "Народной свободы" и официально заявили, что Россия должна быть демократической и парламентской республикой¹⁴ .

Главным штабом народного фронта, его политическим центром был Петроградский совет. Председателем исполнительного комитета совета был избран лидер меньшевистской фракции Государственной думы Н. С. Чхеидзе, товарищами председателя - эсер А. Ф. Керенский и меньшевик М. И. Скобелев. Первоначально в исполкоме совета подавляющее большинство мест заняли меньшевики и эсеры; большевиков представляли в нем только двое - А. Г. Шляпников и П. А. Залуцкий.

Из первых мероприятий Петроградского совета едва ли не главным явилось то, что он довольно быстро свел требования масс в своеобразную программу, за проведение которой шла борьба в течение "1917 года. В зависимость от хода этой борьбы попала и судьба политических партий и самой власти. Три основных емких слова-лозунга этой программы: Мир, Земля, Хлеб - выражали основные пожелания народа, участвовавшего в свержении монархии. Тесно связанные между собой, положения эти стали, по оценке Суханова, "триединой программой революции". Задержка с ее выполнением хотя бы в одном из пунктов ослабляла народный фронт и усиливала буржуазно-помещичий лагерь, а в итоге вела к утрате демократических завоеваний и установлению диктатуры¹⁵ . Этот мрачный прогноз относился к будущему, а пока настроение в обществе было приподнятым.

Однако по мере того, как жизнь входила в обычную колею, народ начинал предъявлять претензии и к правительству и к совету. Он хотел видеть плоды победы над царизмом и хотя бы частичного улучшения жизни, то есть конкретных действий по реализации программы, выработанной в ходе вооруженного восстания. Но, как оказалось, принять привлекательную декларацию легче, чем ее осуществить. Неспособность властей облегчить жизнь народа вызывала нарастание напряженности, кризисы и потрясения. Народ все более определенно выражал недовольство и политикой Временного правительства, и тем, что делали руководители Петроградского совета. К концу марта, по мнению Суханова, их оторванность от масс "проявлялась не только в отдельных случаях, она уже начинала чувствоваться вообще". Суханов имел в виду "разлад... отсутствие спайки между советскими руководящими сферами и действительными массами петроградского пролетариата и гарнизона". Если в первые дни революции произошло оформление буржуазно-помещичьего стана и его выход из антицаристского фронта, то на этот раз разлом прошел по революционной демократии. Всероссийское совещание советов, состоявшееся в конце марта - начале апреля, сделало очевидным раскол народного фронта¹⁶ . На его базе сформировалось и стало действовать два стана - леворадикальный и центристский.

стр. 8

Таким образом, в течение марта возникло три самостоятельных социально разнородных общественно-политических потока - буржуазно-помещичий, центристский и леворадикальный. Обстановка заметно осложнилась. Главная коллизия революции - борьба между крайними полюсами - дополнилась противоречиями внутри демократии. Раскол народного фронта повлек за собой серьезные политические последствия. Действия хорошо организованных противоборствовавших сил в условиях слабого аппарата управления повышали шансы каждой из них на захват власти. Сложившаяся ситуация благоприятствовала установлению диктаторского режима.

В то время общественное мнение склонялось к мысли о том, что раньше всего диктатура могла прийти из буржуазно-помещичьего стана. Крупные собственники, располагая большими богатствами, для самосохранения в обстановке общественных потрясений и разновластия легко могли пойти на применение вооруженной силы. Эта опасность усиливалась из-за отсутствия у власти опоры в массах и быстрого ухудшения жизненного уровня народа. Идея установления военной диктатуры обсуждалась в буржуазно-помещичьем стане еще в февральские дни. Кадетский лидер, депутат Государственной думы Н. В. Некрасов считал в тех условиях, что овладеть ситуацией удастся лишь вручив всю полноту власти известному в стране генералу, и назвал в качестве кандидата А. А. Маниковского¹⁷ . В тот раз депутаты Думы сумели решить вопрос о власти без попыток насилия над "улицей", сформировав свой Временный комитет, породивший Временное правительство. Но идея диктатуры вынашивалась в правом лагере в течение всего 1917 года.

Правый лагерь являлся реальным, но не единственным возможным источником опасности диктатуры. С ухудшением жизни народа и обострением социальных противоречий все более очевидным делался провал программы, выдвинутой революцией, усиливая склонность к диктатуре и в леворадикальном лагере. Эта тенденция окрепла после того, как идейными вождями рабочих и солдат стали большевики. Необходимость диктатуры доказывалась ими теоретически, и это положение входило в программу РСДРП (б) как одно из важнейших требований. Да и сами рабочие не возражали против такой формы власти, поскольку их убеждали, что терять им нечего, и они могли пойти на все, в том числе и на диктатуру, лишь бы поправить свое бедственное положение.

Мало того, угроза демократии исходила не только из диаметрально противоположных станов. В сторону диктатуры мог развернуться и собственно демократический лагерь. По существу, эта часть общества менее других была заинтересована в таком развитии событий. Средние слои населения, обладая известным материальным достатком, получили уже едва ли не все, чего желали: политические права, свободу предпринимательства, официальные заверения в незыблемости частной собственности на средства производства. Они были заинтересованы в стабилизации обстановки, в наведении порядка и обеспечении безопасности, в укреплении правового государства. Тем не менее как раз в этой среде и появилась тяга к режиму единоличной власти. Речи еще не шло о жесткой, строго централизованной системе правления с максимальным ограничением прав человека и даже исключением из политической жизни целых слоев населения. Выход из кризиса связывался с появлением властной личности, опиравшейся на дееспособный аппарат и с ресурсом политической и социальной демагогии. Сторонником такой власти и показал себя Керенский.

Сползанию общества к диктатуре способствовала также слабость местной власти. В условиях революции власть на местах находилась в подвижном, неопределенно-переходном состоянии. Ее присваивали себе самые различные организации и учреждения: общественные исполнительные комитеты, комиссары Временного правительства, советы, городские думы, земские управы и т.д., и логика событий неуклонно вела к дальнейшему размыванию местной власти: одна ее часть продолжала удерживаться исполнительными комитетами, другая попадала в руки правительственных комиссаров, а третья посте-

стр. 9

пенно переходила в ведение советов. В одних местах было полное безвластие, в других власть оказывалась в ведении какого-либо одного органа, в третьих складывалось двоевластие; претендентов на власть могло быть столько, сколько насчитывалось активных организаций и учреждений. Однако наиболее влиятельными и деятельными из них были общественные исполнительные комитеты, губернские и уездные комиссары Временного правительства и советы. С появлением лозунга "Вся власть Советам!" положение на местах осложнилось еще больше.

Между тем главный фактор, который оказывал определяющее влияние на ход событий, заключался в отношении власти и политических партий к насущнейшим требованиям народа. Временное правительство первого состава не только проигнорировало "триединую программу" демократии, оно довольно скоро пошло на демонстративное ее нарушение, к тому же по самому важному пункту - о прекращении войны и заключении демократического мира (нота министра иностранных дел Милюкова, апрельский кризис). Заявление правительства о стремлении довести войну до победы, отказ от мира без аннексий и контрибуций вызвал манифестации и вооруженные столкновения, были убитые и раненые.

Исполком Петроградского совета решил ликвидировать конфликт путем компромисса с правительством. Он предложил выработать разъяснение к ноте Милюкова и срочно опубликовать его. 21 апреля исполком признал инцидент исчерпанным. После этого на несколько дней были запрещены антиправительственные выступления, хотя они и продолжались во многих других городах России.

Такова общеизвестная канва апрельских событий, которая обычно воссоздается в учебниках, специальных исследованиях и иных изданиях. Однако реже упоминается о том, что в ходе апрельского кризиса были предприняты попытки к установлению диктатуры - со стороны как буржуазно-помещичьего, так и леворадикального стана одновременно.

Одна из них была связана с действиями командующего войсками Петроградского военного округа генерала Л. Г. Корнилова. Он вывел верные ему части к Таврическому дворцу с намерением подавить выступления рабочих и солдат орудийным огнем и изменить ситуацию в пользу Временного правительства. Члены исполкома Петроградского совета сумели убедить Корнилова не делать решающего шага, и он отвел воинские части в казармы¹⁸ .

Тогда же с помощью военной силы пытался решить вопрос о власти и представитель леворадикального лагеря Ф. Линде. Он привел к Мариинскому дворцу самую крупную и боеспособную часть петроградского гарнизона, Финляндский полк, с целью привлечь Временное правительство к ответу. Действия этого полка готовы были поддержать солдаты Измайловского, Кексгольмского, запасного 180-го полков и моряки 2-го экипажа Балтийского флота, оказавшиеся в тот момент у Мариинского дворца. Ленин охарактеризовал выступление Линде и его сторонников "как несколько больше, чем вооруженная демонстрация, и несколько меньше, чем вооруженное восстание"¹⁹ . Членам исполкома Петроградского совета и в этом случае удалось предотвратить насильственную акцию, которая могла повернуть судьбу революции. Попытки противоборствовавших лагерей установить буржуазно-милитаристскую или пролетарскую диктатуру провалились, но не прошли бесследно: в ходе апрельского кризиса сформировались условия, благоприятные для вызревания диктатуры в центристском стане.

Из апрельских дней Временное правительство вышло реорганизованным на принципах коалиции. В него наряду с 10 представителями буржуазно-помещичьего лагеря вошли и 6 министров-социалистов: П. Н. Переверзев, В. М. Чернов, И. Г. Церетели, М. И. Скобелев, А. В. Пешехонов и А. Ф. Керенский. Последнему достался самый весомый портфель военного и морского министра. Керенский одолел важнейшую ступень восхождения к высшей государственной власти, а оттуда было рукой подать до единоличной, по терминологии Чернова, "персональной диктатуры"²⁰ .

стр. 10

Новый кабинет начал с того же, что и прежний, - с программного заявления. Если свести его содержание к лозунгам, которые декларировались и ранее, то получался уже известный ряд требований: мир, земля, хлеб. Коалиция возвращалась к программе, выдвинутой народом в период восстания против царизма, но не выполненной буржуазно-помещичьим правительством. Более того, декларация коалиционного правительства оказалась даже более яркой, социально заостренной и привлекательной. На ее содержании отразились и отзвуки апрельских событий, и образ мышления мартовского поколения политиков, и стилистика Керенского. Правительство заявляло, что оно будет "с полной решимостью проводить в жизнь идеалы свободы, равенства и братства, под знаменем которых создавалась великая российская революция"²¹ . В истории революции открылась новая полоса воинственной демагогии, прямо сориентированной на деформацию общественного мнения и обман народа. Министры-социалисты пытались использовать народную программу для прикрытия своих подлинных целей и намерений, а то, что они имелись, выяснилось довольно скоро.

Особенно быстро реальность обнажилась в военной и внешнеполитической сферах. Официально первым же пунктом декларации министры заявляли, что будут добиваться всеобщего мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов, а на деле тут же занялись подготовкой наступления на фронте. Керенский, заняв пост военного и морского министра, немедленно приступил к разработке крупномасштабной наступательной операции. Как известно, эта авантюра закончилась катастрофой.

Не выдерживала критики и рабочая политика коалиционного правительства. В декларации по этому вопросу было обещано все, что могло удовлетворить и успокоить людей труда. Однако и в этой области популизм и социальная демагогия проявились не менее наглядно, чем в вопросе о войне и мире. Новый кабинет оставил рабочих один на один с владельцами фабрик, заводов, мастерских. Рабочие, как и солдаты, быстро разочаровывались в политике правительства и смещались в леворадикальный лагерь, под лозунг "Вся власть Советам!", что наглядно показала июньская демонстрация.

Казалось бы, правительству и его местным органам следовало на деле заняться выполнением принятой им программы, выдвинутой еще в ходе свержения монархии. Только так оно могло спасти свободу и демократию. Однако власти все больше скатывались на путь фальши и приступили к мерам подавления, требования же народа систематически игнорировали. Между тем каждая репрессивная акция, направленная против народа, придавала новое качество самим властным структурам, трансформируя их в авторитарный режим. Уже в начале июня обратили на себя внимание перемены в практической политике. "Разговоры о железной дисциплине, - утверждала газета "Пролетарий", - сменились ныне грубым окриком и прямой угрозой по адресу революционного Кронштадта, расформированием нескольких полков за неподчинение с отдачей под суд подстрекателей и, наконец, арестами на фронте тех, кто смеет высказывать взгляды, не сходящиеся с политической линией Временного правительства"²² . В стране быстро назревал новый политический кризис, невиданный за всю историю революции.

На этот раз события развивались стремительно. 3 июля из правительства вышла группа министров - А. А. Мануйлов, Д. И. Шаховской, Н. В. Некрасов, А. И. Шингарев, В. А. Степанов - все члены партии "Народной свободы" и трудовик министр юстиции П. Н. Переверзев²³ . Согласно официальному заявлению, они делали это в знак протеста против непомерных уступок Украинской Раде (по Милюкову, Переверзев ушел из-за публикации о немецких деньгах). Позже министры-социалисты утверждали, что в действительности кадеты использовали украинский вопрос лишь в качестве предлога, а на самом деле они учитывали взрывоопасную обстановку, ответственность за которую стремились переложить на представителей социалистических партий.

К тому времени Петроград оказался на грани вооруженного восстания. Днем к зданию Петербургского комитета РСДРП(б) явились солдаты пуле-

стр. 11

метного полка и поставили вопрос об отстранении Временного правительства и передаче государственной власти советам. Совместное заседание ЦК, Петербургского комитета и Военной организации РСДРП(б) пришло к заключению, что требовать смены власти тактически преждевременно. Однако огромные массы рабочих и солдат уже вышли на улицы. К 10 часам вечера Петербургский комитет РСДРП(б) изменил свое прежнее решение и постановил возглавить движение. 4 июля события достигли кульминации. Развернулось полустихийное восстание в леворадикальном стане, не очень охотно поддержанное его лидерами. Страна оказалась перед реальной угрозой установления диктатуры слева.

Власти с согласия ЦИК советов вызвали в столицу надежные части и вооруженным путем подавили рабочих и солдат. Тем самым была преодолена та грань, которая отделяла демократию от диктатуры. И этот качественный переход сознавали те, кто делал такой ответственный шаг. "Я переживал глубокое душевное волнение, - писал впоследствии Церетели, - когда мне пришлось в качестве министра внутренних дел перейти от слов к делу и применить репрессивные меры к тем, кто в прошлом были товарищами в борьбе за свободу"²⁴ .

В тот же день, 4 июля, Керенский, находившийся в действующей армии, направил главе правительства князю Львову крайне резкую телеграмму: "Петроградские беспорядки произвели на фронте губительное, разлагающее действие. При таких условиях подготовлять наступление и нести за него ответственность невозможно. Категорически настаиваю на решительном прекращении предательских выступлений, разоружении бунтующих частей и предании суду всех зачинщиков и мятежников. Требую прекращения всяких дальнейших выступлений и военных мятежей вооруженной силой... Правительство должно немедленно опубликовать... сообщение о полном прекращении мятежей и о том, что все виновные понесут суровое возмездие". Однако немедленного опубликования такого документа не получилось. Телеграмма потрясла князя Львова и своей ультимативностью и бесцеремонностью. Какое-то время он находился в состоянии прострации. Лишь 6 июля министр-председатель подписал грозное и вместе с тем плохо продуманное постановление, согласно которому лица, уличенные в призывах к убийствам, разбою, грабежам и погромам, наказывались тюремным заключением на три года; виновные в призывах к неисполнению распоряжений власти - заключением в крепости или тюрьме также на три года; призывы к офицерам, солдатам и другим воинским чинам не исполнять приказы приравнивались к государственной измене²⁵ . Подписав требуемый Керенским приказ, Львов подал в отставку.

На следующий день, 7 июля, Керенский возглавил правительство, которое стало действовать преимущественно насильственными методами. В стране установился диктаторский режим. В леворадикальном лагере считали его военной диктатурой, а деятели центристского стана - "революционной диктатурой"²⁶ . По существу, режим, установившийся в ходе июльского кризиса, следует квалифицировать как правоцентристскую "демократическую диктатуру". Она возникла в центристском лагере на правом его фланге и включала в свой состав Керенского, Церетели, Скобелева, Пешехонова и им подобных политиков. В момент его организационного оформления в правительстве не было даже кадетов.

С этого момента период демократии закончился. Временное правительство пренебрегло интересами большинства людей и пустило по ветру весь тот демократический потенциал, который был накоплен. Именно в те дни власть трансформировалась в диктатуру Временного правительства. Тем самым была перечеркнута существовавшая в начале XX в. альтернатива, представленная демократической республикой.

Новый кабинет начал свою деятельность с обнародования очередной программы с обещаниями, но, в отличие от декларации коалиционного правительства, здесь речь шла и о том, что он будет действовать с "энергией и

стр. 12

решительностью, каких требуют чрезвычайные обстоятельства времени". Своей главной задачей он считал "охрану нового государственного порядка от всяких анархических и контрреволюционных покушений" и при этом давал понять, что не остановится перед использованием самых крайних мер²⁷ .

Однако, прежде чем развернуть такую работу, новый кабинет пережил частичную реконструкцию. Случилось так, что в кабинете Керенского перевес в один голос получили советские представители. В связи с этим обстоятельством в буржуазной прессе развернулась острая полемика. Кадеты со злорадством доказывали, что в стране произошел государственный переворот. Лидеры советов спешно стали искать выход из создавшегося положения и пригласили на пост министра юстиции бывшего прогрессиста и члена Временного комитета Государственной думы, ставшего лидером новорожденной радикально-демократической партии, И. Н. Ефремова. Предложение было принято и, по словам Церетели, в правительстве установился "принцип паритета советских представителей с представителями несоциалистической демократии"²⁸ . К тому же с уходом князя Львова в отставку в правительстве освободилось две должности - премьер-министра и министра внутренних дел. Первую занял Керенский, который сохранил также портфель военного и морского министра, а вторую на правах управляющего министерством - Церетели.

9 июля Церетели выступил на совместном заседании ЦИК советов рабочих и солдатских депутатов и исполкома советов крестьянских депутатов с предложением наделить новое правительство неограниченными полномочиями. Церетели прямо заявил, что народ пока ничего от революции не получил и потому легко может пойти за теми, кто пообещает реально улучшить его жизнь, а это неизбежно приведет к обострению ситуации, выбраться из которой можно будет только с помощью чрезвычайных мер. Более того, он просил признать новый кабинет "правительством спасения революции"²⁹ . Как видим, и в такой чрезвычайной обстановке правительство заботилось не о выполнении "триединой программы революции", а об усилении борьбы против народа, который мог бы подняться против политиков, не способных улучшить его жизнь.

Собрание согласилось объявить кабинет Керенского правительством спасения революции и признало за ним "неограниченные полномочия". Вместе с тем депутаты советов делали это небезоглядно. Они чувствовали, что под предлогом борьбы против контрреволюции и анархии идет концентрация государственной власти в руках бесконтрольно действующей группы политиков, и пытались удержать страну от сползания к авторитаризму. Они включили в резолюцию специальный пункт, согласно которому министры-социалисты обязаны были отчитываться о своей деятельности перед объединенным собранием исполнительных комитетов советов не менее двух раз в неделю³⁰ . Это требование для Керенского и его временных попутчиков было неприятным, но, как показала практика, оно не отразилось на дальнейшем ходе событий. На деле правительство действовало бесконтрольно и все больше проявляло себя как диктатура: большинство его мер было нацелено против политических противников и имело авторитарный характер.

В начале июля были изданы суровые приказы, направленные на подавление какого бы то ни было сопротивления власти. Они требовали от каждого гражданина беспрекословного повиновения властям; за малейшее противодействие полагался арест. Наиболее жестко и категорично были сформулированы положения, касавшиеся руководства леворадикального лагеря. Прежде всего правительство приступило к ликвидации его штаба, расположенного во дворце Кшесинской. Туда двинули крупные вооруженные силы, которые, по словам Церетели, сделали бы невозможной всякую попытку сопротивления со стороны большевиков. Затем последовал приказ об аресте Ленина и некоторых других лидеров РСДРП(б).

Одновременно правительство развернуло кампанию по умиротворению армии. Как раз на период подавления июльского восстания пришлось кон-

стр. 13

трнаступление германских войск, увенчавшееся так называемым тарнопольским прорывом. Первым показательным шагом правительства в военной сфере явилось назначение Корнилова главнокомандующим Юго-Западным фронтом, а затем и верховным главнокомандующим. В нем Керенский увидел человека, способного вытравить демократический дух из армии. Как только Корнилов занял ключевую позицию, достаточно высокую для давления на правительство, он предложил кабинету министров ввести смертную казнь на фронте³¹ . Этот вопрос в спешном порядке был поставлен на обсуждение. Совет министров заседал под председательством Керенского, только что вернувшегося с фронта. К началу заседания поступила телеграмма комиссара Скобелева, командированного на Юго-Западный фронт для ликвидации тарнопольского прорыва. Скобелев сообщал, что обстановка на фронте катастрофическая, что командующий поставил заградительные отряды на пути отступления войск, которые ведут огонь по бегущим солдатам. Все это так подействовало на министров, что они, по словам Церетели, "не колеблясь, проголосовали за введение смертной казни на фронте"³² .

После этого репрессивная кампания в армии стала беспредельной. 12 июля военному министру и министру внутренних дел было предоставлено право закрывать без суда и следствия оппозиционные газеты и журналы - за призывы "к неповиновению распоряжениям военных властей и к неисполнению воинского долга" и призывы к насилию и гражданской войне³³ . Редакторам таких изданий грозило привлечение к судебной ответственности. На основе данного постановления закрыли "Правду", "Окопную правду" и многие другие газеты леворадикального лагеря.

Таким оказался начальный этап в деятельности кабинета Керенского, получившего статус правительства спасения революции. Меры, проводимые им, носили отчетливо выраженный насильственный характер. Практически шла расправа с политическими противниками, большевиками прежде всего. Репрессиям подвергались также рабочие, солдаты и крестьяне. Разрушались демократические организации в армии, на флоте и в деревнях; отбирались политические права у граждан. Такие действия правительства, естественно, вызывали недовольство и сталкивали протестующих в леворадикальный лагерь. Недовольство масс быстро нарастало и все чаще выливалось в крайние формы. Власти отвечали тем же, наводняя уезды, волости и села войсками, которым давались безграничные полномочия. В условиях безнаказанности некоторые карательные отряды совершали дикие акты вандализма. Об одном из них рассказала читателям газета "Вятская речь". 11 августа в село Тойкино Сарапульского уезда по вызову уездного комиссара прибыла воинская команда во главе с прапорщиком и подвергла крестьян экзекуции. Каратели "избили нагайками около 20 человек, причем некоторые из них были биты до потери сознания". Женщин, "наказывая, позорно оголяли и секли до испражнений". В связи с этим фактом крестьяне направили губернскому комиссару телеграмму, в которой заявляли, что "жить стало страшно", и просили больше не принимать таких бесчеловечных мер³⁴ .

Таким образом, после июльских событий правительство вместо выполнения народной программы развернуло широкомасштабную кампанию репрессий, направленных прежде всего против радикальной части общества. Все усилия оно сосредоточило на подавлении политических противников слева. Согласно оценке министров-социалистов, правительство к концу лета якобы сумело погасить эту угрозу и стабилизировать обстановку в стране. Церетели в воспоминаниях заявлял, что под твердой рукой правительства большевики притихли. Более того, по его словам, большевизм был просто раздавлен³⁵ .

Между тем именно тогда, в конце августа, события вышли из-под правительственного контроля на другом фланге. Воспользовавшись отвлечением усилий власти на левый фланг, правые подготовили верные им части и 25 августа бросили на столицу 3-й конный корпус генерала А. М. Крымова. Почувствовав реальную угрозу своей власти, Керенский объявил Корнилова мятежником, отстранил его от должности верховного главнокомандующего и обратился к народу с призывом подняться на борьбу. С такими же воззваниями выступили лидеры леворадикального лагеря. Перед угрозой установления буржуазно-милитаристской диктатуры центристский и леворадикальный лаге-

стр. 14

ри объединились. Снова сложился единый народный фронт и политическая ситуация стала близкой к той, какая существовала в марте. Перевес сил оказался на стороне народного фронта, и этот факт определил провал военного путча.

Корниловщина еще больше сдвинула политически активную часть народа влево, и это обстоятельство к осени обеспечило подавляющий перевес леворадикального лагеря над остальными общественно-политическими течениями. Между тем социально-экономическая обстановка осложнилась еще больше. Россия вступила в полосу всестороннего и глубокого кризиса. Одной из главных его причин продолжала оставаться война. Вторая причина кризиса заключалась в том, что усилия правительства не отвечали тем колоссальным проблемам, которые стояли перед обществом. Оно полностью провалило народную программу, не выполнив ни одного ее пункта.

В такой обстановке народ все более настойчиво требовал передать власть советам. В условиях прямого столкновения леворадикального лагеря с правым станом советы проявили себя эффективным общественно-политическим институтом. Они приводили в боевую готовность воинские части, брали в свои руки средства связи, переподчиняли себе вооруженные силы на местах и энергично подавляли открытые очаги реакции. Советы выдвинулись в центр борьбы против корниловщины.

Помимо советов, на местах действовали также общественные исполнительные комитеты и комиссары Временного правительства. Однако по сравнению с обстановкой весны соотношение сил изменилось коренным образом. Общественные исполнительные комитеты к тому времени утратили свои позиции и оказались в состоянии распада. Поляризация общества ослабляла центристский лагерь и размывала фундамент, на котором держались подобные комитеты. А резкое полевение масс в ходе военного путча окончательно ослабило общественные исполнительные комитеты, поставив их на грань гибели. Они вошли в заключительную фазу своего существования и не могли больше конкурировать в борьбе за власть.

На политической арене остались и активно действовали две системы управления - советы и комиссары Временного правительства. Но разница между ними заключалась в том, что по мере радикализации общества советы все больше укрепляли свое положение и решительно брали на себя исполнение народной программы, а комиссары, сбиваясь на авторитарные методы управления, теряли опору в массах и тем самым сталкивали рабочих, солдат и крестьян в леворадикальный лагерь.

Заметно изменилось и состояние правительства. "Демократическая диктатура", сложившаяся в ходе июльских событий, все больше трансформировалась в режим единоличной власти. Получив после отставки Львова два крупнейших государственных поста - главы правительства и военного и морского министра, Керенский сосредоточил в своих руках огромную, хотя и не всеобъемлющую власть. Перед ним открылись новые перспективы и небывалые шансы. Определяющими в его деятельности стали собственные интересы, и прежде всего политические амбиции, стремление к созданию бесконтрольной личной власти.

Постепенно Керенский вышел также из-под влияния эсеровской партии, сформировавшей его как политика и обеспечившей ему головокружительную карьеру. По мере усиления авторитарных замашек Керенского сама партия начала отмежевываться от него. III съезд этой партии, не одобряя издание весьма жестоких приказов по армии, провалил Керенского на выборах в состав ЦК. Да и сам Керенский все чаще заявлял, что действует "не считаясь ни с партийными доктринами, ни с партийными интересами"³⁶ .

Однако и после июльских событий на пути к единоличной власти стояло несколько серьезных барьеров. Первый из них - контроль ЦИК советов над правительством. Конечно, в июльские дни советы утратили влияние на государственную власть, и в этом смысле можно говорить о прекращении двоевластия в стране. Тем не менее какие-то остатки прежнего контроля не только сохранились, но даже были подтверждены официально. 9 июля в резолюцию совещания ЦИК советов и представителей политических партий был включен пункт, обязывавший министров-социалистов регулярно отчи-

стр. 15

тываться перед ЦИК советов. Было бы ошибкой полагать, что это решение связывало руки Керенскому, но психологическое значение имело. Вторым барьером на пути к личной власти было отсутствие у главы правительства права лично подбирать министров и проводить реорганизацию кабинета.

Оба эти препятствия Керенский убрал, применив откровенно непарламентские приемы борьбы. Переселившись в покои Зимнего дворца, он провел несколько ловких политических комбинаций, рассчитанных на резкое усиление своей власти. 21 июля совершенно неожиданно он заявил министрам, что уходит в отставку, и отправился в Финляндию на отдых. Одновременно покинули правительство несоциалистические министры. В письме своему заместителю Некрасову Керенский писал, что делает это потому, что не может пополнить состав Временного правительства так, чтобы это "отвечало требованиям исторического момента, переживаемого страной". Практически он предъявил ультиматум и правительству и лидерам ЦИК советов. В ответ было созвано срочное собрание ЦИК советов и представителей ведущих политических партий, кроме леворадикальных. Заседание длилось всю ночь на 22 июля. М. В. Вишняк по этому поводу писал: "Керенский отсутствовал, но политически продолжал быть в центре всех планов, предложений и контрпредложений". Участники совещания дружно проводили мысль о том, что только Керенский "способен и правомочен спасти страну"³⁷ .

Совещание оказалось поворотным пунктом в эволюции государственной власти. Под давлением Некрасова, Винавера, Милюкова были упразднены последние остатки контроля советов над правительством. По мнению Церетели, такая "самоизоляция правительства от советов серьезно ослабила его социальную базу и ликвидировала какую бы то ни было возможность реального укрепления власти"³⁸ .

Совещание решило в пользу Керенского и второй чрезвычайно важный вопрос: ему было предоставлено неограниченное право формировать кабинет министров, выводить из его состава неугодных ему лиц и производить любую реорганизацию правительства³⁹ . Оба эти вопроса были тесно связаны между собой, поскольку наиболее авторитетные министры-социалисты являлись одновременно видными деятелями партийных фракций советов и были сторонниками тесного взаимодействия между ЦИК советов и правительством (Церетели, Чернов, Скобелев и др.). Да и сам Керенский имел звание заместителя председателя Петроградского совета и не упускал случая заверить общественность в своей приверженности демократии и советам.

На деле Керенский тяготился и зависимостью, пусть мизерной, от советов, и такими весьма авторитетными его членами, как Церетели, Чернов и др., и тут же воспользовался правом "составить правительство по личному выбору". 23 июля он сформировал правительство. Должности министра-председателя и военного и морского министра он занял сам, товарищем председателя и министром финансов сделал Некрасова, министром внутренних дел Н. Д. Авксентьева, иностранных дел М. И. Терещенко, юстиции - А. С. Зарудного, просвещения - С. Ф. Ольденбурга, торговли и промышленности - С. Н. Прокоповича, земледелия - Чернова, почт и телеграфов - А. М. Никитина, труда Скобелева, продовольствия - А. В. Пешехонова, государственного призрения - Ефремова, путей сообщения - П. П. Юренева, исповеданий - А. В. Карташева и государственным контролером - Ф. Ф. Кокошкина. Среди министров уже не оказалось Церетели - самого влиятельного человека в составе первого коалиционного правительства. Чернов утверждал, что Керенский последовательно удалял из состава правительства "одну за другой все крупные и красочные фигуры, заменяя их все более второстепенными, несамостоятельными и безличными. Тем самым, - полагал Чернов, - создавалась опасность "личного режима", подверженного случайности и даже капризам персонального умонастроения". Главным действующим лицом в верхнем эшелоне власти оставался Керенский. Что бы он ни делал, какие бы указы ни издавал, в конечном счете все сводилось к одному - сделать свою власть всеобъемлющей, безграничной и бесконтрольной. Керенский вышел на финишную прямую, которая должна была вознести его на вершину единоличной власти. "В конце концов, - писал Чернов, - его роль стала сводиться к балансированию между правым, национал-либеральным, и левым, социалистическим,

стр. 16

крылом правительства. Нейтрализуя то первое вторым, то второе - первым, Керенский, казалось, видел свою миссию в этой "надпартийной" роли в качестве центральной оси власти"⁴⁰ . Власть переходила в новое состояние: "Все почему-то обращались тогда к нему за разрешением самых разнообразных вопросов и буквально разрывали его на части", - с удивлением отмечал адмирал А. Д. Бубнов новую роль Керенского⁴¹ .

Именно это правительство, развернув репрессии против леворадикального лагеря, создало условия для вызревания корниловщины. Восстание военных еще больше усилило власть Керенского. 27 августа, в самый разгар путча, распалось второе коалиционное правительство: в знак протеста против правительственных мер, направленных на подавление корниловцев, из его состава вышли представители кадетской партии, идейные вдохновители и пособники Корнилова. Остальных министров Керенский сам попросил уйти в отставку и стал самостоятельно распоряжаться всей государственной властью. "Таким образом, - делал вывод Чернов, - в момент конфликта существовала лишь единоличная власть министра-председателя, фактическая персональная диктатура"⁴² .

Через несколько дней, 1 сентября, такое невиданное положение высшей власти Керенский слегка закамуфлировал необычным для России органом - так называемой Директорией. Он приблизил к себе четырех невзрачных в политическом отношении деятелей, которые ни в коей мере не могли ограничить его единовластие. Это были Терещенко, занявший пост министра иностранных дел, А. И. Верховский - военный министр, Д. И. Вердеревский - морской министр и Никитин - министр почт и телеграфов. Они "должны были маскировать собой его единоличную власть"⁴³ . К тому же данная группа политиков, заменившая собой правительство, действовала абсолютно бесконтрольно. Как писал А. Демьянов, бывший товарищ министра юстиции, они "никому не давали отчета в своем управлении"⁴⁴ .

Таким оказался результат огромной деятельности, которую проводили политические партии в течение всей революции 1917 года. Под назойливый и слаженный хор политиков и публицистов о свободе, равенстве, братстве - в конечном счете они дали народу персональную диктатуру. О безграничных правах и необъятной власти Керенского говорили тогда во всех слоях общества, в самых различных партиях, организациях и учреждениях. Тот же Демьянов утверждал, что "колоссальная популярность Керенского давила всех... С мнением Керенского все должны были считаться. Идти против Керенского никто не хотел". Даже сподвижники Керенского оценивали его власть как авторитарную и диктаторскую. Церетели всю свою последующую жизнь стремился доказать, что Керенский по природе своей был "беспартийным индивидуалистом" и что антидемократический характер его власти ни у кого не вызывал сомнений⁴⁵ . В условиях революции система власти, которая не опиралась на широкие слои населения, не могла действовать продолжительное время и должна была развалиться.

После создания Директории высшей государственной властью бесконтрольно распоряжался Керенский. Без каких бы то ни было консультаций, по существу, единолично, он издавал указы и постановления по самым различным вопросам государственной и общественно-политической жизни. Он запрещал или ограничивал деятельность политических партий, закрывал газеты и журналы, вносил изменения в законы о вывозе денег за границу, разрешал или запрещал съезды и совещания. Керенский легко и просто раздавал своим приближенным крупные должности, самолично назначал послов. При этом в расчет принимались главным образом личное знакомство и преданность ему самому. Бубнов писал, что "вокруг Керенского, где бы он ни находился, носились какие-то растерзанные типы обоих полов; все это в революционной экзальтации галдело, ожидая от Керенского каких-то "чудес"⁴⁶ . Кампания славословия и восхваления Керенского достигла апогея. Его изображали единственным спасителем отечества, национальным героем, ни с кем не сравнимым и незаменимым государственным деятелем.

Все это, по словам Демьянова, быстро "избаловало" его, вскружило ему голову и стало сказываться на самой деятельности правительства⁴⁷ . У многих складывалось впечатление, что осенью Керенский, ослепленный головокру-

стр. 17

жительной карьерой, утратил способность к критическому самоанализу и правильной оценке событий и не желал вносить каких бы то ни было перемен ни в политику, ни в структуру власти. Та суетливая и нервозная деятельность, которую он вел денно и нощно, оказалась простой видимостью, имитацией работы по укреплению государственного аппарата.

Даже такое мероприятие, как созыв Демократического совещания 14 - 22 сентября по инициативе Керенского, никаких изменений в систему управления не внесло. Главная проблема, которой занималось совещание, свелась к вопросу: за коалицию или против нее. Первое голосование дало следующие результаты: 766 человек высказались "за", 688 "против" и 38 воздержались. Затем началось уточнение пунктов резолюции. Тут же была внесена поправка - исключить из коалиции кадетов. Поставили на голосование резолюцию в целом, и она провалилась: против нее голосовали 813 человек, "за" - 180 и воздержались 80. Тогда лидеры эсеров и меньшевиков А. Р. Гоц, Ф. И. Дан и Церетели предложили вопрос о коалиции передать на рассмотрение того органа, который будет избран Демократическим совещанием, то есть Предпарламента. Одновременно они попытались с помощью Демократического совещания скорректировать политику правительства. Керенскому было предложено положить в основу деятельности программу, принятую Государственным совещанием 14 августа (быстрейшее прекращение войны, передача помещичьей земли в ведение земельных комитетов и ускорение созыва Учредительного собрания)⁴⁸ . Авторы программы - эсеры и меньшевики - назвали ее своей программой. По сути, это была все та же народная программа, выработанная в ходе февральского вооруженного восстания.

Эсеры и меньшевики в обстановке стремительного нарастания кризиса тоже вспомнили о "триединой программе революции". Они заменили в ней лозунг о хлебе требованием "скорейшего созыва Учредительного собрания" и попытались с ее помощью повернуть ход событий в свою пользу. Однако Керенский уже был неуправляем. Он отверг все это и заявил, что решения Демократического совещания для него необязательны, поскольку именно он представляет "общенациональную власть". Главным его делом по-прежнему оставалось укрепление личной власти, опиравшейся, по словам Дана, "неизвестно на что и на кого"⁴⁹ .

Слабая попытка эсеров и меньшевиков повернуть ход событий в направлении к парламентаризму, предпринятая 7 октября, также закончилась провалом. И Совет республики, то есть Предпарламент, оказался на обочине реальной государственной власти, сосредоточенной в руках Керенского. Предпарламент получил лишь права совещательного органа. В. Д. Набоков поставил его в один ряд с булыгинской Государственной думой, а Дан оценил как "ублюдочное, компромиссное учреждение, возникшее из неудачного Демократического совещания"⁵⁰ .

На состоянии власти прямо отражались особенности характера Керенского. Как утверждал Церетели, в тех условиях для спасения страны необходимы были "воля, организаторские способности, умение провести в жизнь мероприятия, способные удовлетворить стремления большинства населения", но все это как раз и отсутствовало у главы правительства и созданного им государственного аппарата.

Из всех звеньев правительственного аппарата Керенского привлекали прежде всего так называемые силовые ведомства: Военное министерство, Министерство внутренних дел, Главное управление по делам милиции. По мере углубления кризиса они проводили против народа все более жесткие акции. Такими же методами действовали и местные органы власти. Все обращения комиссаров в высшие инстанции сводились к одному: выделить им как можно больше солдат, предпочтительно кавалерию, и сделать это по возможности быстрее. Начиная с середины октября это красной нитью проходило через телеграммы и письма комиссаров, адресованные в военное ведомство. Однако и оно оказалось не всесильным. Со временем командующие начали отклонять подобные просьбы из-за того, что все резервы были исчерпаны, отказывая даже тогда, когда население ряда губерний и уездов демонстративно отвергало администрацию Керенского.

стр. 18

Воспринимались эти просьбы с раздражением, поскольку военные чины видели противоестественность ситуации, когда армию используют для усмирения народного недовольства. Это был решающий момент в судьбе местной власти, после которого начался процесс ее стремительного распада. Многие комиссары начинали думать прежде всего о себе, сохранении своей жизни и старались держать воинские команды поближе к собственной персоне, под рукой, не отпуская их даже в самые беспокойные места. Другие комиссары тем не менее пытались еще что-то предпринять, но делали это сумбурно, бестолково, не имея достаточных сил и средств. А третьи, теряя бразды правления, заваливали вышестоящие инстанции истеричными телеграммами. "В связи с разыгравшимися событиями, - писал комиссар Подольской губернии Н. А. Страховский, - еще больше обозначилось падение и бессилие власти. Не на что надеяться. Идет смерч и, очевидно, не будет удержу ему"⁵¹ . Среди комиссаров появился страх за свою жизнь; они начинали бросать должности и разбегаться.

Место института комиссаров на политической арене постепенно присваивал себе главный их соперник - советы рабочих и солдатских депутатов, причем они делали это открыто, без видимого сопротивления со стороны властей. 22 октября по всей стране, не исключая и столицу, беспрепятственно прошли демонстрации рабочих и солдат в поддержку созываемого Всероссийского съезда советов. Об одной из них, состоявшейся в Аткарске Саратовской губернии, газета "Социал-демократ" писала: "Прошли весь город с музыкой и флагами, затем на общем митинге говорились речи, общий смысл которых сводился к тому, что власть должна быть организована советами рабочих и солдатских депутатов"⁵² .

Высшая власть в стране оказалась парализованной. Наступили ее последние дни. Как писал Чернов, Керенский в то время выглядел человеком обреченным; его покинули все, кому он верил, и в конце концов наступил момент, когда он в своей резиденции, Зимнем дворце, ощутил вокруг себя пустоту и, по словам Чернова, "переживал страшные часы покинутости и одиночества"⁵³ .

Между тем положение обязывало его принимать все меры для борьбы с леворадикальным лагерем. Он метался в истерике: то вызывал войска в столицу и заверял всех, что сил у него достаточно, чтобы раздавить большевиков, то являлся на заседание Предпарламента и требовал предоставить ему чрезвычайные полномочия. Однако вся эта суета заканчивалась блефом: войска в столицу не приходили, сил у него оказывалось ничтожно мало, а Совет республики, заслушав его речь, предъявил встречные требования. Дан писал по этому поводу, что большинство Совета республики готово было помочь правительству, "но мы никоим образом не могли свести это содействие к тому, чтобы укреплять правительство в его ослеплении (верой в действенность только насильственных, принудительных средств. - Г. Г.) и собственными руками подталкивать его к пропасти, в которую оно и без того катилось слишком быстро"⁵⁴ .

Лидерам умеренных социалистов было ясно, что надеяться на успешную борьбу с большевиками военными средствами являлось полнейшей иллюзией хотя бы потому, что таких сил у правительства просто не имелось. "Для нас было аксиомой, - писал Дан, - что если еще можно было противопоставить что-либо большевикам с надеждой на успех, то только определенную политику, которая собрала бы вокруг правительства недостающие ему силы". Он имел в виду "триединую программу революции". Только такая политика, по его мнению, "могла укрепить власть, подводя под нее прочный фундамент народных симпатий". С учетом этого мнения Совет республики составил и принял резолюцию. Для успешного противодействия большевикам правительству предлагалось провести решительные меры "в области борьбы за мир, перехода помещичьих земель в руки крестьян и ускоренного созыва Учредительного собрания". Текст резолюции Дан, Гоц и Авксентьев вечером 24 октября доставили в Зимний дворец и предъявили главе правительства. "Керенский производил впечатление человека, до последней степени измотанного и измученного", - вспоминал Дан. Он отнесся к делегации Предпарламента "с крайним раздражением и высокомерно заявил, что правительство в наставлениях и указаниях не нуждается". После всего этого лидеры эсеров и меньшевиков готовы были немедленно отпечатать "триединую программу револю-

стр. 19

ции" в виде листовки и расклеить ее в расположении воинских частей, на фабриках и заводах, в организациях и учреждениях, но не успели.

Прозрение умеренных социалистов в отношении "триединой программы революции" слишком запоздало. Оно было бы уместным и своевременным весной, однако в то время и правительство, и лидеры эсеров и меньшевиков проводили другую, прямо противоположную политику. А к осени они убедились в банкротстве правительственного курса, в формировании и проведении которого принимали самое активное участие, и перешли от критики Керенского к осуждению и даже противодействию его курсу. После июльского съезда эсеров, не избравшего Керенского в состав ЦК партии, к осени разрыв между руководящими кругами эсеровской партии и Керенским увеличился еще больше. "Не только у меня, - писал Дан, - но у многих вождей социалистов-революционеров - Гоца и других - в это время (сентябрь) почти прекратились какие бы то ни было личные неофициальные отношения с членами правительства". Таким же было отношение к администрации Керенского и в руководящих кругах меньшевиков. Тогда же ЦК РСДРП исключил из партии самого активного и последовательного проводника "силовой" политики Керенского, министра внутренних дел А. М. Никитина⁵⁵ . Таким образом, осенью Керенский лишился не только народной поддержки, он потерял политический кредит тех партий, с помощью которых пришел к власти.

Всю ночь на 25 октября Керенский провел в штабе округа, лихорадочно пытаясь найти военные средства, на которые делал ставку изначально, и не находил их. Он издал грозный приказ владельцам автомобилей доставить их в распоряжение правительства и не получил ни одной машины. В качестве верховного главнокомандующего Керенский направил в пригороды Петрограда телеграммы, адресуя их ударному батальону, стоявшему в Царском Селе, артиллеристам в Павловск, школе прапорщиков в Петергоф, но ни одна из этих самых надежных, с точки зрения правительства, частей не сдвинулась с места⁵⁶ . Как полагал Дан, Керенский оказался в плену иллюзий, рассчитывая найти какие-то части, готовые по мановению руки главы правительства ринуться в бой с большевиками. За что они должны были сражаться и умирать? - ставил вопрос Дан. "За мир, в достижении которого через правительство Керенского они отчаялись. Или за землю, судьба которой оставалась нерешенной до далекого и смутно представляемого Учредительного собрания". По мнению Дана, правительство могло еще рассчитывать на кое-какие части в июле, но и тогда это были наиболее темные, предельно озлобленные отряды типа "гродненских гусар", готовых без колебаний поднять большевиков на штыки. Что касается осени, то даже таких частей в распоряжении власти уже не имелось. Более того, уже небезопасно было вообще вызывать солдат в столицу по той простой причине, что они могли легко попасть в руки тех же большевиков, как это и случилось с "самокатчиками", которые, по словам Дана, в течение одной недели "разложились чуть ли не до полного большевизма"⁵⁷ . Единственная по-настоящему боеспособная военная сила (не считая юнкеров), которая серьезно могла повлиять на ситуацию в столице, были казаки. Но, обидевшись на Керенского за Корнилова, они также уклонились от активных боевых действий.

И тогда глава правительства последовал примеру своих подчиненных, губернских и уездных комиссаров: он бросил свой пост и бежал из столицы. Как показало будущее, для него стали ближе и доступнее столицы многих других стран, но не своей родины, народ которой под аккомпанемент речей о свободе, равенстве, братстве поднял его на вершину власти, но и отринул, как только тот взялся за хлыст и палку и с их помощью стал решать сословно-корпоративные задачи.

Администрация Керенского изжила себя. Она утратила власть еще до вооруженного восстания большевиков. Государственный аппарат использовал все доступные ему средства, в том числе и репрессивные, но желаемых результатов не получил. Режим, правивший под флагом демократии, оказался в состоянии войны со своим собственным народом без шансов на успех. Из-за антинародной политики правительства к осени непомерно укрепился леворадикальный лагерь. Успешно противостоять ему было уже некому. Центристский лагерь, набравший весной максимальную силу, к осени рассосал-

стр. 20

ся между полярными течениями и сошел на нет. А правый, буржуазно-помещичий, стан ослабил себя корниловщиной. Поражение путча подорвало его военную мощь, обескровило командный состав и нанесло колоссальный моральный урон тем партиям, которые поддерживали его, кадетской - прежде всего. В ходе корниловщины, как полагал Вишняк, в обществе произошел огромный психологический и политический сдвиг: большевики выдвинулись на положение защитников демократии, а правый лагерь предстал как ее враг. "Козырь, который Корнилов дал в руки Ленину, тот уже не выпустил"⁵⁸ .

На сознание масс влияла также антибуржуазная политика лидеров леворадикального стана. В течение всей революции 1917 г. они убеждали народ в несостоятельности капитализма, его ущербности и аморальности. Такая пропаганда велась изо дня в день. Ее главная мысль сводилась к следующему: жизнь, достойная человека, наступит после того, как будут ликвидированы, упразднены любые формы предпринимательства и уничтожена частная собственность на средства производства, в том числе на землю. Они осуждали все виды бизнеса, все виды собственности, кроме государственной, приравненной к общенародной, все уклады в экономике, кроме "социалистического", подлежали экспроприации городская и сельская буржуазия, помещики, торговцы.

Исторически сложилось так, что в России рабочие, солдаты и крестьяне по уровню жизни оказались в неприемлемых условиях, и антибуржуазная пропаганда находила в их душах живой отклик. Из-за унизительных условий жизни большинство из них относилось недоброжелательно и даже с ненавистью ко всем, кто жил получше. Отторжение более состоятельных людей подкреплялось общинной психологией, догмами православной церкви и существовало всегда и всюду. Долгое время оно имело стихийный характер и проявлялось на бытовом, чувственном уровне без какой бы то ни было теоретической подпорки.

Однако эти настроения стали приобретать осознанный характер и получили силу глубокого убеждения в условиях революции, когда партии обнародовали программы и определили средства борьбы за массы. Антибуржуазная пропаганда леворадикальных партий заняла в них ведущее место и легла на благодатную почву. Процесс формирования ненависти к "буржуазии" (включая в нее и помещиков) был ускорен политикой Временного правительства. Уже к лету 1917 г. антибуржуазная пропаганда захватила широкие слои населения. Выступая на I Всероссийском съезде советов, Ленин воспроизвел слова одного из крестьян о том, как тот понимал программу большевиков. "Нужно побольше напирать на буржуазию, чтобы она лопалась по всем швам. Но если не так сильно будем напирать..., то скверно будет"⁵⁹ . Беднейшие слои населения быстро усваивали антикапиталистические лозунги и смещались влево, усиливая леворадикальный лагерь.

Противостоявшие леворадикальному лагерю и советам институты (такие, как Совет республики, Государственная дума и Государственный совет, всевозможные общероссийские совещания и съезды с их постоянными органами и другие подобные) не пользовались никаким влиянием. Даже Учредительное собрание - признанный на словах источник и гарант высшей власти, вселенская надежда на успешную борьбу с экстремизмом и анархией, орган, возведенный современниками в ранг "хозяина земли русской", - в сложившейся ситуации ничего поделать не могло, не имело достаточной опоры в массах и подвергалось дискредитации из-за махинаций Временного правительства с его созывом.

В повестку дня неуклонно выдвигался последний из мыслимых в конце XIX - начале XX века путей - путь радикального переустройства общества под социалистическими лозунгами, взятыми на вооружение властью, которая именовала себя "диктатурой пролетариата".

Примечания

1. КОКОВЦОВ В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903 - 1919. Кн. 2. М. 1992, с. 340.

2. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 31, с. 106.

3. ЦЕРЕТЕЛИ И. Г. Воспоминания о Февральской революции. Кн. 1. Париж. 1963, с. 15; кн. 2. Париж, 1963, с. 163.

стр. 21

4. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 31, с. 18.

5. МАНСЫРЕВ С. П. Мои воспоминания о Государственной думе. В кн.: Февральская революция. Мемуары. М. - Л. 1926, с. 272, 276.

6. Известия Петроградского совета, 21.III.1917.

7. МАНСЫРЕВ С. П. Ук. соч., с. 256.

8. ЧЕРНОВ В. М. 1917 год. В кн.: Страна гибнет сегодня. М. 1991, с. 353.

9. ШЛЯПНИКОВ А. Семнадцатый год. Кн. 1. М. - Л. 1923, с. 341.

10. МИЛЮКОВ П. Н. Февральские дни. В кн.: Февральская революция. Мемуары, с. 183.

11. СУХАНОВ Н. Н. Записки о революции. Т. 1. Кн. 1 - 2. М. 1991, с. 236.

12. Революционное движение в России после свержения самодержавия. Док-ты и м-лы. М. 1957, с. 419 - 420.

13. МАНСЫРЕВ С. П. Ук. соч., с. 274.

14. Это сделал VII съезд кадетской партии, состоявшийся 25 - 28 марта.

15. СУХАНОВ Н. Н. Ук. соч., с. 338.

16. Там же, с. 334, 324.

17. ШИДЛОВСКИЙ С. И. Воспоминания. В кн.: Февральская революция. Мемуары, с. 283.

18. ШЛЯПНИКОВ А. Ук. соч. Кн. 3, с. 109; ЦЕРЕТЕЛИ И. Ук. соч. Кн. 1, с. 91 - 92.

19. ШЛЯПНИКОВ А. Ук. соч. Кн. 3, с. 102; ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 44, с. 58.

20. ЧЕРНОВ В. М. Ук. соч., с. 355.

21. Революционное движение в России в мае-июне 1917 г. Июньская демонстрация. М. 1959, с. 229.

22. Пролетарий, 4.VI.1917.

23. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис. М. 1959, с. 291.

24. ЦЕРЕТЕЛИ И. Г. Ук. соч. Кн. 2, с. 377.

25. Революционное движение в России в июле, с. 41; ВИШНЯК М. В. Дань прошлому. Нью-Йорк. 1954, с. 303 - 304.

26. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 34, с. 1; ГАРФ, ф. 1788, оп. 2, д. 17, л. 31, 38.

27. Революционное движение в России в июле, с. 295.

28. ЦЕРЕТЕЛИ И. Г. Ук. соч. Кн. 2, с. 360.

29. Известия, 11.VII.1917.

30. ЦЕРЕТЕЛИ И. Г. Ук. соч. Кн. 2, с. 361 - 362.

31. КЕРЕНСКИЙ А. Ф. Дело Корнилова. М. 1918, с. 7.

32. ЦЕРЕТЕЛИ И. Г. Ук. соч. Кн. 2, с. 364.

33. Революционное движение в России в июле, с. 300.

34. Вятская речь, 26.VIII.1917.

35. ЦЕРЕТЕЛИ И. Г. Ук. соч. Кн. 2, с. 377.

36. KERENSKI A. Erinnerungen. Drezden. 1928, S. 320.

37. ЦЕРЕТЕЛИ И. Г. Ук. соч. Кн. 2, с. 362, 382; ВИШНЯК М. В. Ук. соч., с. 297 - 298.

38. ЦЕРЕТЕЛИ И. Г. Ук. соч. Кн. 2, с. 585.

39. Там же, с. 386.

40. ЧЕРНОВ В. М. Ук. соч., с. 355.

41. БУБНОВ А. Д. В царской Ставке. Нью-Йорк. 1955, с. 336 - 337.

42. ЧЕРНОВ В. М. Ук. соч., с. 355.

43. СВЕРЧКОВ Д. Керенский. Л. 1927, с. 98.

44. ДЕМЬЯНОВ А. Моя служба при Временном правительстве. - Архив русской революции. Берлин, 1922, т. 4, с. 73.

45. Там же; ЦЕРЕТЕЛИ И. Г. Ук. соч. Кн. 1, с. 56, 121.

46. БУБНОВ А. Д. Ук. соч., с. 336 - 337.

47. ДЕМЬЯНОВ А. Ук. соч., с. 73.

48. СВЕРЧКОВ Д. Ук. соч., с. 106 - 107; СУХАНОВ Н. Ук. соч. Т. 6. М. 1991, с. 142 - 143.

49. СУХАНОВ Н. Ук. соч. Т. 6, с. 162; ДАН Ф. К истории последних дней Временного правительства. В кн.: Октябрьская революция (мемуары). М. - Л. 1926, с. 119.

50. Цит. по: СВЕРЧКОВ Д. Ук. соч., с. 109; ДАН Ф. Ук. соч., с. 115.

51. Победа Советской власти на Украине. К. 1957, с. 228.

52. Социал-демократ (Саратов), 30.X. 1917.

53. ЧЕРНОВ В. М. Ук. соч., с. 356.

54. ДАН Ф. Ук. соч., с. 126.

55. Там же, с. 125, 131, 118 - 119.

56. МСТИСЛАВСКИЙ С. Пять дней: начало и конец Февральской революции. Берлин. 1922, с. 122.

57. ДАН Ф. Ук. соч., с. 124.

58. ВИШНЯК М. В. Ук. соч., с. 303 - 304.

59. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 32, с. 291.

Постоянный адрес данной публикации: