Владимир Михайлович Константинов (1903-1967) - крупный отечественный японист, доктор исторических наук, человек трудной судьбы. Благодаря его деятельности введены в научный оборот ценные документы, посвященные российско-японским связям: свидетельства японцев, побывавших в XVIII в. в России.

В начале февраля 1962 г. наша семья переехала в квартиру на Новочеремушкинской улице. Спустя несколько дней после переезда, раздался стук в дверь. Передо мной стоял представительный мужчина высокого роста с очень приветливым интеллигентным лицом. В левой руке он держал меховую шапку. Мужчина представился как сосед, недавно получивший квартиру рядом, и поинтересовался, где находится ЖЭК нашего дома. Из его слов я поняла, что он сотрудник Института востоковедения. Это был Владимир Михайлович Константинов.

Я познакомилась с Владимиром Михайловичем и его женой Серафимой Константиновной, бывала у них дома, дружила с ними до последних их дней. Хочется рассказать о том, что я узнала от них об их нелегкой жизни.

ТЯЖЕЛАЯ СУДЬБА

Владимир Михайлович Константинов родился 1 августа 1903 г. в Иркутске в семье народных учителей. Отец Владимира Михайловича в 1907 г. за принадлежность к РСДРП был осужден на восемь лет каторги с последующей ссылкой на вечное поселение в Якутскую губернию и добирался до места каторги в кандалах. Освободила его только Октябрьская революция. Позже он переехал в Москву и поступил в Московский университет, потом там преподавал, стал профессором философии. Умер он в Москве в 1938 г., урна с его прахом находится на Донском кладбище.

Сын продолжил революционные традиции семьи. В 1921 г. он вступил добровольцем в отряд 1-го Иркутского коминструкторского полка, в том же году был принят в партию.

К тому времени В. М. Константинов окончил коммерческое училище в Иркутске, но коммерция его не привлекала. В 1921 г. он поступил на гуманитарный факультет Иркутского университета. Вскоре Владимир Михайлович приехал в Москву, где не сразу сделал свой выбор: год он учился в Механико-электротехническом институте им. Ломоносова. В 1923 г. он поступил на японское отделение Московского института востоковедения, окончив его, учился в аспирантуре.

В 1927-1933 гг. Владимир Михайлович работал переводчиком- референтом советского военного атташе в Токио. Тогда же он прослушал курсы по японской истории и классической литературе в престижном университете Васэда и получил диплом, затем учился в Военной академии им. М. В. Фрунзе в Москве, которую закончил в 1938 г. Имя В. М. Константинова как отличника учебы должны были высечь золотыми

стр. 131

буквами на Доске Почета академии. Но день окончания академии оказался самым трагическим в жизни Владимира Михайловича: на следующую ночь его арестовали.

Следствие было долгим, некоторые допросы вел даже сам Л. Берия. Из Бутырской тюрьмы Владимира Михайловича возили к следователям, требовавшим "чистосердечного признания". Они подавали ему страницы исписанной бумаги с "показаниями", где надо было только поставить подпись. Но В.М. Константинов ничего не подписал, несмотря на побои, угрозы и нецензурную брань.

Владимир Михайлович рассказывал такой эпизод. Во время одного из допросов на столе у следователя стояла ваза с вишнями. Он ел вишни, а косточки бросал в лицо Константинову, обращаясь к нему на "ты". Наступила пауза в допросе, и следователь обрадовался, решив, что сейчас, наконец, "виновный" заговорит. Но вместо этого Константинов вскочил с табуретки, на которой сидел, и стал избивать ею следователя, говоря: "Кто вам дал право говорить мне "ты"?". Тот кричал, как резаный: "Помогите, помогите, убивают!". Сбежалась охрана, схватила "виновного" и отвела в сторону. В знак протеста против недостойного обращения Константинов отказался от приема пищи, и тогда, по распоряжению начальства, врачи вливали ему жидкость в ноздри. Случай, видимо, уникальный. Не всякий арестованный отважился бы на подобное.

Но В. М. Константинов оказался востребован государством. Это были предвоенные годы, НКВД необходим был специалист для перевода японских военных документов, написанных скорописью. Такого не нашли среди японистов, оставшихся на свободе. Документы передали Владимиру Михайловичу в камеру Бутырской тюрьмы. Сообщение оказалось весьма ценным: в нем говорилось о возможных сроках нападения фашистской Германии на СССР.

Приговор суда В. М. Константинову был таков: "За перечень совершенных преступлений - шпионаж в пользу Японии, измену Родине и нанесенный стране ущерб - приговорить обвиняемого Константинова к высшей мере наказания - расстрелу". Председательствующий сделал долгую паузу, а затем продолжил: "Учитывая, что Константинов, находясь под стражей, выполняет работу государственной важности, суд сохраняет ему жизнь". Расстрел бы заменен 20-ю годами лишения свободы.

С августа 1941 по май 1942 г. Константинов находился в Чите, а затем его переправили в Хабаровск. Несколько лет он провел в одной камере с другим прекрасным знатоком японского языка и Японии А. Л. Клетовым, потом Владимира Михайловича перевели в отдельную камеру, где он занимался расшифровкой секретных документов японской императорской армии.

Работая с документами, В. М. Константинов заметил, что в них часто повторялись слова токуи-ацукаи (особые отправки) и марута (бревна). Каков же смысл этих слов? Владимир Михайлович понял: "бревнами" называли заключенных, на которых производили медицинские опыты. Во время войны на территории Китая, Маньчжурии, Японии орудовало сверхсекретное подразделение ("отряд 1855"), которое разрабатывало методы ведения бактериологической войны, испытывая их на заключенных. В Маньчжурии формировался также "отряд 731", между отрядами существовала тесная связь и обмен опытом. Лишь стремительные операции Советской Армии в 1945 г. сорвали планы бактериологической войны ¹ .

Вклад В. М. Константинова в изучение документов, связанных с двумя отрядами, был значителен. Эти деловые бумаги стали основой для подготовки и проведения в 1949 г. хабаровского открытого судебного процесса над японскими военными преступниками. Вместе с другими учеными, экспертами и юристами Константинов участвовал в его подготовке. На самом процессе он выступал в качестве переводчика. Но при этом он оставался заключенным, ночевать его привозили в зону.

стр. 132

Лагерное начальство иногда устраивало небольшие "развлечения". Из камер выпускали уголовников, и они набрасывались на политзаключенных, истязали, избивали их, а некоторых убивали. Начальство при этом занимало позицию сторонних наблюдателей, якобы не ведавших о том, что произошло на самом деле. Владимира Михайловича, однако, ни разу не тронули в этих побоищах: уголовники его уважали.

"А стоит ли жить после того, что произошло?" - думал Владимир Михайлович. И однажды он решил свести счеты с жизнью. Поскольку он был ограничен в способах, то выбрал самый простой и доступный: стал глотать гвозди. Но врачи, заметив ухудшение его здоровья, догадались о причинах. В. М. Константинова вылечили, и он продолжал работать.

В это время в его жизни произошли большие изменения: он познакомился с Серафимой Константиновной.

СЕРАФИМА КОНСТАНТИНОВНА

Эта женщина заслуживает того, чтобы о ней рассказать. Серафима Константиновна Морозова родилась в 1907 г. в Ростове-на-Дону. Она вышла замуж за русского немца из дворян Георга Калиша, у его родителей до революции было имение в Подмосковье. Серафима Константиновна с мужем жила в Москве. Затем муж ее был арестован и вскоре, как позже стало известно, расстрелян. За ним арестовали и ее.

Несколько лет Серафима Калиш провела в лагере. В конце срока ее отправили в лагерь в Хабаровске, где содержался Владимир Михайлович. Там они познакомились. Вот ее рассказ о первой встрече с будущим мужем: "Осунувшееся овальное лицо, впалые щеки. Глаза и окологлазное пространство темные; страшные глаза, которые могли принадлежать только человеку, длительное время находившемуся в одиночестве. Я долго не могла забыть этих глаз, они меня преследовали".

Вскоре в лагере произошел конфликт. Кто-то из охраны распустил слух, будто Серафима Калиш присвоила себе посылку, предназначенную другой заключенной. Когда ничего не знавший Владимир Михайлович пришел ее проведать, то увидел, что она сидит на койке и горько плачет. Он потребовал немедленно рассказать о случившемся. Выслушал ее, немного успокоил и помчался в сторону администрации. Ворвавшись в кабинет начальника, Константинов стал кричать на него, стучать по столу так, что стакан упал на пол и разбился: "Что Вы хотите от Калиш? Если Вы не прекратите преследовать ее, я разнесу вас всех и весь лагерь к чертовой матери! Будете знать меня!". Ошеломленный начальник стал оправдываться, что это недоразумение, что он ничего не знал, а теперь разберется и накажет виновных. Он хотел быстрее загладить конфликт и извинился перед заключенным Константиновым.

Однажды Владимир Михайлович заболел, диагноз врачей - крупозное воспаление легких. Серафима Константиновна к тому времени отсидела срок, закончила курсы медсестер и работала в том же лагере уже как вольнонаемная. Ее приставили для ухода к больному. Она ухаживала за ним три недели, не отлучаясь, потому что лечение было назначено круглосуточным. Спала она ночью на стуле лишь урывками. Результаты не замедлили сказаться: Владимир Михайлович выздоровел.

Забота сотрудников военной организации о здоровье Константинова, конечно, не была бескорыстной". Руководство было заинтересовано лишь в одном - чтобы он работал на государство. Нещадно эксплуатируя его мозг, оно взамен давало ему только похлебку. Военное начальство оказалось даже заинтересованным в том, чтобы брак Владимира Михайловича и Серафимы Константиновны был юридически оформлен.

Сначала Серафиме Константиновне разрешили бывать у Владимира Михайловича в течение дня. У него была на втором этаже особнячка небольшая квартира с мебелью и письменным столом, необходимая литература, карты, словари. Ухаживал за

стр. 133

ним дневальный, приносил еду и выполнял разные поручения. Там бывала Серафима Калиш, но после 23 часов она должна была уходить в барак, где у нее имелась своя кровать.

Однажды в барак прибыл дежурный и потребовал от Серафимы Константиновны явиться в кабинет начальника. Она вошла и, поздоровавшись с присутствующими, села на свободный стул, не сразу поняв, в чем дело. Рядом с ней сидели несколько солидных мужчин в гражданской одежде. Один из них встал и сообщил, что комиссия приехала по распоряжению начальника Хабаровского управления МГБ Арсения Гоглидзе. Вот уже несколько лет, наблюдая за арестованными, ведомство обратило внимание на прекрасные показатели работы С. К. Калиш. Ее имя все время встречается в числе лучших работниц. Много сделала Калиш для спасения жизни и сохранения здоровья Константинова, работавшего для всей страны. Председатель МГБ выражает благодарность С. К. Калиш и желает ей здоровья.

Только после этих слов Серафима Константиновна осмыслила, почему ее пригласили к начальнику. Она встала и, уходя, несколько игриво бросила фразу: "Чего не сделает женщина, когда она любит?".

Но оформление брака было связано и с формальными трудностями. У Владимира Михайловича не был расторгнут брак с прежней женой, а Серафима Константиновна тогда еще не знала, что Георга Калиша давно нет в живых. В конце концов, все было оформлено, а вскоре Константинову сократили срок и разрешили жить с женой в Хабаровске за пределами лагеря. Забота о здоровье Владимира Михайловича стала основным содержанием жизни Серафимы Константиновны.

В середине 50-х годов наступила эпоха реабилитации. Владимир Михайлович восстановил свои дипломы и членство в партии. Вскоре была реабилитирована и Серафима Константиновна, и, наконец, посмертно ее первый муж. Супруги Константиновы обсуждали вопрос о том, в какой город им ехать и обустраиваться. Одно время склонялись к городу Фрунзе. Но получилось все иначе. С 1954 г. Владимир Михайлович начинает переписку с японистами: одним из своих учителей Н. И. Конрадом и старым товарищем Р. Н. Кимом. Они хлопочут о переводе его в Москву.

И вот В. М. Константинов уже в Москве.

ЖИЗНЬ В СТОЛИЦЕ

Поначалу, в период устройства в Москве, жизнь Константинова была связана с материальными затруднениями. Работу он нашел не сразу. Р. Н. Ким попросил сотрудницу Института востоковедения АН СССР В.В. Логунову помочь Владимиру Михайловичу. Она договорилась о его участии в переводе романа японского писателя Исикава Тацудзо "Стена человеческая", что стало для него материальным подспорьем.

Константинову помогли старые друзья: известный дипломат, в то время зав. отделом ЦК КПСС А.С. Панюшкин, знавший Владимира Михайловича по Академии им. Фрунзе, и работавший с ним в Японии генерал-лейтенант авиации А. Р. Шарапов. Панюшкин порекомендовал прекрасного знатока японского языка директору Института востоковедения АН СССР Б. Г. Гафурову. В. М. Константинов был зачислен в институт младшим научным сотрудником.

В первые годы пребывания в Москве Константиновы снимали жилье, потом им дали комнату в коммунальной квартире на Молодежной улице. В их комнате стояли две раскладушки и стол, сконструированный из книг, из них же соорудили два сиденья. Так прошло несколько лет. В 1961 г. Константиновы пригласили к себе в гости А. С. Панюшкина и супругов Шараповых. Увидев, в каких условиях живут ученый и его жена, Панюшкин позвонил Гафурову и попросил помочь в предоставлении Кон-

стр. 134

стантинову отдельной квартиры. Этот звонок возымел действие, и вскоре Владимиру Михайловичу предоставили однокомнатную квартиру.

Когда Владимир Михайлович впервые увидел квартиру, она понравилась ему. Однако при виде стен на кухне, выкрашенных в зеленый цвет, у него невольно вырвалась фраза: "Ой, здесь как в лагере!". Жена, стоявшая рядом, сделала вид, что не слышит этих слов. Но после этого она пригласила мастеров, и вид кухни был изменен.

В институте Константинов опубликовал несколько работ, одновременно он обдумывал тему кандидатской диссертации, которую выбрал после длительных колебаний. Владимир Михайлович решил исследовать начало русско-японских отношений в XVIII в. В Библиотеке им. В. И. Ленина сохранилась рукопись "Оросиякоку суйму-дан" ("Сны о России") - рассказ о пребывании в России в конце XVIII в. группы японских моряков. Этот интересный документ был впервые переведен на русский язык и прокомментирован В. М. Константиновым.

Данная работа была положена в основу кандидатской диссертации ученого. Защита состоялась 8 апреля 1960 г. на заседании исторической секции Ученого совета Института востоковедения (тогда именовавшегося Институтом народов Азии). Акад. Н. И. Конрад, консультант соискателя, выступил с сенсационным предложением о присвоении В. М. Константинову ученой степени доктора исторических наук. Официальные оппоненты доктора наук А. Л. Гальперин и Б. К. Пашков, неофициальные оппоненты, все присутствовавшие ученые поддержали предложение Н.И. Конрада. Решение было принято единогласно. 8 июля 1961 г. ВАКом была присуждена В. М. Константинову ученая степень доктора исторических наук. Сам факт присвоения ученой степени доктора наук за кандидатскую диссертацию - довольно редкое явление в гуманитарных науках. Памятник с переводом и комментариями вскоре был опубликован ² .

Владимир Михайлович также участвовал в составлении Большого японско-русского словаря, переводил с японского, работал над другими темами. Но главным направлением его работы оставались русско- японские связи раннего периода. Закончив "Сны о России", он обратился к другому памятнику. Японский ученый Кацурагава Хосю составил в 1794 г. секретную рукописную книгу "Краткие вести о скитаниях в Северных водах", где содержались сведения о России. Последняя глава этой книги "Язык" является, по существу, первым русско-японским словарем, составленным в Японии. Этот памятник также был переведен и прокомментирован Константиновым; к сожалению, издание вышло уже после его смерти ³ .

У Владимира Михайловича сохранились знакомства в Японии еще с начала 30-х годов. С тех пор он был знаком с литературоведом, профессором университета Васэда Курода Тацуо; литературоведом Курахара Корэхито; языковедом Мураяма Ситиро; историком и филологом Камэи Такаси, а также с Накамура Есикадзу. Вернувшись в Москву, Константинов возобновил с ними переписку, они присылали ему очень ценные материалы. Связи с Японией поддерживались им до конца жизни и пополнялись новыми.

Летом 1962 г. я услышала звонок в дверь. Открыв ее, увидела молодого человека с лицом восточного типа. На ломаном русском языке он спросил профессора, я указала на дверь Константиновых. Выяснилось, что Владимир Михайлович отсутствует, и посетитель просил передать ему связку книг. Я взяла ее и поставила на полку, а он поблагодарил меня по-японски. Спустя два или три часа ситуация повторилась. Уже другой, но тоже молодой японец также попросил меня передать профессору стопку книг. А к вечеру в дверь позвонил сам профессор, и я отдала ему книги. По его реакции чувствовалось, как он был счастлив.

В Японии Владимира Михайловича ценили как специалиста и знатока языка. Его приглашали в японское посольство на приемы. В гостиной у Владимира Михайлови-

стр. 135

ча висело панно: "Желаем японцам знать язык так, как его знает Константинов В.М. (от японских коммунистов)". Японцы называли его Кон-сан: к начальным буквам фамилии приставили уважительный суффикс - сан. А Серафиму Константиновну по аналогии с мужем называли Сима-сан. Друг Владимира Михайловича Роман Николаевич Ким говорил: "Чтобы достичь такого уровня знания японского языка, быть виртуозом, как Владимир Михайлович, необходимо готовиться 30-40 лет".

В 60-х годах Владимир Михайлович по переписке познакомился с американским историком Ленсеном. Ученые обменивались печатными трудами. Помню, как Константинов получил посылку из США от Ленсена, в которой были новые публикации американского ученого, пластинки, сувениры, а также письмо. Радости Владимира Михайловича не было предела. Он был весьма польщен, что американский коллега признал его как историка. Они уже договорились о встрече на конгрессе историков, но внезапная смерть В. М. Константинова сорвала эти планы.

У Владимира Михайловича в квартире не было отдельного кабинета, но он хорошо обустроил рабочее место: большой письменный стол в углу комнаты, впритык к столу шкаф, наполненный книгами. В середине 60-х годов шкаф пополнился частью библиотеки умершего Р. Н. Кима: вдова через несколько дней после похорон отдала Константинову целый чемодан книг. За письменным столом стояло большое кресло, круглое, вертящееся. Супруги привезли его из Хабаровска. А когда покрытие износилось, то пригласили мастера, и он заменил его другим, из плотного материала с рельефным рисунком темнозеленого цвета, и кресло уже выглядело как новое.

Владимир Михайлович работал по нескольку часов в день, много писал. На чтение художественной литературы почти не оставалось времени. Если и приходилось иногда что-нибудь читать, то это случалось в дороге - в автобусе или электричке. Он очень любил читать рассказы Агаты Кристи на английском языке. Зато Владимир Михайлович ценил музыку и покупал пластинки. За время проживания в Москве у супругов Константиновых накопился солидный музыкальный фонд. Я не раз слышала у них записи симфонических произведений.

Вспоминаются отдельные забавные эпизоды, связанные с Владимиром Михайловичем. Как-то он отдыхал в санатории в Алуште. Женщины заметили прогуливающегося одинокого мужчину и решили присоединиться к нему. Они представились и коротко рассказали о себе. Когда же очередь дошла до Владимира Михайловича, то он сказал, что работает врачом в одной из клиник Москвы. И тут посыпались жалобы, а "доктор" слушал и давал рекомендации. Несколько дней он избегал своих "пациентов", боясь разоблачения. За это время одна из них навела справки о Константинове и узнала, что он не врач, а работает в области, весьма далекой от медицины. И вот наступил финал: обманутые женщины окружили своего "врача" и кричали: "Руки вверх". Но, слава Богу, все обошлось, и наш герой уцелел.

Именно с Алуштой связано и другое приключение. Серафима Константиновна собирала мужа в дорогу. И чтобы уцелели деньги, она решила вшить их в трусы мужа. И, конечно, предупредила его. Владимир Михайлович уехал. И вдруг, спустя неделю, жена получила телеграмму, в которой муж сообщал, что трусы он забыл взять с собой и оставил дома. Серафима Константиновна нашла их, и деньги послала почтой по назначению. Так они оба вышли из пикантного положения.

С особым желанием и усердием супруги готовились к встрече гостей. У них бывали Р. Н. Ким с женой, А. С. Тверитинова, Е. И. Маштакова, В. В. Логунова, М. Е. Шнейдер, Ю. А. Лебедева и др. Помню я и Н. И. Конрада, учителя Константинова. На одной из встреч Николай Иосифович рассказывал о перспективах научной фантастики, у которой, как он считал, большое будущее. И подтвердил это примером, когда в мозг спящего человека закладывается большая программа освоения, например, английского языка или конкретной отрасли знания. Проснувшись, человек уже владеет эти-

стр. 136

ми знаниями и может практически их использовать. Это фантастика, но на грани науки. Слушать эти рассуждения было очень интересно.

В этот же вечер Конрад поднял тост за Серафиму Константиновну. Он сказал, что она верный и преданный друг, сумевший создать такую обстановку в доме, которая помогает расцвету творческих сил Владимира Михайловича, и бережет его здоровье. Ученый благодарил ее за это.

Н. И. Конрад и В. М. Константинов были очень дружны. В письме от 15 марта 1960 г. академик писал своему ученику: "Я очень ценю хорошее искреннее чувство со стороны людей, подобных Вам - честных, умных, хороших. Вы пережили много и сохранили эти качества в полной неприкосновенности... Вы из тех, кто работает, а не делает вид, что работает. Это качество вы сохранили и донесли до сегодняшнего дня".

В 1967 г. приближалось время сдачи рукописи "Хокуса монряку" в производство. Владимир Михайлович был весь погружен в этот напряженный труд. Он говорил: "Я понимаю всю ответственность, которая лежит на мне, и стараюсь всячески, и очень хочу сдать работу. Ну, пусть я ослепну, зато будет завершена эпопея!"

Этой же весной Владимира Михайловича с женой пригласил в гости А. С. Панюшкин. Александр Семенович спросил: "Володя, почему бы тебе не поехать в Японию?". Владимир Михайлович не нашелся, что ответить. Не растерялась Серафима Константиновна, сказав как нельзя кстати: "А кто же пошлет нас, реабилитированных, в Японию?". Эти слова заставили А. С. Панюшкина задуматься, и на следующий день он включился в активную работу. Он стал подыскивать партнера для Константинова, чтобы оформить командировку в Японию. Таким партнером оказался декан исторического факультета МГУ проф. Иван Антонович Федосов.

В августе 1967 г. состоялась научная командировка Владимира Михайловича Константинова в Японию. Более недели он провел в Библиотеке им. В. И. Ленина, готовясь к лекциям в Японии. В Токио Владимир Михайлович встречался со своими коллегами. Курахара Корэхито даже прервал лечение в больнице и устроил банкет в честь приехавших ученых. Константинов вместе с Федосовым читали лекции и бывали на приемах. Лекции Владимира Михайловича вызвали большой интерес у слушателей. Командировка оказалась настолько успешной, что по настоянию посольства была продлена еще на две недели.

Когда в последний день пребывания коллеги решили пообедать, то Владимир Михайлович обратился к прохожим с вопросом: "Где мы можем дешево и вкусно поесть?" К ним сразу примкнул японец и взялся сопровождать иностранцев. Пока они шли к столовой, к ним присоединились и другие прохожие, которые стали предлагать разные кафе, где также можно дешево и вкусно пообедать. Владимир Михайлович разговаривал с ними по-японски, и кто-то из толпы спросил: "Кто этот роскошный иностранец, блестяще владеющий японским языком?". Вся толпа вместе с иностранцами ввалилась в кафе и составила им компанию. После обеда хозяйка подошла к гостям- иностранцам и, отвесив поклон, поблагодарила их: "Большое спасибо. У меня уже несколько лет не было такой выручки, как сегодня. Приходите к нам еще".

Проф. И. А. Федосов вспоминал, как один из японцев, услышав на улице Токио речь В. М. Константинова, спросил его с величайшим удивлением: "Как Вы, европеец, так прекрасно освоили японский язык?".

Иван Антонович потом говорил: "Я объездил много стран и много видел, но такого приема, как в Японии, я еще никогда не встречал. Это впечатляющая поездка. И этим я обязан Владимиру Михайловичу". Он предложил Константинову преподавать на полставки в МГУ, тот согласился.

В начале сентября 1967 г. Владимир Михайлович приехал из командировки. Ее результаты превзошли все ожидания. Его пригласили в ЦК КПСС и предложили дип-

стр. 137

ломатическую работу на длительный срок. Он дал согласие. Дома, возбужденный и обрадованный, он сказал жене: "Скеля, мне предложили работу в Японии, о которой я давно мечтал, и через полгода мы поедем вместе по назначению, так что готовься".

Супруги Константиновы стали обсуждать вопрос о приеме гостей по случаю отъезда в Японию. Решили, что гостей будут приглашать три раза: коллеги, родственники, друзья. Так будет удобнее и интереснее. Они стали готовиться.

Но встреча не состоялась. 8 сентября Константинов был снова вызван в ЦК, прямо по дороге он скоропостижно скончался.

Помню гражданскую панихиду. Николай Иосифович Конрад, несмотря на возраст, пришел и отстоял все положенное время. Потом он писал о последней поездке Владимира Михайловича: "Насколько я знаю, командировка была исключительно успешной, знаю, что он вернулся радостным и веселым".

Японские ученые, коллеги Владимира Михайловича присылали вдове письма, телеграммы. Позже, находясь в Москве, они считали своим долгом посещать ее. Однажды японская газета "Асахи" даже напечатала статью о том, как жена корреспондента Киеко-сан находилась в доме известного русского ученого-японоведа В. М. Константинова и вместе с его вдовой Серафимой Константиновной они готовили борщ. Статья сопровождалась снимками, что делало ее особенно интересной.

Серафима Константиновна пережила мужа на 20 лет и умерла в 1987 г.

* * *

Я часто думаю о Владимире Михайловиче. Иногда мне кажется, что нечто загадочное было в этом человеке: как можно было сохранить человеческое в нечеловеческих условиях? И он никогда не жаловался на судьбу, не роптал, не был агрессивен. Свою тайну он унес с собой.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Подробно см.: Чугаров С. Оборотни в белых халатах // Азия и Африка сегодня. 1983, N 6.

² Оросиякоку суймудан (Сны о России) / Вступит, ст., перевод с японского и коммент. В.М. Константинова. М.,1961.

³ Кацурагава Хосю. Хокуса Монряку (Краткие вести о скитаниях в северных морях). М., 1978.

Permanent link to this publication: