В середине апреля 1918 г. на станцию Самара прибыл эшелон балтийских моряков. В одном из вагонов, оборудованных под штаб, находился бывший нарком по военно-морским делам П. Е. Дыбенко. Но его приезд в Самару оказался полной неожиданностью не только для местной, но и для центральной власти. После того, как моряки выставили караул около своего эшелона и в здании вокзала, по городу стали распространяться разные слухи. Это событие взволновало самарских политиков. Местная пресса высказывала недоумение по поводу целей визита. Впрочем, эта история так и осталась забытой страничкой гражданской войны, а самарский эпизод из политической деятельности Дыбенко выпал как не вписывающийся в биографию рыцаря революции, не нашел отражения ни в исторических исследованиях, ни в публицистике. Единственное упоминание о пребывании Дыбенко в Самаре есть в статье журналиста Г. Лелевича. Он присутствовал на заседании Самарского губисполкома, где выступил Дыбенко. Среди историко-мемуарной литературы можно выделить лишь воспоминания С. А. Калинина, уполномоченного центра по заготовке хлеба в Самарской губ. весной 1918г., который приводит сведения о встрече Дыбенко с В. В. Куйбышевым на заседании Самарского губкома РКП(б) ¹ . Но они весьма фрагментарны и не проясняют эту историю.

Как известно, весной 1918 г. Дыбенко был отстранен от своей должности. Об этом писали газеты. Его обвинили в том, что, являясь командиром отряда моряков в боях с немцами под Нарвой в начале марта 1918 г., он не выполнил приказ город немцам не сдавать, а вместо этого распорядился отступить с позиций за р. Нарову, в результате чего германские войска вошли в Нарву. В газетах сообщалось о том, что отряд моряков вел себя на позициях непристойно, боевая и революционная дисциплина упала. По воспоминаниям М. Д. Бонч-Бруевича, вместо борьбы с немцами "разложившиеся матросы занялись раздобытой в пути бочкой со спиртом" ² . Незамедлительно была создана следственная комиссия под председательством Н. В. Крыленко, члена коллегии Наркомюста. Пока шло следствие, Дыбенко занимался текущими делами в Совнаркоме, но 16 марта был арестован.

Оставление Нарвы являлось фактом. Но ситуация там, судя по уже опубликованным воспоминаниям и документам, а также высказываниям самого Дыбенко, сложилась для моряков крайне неблагоприятно. Сводный отряд моряков-балтийцев численностью около 800 человек, объявивший красный террор немецкой буржуазии, был направлен под Нарву, получив приказ оборонять город и прорываться к Ревелю. В отряд входили матросы, пехотинцы, кавалеристы. На него возлагались большие надежды. А. Э. Дауман, председатель Военного комитета по обороне Нарвского железнодорожного узла, сообщал в Петроград: "Таким образом, положение Нарвы из критического превратится в благополучное и даже сильно боевое, ибо балтийцы после закуски сейчас же двинутся в поход" ³ .

Стариков Сергей Валентинович - кандидат исторических наук, доцент Марийского университета, Йошкар-Ола.

стр. 146

2 марта у станции Вайвара, западнее Нарвы, моряки-балтийцы показали свое мужество. Кайзеровские войска даже отступили. В ожесточенном сражении 3 марта противник сначала успеха не имел, но затем, перегруппировав силы, ударил по левому флангу советских отрядов. Бой продолжался пять часов. Немцы начали артобстрел по отрядам, которые отвечали винтовочными выстрелами из-за недостатка снарядов. Моряки понесли большие потери и не были готовы к позиционным боям. Возникли разногласия между Дыбенко и генералом Д. П. Парским, начальником Нарвского оборонительного участка. Последний требовал наступления. Видя состояние своего отряда и явное превосходство противника, Дыбенко отказался его выполнять, обвинил бывшего царского генерала в том, что он специально поставил его отряд в трудное положение, не обеспечив артиллерийской поддержкой. Вечером 3 марта Дыбенко отдает приказ об отступлении к Ямбургу основных сил с тем, чтобы укрепиться и вести бои дальше. В день подписания Брестского мира советские части оставили Нарву под давлением превосходящих сил противниками. И хотя Парский признавал напряженный характер боев под Нарвой, а после 5 марта положение на нарвском участке фронта стабилизировалось, "дело" о сдаче Нарвы было заведено.

Одной из причин возникшего конфликта стали разногласия в военных кругах по вопросу о строительстве новой, Красной армии. Старые военспецы, в том числе генералы Бонч-Бруевич, Парский, выступали против партизанского характера новой армии, за строгую дисциплину и централизацию управления. У красных командиров, выдвинувшихся после октября 1917г., к коим принадлежал и наркомвоенмор Дыбенко, преобладали героико-романтические настроения, вызванные первыми победами над внутренней "контрой". Дискуссии об армии шли, как известно, долго. К этому, по-видимому, стоит добавить и личную неприязнь Дыбенко к "старорежимным" генералам. Последние, в свою очередь, также с недоверием относились к отряду Дыбенко, переполненному, как писал в своих воспоминаниях Бонч-Бруевич, подозрительными "братишками".

Дело об оставлении Нарвы должен был рассмотреть специальный трибунал. В Высшем Военном Совете, Наркомвоенморе ситуация складывалась не в пользу Дыбенко. Трудно судить, какую позицию занял В. И. Ленин в те дни. Как вспоминал Бонч-Бруевич, "по невозмутимому лицу Владимира Ильича трудно было понять, как он относится к этой безобразной истории. Не знал я и того, какая телеграмма была послана им Дыбенко... В штабе пошли ехидные разговоры о том, что Дыбенко, якобы потрясенный тем, что сам Ленин выступил на защиту старорежимного генерала, с перепугу назвал его привычным "превосходительством". На VII съезде РКП(б) Ленин, оценивая события под Петроградом, говорил, что "лучшие матросы и путиловцы, при всем своем великом энтузиазме, оказывались одни, когда получился неслыханный хаос, паника, заставившая войска добежать до Гатчины" ⁴ .

Следствие тянулось долго. Дыбенко освободили из-под стражи, запретив ему выезжать из Москвы, пока идет следствие. А. М. Коллонтай взяла его на поруки. 28 марта Дыбенко подал в следственную комиссию заявление с просьбой разрешить ему выехать из Москвы в Орел, но ее отклонили. В очередном заявлении, сделанном, по-видимому, накануне прибытия в Самару, Дыбенко писал, что следственная комиссия совершенно не работает и ему "приходится прозябать в Москве оторванно от живого дела", что даже при Керенском двух мер пресечения к одному и тому же лицу, находящемуся под следствием, не применялось, а взятие на поруки исключало подписку о невыезде. Протестуя против этого, Дыбенко заявил, что он не считает себя вправе соблюдать "вынужденную подписку" о невыезде из Москвы, поскольку не были соблюдены даже элементарные формальности при его аресте. "Моя совесть революционера, - заявил он, - не позволяет мне оставаться в полной бездеятельности, когда со стороны внешних и внутренних врагов угрожает опасность завоеваниям, добытым ценою крови угнетенного класса. Обязуюсь явиться в суд и дать ответ перед судом и публично перед народом" ⁵ .

Вскоре после этого заявления Дыбенко выехал в Самару. Как вспоминает Калинин, сначала самарские большевики обрадовались новому пополнению, но вдруг пришла телеграмма с требованием немедленно задержать Дыбенко и препроводить его в Москву. Действительно, 17 апреля вслед за Дыбенко во все совдепы и отряды советских войск следственной комиссией была направлена телеграмма за подписью Крыленко и еще трех членов комиссии. В ней говорилось о необходимости немедленно задержать бывшего наркома, самовольно покинувшего Москву, и препроводить его под усиленным конвоем в распоряжение следственной комиссии. 16 апреля, судя по тексту телеграммы, намечалось окончание следствия, и дело подлежало передаче в суд. Одновременно предлагалось арестовать и Коллонтай, "поручительницу" Дыбенко, которая также "скрылась", хотя было известно, что она выехала в Петроград. Телеграмма была опубликована в газетах 19 апреля и застала Дыбенко уже в Самаре ⁶ .

стр. 147

Председатель Самарского губкома РКП(б) Куйбышев, как вспоминает Калинин, поручил ему доставить Дыбенко в губком, причем без всяких эксцессов, чтобы разобраться, в чем дело. Куйбышев не мог поверить в то, что Дыбенко - большевик, боевой матрос - изменил Советской власти. Калинин, оставив на работе свой револьвер, отправился на вокзал. О встрече с Дыбенко он рассказывает: "Как только я появился на перроне вокзала, матросы взяли меня под стражу и как "контру" привели в вагон Дыбенко. За столом сидел богатырского сложения моряк в бушлате. Повернувшись ко мне, спросил: Кто вы такой? - Начальник штаба Северных военно-революционных отрядов Калинин. Я к вам от товарища Куйбышева. Председатель губкома просит вас прибыть на совещание. - Можете идти, - приказал он доставившим меня матросам, затем встал и поздоровался со мной за руку.

Я тогда еще не знал, что Павел Ефимович был председателем Центробалта, членом тройки Наркомвоенмора и первым наркомом по морским делам. После того, как мы остались вдвоем, он спросил: Ну как, очень сердится на меня Валериан Владимирович? Я, не зная, как ответить на его вопрос, промолчал. Не повторил вопроса и Павел Ефимович. Так молча сидели минуты три-четыре. Потом Дыбенко встал, застегнул на все пуговицы бушлат, коротко сказал, словно отрубил: Пойдемте, товарищ Калинин" ⁷ .

В кабинете Куйбышева собрались все члены губкома. Председатель встретил Дыбенко у двери, поздоровался с ним, пригласил садиться. Члены губкома ждали, что же будет дальше. Чувствовалась какая-то общая неловкость. Дыбенко попросили проинформировать о цели прибытия в Самару и составе отряда. При этом автор воспоминаний делает оговорку о том, что он не знает, было ли Дыбенко уже известно о телеграмме из Москвы, предполагая, что Куйбышев уже успел сообщить о ней, когда здоровался с ним. По словам Калинина, Дыбенко начал с нападок на Бонч-Бруевича как бывшего царского генерала, который приказал его арестовать, заявив, что, если бы арестовать его приказал Ленин, то ему и партии он готов подчиниться и нести перед ними ответственность за свои действия.

На заседании имел место бурный и продолжительный обмен мнениями, но об этом Калинин ничего не пишет, отметив только следующее. В конце заседания Куйбышев дал понять Дыбенко, что он не прав в отношении Бонч-Бруевича, что ему верит Ленин, что в Красной армии должна быть железная дисциплина, а партизанщина и непослушание больше нетерпимы. Куйбышев посоветовал Дыбенко немедленно вместе с отрядом отбыть в Москву, и Павел Ефимович дал слово, что поступит так, как советовал В. В. Куйбышев. И обещание свое выполнил" ⁸ .

Трудно заподозрить Калинина в неискренности его свидетельств, но заседание Самарского губкома с дружеским рукопожатием и обменом мнениями явилось только началом этого "странного" визита Дыбенко. Действительно, стоило ли ему приезжать в Самару с целым отрядом, чтобы "посоветоваться" с председателем губкома РКП(б)?

Ранним утром 21 апреля самарские разносчики газет объявили по городу новость о том, что в газете "Трудовая республика", органе местной организации Союза социалистов-революционеров- максималистов, напечатано заявление Дыбенко. На первой полосе газеты действительно было приведено его заявление в Самарский губисполком. Газета тут же сообщала, что в воскресенье, 21 апреля, вечером состоится пленарное заседание губисполкома, где среди прочих вопросов будут рассмотрены неотложные текущие дела, что явка всех строго обязательна, а неявившиеся будут оштрафованы ⁹ .

Дыбенко подал заявление в губисполком вечером 19 апреля сразу, как только прочитал в газетах телеграмму о его задержании. В архивном фонде Самарского губисполкома сохранилось это заявление, напечатанное на пишущей машинке и подписанное сами Павлом Ефимовичем. Текст его полностью идентичен газетной публикации. В заявлении говорилось: "Ввиду того, что в местной прессе опубликована телеграмма особой следственной комиссии под председательством г. Крыленко о задержании и аресте бежавшего бывшего народного комиссара Дыбенко и доставлении его под усиленным конвоем в распоряжение следственной комиссии в гор. Москву, заявляю, что подобного рода телеграмма является злым вымыслом комиссии и в частности господина Крыленко, так как перед отъездом из г. Москвы мною было подано заявление в Центральный Исполнительный Комитет через тов. Юрина о том, что комиссия явно затягивает ведение следствия, подыскивая каких-то свидетелей, и из-за допроса 2 или 3 свидетелей в последний момент совершенно приостановила следствие.

Я уезжаю из Москвы, причем обязуюсь явиться на суд и дать публично перед народом и своими избирателями точный отчет о своей деятельности. Причем мною было предъявлено требование к следственной комиссии дать гарантию, что все доносчики комиссары и вообще Совет Народных Комиссаров обязан дать перед народом отчет не в митинговой речи, а дать деловой и денежный отчет. Г. же Крыленко, который ныне ведет следствие по явно вымышлен-

стр. 148

ному в отношении меня якобы тягчайшему преступлению и в оставлении гор. Нарвы, до сих пор, оставив пост Главковерха и Верхоглава, не дал перед страной отчет о своей деятельности и оставлении всего фронта, а потому заявляю, что подчиниться требованию комиссии под председательством г. Крыленко я отказываюсь, но явлюсь, никуда не скрываясь, дать отчет перед съездом и страной. Являться же на суд перед лицом тех, кто сам не дал отчета перед народом и страной о своей деятельности, считаю излишним и признаю только суд над собою съезда или же публичный перед своими избирателями и народом. Гор. Самара, апреля 19 дня 1918 года. П. Дыбенко". Узнав об этом заявлении и имея на руках телеграмму следственной комиссии, самарские большевики попытались задержать бывшего наркома. Штабу охраны г. Самары было дано специальное указание. Но этого не случилось. Самарский губисполком направил в штаб распоряжение, подписанное его председателем эсером-максималистом А. Я. Дорогойченко, в котором говорилось о недопустимости задержания Дыбенко до обсуждения его мотивированного заявления на заседании губисполкома ¹⁰ .

Одновременно Дыбенко сделал еще один шаг, стремясь развеять слухи вокруг своего имени. 20 или 21 апреля он принял корреспондента независимой газеты "Волжское слово" и имел с ним продолжительную беседу. В номерах за 23 и 24 апреля материалы этой беседы были опубликованы под названием "Дыбенко в Самаре". Этот шаг Дыбенко, как и публикация заявления в небольшевистской "Трудовой республике", не остались без внимания в Москве: ему предъявили обвинение в том, что он вел "погромную агитацию" во враждебной Советской власти прессе, хотя этот "криминал" не имел под собой никаких оснований.

Дыбенко подробно изложил корреспонденту ход военных действий под Нарвой, отметив, что все необходимое для задержания неприятеля было сделано, высказал свое мнение о демобилизации флота. Все обвинения в свой адрес он назвал абсурдом, подчеркнув, что арест его состоялся при странных обстоятельствах. 16 марта, в последний день работы IV Чрезвычайного съезда Советов, за полчаса до закрытия заседания его арестовали и в течение 48 часов держали в Кремле, пока отряд моряков не потребовал в ультимативной форме сведений о его местонахождении. Все случившееся, продолжал он, было покрыто тайной. Крыленко, начавший следствие, подбирал свидетелей, которые могли дать какие-либо улики. "Когда же тов. Юрин, - сказал Дыбенко, - заявил протест о том, что следствие должно быть произведено не только над одним Дыбенко, но и еще кой над кем, кто занимал места и выше его, то тогда тов. Юрина постарались убрать из следственной комиссии" ¹¹ .В заключение разговора Дыбенко вновь повторил, что не намерен куда-либо скрываться и готов дать свои объяснения, но только не следственной комиссии, а свой отъезд из Москвы мотивировал "нежеланием сидеть без дела в тот момент, когда контрреволюционная волна еще продолжает бушевать на окраинах нашей республики".

Вечером 21 апреля заявление Дыбенко рассматривалось на заседании губисполкома. Немногословная протокольная запись не дает представления о бурном характере как самого заседания, так и обсуждения заявления. Свидетельства участников и материалы самарской прессы позволяют восстановить следующую картину.

Председательствующий на заседании левый эсер Кондратьев предоставил слово Дыбенко. В пространной речи он обрисовал весь тот произвол, который творится отдельными лицами под флагом Советской власти. Подробно рассказал историю своего ареста, подчеркнув, что он был вызван прежде всего политическими причинами, страхом Совнаркома перед разоблачениями. Арест произошел "тихонько" накануне предполагаемого им выступления на IV Всероссийском съезде Советов, где он собирался заявить о своем выходе из СНК и потребовать у него отчета о своей деятельности. Санкцию на арест давал, как он заявил, не СНК и не ВЦИК, а отдельные лица. Далее Дыбенко вновь повторил, что он готов в любое время подчиниться решению съезда или постановлению ВЦИК, явиться на суд народный, но следственной комиссии под председательством Крыленко - никогда. В заключение он сказал, что решил отправиться с отрядом матросов на Дутовский фронт. В Самаре задержался, чтобы запастись провиантом.

После зимних неудач в борьбе с Советами казаки атамана Дутова снова активизировали свои действия в апреле 1918 г. под Оренбургом. В начале апреля Куйбышев, разговаривая по телеграфу с Лениным, просил оказать Оренбургу военную помощь. Ленин ему ответил, что будут приняты все меры и помощь будет оказана ¹² . Нам думается, однако, что отъезд Дыбенко из Москвы не был прямым следствием этого разговора. Отправка на фронт была продиктована скорее стремлением Дыбенко разорвать тот замкнутый круг, который сложился вокруг него к апрелю 1918 г., в какой-то мере "реабилитировать" себя, доказать свою правоту, дать понять, что оставление Нарвы вовсе не являлось актом трусости и малодушия. Сидеть в Москве и ждать приговора суда было не в духе волевого и целеустремленного Дыбенко.

стр. 149

Телеграмма об аресте окончательно переполнила чашу терпения бывшего наркома, остановила его в Самаре и послужила поводом для заявления в губисполком.

Фракции губисполкома по-разному отнеслись к заявлению и выступлению Дыбенко. Большевистская еще накануне решила, что его поведение не должно встретить поддержки. Фракция левых эсеров заняла выжидательную позицию, а эсеры-максималисты целиком и полностью поддержали и заявление, и выступление Дыбенко, присоединились ко всем обвинениям его против центральной власти. Требования бывшего наркома и призывы максималистов по существу совпадали.

Еще в марте на VI Самарском губернском съезде Советов к руководству губисполкомом пришли эсеры-максималисты, составившие вместе с левыми эсерами солидную оппозицию местным большевикам. Они выступили за департизацию Советов, приняли новую конституцию губернской власти, по которой советские органы формировались не по фракционному, а по территориальному принципу. В апреле началась перестройка органов Советской власти, был сформирован новый губисполком, в котором две трети мест отводилось крестьянству - большинству губернского населения и одна треть - рабочим. Большевики сразу расценили эти действия как похороны пролетарской диктатуры в Самарской губ., объявив войну "анархомаксимализму". Возглавив губисполком, максималисты начали борьбу с "комиссародержавием". Это выразилось в переизбрании местных комиссариатов, создании коллегий по управлению ими, подчинявшихся только губисполкому - высшему органу власти Советов губернии. Максималисты решительно отвергли принцип кооптации в советские органы как лазейку для проникновения в структуры власти лиц, не избранных демократическим путем. Весь апрель 1918г. в самарских политических кругах прошел в условиях перманентной борьбы между максималистами и большевиками за губисполком и исполнительную власть. По каждому вопросу разгорались жаркие дискуссии. Требование максималистов организовать подлинную власть Советов как власть трудового народа получило широкий резонанс. Самарский губком РКП(б) в апреле сообщал в секретариат ЦК партии, что Самара стоит перед возможностью объявления губернии "максималистской республикой", и просил центр о помощи ¹³ .

В этих условиях приезд и заявление Дыбенко давало максималистам дополнительный козырь в споре с большевиками. Неизвестно, знал ли Дыбенко о том, что губисполком в Самаре встал в оппозицию большевистскому курсу. Но реально получилось так, что и заявление бывшего наркома, и требования самарских максималистов звучали в унисон. Нельзя исключить и такого варианта развития ситуации, когда Дыбенко делал расчеты на самарскую советскую оппозицию, чтобы заручиться ее поддержкой.

Первым по докладу Дыбенко взял слово А. А. Зверин, один из лидеров и теоретиков максимализма, приехавший в Самару в марте 1918 года. Он заявил, что случай с Дыбенко - пример того, что у нас нет настоящей Советской власти, а есть произвол комиссаров. Если нам придется судить, продолжал он, то надо будет судить не одного Дыбенко, а весь Совнарком, ибо Дыбенко ни в коем случае не является преступником перед родиной в большей мере, чем прочие комиссары. В. Кузьмин, один из лидеров самарских максималистов, сделал заявление о необходимости созыва V Чрезвычайного Всероссийского съезда Советов, чтобы разоблачения, которые сделал Дыбенко, довести до всей страны и устроить суд над Совнаркомом. Некоторые детали сообщил на заседании комиссар того отряда, которым командовал Дыбенко. Он заявил, что под Нарвой они явно провоцировались со стороны Высшего военного совета во главе с "контрреволюционным генералом" Бонч-Бруевичем. Последний обещал снабдить матросов всем необходимым провиантом, патронами и снарядами, а вместо этого присылали лишь "чрезвычайных комиссаров", которые буквально не знали, что им делать. По его мнению, все красноармейские отряды под Нарвой не только не помогали морякам, но и мешали обороне: в то время как у матросского отряда не было патронов, красноармейцы "целые миллионы патронов додержали до того времени, что их не удалось даже использовать" ¹⁴ .

Когда страсти в зале заседания достигли критической отметки, в наступление пошли большевики. Куйбышев в своей речи отметил, что арест Дыбенко не вызван политическими соображениями, что были на то другие причины и судить о них, не выслушав обвинителей, нельзя. После его речи меньшевик-интернационалист Ф. Я. Рабинович задал Дыбенко вопрос: подчинится ли он решению губисполкома, если тот решит, что Дыбенко должен отправиться в распоряжение следственной комиссии. В ответ Дыбенко сказал: "В таком случае я подчиняюсь лишь силе". Атмосфера в зале накалилась еще больше. Левые эсеры, воздерживавшиеся от резких заявлений, предложили проект резолюции, признающей Дыбенко невиновным и требующей предания суду всего Совнаркома. Смягчили ситуацию, как писал участник заседания Г. Лелевич, "дипломатичные" меньшевики- интернационалисты, задав Дыбенко такой вопрос: подчинится ли он постановлению ВЦИК? Дыбенко ответил, что подчинится. Тут же Куйбышев

стр. 150

предложил резолюцию: "Самарский губисполком, заслушав заявление тов. Дыбенко, имея в виду постановление особой следственной комиссии об аресте гр. Дыбенко, постановил: запросить пленум Центрального Исполнительного Комитета Советов о том, как поступить в данном случае, принимая во внимание согласие гр. Дыбенко подчиниться воле пленума ЦИК". Это предложение и было принято 45 голосами против 30 и при 8 воздержавшихся ¹⁵ . Таким образом, пусть не прямая, но косвенная поддержка заявлению Дыбенко была оказана в Самарском губисполкоме.

Такой исход "щекотливого" вопроса устраивал большинство собравшихся: большевики смягчили свою позицию, не желая увязнуть в интригах центра и потерять доверие в Самаре, а максималисты, пытаясь получить дополнительные доводы в споре с большевиками, умерили свой пыл, полагая, что крайние меры вряд ли послужат делу революции. 24 апреля "Трудовая республика", оценивая выступление Дыбенко против "комиссарства", писала, что большевики пытаются внушить народу, что максималисты якобы желают захватить власть, а поэтому и борются с комиссарами. "Товарищу Дыбенко уже никто из местных большевиков, надеемся, не припишет, что он стремится, чтобы максималисты захватили власть" ¹⁶ . К резолюции губисполкома присоединился и Дыбенко, посчитав, что прорыв блокады вокруг его "дела" осуществлен. 26 апреля Дыбенко выехал в Москву.

Самарский "инцидент" не мог остаться незамеченным в центре. За действиями Дыбенко бдительно следили в Москве. В день отъезда его из Самары ЦК РКП(б), обсудив вопрос о поведении Дыбенко, постановил исключить его из рядов коммунистической партии "за бесчестное нарушение данного обязательства явиться на суд Советской власти и за погромную агитацию во враждебной Советской власти прессе". Называлась самарская газета "Трудовая республика". Постановление передавалось всем партийным организациям для сведения и руководства ¹⁷ . Но громкий скандал вокруг заявлений Дыбенко большевистскому руководству был некстати в сложной обстановке весны 1918 г., поэтому конфликт был улажен быстро.

Суд состоялся в мае. Ревтрибунал не нашел в действиях Дыбенко состава преступления и оправдал его. После суда он уехал на нелегальную работу на Украину и в Крым. Дыбенко прошел почти всю гражданскую войну, защищая Советскую Россию будучи беспартийным, и только в 1922 г. был восстановлен в рядах РКП(б).

Центральная большевистская власть не замедлила оказать помощь и своим самарским коллегам. Объявив о начале так называемого анархо-максималистского мятежа в Самаре 17 - 19 мая 1918 г., местные большевики при поддержке центра распустили Самарский губисполком, назвав его "гнездом контрреволюции". Советская оппозиция большевистскому курсу в Самаре была ликвидирована, и Советы как в центре, так и на местах все более переходили под полный контроль РКП(б).

Примечания

¹ . ЛЕЛЕВИЧ Г. Анархо-максималистская революция в Самаре в мае 1918 г. - Пролетарская революция, 1922, N 7, с. 141 - 150; КАЛИНИН С. А. Размышляя о минувшем. М. 1963.

² . БОНЧ-БРУЕВИЧ М. Д. Вся власть Советам. М. 1958, с. 260.

³ . Цит. по: НИКОЛАЕВ П. А. На защиту Петрограда! Л. 1986, с. 195.

⁴ . БОНЧ-БРУЕВИЧ М. Д. Ук. соч., с. 260 - 261; ЛЕНИН В. И. Поли. собр. соч. Т. 36, с. 21.

⁵ . Трудовая республика, Самара, 23.IV.1918.

⁶ . КАЛИНИН С. А. Ук. соч., с. 71; Трудовая республика, 19.IV.1918.

⁷ . КАЛИНИН С. А. Ук. соч., с. 71 - 72.

⁸ . Там же, с. 72 - 73.

⁹ . Трудовая республика, 21.IV.1918.23 апреля заявление Дыбенко опубликовала газета "Волжское слово".

¹⁰ . Государственный архив Самарской области (ГАСО), ф. 81, оп. 1, д. 4, л. 188 - 188об.; ф. 277, оп. 1, д. 9, л. 1.

¹¹ . Волжское слово, Самара, 24.IV.1918.

¹² . Победа Великой Октябрьской социалистической революции в Самарской губернии. Сб. док. Куйбышев. 1957, с. 401.

¹³ . Переписка секретариата ЦК РСДРП(б) - РКП(б) с местными партийными организациями (март - июль 1918 г.). Сб. док. М. 1967, с. 211.

¹⁴ . Трудовая республика, 23.IV.1918; Волжское слово, 27.IV.1918.

¹⁵ . ЛЕЛЕВИЧ Г. Ук. соч., с. 145; ГАСО, ф. 81, оп. 1, д. 4, л. 187.

¹⁶ . Трудовая республика, 24.IV.1918.

¹⁷ . Там же, 1.V.1918.

Permanent link to this publication: