Из ряда появившихся обзоров видно, что до сих пор историография находится под влиянием старых методологических принципов и за два последних десятилетия не найдено системного подхода к явлениям гражданской войны. Исследователи либо сосредоточивают внимание на частностях, либо посвящают свои усилия изучению действий одной воюющей стороны¹. Выявив преобладание старых установок в работах последнего времени, И. В. Михайлов сделал вывод, что дальнейшее изучение проблемы требует качественно новой методологии². При явном преобладании в статьях этого автора критических интонаций, обращает на себя внимание позитивная характеристика книги В. Бровкина (1994 г.) "За линиями фронтов гражданской войны: Политические партии и социальные движения России, 1918 - 1922" и поддержка им методологического подхода американского исследователя: "Что бы ни хотел сказать автор... из его книги ясно, что будущее за социальной историей гражданской войны, свободной от политической ангажированности"; "конечный смысл и итог противоборства красных и белых можно уловить не только через подсчет потерь и жертв, а в совершенно иной, скажем, социокультурной плоскости"³.

Важное место занимает в этой связи вопрос о сроках начала гражданской войны. Советская историография в целом стремилась провести грань между событиями Октябрьской революции и гражданской войны, так как отнести начало гражданской войны к октябрю 1917 г. (вместо "общепринятой" середины 1918 г.) означало бы, что виновниками ее развязывания автоматически становились большевики. Между тем вину за начало гражданской войны следовало возлагать на агрессию извне, иностранных интервентов⁴.

Но взятие власти большевиками 25 октября 1917 г. стало началом гражданской войны в России - постольку, поскольку октябрьский переворот привел к решительному вооруженному противоборству сторонников и противников революции. Кроме того, на это не могли не реагировать те силы, которые хотели воспользоваться преимуществами "третьей стороны". В силу этого становится очевидной логическая неразрывность Октябрьской революции и гражданской войны. Признавая, что гражданская война началась "на другой день после Октябрьской революции" и продолжалась с разной степенью напряженности в течение пяти лет⁵, будет правомерно определять время с октября 1917 г. по февраль 1918 г. в качестве "Октябрьского периода гражданской войны".

С точки зрения главы Совнаркома, в послеоктябрьские месяцы (которые В. И. Ленин называл гражданской войной) силы противников Советской власти были ничтожными - настолько, что "гражданская война была сплошным триумфом Советской власти", причем Ленин такой характеристикой сил контрреволюции, по сути, дезавуировал оценку последних месяцев 1917 г. - начала 1918 г, как

Фельдман Михаил Аркадьевич - доктор исторических наук, профессор Уральского института - филиала РАНХ и ГС.

начального периода гражданской войны. Картину преобладания в стране локальных вооруженных конфликтов с малочисленными формированиями Керенского и Корнилова, по ленинской оценке, изменило только наступление германской армии в феврале 1918 года⁶.

Возвращение к "подлинному ленинскому наследию" - краеугольному камню реформаторов социализма в брежневском СССР - таило в себе еще одну проблему. Признание российского общества к 1917 г. буржуазным, со сложившимися классами капиталистической стадии развития и, согласно марксистско-ленинской теории, находящимися в постоянной антагонистической борьбе, действительно предполагало рассмотрение всей истории России сквозь призму классовой борьбы, а событий революций 1917 г. и гражданской войны - как единого целого. При понимании истории как перманентной классовой борьбы Октябрьская революция трактовалась Лениным в качестве своеобразного ускорителя - промежуточного этапа между империалистической и гражданской войнами.

Между тем завершение формирования сколько-нибудь привилегированных сословий (купечества, казачества и т.д.) пришлось на 1830-е годы и затянулось до 1861 года. В буржуазную эпоху страна вошла, имея сложившиеся сословия, дорожившие своим положением и правовым статусом, тогда как большинство населения было готово поддержать отмену сословных преимуществ. Разрушение сословий после 1917 г. - при несформировавшихся классовых группах - означало разрушение наиболее устойчивых пластов культуры и выступало одной из главных причин начала гражданской войны. Возможность же реализации "третьего пути" в годы гражданской войны зависела от степени формирования социальных слоев буржуазного общества.

Если иметь в виду преобладание в России 1917 г. сохранившихся в своей основе социальных слоев сословного общества, наряду с только формирующимися социальными группами буржуазии и пролетариата⁷, то отношения между социальными "низами" и "верхами" имели куда более сложный характер, включая элементы как противоборства, так и социального партнерства⁸, активную роль сословных групп.

В этой связи закономерно, что доминирующей силой белого движения в послеоктябрьские месяцы стали представители казачьего сословия. Однако даже при наличии союзных отношений между областными казачьими войсковыми правительствами (ноябрь 1917 г.), историки фиксируют крайнюю немногочисленность участников боевых действий осенью 1917 г. - зимой 1918 года. В конце октября 1917 г. А. Ф. Керенский и атаман П. Н. Краснов смогли повести на Петроград от 1000 до 1200 человек.

Если добавить к этому малочисленность казачьих отрядов атамана А. И. Дутова - руководителя антибольшевистской борьбы в Оренбургском казачьем войске, участников очагов казачьего сопротивления в Астрахани, Восточной Сибири, на Дальнем Востоке; лояльность Уральского казачьего войска по отношению к Советской власти осенью 1917 - в начале 1918 г.⁹, то получается, что только незначительное меньшинство казачьего сословия в период после Октябрьской революции приняло участие в военных действиях против Советской власти. Все это никак не отвечает представлению о гражданской войне.

По наблюдению А. П. Таняева, реализация первых декретов Советской власти, в частности революционный нажим на зажиточную часть деревни и города в мае 1918 г., вызвала крупные волнения по всему Уралу. Эти волнения, однако, могли быть сравнительно быстро подавлены отрядами Красной гвардии, если бы не выступление чехословацкого корпуса¹⁰.

Тенденция к тотальному противоборству не была определяющей в регионах России в последние месяцы 1917 - начале 1918 г., во-первых, во многом из-за позиции многомиллионной армии (включая казаков-фронтовиков), поддержавшей в силу известных причин (прежде всего - обещания прекратить войну) леворадикалов. Во-вторых, следует выделить и такую причину, как индифферентное отношение значительной части населения к власти (и партиям, участвовавшим во власти) в ходе политических событий 1917 года. Революции февраля и октября 1917 г. сиюминутно (точнее, до реализации на местах декретов Советской власти) мало что изменили и мало что значили в повседневной жизни обывателей российских городов и деревень. Кроме того, Октябрьский переворот привел к разрушению той государственной машины, которая только складывалась с марта 1917 г., а значит и возможности сколько-нибудь централизованного сопротивления.

События, связанные с отражением интервенции Германии, представляя собой сюжет близкий к содержанию гражданской войны и повлияв на расстановку сил, тем не менее развивались самостоятельно по отношению к конфликтам внутри российского общества.

Состоявшаяся справедливая реабилитация научного вклада первых историков гражданской войны имела положительное значение, но не привела к высвобождению от многолетней традиции использования ленинской методологии (по сути, унаследованной и ярыми антиленинцами). Для методологии, требовавшей от историков-марксистов любые события рассматривать сквозь призму классовой борьбы, гражданская война становилась всеобъемлющим, лишь временно утихающим, состоянием общества.

В последние два десятилетия точка зрения о неразрывности Октябрьской революции и гражданской войны и признание правомерности определения времени с октября 1917 до февраля 1918 г. в качестве "начального периода гражданской войны" стала преобладающей¹¹. Вместе с тем существуют нюансы в трактовке этой концепции.

Если для С. В. Тютюкина события 1917 - 1921 гг. представляются периодом непрерывной Великой российской революции, все этапы которой были связаны между собой воедино, то по мнению В. М. Лаврова, только разогнав Учредительное собрание и отказавшись передать власть законному правительству во главе с эсерами, поддержанными большинством населения на выборах, большевики предрешили сползание страны в гражданскую войну. Мысль о месте и роли Учредительного собрания как своеобразного водораздела революций 1917 г. и иной эпохи высказал А. Н. Медушевский, подчеркивая, что "с Учредительным собранием создавалась основа выхода из острого политического кризиса, вызванного войной и революцией, мирным путем, то есть без гражданской войны и террора"¹².

Однако трагизм ситуации заключался в том, что надежды на созидательный потенциал Учредительного собрания были невелики. Как отметил Л. Г. Протасов, "зародыш гибели Учредительного собрания лежал уже в составе депутатского корпуса, в конфронтационном, деструктивном типе его политической культуры". На это же указывает и судьба самих депутатов: свыше 60% их погибло насильственной смертью в годы гражданской войны и последующих репрессий, что выглядит как обобщение, итог исторической судьбы этого учреждения¹³.

Разногласия среди исследователей уменьшаются в том случае, когда в тесной связи рассматриваются вопрос о сроках нзнала и проблема содержания гражданской войны. Ю. И. Игрицкий в 1994 г. пришел к выводу, что истоки гражданской войны "следует искать не в попытках партий и группировок захватить (или вернуть) политическую власть и тем более не в вооруженных инцидентах или поисках закулисных сил, а в глубинных общественных процессах, которые подводят общественные противоречия к той грани, за которой начинается широкое вооруженное насилие, принимающее формы массовых репрессий и государственного террора". В силу этого, по его мнению, вооруженные конфликты имели (до лета 1918 г.) точечный, прерывистый во времени и пространстве характер¹⁴.

Своеобразную точку зрения выдвинул Ю. А. Поляков. Отметив, что революция и гражданская война как явления неотделимы, а Октябрьская революция является крупнейшим рубежом гражданской войны (начавшейся еще раньше), он выделил период с лета 1918 г. до конца 1920 г, как "время гражданской войны в полном смысле этого слова"¹⁵. Тем самым, не оспаривая неразрывности Октябрьской революции и гражданской войны, Поляков и Игрицкий оказались солидарны в разделении двух понятий: с одной стороны, гражданская война в строгом значении этого термина; с другой - неклассическая (или не академического понимания) гражданская война, включающая и период разрозненных вооруженных, относительно немногочисленных конфликтов, не определявших внутреннюю жизнь страны и общества.

Такое представление о сроках гражданской войны можно считать утвердившимся в историографии 1990-х годов: сам факт отсутствия на протяжении почти двух десятилетий развернутой его критики означает "молчаливое" согласие историков с таким подходом.

Сомнительны в этой дискуссии директивные нотки любой тональности. Хотя ныне, спустя двадцать лет после распада СССР, преобладающей в историографии точкой зрения стала концепция исключительной вины большевиков в разжигании гражданской войны, утверждение, что историки, сомневающиеся в этом, представляют собой "боязливых" консерваторов, не опирается на логику доказательств.

Однако аргументы в пользу подобной концепции дает анализ борьбы политических партий и психологического состояния населения. Можно согласиться с тем, что "после 25 октября все стороны - большевики, анархисты, умеренные социалисты, местные национальные лидеры, кадеты,

генералитет, устремившиеся на Дон юнкера и офицеры - ощущали себя уже в состоянии гражданской войны"¹⁶. Однако речь идет о ничтожно малой части населения страны. Осенью 1917 г. психологическое состояние активной части масс было таково, что эскалацию вооруженного конфликта могла спровоцировать даже естественная попытка преодоления хаоса. Но основным фактором, обусловившим такое состояние, было продолжение участия России в мировой войне. Более того, по признанию Михайлова, "составить представление о механизмах перерастания революции в открытое вооруженное противостояние с силами контрреволюции из опубликованного [материала] практически невозможно". Если к этому добавить верное наблюдение о незначительности "первых проявлений гражданской войны" - локальных и кратковременных столкновений слабо вооруженных и немногочисленных отрядов красногвардейцев и сторонников Временного правительства¹⁷, то вновь напрашивается вывод о недостаточной изученности вопроса о сроках начала гражданской войны.

На взгляды западных исследователей оказали влияние суждения одного из лидеров европейской социал-демократии К. Каутского, предопределившие оценки практически на столетие.

По утверждению Каутского, только "после разгона Учредительного собрания в январе 1918 г. борьба партий в русском государстве приняла окончательно форму гражданской войны"¹⁸. Примечательно указание Каутского на "борьбу партий" (а не борьбу сословий и классов), говорящее, скорее, о предыстории гражданской войны. Подобный подход - вписывание гражданской войны в России в политические рамки и традицию увязывания начала гражданской войны с разгоном Учредительного собрания - характерен и для современных западных историков.

Однако было бы логично - прежде чем решать вопрос о времени начала гражданской войны - проследить: в каких регионах до лета 1918 г. вооруженные конфликты были редкостью, в каких - стали основным содержанием жизни населения, и как соотносятся две такие группы регионов. Отсутствие таких исследований с учетом местного многообразия¹⁹, когда иные территории нередко находились уже на рубеже 1917 - 1918 гг. на стадии полной или частичной автономии либо фактической независимости от Центра, переводит дискуссию скорее в абстрактную плоскость.

Не менее сложен вопрос о причинах гражданской войны. Сторонников противостоящих ныне оценок белого движения и красного лагеря, несмотря на все расхождение, объединяет методологический инструментарий классового общества (даже когда не употребляется термин "класс"). Характерно в этом смысле выражение А. Н. Боханова: "Идея классовой борьбы победила национальную идею"²⁰.

В реализации этого подхода также имеются нюансы. Глубокие общественные противоречия, перешедшие грань широкого вооруженного насилия, то есть столкновение основных социальных слоев, составлявших социальную структуру общества, рассматривает в качестве причины гражданской войны Ифицкий. Еще А. И. Деникин на первый план выдвигал непримиримые противоречия в идеологии, в социальных и экономических взаимоотношениях между основными народными слоями - буржуазией, пролетариатом и крестьянством, существовавшие всегда в потенции, углубленные революцией и обостренные разъединяющей политикой советской власти²¹.

Еще одним, едва ли не основополагающим направлением исследований в 1990-е годы и пограничным - сегодня, представляется вытекающее из теории тоталитаризма "стремление механически выводить террористические реалии Октября, а затем и всей сталинской системы из марксистской доктрины"²². Удивительным образом заявления типа: "Репрессии гражданской войны вытекали из ленинской программы действий по захвату власти и осуществления диктатуры"²³, разумеется, непроизвольно следуют традициям формационного подхода с его верой в предопределенность исторических процессов.

Но что из себя представляла социальная структура российского общества в послеоктябрьский период? Сделав меткое наблюдение, имеющее важное методологическое значение: "классовые категории скорее затрудняли, чем облегчали большевикам понимание общественно-политических реальностей"²⁴, Ш. Фицпатрик (как, впрочем, и многие историки) оставила за чертой картину реальных социальных групп.

В этой связи заслуживают внимания два суждения Михайлова. "Большевикам, - пишет он, - противостояла вся прежняя весьма многоликая разрушающаяся старая система"; "красным пришлось опираться не на передовой класс, а на традиционалистское большинство, у которого совсем иные (крайне архаичные) счеты со старой властью"²⁵. В категориях социальной истории здесь гово-

рится, очевидно, о противостоянии двух враждебных лагерей, опирающихся (в различной степени) преимущественно на сохранившиеся в основном социальные слои сословного общества.

Если признавать, что революции 1917 г. имели ярко выраженный антисословный характер, то причины гражданской войны логично видеть в борьбе представителей сословий за сохранение правовых и имущественных привилегий. В этом случае начало гражданской войны связано с периодом реализации советских декретов и постановлений, направленных на ликвидацию сословных прав и особенно на конфискацию движимого и недвижимого имущества.

Ультрарадикальные меры в социальной сфере обусловили тот потенциал недовольства, который проявил себя в качестве общенационального фактора формирования антибольшевистского лагеря. По мере накопления этого недовольства зимой-весной 1918 г. и в условиях стремительного сокращения численности армии - главной силы, которая привела коалицию большевиков и левых эсеров к власти, ход военных действий и невоенного сопротивления Советской власти стал преобладающим с лета 1918 г. в масштабе всей страны, повсеместно. Несколько отвлеченный характер этих рассуждений может быть преодолен и подвергнут проверке по мере развития региональных исследований.

В пользу этой точки зрения (приоритет сословных противоречий над классовыми) говорит и та роль, которую союзники и руководство чехословацкого корпуса сыграли в организации выступления 60-тысячного хорошо вооруженного воинского формирования чешских легионеров, в координации действий антибольшевистских сил на Востоке страны - вплоть до прямого участия в подборе руководителей белых правительств, в создании объединенного командования на Урале и в Сибири в июне-августе 1918 года²⁶. Эти действия во многом превратили очаговые антибольшевистские восстания в единое целое.

Понимание политического поведения сохранившихся сословных групп позволит выйти из своеобразного методологического тупика, в котором очутились многочисленные исследователи Ижевско-Воткинского восстания²⁷. При этом, как правило, оно рассматривается в качестве единичного события - в ряду протестных антибольшевистских акций рабочего Урала, как звено в цепи разрозненных аналогичных событий. В исторической литературе даже не рассматривался вопрос о закономерности выступления рабочих Ижевско-Воткинского района, как представителей обширной сословной группы - работников казенных предприятий Урала, выступивших с демократических позиций в защиту своих прав и свобод, имущества. Только в последнее время появилась публикация, освещающая (но все же не раскрывающая причинно-следственную связь) выступления рабочих казенных предприятий Златоустовского горнозаводского округа летом 1918 года²⁸. Крайне фрагментарно изучен протест рабочих Мотовилихинского пушечного завода в декабре 1918 года²⁹. Обобщающее же исследование, посвященное участию рабочих казенных предприятий России в гражданской войне, еще ждет своего часа.

Исследователям 1960-х - 1980-х годов отчасти удалось пересмотреть историю гражданской войны, выстроенную по сталинским шаблонам. Однако базис марксистско-ленинской методологии - формационный подход, а с ним и оценка российского общества к 1917 г, как капиталистического, со сложившимися буржуазными классами, осознанно или, все чаще, неосознанно сохраняется в качестве основы многих современных исследований. Новый ракурс истории гражданской войны открывается по мере выявления реальной социальной структуры российского общества и требует непредвзятого взгляда на поведение каждой социальной группы внутри социума, только выходящего из мировой войны.

Примечания

Работа выполнена при поддержке фанта РГНФ- "Урал" 11 - 11 - 6601а/У.

1. ГОЛДИН В. И. Россия в гражданской войне: Очерки новейшей историографии (вторая половина 1980 - 90-е гг.). Архангельск. 2000; ВЕРЕЩАГИН А. С. Отечественная историография гражданской войны на Урале (1917- 1921 гг.). Уфа. 2001; МИХАЙЛОВ И. В. Современная историография гражданской войны в России. - Россия и современный мир, 2007, N 3; ЕГО ЖЕ. Гражданская война как проблема российской истории: ситуация в современной историографии. В кн.: На фронте истории гражданской войны. Сб. ст. и документов. М. 2008.

2. МИХАЙЛОВ И. В. Гражданская война в современной историографии: виден ли свет в конце туннеля? В кн.: Гражданская война в России: события, мнения. М. 2002, с. 641.

3. МИХАЙЛОВ И. В. Белое дело: зигзаги, тупики и перспективы историографического осмысления. В кн.: Академик П. В. Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Статьи. М. 2000, с. 404; ЕГО ЖЕ. Гражданская война в современной историографии, с. 648 - 649.

4. МИХАЙЛОВ И. В. Белое дело: зигзаги, тупики и перспективы историографического осмысления, с. 398.

5. ПОЛИКАРПОВ В. Д. Начальный период гражданской войны. М. 1982, с. 5; ЕГО ЖЕ. Пролог гражданской войны в России (октябрь 1917 - февраль 1918). М. 1976, с. 399.

6. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 36, с. 4 - 5, 8, 10, 94, 95.

7. ИВАНОВА Н. А., ЖЕЛТОВА В. П. Сословно-классовая структура России в конце XIX - начале XX в. М. 2004, с. 5, 7.

8. ЧУРАКОВ Д. О. "Третья сила" у власти: Ижевск, 1918 год. - Вопросы истории, 2003, N 5, с. 30 - 45.

9. История казачества Азиатской России в трех томах. Т. 3. Екатеринбург. 1993, с. 47 - 48, 49, 50.

10. ТАНЯЕВ А. П. Колчаковщина на Урале (1918 - 1919 гг.). Свердловск - М. 1930, с. 7, 8.

11. Отличную от большинства историков точку зрения высказал Б. С. Илизаров, предлагая отделять Октябрьскую революцию от гражданской войны, как совершенно иную историческую эпоху (Российские революции: 90 лет спустя. "Круглый стол" в институте российской истории РАН. - Отечественная история, 2008, с. 176).

12. Там же, с. 171, 168.

13. Там же, с. 168.

14. ИГРИЦКИЙ Ю. И. Гражданская война в России: императивы и ориентиры переосмысления. В кн.: Гражданская война в России: перекресток мнений. М. 1994, с. 58, 63.

15. Там же, с. 44, 49, 54.

16. МИХАЙЛОВ И. В. Гражданская война как проблема российской истории, с. 334.

17. Там же, с. 335, 336.

18. Цит. по: Гражданская война в России: перекресток мнений, с. 11.

19. Попытки в этом роде "не приносят пока позитивных результатов" (МИХАЙЛОВ И. В. Гражданская война в современной историографии, с. 640).

20. Отечественная история, 2008, с. 169.

21. ИГРИЦКИЙ Ю. И. Ук. соч., с. 58; ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Цит. по: Гражданская война в России: перекресток мнений, с. 5.

22. МИХАЙЛОВ И. В. Современная историография гражданской войны в России, с. 30.

23. ФИЦПАТРИК Ш. Гражданская война в советской истории: западная историография и интерпретация. В кн.: Гражданская война в России: перекресток мнений, с. 345.

24. Там же, с. 353.

25. МИХАЙЛОВ И. В. Современная историография гражданской войны, с. 33; ЕГО ЖЕ. Гражданская война как проблема российской истории, с. 345.

26. ПЛЕШКЕВИЧ Е. А. Временное областное правительство Урала: дискуссия о причинах образования. - Белая армия. Белое дело, 2002, N 10.

27. ДМИТРИЕВ П. Н., КУЛИКОВ К. И. Мятеж в Ижевско-Воткинском районе. Ижевск. 1992; ЧУРАКОВ Д. О. Ук. соч.; ЕГО ЖЕ. Революция, государство, рабочий протест: формы, динамика и природа массовых выступлений рабочих в Советской России. 1917 - 1918 годы. М. 2004; ВЕРЕЩАГИН А. С. Парадоксы историографии Ижевскс-Воткинского восстания. В кн.: Академик П. В. Волобуев. Неопубликованные работы.

28. ВЕБЕР М. И. "Златоустовская катастрофа" и ее значение в контексте общей ситуации на Северо-Урало-Сибирском фронте. - Документ. Архив. История. Современность, 2010, вып. 11.

29. МОСКОВКИН В. В. Противоборство политических сил на Урале и в Западной Сибири в период революции и гражданской войны. Тюмень. 1999, с. 137 - 138.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - М. А. Фельдман:

Comments: