На нашей планете мало растений, которые принесли бы людям столько страданий и горя, сколько принес их опиумный мак - основное сырье для производства героина, - едва ли не самого страшного наркотика. Он разводится в основном в странах Востока - в Афганистане (см. об этом на с. 27 этого номера журнала), Пакистане, на Филиппинах, а изготовленные из него наркотики продаются в Америке и Европе, в том числе и в России. В цивилизованных сообществах его называют "проклятием Востока". Власти многих стран жестоко карают владельцев даже совсем небольших плантаций опиумного мака, справедливо относя производство наркосодержащих веществ и торговлю ими к числу самых тяжких преступлений. Между тем, почти в самом центре Лондона живет женщина, которая в открытую - на глазах соседей и полиции - разводит опиумный мак, считая его одним из самых прекрасных и выразительных созданий природы. Эта женщина - наша соотечественница - поэт, эссеист, художник и фотограф Лидия Николаевна Григорьева, посвятившая опиумному маку, точнее -его прекрасным цветам, бутонам, кувшинчикам-коробочкам с созревшими плодами, - множество поэтичных зарисовок-эссе, трогательных стихов и самое главное - сотни выразительнейших фотографий.

Проклинаемый большей частью человечества опиумный мак благодаря работам Лидии Николаевны обратился к людям своим вторым лицом, и это лицо поистине прекрасно и удивительно. Наверное, именно это лицо - подлинное и настоящее: не для горя же и страданий создал Творец такую красоту.

На утренней заре, но не впотьмах, выходишь в сад и видишь: расцветает - магнитной вспышкой - опиумный мак.

Огромных непредвиденных размеров телетарелка - в воздухе парит!

Но и не кажет, и не говорит...

В северных широтах мак не вызревает, но силится и тужится - цветет, до сладости и горечи. И вот -в багрянце лепестков трепещет будто птаха.

В опушке, словно шапка Мономаха, лежит и вызревает "голова" (вот самые пристойные слова) отравы, зелья, или проще, дури.

Кроваво-красный фон властям к лицу - в натуре (в природе, то есть, Господи прости). Когда б сюда беды не навести...

Вот маковой росинки нет во рту, вот преступил запретную черту...

Вот золотые маковки церквей.

Не пей вины, Гертруда! И сумей потерянную душу обрести, не маковой соломки натрясти, туда, куда влечет тебя напасть. Не больно разве в этот мрак упасть?

Мак (пели раньше), мак мой, маковица (у Даля) - золотая головица...

Как точен собиратель наш, притом, нет в словаре понятия "притон", где опийный туман дурманит ум.

Даль был не близорукий тугодум: как доктор он вводил морфин больным.

И Пушкину, возможно. Иже с ним...

Даль ел с народом маковый калач. С тех пор все изменилось так, хоть плачь...

Мак опийный - красавец несусветный! На розовой заре горит рассветной.

Он, отцветая, изменил обличье, как изгнанный пророк, чье нищее величье терзает душу призраком вины.

Из Лондона детали не видны.

Как там на родине? Какие снятся сны?

* * *

На полях Амурской области, на обочине простой, мак созрел, хранящий в полости опий млечный и густой. Там, где тигры рыже-алые в буреломах залегли, - урожаи небывалые у маньчжурской конопли! Зелье множится сладимое, не попробовать нельзя! Широка страна родимая. И зеленая уся...

* * *

Алый мак, растущий в моем маленьком лондонском саду, терзающий душу своей неземной огненно-палой красотой, принимающий разные позы и обличья, сбрасывающий с себя поутру скорлупки тугого бутона (роковые яйца, подумалось мне однажды), - цветет необыкновенно долго для семейства маковых, опадающих едва ли не через пару дней.

Из младенца он превращается в писаного юного красавца в багряном плаще, водрузившего на себя (по кровавому праву всех власть имущих)

стр. 79

бархатную шапку Мономаха. Во время грозы он (а может быть это она?) укрывает созревающую головку огромными мускулистыми лепестками, как птица крыльями - птенца.

Нынешним летом одновременно расцвели пятнадцать особей - иначе их не назовешь. Каждый - индивидуальность. Каждый прожил на моих глазах свою житейскую драму. Был среди них "изгнанный пророк" в багряном плаще и "ангел гнева" с опаленными крыльями, была "мать-одиночка", укрывающая младенца от житейских бурь, был погибающий наркоман в пароксизме ломки, но и к нему прилетела и затрепетала над ним дикая лесная пчела.

Опавшие маки явили мне свою абсолютную "голую суть", они в плохую погоду переплелись сухими стеблями и облысевшими головками, удерживая друг друга на ветру, давая нам уроки выживания в экстремальных условиях. Дескать, держитесь вместе, не пропадете.

Короче, кусты цветущего опиумного мака (почти в центре Лондона) - это целый мир - со своими страстями и трагедиями. И даже маленькими радостями.

Когда мне дарили крохотный болезненный отросток этого возмужавшего в моем саду гиганта, предупредили, что соседи могут меня неправильно понять и донести (есть такой британский обычай), куда следует.

Пока Бог миловал, и я надеюсь на дальнейшее урожайное фото-общение с такой волнующей и опасной красотой, заполонившей собой большой кусок воздушного садового пространства и моей души.

Магия мака - магия красоты и восторга. Тонкая, почти невидимая черта отделяет эйфорию любования от пагубной, гибельной страсти, зовущей в зачарованный мир ускользающего в вечность, бликующего и влекущего небытия.

И все же я полагаю, что экстатическое любование прекрасным - равно любовному восторгу, не столь гибельному, сколь жизнетворящему.

26 июля 2003 года Лондон - Москва

МАК ИМЕНИ ЕЛИЗАВЕТЫ ХИЛЛ

Не у каждого мака есть родословная. Этому повезло.

Известнейший английский славист, профессор Кембриджского университета Елизавета Хилл несколько лет назад ушла из жизни в возрасте девяноста с небольшим лет. Она была очень известным и уважаемым ученым, обучившим русскому языку и литературе чуть ли не весь англо-славистский истеблишмент. А во время Второй мировой войны, говорят, у нее брал уроки русского языка сам Уинстон Черчилль! Согласно сложившейся легенде, ее знали, почитали и читали многие поколения британских политиков, разведчиков и дипломатов, имевших хоть малейшее отношение к британско-советским (позже - российским) отношениям.

Но последние несколько лет жизни ей довелось провести в лондонском Доме для престарелых русских эмигрантов, способных оплатить свое там пребывание. Невозможно было перевезти в отдельную, достаточно просторную комнату, ни огромную библиотеку, ни офорты, ни картины, ни богатейший рукописный архив. Зато при Доме, в престижном лондонском районе Чизик, был вполне ухоженный сад, и Елизавета Хилл перевезла туда из Кембриджа горячо любимый, невероятно прекрасный опиумный мак. Сад выходил на солнечную сторону, и мак быстро освоился на чужой территории. Цветы поражали посетителей и сотрудников Дома своей небывалой величиной и яростной, как бы пылающей окраской. Одна из прихожанок нашего лондонского храма, набожно ухаживавшая за Елизаветой Хилл в ее последние годы, и принесла отросток этого мака в мой сад. Она боялась, что мак пропадет, погибнет от печали, после смерти хозяйки. Такое случается с горячо любимыми растениями.

Мак долго болел и не приживался в моем саду, затененном большими деревьями. Ему не хватало солнца и...Елизаветы Хилл, ее заботы, ее тепла. Он куксился, как вынужденный эмигрант на нежеланной чужбине. Я старалась ему угодить, как могла.

До этого я видела фотографии его предков: это были роскошные, обильные плотью цветы. Я уповала на его могучую наследственность. Так в упованиях прошло почти три года. И только прошедшим летом мак выбросил небывалой величины бутон. Я тряслась над ним, как над хворым младенцем. Боялась, что на высокий стебель сядет неосторожная лесная птица или спрыгнет с забора пронырливая белка. А то и лисенок, повадившийся подрывать изгородь сада, видимо, в поисках новой территории, затопчет, обломит сочный и хрупкий маковый столбик. Но мак выстоял и бутон наконец-то раскрылся.

Я, как заколдованная, подолгу им любовалась. А потом решила остановить прекрасное мгновение: цветение единственного наследника семейства маковых кустов Елизаветы Хилл. И вот он явлен миру во всей полноте бродячей, цыганской радости жизни на новом месте.

Permanent link to this publication: