Шамановедение давно стало самостоятельной дисциплиной, хотя некоторые исследователи относят его то к религиоведению, то к народной медицине (медицинской антропологии), то к какой-либо сфере психологии, а то и вовсе к парапсихологии. Это предопределено исходной трактовкой того, что в традиционных обществах связано с практиками, совокупно соотносимыми учеными с шаманами и шаманизмом. Сложности определения предмета, его характеристик были заданы собирателями материала, большинство которых - представители иноэтничных культур. Восприятие через концепты иной культуры, и не просто иной, а порой противопоставлявшей себя культуре "дикарей", чрезвычайно сложно для исследователя. Еще более сложна последующая интерпретация материала при введении его в научный оборот. Этот дискурс обычно не просто оказывается отличным от исходного положения вещей; он порождает дополнительные трудности, особенно в работах последователей (Йохансен 2004: 44). При этом возникают понятийные и терминологические сложности, что весьма значимо для шамановедения. Например, интерпретаторы культур народов Сибири и Крайнего Севера давно сделали созданный ими русскоязычный термин шаман общеупотребительным. Но в языках аборигенов, как правило, имеется не менее десятка обозначений различных лиц, занимающихся практиками, относимыми учеными к условному в своем объеме понятию "шаман" (см. напр.: Ревуненкова1995: 91 - 94, Слепцов 1992: 111). Поскольку уже достаточно давно русскоязычное образование "шаман" проникло в традиционную среду и живет своей жизнью, то очень часто исследователь и информатор общаются на "шаманские" темы в варианте qui pro quo, полагая, будто правильно понимают друг друга. Подобное обогащение языков приводит - что прекрасно знают лингвисты и фольклористы - к рождению особых (не идентичных наполнению научного термина) понятий, а затем и специфических явлений, связанных с ними. Так, термин "шаман", судя по всему, способствовал объединению (для ученых, а позже и для самих хранителей культуры, ... Читать далее